Проснувшись, Рюджин испустила протяжный, тяжёлый вздох.
Её взгляд был прикован к груди Йеджи, впадинка которой была оголена. Грудь вздымалась и опускалась быстрее, чем обычно.
Дерьмо. Затем взгляд Рюджин метнулся к бледному лицу Йеджи. С этой кровавой повязкой на голове, было невозможно смотреть на неё и думать: «Да, она хорошо отдыхает». И неспособность с этим
что-либо сделать, мучила Рюджин до мозга костей.
Боги, её кости. У Рюджин было такое чувство, что если она пошевелится, то все они тут же сломаются. Её голова болела, и она была липкой от высохшего пота, поверх которого лежал ещё один слой, но уже свежий. Жажда и голод были коварны, но мысль о ничтожной секунде, проведенной вдали от Йеджи, была невыносима.
«Мне не следовало настаивать на том, чтобы ты пошла со мной. Почему у меня появилась идея отправиться в это дело? Из-за славы. Жажда владеть мечом. Желание почувствовать безумие битвы. Полный бред. Как глупо, что я поддалась подобным желаниям. А ты пыталась предупредить меня. Ты говорила мне, что я не бессмертна? Так же, как и ты. Прости меня. Это моя вина», — мысли продолжали литься в сознание Рюджин, как бесконтрольная река, топя её в чувстве вины и угрызении совести. Река заполнила пространство, достаточно обширное, чтобы назвать его морем, разрушающим морем сожаления, над которым громыхали лучи ненависти к себе. — «Да, почему бы и нет, ты прикрываешь мне спину, пока я бросаюсь на врагов. Это ты получила рану на предплечье…» — и она посмотрела вниз, на то место на предплечье Йеджи, где был шрам от мушкетного выстрела. — «… помешав им снести мне голову? Молодец, давай продолжим в том же духе. Я тоже о тебе позабочусь. Давай продолжать жить так и дальше, вместо того чтобы отступать к мирной жизни, потому что я, глупая я, не понимаю, что любовь, которую ты мне даришь, - достаточно сильное чувство. Вместе мы непобедимы. Боги, Йеджи, ты должна была врезать мне по лицу и снова сломать нос, чтобы вбить в меня хоть немного здравого смысла».
Она заставила себя возвести плотину в своём сознании. Йеджи всё ещё была жива. Не было никаких причин скулить.
Рюджин тяжело перевела взгляд на соседний матрас, где лежал парень с повязкой вокруг левой руки, заканчивающейся обрубком на середине предплечья. Бедный парень. Или не такой уж бедный, если он был одним из людей Моргана. Рюджин собственноручно убила тех новичков в своем экипаже, которые, не обращая внимания на шёпот предупреждений среди членов экипажа-ветеранов, убивали или насиловали невинных, когда Рюджин и её офицеры вздумали вторгнуться в китайскую или японскую деревню. Страха было более чем достаточно, чтобы… Боги, какая сонливость…
Веки Рюджин закрывались сами собой. Она была ещё более уставшей, чем до того, как заснула в какой-то момент ночи. Борясь с усталостью, она взглянула вверх на потолок из ветвей. Капитан поморщилась, когда свет ударил ей в глаза.
Эта лесная жара ничем не поможет в битве с лихорадкой Йеджи. Теперь, когда Рюджин заметила, Йеджи не потела. Это тревожило. Йеджи нуждалась в лучших условиях.
«И ты знаешь, в чём она также нуждается?» — это был внутренний голос Рюджин, звучащий свирепо. — «Чтобы ты начала опустошать этот город сверху донизу, справа налево. Здесь ты ничего не делаешь, там ты соберёшь деньги для себя, для Йеджи», — увы, это было правдой. Йеджи любила всё просчитывать до миллиметра — ещё одно качество, благодаря которому она разграбила столько кораблей, — и Рюджин находила это привлекательным. Это был хороший противовес её методу, который заключался в том, чтобы с головой погрузиться в работу и верить в себя. Но Йеджи показала ей преимущества планирования. На деревню не нападали в один момент; ты должен был знать, когда мимо пройдет тот или иной патруль, чтобы нанести удар в момент наибольшей слабости.
У Рюджин пробежал холодок по позвоночнику лишь от мысли о том, что она упустит Йеджи из виду. Что если…? Боги, сколько смертей она видела на протяжении своей жизни, но от одной мысли о смерти Йеджи у неё мурашки бежали по коже. Конечно, все эти смерти принадлежали людям, которые рьяно пытались убить Рюджин, а Рюджин убивала только тех, кто пытался убить её.
Исключением из этого правила была Йеджи. Единственное, неповторимое исключение.
«Чёрт тебя побери, ты должна помочь этим засранцам собрать драгоценности и всё такое», — увещевала себя Рюджин, касаясь носа чумазыми костяшками пальцев. — «В противном случае, в конце мы получим меньше», — но ради чего Рюджин хотела получить больше или меньше добычи, если Йеджи не будет рядом, чтобы поделиться ею с ней?
Нет! Она не могла так думать! Здесь не было места для
«если». Йеджи поправится, и на этом всё закончится. В реальности Рюджин не было места для мира без Йеджи, без бесконечной красоты, которая исходила из её души.
Рюджин поднесла руку Йеджи к губам и поцеловала её в тыльную сторону. Когда её пересохшие губы прикоснулись к солёной коже Йеджи, они дрогнули, как и брови, которые судорожно нахмурились. Поцелуй длился дольше, чем рассчитывала Рюджин, поскольку ей только с усилием удалось оторвать губы от теплой, сухой кожи Йеджи.
Потребовалось немалое количество силы воли, но она вернула руку Йеджи к её боку. Здесь чего-то не хватало. «Треуголка.» — заметила Рюджин. Ещё одно предзнаменование, как и в случае с дымом? Нет, неправдоподобно, не правда ли? То, что предмет, провозглашающий статус Йеджи как капитана, был утерян, не имеет никакого отношения с её будущим.
Рюджин осторожно прикоснулась к длинным волосам Йеджи и, наконец, к её коже. Она всё ещё была очень теплой, хотя, возможно, чуть менее теплой, чем в предыдущий день. Или, может быть, это было желание Рюджин, чтобы так было.
Все бредни были прерваны, когда Йеджи застонала и немного поёрзала, прежде чем затихла, подёргивая чертами лица.
— «Нет», — прохрипела она. — «В этом доме жарко. Он горит, горит. Проклятый ублюдок», — затем послышался длинный стон, который встревожил Рюджин. — «Оооо, нет, пожалуйста… пожалуйста», — это было с запинками, сопровождаемые легким покачиванием головы. — «Горячо. Я не хочу прыгать. Это пугает меня».
Последовало несколько коротких вдохов, а затем она расслабилась. Рюджин почувствовала, как горят её легкие, и втянула глоток воздуха.
— «Держись, дорогая», — умоляла она, полная мучений. — «Всё в порядке, правда», — Рюджин сжала горло, почувствовав в нём боль. — «Пожалуйста, пожалуйста…» — тупая боль в горле помешала ей продолжить.
Йеджи не подавала никаких признаков того, что услышала её. Прошло несколько мгновений, в течение которых Рюджин ждала… чего-то. Но её возлюбленная оставалась в том же состоянии, что и до того, как начала лепетать. Рюджин откинула со лба волосы, убедилась, что устроилась как можно удобнее, и приняла решение, что ей пора идти.
Она застонала, вытянув ноги. Острые, безжалостные уколы пробежали по ним, когда прилила кровь, а мышцы сжало судорогой. В то же время нижние суставы Рюджин скрипели, как старые доски, когда она впервые за несколько часов прибегла к их помощи.
Она оставалась там довольно долго, лежа на полу, ругаясь себе под нос, пока агония делала её своей игрушкой. Наконец, спустя, казалось, несколько часов, капитан перевернулась, уперлась руками в траву, затем коленями и, слава Богу, встала. Её коленки дрожали, но не поддавались. Она глубоко вздохнула и сделала несколько растяжек, чувствуя ужасную боль в спине. Она окинула взглядом землю вокруг себя. А двууголка? А, вот она.
Она подняла её, увидела Йеджи и на мгновение замешкалась. Она пробормотала
«Предзнаменование или нет…», нагнулась и положила двууголку рядом с головой Йеджи. Затем она снова встала. Её привлекли какие-то вкусные запахи, и она последовала за ними, пока не наткнулась на Юнги и других поваров, готовивших еду. Рюджин выпила три миски супа и целый бурдюк воды, не жалуясь, что это не алкоголь. О её жажде слагали легенды, и голод был не далеко позади.
Что ж, в первую очередь, подумала Рюджин, выходя из леса, нужно отыскать какой-нибудь дом, где Йеджи могла бы отдохнуть, как она того заслуживала.
Ступив на равнину, она обнаружила, что это не так-то просто.
— «О,
Нараки», — выругалась она, когда её встретила наполовину разрушенная Панама.
Чушь, это не имело значения; какой-нибудь дом должен был уцелеть. Она двинулась по равнине по направлению к городу, чувствуя, что ноги слабеют, а голова тяжелеет.
Через арку главных ворот то и дело проходили люди, неся на плечах перемётные сумки и большие мешки. Рюджин гадала, была ли это добыча, которую они собрали на сегодняшний день.
Стройная, миниатюрная фигура бодро вышагивала по широкой улице, направляясь к Рюджин.
— «Хорошо выглядишь», — поприветствовала Рюджин Джису, когда та оказалась перед ней. Бывший лейтенант выглядела так, словно угодила в драку в трактире. — «Что,
Нараки, с тобой случилось?»
— «А Йеджи?» — спросила Джису, игнорируя вопрос Рюджин.
— «Отдыхает», — с горечью ответила Рюджин. — «Вчера вечером она съела немного бульона, но скорее во сне, чем наяву. Я думаю, лихорадка не отступила», — Рюджин опустила глаза в пол, чтобы успокоиться при воспоминании о том, как Йеджи скулила на полуслове.
— «Давай отнесём её в церковь, там мы помещаем больных», — сказала Джису и прошла мимо Рюджин, которая поспешно последовала за ней.
Очень осторожно они вынесли матрас и Йеджи из маленького леса. Несмотря на все их усилия, Йеджи хныкала, и сердце Рюджин сжимали невидимые цепи. Путь до церкви был медленным, и Рюджин была напряжена, как тетива лука, опасаясь, что Йеджи упадет. Кто знал, к каким пагубным последствиям может привести удар по голове.
Психическое оцепенение Рюджин не позволило ей удивиться, увидев, что целые ряды домов превратились в тлеющие обломки, засыпанные пеплом. Вдалеке она могла видеть равнины к северу от Панамы, поскольку дома, которые препятствовали подобному обзору, уже были всего лишь простыми воспоминаниями.
Церковь находилась в юго-западной части города, в четырёх кварталах от илистой гавани. Огромная церковь, торжественная и значительная, возвышалась на пятьдесят метров над городом, покрывая своей длинной тенью несколько домов. Она была темной, сделанной из вулканического камня с тонкой резьбой и изображениями фигур, которых Рюджин не знала и не хотела знать. Она была увенчана крепостными стенами, окружавшими различные купола, стёкла которых светились белым светом, пока светило солнце. Пожар не повредил ни одной части строения.
Внутри Рюджин была поприветствована конструкцией с тремя нефами, одним центральным и двумя боковыми, а сверху она была крыта известняковыми крестовыми сводами. Свет проникал внутрь через витражные окна, на которых были изображены непристойные образы, и отражался от чёрно-белого мозаичного пола.
Ропот и стоны прибывающих раненых эхом разносились по огромному помещению. Скамьи были навалены у стен, образуя небольшие угловатые горы из дерева, а раненых оставляли в центральном нефе. Из восточного монастыря вышли обитатели порочной церкви, монахи, охраняемые корсарами. Хирурги-пираты ходили среди рядов раненых, хмурясь от их разведывательной походки.
— «Я не хочу оставлять её здесь», — сказала Рюджин после того, как опустила матрас на пол.
— «Дай мне минутку, ладно?» — сказала Джису, с наслаждением разминая руки. — «Йеджи тяжёлая».
— «Я не хочу оставлять её здесь», — упрямо повторила Рюджин. Дом божий, кроме её собственного, вряд ли мог принести Йеджи хоть какую-то пользу.
Торопливые шаги прервали то, что Джису намеревалась ответить. К ним подошла испанка, в только что надетом платье, судя по отсутствию на нём складок.
Женщина, должно быть, заметила изменение в позе Рюджин, потому что остановилась и съёжилась. Позади неё появилась знакомая фигура. На лице Черён красовалось многострадальное выражение.
— «Джису, чёрт бы тебя побрал, эта женщина начинает плакать каждый раз, когда я делаю вид, что ухожу», — ворчала она.
— «Мне казалось, я сказала тебе отвести её к Святой Анастасии», — нахмурившись, сказала Джису, когда незнакомка с надеждой посмотрела на неё.
— «Там уже полно пленников», — подчеркнула Черён. — «А она, похоже, хотела прийти сюда».
— «Скажи на милость, о чём ты говоришь?» — вмешалась Рюджин. Какого чёрта эти двое задумали? — «И кто это?»
— «Её зовут Мария», — доложила Черён. — «Джису помогла ей с чем-то, и теперь она прилипла ко мне, как осьминог, по неизвестно какой причине».
Женщина подошла к Джису и настороженно оглядывалась по сторонам. Джису не выглядела обеспокоенной.
— «И это было…?» — спросила Рюджин, глядя на Джису.
Бывший лейтенант сплюнула на землю. — «Какой-то ублюдок пытался воспользоваться ею».
Рюджин шипела. — «Скажи мне, что ты убила его».
— «Да», — с гордостью подтвердила Джису. Затем выражение её лица помрачнело. — «Но это был лишь один из, кто знает, скольких других».
От пришедшего осознания Рюджин сжала руками виски. Боги, бедные женщины. Несмотря на усталость, ей хотелось сделать что-нибудь для всех них, но она знала, что с галеоном было легче справиться в одиночку. Пираты — не её — делали, что хотели, и, если убить парочку, останутся сотни других.
«Мучения, которые я заберу с собой в могилу», — подумала она, побеждённая.
— «Мы ничего не можем сделать», — сказала она, сама того не желая. Не в силах удержаться, она взглянула на Йеджи.
И для неё я тоже не могу ничего сделать. Бури, нет, могу. Я должна разграбить этот город, чтобы удивить её, когда она проснётся.
Что-то внутри Рюджин пискнуло, когда она подумала о слове
«когда», но она проигнорировала это. Пришлось проигнорировать.
Женщина робко спросила что-то у Джису, указывая на Йеджи, и из ответа бывшего лейтенанта Рюджин поняла только «друг».
Эта Мария присела рядом с Йеджи и напряжённо уставилась на неё. Рюджин сделала шаг, намереваясь оттолкнуть её, но Джису остановила её, выставив перед собой руку.
— «Она врач?» — спросила Джису у Черён.
— «Судя по тому, что я видела, когда она умоляла меня проводить её в комнату, думаю, да», — ответила заместитель.
Мария положила руку на сухой лоб Йеджи. На лбу испанки появились мелкие морщинки. Затем она легонько коснулась наложенной шины и задрала ткань на левой ноге. Она поразмышляла, что-то пробормотала, вытерла руку о серое платье и встала.
— «Давайте отнесём её в комнату. Да?» — Рюджин поняла, что она говорит по-испански.
Капитан посмотрела на Джису и Черён. Первая пожала плечами, а вторая лишь ответила пустым взглядом. Рюджин догадалась, что Джису знает немного этого языка, а вот Черён - нет.
— «Наён не может быть весь день занята с Йеджи», — объявила Рюджин. — «Идём», — на ломаном испанском проговорила она: — «Ты поведёшь нас, Мария».
На этот раз Черён помогала Рюджин нести матрас к западному монастырю. Они пересекли сам монастырь и вышли на западную галерею, вдоль которой располагались деревянные двери.
Мария открыла одну из них, петли которой тихо скрипели в протесте, открывая просторную комнату с окном в дальнем конце. С одной стороны в двух шагах от стены стояла кровать с чистыми, аккуратно заправленными простынями. Над кроватью висела система шкивов. Со стороны той же стены была ещё одна дверь, Рюджин предположила, что это дверь в ванную. На конце стола покоилась большая книга. Третья стена была увешана полками, на которых стояли банки с растворами и травами, и деревянными шкафами, из разбитых дверей которых виднелась рваная одежда.
Учитывая, что её обшарили пираты, она была в довольно приемлемом состоянии.
Рюджин отнесла Йеджи и положила её на кровать, где она беспокойно заёрзала.
— «Успокойся, успокойся», — прошептала Рюджин, поглаживая ту часть лба Йеджи, которая не была забинтована. — «Мы больше не будем тебя двигать, расслабься», — Рюджин не знала, говорит ли она с Йеджи или с собой.
Издаваемый Йеджи скулёж не помог успокоить нервы Рюджин.
Она заставила себя отойти в сторону и уступить место для Марии. Испанка подняла стул и поставила его перед кроватью. Она вымыла руки в тазике, закатала рукава и уселась на стул, осторожно снимая уже более чем грязную повязку и раскрыла всё израненное лицо Йеджи.
Запах гипса, горький, донёсся до рецепторов Рюджин, но она едва обратила на него внимание. Её взгляд был прикован к загипсованной ране Йеджи. Это была худшая рана, которую она когда-либо видела в своей жизни.
Не с точки зрения внешнего вида — хотя это было чудовищно, — а с точки зрения того, что имело для неё значение. Именно лицо Йеджи было осквернено таким порезом. Именно Йеджи разрывалась между этой жизнью и судом, проводящим Йонмой.
Именно женщина Рюджин пострадала, и эта рана стала самым страшным кошмаром для неё.
Мария принюхалась, сморщив тонкий нос, к гипсу и, похоже, размышляла, как он пахнет. Она набрала немного в пальцы и помяла. Испанка скорчила гримасу и заговорила, и Рюджин пришлось напрячься, чтобы понять её.
— «Хороший гипс, но простоватый. Он только продлит её агонию, но не поможет побороть её», — затем она перешла к сломанной и шинированной ноге Йеджи. — «Боже мой, и…» — тут она сказала нечто, чего Рюджин не поняла.
— «Что?» — резко спросила Рюджин. — «Неправильно?»
Мария безучастно смотрела на неё, и Рюджин поняла, что она выплюнула слова на корейском. Она вздохнула и настойчиво указала на ногу Йеджи.
— «Неправильно?» — повторила она по-испански.
Женщина кивнула. Рюджин на мгновение задумалась о своём следующем способе общения.
— «Что вообще?» — спросила она, указывая вверх и вниз по ноге Йеджи.
— «Всё», — ответила испанка, и Рюджин пришлось приложить усилия, чтобы не скривиться. О, моя бедная Йеджи. Мария с критическим взглядом осмотрела ногу Йеджи, покачала головой, при этом что-то пробормотав, а затем добавила: — «Шина».
Рюджин проанализировала шинирование, но безрезультатно.
— «Я думаю, что шинирование сделано в спешке», — Рюджин почти вскрикнула, она забыла, что Джису и Черён были там. Черён заговорила. — «Она нуждается в лучшем».
— «Ах, верно. Хорошо», — сказала себе Рюджин, — «Где древесина?» — и снова она говорила по-корейски. Она бы рассмеялась, если бы её нервы не были на грани. — «Древесина?» — повторила она по-испански, обращаясь к Марии.
— «Тут есть», — ответила Мария, жестом указывая на всю комнату, хотя Рюджин предположила, что она имела в виду всю церковь. — «Ищите. Я должна…» — других слов Рюджин не поняла, но уловила замысел Марии, когда та встала и начала копаться в баночках с неизвестными травами и веществами.
— «Да, я буду искать, я поищу», — сказала Рюджин, её слова выходили впопыхах. — «Я ухожу», — и, когда она выходила из комнаты, добавила: — «Идите за мной, вы двое».
Рюджин сделала несколько шагов, а после остановилась, не услышав никаких шагов, кроме своих собственных. Она ссутулила плечи и выдавила из себя: — «Пожалуйста».
— «Так лучше».
<*>
В кладовой, где пахло опилками, валялись деревянные доски, уже готовые к использованию в качестве шины. Рюджин схватила несколько досок, в то время как Джису прихватила веревки, чтобы использовать их в качестве фиксатора дощечек в одном положении, и вернулась в комнату. Она обнаружила, как Мария накладывает новый гипс на рану Йеджи. Женщина уже заканчивала, но Рюджин мельком заметила болезненную темно-красную полосу на месте глубокой раны.
Она отогнала зловещие мысли, которые так и норовили вынырнуть наружу, и подождала, пока Мария закончит. Испанка побольше зачерпнула пальцами густой смеси светло-зеленого цвета. Закончив, она плавно приподняла голову Йеджи — Йеджи нахмурилась, словно от боли, — и обмотала большую её часть бинтом. Испанка вытерла руки тряпкой, когда всё было готово.
— «Теперь нога», — сказала она своим спокойным, глубоким голосом, который, по какой-то причине, передавал Рюджин уверенность.
— «Как ты думаешь, она действительно нам помогает?» — спросила Джису, прислонившись спиной к раздолбанному шкафу.
— «Это так», — сказала Черён. — «Может, она отравила её каким-нибудь снадобьем, пока нас не было».
Что-то подсказывало Рюджин, что беспокоиться не о чем, но она всё равно объявила: — «Если я найду доказательства того, что её проделки привели Йеджи к смерти, я убью её».
Выражение лица Черён не изменилось, но Джису надулась.
— «Я рисковала своей задницей ради неё», — пожаловалась она.
— «Давайте сейчас поможем этой испанке», — сказала Рюджин, кивнув в сторону Марии, которая наблюдала за ними, как сова, пока они разговаривали.
— «Удачи в этом деле», — пожелала Черён, покидая комнату.
— «Я приду позже», — сказала Джису, прежде чем последовать за Черён.
Я для чего сказала «мы», вы, дочки сома.
Через некоторое время на правой ноге Йеджи красовалась более достойная шина, чем раньше, а левая лодыжка была туго обмотана какими-то жесткими бинтами, которые зафиксировали сустав в неподвижном состоянии. Мария спустила с системы шкивов два кожаных зажима и прикрепила ими обе ноги Йеджи, затем подтянула систему рукой и завязала веревку на ножке кровати. Ноги Йеджи были подвешены в воздухе под углом.
Мария любовалась своей работой с довольной улыбкой, и так же поступила Рюджин. Ну, вот это другое дело. Йеджи будет лучше с этим, так ведь? Под крышей, в постели. Верно?
Рюджин сильно потёрла нос костяшками пальцев, пытаясь хоть на мгновение отвлечься.
Мария издала что-то схожее с руганью и постучала ладонью по лбу.
— «В чём дело?» — быстро и решительно спросила Рюджин.
Мария отшатнулась назад и ответила: — «Одежда».
Рюджин посмотрела на рваную и грязную одежду Йеджи. — «Чёрт, я не обратила на это внимания. Так много всего лезет в голову. Слишком много на мой вкус».
— «Пойду что-нибудь стащу», — сказала она по-корейски, не замечая этого, и в спешке вышла из комнаты.
<*>
Тонуть ногами в пепле было всё равно, что погружаться в облако. Странное сравнение, подумала Джису, ведь она никогда не ступала по облаку. Но, несомненно, это было то же самое, что шагнуть по пеплу.
Ах, как это было приятно - немного выпить. Всеобщее давление разгромило волю Моргана, и среди пиратов алкоголь растекался свободно. Когда Юна предстала перед экипажем
«Wannabe» с перемётной сумкой, откуда раздавался позвякивающий звук, Джису не колеблясь присвоила бутылку себе. Мутность от спиртного помогала облегчить дискомфорт от осознания того, что панамские женщины страдают где-то в городе.
С небольшой лопатой в руках Джису копалась в пепле разрушенных домов. Найдя обнадеживающий участок, она сгребала пепел в сторону, а затем просеивала обломки. Это была часть долгого процесса, который заключался в разгребании обломков — по возможности, некоторые из них были тяжелыми, ха-ха — подальше от того, что изначально было домами, затем другая группа, вооруженная лопатами, рылась в пепле на первом этаже.
В центре поиска был любой предмет, который мог представлять хоть какую-то ценность. С чем дела шли не очень хорошо. Мало что уцелело после пожара. Это знали все. Люди, например, нет. Ну, люди не выживают после многих вещей. Почему людской род был таким уязвимым? Умирать от простуды, которая неожиданно ухудшалась, было глупо. Джису согласилась, что удар топором по лицу - нет, но умереть от неудачного падения и сломать себе шею казалось шуткой богов.
Слева от неё раздался шум, похожий на отёл быка. Ну, быки не телятся, но раз уж это был мужчина, издавший этот звериный фырк, то называть его коровой было неуместно. Что это был за мужчина? Да кому какое дело! Джису была занята тем, что с помощью лопаты сгребала пепел в сторону от тех участков, которые выглядели многообещающе. Какие-то сундуки или коробки с драгоценностями, должно быть, уцелели в пожаре — они были сделаны из металла, не то что люди — и оказались в плену гнусных обломков.
После того, как она из любопытства покопалась в груде сокровищ, скопившихся на складе на западном берегу города — сокровищ, которые были собраны к настоящему времени — Джису пришла к выводу о том, что Йеджи была права: в Панаме проживало мало бедных людей. Ни одного дома, обратите внимание, ни одного одноэтажного дома не было видно во всем городе, который она обошла. Два этажа, по крайней мере, о да, и три, и даже четыре, без проблем. Этого следовало ожидать от города торговцев. Чистокровные толстяки сидели за столами из роскошного дерева, сияющего ярче солнца, и подсчитывали, с унизанными драгоценностями пальцами, восьмёрки.
— «Больше денег, чем они смогут использовать за всю жизнь», — сказала Джису. — «Ничего страшного в том, чтобы немного отдохнуть, вряд ли они это заметят. Если им это не нравится, то им следовало бы вложить немного денег в найм большего количества солдат. Рассчитывать на то, что тебя защитят несколько маленьких деревяшек - это глупость», — когда Джису достала лопату, она почувствовала к ней внезапную ненависть. Проклятая бесполезная лопата - от неё Джису получала только пепел и ещё больше чёртового пепла. Она метнула её сторону рухнувшей колонны, и та с лязгом отскочила от неё.
— «Ах, будь ты проклята, женщина!» — крикнул столб.
Столбы не разговаривают, верно? Джису повернулась и увидела мужчину, который был частью «
Wannabe». Его звали… Ну, у него определённо было имя. Которое Джису забыла.
— «Извини», — сказала Джису. — «Я думала, что ты был частью дома. Простишь ли ты меня?»
— «Иди в морскую пучину», — сказал человек, у которого отсутствовал кусочек носа…
Ах, конечно!
— «Коротконосый!» — воскликнула Джису, гордо кивнув. — «Прости, Коротконосый».
Она услышала смех, всё на высоких тонах.
— «Ха! Коротконосый!» — это была Карина. Джису знала это, потому что она была в её поле зрения. — «Радуйся своему новому прозвищу», — сказала она Коротконосому в издевательском тоне.
Черён и Юна смеялись и толкали друг друга локтями, их глаза блестели, хотя Джису не понимала, почему они хотели плакать.
— «О, все вы отправляйтесь в морскую пучину!» — почему он потирал ногу? Кто-то ударил его?
— «Тебе стоит проверить это», — сказала Джису знающим тоном. Она поняла, что они уже закончили проверять это место, которое ранее было домом. — «Ах, смотрите, как хорошо. Мы закончили. До скорого», — и, пошатываясь, она спустилась с облака.
Она схватила перемётную сумку со всем собранным богатством и направилась к складу, не упустив возможность подметить, что улица немного вихляет, как если бы мир был пьян. Плохо дело. Мир не мог напиться по своему желанию, ему нужно было позаботиться о людях.
<*>
Склад был выстроен из камня, изящество которого было омрачено чёрными пятнами, оставленными языками пожара. Он находился на набережной гавани, которая во время отлива была мутной.
Запах дыма, селитры, и то, что они прошли в двух кварталах от места, где они слишком усердно пытали жителей деревни, подкосило опьянение Джису. Небольшой дискомфорт, который она позже определила, как чувство вины, затрепыхался в её нутре. Смеяться, пока женщины страдали, было неуместно.
Она опустошила перемётную сумку в одной из кладовок на складе. Несколько ювелирных изделий - вот и все плоды её многочасового труда. Она утешала себя разговорами о том, что у неё в запасе есть ещё много дней, чтобы увеличить свой конечный заработок.
Она открыла коробочки с украшениями, обнаруживая всевозможные драгоценные камни, вставленные в кольца. Они были прекрасны, но ни один из них не мог сравниться с топазом, который Джису носила в своем кольце. Этот камень был гладким, овальным и напоминал по цвету мёд, еда, которую Джису очень любила.
В большом помещении склада пираты по очереди взвешивали стоимость того, что им приносили. Два француза препирались, пока указывали на картину. Джису остановилась, чтобы посмотреть на неё. В последнее время искусство её интересовало, и эта картина была великолепна. На ней была изображена лесная поляна, а главным героем была рыжеватая лиса, благодушно отдыхающая в траве. Её передние лапы были скрещены, и они купались в жидкости, которая производила впечатление чего-то раскаленного. Джису догадалась, что это был мёд, и это повысило её симпатию к картине. Возможно, она сможет взять её с собой.
Она оторвалась от своих размышлений, когда французы замолчали. Неожиданно один из них достал нож и разорвал картину пополам. Джису выкрикнула проклятие.
— «Нет, вы идиоты!» — воскликнула она. — «О,
Нараки!»
Французы на мгновение нахмурились, затем один из них пожал плечами, схватил разорванные половинки картины, скомкал их в шар и бросил куда попало. Они направились дальше, чтобы проверить сундук.
Джису подняла шар, проклиная французов, и вышла на улицу. Она старалась всеми силами собрать обе порванные части вместе, но это были тщетные попытки.
— «Что ж», — пробормотала она. — «Я куплю такую же, когда вылезу из этого дерьмового места».
Снова приободрившись, насвистывая, она понеслась вниз по гавани. Она чувствовала себя как в Порт-Ройале, попивая насыщенное чёрное пиво, которое там продавали.
<*>
После того, как сменили одежду Йеджи, её накормили говяжьим бульоном. После долгого и разочаровывающего диалога с Марией, который состоял не столько из слов, сколько из указаний и жестов, Рюджин поняла ситуацию с Йеджи.
Лихорадка была вызвана порезом, но, слава богам, Йеджи начала потеть. Оставалось только молиться, чтобы завтра это прекратилось. Если это будет продолжаться ещё два-три дня…
Самое страшное, о чём подозревала Рюджин и что подтвердила Наён накануне, - это потеря крови.
— «Я не знаю, превысила ли она допустимый предел потери крови», — сказала Наён, когда накладывала шину на ногу Йеджи. — «Но если нет, то она была к этому близка».
Рюджин утешала себя мыслью, что не все тела одинаковы. Её Йеджи была сильной. Её Йеджи будет бороться.
Пожалуйста, борись.
Рюджин провела остаток дня, разгребая обломки обугленных домов и перевозя ценные вещи со складов в место за городом, которое Морган обозначил для этого.
Решив, что с неё хватит, она разыскала Черён и спросила, где находятся тела Хиджин и остальных. Через час все они лежали на примитивных кострах. Примитивные, но они делали свое дело.
Выжившие подходили к мёртвым. Они похлопывали их по рукам, ногам, щекам, пока шептали прощальные слова.
— «Ты беспечная одноглазая», — сказала Наён трупу Джихё. — «Хирурги должны оставаться позади до тех пор, пока могут».
— «А она говорила тебе заткнуться», — вспомнила Рюджин. — «Потому что, ну, ты мой хирург».
Наён кивнула, без сомнения, вспоминая подобное. Она что-то очень тихо пробормотала. Рюджин уловила только «верный и достойный друг».
Рюджин подумала, что Йеджи хотела бы быть здесь. Проститься с этими телами, прошедшими через столько битв. Но это был их выбор, все это знали, поэтому оставалось только почитать, как далеко они зашли.
Хосок и Хиджин держались плечом к плечу, их разделяло расстояние в один шаг.
— «Эй, это забавно», — сказала Рюджин, потрогав грубую кожу на их лицах. — «У них обоих на лицах ожоги. У Хиджин, помнится, от зажигательной гранаты».
— «Хосок получил ожоги во время готовки», — прокомментировал Юнги. — «Он был пьян и кинул стакан с маслом в огонь. Иронично, а?»
— «Чересчур», — шёпотом прокомментировала Джису.
Они постояли ещё несколько мгновений, затем отошли и подожгли костры.
Рюджин молча наблюдала, как пламя разгоралось, колыхалось и стихало снова и снова, превращая их в пепел, который морской ветер уносил вглубь острова. Но всё равно было странно осознавать, что она больше никогда их не увидит. Не будет ни совместной попойки, ни пьяного пения в трактире в предрассветные часы.
Мало-помалу члены её экипажа покидали это место, отправляясь отмечать победу. Никто не оплакивал покойников, но не потому, что они не имели значения, а потому, что празднование было способом скорби у пиратов. Или у пиратов Рюджин. Тосты за павших, выкрикивание бессвязных слов, которые должны были быть песнями, - вот как они их поминали. Рюджин слышала, как пели её люди и другие, выкрикивали шутки и глупые истории.
Сколько бы раз она не делала то же самое… но сейчас это было последним делом, которое ей хотелось сделать. Она вошла в разрушенную часть города. Ночь была темной. Смех постепенно стихал, пока и вовсе не исчез, сменившись тишиной и шепотом лёгкого ветерка. Повсюду витал слабый, сладковатый запах пепла.
На восточном горизонте город всё ещё полыхал. Небо рассекали раскалённые кинжалы, и в облаках пылала оранжевая кровь.
Капитан прошла через церковь в монастырь и дальше. Дверь в комнату Йеджи была не заперта, и она молча проскользнула внутрь. Третья свеча горела на столе в глубине комнаты, тускло освещая кровать и мало что ещё.
Ноги Рюджин отказывались двигаться, и ей пришлось бороться с собой, чтобы приблизиться к кровати и опустить руку на грудь Йеджи. Она дышала. Конечно, она дышала! Это было то, что… Ей нужно…
Рюджин плюхнулась на стул, стоящий напротив кровати, и посмотрела вниз, на свою ненаглядную. «’Отдыхает’», — иронично подумала Рюджин. — «Она изо всех сил бьётся на моих глазах, а я не могу ей ничем помочь. Я могу только оставаться здесь, рядом с ней, так близко, как только могу. Если она уйдёт, я хочу, чтобы она знала, что я была здесь до последней секунды. Я знаю, что это глупо, Йеджи, но я надеюсь, что ты поймешь. Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла в подземном мире», — она представила, как Йеджи будет ругать её, когда они вместе получат наказание там, внизу, и тонкая улыбка мелькнула на губах Рюджин.
Это было стёрто при следующем вдохе. К ней вернулось угрызение совести. То, что ею двигала жажда битвы, было глупо. Глупо было не придавать собственной жизни того значения, которого она заслуживала. Втягивать Йеджи в эту дьявольскую затею было величайшей глупостью из всех, порожденных глупостью Рюджин. В какой момент будущее, в котором она и Йеджи будут коротать время за пиратством, бросая вызов Испанской империи, показалось ей хорошей идеей?
Почему она не могла понять раньше, что всё, что ей нужно - это Йеджи?
Рюджин обняла себя и сжала губы, когда её горло сдавило. Вот и всё. Йеджи была её светом; она была маяком во тьме, которой была жизнь Рюджин до этого момента. Тьма, пропитанная кровью, бессмысленной воинственностью, где будущее не имело значения.
Йеджи показала ей, что в жизни присутствует нечто большее, гораздо большее. Она подарила Рюджин любовь, о которой капитан никогда и не мечтала. Йеджи показала ей, что она заслуживает этого. Йеджи осветила всю её жизнь своей улыбкой, словами, жестами, объятиями…
Ослепленная своей верой в то, что ей нужно сражаться, чтобы чувствовать себя живой, Рюджин не ценила этого, как следовало бы. Она имела наглость обещать Йеджи любовь, пока сама стремилась к сражению — лицемерие, которое в этот самый тёмный час ночи, было непокорным.
Она подняла взгляд к потолку, окутанному тенями. И мысленно молилась, не имея возможности говорить: «Боги, я знаю, что не имею права просить вас о чём-то, но позвольте моей Йеджи жить. Пожалуйста, я прошу и умоляю вас. Я дам вам всё, что вы захотите, заберите у меня всё, кроме моей собственной жизни, ведь она нужна мне, чтобы любить Йеджи, в обмен на то, что она останется со мной. Она - мой свет».
— «Не лишай меня моего света», — прошептала она, голос трещал, как расколотое стекло.
Свеча погасла. Рюджин крепко сжала костяшками пальцев переносицу, закрыла глаза, расслабилась на стуле и стала ждать.
Она ждала нового дня. Она ждала, что к рассвету Йеджи станет лучше. Она ждала, когда она начнет выигрывать битву за свою жизнь. Или за… Нет, этого она не ожидала.
Она надеялась, что её глупость не убьёт Йеджи.
