mono no aware

      Мико с предельным равнодушием разжимает ладонь только когда замечает потёкшую между пальцами кровь. Обагрённые осколки зеркала, брошенные в раковину, глухо звякнули, и притихшие до этого голоса в соседней комнате вовсе пропали. Госпожа Яэ закрывает глаза и с усмешкой на устах начинает мысленно считать.       Раз — и шёпот вернулся, совсем рядом, прямо за дверью. Девушка не выдерживает напряжения в теле и тяжело опускается на пушистый коврик, ранеными руками обхватывая себя в импровизированных объятиях.       Два — неуверенный стук в дверь. Ну же, думается жрице, она открыта, смелее.       Три — дверь и правда открывается. Несмело, даже как-то заторможенно, будто стоящий за ней ожидает встретить сопротивление в виде потерявшего чувства тела. В каком-то смысле он прав. — Госпожа Яэ, всё хорошо? — Аяка просовывает мордашку в образовавшийся проём, ища глазами наследницу Хакусин. Аято, возвышающийся за её спиной, тяжело вздыхает, видимо, догадавшись о причине грохота минутной давности, — Ох..       Мико ворчит что-то невнятное, пока нежные руки осторожно поднимают её на ноги и ведут прочь. Ворчит, даже когда на покрытые алыми разводами плечи накидывают лёгкий плед. Но только молочная сестра подсаживается рядом с перекисью и ватными дисками, как она сразу же замолкает, позволяя младшей с прилежностью отличницы обработать порезы. — Она закончит и я их перебинтую, — сбоку материализуется наследник Камисато, лениво подкидывая в воздух моток бинта. До ножниц, похоже, он пока не добрался. Пока. — Волнуешься за меня? — отмирает вдруг госпожа Яэ, не упуская возможности подразнить молочного братца даже после очередного приступа. — Ещё чего, — парирует тот, хозяйничая в чужом шкафу. Ловким движением выхватывает искомый предмет и только потом дополняет, — просто боюсь, что ты заляпаешь нам все карты. Как мы играть в них будем тогда? В следующий раз я трижды подумаю, прежде чем брать их к тебе на ночёвку.       Наследница Хакусин усмехается, но уже в разы теплее. Дурак. И врёт же, врёт да не краснеет: в движениях юноши слишком откровенно проскальзывает забота, возможно, даже специально не шибко прикрытая. В семье у них только так.       Убаюканная вниманием родственников, она и не замечает того момента, как оказывается на футоне, как ей помогают закутаться в плед сильнее и как атрибуты их посиделки медленно, но верно исчезают с середины комнаты. Однако замечает едва заметный блеск в полупрозрачном мусорном пакете, когда Аято, сморщив смешно нос, выходит из ванной после длительного отсутствия.       Это было четвёртое зеркало, которое она разбила в личной ванной за последние два года. Ещё парочки (а может и больше) лишились общие в усадьбе уборные, но Мико их в расчёт не берёт — много чести. Семья начала подозревать неладное спустя месяц после того дня; провели консультацию с психологом, одним, вторым, третьим.. те пожали плечами, отправляя к психотерапевту. Психотерапевты, пожав плечами, отправляли к психологам. С медицинской точки зрения, как показали результаты исследования, всё было в порядке. С психологической, судя по всему, тоже. А приступы всё были, были да никуда не девались.       Общение племянницы с Уракусаем госпожа Кимико свела на нет — неудивительно. Тогда, если бы не Сайгу, его жизнь оборвалась бы вслед за безымянным для этой истории бедолагой. — Таблетки, — хрипит вдруг Мико, приковывая к себе две пары глаз. Аяка реагирует мгновенно, поэтому уже спустя несколько секунд госпожа Яэ запивает горечь от препарата минеральной водой, заботливо предоставленной в виде дополнения. — Спасибо.       От чего они и какие побочные действия жрица храма Белого дракона не имела ни малейшего понятия. Даже несмотря на слова и сомнительный поступок, автору записки, надёжно спрятанной под крышкой стеклянной баночки, она с трудом, но всё же верила. Даже если там лишь сухое указание о приёме и ни намёка на “прости”. Хотя и кого спрашивать-то о них? Сайгу, которая их приносит время от времени во время своих нечастых посещений? Госпожу Кимико, которая наведывается к ней ещё реже? Или всё того же Уракусая, которого она видела за это время от силы раз пять?       С того момента потерявшая неизменную приставку “маленькая” госпожа Яэ была предоставлена сама себе. А вот хорошо это или плохо — судить явно не ей.       Уже переходя грань между сном и явью, девушка слабо ощущает тепло чьих-то объятий. Две пары рук осторожно обхватывают её тело, будто боясь почувствовать сопротивление этой нежности — вот только Мико сейчас посылает собственную тактилофобию куда подальше.       Аято отстраняется на несколько секунд и всю их компанию накрывает одеяло. Аяка пододвигается ближе к старшей сестре, утыкаясь лицом куда-то в районе ключиц, близко-близко чувствуя ровный стук сильного сердца; второму наследнику Камисато ничего не остаётся, как со спины зарыться носом в растрепанные розовые волосы.       Госпожа Яэ ещё долго меланхолично смотрит на освещённую луной стену напротив, слушая дыхание спящих брата и сестры.       И думает, что эти года на самом деле не была одинока.       И если утро было ленивым и размеренным, наполненным смехом и взаимными подколами, то днём вовсю началась суматоха. Наскоро (и весьма нехотя) распрощавшись с родственниками, в привычной манере неожиданно нагрянувших на ночёвку в начале недели и оставшихся в конечном итоге до выходных, жрица решила, что сообщить о потере очередного предмета интерьера стоит всё же лично, даже если о произошедшем уже успели доложить. Да и давненько она не видела кое-кого несносного. Стоило как минимум показаться на глаза, мол, глядите — со мной всё хорошо! — и, мило улыбаясь, поскорее свалить в закат. Маячившие перед глазами служанки были ещё одной причиной своевольного порыва, удивительно действуя на нервы одним только своим озабоченным видом.       Похоже, что не только ей это успело надоесть: совсем некстати обнаруженный подле госпожи Кимико Уракусай рваными движениями обмахивался излюбленным веером, растеряв то ли гордость, то ли присущее ему всегда хладнокровие. Казалось, что ещё чуть-чуть и у него задёргается глаз. Мико мысленно глумливо похихикала над его давшим трещину образом, тем не менее выполнив приветственный поклон с совершенно непроницаемым лицом. Вот только в груди неприятно отдало холодом.       В стрессовых ситуациях всё же был один прекрасный до ужаса плюс — если ты не растеряешь после них эмоции, то как минимум научишься сажать чувства на цепь.       С внутренними бесами, к сожалению, так не получится.       С таким только в ад. — Если ты по поводу зеркала в ванной, то я уже знаю, всё в порядке, — даже гудзи храма Белого дракона сегодня кажется сама не своя. Хрупкое женское тело пронизано напряжением, а тёмные янтарные глаза слишком откровенно затуманены неизвестными размышлениями, становясь ещё темнее. — Как провела время с наследниками Камисато? До меня дошёл слух, что у вас было шумно, пока нас с твоим дядей не было. Я была крайне удивлена, когда вернулась и застала дом в целом состоянии. Говорят, что он буквально ходил ходуном.       Уракусай отворачивается, забирая возможность заметить проскользнувшую на лицо усмешку. — Вы правы, было, как всегда, весело и весьма поучительно как для нас, так и для всего обслуживающего персонала, — а вот Яэ свою усмешку прятать не торопится, прощупывает почву, — К слову, госпожа Кимико, — и намеренно игнорирует дядю, оставляя в их взаимоотношениях всю ту же нотку взаимного несуществования, — отчего он так всполошился? У нас важный гость, о котором меня не предупредили? — Не настолько важный, чтобы тебя тревожить, милая, — ласково отзывается в ответ та, с неконтролируемой материнской нежностью заправляя непослушную розовую прядь своей воспитанницы за ухо. — Но ты права, будет очень жаль, если ты будешь отсутствовать во время его визита на территории усадьбы.       То ли насмешка, то ли преувеличенная озабоченность ситуацией, скрывающие реальный намёк, который сразу же перекрывается следующими за ним бытовыми фразами, и — о, чудо! — наследнице Хакусин удаётся исполнить свой изначальный план. Вот только уже поднимаясь по широкой лестнице и плавно ведя ладонью по перилам, она внезапно понимает, что всё же не полностью. Спросить о Сайгу она совсем забыла.       Не доходя до поворота к своей комнате, Яэ от досады останавливается напротив широкого окна. Лениво чуть поворачивает голову, ловя в стекле тень своего отражения. Руки безвольно сжимаются в кулаки, а через секунду вновь расслабленно повисают вдоль тела.       Девушка с гордой ухмылкой вздёргивает подбородок, смотря в собственные глаза.       А отражение отвечает лишь смертельным холодом аметистового взора.       Скрещенные на груди руки, апатично прислонившееся к стене тело, закрытые глаза — и вот она уже не живее каменных статуй в национальных парках. С первого этажа слышны голоса, и Яэ улавливает традиционные извинения с обеих сторон, но пока интереса они не представляют: всего лишь госпожа Кимико, в словах которой почему-то улавливается шикарно прикрытый сарказм, и неизвестная ей женщина. С чего тогда Гудзи храма Белого дракона не хотела, чтобы Мико присутствовала на этой аудиенции?       Размышления развеял совершенно другой голос, заставивший кончики пальцев неприятно онеметь. Мужской. Грубый и нескрываемо властный. И это далеко не Уракусай.       Поэтому нет ничего необычного в том, что наследница Хакусин практически срывается с места. Рыскает по верхнему этажу с потаённым животным страхом, как птица, залетевшая нечаянно в дом и стремящаяся вновь вернуться в чистое небо.       Решение пришло само — госпожа Яэ буквально вваливается в комнату старшей сестры, игнорируя обыденный бардак. Дверь не закрыта, ведь она сейчас здесь, внизу, совсем близко и одновременно так далеко, что девушке хочется взвыть от отчаяния. Сейчас Сайгу не сможет помочь побороть паническую атаку. Но, в целом-то, она шла сюда совсем с иной целью.       Резко распахивает нужное окно нараспашку и, не тратя ни секунды лишнего времени, выскальзывает наружу, ловко приземляясь на оборудованную площадку на крыше. Со стороны из-за фасадных украшений это место совсем не видно и можно было только догадываться, что оно существует, а не является продуктом бредней загруженного мозга. Но даже если бы кто-то сейчас и удивился бы, запреметив отмеченную светом клонящегося к горизонту солнца жрицу, то впоследствии бы определённо ошалел, упустив её из виду через мгновение, разделяемое морганием. Усадьба Хакусин сплошная загадка. Коридоры под пластинами крыш — тому подтверждение.       Девушка следует по заученному наизусть за столько лет маршруту, не сбавляя скорости. И уже на финишной прямой чуть ли не кубарем летит вниз, не свойственно себе спотыкаясь. Хотя, пока никто не видит, почему бы и нет? Спасительная дверь маячит перед глазами, и Мико со всей дури толкает её.       Задний двор встречает её безмолвием: все слуги сейчас в “боевой готовности”, им некогда шляться где попало. И это только на руку — наследница Хакусин наконец срывается на стремительный бег, желая как можно скорее скрыться в чаще леса. Он её поймёт, примет и приласкает.       До конца успокоиться так и не удалось, даже если по ощущениям и прошло куда больше получаса. Девушка, нежась в редких лучах небесного светила, неожиданно для себя коротко смеётся мысли о том, что она совсем не жалеет своё белоснежное кимоно, расположившись на земле в корнях мрачного дерева. Яэ облокачивается на шершавый ствол, аккуратно кладя руку на ближайший корень — нужно показать, что намерений навредить у неё нет. По крайней мере это точно может помочь прийти в себя. И куда надёжнее.       ..Будит её треск ветки, где-то совсем рядом, заставивший заливавшихся песней до этого птиц на несколько минут притихнуть, распушив перья. Жрица, ощущая полное единение с природой, настороженно приподнялась. Но ни слух, ни обоняние, ни тем более зрение так и не выдали ей недоброжелателя. А вот шестое чувство — интуиция — легонько подтолкнуло к прогулке, прося покинуть облюбованную низину как можно скорее.       Закат она встретила у широкой реки, сопровождаемой по бокам более мелкими собратьями и обрамлённой в нескольких местах низкими водопадами, брызги которых со всем трепетом подарили ей последнюю радугу уходящего дня. Ведомая всё той же интуицией, Мико пошла вверх по течению, с любопытством замечая всё больше рдеющую воду, отражающую не менее алый небосвод. Вечер, погибая от кровотечения, плавно перетекал в ночь.       А как ночь выйдет на тропу войны, так можно танцевать кагуру.       Танцевать так, чтобы у чёртовой Аматэрасу даже и мысли не возникло, что она не должна возвращаться на небо.       Когда Яэ впервые увидела настоящий танец кагуры (совсем не тот, который жрицы храма Белого дракона исполняли для публики на важных мероприятиях), то буквально потеряла дар речи. Эта совершенно неконтролируемая, дикая массовая пляска не походила никак на торжественные и плавные движения, к которым она привыкла с самого раннего возраста.       В том масштабном гулянии жриц в новогоднюю ночь собрались будто бы все человеческие чувства. И это было красиво до невозможности.       Но едва ли ещё юная Мико обратилась с робкой просьбой поучаствовать в следующий раз, как госпожа Кимико, снисходительно, но так тепло смеясь, отказала, заявив — то ли в шутку, то ли нет — что у Мико ни хвост, ни лисьи ушки не выросли ещё, чтобы участвовать в подобном. Но это совсем не значит, что истинная кагура прошла мимо неё.       Девушка легкомысленно бросает дзори на берегу, а затем босыми ногами вызывает волны удивления у речного потока, уже вовсю нежно огибающего её тело. Никаких ритуальных атрибутов у неё с собой не было, как и музыки, поэтому придётся вложить все бушующие внутри эмоции в каждый шаг, каждый жест, чтобы скомпенсировать потерю. В конце-концов, в кагуре всегда приоритет ставился именно на сам процесс, а не на то, что его сопровождает.       Солнце в свои последние секунды застало идеальную осанку, гордо вскинутый подбородок и позолоченные собственным свечением ресницы опущенных век.       Луна в первые минуты своего восхождения накинула посеребрённую вуаль на изящный девичий стан, позволяя случайному наблюдателю усомниться в реальности происходящего.       Звёзды, разбуженные всплеском притихшей воды, попадали с неба прямо под тонкие длинные ноги.       А она всё плясала.       Плясала так, что и не заметила мелькнувший неподалёку аметистовый взор.