Мой

***

Тварь дышит рвано, а я давлюсь потоками слёз во рту, разъедающими горечью внутри… «- Пожалуйста… - мольба, граничащая с шепотом… - Пожалуйста, - слышу свой рваный голос через пелену тумана. - Пожалуйста… я … не хочу … - кричу в пространство, а мокрые колени упираются в пол. От слез, пота и тянущихся, мерзких струек крови... - Пожалуйста… - голос тонет в темной вязкой глубине. - Мой… красивый… мальчик... – медленно тянет тварь, и я чувствую, как грубые, холодные пальцы стягивают мои волосы, и за них, поднимают на ослабшие ноги, - слишком… красивый… Мерзкий шепот разрывает изнутри. Чувствую, обещающий боль - холод металла. - И, теперь, ты, - мажет влажным дыханием ухо, - Только… Мой…»

***

Пока переодеваюсь и застегиваю две последние пуговицы у шеи на своей черной форме, всё время думаю об «Августе». Сука. Прям как девчонка в пубертате, о парне из параллельного класса. Разглаживаю рукой надпись на груди «Chef Leroy», и смотрю в зеркало. Вы, блять, мне еще скажите, что это те самые пресловутые «бабочки» скребут меня сейчас везде где только можно, и это точно будет финиш. Стряхиваю головой, физически отгоняя от себя дебильные мысли, и подхожу к сдвоенным дверям кухни. За ними шум и копошение - вся команда уже на месте. Знаю, что как войду всё изменится: на своей кухне, разговариваю только я. Бросьте. Я не деспот и не тиран. И фразы, относящиеся к процессу и заказам, конечно же постоянно звучат между поварами во время работы. Мой Су-Шеф, так же, неизменно «вещает», подгоняя холодный и горячий цеха, во время вечернего «ада». Заказы прибывают сюда со скоростью света, и кто-то должен координировать работу. В таких ситуациях, на кухне почти постоянно кто-то говорит. И это вполне понятно и мной приветствуется. Но обсуждение результатов матчей, своих постельных побед, новых достижений детей, рассусоливание политики и все остальное прочее – на работе не допускаю. Просто в моей разгульной, сгорающей в клубах и совершенно бесполезной для истории жизни, кухня – единственное место, где у меня всё четко и по полочкам. К моему приходу, заготовки уже сделаны, станции поваров кристально чисты, а команда затихает, как только я толкаю рукой дверь. - Здравствуйте, Шеф! – все семеро синхронно поднимают на меня глаза. А я прохожу на свое место, откуда весь вечер буду следить за подачей, качеством блюд, и вносить последние штрихи. - Добрый вечер, – прохожу глазами по составленному ранее меню, и обращаюсь к своему Су Шефу, - Сэт, за гребешки отвечаешь сам, и текстуру соуса для ягненка контролируешь тоже лично. В прошлый раз он был зернистым, а это провал. Да. Загинаю. В прошлый раз все посетители, заказавшие ягненка с соусом «Айоли», растекались в комплиментах, и оставляли официантам такие чаевые, что у меня под конец недели на столе обнаружилась бутылка приличного виски, видимо купленная коллективом в знак благодарности. Но я знаю, на что способны мои повара, а поэтому, если чувствую несовершенство соуса, значит вскоре, если уберу в шкаф «кнут», всё пойдет через жопу. Плавали, знаем. Высокий светловолосый Сэт, в курсе, что припираться со мной бесполезно, поэтому только утвердительно кивает, и обращает угрожающий взор в сторону тоненького Ли Мина, сотэшефа* ресторана. Сэт - отличный мужик. Почти на пятнадцать лет старше, и конечно же опытнее, закатывал такие скандалы, когда меня после двух месяцев стажировки поставили Главным Шефом, что окна трещали. Устроил забастовку и не выходил на работу с неделю. Твердил Софи с пеной у рта, что двадцати трехлетний сосунок не справится с кухней, и похерит её ресторан. Бился в истерике, глядя на то, как я поливаю стейк Нью-Йорк соусом из голубики и лайма, и падал в обморок, когда вместо классической варки лангустинов в сливочном масле, я фламбировал их на воке. Когда же впервые попробовал, мнение его поменялось. А в тот момент, когда комиссия Мишлен, спустя год моей работы, дала ресторану его первую Звезду**, и вовсе перестал со мной спорить, о чем ни я, ни он до сих пор ни разу не пожалели. Если я в чем-то в своей гребаной жизни и разбираюсь, так это в том, как довести человека до гастрономического оргазма. Люблю кухню, сколько я себя помню. Обязан ей всем. Еще в приюте, перелопатил всю библиотеку и изучил все имеющиеся издания по кулинарии. Запоминал рецепты наизусть. К холодильнику и варочной поверхности у воспитанников, конечно же доступа не было. Хранил яблоки с завтрака и позже, пробираясь на кухню, уговаривал повара подпустить меня к плите, чтобы сварить карамель, и сделать свое любимое угощение. Когда все поняли, что я не забавляюсь и подхожу к процессу готовки со всей душой, мне позволяли проводить там время, наблюдая, как готовят простейшие блюда. Там и набрался минимального опыта и понимания, чем и сразил в будущем, усыновившего нескладного мальчишку с пафосным именем - «моего старика». Уже на кухне «своего» дома, экспериментировал и химичил с продуктами, как только мог. И когда все нормальные мальчишки гоняли в футбол и кидали мяч со своими отцами, я коптил сковородки и стачивал ножи, в попытках изобрести «шедевр». После «того самого момента», после того, что тварь сделала со мной, во мне всё перевернулось, переломилось и я забил на все правила и условности. Начал творить весьма «рисковые» сочетания и блюда, которыми в последствии и прославился. Ирония. Странная, ты, сука. Самый страшный момент в моей жизни, переделал меня из тихого милого мальчика в сумасшедшего «гения». Я бы обязательно сказал «спасибо» за это моему «создателю», но тварь, слава Дьяволу, давно уже гниет под землей. «Ты всегда… будешь… моим, Лер» - слышу мерзкий шепот в голове. «Гори в аду, сука» - крепко сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Как же мне надоело слышать это. Каждый раз, ощущение – как от внезапного пореза бумагой на чувствительной коже между пальцами. Умножить на два. И возвести в квадрат. Не слышу и не чувствую фантомную боль, как ни странно, либо во время секса, либо, если перебиваю внутреннюю боль – внешней. Мой старик узнал о том, что я режу себя, в попытке заглушить воспоминания и голос твари, когда я, закрывшись в своей комнате, полоснул по бедру глубже обычного, и не смог остановить кровь. Когда я перестал откликаться на его зов и потерял сознание, он вызвал спасателей. Самому сломать дверь ему не по силам. Коляска – не располагает к подвигам. Помню сквозь туман больничную койку, и его голову у себя на груди. «Пожалуйста, мелкий, не делай так больше. – впервые видел, как он плачет. – Ты, - самое дорогое, что у меня есть… Не оставляй меня» Чувствовал себя полным уродом. Сколько он для меня сделал, и как я ему отплатил. Мудак. Грязный, сломанный, больной ублюдок. Всю жизнь ему изуродовал. «Прости, пап, - тогда я впервые его так назвал, - такое больше не повторится». Слово я держу, а поэтому приходится спасаться в клубе или вот таким незатейливым царапаньем собственных ладоней. Еще при обучении на кулинарных курсах, я привлек к себе внимание рестораторов. А после нескольких месяцев стажировки, Софи, миниатюрная француженка, которой ресторан достался в наследство от мужа, поставила меня Шефом. Из-за моей полностью «сбитой» башки, и после некоторого охуевания всего кулинарного сообщества, был признан «новым дыханием кулинарии», и даже удостоен какой-то охеренно крутой стеклянной фиговины, ценность которой меня ни разу не волнует. Люблю кухню. Но известность, которую она мне принесла – ненавижу всей душой. Странно? Нет. Совсем. Где успех, там известность. Где известность, - там и копание в твоей биографии и жизни. А в моей прошлой жизни нет ничего, кроме мерзкого шепота твари. Правдами и не правдами, этот факт моей истории как-то замяли. Но те, кто когда-то все же смог отрыть все детали того, что со мной произошло, на веки вечные относятся ко мне с жалостью, и смотрят со вселенской тоской, если пересекаются со мной. А это я ненавижу даже больше, чем то, что делала со мной тварь. - Лука’, ньокки должны быть нежными и упругими одновременно. Если опять сваришь «кашу», пойдешь работать в пиццерию за углом. – кидаю взгляд на молодого итальянца. Раньше бы он вспылил и скорей всего послал меня на хуй, но как только его пасте (сделанной со слезами, под моим непрерывным криком) главный критик журнала «Haute Cuisine»*** пел дифирамбы аж на две с половиной страницы, разногласия с ним так же закончились. - Понял, шеф! – отвечает он с легким акцентом. – Будут упругими и нежными, как попка молодой Белуччи. Заканчиваю изучение меню, прикидывая объем работ, и «нежно» парирую его: - А будешь сравнивать еду с жопами, я тебе твою оторву. – замечаю спокойно, чем вызываю сдавленный смех команды, и кривую улыбку Лука’. Откладываю лист в сторону. - Что по гостям? - обращаюсь к миловидной длинноногой хостес Джиллиан. Девушка спешно открывает папку, и вводит в курс: - Шеф, все столы на брони. Пятый, шестой и седьмой, забронированы за «Атлантик Беарс». - Спортсмены? – получаю от Джил легкий кивок, и смотрю в сторону гриля, за которым стоит, похожий на викинга, Шеф горячего цеха, – Хельм, готовь угли, сто процентов закажут мясо. - Ставлю двадцатку, что будут стейки, - чуть слышно проговаривает Сэт, наклоняясь к Люка. Тот отбивает его подставленную ладонь, заключая пари. - Из постоянных, - продолжает девушка, - чета Галловэй, всем составом. Не люблю знаменитостей, но эти вроде как адекватные. Смотрю на притаившихся «Чипа» и «Дейла» в холодном цеху. Конечно же, имена у них другие, но похожи эти двое братьев, ей богу на двух бурундуков. - Точите ножи, господа. Глава семейства скорей всего – тартар из лосося, супруга – на диете, а поэтому салат с черным трюфелем. – Разворачиваю голову на другую сторону кухни, - Мишель, - вечно хмурая Мими отвечает только коротким кивком, - мелкие будут десерт, поэтому проверь, застыла ли паннакота. Хостес еще пару раз листает папку брони. - Из постоянных всё, остальные предзаказов не оставляли. - Тогда, за работу. – говорю громко, прерывая пререкания между спорящими бурундуками. - А еще, Шеф, - добавляет Джил, - ваш муж здесь. Все слегка сдерживают улыбку, проходя за свои станции. - Какие-то особые пожелания? – спрашиваю спокойно. - Нет, всё, как всегда, - так же невозмутимо отвечает девушка, - «на усмотрение Шефа», - цитирует она, постоянную фразу моего «мужа» и удаляется в зал. Муж. Хах … Старый прикол. Но из разряда тех, что как прицепятся, так и не отлипают. Прохожу за свой стол, и достаю из верхнего выдвижного черный кофр, с набором моих «рабочих» красавцев, размышляя, чем же сегодня порадовать «мужа». Серебристый Welch**** на 20 сантиметров изогнутой стали, ложится черной глянцевой рукояткой в мою ладонь так мягко и правильно, будто родился я уже с ним в руке. Лижет мою руку холодом, и обещает удовольствие от процесса, расплавлля нордической холодностью металла. Британский стервец - красив как сука, а мощь его каленого лезвия посылает по телу мурашки. Плавный изгиб клинка притягивает взгляд, и я погружаюсь в легкий транс, раз за разом ублажая этого парня, резко, рвано сталкивая его с хоном***** в воздухе. Почти высекая искры, и делая малыша еще острее. Это не заточка ножа. Это, сука, секс. Двигаю руками четко, в быстром, отточенном темпе, жадно стачивая лезвие мальчика. Почти вижу, как он сладко улыбается отливом пьянящей остроты, и зазывно скулит, когда, когда провожу последние несколько раз медленно, с оттяжкой. Смакуя, его податливость и унимая внутреннюю бурю. «Кончаю» заточку, и кладу малыша на стол, немного отдохнуть. Сам же, гулко сглатываю, когда осознаю, что все то время, что натачивал нож, и видел жаркое соприкосновение металла перед глазами, представлял себе, как в таком же быстром и жадном темпе, «Август» берет меня сзади. Как мы сталкиваемся в грубой, дикой страсти, и я, «затачиваюсь» о него, все тоньше и тоньше. Как так же сладко скулю, когда он двигается резко, выбивая из меня воздух. Как кончаю под ним, сверкая сытой улыбкой, а после он бережно укладывает меня на стол, и дает отдохнуть. Горячему, острому, в своем возбуждении. Лежу, перед ним, выставляя всего себя напоказ, открывая все свои грани. Он смотрит потемневшими зелеными глазами, и ждет, когда сможет взять меня в свои руки еще раз. Как я, жду, пока отдохнет мой мальчик, и я смогу снова взять его. Выдыхаю, пытаясь сбросить нахлынувшее возбуждение. Подготовив рабочие инструменты, думаю, чем же порадовать «мужа». Муж. Шутка всё еще смешная. Помню, как только устроился сюда, приходили разные «личности» посмотреть на самого молодого Шефа в городе. В первые дни управления кухней, помимо истерик Сэта, и постепенного приучения команды к новым порядкам, от клиентов часто слышались запросы в духе: «Пусть Шеф покажет, что умеет», «Хочется чего-то особенного», «Я хочу, чтобы меня удивили». Передав нескольким особо настырным и зазнавшимся персонам, через официанта послания на салфетке «Вам подойдет Минет», в прессе разгорелся такой скандал, что я был на первых полосах всех газет, как абсолютно аморальный, сумасбродный и грубый козел, всех времен и народов. Охуевший? Да. В край ебнутый? Да. Я не для того с семи лет торчал на кухне, пытаясь уловить момент, когда «оландэз» густеет как надо, а когда от лишнего движения венчика, соус сыпется на ворсинки, превращаясь в мерзкую кашу. Я не для того, не показывал носа на улице в тринадцать лет, в попытках освоить «молекулярную» кухню и сделать из фенхеля тягучий сироп, и при охлаждении, формировать «икринки», пытаясь произвести фурор. Не для того, чтобы в место, где я работаю, пришла очередная охуевшая рожа, и попросила меня её «удивить». Чай не цирковая обезьянка. Удивитесь и без моей помощи как-нибудь. Скандал был невероятный. За оскорбление даже кто-то пытался подать в суд. Но вместе с тем, благодаря моей напрочь отбитой башке, в заведение потянулось столько народа, что с некоторых пор, побывать в этом месте, сравнимо с покупкой билета в первый ряд на концерт какой-нибудь супер звезды. Не преувеличиваю. Ни разу. Знаю кухню на сто один процент из ста. Рискую. Не боюсь. Ставлю на кон каждый раз, все что у меня есть. Иду ва-банк, каждым своим блюдом. Пришедший позже «кулинарный Оскар», в виде Звезды Мишлена - объяснил всё и для всех. Скандал вокруг меня утих, а посетители перестали выёбываться, и приходили насладиться неординарными, но чертовски охеренными творениями, моей команды. И все пошло по накатанной. Никаких лишних вопросов, ни придирок, ни предложений «Доказать что-либо, кому-то». И только один единственный чел, меня постоянно вымораживал. Приходил, и раз от разу, на вопросы официанта, отвечал одно и то же – «На усмотрение прекрасного Шефа». Сначала он меня слегка нервировал, и я отправлял ему стандартные блюда из меню, не задерживая на нём особого внимания. Когда этот запрос стал повторяться практически через день, в течении продолжительного времени, я понял, что он меня раздражает, и в какой-то момент отправил ему вместо блюда, наполненный льдом стакан. Уже хмуро ожидал очередного разгрома, как на кухню, с обратной стороны чека, официант принес надпись «Я охладился, спасибо». Не знаю, что произошло в тот момент, но меня прорвало на смех, и с того самого дня отношение к нему поменялось. Блюда, для весьма адекватного господина я начал делать сам, в зависимости от настроения, и больше недопониманий у нас не возникало. Коллектив, как тонко чувствующий организм, начал кокетливо называть его моим «поклонником». Тот же, почти ежедневно ужинал у нас. Я расспросил Джил и узнал, что бронирует мой «поклонник» стол на имя Стэфана Миера, и погуглив узнал, что это милый дядечка за шестьдесят, занимающийся бизнесом в сфере добычи ресурсов, где-то на континенте. Ну, ок. «Поклонник» приходил почти каждый день, изредка отправляя мне послания на обратной стороне чеков: «Превосходно», «Вы убили и воскресили меня», «В вашем духе, Шеф». И все как-то постепенно устаканилось. С тех пор, я отправлял для него блюда сам, в зависимости от настроения. Мог подать ему клубничный трайфл, вместо ужина, так же как и сотэ из кинзы и вяленных помидоров, если было такое желание. Так, мы с ним установили «безвмолвный» диалог Шефа и его постоянного поклонника. Он всегда оставлял хорошие чаевые, а поэтому официанты его очень любили. Я его не видел. Разве что в интернете. Высокий седовласый мужчина, довольно приятной наружности, сохранивший некоторое обаяние молодости. Уверен, лет тридцать назад он был очень даже ничего. Я, конечно, мог бы просто заглянуть в зал, но не выхожу туда из принципа. Даже если самые высокопоставленные гости просят Шефа, для выражения своей искренней благодарности. Не делаю этого. Почти все знают мою неприглядную историю жизни. Многие знают, что со мной случилось в юношестве, а нарываться на сочувствующие взгляды, - нет, спасибо. «Поклонник» стал «мужем», когда в одну из смен, я приехал на такси, а не на своей спортивной детке, совершенно пошлого бордового цвета, и соответственно не припарковал ее по обыкновению, возле центрального входа. В тот вечер, разразился дикий ливень, и после закрытия смены, на чеке его заказа, мне пришла фраза «Без машины промокнете, Шеф. Разрешите подвезти?». Послание было столь интимным и искренним, что вся кухня в один голос завопила: «Поклонники – так не заботятся. Так, носят на руках – мужья». С тех пор, я неофициально «замужем».

***

Хостес рассаживает гостей, а сомелье предлагает лучшие напитки. На кухне же начинается самая «жара». Заказы валятся, как сель в горном ущелье, а кухня кипит всеми парами и заливается красками ярких вкусов и запахов. Люблю это. Ощущение полного хаоса и подчиняющего вкуса. Оно снимает боль. Приглушает мысли. Но сегодня, что-то явно идет не так. «МОЙ» - шипит тварь, а я отмахиваюсь головой, едва сдерживая себя в руках. Отдаю блюда - молниеносно. Как только из цехов, подается тарелка, несколькими движениями превращаю ее в произведение искусства. Пытаюсь уйти в любимый "транс". Пальцы колдуют магию. Создают "вкус". Танец. Страсть. Сама жизнь, в этих запах и звуках. Моя душа. Соус. Ветка поджаренного розмарина. Облако имбирной пудры на рыбу. Брызги трюфельного масла. Звук шипения раскаленного бульона на открывающихся от температуры мидиях. Мерное взбивание. Шорох падающего кресса на мясо. Клубы испаряющегося на сковороде вина. Цокот карамелизации на огне. Симфония. Музыка. А я, безумный дирижер. Не нормальный. Свихнувшийся. Закрывшийся. Поломанный. Больной гений, подчиняющий хаос своим рукам. Варюсь вместе с ними. Жарюсь, изгибая кисти. Испаряюсь, не оставляя ничего после себя. Творю и сгораю. Стою над белой поверхностью тарелки, и хочу отразить на ней, всё, что я сейчас чувствую. В «специальный» заказ, я сегодня вложу себя. Все что испытываю. Всё, чем болею, и чего хочу. Вытаскиваю из духовки отдохнувший стейк Вагю, и мраморная говядина ложится в центр, круглым медальоном. Брызги эссенции по краям. Обхожу кухню, не обдумывая действия. Ищу цвет, тот самый. Который вижу глубоко внутри. Который «хочу». Не замечаю, как голоса на кухне смолкают, а звуки исчезают вовсе. Словно я в вакууме. Нахожу нужный цвет, и обрамляю им, источающее мелкой дымкой мясо. Зеленый. Насыщенный. Сильный. Сочный. Как жалящие глаза, которые сводят с ума, смотря на меня сейчас из глубины воспоминаний. Закутываю в него. Делаю зеленый - основным. Толстые ветки сочной спаржи в основе. Абсолютная доминанта. Стержень. Сила. Рву листья рукколы растирая в пасту с грецким орехом. Чувствую, что перехожу грань. Так нельзя. Чересчур. Ломаю композицию и правила. Но хочу. Так хочу, видеть прожигающий зеленый, что не могу сдержаться. Лью соус. Рискую. Рисую ровные капли и пропадаю. Вижу его. Чувствую. Теряю самообладание. Растворяюсь в цвете его глаз. «Август». Смотрю на стейк, запоздало понимаю, что вижу мягкий розовый оттенок его губ. Краски сливаются в единый поток страсти, которым сейчас дышит это блюдо. Но мне не хватает. Не хватает. Хочу наказать его за то, что оставил не объяснившись. Хочу убить его за то, что мне не хватило его вкуса. Хочу видеть его таким же сумасшедшим, как и я сейчас. Хочу кусать его губы, до крови. "Хочу растерзать его" - бьет яркая вспышка в голове. Непонятная, странная, пугающая. Нервно сглатываю, и не осознавая своих действий совершаю самое безрассудное, под ошалелый вздох всей застывшей команды. Быстрым взмахом своего стального красавца кромсаю красное мясо на куски, и вижу, как из слабо прожаренного стейка на тарелку течет кровь. Резко киваю Джил, и она в полном шоке, подхватывает тарелку и несет ее в зал. - Лер… - тихо произносит ошалелый Лука, - что ты… - едва проговаривает он, а я вырываясь из тумана, застилавшего мой разум секунду назад, и шумно дышу, упираясь руками о стол. Понимаю, какую глупость я сейчас совершил, но не могу объяснить свои действия. Трясу головой, и расстегиваю пуговицы на форме, пытаясь глотнуть больше воздуха. «Ты всегда будешь моим… Лер» - жалит в сознании. «Прости» - вторит низкий, сломанный голос. Покрываясь мурашками ужаса с головы до пят, бросаю быстрое «Сэт – за главного», и вылетаю из кухни.

***

Как скидываю форму и переодеваюсь в рубашку и брюки – не помню. Не помню как веду машину, и как оказываюсь возле барной стойки совершенно не знакомого мне клуба. «Видишь какой ты теперь красивый…» - чувствую боль каждой частичкой кожи, - «Мой… Лер» - голос убивающим эхо разносится в голове, а я чувствую дикий, обездвиживающий страх. - Джин, чистый, - нервно проговариваю бармену, и трясущимися пальцами опрокидываю в себя три шота подряд. «Ты теперь принадлежишь мне» - царапает мозг изнутри, а сердце стучит как бешенное. Слишком больно и страшно. Трясусь всем телом, а на лбу выступает холодный пот. «Прости меня» - с отчаяньем вторит другой. Выпиваю еще три, и понимаю, что если я сейчас ничего не предприму, я просто сдохну. Сойду с ума. «Не буду резать себя» - сглатываю больно, - «Я обещал» - проговариваю как мантру. – «Я обещал. Обещал». Мозг срабатывает быстрее: «Вариант номер два». Глотаю без разбора еще три рюмки, под ошарашенный взгляд бармена, и оглядываю клуб: толпы извивающихся тел, молодые мальчики, девочки. Сжигающая мерзкая темнота, потные тела, трущиеся друг об друга. Похоть и разврат туманом нависает в воздухе. Мне нужен кто-то. Сейчас. Срочно. Задыхаюсь от накатывающих воспоминаний, ужаса и боли. Нахожу взглядом двух развалившихся на диване мужчин, с каким-то зашуганным мальчишкой между ними. Их взгляды расфокусированы, а алчные руки, лапающие мальца, доводят того до паники. Мой вариант. Скорее всего оба под колесами. А значит будет жестко и грубо. Больно. Но исходя из того, что больше кандидатур не вижу, выравниваю дыхание, и запиваю отвращение еще одной стопкой. Нетвердым шагом иду к столу, и остановившись напротив, достаю из кармана сигареты. Ловлю на себе помутненные похотливые взгляды и держа самообладание из последних сил, твердой рукой закуриваю тонкую шоколадную. «Правый», хищно скалится и убирает ладони из-под майки парнишки. Сколько ему? Вряд ли больше восемнадцати. Занесло меня конечно в полный пиздец. Ехал, куда глаза глядят. Где оказался, там оказался. Берите, что есть. Затягиваюсь глубже, и чувствую, как алкоголь потихоньку туманит сознание. То, что нужно. - Потерялся, детка? – медленно протягивает тот, кто слева, все еще продолжая по-хозяйски шарить по телу мальчишки. - И откуда ты у нас такой взялся, сладкий? - Сладкий у меня в штанах, даю шанс попробовать. – выпускаю дым плотным клубом, и расстегиваю верхнюю пуговицу. Нарываюсь. Специально. Что бы жёстче и больней. Чтобы выбить из себя боль. Отвратно, грязно. Но избавиться. Любым способом. - Дерзкий. – вижу ярость во взгляде «правого», - скорей всего стонешь, как шлюшка. – мерзко облизывается. Отвращение чувствую кожей. Каждой частицей. - Ну так проверь. – тушу сигарету о лежащий на столе смартфон, и от злости «левый» выпускает паренька, тот сразу же исчезает в толпе. - Пошли, - кидает, и оба резко поднимаются из-за стола. Отличный ответ. «МОЙ... Лер… ты… МОЙ» - гудит в висках, а меня трясет. - Что, испугался? – замечая мое состояние с уродливым смешком кидает идущий за мной «левый». - Хуйни не неси, - захожу в кабинку, и останавливаюсь по центру. Теряю себя. Все остатки того, кем когда-то был. Падаю на самое дно. «Левый» резко садится на диван и затаскивает меня к себе на колени. Резко рычит и сдавливая руками дергает за ремень. Второй подходит сзади и хватает за волосы больно оттягивая. - Красивый, сученыш… - влажно лижет шею со стороны тату. Липко. Мерзко. Теряю все крупицы уважения к себе в миг. Ненавижу себя. «Ты теперь принадлежишь мне… Лер…» Слышу звук вжикающей ширинки сзади. И глаза застилает влага. Больной, поломанный, грязный ублюдок. Здесь тебе и место. Потные ладони грубо опускаются на зад и сжимают до синяков, пролезая в под резинку трусов. Наваливается такая боль, что щемит виски, а перед глазами плывут пятна. Тот животный, всеобъемлющий страх, голос твари, боль, и унижение. Слезы и кровь. Дрожь ужаса накатывает на тело, и в лице лижущего меня «левого» вижу лицо твари... Тело бьет током, а глаза наливаются яростью. Резко выдергиваю из кармана стилет, в одно движение снимаю с предохранителя и щелкаю лезвием возле его горла. - Эээй, парень, ты чего… - в ужасе шепчет мужик, а тот, что сзади в шоке отскакивает от меня. Вглядываюсь в лицо, к которому приставил нож, понимаю, что схожу с ума, ведь тварь уже давно мертва, а физиономия побелевшего от страха мужика, приводит меня в чувства. Из-за накативших воспоминаний, я просто слетел с катушек. Подрываюсь с его коленей пошатываясь, и на автомате складываю нож. Больной. Ублюдок. Страх, боль и сжирающее отчаянье разрывают на куски, и я в нервном ознобе вываливаюсь за дверь, почти сразу попадаю в чьи-то сильные, теплые руки. Дыхание заходится. Сердце бьется, выпрыгивая из груди. Сознание уплывает. - Тише, тише, маленький… - слышу низкий обволакивающий голос над ухом, - я здесь, Тим. Делаю последний вздох и отключаюсь.