Он понятия не имел, в каком полубреду доехал, но сейчас больничные стены окружали его со всех сторон, пугая и без того спутанное сознание своей неестественной чистотой. Здесь Хуа Чен ощущал себя грязным пятном, как и в белоснежной жизни Се Ляня – что-то неказистое, мутное, испещренное тайнами и кровоточащими язвами.
Время внутри замерло, он почти физически ощущал, как все вокруг жило, пока он оставался исполинским камнем, способным лишь истераться под гнетом ветра и моря. Только стрелки на часах напоминали ему о ходе времени и перемещались каждый раз, когда Хуа Чен цеплялся за них взглядом. Люди вокруг казались картонными декорациями со своими четкими ролями, они зациклились, их затянуло в круг — они плакали и смеялись, сменяли позиции и разрывались ядерными бомбами от чувств. Лишь сам он мог позволить себе крохотный отголосок вины, иначе можно сойти с ума от беспокойства. Он со злостью думал о недавних словах Хэ Сюаня. Просто признаться.
Сделать уже хоть что-то. Лишь бы отпустило, даже если придется обо всем забыть. Злился на себя, прежде всего, что не сказал раньше. Вдруг, он своими словами обрубил бы все тяжи, и этого никогда не случилось бы. Как и всего, о чем он так сладко мечтал ночами.
Тишина больницы казалась каменной среди вязкой ночи, но и ее разрезал озлобленный голос, разорвавший динамитом всё пространство.
– Ах ты сукин сын! Что ты сделал с ним?
Хуа Чен почувствовал руки на грудках, и картинка замельтешила, отдаваясь опоясывающей болью в голове. Его резко дернуло вверх, припечатывая к холодной больничной стене и выбивая остатки воздуха из лёгких. Краем глаза он заметил, как дернулся охранник, и медсестра на посту округлила глаза, держа руку у телефона наготове. Мутная дымка от расфокусировки рассеивалась слишком медленно настолько, что человек, пахнувший бензином и тяжелыми сигаретами, ухмыльнулся настолько громко, насколько это вообще было возможно сделать. На него смотрели два тёмных сощуренных глаза, в которых оголенными проводами и шаровыми молниями искрилось бешенство на грани с истерикой. Хуа Чен не сдержался и цокнул. Только успокаивать детсадовцев ему не хватало сейчас.
– Убери руки.
Хуа Чена нехотя отпустили, позволив дальше сгорблено опуститься на неудобное сетчатое кресло с металлическим плетением. Человек напротив фыркнул, крупно сложив руки на груди. Конечно, он узнал Му Цина сразу, его сложно было не запомнить, ведь сарказм шел всегда впереди него и слышался даже тогда, когда Се Лянь имел неосторожность ответить на звонок в присутствии Хуа Чена. Тот был довольно всклоченным, руки его крепко сжимались и разжимались, а каменно застывшие плечи создавали вокруг него ауру холодной ярости, укутывая его метелью и не позволяя никому приблизиться даже на метр. Больше всего он напоминал уличную черную кошку, держащую в страхе всех псов в округе.
– Я с тобой ещё потолкую. – Его голос дрогнул, то ли от злости, то ли от плохо скрываемого волнения, и он ушел, демонстрируя Хуа Чену весь свой арсенал холодных взглядов, обещающих убить. И не сказать, что Хуа Чен был против, хотя харакири ему тоже по вкусу.
Из раздвижных матовых дверей реанимации вышел немолодой врач, который тут же обвел всех в приемной своим ястребиным, несмотря на низкий рост, взглядом. Он нашёл Му Цина и бодрым шагом поспешил к нему, почти подпрыгивая от негодования. Он был даже странно бодрым для человека, который только что вышел с операции. Его грязно-белый халат испещряли паутины помятости в нескольких местах, а очки с толстыми линзами в золотой оправе свесились с кармашка с бейджем, внушительно оттягивая его – имя там Хуа Чен разобрать не сумел. Разве что угадывалось крупное «МЭЙ». Му Цин весь вытянулся, как нашкодивший ребенок перед поркой, и сразу взял себя в руки, начав расспрашивать, активно жестикулируя. Хуа Чен слушал, как богато интонации Му Цина выдают всё его внутреннее состояние и как уставший и поучительный голос врача нехотя пытается его успокоить.
– Что ж вы опять не проследили? — Послышался недовольный бубнёж, врач перешел на недовольный родительский тон, будто он был знаком им, чему Хуа Чен бы не удивился, — Я же говорил, следите, следите. Му Цин, успокойся!
— Да, учитель Мэй. — Сокрушенно подал голос Му Цин, и от этой явной перемены в поведении пробежала дрожь, какой же властью обладал этот маленький старичок.
— Ишь, учитель Мэй. Опять туда же. Прям аккурат в паре сантиметров. Еще чуть-чуть и лечить уже было бы нечего!
— Он в порядке? — Тут же оживился Му Цин, чуть опуская лицо в поиске глаз врача.
— А ты был бы в порядке после того как из тебя уже в который раз пулю достают? И полгода не прошло! Где вас, мальчики, носит, а? Скоро не тело, а решето будет. — Хуа Чен собрал в своей голове уже множество вопросов, которые сосали под ложечкой и терзали его наравне с отпускающим беспокойством. Се Лянь жив. И эта мысль не могла не прозвучать набатом во всем его теле, заряжая необыкновенной бодростью. Тем временем, до него донесся снова недовольный голос доктора с именем Мэй.
— Он так на тот свет торопится? Что бы сказала его покойная матушка, светлая память. Отец был бы в бешенстве от его поведения. Нашел бы уже себе другую работу.
Врач раздраженно продолжил бубнить что-то себе под нос. Му Цин не пытался его прервать, лишь кивая, пристыженно уткнувшись взглядом в чистую шахматную клетку больничных полов.
– Да, доктор, как его состояние? – Быстро протараторил Му Цин с надеждой всматриваясь в лицо старика, мученически махнувшего на него рукой, мол, бесполезно вам что-то в головы вложить.
– Бывало и получше. — Хуа Чен не знал, как трактовать это «бывало и получше», поэтому волнение вновь занялось в душе, — Ещё прошлая рана не сошла, а он уже новые ставит. Стыдно должно быть, но ничего, я с ним потолкую. Приходите завтра. И тому передайте, чтобы пошёл помылся, а то рыбой даже в операционной воняет.
Врач махнул рукой в сторону Хуа Чена и поймал непонимающий взгляд Му Цина, который лишь кивнул. Доктор прошаркал назад за двери в чистую зону, растворяясь прямо в воздухе, как и разговор о ранах Се Ляня.
Кто ты такой, Се Лянь?
Пока Хуа Чен барахтался в своих мыслях, как дельфин, угодивший в сети, Му Цин исчез, чуть позже вернувшись, сопровождаемый ароматом горького кофе. Он плюхнулся в соседнее с Хуа Ченом место и протянул ему стаканчик с белой пенкой.
Капучино.
Сам Му Цин потягивал американо, корчась на каждом глотке. Хуа Чен кивнул в благодарность и попробовал, тут же понимая и принимая все оттенки эмоций на лице его вынужденного соседа. Это, конечно, не кофе от Се Ляня, было даже оскорбительным пить такую мерзость, вспоминая о нем.
Му Цин крупно выдохнул, растирая одной рукой свои глаза.
– В прошлый раз я тоже узнал вот так.
Му Цин проговорил чуть слышно, глядя впереди себя так, что непонятно было, к кому он обращался.
— Стоял на работе, вёл лекцию, до сих пор помню — «Оружие древнего времени, как венец военного дела», — он усмехнулся с большой усталостью, — Я обычно на незнакомые номера никогда не отвечаю, а тут что-то почувствовал.
Хуа Чен слушал с небольшим интересом, удивляясь про себя, насколько Му Цин истощен, что решил поговорить именно с ним — своим врагом, судя по его вечным злобным взглядам, стоит ему заметить Се Ляня в компании Хуа Чена.
— “Здравствуйте, а вы знакомы с Се Лянем? Он указал этот номер, как экстренный контакт”. — продолжал Му Цин пародируя писклявый женский голос, — Мне, конечно, бесконечно приятно, что я для него не пустой человек, ведь он моих советов никогда не слушает. Но узнавать такое… Что он подверг себя такой опасности было для меня шоком.
Му Цин уронил голову на руки и продолжил слабо выговариваться, иногда смачивая горло остывшим кофе.
– А ведь в прошлый раз сколько шума было, он чуть не умер, представляешь. А когда пришёл в себя, то сказал: “Прости”. Прости? Он вообще понимает, о чем просит? — Му Цин зло рассмеялся, и Хуа Чен узнал нотки слез в его голосе. — Прости. Выпустить в себя три пули, чудом не задев важные органы, чтобы сбежать из плена чокнутого работодателя и “прости”.
Глаза Хуа Чена невольно округлились, в то время как Му Цин не замечал вокруг себя решительно никого, продолжая свой монолог, как исповедь богу — его личное разрешение злиться, любить, упрекать и волноваться.
— Нет бы придумать что-то еще. Ты же агент? Ты же можешь сбежать по трубам там, или как в кино показывают? Так какого хера, я узнаю, что с тебя вытекло миллион литров крови, и теперь тебе нужно переливание. Какого хрена, а?
Он повернулся и вперился взглядом в Хуа Чена, будто ожидая от него ответа, но тот не смог и слова вымолвить. Внутри разгорались самые разные чувства от беспокойства до злости и до щемящей нежности, которая агрессивно диктовала ему спрятать своё сокровище и охранять его, становясь злым, сжигающим всех, драконом.
Однако, он понимал, насколько же грязен сам. Его чертова работа, чертовы доки, чертовы игры в смерть, которые только закапывают его всё глубже в землю, делая королём этой вонючей от разлагающихся тел лужи.
А вдруг это конец?
Страх наступил так же скоро, как и облегчение, принесшее новость о жизни Се Ляня. Хотелось бы не думать о том, что придется объяснять, кто был этот человек и почему он стрелял в Хуа Чена из-за каких-то людей в доках. Не хотелось думать о том, как правда может отразиться на этом улыбающемся лице тяжестью камня. И тем более, он не хотел думать о том, что поставит его в неудобное положение со своими чувствами, голый, как леди Годива с той же яростной надеждой.
Ему необходимо было что-то предложить взамен. Он мог дать свою грязную защиту, с которой, возможно, было опаснее, чем без нее. Он мог дать деньги, возможности, с которых точно так же капала кровь, как и с его рук. Он мог дать свою жизнь, преданность, любовь и обожание, но от такого как он — это ничего не стоило, Хуа Чен был уверен. Только… если план Цзунь У вернуть Се Ляня в организацию силой правда, тогда он мог бы гарантировать Се Ляню спокойную жизнь. Он придет к нему с головой Цзунь У, тогда ему будет что предложить — жизнь, где Се Ляню больше не нужно прятаться, сбегать и быть осторожным. Он мог дать ему это, хоть это и непомерно тяжелое дело, требующее уйму времени.
В своих мыслях, он не заметил, как Му Цин успокоился и начал говорить более спокойно и смиренно.
– Я… Если честно, давно его таким увлеченным не видел. Общение с тобой его встряхнуло. – Му Цин отпил американо мелкими глотками, и морщинка меж его бровей неохотно разгладилась, оставляя на лице чудовищную усталость, – Мы с ним так давно знакомы, с самого детства. Он всегда таким был – лез не в свое дело, за всех заступался. Думал, что ему всё по плечу.
– Это точно. – Хуа Чен вспомнил этого Се Ляня, который всегда берет листовки у рекламщиков, всегда оставляет хорошие отзывы, говорит комплименты кассирам в магазинах, покупает на свои последние деньги еду для животных в приют, всегда имеет смелость заступиться, и у него никогда не возникает сомнений.
– Скажи, он опять решил кого-то защитить, да? – Он уставился в лицо Хуа Чена, но в тот же миг поморщился и развернулся, с горечью продолжая, – А, не отвечай, я и так знаю, тц. Ненавижу.
Воцарилось напряженное молчание, очевидно, что Му Цин вспомнил что-то неприятное. Вокруг белым шумом из людских тихих голосов поднималась убаюкивающая волна, и веки устало тяжелели. Вскоре Му Цин снова продолжил, ставя свой пустой стаканчик на подлокотник.
– Он такой добрый всегда, никак не может перестать играть в героя. А потом он просто потух, понимаешь? – Хуа Чен кивнул, хотя не вполне осознавал, ему сложно было представить Се Ляня потухшим, – Эта ёбаная работа, чтоб этому Цзунь У в аду устроили тёплый приём, надеюсь в тюрьме за его дела он жизни знать не будет, вонючий подонок с эгом, величиной больше нашей великой спиральной галактики.
Му Цин смотрел в одну точку с непроницаемым лицом, как будто ламповый телевизор схвативший помехи и замерший с лицом диктора на экране. Его руки тем не менее нервно перебирали полы кардигана крупной вязки. Он должен был прибавлять ему мягкости, однако лишь усугублял положение, играя на контрасте с самим жёстким нравом Му Цина.
– Хуа Чен, мотай себе на ус. Се Лянь очень тобой дорожит. И если вдруг ты заставишь его плакать, то я лично сломаю тебя напополам, а Фэн Синь мне поможет. Надеюсь, что ты всё запомнил, второй раз я не буду повторять. – Неприятно. Мог ли он рассчитывать, что наконец получил одобрение от самых близких людей Се Ляня? Эта хрупкая надежда и заставила Хуа Чена кивнуть, а не оскорбленно отвернуться.
Хуа Чен смотрел немигающим взглядом, как стрелки на часах лениво ползли заполночь, как уставшие путники по пустынной тропе. Ему сказали убираться из больницы, но он всё ещё не мог позволить себе сдвинуться с места, как будто, если он покинет белоснежный холл, то больше никогда не увидит Се Ляня. Будто он своим присутствием поддерживает его жизнь, а своими переживаниями искупает грехи. Как только капучино кончился, Му Цин легко ударил Хуа Чена по плечу и позвал его на выход кивком головы, будто приглашая на разборку за стенами бара.
Курили они тоже в тишине, а расстались без прощания, как незнакомцы.
***
Когда Хуа Чен приехал на следующее утро, ему сообщили, что день посещений реанимационных больных, а Се Лянь пробудет в реанимации несколько дней минимум, четверг, а сегодня пятница, так что никто его не пустит на порог палаты, даже за внушительный сверток банкнот.
Неизвестность давила так сильно, что хотелось лезть по вентиляции, лишь бы увидеть, что медовые глаза всё такие же нежные, а улыбка озаряет божественным светом всё в радиусе видимости. Ничего не оставалось, но он решит проблему с допуском чуть позже, нужно только найти верных людей. А пока следует запастись терпением. Оплатив больничный счет и содержание Се Ляня на время его восстановления, он вышел из душащего его здания. На воздухе изворотливый, злой и мстительный ум, подстёгиваемый никотином, начал более детально прорабатывать имеющиеся планы по поимке главного злодея, чтобы Се Лянь был в безопасности всегда. О словах Му Цина тогда, в больнице, думать не хотелось, тем более, что он хотел бы получить объяснение лично от Се Ляня.
Прошлой ночью сон не мог до конца унести Хуа Чена из-за его переживаний, поэтому, он строил теории, как ему разобраться с полицией и Цзунь У. За последние несколько дней его жизнь круто повернулась, а эти сутки вообще поставили многие вопросы его жизни ребром. Поэтому, не сумев одолеть своё чувство и боясь, что всё за короткий сон может выветриться, Хуа Чен скинул Хэ Сюаню черновик плана по их зашифрованной линии.
Он подъехал к конторе, даже не повернув голову в сторону кафе. Вообще, всё вокруг него стало вмиг неинтересным, мозг был обложен трёхэтажными размышлениями, как сердце было обложено толстым слоем океанической воды – холодной, с тонким намёком на жизнь, хранящую великие тайны.
В конторе его уже поджидал Хэ Сюань, который согревал руки о стаканчик с кофе с едва узнаваемым сердечком на пенке. Хуа Чен зацепился за него взглядом, на ходу цокая.
– Я не понял тебя, неужели ты наконец-то воспринял мои слова всерьёз? – Начал Хэ Сюань без приветствия, как это обычно и было у них.
– Во мне раньше не было столько желания прибить его. Поэтому теперь я максимально во внимании ко всем твоим идеям. – Хуа Чен чувствовал себя рыбой за стеклом океанариума, настолько настоящая жизнь казалась для него недосягаемой роскошью.
– Я сформировал примерный список оборудования и людских ресурсов для того, что ты мне описал, уже выслал на почту. – Они продвигались по коридору, кивая приветствовавшим их подчинённым. Для всех в конторе картина была мягко говоря странной. Обычно Хэ Сюань шёл с нелюдимым лицом, не предвещавшим, что его способно заинтересовать хоть что-то в этой жизни; а Хуа Чен был большую часть времени подвержен какой-то эмоции. Сейчас же всё переменилось – внезапно Хэ Сюань демонстрировал еле уловимую мягкость и улыбку лишь уголком губ, а Хуа Чен будто носил маску своего лица.
– Передай Инь Юю, пусть займётся.
– Ты даже не будешь мне устраивать сцен? – Хэ Сюань напряг память, выуживая все прошлые реплики друга, – “Хэ Сюань, а нельзя без этого?”, “Хэ Сюань, нам надо уложиться в миллион”, “Хэ Сюань это всё твои игрушки”.
– Не буду, я просто хочу посадить засранца и как можно скорее, и если мне придется отдать на это много денег, то так тому и быть. Хоть все мои несчастные пожитки забирай. – Хуа Чен открыл кабинет и затхлый воздух встретил его пылью. На столе стоял стаканчик из кофейни, где заботливой рукой Се Ляня было академически идеально выведено имя Хуа Чена с нарисованной рядом лисой, мордочка которой складывалась в сердце. На душе тут же потяжелело, будто пара могильных плит навалились сверху.
Хэ Сюань заметил, куда направлен взгляд друга и похлопал его по плечу.
– Оу… Ну ладно, я воспользуюсь этой отчужденностью из-за состояния твоего принца и сделаю заказ поскорее.
Хуа Чен продолжал смотреть на стаканчик даже после того, как Хэ Сюань вылетел из кабинета, видимо, опасаясь, что он передумает. В это время Хуа Чена было не найти в офисе. Все знали, что на обед он уходит в кафе напротив, иногда с документами, но чаще всего брал их для вида, чтобы побеседовать с Се Лянем о работе. В груди ненависть обрушилась лавиной, он хочет размазать по стенке всех, кто хоть немного причастен к этому ранению.
***
На следующий день Хуа Чен договорился с одним хорошим знакомым, который взял его с собой навестить больницу, как его “стажёр”. Поэтому сейчас он наскоро надевал больничный халат с бейджем инспектора надзора за санитарными нормами и смелым шагом направился в отделение реанимации.
Его встретил коридор стеклянных дверей, которые открывались при помощи намагниченной карты. В общих палатах неподвижно лежали люди, наспех накрытые ослепляюще белым одеялом. Повсюду разлетался запах антисептика и хлора, такая стерильная белизна всегда малость пугала Хуа Чена, особенно, в сочетании со слабым голубоватым свечением.
– Вам помочь? – Сзади бесшумно подкралась небольшого роста медсестра в хирургическом костюме и в маске. В руках она держала лоток с вафельным полотенцем. Взгляд Хуа Чена тут же зацепился за ровный ряд поршней шприцов, выглядывающих из лотка.
– Здравствуйте, меня направили в реанимационное отделение посмотреть за пациентами, которые перенесли недавно операцию. – Хуа Чен состроил свою самую милую улыбку, отмечая, как глаза медсестры изогнулись добродушным полумесяцем.
– Это две палаты в конце. Направо – отравленцы, налево – травмы. – И тут же она скрылась за дверью первой общей палаты.
В конце коридора света почти не было. Силуэты слабо дышащих людей казались неподвижными и только монитор показывал изогнутую линию, передавая, что они всё ещё живы. За большими окнами реанимации свешивались ветки ив, как плотные шторы, не пускающие прямой солнечный свет. Хуа Чен приблизился к стеклянной двери и створки разошлись сами собой, пропуская его в сонное царство. Помыв руки и обработав их антисептиком, он быстро прошелся взглядом по пяти заправленным койкам.
Се Лянь нашелся почти сразу – он лежал у самого окна, полностью умиротворенный. На лице никак не отражались никакие больничные манипуляции, только цвет стал немного бледнее, чем обычно. Руки были спрятаны под одеялом, но левое запястье чуть свешивалось с кровати, от катетера в вене тянулась трубка капельницы.
– Привет. – Хуа Чен не смог побороть желание поздороваться с ним, даже если тот спал. Он осторожно погладил скулу кончиками пальцев, переходя на брови, проводя незатейливый путь до прикрытых дрожащих век прямо к линии губ.
Хуа Чен шумно выдохнул.
– Я рад, что ты в порядке. Сохрани это до нашей встречи. – В кармане нашлась серебристого цвета цепочка, в которую он продел кольцо с россыпью красных, как кровь, гранатов. Он надел цепочку на шею спящего и спрятал за складками больничной одежды.
Вернувшись в контору ближе к обеду, Хуа Чен начал разбирать все производственные дела. Инь Юй – один из самых ответственных сотрудников, которых он только имел на своём счету – уже собрал несколько пачек документов на подпись только по его плану с Хэ Сюанем. Здесь были несколько документов на аренду места, покупка кучи дорогой техники, выделение средств и ресурсов для увеличения штата сотрудников. В другой кипе бумаг были все скучные сделки его кредиторской компании, которая с лёгкой руки Хуа Чена и Инь Юя весьма хорошо процветала, выживая в основном на мелком бизнесе и очень грамотным вложениям всех капиталов. Все эти дела сильно загрузили голову Хуа Чена, а его расписание сделалось цветным, как фантики от конфет. Не оставалось ни секунды свободного времени, и даже сейчас после разбирательства со всеми проектами, ему предстояло увидеться с некоторыми клиентами по поводу его информационной стези.
Придя домой, он понял, что так ощущалась усталость. И что он давно не чувствовал такого мощного опустошения. На колени забрался мурлыкающий Эмин, чувствуя, что хозяин нуждается в его присутствии. Пальцы одной руки тут же запутались в мягкой шёрстке, а вторая открыла чат, с которого на него посмотрел цифровой улыбающийся Се Лянь. Время последнего захода значился на день нападения в кафе, и от этого неприятно сжималось сердце. Палец кликнул на вкладку с вложениями и ему предстала целая галерея с фото, которые они посылали друг другу. Здесь и кофейные стаканы в разных локациях, и виды, открывающиеся с разных окон, и уютные селфи, фото кошек и котов с разными милыми моментами дня. Пролистывая так галерею, он погружался во время их переписки, которого ему так не хватало сейчас.
Вообще Се Ляня не хватало. Сейчас, когда Се Лянь внезапно исчез из его времени, ощущалось насколько много его было в каждом дне.
Руки бессильно сжимали телефон чуть ли не до трещин, но тут звук уведомления вырвал его из рассуждений.
Это был Се Лянь.
Хуа Чен тут же вышел из чата, борясь с бешено стучащим сердцем, так и не прочитав сообщение.
