Век Дракона. Книга I - Герольд.

      Сначала она увидела лишь опустевший лагерь и подумала было, что все ушли в бой, оставив в тылу, как и полагалось наверное, раненых и женщин. Однако та часть лагеря, что была доступна ей для обзора, мало походила на место тревожного ожидания оставшимися исхода боя. Слишком пусто кругом; слишком неряшливо раскиданы вещи; слишком горячо дышит огонь, с торжествующим ликованием танцуя над остатками прежнего становья.       А потом сбоку что-то пошевелилось. Выхваченное краем глаза движение немедленно привлекло внимание, и, приглядевшись, Серафима окончательно рассталась с надеждой на то, что все не так, как она боялась.       Метрах в ста от входа лежала мертвая молодая женщина. Сперва взгляд Фимы выдернул из общей картины мелкие, но отчего-то показавшиеся важными детали: тонкие, перепачканные землей руки; краешек острого уха, пробившийся из лохматых темных волос. А потом новое движение открыло взору коротконогую тварь, с жадностью вгрызающуюся в растерзанное тело. То ли жрало, то ли что-то искало во внутренностях, разрывая окровавленными руками плоть.       В памяти мгновенно всплыли моменты страшной схватки с такими же уродливыми тварями на болоте, и грязная одежда прилипла к вмиг взмокшей от страха спине.       Серафима понимала, что нужно убежать. Или хотя бы попытаться напасть на монстра сзади и убить, пока он не видит ее, занятый другим. Но ей никак не удавалось оторвать глаз от истерзанного женского тела. На факультете анатомии Фима не единожды видела трупы, но только сейчас она поняла, что никогда не видела настоящей смерти.       Тварь почувствовала чужой пристальный взгляд и обернулась так резко, что Фима вскрикнула и отскочила вглубь палатки. В ту же минуту полуоторванный кусок ткани, некогда выполнявший роль полога, жалобно треснул и опал в пыль к ногам появившегося в дверях порождения тьмы.       Все, что произошло дальше, Серафима и сама бы не смогла объяснить. Она разозлилась, Герольд испугался. Она решила, что больше не позволит твари себя ранить, Герольд понял, что деваться некуда. Она крикнула про себя: «Беги!», Герольд возразил: «Дерись!». Она отступила, Герольд крепче сжал в руке меч… — Ну уж нет! — прошипели они оба наперекор друг другу. В злости, в панике, в отчаянье.       Серафима резко крутанулась, припав на здоровую ногу, и прыгнула в сторону. Она почти физически почувствовала, как Герольд воспротивился бегству и превратил её кульбит в уклон. Гарлок не нападал и наверное даже удивился странному поведению эльфа, явно решившего дать деру, но вдруг остановившегося.       Она напала первая. Резко. Не думая. С какого-то невероятного угла. Не готовясь, с решительным желанием лишь одного — убить то, что пугало до смерти. Так жарко нападает чистюля на забредшего на свою беду к ней в кухню таракана.       Страх ли прибавил сил или Герольд, на самом деле было неважно. Важен был результат: гарлок успел лишь вскинуться в попытке защититься и пискнуть, когда меч коснулся его шеи. Все-таки у эльфа было отменное тело. Сильное. Выносливое. Серафима вложила в удар всё накопившееся и распирающее её изнутри напряжение, но она не рассчитала, что сейчас настолько сильнее, чем раньше; что меч может быть настолько острым, а сила инерции — настолько важной. Под кулаком хрустнуло, чуть не вырвав оружие из руки, и голова твари бестолково скатилась с плеч, обдав её тучей кровавых брызг.       Все еще не веря в свою победу, Фима подошла к убитому монстру и с опаской пнула обезглавленный труп ногой. Проверки оказались ни к чему, она действительно убила его. Сама. — Вот уж не думала, что когда-либо это скажу, — выравнивая дыхание, пробубнила Серафима вслух, — но спасибо, Герольд.       Собственный голос помог унять зашкаливающие эмоции. Казалось, что Герольд не где-то там — лишь в её сознании — а рядом. И хотя она прекрасно понимала, что это не так, но от ощущения, что она не одна, было не так страшно.       Брезгливо сморщившись, Фима вытерла с лица кровь и огляделась — где один враг, там может быть и второй. Однако с виду окрестности лагеря выглядели пустыми, и она, покрепче сжав меч, осторожно подошла к телу несчастной эльфийки.       Женщина была действительно совсем молодой. Явно чья-то служанка — аккуратное, но не вычурное платье, передник. Застывший взгляд карих глаз смотрел в небо. Видимо, порождение тьмы напало сзади — эльфийка даже не успела испугаться.       Серафима поёжилась и еще раз огляделась. Теперь окрестности не казались ей такими уж пустынными — лишь еще более страшными. Открывающими всю полноту собственного разорения и войны. Материя многих палаток оказалась запачкана кровью. Беспорядочно раскиданные вещи смешались с грязью и часто прятали под собою безжизненные тела бывших обитателей лагеря.       Поддаваясь чему-то внутреннему, необъяснимому, сингенетически заложенному в само её существо, Фима кинулась к трупам. Она яростно откидывала мусор, с остервенением, чуть не рыча. А когда добиралась до очередного тела, пыталась нащупать пульс. Иногда этого и не требовалось — например, откатив бочку от торчащей из-за нее головы, она увидела, что последней принадлежала лишь часть шеи. На этом моменте ей стало совсем нехорошо, и удержать содержимое желудка уже не удалось.       Отплевываясь, она подняла лицо и увидела обгорелую табличку, все еще стойко висевшую над палаткой местного интенданта. Недолго думая, Фима быстрыми перебежками и с частыми оглядками направилась к ней. Может быть, старый вояка еще жив. Ну, в крайнем случае она найдет в его магазине что-нибудь, что сгодилось бы лучше её грязных и уже порядком изорванных (да к тому же безнадежно запачканных вонючей черной кровью убитой твари) одежд.       У палатки, заслонив вход, лежал еще один труп. Паренек был, пожалуй, моложе даже самой Серафимы. Лет пятнадцать — не больше. Широко распахнутые глаза казались удивленными неожиданно пришедшей смертью. Парень был настолько юн и симпатичен, что к горлу Фимы подкатил ком. Дрожащей рукой она закрыла ему глаза. — Ты спишь… — сказала она трупу осипшим голосом, словно от её слов юноша перестанет быть мертвым и действительно уснет, — … ты просто спишь…       Аккуратно обходя разрушенную мебель, она прошла дальше и вышла во «внутренний дворик» лавки. Повсюду царил такой же хаос, как и везде. Вещи были раскиданы, мебель порублена или просто сломана. Фима подобрала кожаный дублет, не удерживаемый более ранее приковывавшими его к манекену цепочками. Рассмотрела. Из одежды посыпались монеты, а следом выпал и разрезанный сбоку кожаный кошель. Каким образом деньги туда попали, было неизвестно. То ли случайно, то ли у хозяина лавки там была заначка.       Сам же мертвый интендант обнаружился за опрокинутым и заваленным скинутыми с полок товарами столом. В руке он держал сломанный топор и — судя по трупу твари рядом — недешево продал свою жизнь. Его китель был в крови, но раны не выглядели смертельными. Судя по всему, мужчина был не в состоянии себе помочь и просто истек кровью. Фима подбежала к седому воину и, убедившись, что тот действительно мертв, расстроенно села рядом.       Что могло случиться за эти несколько часов сна? Неужели все мертвы? Разве может бой так быстро закончиться? И почему, ради всего святого, Дункан ее не разбудил?! На них напали неожиданно?       Где-то рядом все еще был слышен гул, и далеко не ночное зарево обжигало небо. Идти туда? Или попробовать найти Дункана тут? Что делать ей теперь в принципе?       Она вернулась к дублету. Отряхнула его и надела. По кармашкам пояса рассовала рассыпавшиеся монеты — кто знает, понадобятся ли? Покопалась в вещах и извлекла на свет вполне приличные штаны и пару новых сапог, пришедшихся даже по размеру. Попутно, в закромах хозяина лавки были обнаружены две буханки хлеба, фляга с чем-то алкогольным — почти допитая — и что-то, очень похожее на вяленое мясо.       Быстро переодевшись — или, точнее сказать, одевшись — и наскирдовав новообретенное богатство в там же добытую сумку, она решила идти в сторону предполагаемой битвы. Дункан не мог отсиживаться в тылу и, что бы ни случилось, скорее всего, он будет на поле боя. Серафима очень надеялась, что — живой.       В голове шумело. Что-то неприятное, звенящее колотило в затылок. Наверное, это и был тот самый Зов, о котором предупреждал ее Дункан. Она не разбирала слов, но понимала смысл, который пугал её и который хотелось заглушить другими мыслями. Однако, он не гипнотизировал. Просто мешал.       Для начала она решила обойти лагерь. Раз здесь была такая разруха, значит, битва коснулась и этих мест, — логично подумалось ей. Она больше не металась от тела к телу. Лишь вглядывалась, пытаясь рассмотреть признаки жизни или приметы друзей.       Как-то незаметно впереди обрисовался тот самый выход, где совсем недавно она так старательно перелезала через ворота на встречу со своими лесными неприятностями. Теперь же ставни ворот были широко распахнуты, а рядом расположенный забор собачьего загона лизали языки пламени. Сквозь легкий треск огня доносилось приглушенное поскуливание. Настолько тихое, что поначалу Серафима не придала звуку значения и уже было хотела продолжить путь, как от ворот требовательно гавкнуло.       Фима не любила собак. Не ненавидела. А просто не любила. Ни за внешность, ни за запах, ни за острые зубы, в детстве четыре раза попробовавшие её ноги на вкус. Но больше всего она не любила собак за их несамостоятельность. Этому животному обязательно нужна была или стая, или хозяин. Такое вот это животное. Поэтому внезапно обнаружившаяся и единственная в округе «живая душа» ее больше скорее смутила, чем обрадовала.       Пока двуногое испуганно колебалось, из-за горевшего забора снова заскулили. В такой степени жалобно, что не откликнуться на плач животного было невозможно. И все же, подходя к воротам в поисках источника звука, Фима на всякий случай покрепче сжала меч.       Картина открылась хоть и предсказуемая, но все равно неприятная: к столбу ворот был прямо пригвожден пикой — у кого только могло быть столько сил? — мертвый стражник, а у его ног, придавленный частью забора, лежал огромный пес.       Пес смотрел на неё настолько сознательным взглядом, что страх перед ним прошел, и Серафима смело подошла ближе. — Как давно тебя привалило? — зачем-то спросила она, прекрасно зная, что животное не могло ей ответить. — Бедняга.       Фима осторожно погладила собаку, успокаивая. Пес с надеждой заглянул ей в глаза. — Да что ж ты такой весь умный-то? — она осмотрела бревно, примериваясь. — Придется потерпеть, блоховоз. И молись на вашу собачью живучесть!       Бревно забора лежало не так, чтобы прямо на собаке, однако неудобно блокировало ей возможность выбраться. Фима боялась, что, сдвинув его с места, придавит животное окончательно. Повертевшись, она подложила сбоку несколько опор и еще одно бревно для рычага. Пес терпеливо лежал, словно понимал, что двуногого подгонять не стоит. Когда все было готово, Фима налегла на доску, та сдвинула бревно, которое, покатившись, неудачно соскользнуло с непродуманной опоры и придавило бы пса, если бы собака, сообразив каким-то чудом, что задумал эльф, пулей не вылетела из образовавшегося на миг пространства. — Ай да молодец! — вырвалось у Фимы от испуга. — Обалдеть, какой ты молодец, блохастый.       Чуть прихрамывая, пес приблизился и уткнулся носом ей в ногу. — Не вздумай меня облизывать, понял? — строго сказала Фима. Собака не шелохнулась. — Так-то лучше.       Постояв из вежливости неподвижно с минуту, давая зверю возможность выразить свою безмолвную собачью благодарность, Серафима подняла сумку и пошла дальше. Почему-то она была уверена, что столь умный пес побежит следом, однако когда оглянулась, то никого не увидела. Поискав взглядом, она нашла животное трогательно уткнувшимся мордой в руку пришпиленного пикой стражника. — Конечно, — даже как-то слегка разочарованно вздохнула Фима, — мне жаль, друг, твоего хозяина.       Собака ее, естественно, не услышала. Вздохнув еще раз, Серафима поправила поклажу и с приятным чувством, какое обычно бывает после совершенного доброго дела, пошла дальше.       Попадавшиеся по пути одиночные мелкие порождения тьмы больше не пугали ее так сильно. Разгоряченная и приободренная первой победой, она уже более смело встречала их атаки, отметив для себя, что твари оказались в достаточной мере неповоротливыми. В достаточной, чтобы даже она — неопытная и неумелая — успевала уворачиваться от их атак.       Однако, у столовой она все-таки наткнулась на что-то более серьезное и страшное, чуть ли не влетев в кучу штурмующих дверь в подсобное помещение столовой порождений тьмы. Расслабившись от безлюдности лагеря, Фима оказалась не готова к подобному повороту событий. А потому даже протесты — впрочем, коих и не последовало — Герольда не смогли бы ее остановить от позорного бегства с вылупленными от страха глазами.       Две твари сразу обернулись к ней и, не мешкая, потянулись следом, остальные же продолжили настойчиво рубить толстое дерево дверей топорами.       Эти двое не были похожи на тех, которых ей удавалось убить до этого. Они были и крупнее, и вооружены лучше, и одеты в крепкие металлические доспехи. Да и взгляды их маленьких свинячьих глаз были сообразительными. Умными.       Порождения тьмы подбирались все ближе, но не спешили нападать, словно чувствуя в ней достойного предварительной оценки соперника. Фима отступала, тоже приглядываясь к новым тварям.       Неожиданно они остановились, спрятали топоры и стали настраивать арбалеты. Увидев, что они убрали оружие, Фима не стала дожидаться, пока ей в лоб прилетит металлический болт. Потому, воспользовавшись заминкой — эх, пан или пропал! — она большими прыжками преодолела разделяющее их пространство и вихрем налетела на врага, отчаянно пытаясь достать тварей мечом.       И почти достигла своей цели.       Меч вошел одному из порождений тьмы глубоко в мелкий глаз, а дальше… А дальше она не сумела его вытащить. Точнее — сумела бы, знай, что для этого нужно чуть больше сил, чем она думала.       Монстр упал, увлекая ее за собой. Второй промазал по ней уже извлеченным из-за пояса топором. Замахнулся снова, и наверняка бы этот миг был последним для Фимы, но что-то налетело на монстра, сбив тварь с ног. Лязгнули зубы, послышался хрип, и только потом до ее ушей долетело утробное рычание.       Когда она встала и подошла ближе, огромная собака подняла от измазанного черной кровью трупа порождения тьмы, секунду назад готового лишить Фиму жизни, не менее измазанную морду. Глянула на нее спокойными, очень умными глазами, а потом, оскалившись, повернулась в сторону столовой и бросилась вперед. — Стой, блоховоз! — в ужасе Фима кинулась следом. — Их там еще трое! Погибнешь же!       Но пес бесстрашно несся дальше. Зашел сбоку — грамотно, как истинный охотник — кинулся. Вцепился четко в горло не успевшей среагировать твари. — Да чтоб тебя! — Фима наконец выдернула меч из глаза мертвого монстра и тоже кинулась на подмогу.       Наверное, это выглядело красиво. По крайней мере, Серафиме хотелось так думать. Страх за нового друга — хоть она и не любила собак — оказался сильнее страха перед отвратительными порождениями тьмы. Адреналин разошелся по венам, и осталось только одно чувство — желание победить. Она крутилась, не щадя силы — замахивалась, атаковала и отскакивала. Что-то кому-то отрубала. Наверное. Пес не лаял, даже не рычал. Ну, может только немного, когда зубы смыкались, разрывая черную плоть. Короткий бой закончился невероятно быстро. И Серафима готова была поклясться, что смогла бы прирезать еще парочку порождений тьмы сверх того!       Пока горящим взглядом она хищно сканировала окрестности, пес подбежал к двери, в которую недавно ломились порождения тьмы, и яростно залаял. — Ты… — Фима показала собаке кулак, — чтобы больше так не делал!       Собака не обратила на угрозу никакого внимания и продолжила лаять, скребя лапой о дверь. Завредничав, Серафима не сразу откликнулась на явно призывное лаянье. Она подошла к одной из убитых тварей и внимательно оглядела ее оружие. Топор был странный. Очень. Большая массивная ручка выглядела неудобной для человеческой ладони, к лезвию зачем-то был приделан серповидный крюк, и самое удивительное, что бросилось в глаза даже ей — неопытному в подобных делах человеку — топор был совсем не заточен. Таким оружием сложно было разрубить кого-либо, не приложив для этого достаточно сил. Выбросив бесполезное орудие, она демонстративно не спеша подошла к двери.       Внимание тут же привлекло то, что ручка и скважина замка под ней слегка светятся. Магия? Ну конечно. Иначе твари давно бы выломали дверь. Фима деликатно стукнула в изрубленные доски. За ними что-то зашуршало и стихло. Дверь безмолвствовала еще минуту, а потом свет вокруг ручки вспыхнул чуть ярче и исчез. Двери распахнулись, и что-то хрупкое повисло у Фимы на шее, молча и крепко обняв руками.       Серафима непроизвольно погладила по голове прильнувшую к ней женщину, как гладят перепуганных детишек, и растерянно оглядела вышедших следом людей. Точнее, не только. Среди укрывшихся в небольшом помещении подсобки были и эльфы, и невысокие коренастые полукарлики. Все они тревожно и обрадованно смотрели на неё с той пугающей надеждой, с которой смотрят на спущенную упавшему в яму веревку. — Герольд, мальчик мой, как же я рада, что ты жив! — с чувством заговорил у неё под рукой аккуратный затылок, и женщина мягко отстранилась.       Серафима глянула в голубые глаза седой целительницы и сама чуть не прослезилась — встретить хоть кого-либо знакомого в этот момент она уже и не надеялась. — Винн! — из-за своей необычности имя этой магессы запомнилось сразу. — Чертовски рад тебя видеть! — с усилием справившись с желанием ответить от женского лица, произнесла она. — Я тоже, Серый Страж, я тоже… — неожиданно взгляд Винн посуровел, и она оглянулась к остальным. — Видишь всех этих людей, Герольд? — она широким жестом указала на столпившихся позади зевак. — Это все, что смогли спастись.       Все?       Серафима пробежала по лицам взглядом. Но ни Дункана, ни Алистера, ни молодого короля среди них не было. Да и людей была от силы дюжина — перепуганных, перепачканных сажей и кровью. Из них она с ёканьем в сердце разглядела двух заплаканных эльфийских ребятишек лет примерно восьми-девяти, жавшихся к тоненькой матери в красном платке.       Видимо, её взгляд сказал куда больше невысказанного вслух вопроса, потому что наблюдавшая за ней Винн вдруг устало понурилась и выдохнула: — Герольд, мне очень жаль, но все твои друзья, Серые Стражи… — она рвано набрала в легкие воздух, давая себе паузу. — Порождений тьмы оказалось слишком много… Они погибли героями…       В ушах у Фимы зазвенело. Вначале было неприятное ощущение, тревога, растерянность, даже страх. Она нервно потерла глаза ладонью, размазывая по лицу кровь. Как же так? Ведь еще совсем недавно она с ними говорила! Изнутри поднялась волна шока. Ей было непонятно, что смерть возможна так близко к ней. Ей не верилось. Да, она видела трупы. Она видела тварей. Но это были незнакомые ей люди. Это все было для нее на границе абсурда. На грани чего-то нереального. И вот сейчас все вдруг стало реальным. Осозналось в полной мере. — Нет! — Фима почти закричала шепотом, не желая признавать неизбежное. — Нет! Этого не может быть! Это все… — она сделала шаг назад, малодушно впав в неподдающуюся контролю истерику, — это все неправда! И вы…       Она резко повернулась к грохочущему горизонту и вдруг с какой-то слепой уверенностью махнула в его сторону рукой: — Они бьются там, Винн! Вы просто не знаете! Там идет бой! Я слышу… Я пойду туда, и мы вернемся. Вместе. Живыми, вот увидите! Это все не может быть реальным…       Винн молча обняла её. Крепко перехватила дрожащую ладонь второй рукой. И Серафима обмякла в ее объятьях. Сжалась и зажмурилась, как делала всегда, когда утыкалась лбом в бабушкины колени. Это было хорошо, что Винн молчала, это было хорошо, что молчали остальные. Конечно, они не поняли, отчего новоиспеченный Серый Страж так реагирует. Конечно, они решили, что все дело лишь в потере друзей. — Герольд, — через какое-то время вкрадчиво произнесла пожилая магесса. — Я понимаю твои чувства…       Она устало вздохнула, и Серафима сообразила, что уже довольно долго заставляет пожилую женщину стоять в неудобной позе. Она отстранилась от охотно отпустившей ее руки чародейки. Винн, одобряя, улыбнулась и продолжила, с сочувствием глядя на растерянного эльфа: — Но порождениям тьмы все равно на чужое горе. Дункан верил в тебя. И я в тебя верю. Возможно, во всем Ферелдене теперь ты — единственный Серый Страж… — И я должен выполнить свою миссию, — кивнула, перебив её, Фима. — Ты права, Винн.       Шок уже прошел, и его место заняла озлобленность. Не на людей, конечно, нет. Даже не на порождений тьмы. На судьбу. На обстоятельства. На жизнь. И если бы Фима верила в Бога, то и на него тоже. Но больше всего — на саму себя.       Эта маленькая пожилая женщина была действительно права. Кто Фима такая, что с нею столько возни? Вокруг полно опасностей, а она стоит и пережёвывает собственные страхи, когда, возможно, в ней видели надежду. На что-то. На маленький шанс остаться в живых, на спасение. Это бремя — давать другим надежду. Особенно когда не знаешь, как эту надежду оправдать. И сейчас Серафима трусливо предпочла бы, чтобы никто не знал, что она Серый Страж.       Ещё раз оглядев притихшую толпу, она подошла к одному из ребятишек и зачем-то погладила ребенка по голове. Мальчуган поднял на нее перепуганные глаза, и Фима вдруг успокоилась. Говорят, что бесстрашным мужчину делает беззащитная женщина рядом. Что делает бесстрашной женщину? Ничего лучше, чем дети.       Но что она могла сделать сейчас? Отбить в одиночку орду порождений тьмы, скрывающуюся где-то там — во сполохах огненного зарева? Когда и с одним-то еле справляется. И то не без помощи могучего русского «авось». Или же попробовать уйти? Но куда? Она и в родном Питере заблудиться умудрялась не раз. Тем не менее мысли зашевелились и как блохи заскакали по черепной коробке. — Нужно выбираться отсюда, — проговорила Серафима окрепшим голосом и подняла к чародейке глаза. — У кого-нибудь есть идеи?