Ghost mine.

      Следуя логике, ребёнок, сбежавший из дома, тем более если он живет один, должен вскоре вернуться обратно, хотя бы чтобы поесть. На самый край — сходить в туалет.       Проблема в том, что Наруто Узумаки изначально не подчинялась логике, сколько не бейся головой.       Ирука не сидел без дела, нет уж, не такой он человек. Если есть что-то, чем он может помочь, он сделает это. К сожалению, Умино был страшно нервным, особенно для ниндзя, чье призвание было лишать людей жизни. Он переживал из-за множества незначимых мелочей, сжимался изнутри в клубок жесткой пряжи и не мог думать о чем-либо, кроме одной изжеванной идеи. Это едва касалось его на миссиях, казалось он забывает обо всех тревогах, когда исполняет свой долг, но совершенно другое дело его обыденная жизнь штатского шиноби и учителя.       Он любил своё дело, что уж сказать, потому Умино Ирука был грозой ниндзя всех рангов и званий, учеников и их родителей, до того он мог быть дотошным и требовательным, ибо иначе он начал бы грызть самого себя, переживая нормальные ли продукты ли он купил, выключил ли свет в аудитории, проверил ли все работы, правильно ли подал материал, был ли справедлив, накричав на ниндзя-новичка, забывшего вовремя сдать отчёт о важной миссии и так далее, и далее, до самого абсурда.       Поэтому он решил прибраться, лишь бы занять себя, до возвращения непутевой ученицы. Вот только надолго небольшой лужи не хватило. Девочка не возвращалась.       Суббота была несправедливо и обидно проёбана. Он мог бы спокойно посидеть и выпить баночку пива, почитывая какую-нибудь паршивую книжонку, или послушать музыку на барахлящем радио, которое держалось на добром слове и золотых ручках его соседки. Каэде-сан была спокойной, очаровательной девушкой чуть-чуть за семьдесят, и, наверное, её руки повидали все электростанции Конохи и ближайших поселений.       Ирука чувствовал себя ее ровесником, попивая чай с нею по вечером вторников и сред.       Удивительно то, какое она создавала вокруг себя облако умиротворения — ее голос всегда был очень тихим, будто она никогда не могла говорить громче положенного. Даже то, как она сидела с ровной спиной и аккуратно сложенными мозолистыми руками было олицетворением спокойствия.       Вечно беспокойный учитель чувствовал себя таким же старым и мирным с ней.       Время перевалило за полночь, из открытого балкончика начало поддувать — ныне весна было слишком влажной и прохладной, заставляя Ируку всё больше и больше нервничать. Заправил постель, сложил учебники на комод в алфавитном порядке, подмел, проверил все окна, помыл посуду, полил парочку живучих растений, протёр пыль с высоких весных шкафчиков, проверил работоспособность туалета, и нашёл себя наливающим чай в чужой квартире в два часа ночи. В квартире ребёнка, который до сих пор не вернулся домой.       — Чем я, черт возьми, занимаюсь? — выдохнул мужчина сжав ручку кружки. Вылив чай, он вышел из квартиры, аккуратно заперев дверь, и соскочил таким привычным для всех ниндзя с крыши.       Девушка с голубыми волосами, поправив капюшон, вывернувшийся внутренней стороной, проследила глазами за очередным ниндзя. Таких было сотни и десятки, каждый божий день они скакали и скакали, не боясь ни упасть, ни оступиться. Она не могла не восхищаться ими; она не могла не завидовать им.       Уме не была хуже их, она уверена, местами — даже лучше и значительно. Что уж пожелать, мир несправедлив.       Зато ночь красива. Со всей своей разбитой тишиной, будто трескающаяся плитка в ванной, с темнотой, вечно разорванной лунным светом и фонарями, и с людьми, честными и открытыми, какими они никогда не бывали днём.       Так странно, ками, её несёт куда-то не туда, а вроде бы и не пила. Затянув несчастный капюшон, Маэде пошла дальше, надеясь, что сегодня встретит кого-нибудь, кто готов говорить до рассвета.

***

      Вода была холодная, даже слишком. Стоит только опустить пальцы, как они немеют. Ну, а чего я ожидала? Еще даже апрель не пришёл. Почему-то из-за предпологаемого теплого местного климата казалось, что и речная вода, или это просто ручей? — должна быть хоть немного теплой.       Китнис Эвердин была чертовски права — обезвоживание та еще заноза в заднице. Уже через пару часов бродения по лесу голова начала чуть кружится, а желудок скручиваться в трубочку. Чересчур яркое солнце делу помощи не давало, пить с каждой секундой хотелось всё больше, голова начала нещадно болеть. Благо хоть узенькое течение нашлось и не пришлось прибегать к чрезвычайному способу питья мочи.       Писать в лесу в целом не особо приятно, чуть что и кажется будто всё пялится на голую бледную задницу в кустах. Спасибо, что хотя бы насекомых кусачих не было.       Последние дни стали самыми чокнутыми во всей этой ебнутой истории. Если выживу буду рассказывать внукам, как попала в этот мир и чудила, как дурочка. Не уверена, конечно, что доживу хотя бы до двадцати, учитывая всё предпологаемые события, которые могут произойти, но было бы славно если нет. Никаких Кагуй, Цукиëми и прочих Акацуки, желательно.       Вроде бы я здесь всего пару недель, а вроде бы и целую вечность. Я не лазала в соцсетях, не смотрела сериалы и фильмы, не гуляла по городу и не обнимала папу уже будто сотню лет, словно это было вовсе и не со мной. Я так боялась, испытала столько отвратительных эмоций, что даже и не помню, когда в последний раз искренне хотела улыбаться. Это так обидно, так несправедливо.       — Зато вода тут чистая, и на том спасибо, — пуская она и жгла горло от того, насколько холодной была.       — В Конохе все реки чистые, выбрасывание мусора или трупов карается штрафами и, в худшем случае, тюрьмой, — чужой голос за спиной напугал меня до усрачки, а содержание до того, что душа начала медленно выходить через нос с водой.       Закашлявшись, я медленно обернулась, уставившись на молодого мужчину позади себя. На вид — меньше двадцати, очень такой приятной наружности.       — Если бы ты посещала уроки хотя бы раз в неделю, возможно была бы осведомлена, Наруто, — улыбается — значит добрый, ага-да, конечно.       Кто это вообще, черт подери?       — А вы, дядя, не слишком вежливый. Знаете ли, если знаешь чьё-то имя, было бы славно назвать и свое, — почему-то здесь, то и хотелось кому-нибудь да нагрубить. Раньше я всегда старалась сглаживать конфликты, сжевывать всё в себя и промолчать лишний раз. Здесь меня особо ничто не сдерживало, а значит что? Правильно — забить на всех хуй.       — Ты не знаешь как зовут твоего учителя? — мужчина как будто даже побагровел. — А ну не дури, с чего на уроки решила забить? Не ты ли клялась и божилась стать лучшей, а?!       Тело как-то за секунду потеряло опору, и земля оказалась значительно дальше.       — А, эй, пусти меня, псих! Помогите! А-а-а, помогите!       Подобного неуважения тушка моя точно не выдержит. Какой-то левый мужик, пусть и красивый, пристает к ребёнку посреди глуши леса среди бела дня, неся какую-то чушь. Это жизнь становится всё более и более чокнутой.       — Дядя, а ты куда меня тащишь? — удобно так на самом деле, спокойненько. Держат моё бренное тельце вполне себе аккуратно, бить вроде не собираются, так что можно и успокоится.       — Домой, — мужчина как-то резко успокоился и выдохнул, будто устал. На самом деле лицо у него и правда была не особо свеженьким, будто он не спал уже давно. Очень знакомое выражение, однако.       И шрам у него странный, будто под линейку намеренно резали. Удивительно, что при таком раскладе нос прямым остался — обычно горбинка образуется, потому что хрящ зачастую задевают. Традиция что ли какая, типо обрезания?       — А вы, случаем, не Ирука-сенсей? — не такой встречи с канонными персонажами я хотела бы, уж точно не такой. Сердце как-то нервно забилось.       — Неужто вспомнила как учитель выглядит, а? — как разозлённый человек может так улыбаться, или он так гнев выражает? Странный, ей-богу, странный человек. — Ты заставила меня тяжело поработать, Наруто, — он выдохнул, глянул вниз, на моё висящее тело, а я никак не могла взять в толк.       Как персонаж, которого я видела со своих несчастных одиннадцати лет, может быть реальным человеком, с настоящей историей, со своей жизнью за пределами рисунка. Я не могу сопоставить персонажа, нарисованного двадцать с лишним лет назад и человека, который несёт меня куда-то. Это ведь не может быть реальным.       — И куда же вы меня тащите, в конце-то концов? — не понимаешь — действуй, как говорится.       — Домой, — всё так же устало и раздражённо выдал, резко закинув на плечо, из-за чего у меня кажется все органы сменили положение, потому что следующие, что я ощутила, было их методичное дергание верх и вниз.       Этот козлик попрыгал куда-то по ебанным деревьям, которые вроде бы еще пару часов назад казались мне такими крутыми.       Каждый ведь был на том самом аттракционе, которые ездил из стороны в сторону, как медальон у гипнотизеров. На них, когда они делают круг, задницы ещё отрывается от кресла, и боишься, что сейчас, обязательно сегодня, крепления не выдержать и ты упадешь вниз головой и разобьешься. Вот то же самое ощущение — сначала, когда все спокойной еще весело, а потом ты не понимаешь когда это закончится. Однако же тут ты просто надеешься, что это кончится.       И после конца еще минут пять не понимаешь, вертится мир или ты.       — В понедельник, тебе стоит посетить занятия, хорошо? Я, я понимаю, что возможно тебе тяжело, однако если ты не будешь учится, в конце концов ты можешь оказаться бессильной перед этим миром. Он бывает крайне жесток, и люди в нём порой, могут и не оказаться людьми, с моральной точки зрения. Тебе стоит прекратить смотреть, на то, что о тебе говорят и думают другие. Старайся ради себя самой. — он говорил как-то тихо и неуверенно, придерживая меня под коленями и за спиной, как матери держат годовалых детей. После такого смачного путешествия по деревьям, я не особо вникала в происходящее — мир вертелся, голодный желудок сжимался, а тихий голос баюкал. — Я бывал несправедлив с тобой.       Зато проблемы решаются сами собой. И домой меня на ручках донесли.       Знакомый теплый балкончик, настолько крохотный, что Ирука Умино, вполне себе не высокий человек, казался гигантом, сидя на поручнях. А вот моё бренное тельце было вполне себе пропорционально его площади — как и ко всему, что есть в этой квартирке. Маленький мир для маленькой Наруто.       Умино сидел, потирая шею, явно не зная, что сказать. Мне его неловкость терпеть тоже особо не хотелось, так что кинув что-то невнятно, я быстренько шмугнула за дверь, прекрыв её за собой.       В голове как-то пусто. Вроде бы минуты три назад я была в лесу и не понимала, как мне оттуда выбраться, а сейчас стояла на кухне своей-не-своей квартирки, даже не попрощавшись со своим горе-спасителем. Я боялась и боюсь встречать героев истории, стоит только вспомнить встречу с Хирузеном, как сердце начинает устраивать неповторимые финты. А тут я не просто встретилась, я ещё и наорала, не поняла кто это и прокатилась на американских горках имени Умино Ируки.       Но, честно, второго такого трипа по деревьям я не переживу, ей-богу, я слишком стара для этого дерьма.       Ирука был одним из моих самых любимых персонажей, чертовски недооценëнный и лишенный экранного времени. Во втором сезоне он максимум раз пять появился и то понемногу, не особо влияя на сюжет. Такие герои, обычные люди, с обычной историей, без выдающихся способностей, и не супер-мега красивые, быстро забываются, на них не так интересно смотреть, в экшене они теряются, и именно это делает их особенными. Они люди и это красиво.       Безумный день, безумная дура я. Почему просто нельзя взять всё свои мысли под контроль? Почему нельзя выключить эмоции в нужный момент, перестать действовать импульсивно? В прошлом я считала свою импульсивность тягой к приключениям, чем-то вроде движка главного героя, который всегда находит себе новое приключение. Почему здесь всё настолько иначе? Как будто каждое моё действие так или иначе ведёт к ошибке.       Ноги уже не держали, я даже не заметила как оказалась на дощатом полу, который почти не скрипел. Было бы лучше, если бы здесь был бы тот же беспорядок, оставленный мной еще вчера. Как странно, я была здесь в последний раз вчера вечером, а будто вечность пролетела.       Желудок неприятно тянуло, явно сказывается непредвиденная голодовка, так ещё и с таким метаболизмом, о каком я раньше могла только мечтать. Голова тоже болела, звенела изнутри колоколом. Напомнило о первых днях здесь, когда голова болела ежедневно и еженощно, от вечного голода, стресса и вони. Не знаю, может ли быть так плохо от страха, даже ужаса, накрывавшего меня с головой каждую чертову секунду.       Почему-то сейчас совсем не страшно. Как-то безразлично существование здесь, в этой квартире, но за её пределами — совершенно другой разговор.