Венец противоположностей

— Как же Вы это… Умудрились поляну разворошить до такой степени, что там аж овраг образовался? Неужели маги действительно на подобное способны? — Лера решилась первой разрезать сдавливающие путы молчания волнующими её вопросами. «К тому же так я хотя бы узнаю немного больше о том, кого в дом веду… Тем более разговоры помогут мне отвлечься от…» — она зарделась, боясь облечь свои чувства в мысли. Ведь воссозданные уже в новой форме они предстанут перед ней во всём своём порочном блеске. Она корила себя за неразумное, «животное» любование мощным телом своего нового знакомого, вероятно даже не подозревавшего, что один его вид ввергает юную особу в бурлящую лаву страстей. Ранее она ходила лишь у жерла этого вулкана, читая романы и истории о любимых персонажах из аниме. Однако эмоции, по крупицам испробованные в съёмной комнате, оказались лишь отголосками того землетрясения, что разверзает твердь убеждений, под которой скрывается Ад неконтролируемых фантазий и желаний. Всей душой Лера боялась его, потому из последних сил она упиралась ногами, лавируя на краю пропасти в бездну. — Виной тому был мой давний спор с заклятым врагом, только и всего, — ответил Ваалблек будничным тоном, будто речь шла о рутине — повседневных мелочах, которые принято не замечать. — Ты ошибаешься, говоря о магах. Не они, а магия способна на многое. Большая часть из них — жалкие наёмники, могущие сварить разве что зелье для любовниц, неудачливых настолько, что они несут детей от своих дружков; или же головорезы, которые за пару серебряников кого пожелаешь продадут. Разве может подобное отребье, как бы оно не барахталось в грязи своей ничтожной жизни, познать всю славу и величие одной из древнейших энергий? — Ваалбек отчеканивал каждое жестокое слово, что он обрушивал на весь род волшебников, как камни при осаде крепости. Только он осаждал их гордость, будто стараясь пробить в ней всё новые и новые дыры в глазах юной колдуньи. Однако Лера не любила разрушений: она чувствовала себя неловко, когда при ней начинали покрывать позором кого-то, пусть даже их не будет связывать ничего, кроме злого языка осуждающего. Поэтому она не выдержала вида такой жестокой словесной осады, отвернула взгляд от лица мужчины, будто привлечённая вниманием рассыпавшихся у тропинки кустиков земляники. «Зинаида Петровна говорила практически то же самое… Неужели всё действительно настолько плохо?» — мысли спутались со страхом возразить таким жестоким аргументам, ибо она не была уверена, что сможет сдержать осаду, отстоять честь магов. Слишком недавно она стала принадлежать к их числу, чтобы в полной мере осознать себя частью той силы, что, по всей видимости, хочет зла и вечно совершает его. Не получив ответа, Ваалбек хрипло усмехнулся, сказал: — Тебе стыдно за них, девочка? — Лера… — как бы случайно бросила она, устремив взгляд вперёд. — Лера-а… Сахарову напугало то, каким образом он произнёс её имя. Так медленно, словно перебирая каждую букву, как бокалы из любимого сервиза, после вслушиваясь в дрожащее звучание стекла, когда ножка соприкасается с твёрдой поверхностью. «Я не жалею, что помогаю ему… Я не жалею… Он ничего плохого мне не делает. Просто весь его образ, сам он… Жуткий какой-то. Наверное это у магов с возрастом приходит», — произнесла она про себя, невольно крепче сжав руку своего «подопечного». Но отголосок собственного имени настойчивым призраком продолжил преследовать её, волнуя слух грудными, низкими, как пение органа звуками… — Я… Мне… — растерянно промолвила Лера, и обрывки этих не начатых предложений явно выдавали душевное смятение, что мощным порывом рассыпало стройный ряд слов. Её собеседник лишь хрипло хмыкнул, однако не сделал замечание, продолжив раздавливать твёрдым шагом хрупкие листья. Их тонкие тельца издавали посмертный хруст, что тут же затихал во всепоглощающем безмолвии тьмы ночного леса. Сахарова наконец-то собралась с мыслями, чтобы дать вразумительный ответ своему заскучавшему «подопечному». — У них есть причины поступать именно так. Магам ведь нужно многое изучить, чтобы стать по-настоящему сильными… Но как бы высоки не были цели, на голодный желудок, да без крова над головой становится уже не до узнания глубин… — Лера осеклась и тут же отвернулась, лишь бы не видеть столь знакомый любопытно-насмешливый взгляд. — То есть познания, я хотела сказать познания… Ваалбек промолчал. Девушка вздохнула с облегчением, продолжила: — В общем, когда мучает нужда лишь самые стойкие могут продолжить идти к высокой цели. Но таких ведь меньшинство… — Поэтому столь ничтожно малое количество достойных магов ходило по этой Земле, — в его осуждающуюся тоне Лера явно расслышала звучание голоса нескрываемой печали, вещавшей вместе с магом. «Он ведь сам отнюдь не последний колдун… Стоит только посмотреть, что он сотворил с полянкой, как сразу всё становится ясным. Он тревожится за угасание… Наверное благородства… Больше не могу слов вспомнить… Скорее благородства, настоящего, не показного, которое есть лишь на словах. Но, исходя из его слов, я не уверена, верит ли Ваалбек в то, что когда-то маги вообще были им обременены», — эти мысли, словно ворох листьев, гонимых ветром, пронеслись в сознании, прежде чем она задумчиво произнесла: — Может их было больше, чем Вам кажется… — Лера-а… — вновь он растянул звучание её имени, как змея протягивает своё сдавленное шипение. — Мне никогда ничего не кажется, ибо я не предполагаю — я знаю. Это упрямый факт, который им быть не перестанет, даже если ты пустишься в рассуждения, ибо он — истина… — Тогда даже пытаться не стану, всё равно отрицать всё начнёте, — пробурчала Сахарова, искоса взглянув на бледный профиль мужчины. — Я не считаю, что все маги такие плохие, какими Вы описываете их… Многие хотят, хотели и будут хотеть вырваться из этой системы, однако они не могут влиться в человеческое общество, стать полноценной частью его, потому что эти старые обстоятельства, обиды и, даже хуже, вражда с родственниками и друзьями тех, кому они причинили зло так связывают их с этим отвратительным ремеслом, что у них не остаётся даже выхода и шанса на искупление! Разве же это не ужасно? Они несут свой крест в этом мире и, какой ужас, не сбросят эту ношу за его гранью! Каждое произнесённое слово было кусочком мозаики, что постепенно, плавно благодаря умелой рун мастера расцветала мрачной пестротой изображения, на которое художника вдохновило откровение волшебницы, одиноко угасающей в лесной глуши небольшого городка. Лера ещё слышала причитания Зинаиды Петровны о том, что ничего хорошего не извлечь из пепла прожитых лет, под которым она погребла свои самые жуткие деяния, о которых юной магичке знать не пристало. «Проведай ты обо всём, что я в жизни натворила, то тут же бы жалеть перестала… А сейчас твоя слезливая жалость мне нужна, как вода страннику в пустыне… Уж ты не обессудить», — скрипел в ушах родной, ворчливый голос. Душа Леры металась, разбивалась на сотни осколков об осознание того, что кровавые преступления прощать — мерзко, неоправданно глупо и так же ужасно, как и совершать их. И в то же время слабое пламя надежды чадило, отражалось в рассыпанных осколках. Она твердила себе, что дорогой сердцу человек не погряз во тьме порока и преступлений так, что уже будет преступлением прощать его. «Нет! Нет! Нет!» — этот внутренний крик разбил зазеркалье потаённых страданий её неопытной души. Лера опасливо взглянула на Ваалбека. Безразличие тонкой коркой льда покрыло лавовые озёра его глаз, в которых замерло, застыло даже бурление злости и гнева. Лишь полупрозрачный дымок задумчивости витал над апокалиптической картиной равнодушия. Сахарова поспешила опустить взгляд и, стараясь не смотреть на рассекающую грудь рану, оглядела мага, чтобы проверить его состояние; чтобы скрыть неуверенность так не во время решившую выйти на свет из темных глубин души. Ваалбек шёл уверенно, немного медленно, и это успокоило Валерию. Значит падать в обморок по всей видимости он не планировал. Однако разговор прервать решил. «Может его тронули мои слова раз молчит так долго?» — подумала охваченная удивлением Лера. Ваалбек будто считал её чувства, проник взглядом вглубь мыслей, узнав о её волнениях, вопросах, ибо в следующий миг он отогнал тишину хриплым, низким басом. — Это был их выбор, Лера-а… Они сами водрузили себе на спину этот крест, посему, — он перевёл прожигающий взгляд на рыжую макушку, — им его и нести до грани миров за которой, в этом будь уверена, они поймут, что все горести и печали земного бытия — лишь первый акт пьесы жизни. Ведь после смерти она продолжаются, как бы людишки от этого не отмахивались. — О! Как же это ужасно! — искреннее сочувствие, воплотившись в восклицание, сорвалось с её губ и тут же растаяло в хриплом, низком, по-настоящему дьявольском смехе. Так страшно дрожат недра земли во время землетрясения. Однако Лера смогла устоять на ногах, упереться в твердь уверенности, чтобы закончить свою мысль. — И это совсем не смешно! Ужасное наказание, но ещё более ужасная невозможность искупить свои грехи… В жизни мы совершаем и добрые, и злые дела. Но смысл искупления в том, чтобы не натворить ещё большего, погрязнув во тьме прошлого. Ступив на путь искупления ты можешь на получить прощения от людей, магов за содеянное, но хотя бы осчастливить кого-то своей добротой. Ему это поможет даже с учётом прошлых твоих ошибок. А тебе позволит не потерять человеческий облик… Но даже этого они лишены. Стоило последним словам сорваться, как они тут же застыли на тонкой паутинке тишины, протянувшейся шёлковой сетью от Леры к Ваалбеку, который первым нарушил словами безмолвную, задумчивую красоту двух душ. — Обычно человеческие создания ищут искупления, чтобы оно услужливо открыло им врата в Рай. Однако ты вещаешь об ином, «спасительница»… Странно. — Я бы не сказала… Уверена, многие так считают… А вот мы и пришли! Сейчас перевяжем Вашу рану, поедим чего-нибудь и спать ляжем. Сон лучше всего восстанавливает силы! — напряжённость в голосе девушки внезапно сменилась нежностью, испытываемую человеком, вернувшимся в объятия родного жилища. Маги ступили на гравиевую змею дорожки, извилисто тянувшейся к крыльцу. Двускатный навес, покрытый чешуёй черепицы, держался на четырёх столбах, укрывая маленький квадратик входа от непогоды. Он был впору домику — небольшому, почти кукольному из-за низких стен, кажущихся ещё более приземистыми под покровом тёмно-серой пологой крыши. Широкое прямоугольное окно смотрело тёмным сонным оком на подошедших спутников. Крашеный серым кирпич кладки сливался с морем мрака, что погребло в своей пучине лес. Однако даже в практически кромешной тьме коробочка люкарны, выступа на крыше, казалась головой этого дома, взирающей на мир чёрным арочным окном-глазом. Призрачный свет телефонного фонарика скользнул по шершавой спине гравийной дорожки змеи, опасливо коснулся ступеней жилища ведьмы. Лера взглотнула. Ей казалось, что с минуты на минуту на крыльцо выйдет туманный дух Зинаиды Петровны. Всё безмолвствовало. Даже птицы не воспевали ночь в своих песнях. Словно всё живое в окружённом соснами и елями месте затаилось, скрылось в безумном страхе за свою жизнь. Руки девушки тронул холод ужаса. Она взглянула на Ваалбека и произнесла весёлым, дрожащим у обрыва бездны паники, голосом: — Как Вы себя чувствуете? — Без изменений. В отличие от Вас, — издевательски сухо прошелестел низкий голос. — Просто этот дом недавно стал моим… — ответила Лера, прокашлявшись, чтобы собраться с мыслями. — Ну я Вам потом расскажу, если захотите. А сейчас пойдёмте… Вот, осторожнее… Она бдительно наблюдала за тем, как мужчина поднимался по ступеням. Сахарова отметила, что шаг его стал тяжелее: он всё больше опирался на хрупкую женскую руку. Белёсый свет делал доступным более детальному рассмотрению лишь дверь и отчасти ноги, потому лица Ваалберика Лера разглядеть никак не могла. Однако в душе её укоренилась уверенность, что выражение оно имело самое мрачное и недовольное. «Ему противно показывать слабость. Да к тому же передо мной — той ещё слабачкой и начинающей ведьмой», — к такому выводу пришла девушка. Спустя некоторое время возни с замком и поиском выключателя, сопровождавшимся мысленным волнением о Ваалбеке, который, по мнению Леры, мог уже раз десять потерять сознание, пока она пыталась справиться с непривычной новой ролью хозяйки дома, маги вошли в уютную гостиную. Лера, обхватив широкую ладонь нового знакомого, помогла ему опуститься на диван. Комнату наполнил тихий скрип мебели, принявшей на себя вес неожиданно тяжёлого гостя. Он казался ещё более мёртвенно-бледным, неживым в приглушённом живом оранжевом свете, исходящим из-под абажура. Теперь Сахарова могла не только получше рассмотреть внешность мага, но и потемневшую, бугристую рану, кривым штрихом перечеркивавшую широкую напряжённую грудь. Паника тут же вознамерилась возвратиться новой разрушительной волной, однако Лера поспешно отвела взгляд. Указав рукой на белую дверь выпалила: — Я быстро… За бинтами… Туда и обратно! Сейчас вернусь! Ответом ей послужил лишь хриплый, как у курильщика, вздох. Лера шла быстро, однако хотелось остановиться, продолжить путь неспешным, будто трусливо-извиняющимся шагом, что не будет отзываться столь яростным скрипом досок. Ей казалось, словно сам дом возмутился вопиющей смелости девушки, лишь недавно ставшей его полноправной владелицей. Возмущённое жилище осыпало её упрёками, воплощёнными скрипом половиц; пыталось изгнать из своих недр переплетающимися клубком змей тенями, норовившими обвить испачканные джинсы и сжать так сильно, чтобы наглая девица с воплем бросилась прочь из чужого дома. Он никогда не будет её пристанищем. Лера ощущала это глубоко, болезненно, как плод, чьё нутро выгрызает червь. Её же точило сомнение. «Это не мой дом… Я не должна была приводить его сюда… Я не должна была поступать по-другому», — тревога терзала мысли пока Сахарова пыталась аккуратно достать сиреневый пластиковый контейнер с лекарствами. — « Он мог погибнуть там… Хотя, учитывая его силу, навряд ли. Но мучился бы дольше, что тоже совсем нехорошо. Главное не трястись, пока буду ему перевязку накладывать». — Простите, Зинаида Петровна, что расходую запасы Ваши, хоть они вроде и мои теперь… Однако Вы поможете человеку своей предусмотрительностью. Это обязательно зачтётся Вам там… — Лера начала шептать слова безотчётно, сильнее прижимая к груди сиреневый контейнер, словно обхватывая руку воспоминания, не позволяя ему кануть в Лету. — Чтобы Вы наконец-то получили заслуженный покой рядом с ним. В дымчатой полутени небольшого квадратика коридора, заточившего в своих стенах лучи света, опасливо выскальзывающие из гостиной, засияла потухающей звездой слеза и утонула во тьме, как тот падающий метеор в водах небосвода. — А вот и я! — Лера возвестила о своём возвращении нарочито бодрым голосом, чтобы жизнерадостные ноты заглушили минор скорби и тревоги за судьбу Зинадиы Петровны по ту сторону грани. — Сейчас вот нормально обработаем Вашу рану и будете совсем как новенький! Я постараюсь быть очень аккуратной, так что если и пощиплет, то разве совсем чуточку… Вам не стало хуже? — Боль моей плоти не усугубилась. Однако сознание сгорает в адской агонии, пока я пытаюсь понять причину из-за которой ты начала говорить со мной, как с безмозглым чёртом, — проворчал Ваалберик. Даже беззлобно, скорее задумчиво. — Вот дела… Обычно я так говорю своему младшему брату, когда он коленку разобьёт или занозу в палец загонит. Ну, чтобы не пугался, успокоился и понял, что больно не будет, — сказала охваченная внезапным смущением Лера, запинаясь. С тихим стуком она поставила лоточек на журнальный столик. После засучила рукава свитера и открыла конусообразную баночку перекиси, пролила несколько прозрачных капель на мягкий ворс ваты. — Хотя он, конечно, тот ещё чёрт. Иногда и без признаков мозгов. Это же надо было додуматься на велосипеде по крутому склону, а там река! — Он пытался лишить себя жизни? — Скорее возможности сидеть, если бы отец прознал об этом, — Лера устало покачала головой, приблизилась к мужчине. Беседа увлекала её по своим неспешным волнам, заставляя захлебнуться в них, забыться на время, чтобы омыть страхи холодным осознанием необходимости касаться страшной раны. Опаленная раскалённым металлом кожа налилась багровым цветом, взбугрившимся, как клочки затвердевшей пены. Трупная бледность кожи будто обрамляла её, выделяя ещё более в глазах невольной медсестры. «Жребий был давно брошен», — этим переиначенным знаменитым изречением Цезаря она, словно хлыстом, подогнала себя к действию, как замедлившую ход лошадь. Осторожно приложив ватку к запёкшейся ране, Лера начала медленно проводить ею, оставляя незаметные глазу капельки жидкости на обожжённой коже. Участившееся сердцебиение барабанным громом звучало в ушах. Хотелось заглушить этот внутренний рёв, позволить тишине заполнить всё своё существо до краёв. Лишь бы только этот гимн страха не отвлекал, забирая внимание мыслей на себя, а не то что сейчас было действительно важно. Сахарова продолжила болтать, вперив взгляд в рану. — Но я ему не сказала, хоть и должна была. Серёжа хоть и оболтус, но ранимый… Ему страшно было гнев отца навлечь из-за штанов порванных и велосипеда мокрого. Хотя, будьте уверены, я ему высказала всё, что думаю о таком глупом, безрассудном ребячестве! — Лера мягко, едва касаясь, провела ваткой вниз. — Болит? На этот раз ответом ей послужил безмолвный поворот головы. Сахарова могла поклясться, что в глубине рубинового взгляда промелькнула тень страшной, тёмной эмоции. «Кто за что, а я опять за свои глупости», — она мысленно отругала себя, раздавив только пробившиеся ростки сорняка нового страха. — Вот и славненько! Вы чудесно держитесь… Так на чём я остановилась, ах, да… История в общем закончилась хорошо для Серёжи. Мы сказали, что он просто с управлением не справился и в канаву въехал, штаны при падении порвал, а велосипед мы от грязи отмывали, поэтому он мокрый весь, будто в реке его кто-то искупал, — её тихий смешок растаял в сдавленном выдохе. — Вот так и живём… — И ты так же обрабатывала брату его раны? — низкий голос прозвучал слишком близко, напоминая грозный глубокий рокот волн перед штормом. Лера почувствовала, что кровь тут же, словно отзываясь, ускорила своё движение, наполняя организм теплом, словно огонь дотоле холодную печь. «Чувствую себя так же, как аниме-школьницы перед своим семпаем», — подумала она, сосредоточив всё внимание на покрывшуюся тонким слоем корки изувеченную кожу. — Угу… — И разговаривала с ним, как с безмозглым чёрту? — Ага… — Каким образом подобное обращение может способствовать заживлению раны? — Никаким в общем-то… Но не для того оно и нужно. Мы сюсюкаемся с ранеными, чтобы успокоить их, окружить лаской и отвлечь от боли и волнений. Ведь попробуй не волнуйся, когда с телом что-то случилось! Лера вернула перекись в строй пластиковых сосудов. Использованные куски ватки она складывала на заблаговременно растленную салфетку. В жёлтом свете изумрудом сверкнуло стекло баночки– она опустила в зелёнку ватную палочку. Всем своим существом Лера чувствовала на себе тяжёлый взгляд, который, казалось, вместо широкой ладони касается её, как рука слепого, силящегося понять очертания лица собеседника. «Тяжело наверное ему с людьми общаться, если он на всех таким образом смотрит», — мысль возникла в тот момент, когда зелёнка окрасила трупную мраморность кожи в цвет изумруда. — Никогда не слышал о подобном… — пророкотал Ваалберик, продолжая наблюдать за попытками Сахаровой обработать края раны. — Ох… Жаль, ведь это действительно помогает… — печаль её голоса вызвала лишь саркастичную усмешку у мага. — А я вот никогда не слышала, чтобы лю…маги в жизни, а не аниме или романах, могли переносить столько трудностей с такими страшными ранами, как у Вас. — Всё потому, что ты слишком юна и доселе не встречала достойных магов… «И скромных тоже», — подумала Лера, прикусив губу, чтобы сдержать улыбку. —… Ибо каждый волшебник, проникавший не рукой в кошелёк заказчика, а мыслью в глубинную суть магии, может нанести на тело руны восстановления. — Те стра…необычные узоры на Вашем теле? — Да, Лера-а… Это отнюдь не простой рисунок. В черноте линий этих знаков сокрыт резервуар магический энергии, беспрестанно подкрепляемой потоками основного источника колдовства — сердца магии. То сердцевина, в которой сплетаются все нити энергии, наполняясь ею и лишаясь её, когда волшебник творит колдовство. — З-звучит занимательно, но сложно… — тонкие пальцы крепче сжали пластиковую палочку, до того, что она побелела у угла наклона. — Ещё более сложно, чем понять сказанное мною — провести ритуал, сопровождающий нанесение рун. Ваалбек задумчиво хмыкнул, одарил Леру взглядом неподвижным и холодным, как глыбы айсбергов. И ей на миг показалось, что она стала «Титаником», разбившимся о ледяную твердь. — Тебя твоя наставница успела обучить хоть чему-то? — Откуда Вы…узнали о ней?! Короткая усмешка и небрежный жест рукой в сторону фотографии, блестевшей в тисках металлической рамки, сказали о его умозаключении громче любых слов, которыми Ваалберик, однако, не пренебрёг: — Некая женщина стоит, обняв мужчину, выражая своё довольство положением улыбкой. При этом ни одной твоей фотографии в собственном доме. Сложности с поиском… Дьявол его раздери, выключателя. Но более того, — маг намеренно протянул мгновения паузы, неприкрыто разглядывая калейдоскоп эмоций на девичьем лице, и лишь достаточно насладившись упоительным зрелищем, бросил: — не ты ли мне поведала о том, что дом стал твоим недавно? — Я… Когда?.. Уже и не помню, — проворчала Лера, скрупулёзно оглядывая рану. Положив смоченные в зелени палочки на скомканные куски ваты, она железной рукой силы воли подавляла бунт эмоций, рвущихся свергнуть гегемонию разума. «Не хватало начать рассыпаться в нелепых объяснениях, а ещё лучше вообще истерику закатить, как эти героини из романов… Не дождется, голубчик!» — возвестила она и этим стальным намерением окончательно разбила сопротивление. — Зря-зря, Лера-а… Неосмотрительно позабытые слова используют против тебя же. Значит магию тебе даровала ведьма, уже готовая вступить в адское войско Дьявола? — И да и нет, — твёрдо сказала Сахарова, с тихим шелестом распаковывая бинт. — Да Зинаида Петровна, её так зовут… Звали. Она сделала меня наследницей своей силы. Но, нет — она не вступит в его войска. — Уверена? — бесстрастно поинтересовался Ваалберик. — Верю, — твёрдо ответила Лера. Она повернулась, окинула мужчину скептическим взглядом. Покачала головой, удручённо прошептав: — На пройму придётся взять многим больше, чем планировала… Многим. — Выходит ты одинокая ведьма-идеалистка без наставника? — Ваалберик удивлённо изогнул бровь, оставив последние слова девушки без комментариев. — Не совсем без. У меня есть контакты чело…мага, к которому я обращусь уже скоро. — Мала вероятность, что он научит тебя чему-то действительно стоящему, достойному истинного колдуна, а не презренного головореза, — губы мага тронула брезгливая усмешка, мрачно сочетавшаяся с кровавой горечью взгляда. — Те, кто могут чему-то научить, «достойные маги», почему-то учеников не берут, — хмыкнула Лера. Тихий скрип пододвигаемого стула казался шарканьем мыши в сравнении с глубинной силой хриплого баса. — Она однажды решилась взять ученицу, а после голова последней ещё долго катилась по ступеням дворца Пале-Рояль, в те времена именуемым Кардинальским. — За… что? Очевидный в такой ситуации вопрос вырвался из плена губ, как преступник, получивший свободу, и замер, словно недавний заключенный, не ведающий, что делать далее с ней, этой свободой. Лера, сидя на стуле, придвинутого как можно ближе к дивану, наклонилась, держа в руке длинную змею бинта. Обрамлённая зелёнкой бугристая рана напоминала насыпь, вокруг поросшую травой. Она едва приподнималась всякий раз, когда мужчина делал неглубокий, размеренный вдох. Белый, зелёный и бордовый — все цвета мира растворились в их блекло-насыщенных оттенках. Сахарова не видела ни вперенного в её макушку взгляда, ни когтистой лапы старой ели, скрежещущей о тонкую грань стекла. Ветер усилился. Дрожащий бинт лёг на левое надплечье, концы его струящимися лентами спустились по груди и спине. Тонкие пальцы с неровными полукругами ногтей лишь на песчинку мгновения задевали холодный мрамор кожи. С рулоном бинта в руке Лера приблизилась почти вплотную к Ваалберику. Широкая грудь с резко, грубо очерченными мускулами начала вздыматься чаще, жестче. Так постепенно нарастают волны в преддверии бури. Страшно, неподчинимо слабому человеку, которому не остаётся ничего, кроме слепого упования на лучший исход безвыходной ситуации. Ужасно! Сахарова сгорбилась, обхватила белой полосой область под грудью, начала с медленной аккуратностью спиралевидно закручивать бинт вокруг туловища. Холодное, оттенённое мертвенной белизной мрамора, оно, казалось, принадлежало скульптуре античного языческого божества, но не человека. Твёрдое, будто сотворенное из камня, поразительно идеальное, до отторжения. В сравнении с ним ещё более неподходящим для безупречной греческой красоты казалось худое лицо мертвеца, словно приделанное на место головы изваяния. Невозможно было вытерпеть и секунды неживого молчания в компании хладной скульптуры в скорбном доме почившей ведьмы. Лера спросила вновь, опалив божественный холод скромным человеческим теплом. — За что?.. Низкий, будто исходящий из самых глубин земли, голос Ваалберика казался ей рокотом грома, раздавшийся над самым ухом несчастного, застигнутого бурей врасплох. — Предательство. Самый страшный грех, как считают люди. Та девчонка предала свой человеческий род, спутавшись с тёмными силами, которым она была обязана по условиям договора дать проход на Землю в обмен на мощь. Изъеденная временем извечная банальность… Однако эта имела хотя бы занимательный конец, который она положила одним взмахом меча. Вообрази, Лера-а, как свистит в разряженном воздухе, предвосхищающим грозу, сталь, направляемая непоколебимой силой, твёрдой, как сами горы и такой же мощной, достаточной для того, чтобы сходу отделить голову от тела. Восхищение сквозило в голосе мага; страх проникал в эмоции девушки вместе со словами, вонзающимися в память острыми ножами. Каждое слово — лезвие, ранящее, оставляющее кровоточащие порезы. Долго, ещё долго она будет видеть перед собой серый грозовой воздух, окутывающий холодной газовой тканью белоснежные ступени Кардинальского дворца. На фоне его роскошной громады взметнётся лезвие, переливчатый жестокий блеск железа отразится в окнах… — И с гулким «тук-тук» покатится голова предательницы, волоча за собой кровавый шлейф, — раскат громового голоса оборвал картину. Лера едва не упала вперёд. Лишь крепко упертые в пол ноги позволили ей сохранить равновесие и не упасть со стула под аккомпанемент хлынувшего ливня. — Батюшки… Как её звали? — Зовут, — Ваалберик хмыкнул, — насколько я помню лет пятьдесят назад она была ещё жива. Селестия. По крайней мере так она представляется при встрече. Однако маги уверены, что настоящее имя она скрывает, и правильно делает. Ведь истинное имя даёт власть даже над духами. — Вы имеете в виду Соломона и его кольцо? — Именно. Не только благодаря божественной, — выпуклые скулы черепа ещё более заострились на лице, искажённом в насмешливой гримасе, — силе кольца он смог подчинить себе многих, даже Вельзевула, но и именам, звучание которых было последним словом вольного существа перед тяжким бременем рабства. Однако… Они заслужили подобную участь, не так ли? Те духи — Зло. А ведь Зло в чистом виде, как и злодеяние, порождение его, должно и должны быть наказаны, не так ли, Лера-а? Однако она не нашлась что ответить, не зная, как собрать разбредшееся стадо противоречивых чувств вместе. Осознание правильности высказанной концепции было металлом, подвергшимся коррозии, вызванной жалостью. Всегда сложно читать о том, что кого-то обращают в рабство, заковывая в цепи высший дар и милость — свободу. Пусть и принадлежащую порождениям хладной гнусности и тьмы зла. «Добро и Зло существовали изначально, раз в Эдеме было древо «Познания Добра и Зла». А то ведь ещё до падения ангелов там росло. Значит ли это, что Зло было сотворено изначально, вынужденное сменять Добро неизбежно, как день ночь?» — погружённая в безбрежные глубины философских размышлений Лера продолжала бережно закручивать бинт, решив оставить вопрос, вполне риторический, без ответа. Вместо этого она постаралась перевести разговор в нужное ей русло. — Но причём здесь магия до взмаха меча? Ведь её сила «твёрдая и мощная» должна быть физической, чтобы голову отрубить сходу? Внезапный грохот смеха, раскатистого и мощного, как грохот рассвирепевшего грома, сотрясавшего землю за окном, прокатился гулкими нарастающими волнами по крохотной гостиной. Он будто желал, но не мог найти выход из тесноты, поэтому с животной яростью разъярённого зверя бился о хлипкую преграду. И отголоски этого чудовищного звучания стальной силы эхом заполнили насыщенно-жёлтый квадратик гостиной. Никогда до этого Лере не доводилось слышать столь ужасающего смеха в сравнении с которым безумные злодеи из аниме и мультфильмов казались милыми детьми, весело резвящимися в песочнице. — Девочка… — Лера, — не удержавшись, испуганно, но всё же настойчиво буркнула Сахарова. — Лера-а, я давно, уже не помню сколько, так не смеялся. Нет ничего забавнее невежества. Даже кривляния и глумления шутов кажутся нелепым дурачеством безмозглых кретинов на пустом фоне настоящих. Однако тебе не стоит примерять на себя этот образ. Ты — неопытна, но не глупа. То состояния разные. Ответом на твой вопрос послужит известная всем неравнодушным к колдовству возможность магии модифицировать предметы и организмы. Изначальная энергия, когда она ещё беспрепятственно разливалась в пространстве, преображала, наделяла новыми свойствами растения, животных, меняя первоначальный замысел Творца. Учёные маги спорят о её происхождении — кто-то утверждает, что она является остатком энергии, которой было сотворено всё сущее; некоторые заверяют, что, то — дьявольские силы, искажённая первородная энергия творения, извращённая тьмой, возвращённая в мести, не знающей конца. И одному только Богу и… Люциферу известно, что есть магия на самом деле. Затаив дыхание девушка слушала рокочущую речь, с упоением внимания её переливчатым волнам. Ей казалось, что она ступила на самую большую сцену мира — сцену Истинного Знания. И теперь, словно дрожащий в нетерпении актёр, она заглянула за кулисы, чтобы слабым ограниченным взглядом заметить слабый свет далёкой истины в нескончаемом хаосе тьмы неопределённости и туманностях теорий. Это поражало воображение, волновало сознание — она едва находила в себе силы продолжать обхватывать всё новые и новые участки скотоподобного тела. Сахарова намерено не торопилась, боясь разбередить рану, прошедшую «испытание огнём». Ваалберик продолжил монолог голосом чуть вздымающимся от глубокого удовольствия. Только удовольствие чего-то было: произведённого впечатления или же осознания того, что юная колдунья заинтересована в истине больше, чем кошельке? Лера так и не смогла понять оного. — Однако это абстрактные величины. Самое важное — способность магии модифицировать тела существ и предметов. Опытный, — он сделал особый твердый акцент на это слово, — очень опытный маг может направлять энергию в различные участки своего тела, чтобы с помощью контроля, идеального в своей точности и осознанности, по своему желанию изменять свойства организма. В основе всего — понимание движения энергии, соединения её частиц, как молекул атомов с помощью химической связи. — П-поразительно… — Знание и его применение всегда поразительно, — тяжёлый выдох, почти хрип заполнил комнату вместе с барабанящим звуком дождя и львиным рычанием грозы, — только почему-то немногие это понимают. Слепые идиоты. И вновь я отвлекся… Тогда, в Пале-Рояль, Селестия применила эти знания, модифицировав свой удар. В него могла быть вложена сила двадцати здоровых крепких мужчин. Любопытно, как же отреагировал кардинал Ришелье на новую дорожку, не ковровую, но кровавую, стекавшую по лестницам его дворца? — вопрос повис в воздухе, пропитанном острым, едким химическим запахом лекарств, что, кажется, способен прожечь лёгкие остротой нестерпимой, болезненной вони. — Вот это, Лера-а, истинные маги. Почитай за счастье быть другом одного из таких и мучайся в отчаянии, будучи его врагом. Молчание стало лучшим согласием и ответом на этот проникновенный строгий монолог. Сахарова не знала, какими словами возможно полно передать волнение, зажавшее сознание в раскалённых тисках. Мысли бились в агонии вспыхивающих и рассыпавшихся пеплом вопросов. Слишком многое породили слова Ваалберика в голове той, которая столь недавно получила дар магии. И она ещё не поняла — великое ли то благословение или проклятие. Однако решив оставить глубокомысленные размышления до лучших времён, Лера приподнялась, чтобы сделать финальный штрих на этом «произведении перевязочного искусства». Она лишь на миг отважилась отвести взор от безжизненного мрамора груди мага. Любая встреча взглядов, не только на абстрактные концепции, сулила Сахаровой пыткой раскалённым железом смущения, что оставляло клеймо в форме неровных красных пятен на округлых щеках. В такие моменты она со всей ужасной полнотой осознавала, что находится в одной комнате с полуобнажённым мужчиной, телом напоминавшем античные статуи, а характером самого въедливо-злобного судью всех времён и народов. Пусть она и помогает ему, желая, облегчить его боль. Однако от этого он не перестаёт быть мужчиной. А Лера прекрасно помнила, что ей нельзя оставаться одной в компании парней. Что уже говорить о полуголых магах из леса! «Если во благо делать, то можно… В конце концов, мы тут о высоких материях поговорили больше, чем за весь курс философии в университете», — подумала она и вздрогнула, словно к её коже приложили два раскалённых угля. А глаза Ваалберика в действительности были подобны древесным останкам, сохраняющим в разложившейся плоти алое пламя — их палача. Спокойный и вместе с тем жестокий взгляд, отражающий спокойное пламя, давно поглотившее сострадание и жалость. Этот странный, удивительный мужчина смотрел на её узковатое лицо, напоминающее жёлто-белый диск луны; одаривал взглядами покатую линию носа, заканчивающуюся чуть вздёрнутым кончиком; не обделял вниманием щёки — округлые, чуть приподнятые, как у фарфоровой куклы; взглянул на резко очерченные, до боли педантично выточенные губы и остановился на больших серых глазах, что в насыщенном жёлтом цвете отливали жидким янтарём. Они встретились взглядами — моральными и физическими. Алая холодность застывшей крови соперничала с тёплым чувственным сереброватым янтарём. Лера в волнении прикусила губу с внутренней стороны — Ваалберик казалось совсем не шелохнулся. Они смотрели и в то же время не видели личности друг друга, сокрытой за разноцветной завесой. Перед Сахаровой представала лишь кровавая дымка. Ничего более. «Может потому что я так слепа?» — подумала она, краем глаза заметив рыжую нить прядки, легкой волной стекшую на правое предплечье мага. Именно у предплечья Лера намеревалась завязать концы двух пойм. «Как же теперь её убрать, у меня ведь руки заняты… Ну не дуть же мне на его плечо, в самом деле?» — только Лера успела помыслить об этом, как вдруг ощутила, что локон шелохнулся, словно волна гонимая яростным бичеванием ветра. Затаив дыхание, позабыв обо всём она застыла, будто в охватившем её волнении желала, чтобы её живое тело и душа стали безжизненными, как у статуи. Лера оставалась неподвижна, как Галантея, покорно ощущавшая прикосновения Пигмалиона, но никак не реагировавшая на оные. Ваалберик, как этот прославленный в мифологии скульптор, коснулся своей Галантеи. Однако он скорее желал чтобы в его перевязь не впутались рыжие пряди, нежели был охвачен любовным пламенем. Заправив коварный упругий локон за ухо Леры, он тут же отнял руку, но будто невзначай провёл холодными пальцами по её виску. Точно лезвие меча опалило сталью разгорячённую кожу. Сахарова взглотнула, быстро связала концы пройм и тут же в изнеможении откинулась на спинку стула. Она силилась увеличить расстояние между ней и Ваалбериком, ибо смущение, продиктованное страхом перед такой невиданной, почти интимной для неё близостью, трепыхалось в груди, как взъерошенная напуганная пташка. Однако Лера осознала, что зрительный контакт она не разорвала как расстояние. Некая сила сковывала их взгляды цепью энергии противоположной, противоборствующей, словно полюса магнита, которые с неодолимой силой тянет друг к другу. Маленький квадратик гостиной стал их ареной. Лишь широкий прямоугольник стекла служил окном в мир, охваченный безумием непогоды. Кофейного цвета циферблат, исчерченный римскими цифрами, был закован в витиеватую броню настольных часов в стиле рококо, занимавшим почётное место на каминной полке. Рядом с фотографией Зинаиды Петровны и её почившего мужа Михаила Павловича. Чёрное чрево камина, пустое, зияло в разлитой насыщенности жёлтого света. Мебелировка гостиной была скромной — серый диван, тянущийся вдоль стены, приземистый журнальный столик и высокое, словно понурое, одряблевшее кресло — вся роскошь жилища почившей ведьмы. Лера и Ваалберик находились в окружении этих декораций, как актёры не успевшие покинуть сцену. Растерянная девушка и безразличный ко всему мужчина в это мгновение казались друг другу бесконечно далёкими созвездиями разных жизней. Но от того ещё более манящими мистическим блеском неизвестности, извечно притягивающей взгляды мыслящих существ. Лера первой дрогнула, разбила эту хрустальную связь, боясь, как бы она не стала крепче, прочней. «Всякая дурь может ударить в голову мужчине и женщине пережившим столько шоков в один день», — подумала она и затараторила: — Ну… А вот как Вы себя чувствуете сейчас? — Нормально, — задумчиво протянул Ваалберик. — Ну вот и нормально! Я думаю нам пора бы перекусить! Магия, конечно, творит чудеса и ткани восстанавливает, но вот желудок она не заполнит. — Если бы могла, то маги бы не побирались, точно оборванцы у церквей… — по резкой смене тональности голоса мужчины Лера поняла, что очередной ворчливой лекции о нравственном падении магов ей не избежать, если она срочно не ретируется под благовидным предлогом. — Вот и чтобы не быть такими, нам нужно поесть! Вы тут располагайтесь… Э-э-э, там книжки есть, а вот на столике, — она указала резким жестом, — журналы какие-то интересные. Почитайте, Вам понравится! А я пока… Пойду придумаю что приготовить. — «Ваши 6 соток» и «Приусадебная газета» — это интересное чтиво? — Ваалберик скептически изогнул бровь. Ответила Лера уже из коридора: — Очень! Я там читала, как правильно деревья прививать! Там и статьи для любителей есть. — Неужели ты думаешь?.. — однако начавший зарождаться вопрос так и не был задан, ведь к тому времени след девушки уже простыл.