Примеряй свои тени (НА РЕДАКТУРЕ)

      Я скрываю бессилие, как благодать, что поможет мне стать полноценнее. Это маленький бой, и его не забрав, я в своих же глазах стану чернью. Нас с тобой воспитала система. Нас с тобой воспитали мирские орала. Ты слабый и это нормально — здесь быть удивительно кованным сталью 5 июля, 2021 год Республика Интар, Кальярра       Склад, зарегистрированный под хозяйственные товары, сегодня на редкость наполнен посторонними людьми. Каждый из присутствующих знает, что в контейнерах хранится далеко не законный товар. Каждый из присутствующих осознает, что переступив порог этого места — выхода обратно в прежнюю жизнь уже не будет. Только вперед ногами.       В специально оборудованном под переговоры кабинете сидят двое людей. Тяжелый, душный запах, пропитанный табаком, наполняет маленькое помещение. Новоприбывший гость старается не морщиться, не показывать своего дискомфорта. Он не имеет права возразить. Не имеет права показать, что буквально еще пять минут и задохнется в этом смрадном дыму.       — Мы хотим, чтобы вы нас приняли к себе и дали разрешение ссылаться на вас при решении вопросов, — небритое лицо сохраняет сдержанную маску, но карие глаза излучают долю тревоги.       Алепо не привык идти на подобные риски. Он на миг закрывает глаза, затем расправляет плечи и уверенно отвечает на пристальный зрительный контакт. Несмотря на страх, ему нравится открывающийся перед ним мир.       — Что готовы предложить? — чистая ардаланская речь одного из главарей группировки звучит зловеще в тесном кабинете.       Говорящий вальяжно расселся в большом кожаном кресле. В его левой руке тлеет толстая сигара, а правая находится под столом. Абрахам готов в любой момент взвести курок и без сожалений прострелить яйца излишне самоуверенному мальчишке.       — Строительные фирмы, чистые. Шестеро крепких ребят, они ждут на входе уже готовые. И связи в ардаланском правительстве.       Глаза Абрахама на последних словах Алепо загораются. Он весь подбирается, затягивается сигарой и… По итогу спрашивает другое.       — Служили?       — Черногорье. По контракту.       — Откуда узнали о местоположении склада? О нас?       Абрахама не покидает мысль, что все-таки переводить пули на таких талантливых ребят не стоит. Достаточно привязать их намертво к себе и пополнение в отряде верных, как минимум, посредников обеспечено.       Наглость — второе счастье в криминальном бизнесе.       — Мы докажем вам свою преданность, — уклончиво начинает Алепо. — Как нашли вас — так найдем и других.       — Через два дня за тобой заедут. Приведешь сюда всю свою стаю еще раз — задавлю голыми руками, — и без того тонкие губы недовольно сжимаются в плотную линию, однако, голос Абрахама остается бездушным. — Свободен.       Алепо, стараясь скрыть излишнюю радость, встает, чтобы наконец покинуть душный кабинет. Сегодняшний день полон сюрпризов. За короткий период жизни в чужой стране, он еще не успел обзавестись новыми знакомствами, но на выходе Алепо сталкивается с еще одним человеком. Абрахам с интересом наблюдает за развернувшейся маленькой сценой, он молниеносно фиксирует промелькнувшее узнавание в глазах черноволосой женщины.       Лейла кивает своему клиенту и пропускает его в проход первым. Стук каблуков, дверь с тихим скрипом закрывается, щелчок замка, в кабинете остаются вновь двое людей.       Костюм кремового цвета скрывает все недостатки далеко не молодого возраста и последствия рождения двоих детей. Сегодня Кая оделась по особенному. Оделась так, как одевается только для него.       — Что он хотел? — Лейла подходит к Абрахаму, кладет ладони на его плечи, начиная их медленно разминать.       — Вступить в ряды. Предлагает фирмы, людей. Знаешь его?       — Делаю ему красный паспорт.       Сегодня Лейла излишне чувствительна к любым звукам и движениям. Даже к родному прокуренному голосу Абрахама. Ей хочется побыть наедине с собой хотя бы день, однако, работа не терпит отлагательств. Она буквально ощущает мурашками на собственной коже, как ее любовник чем-то взбудоражен. Он что-то недоговаривает. Но это не ее сторона работы, поэтому спросить напрямую у того же Алепо Лейла не может.       — Чистый? — Абрахам прикрывает глаза и слегка морщится от слишком сильного нажатия на плечи.       — По возможности… Он умный, но импульсивный, — за тридцать семь лет жизни и опыта различных критических ситуаций Лейла способна разработать план действий за секунды. И сейчас ее способности не подводят. — Сбежал из Ардалана от своей влиятельной семейки, из-за этого возникают некоторые трудности.       — Насколько влиятельной?       Накрашенные темно-красной помадой губы Лейлы Кая изгибаются в холодной улыбке. Она слишком явственно ощущает резко напрягшееся тело под ее руками.       — Правительство Гюмри.       — Присмотрись к нему. Обработай со своей стороны.       — Уже, — Лейла победно усмехается. — Такие связи и возможности нельзя упускать.       Добившись своего, Кая отстраняется, но остается сбоку от кресла. Ей не нравится внезапная скрытность Абрахама, а ловить с поличным пока не представляется возможным. Без стоящего повода она в итоге сама обратит весь разрушительный огонь на себя, вместо того, чтобы заиметь очередное преимущество над любовником.       Абрахам встает, поворачивается к ней, по-собственнически хватая ее за острый подбородок.       — Почему я не знаю? — в его голос прорываются стальные нотки.       Он так говорит только с чужими. Лейла от подобных манипуляций сжимает кулаки.       — Мы на равных, дорогой, — она дергает головой, освобождаясь из хватки. — И это личные, семейные дела. Я же не лезу к твоей жене и детям.       — Ревнуешь? — темные, почти черные глаза, несмотря на внешнее недовольство, загораются неприкрытым вожделением.       — Нет, — ее дыхание становится глубже, прерывистее. Глубокий вырез блузки позволяет разглядеть часто вздымающуюся грудь.       Абрахам грубо разворачивает Лейлу, припечатывая лицом вниз к деревянной поверхности стола.       — На равных? — издевательски тянет он. Звук расстегивающего ремня, бляшка падает со звонким стуком на пол.       — На равных, — Лейла призывно выгибается, задирая юбку до талии.       Нижнее белье отсутствует. Абрахама это раззадоривает только больше. Громкий шлепок, тихий вскрик. Красный отпечаток ладони начинает проявляться на светлой коже.       Резкий толчок, без всяких предисловий и подготовки. Глухой женский стон наполняет кабинет.       — Что за личные дела? — Абрахам наклоняется к уху Лейлы, вколачивается в податливое тело еще несколько раз и специально останавливается.       — Мм… Асия…       — Асия? — он входит до основания и вновь замирает, ощущая на этот раз подступающую горячую волну.       Абрахам в моменте забывает о интересующих его вопросах, вспоминая маленькую, такую милую молчаливую девочку со взглядом испуганного олененка. Лейла, поддаваясь бедрами назад и настраивая собственный ритм, отвечает охрипшим голосом:       — Алепо… И Асия… Я решила заключить брачный договор. Прошу, Абрахам, не останавливайся.       Он больше не сдерживается. Низко порыкивая на ухо Лейлы, Абрахам полностью перехватывает власть и забывает о том, что под ним живой человек.       Толчок. Тихий голосок звучит в его ушах. Толчок. Карие глаза, наполненные отвращением и страхом, распаляют возбуждение до диких, животных ощущений. Толчок. Ее острые девичьи коленки, закрытые лишь легким пледом, слегка дрожащие тонкие руки. Такая маленькая, беззащитная, хрупкая…       Абрахам не слышит просьб двигаться аккуратнее. Перед его глазами предстает маленькая копия Лейлы Кая. Нет, не копия. Совершенство, превосходящее свою мать.       Он не слышит, как стоны удовольствия переходят в крики боли. Представляя в голове самый желанный за последние года объект, Абрахам до скрежета зубов с каждой секундой ускоряется все больше.       Хриплое несвязное бормотание, спертый запах секса, скрипящий стол. Нос с маленькой горбинкой, аккуратные губы, злой взгляд исподлобья, детский крик, наполненный яростью.       Абрахам до мельчайшей детали вспоминает ту ночь, когда впервые коснулся ее там. Он уверен, что являлся тогда первым в этой маленькой шалости. Нетронутая, невинная, она сладко спала и ждала именно его. Лейла — лишь одна из ступеней для достижения цели.       Он тогда дотронулся до нее. И сошел с ума. Скользя пальцами между влажных складок, Абрахам безумно хотел выйти из надоевшего своей послушностью тела Лейлы, развернуться и взять свое. Такая чувствительная и умная… Девчонка ощутила опасность и проснулась. Убежала в другую комнату.       Абрахам желает этого до сих пор. Он хочет запереть Кая в этом кабинете, забрав ключи от ее дома, и уехать. Потом подняться на третий этаж, зайти в комнату его Асьи. В темноте увидеть очертания маленького тельца, аккуратно присесть на край кровати, невесомо погладить ее по щеке. В полной мере насладиться испуганным пробуждением. И после окончательно подмять под себя Асью, смакуя такие желанные эмоции.       Он уже был в ее комнате, но Абрахам смог насладиться лишь отдаленным сладким запахом духов. Лейла старалась свести на минимум их прямые встречи, несмотря на то, что Кая слепо поверила ему, что он испытывает лишь отцовские порывы. Материнские инстинкты хоть и тлеют за полуприкрытой железной дверью, вместе с остальной старой личностью, однако, на удивление, пока существуют.       Представляя в голове давно спланированный сюжет, Абрахам содрогается от накатившей жгучей волны. На этот раз оргазм выходит особенно ярким. Он обессиленно наваливается на Лейлу, понимая, что еще не время. Необходимо выждать еще немного.       Скоро. Очень скоро.

***

      — Асия? Что ты тут делаешь?       Свет режет по глазам, но я упорно продолжаю смотреть на женщину перед собой. Просидев около двух часов в ожидании матери в абсолютно полной темноте, все-таки удалось собраться и привести мысли в порядок. Буквально через несколько часов мне вставать на работу. Можно и пожертвовать сном. Если не сделаю этого сейчас, то просто утону в собственном гневе, растеряв необходимый эффект.       Сегодня мама выглядит элегантно. Даже уставшее лицо не портит образ женственности.       — Не занята? Нужно поговорить, буквально минут десять, — не узнаю свой голос, чувствую, как легкая улыбка сама по себе наползает на губы.       — Вообще-то уже поздно, но хорошо, давай поговорим, — она кладет сумку на журнальный столик и садится напротив меня.       Вижу, что мать не сосредоточена на реальности, голубые глаза будто стеклянные. Размышляет о чем-то другом. Мне же выгоднее. Прямым вопросом с первых секунд выбью ее из колеи.       Ощущение истинной холодной ярости ласково подпитывает мою выдержку. Новое открытие в себе вызывает восторг, который я старательно сдерживаю. Сначала разговор.       — Брачный договор между мной и Алепо. Это правда?       Мать мгновенно застывает. Ее осознанный взгляд упирается в меня. Ироничная улыбка на моих губах расцветает еще шире.       — Кто тебе это наплел?       — Алепо, — на секунду прикладываю руку к груди, чувствуя под тонкой тканью футболки кулон волчонка. Задираю подбородок, заставляю себя поверить в то, что сейчас скажу. — Я попросила друга меня встретить, поскольку мне было страшно, — выжидаю, пока ее лицо вытянется от удивления, и продолжаю. — Не волнуйся, это парень Рене, он мне иногда помогает с историей для поступления на юридический. Женишку это тоже объяснили.       Наступает пауза. Мать переваривает информацию слишком долго. Тишина, словно натянутая струна, звенит между нами. Одно лишнее движение или слово — произойдет бум. Либо она сейчас устроит его самостоятельно. Но не мне.       — Завтра ему позвоню и назначу встречу, — губы матери оттягиваются, открывая вид на белоснежный ряд ровных зубов. — Урод! Какой еще брачный договор?!       — Мам, не нужно, — отказ звучит непринужденно, как нужно. — Я уже разобралась, спасибо. Ты мне скажи, это правда?       — Нет конечно!       — Ну и отлично. Значит, сослался на это, лишь бы морду не набили. А то было бы совсем смешно… Он и я. Мы же уважаемая семья, нищий в шлепках совсем не вписывается в наши ряды, — изображаю вполне искреннее смущение и выдаю последние, самые трудные слова. — Спасибо, мам. Я верила в то, что ты меня не подведешь.       Мать сужает глаза, прищуривается. Она изучающе смотрит на меня и выдает ожидаемый вопрос.       — А что за друг? — от былой вспышки агрессии не остается и следа.       Как-то быстро у нее сменяется одно состояние на другое… Или же я ищу подвох в том, где его и в помине нет. Вспомнить хотя бы, как меня весь день сегодня швыряло из одного настроения в противоположное.       — Помнишь, я тебе звонила с автобусной остановки? — она кивает. — Тогда на эмоциях высказалась ему, он предложил помочь.       — Как зовут?       «Волчонок, обо мне никому. Они узнают мое имя. Но не от тебя».       — Томас. Томас Яницкий.       Мать еле заметно морщит нос. Не нравятся интарские инициалы?..       Мелькнувший на секунду вопрос в голове, какая у Маркуса настоящая фамилия, сбивает меня с концентрации. Следующую атаку матери я встречаю, ощущая покалывание в шее.       — Где познакомились?       В горле начинает першить.       — …Когда мы с Рене в начале июня катались на день открытых дверей в ВУЗе. В кафешке рядом и познакомились, — я перекидываю одну ногу на другую, отмечая свежий засос на шее матери.       Ее распущенные волосы от резких движений откинулись назад, делая ярче глубокий вырез на блузе и линию ключиц. Все понятненько.       — Не ври мне, Асия, — голос матери тяжелеет, наполняется обидой. — Ложь — это самое худшее, что может быть.       — Я тебе говорю честно. Думаешь стала бы соглашаться на помощь Томаса, без готовности рассказать тебе?       Не теряюсь от прямой претензии, но… Черт. Еще парочка таких геройских фраз, несвойственных ее действиям, и я сама сорвусь.       — Собирай вещи, — мать одергивает рукав пиджака и резким тоном выписывает приговор. — Первым же рейсом летишь в Ардалан к бабушке.       В ход идет одна из самых последних угроз. Что ее так сильно взбесило?..       — Хватит, мам, я уже устала.       «Даже если она все будет крушить вокруг себя. Всегда оставайся спокойной».       — Предупреждение, что ты должна держаться подальше от гулянок Рене было? Было. — я поджимаю губы, сдерживая себя от желания встать на защиту подруги. Нужно жертвовать чем-то малым, что кажется для другого более важным. — Ты должна вообще благодарить меня за то, что я разрешила с ней общаться. С каждым годом она становится все более легкомысленной девкой! И ты такая же.       Ирене хотя бы не скрывает этого. А ты, мама, вечно прячешься за масками.       — Это нельзя, — скучающе оглядываю потолок и большую люстру. Вот бы эта стекляшка упала прямо на мою голову. — То нельзя. Я разве допустила хоть одну ошибку, чтобы меня отправлять на «перевоспитание» в Ардалан?       «Лови на несостыковках. Так, чтобы говорила ты, а не она. Главное, держи уверенный тон».       — Что мне сделать? Стать такой, как ты?       — О чем ты? — голубые глаза становятся пустыми.       О том, что в тебе нет никаких положительных чувств, мама.       — Из-за чего ты развелась с отцом?       — Не смей.       — Ты изменила ему с его же бра…       — Замолчи!       Я кривлюсь от гадкого ощущения превосходства в груди. Мне не должно быть приятно от причинения боли другим. Это неправильно.       — Я могу теперь задать любой вопрос, мама, — больше не страшно. Только мерзко. — Я все знаю. Вам стоило говорить тише, когда мне было всего лишь девять лет. Продолжим разбирать честь и культуру нашей семьи?       — Я сказала тебе заткнуться! — стеклянная ваза летит со стола на пол. Маленький осколок цепляет мою ногу.       Одну истину мать никогда не усвоит. Если я молчу и делаю вид, что ничего не происходит, это не значит, что ее действия остаются незамеченными.       — Мне было четырнадцать… Или пятнадцать, не помню, — напускное равнодушие помогает мне не сорваться в ту бездну, которая впервые раскрывается перед матерью. Упасть должна она. Не я. — День моего рождения, я упрямо заявила, что не желаю видеть никого постороннего на празднике. Это был мой день. А потом я услышала, как ты говоришь бабушке, что жалеешь. Жалеешь о том, что не забрала Артура, вместо меня. Ты говорила эти слова еще несколько раз мне в лицо. Поберегу тебя и не стану напоминать те дни.       Дни были с Абрахамом. Затрагивать эту тему невыносимо больно. Если сейчас начать разбирать параллельно другое грязное белье, то никто отсюда живым не уйдет. С каждым предложением, с каждым откровением ярость внутри разливается во что-то нечеловеческое, пугающее даже саму меня.       Наклоняюсь, оглядываю порез от осколка на ноге и недовольно цыкаю. Мать молчит, отводит взгляд в пол.       — Знаешь, каково было такое услышать от собственной матери? И ты еще говоришь о чести? О семье?       Вновь молчание в ответ.       К черту твое эго, мама. К черту твои попытки воссоздать копию послушного Артура, который не представлял свой день без маминой юбки. У тебя есть я, твоя дочь.       «Миру все равно, что нечестно. Все равно на твои слезы. И на рассуждения о том, что ты тоже человек».       Я ухожу в рассуждениях не туда. Маркус оказывается прав, нужно давить фактами, а не чувствами. Стучаться с подобной правдой в закрытые двери бессмысленно. Этим можно только добить. Лишь бы она исчезла, отстала от меня на время.              — Я всю жизнь пыталась завоевать твое расположение. Может и неправильными способами. К примеру, когда я расцарапала полицейскую машину в пятом классе. Это все было лишь для того, чтобы ты приехала из Кальярры, из которой меня же насильно и увезла. И к чему мы на сегодняшний день пришли?       Итог подведен. Она это тоже понимает. Вместо долгожданного ответа, мать встает и выходит из гостиной. Хлопок входной двери. Дома наступает тишина.       Смотрю на часы, с начала разговора прошло ровно десять минут. Как и рассчитывала… Надо бы убрать осколки.       В глазах мутнеет. На пошатывающихся ногах добираюсь до ванной, включаю воду в раковине. В полном мраке сползаю по кафелю вниз, на холодный пол, зарываясь руками в волосы.       «Сначала думай. Потом делай. А следом можешь поохреневать с происходящего, выпустить эмоции. Именно в таком порядке. Не наоборот».       — Пиздец…       Это все, что я могу сказать. Описать накатывающие эмоции.       «Либо преврати свой страх в гнев. Либо отбрось его. Ты управляешь своими чувствами. Не они тобой», — Маркус сейчас ответил бы именно так…       Одно я определила для себя точно. Если у меня когда-нибудь появится свой дом, семья, то не будет никаких угроз, вспышек агрессии, криков и разбитых вещей. Никакого страха. Никакой боли. Я прерву эту наследственную цепочку на себе.       Остается всего лишь год, Асия. Победи в мотогонках, отложи деньги и жди. Потерпи, девочка.       Слезы начинают катиться, когда представляю другую жизнь. Свободную жизнь. Грудную клетку будто перекрывает, дышать становится труднее. Шум воды давит на виски. Все воспринимается чуждым, непривычным.       Звоню Маркусу, молясь всем богам, чтобы он не спал.       — Асия?       Кажется, я падаю вместе с его тихим сонным голосом. Пусть. С ним не так страшно.       — Маркус…       Меня вновь прорывает. Горячие слезы капают с подбородка на оголенные колени, желание разнести все вокруг себя, залить керосином этот гребанный дом и сжечь, наталкивает меня на гадкие мысли, что я совершенно как мать. Полная копия ее поведения.       Маркус моментально включается в ситуацию и начинает рассказывать что-то успокаивающее. Он говорит со мной до самого конца, без остановки, пока всхлипы не превращаются просто в рваные вдохи, а на щеках не высыхают слезы.       — Успокоилась?       Стыд за то, что Маркус сейчас возится со мной глубокой ночью, вместо того, чтобы спать, наполняет пустоту внутри.       — Прости…       — Стоп, давай без этого. Повторяю, я понимаю тебя. Все хорошо. Ты поговорила с матерью?       —Поговорила. Мама все отрицает. Диалог выстроила как нужно, никаких косяков нет. Кроме того, что она мне не поверила по поводу друга…       Сбивчиво пересказываю Маркусу весь диалог и обессиленно прижимаюсь спиной к кафелю, поднимая голову к потолку.       — Жестоко ты. В целом неплохо, умница. Как ты чувствуешь, врет или нет?       — Врет. Но надеюсь на обратное…       Маркус тянет задумчивое «хмм…» и мягко просит:       — Объяснишь? Хочу послушать тебя.       Я прочищаю горло, поджимая пальцы на ногах.       — Ну… Там совокупность деталей. Она ему делает документы…       — Какие документы? — он резко перебивает меня.       — На гражданство, — напрягаюсь от его посерьезневшего голоса и решаюсь обойтись кратким определением. — Юридическое сопровождение, консультации. Делает не в прямом смысле, все законно.       — Понял, продолжай.       По крайней мере, в моей голове все законно, пока я этого не видела. Не нравится мне его напряжение…       — Она слишком ярко выразила свой гнев, когда услышала про договор. Мать так злится только на близких людей. К примеру, я или бабушка. Посторонних же чисто рабочими методами устраняет. Не знаю, может накручиваю себя… Интуиция говорит, что врет. Пока что она меня еще не подводила, — вспоминаю последние минуты разговора и решаю высказаться о своих переживаниях до конца. — А еще мне кажется, что мать в очередной раз угрожала мне Ардаланом, потому что почувствовала, что на этот раз я веду диалог. Забоялась?       — Вполне возмо-о-ожно, — он зевает, напряжение из его голоса уже улетучилось, словно ничего и не было. — Она может заметить подобное только при одном условии. Если ты не совместила тактику со своим повседневным поведением. А вот к себе нужно прислушиваться всегда. Но оперируй фактами. Интуиция тебя должна лишь направлять. Не более.       — Мое повседневное поведение — это открывать рот перед матерью максимально редко и ограничиваться короткими фразами. В любом случае, сейчас что-то делать бессмысленно. Если будут еще какие-то движения, — я невольно начинаю пародировать слог Маркуса, — то уже подумаю. Подумаем.       — Согласен с тобой. Как ты?       Вопрос среди серьезной темы выбивается из колеи и выглядит лишним. Как же быстро он переключается…       — Ну… Хочется сдаться. Страшно от неизвестности. И детское желание, чтобы кто-то пришел и успокоил, — откровение выходит из меня легко. Никакого стеснения в груди или сомнения, сковывающего все адекватные мысли.       — Все хорошо, волчонок. Ты на правильном пути. Самое главное научиться отдыхать, когда устаешь. Не сдаваться.       И вправду… Внезапное осознание такой важной мысли вызывает приятный легкий шок.       — Воу, да Вы истинный философ, сударь. Забираю свои слова назад и полностью соглашаюсь с Вашими.       — Мадемуазель не желает пойти спать? — он зевает еще несколько раз подряд. На этот раз я перенимаю заразное действие и под ехидные комментарии Маркуса пытаюсь избавиться от навязчивого желания.       Смотрю на экран дисплея и досадно вздыхаю.       — До будильника осталось часа два, нет смысла. Пока лягу, засну…       — Твое решение. Выбор плохой.       — Знаю, — острым краем ногтя начинаю выводить круги на коленке. — Что делать будешь? Спать?       — Не. Уже не засну.       Однако, его тело говорит об обратном. Почему он не хочет ложиться? На месте Маркуса я бы с удовольствием забылась во сне, да подольше. Но раз мы сегодня в каком-то смысле проводим вместе ночь — стоит попытаться кое-что предложить.       — Я в ванной, думаю шум воды ты слышишь. Не хочешь поконцентрироваться вместе? Как ты рассказывал, — ноготь впивается глубже в кожу. — Уютно помолчим друг другу в трубку.       Легкий смешок. Его еле слышимый вдох. Моя спина покрывается мурашками в ожидании ответа.       — Короче, с тобой связываться ночью нельзя. Дай несколько минут, спущусь на первый этаж. В той ванной это удобнее делать.       Внезапная догадка проходится горячей волной по телу. Неужели я настолько сильно ушла в себя, когда ждала мать, что не услышала подъезжающий мустанг?       — Ты же сейчас в соседнем доме, да?       Новый смешок и молчание в ответ говорят сами за себя.