<*>
Рюджин почесала воздух там, где была ее правая рука. Там, где она была раньше, она поправила себя несколько секунд спустя, глядя в пространство, где должна была быть рука. Боги, она могла это видеть. Как будто она видела что-то одним глазом, а другим нет. Это действительно доставляло дискомфорт и вызывало зуд. Она почесала воздух более энергично. Рюджин заставила себя остановиться и отвести взгляд от культи. Теперь она чесалась, но это ощущение чередовалось с судорожной, покалывающей, жгучей болью, как если бы она сунула не-руку в один из этих колючих кустов. Она неизбежно снова посмотрела на повязку, обмотанную вокруг культи. Она сгибала руку, сжимала в кулак… видела и не видела культю. Боги, как это было тревожно. Кто-нибудь, верните ей руку, или пусть эта ненормальная боль прекратится! «Успокойся, успокойся…», — говорила она себе. Она вдоволь наплакалась об одном и том же; пришло время принять это… но как! Её рука, боги, её рука исчезла навсегда, и всё же она была на месте! Дело было не только в том, что она не сможет больше никогда поднять меч, но и во всём остальном, чего её теперь лишили. Как она поможет Йеджи добыть деньги, будучи однорукой? Боги, она была бесполезна… Какая теперь разница? Мы умрем. Чёрт, Рюджин так глубоко ушла в раздумья о другом, что позабыла об этой маленькой детали. Она шла прямо на смерть, вместе с Йеджи и Юной. «При таком раскладе я могу лишиться обеих рук», — размышляла она, переводя взгляд на спящую фигуру Юны в темнице. — «Нет никакой пользы от самых сильных рук, самых быстрых ног, самого проворного ума, если у меня на шее петля». Она сжала кулаки, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Так хотелось покончить с этим. И снова эта мысль: ей следовало наладить отношения с Йеджи гораздо раньше. Наверняка они обе спокойно жили бы вместе, пока процветало пиратство. В таком случае никто бы не искал этих двоих. Тем самым Черён была бы жива и наслаждалась жизнью в том хорошем доме, который они хотели с Юной. Несмотря на то, что Черён последовала за ней в Панаму и обратно. Рюджин не может взять на себя всю вину за её смерть. Как и любой пират, Черён решила сопровождать её, зная, что она может умереть в следующий момент. Тем не менее, её отсутствие причиняло боль. И все же Рюджин скучала по ней. Больше, чем по своей руке. Она помассировала виски, хотя ей удалось сделать это только с одним. Когда она снова погрузилась в состояние оплакивания потерянной руки, то услышала шаги. Она выпрямилась на койке и вопросительно посмотрела на капитана Джеймса, когда он сел на скамейку за пределами её темницы. — «Ты меня понимаешь?» — медленно спросил он. Рюджин фыркнула и закатила глаза. — «Конечно, говнюк», — ответила она. — «В прошлый раз», — сказал Джеймс, не обращая внимания, — «у тебя, похоже, были проблемы с английским». — «Я стала лучше», — просто ответила Рюджин. — «Это хорошо. Скажи мне, ты знаешь, куда мы направляемся?» — «С какой стати ты хочешь поговорить со мной?» Джеймс пожал плечами. — «Пираты, побывавшие там, где побывала ты, отказывались говорить хоть слово. Ты кажешься более… разговорчивой». Рюджин была уверена, что её вечно угрюмое выражение лица ничего подобного не выражает, но настаивать не стала. Она решила ответить на вопрос: — «В первый же городок, который мы найдём в этой вашей империи». — «Вовсе нет», — Джеймс покачал головой. — «Король издал приказ, чтобы все, кто замешан в панамском деле, были доставлены прямо в Лондон». Это привлекло внимание Рюджин. Лондон, столица Британской империи. В другом случае ей было бы любопытно и даже волнительно увидеть такой старинный город, но не в этом. Вы не могли радоваться своей будущей могиле. — «Какая честь», — попросту сказала она, своим тоном восклицая, что это полная чушь. — «На днях я спросил своих людей, знают ли они, что происходит между тобой и Люси», — сказал Джеймс, сменив тему так резко, что Рюджин задумалась, не пропустила ли она что-то. — «Они сказали мне, что раньше вы были злейшими врагами, но теперь вы… возлюбленные! Как вы…?» — «Боги, нет», — выпалила Рюджин, вставая. — «Хватит с меня недоверчивых взглядов людей, когда они видят меня и Йеджи. Меня не заботит, что я идиотка, тупица, бестолочь или сумасшедшая (или все вместе!) из-за того, что люблю её. Я люблю её всей своей гнилой душой, и если кто-то сомневается в этом… если кто-то…» — она подошла к решётке, и Джеймс быстро встал, — «хочет обвинить меня в этом, я убью его», — она ударила по решётке; с нее посыпалась ржавчина. — «Ты хочешь закончить свой вопрос, заполнить палубу своим столь недоверчивым тоном? Потому что будь я проклята, если не вызову Дэйви Джонса, чтобы потопить этот корабль», — она ударила по решётке, на этот раз двумя руками, и закричала, когда вспышка боли потрясла её культю. — «Рюджин!» — услышала она крик Йеджи из её камеры. — «Что случилось?» — это была сонная Юна. Рюджин отвернулась от вскинувшего брови Джеймса, чтобы он не видел её слез боли. Она сжала предплечье и посмотрела на краснеющую повязку. Дерьмо, мягкие ткани снова были разорваны. Послышалось несколько торопливых шагов. — «Успокойся», — сказал Джеймс. — «Ничего не случилось. Кто-нибудь, позовите хирурга… Думаю, рана открылась». Они хотят вылечить меня, а потом повесить, какие странные люди. — «Рюджин, Рюджин, ты в порядке?» — спросила Йеджи, волнуясь. — «Да, дорогая», — заверила её Рюджин, едва удержавшись от бормотания. — «Сохраняй спокойствие». — «Я не знаю, что ты говоришь», — вмешался чёртов Джеймс, — «но, судя по твоему тону, предполагаю, что ничего плохого. В любом случае, Джоанна, мне было ясно, что… ты любишь эту женщину. Я даже не собирался сомневаться в этом. Чувства — это вещь за пределами моего понимания. Как такие существа, как вы, могут чувствовать любовь? Это…» — «Эй, заткнись уже», — сплюнула Юна. — «Или я наложу на тебя проклятие. Или Йеджи убьет тебя собственными зубами». Несмотря на боль, Рюджин улыбнулась, заслышав удаляющиеся шаги. — «У тебя не гнилая душа», — сказала Йеджи спустя несколько секунд тишины. — «С учётом жизней, которые я косвенно разрушила и о которых никогда не задумывалась, я бы так не сказала. Я помогла сровнять с землей целый город, помогла разрушить тысячи домов», — она задумалась, но решила опровергнуть: «И у тебя тоже». — «Это не то же самое», — сказала Йеджи, и Рюджин почувствовала грустную улыбку в её словах. — «Как скажешь, чёртова упрямица», — сказала Рюджин, подходя к решётке. Юна рассмеялась. — «Хотела бы я, чтобы ты видела лицо Йеджи прямо сейчас, Рюджин». «Я догадалась». Йеджи только фыркнула.<*>
Хирург ушёл, оставив Рюджин с новой повязкой, но не оставив ничего от боли. И она сомневалась, что даже самая лучшая мандрагора сможет притупить эту то зудящую, то жгучую боль, которая окружала её культю. Но эй, ныть по этому поводу было бесполезно. День вступал в завершающую стадию, и Рюджин прикидывала, как они её убьют, когда услышала голос Йеджи. -«Рюджин, иди сюда». Рюджин приблизилась к решётке и заглянула через нее, насколько могла. Йеджи что-то держала в руках, но темнота не позволяла Рюджин пролить свет на то, что это было. — «Возьми это», — добавила Йеджи приглушенным, скрытным голосом. Сделать это было довольно непросто, но, привалившись лицом к стене и протягивая руку почти до вывиха, Рюджин взяла предмет. Который оказался… — «Твоя трубка?» — Рюджин повертела её в руках; инкрустация была всё такой же драгоценной, как и раньше. — «Теперь твоя», — сказала Йеджи. — «Я отмечала дни и мысленно следила за ними на всякий случай. Сегодня семнадцатое апреля, Рюджин, моя дорогая. Твой день рождения». Рюджин потеряла дар речи. Неужели Йеджи и впрямь вела счет дней для этого? И она дарила свою трубку, которой так сильно дорожила? — «Йеджи, нет…» — Рюджин облизала губы. — «Но она твоя…» — «Это единственное, что я могу тебе дать», — перебила её Йеджи. По её несколько странному тону Рюджин поняла, что Йеджи хочет её обнять. — «Оставь её себе». — «И ты смеешь говорить, что у тебя гнилая душа», — сказала Рюджин немного сдавленным голосом. — «Моё единственное желание — встретиться с тобой в следующей жизни, но спасибо тебе за это. Я люблю тебя», — сильное желание обнять Йеджи было настолько сильным, что вынудило Рюджин отшатнуться от решётки. — «Пожалуйста, подожди немного», — пробормотала она про себя, сердце сжалось. — «Я тоже люблю тебя, Рюджин», — сказала Йеджи и улыбнулась. — «Как ты можешь быть такой трогательной?» — спросила Юна из темноты своей камеры. — «Серьезно…» Рюджин усмехнулась, хотя внутри она чувствовала тоску.<*>
Устье реки Темзы появилось в окошке камеры Йеджи на сорок седьмой день переправы. Капитану — чего? — приходилось много слышать о знаменитой реке в любом английском порту, который она посещала. Англичане говорили о Темзе с большой гордостью, и Йеджи не раз желала увидеть её своими глазами. Сейчас, когда «Dahlia» входила в неё, ей хотелось просто убежать. Далёкие береговые линии, усеянные холмами, встретили Йеджи, когда судно неслось вдоль реки, вскоре земля становилась всё ближе и ближе, пока она не смогла различить в деталях очертания холмов и ферм. Она видела людей, занимающихся своими делами, и они не удосужились взглянуть на проходящий рядом корабль. Для чего? Наверняка они видели десятки кораблей каждый день, ведь лондонский порт был, пожалуй, самым важным в мире. Несмотря на то, что она направлялась прямо к своей смерти, Йеджи обнаружила облегчение от того, что по обе стороны от неё была суша. Дни напролёт видеть только кажущийся бесконечным океан было скучно и немного пустынно. Это не говоря уже о том, что её камера была сама по себе маленькой. Утешение было недолгим. За то дело, которое они совершили, её собирались повесить. Или отрубить ей голову, так или иначе. «Эй, по крайней мере, я достаточно важна, чтобы доставить меня в сам Лондон», — с горечью подумала она. Путешествие по реке продолжалось ещё четыре дня. На утро пятого, когда Йеджи забралась на опору, чтобы прильнуть к окну, она заметила вдалеке, справа, здания. Сперва появилось много-много фермерских домов с красными крышами и красными амбарами, затем несколько редких деревень и, наконец, дома, смутно напоминающие те, что были в английских колониях в Вест-Индии. Река Темза, широкая, какой Йеджи никогда прежде не видела, разделяла Лондон на две части, и каждая из них была по меньшей мере в тридцать раз больше Порт-Ройала. Несмотря на то, что Йеджи читал об этом городе, она была впечатлена. Ямайский город выглядел хлипкой деревушкой по сравнению с огромными зданиями, которые видела Йеджи. И это несмотря на пожар. Если Йеджи правильно помнила, чудовищный пожар уничтожил часть города в 1666 году. Его называли, что вполне справедливо, Великим лондонским пожаром. Однако пожар начался в противоположном конце города от места, где находилась камера Йеджи, так что не было смысла пытаться разглядеть шрамы от этого события. Йеджи оторвалась от своих пустых, нервных размышлений, когда услышала шаги, спускающиеся на палубу. Она провела языком по золотому зубу. Боги, они уже были здесь. И нет возможности сбежать. Они вытащили сначала Рюджин и Юну, так как они были ближе всего к лестнице, а потом её (не без того, чтобы сначала заковать ей в кандалы руки). Она глубоко вдохнула сладкий свежий воздух, стоя на палубе. Воздух в камере был спёртым. Затем она увидела Рюджин, в лучах солнца. Она была более потрёпанной, чем раньше, но выглядела так же. А Юна выглядела слишком высокой для своей худобы. На обеих были кандалы, как и на Йеджи. «Я должна попробовать что-нибудь, хоть что-нибудь», — решила Йеджи. Она поискала Джеймса глазами и громко заговорила, найдя его: — «Капитан! Я та, кто вам нужен. Эти две женщины мало в чем виноваты…» — «Это ложь!» — Рюджин горячо прервала её. — «Я была её вторым капитаном. Нараки, я управляла кораблем до Панамы». — «Дорогая, чёрт бы тебя побрал!» — сказала ей Йеджи на корейском, голос хриплый. — «Я могу… Осторожнее!» — воскликнула Йеджи, когда её толкнули вниз по железной доске. — «Ублюдок. Рюджин», — продолжила она, когда оказалась на причале. — «Я могла бы спасти тебя и Юну! Ты с ума сошла…?» — «С чего ты взяла», — перебила Рюджин, которая спускалась по трапу, — «что я хочу жить без тебя?» — «Я не имею с ними ничего общего…», — позади говорила Юна мягким тоном. Йеджи не обращала на неё внимания. Она хотела встряхнуть Рюджин, но ей также хотелось обнять её. Когда она решила ответить, ей на голову надели мешок и, схватив за руку, потащили за собой. Она спорила, больше из гордости, чем для того, чтобы добиться чего-то реального. — «Недавно я узнала, что моя жизнь ничего не стоит и никому не принесла добра», — решительно заявила Йеджи по-корейски; её голос звучал приглушенно. — «Единственное, что удерживает меня от того, чтобы назвать её бессмысленной, Рюджин, — это ты. Ты слышишь меня? Ты наполнила её смыслом. Ради тебя я приму всё то, что причинила, ради тебя я приму любую кару от богов, только если они позволят мне снова увидеть тебя. Если это то, что ты чувствуешь…» — «Так и есть», — приглушённым голосом подтвердила Рюджин; по-видимому, она была впереди Йеджи, к большому её облегчению. Йеджи улыбнулась под своим мешком. — «Тогда я понимаю, если ты хочешь умереть со мной». — «Спасибо. Я люблю тебя!» — «Я тоже тебя люблю», — крикнула Йеджи, заработав в ответ сдавливание руки и рычание. Это того стоило. Она переживала множество сожалений, вызванных её преступлениями, но, по крайней мере, они с Рюджин обнажили души друг друга. Они не убили друг друга, Йеджи не позволила гордости удержать её от того, чтобы сотни раз обнять Рюджин. По крайней мере, она не умрёт, сожалея об этом.<*>
Они посадили Йеджи в повозку, вместе с Рюджин и Юной. Причиной недостатка света и свежего воздуха было то, что они ехали в задней части. Знакомые и желанные звуки города вскоре залили уши Йеджи. Купцы торговали своими товарами, дети игриво визжали, кучера перекрикивали друг друга, прокладывая путь по дорогам. Судя по тому, как часто происходили стычки между кучерами, дороги должны были быть очень широкими. Широкие и ровные. На пути к… чему бы то ни было, было немного выбоин. Она обменивалась тихим шепотом с Рюджин и Юной, но большую часть времени царила тишина. Йеджи пыталась подсчитать общее время в уме. К тому времени, когда раздался хлопок кнута и повозка остановилась, прошло едва ли двадцать минут. Их вывели, и Йеджи подверглась грубому обращению. Она снова боролась, демонстрируя своё неповиновение, но отделалась лишь грубой встряской. У неё не было никаких сомнений в том, что если бы она была мужчиной, её бы избили. Скудное утешение. Они вошли куда-то и спустились вниз. Йеджи приложила немало усилий, чтобы уловить хоть какой-то проблеск, но мешковина была слишком плотной, с таким же успехом могла быть и ночь. Поэтому она обратилась к другим ощущениям. Ступени поскрипывали, они были деревянными. В воздухе витал затхлый запах, а вскоре и спёртый. Значит, ещё одна темница. Мешок сдернули, когда она прошла за дверь. Йеджи несколько раз моргнула, её глаз болел. Это была небольшая комната, со столом и стулом по одну сторону, рядом с сундуком, здесь не было окон. Стены были сделаны из камня. Комната, которая предшествовала типичной тюрьме. Парень с видом тюремщика обыскал её, и, будь он проклят, он был тщательным. Парень торжествующе улыбнулся, когда нащупал рукоять ножа в трусах Йеджи. Йеджи только оскалила на него зубы и возрадовалась, когда улыбка парня померкла. Мужчина продолжал обыскивать её, и Йеджи была уверена, что он немного полапал её. Она зарычала на него, и тогда тюремщик был удовлетворён. Его нос был плоским, и Йеджи хотелось приплюснуть его ещё больше. Рюджин более или менее выполнила её желание, ударив мужчину головой. Тот парень тоже лапал её, и когда он поднялся, выполнив свою задачу, нос парня встретился со лбом Рюджин. Йеджи и Юна засмеялись, но это вылилось в проклятия, когда тюремщик ударил Рюджин. — «Освободи меня от этих штуковин», — прохрипела Рюджин, — «и я покажу тебе, как наносить настоящие удары», — она слизала струйку крови, стекавшую с губы. — «Будучи однорукой женщиной?» — хмыкнул парень, схватившись за нос. Йеджи была уверена, что она единственная, кто заметила противоречивость в чертах лица Рюджин. Её возлюбленная плохо справлялась с однорукостью. Должно быть, тяжело потерять такую важную часть тела. Она немного понимала, будучи одноглазой. Остальные тюремщики прикрыли первого, и больше бунтов не было (хотя недостатка в желании не было, заметьте). Йеджи выкрикнула «Эй!», когда повязку сорвали. Ей захотелось почесать рану и болезненный шрам. — «Боже, какая ты отвратительная, Люси», — ухмыльнулся один из мужчин, а его товарищи усмехнулись. — «Отпусти меня, и я оставлю твое лицо в таком же состоянии», — спокойно сказала Йеджи, позаботившись о том, чтобы лампы подчеркнули её шрам и хищный взгляд. Мужчины засуетились, чувствуя себя неловко и более не улыбаясь, и их отправили в темницу. Йеджи дали сменную одежду, явно мужскую, но очень желанную. Другой бы счёл её слишком большой для них, но Йеджи предпочитала термин «мешковатая». Даже Айрин не сумела бы заставить её полюбить платья. Такая вульгарная одежда. «Как странно, что нам дали одежду», — подумала Йеджи, осматривая свою новую камеру. Она была сделана из камня, хорошо освещалась лампами в коридоре и содержала ведро для самого необходимого. Были даже стол, стул и книга. — «Гамлет? Как скучно. Зачем они дают мне одежду, если собираются меня убить? Если только… О, боги, это будет ужасно». Новая одежда означала, что потребуется время для того, чтобы убить её. Ожидание. Было ли что-нибудь хуже, чем ожидание?<*>
Рюджин перестала считать дни, когда прошло три месяца. Она провела всю дорогу, думая о том, что ей придется ступить в Лондон и умереть в течение недели, потому что что тут можно было сказать или сделать? Она была пиратом, она побывала в Панаме, она должна была умереть. Но нет! Конечно, нет. Вот почему она ненавидела порядок городов. Спор за спором, бумажная волокита за бумажной волокитой. Кто в здравом уме захочет жить в такой медленной, утомительной, строгой структуре, как эта? В дворянстве не было ничего простого, да и не нужно было заходить так далеко: купить маленький домик. Вы хотели это сделать? Ну, вы должны были подписать здесь, здесь, здесь и здесь. Потом ждать, пока они оформят эти бумаги — ах, нет, им показалось странным ваше лицо, и они не хотят позволить вам получить тот дом, за который вы готовы заплатить! Хуже уже быть не могло. Однако и она не горела желанием возвращаться в беспорядочную пиратскую жизнь. Недавно она обнаружила, что: моя жизнь ничего не стоит и никому не принесла добра, заявила Йеджи, когда они прибыли в Лондон, и Рюджин была уверена, что Йеджи не могла понять, насколько Рюджин понимает её слова. И всё из-за этой испанки, Марии. Она спасла жизнь Йеджи, одному из её захватчиков. Да, это была услуга, но женщина могла бы оставить свои медицинские навыки при себе, когда увидела, что Йеджи тяжело ранена. Вместо этого она лечила её как могла. Она вернула её Рюджин. Сколько жизней Марий было разрушено едким шагом Рюджин, который она оставляла после себя, грабя деревни? Правда, большинство её целей были другими пиратами, но китайские деревни брали своё. Рюджин просто хотела золота для развлечений и никогда тщательно не задумывалась о последствиях своих действий. Думая об этих людях, она почти назвала свою жизнь «бессмысленной», но только один человек не позволил ей стать таковой: Йеджи. Встреча с ней, встреча с другой душой, такой же свирепой, как её собственная, не позволила Рюджин быть поглощённой сожалением о своих грехах. Теперь ей предстояло умереть — в какой-то момент — вместе с Йеджи, и, честно говоря, она не могла просить большего. Она заплатит за свои грехи здесь, потом в Нараке, и всё вместе с Йеджи. Рюджин страшилась умереть, так и не наладив отношения с Йеджи, и она не только сделала это; она исследовала каждый сантиметр тела Йеджи, десятки раз ощущала тепло её объятий и тысячу раз видела её сияющую улыбку с ямочками-оберегами. Конечно, она хотела бы прожить ещё много лет вместе с Йеджи, но, возможно, Рюджин этого не заслуживает. «И всё же, я бы отдала другую руку, лишь бы это осуществилось», — подумала Рюджин, глядя со своей кровати в камеру Йеджи. Её возлюбленная сидела спиной к ней и смотрела на книгу, лежащую на столе. Эта сцена заставила Рюджин понять кое-что ещё. Откровение было настолько очевидным и в то же время сильным, что заставило её задыхаться. Она встала, коснувшись рукой воздуха в том месте, где раньше была её рука, и подошла к решётке. — «Йеджи, » — позвала она. Не колеблясь, Йеджи встала и подошла к своей решётке. — «Да, любимая?» — «Спасибо, что заставила меня понять, что я сделала неправильно». Глаза Йеджи широко раскрылись, шрам на её лице сморщился от удивления. — «Я чувствую, что принятие этого очистило и немного подготовило мою душу к тому, когда я спущусь», — добавила Рюджин, пожимая плечами. Редко кто произносил такие слова вслух. — «Я поддерживаю её», — сказала Юна из камеры рядом с Рюджин. Камера Йеджи находилась у другой стены. — «Как… неожиданно», — протянула Йеджи, явно не зная, что сказать в ответ. — «Думаю, я могу только довольствоваться тем, что немного помогла вам, ребята. Лучше поздно, чем никогда, верно? Я уверена, что это немного приблизит нас к Нирване. Маленький шаг, но всё это имеет значение». Рюджин гордо улыбнулась. Как же ей нравилось, что её дама умеет так хорошо говорить.<*>
Йеджи желала, чтобы ударила молния и всё закончилось. Потом сожалела об этом — а вдруг вспыхнет пожар? На этот раз ей некуда было бежать. И она действительно ненавидела любой огонь, кроме огня ламп. «Тогда у меня будут проблемы в Нараке, куда я попаду», — подумала она с оттенком веселья. Есть вещи, которые укореняются в наших душах, и язвительный, оскорбительный юмор пиратов навсегда останется с Йеджи. Она вела счёт дням, но проснувшись одним утром, ужасно сбитая с толку цифрами, окончательно забылась. Это произошло, когда она пробыла там семь месяцев. Я думаю. Боги, не было причин так долго ждать! Ни одного дня Йеджи не просыпалась без чувства глубокой тревоги. Будет ли это сегодня, гадала она, просыпаясь, и никогда не испытывала спокойствия. Потому что с наступлением ночи вопрос сменялся вопросом: будет ли это завтра? Она жила в постоянном напряжении, как если бы её взяли за руки и за ноги и тянули за пределы человеческих возможностей. В конце концов, она прочитала «Гамлета», хотя мало что поняла. Он был написан слишком замысловато, в каждом предложении встречались незнакомые Йеджи слова, от которых у неё разболелась голова. Было бы не странно, если бы это был способ пытать умы заключенных. Иногда она подслушивала сплетни охранников, но это были сплетни, не связанные с приговором Йеджи. О том, что пекарь на улице Харт переспала с портным из соседнего дома, и об этом знали все, кроме мужа пекаря. Что в случае с реконструкцией в Лондоне, всё ещё всё идет гладко. Они были похожи на Айрин и её девочек, и сравнение было настолько подходящим, что заставило Йеджи рассмеяться. Единственной важной сплетней, которую она слышала, было то, что Генри Морган прибыл в город, хотя это было много дней назад. Его приговор обсуждался, и тем временем капер разгуливал по городу, как обычный горожанин. Йеджи догадалась, что те же люди, что обсуждали приговор Моргану, обсуждали и её. Но все её попытки выудить у стражников больше информации заканчивались лишь презрительным взглядом и плевком. Ожидание поджарило её нервы. Она задыхалась каждый раз, когда открывалась дверь, а сны слишком часто мучили пожары и треск досок. Её сердце замирало, когда она слушала отдаленное звяканье кандалов. Какой позор видеть себя, Йеджи Разрушительницу Торговцев, опустившуюся до такого. Но самым главным позором было то, что единственным желанием Йеджи было ещё раз увидеть Солнце.<*>
Юне не было бы так скучно, если бы её сопровождала Черён. Бывший наблюдатель закрыла глаза и произнесла короткую молитву за душу своей подруги и почти сестры. Она делала это всякий раз, когда вспоминала о ней. Чувство юмора Черён было таким же, как у Юны, и они разделяли много мыслей, настолько много, что Юна действительно считала её своей давно потерянной сестрой. Знаешь, если бы мне нравились женщины, я бы забрала тебя, — несколько раз шутила Черён, а Юна смеялась и отвечала, что согласна. Но на самом деле, имея такую подругу, никто не нуждался в партнере. «Я снова стану мрачной, если буду думать о ней слишком много», — подавленно подумала Юна. Они говорили, что не нужно привязываться к друзьям, когда ты пират, но Юна считала, что они могут засунуть это правило туда, где не светит солнце. Хотя она понимала, почему это правило существует. Чтобы избавить тебя от боли, когда эти друзья умирали, потому что это была иная рана, чем та, что от стали. Рана, которую нельзя было ничем заполнить или зашить. Это была она, внутри которой всё сжалось от тупой боли, когда она думала о Черён. Но какой смысл жить, без возможности хоть раз испытать любовь? Только посмотрите на этих двух женщин, Йеджи и Рюджин. Каждый день они подолгу разговаривали друг с другом, и большую часть времени с Юной. В этом подземелье были и другие заключенные, но единственными, кто не казался на грани безумия, были Йеджи и Рюджин, не считая самой Юны. Иногда, на короткие мгновения, Йеджи казалась счастливой, болтая с Рюджин, и Юна ощущала частичку этого счастья. Она чувствовала его, когда веселилась с экипажем «Wannabe». Юна без колебаний поклялась, что те люди и люди Йеджи испытывали гораздо более чистое и настоящее счастье, выпивая и играя вместе, чем купаясь в золоте. Это было видно в их лицах, в их смехе. С Йеджи случилось нечто большее. Юна сотни раз видела счастливое лицо своего капитана, когда они захватывали добычу, но то счастье меркло перед этим, перед тем, которое переполняло капитана, когда она была с Рюджин. Это отразилось и на лице Рюджин, что подтвердила и Черён. Потому что эти двое были повторяющейся темой в «Wannabe». Все были удивлены тем, что они стали возлюбленными, но совсем не были недовольны. Люди хотели, чтобы они были друзьями, союзниками, но у этих двух женщин вышло нечто лучшее: переплетение сердец. Так кто же остановит «Wannabe», с умом Йеджи и грубой силой Рюджин? Никто. Именно поэтому так много людей отправились на «Wannabe», когда пришло время. Именно поэтому многие дошли до Панамы. Потому что они были уверены, что Йеджи и Рюджин приведут их к победе. Возможно, это просто впечатление Юны, но она сомневалась в этом. Ей пришлось прикусить губу, вспомнив, что большинство из них погибли. Черён и Джису превратились в пепел. Карина тоже. Боги, Юне нужен был свежий воздух, чтобы не размышлять о стольком дерьме.<*>
Йеджи разговаривала с Рюджин и Юной, когда открылась дверь. Изучив манеру поведения охранников, Йеджи сразу же поняла, что они вошли в неположенное время. — «Отойди от двери», — прорычал парень, стоявший перед камерой Йеджи. Йеджи медленно отступила, думая, сможет ли она вырубить его или свернуть ему шею, но это было крайне сложно. Даже если она скоординируется с Рюджин и Юной, чтобы убрать охранников, куда они пойдут? Им пришлось бы выбираться из здания, и их искали бы по всему Лондону. И, эй, Йеджи было легко опознать. Её снова заковали в кандалы и надели на голову джутовый мешок. «Итак, день настал», — подумала она, когда её вытолкнули из камеры. — «Как долго мы здесь находимся? Мне кажется, что год — это слишком мало». Она поднялась, опираясь одной рукой, по лестнице. Её больная нога неприятно ныла. Ей казалось, что они идут по другому пути, чем когда её заперли, но после столь долгого времени эти воспоминания были размытыми. Она шагнула за дверь, и свежий воздух ударил по её телу. Йеджи с нетерпением вдохнула воздух через мешок. О, свежий воздух, свежий воздух. Ещё одна конная повозка. Вместе с ней в неё забралось ещё больше людей. — «Рюджин? Юна?» — «А вот и мы», — ответила Рюджин. Йеджи выругалась, когда они ударили её по руке. — «Не говори на своем языке», — проворчал мужчина, тот самый, который заковал Йеджи. — «Ты бы предпочёл, чтобы я делала это на твоём, сын сома?» — прохрипела Йеджи по-английски. Ещё один удар, по больной ноге. Мешок скрыл сморщившуюся Йеджи, но не её крик. — «Я бы предпочёл, чтобы ты вообще не разговаривала», — ответил охранник. — «Лучше бы ты не бил её в… Чёрт бы тебя побрал!» — крикнула Рюджин после тяжелого удара. Йеджи стиснула зубы и сжала руки. Ей не терпелось увидеть, как хорошо работают кандалы в качестве удушающего инструмента. Поездка заняла около получаса. Телега останавливалась, там обменивались словами, а потом поездка возобновлялась. Йеджи стала подпрыгивать на каждой кочке, телега тряслась. Ропот. Казалось, их было сотни, а когда они приблизились к источнику звуков, они словно сплелись в единый шепчущий, взволнованный голос. «Зрители моей смерти», — поняла Йеджи. По крайней мере, их было довольно много, что удивило её. Её известность оказалась больше, чем она думала. Повозка остановилась, и её подтолкнули, чтобы она вылезла. Споткнувшись, Йеджи очутилась лицом на травянистой земле. Она громко выругалась и, извернувшись от руки, пытавшейся ей помочь, встала на ноги. Шорох толпы теперь напоминал грохот. С Йеджи сняли мешок, и боль пронзила её глаз от внезапной ясности. Глаз заслезился, слезы хлынули из обоих глазниц. Йеджи потерла глаз и несколько раз моргнула, в то время как вокруг неё слышались жалобы Рюджин и Юны, и стражники что-то лаяли на них. Затем Йеджи огляделась. Они находились на огромной площади, ровной, за исключением небольшого холма на заднем плане. Перед Йеджи был установлен широкий эшафот; трава под ним была мертвой, а земля — грязной от мусора, который осужденные оставляли после смерти. Охранники образовали барьер между эшафотом и толпой, поэтому Йеджи не могла их хорошо разглядеть. На вершине эшафота стояли несколько охранников и изящно одетый мужчина определенного возраста, держащий книгу с театральным благоговением. «Всё, что угодно, чтобы разжечь эмоции толпы». — «Сегодня был вынесен приговор трём пиратам», — начал человек с книгой впечатляюще властным голосом для того возраста, на который он выглядел. — «Главное преступление, за которое они сегодня здесь — это пиратство, но также над их головами висят следующие преступления: убийство, вымогательство, шантаж, пытки, управление кораблями без соответствующей лицензии, хищение бесчисленного имущества, ношение огнестрельного оружия и оружия без соответствующего разрешения, публичные непристойности…» — «Ха», — фыркнула Рюджин, а Йеджи выдала полуулыбку. — «…уклонение от уплаты налогов и бесчисленные оскорбления в адрес Бога», — закончил маленький человек. Реакция толпы заключалась в перешептывании между собой. Возможно, Йеджи была сумасшедшей — она бы не удивилась, просидев взаперти так долго, — но они не выглядели очень восторженными. — «Пусть осужденные женщины поднимаются наверх», — приказал мужчина несколько секунд спустя, и Йеджи подтолкнули вверх по ступенькам к её смерти. Она была совсем ослабленной, так как после этих нескольких шагов у неё перехватило дыхание. Сердце колотилось в груди, пот лился ручьями. Оказавшись наверху, Йеджи была удивлена — и не очень приятно — увидев там Джеймса. Она оскалила на него зубы, а затем оглядела толпу. Мужчины, женщины, дети, старики — здесь были все. И их были сотни. Они заполонили всю площадь, кроме отгороженного стражниками участка, внутри которого стояла Йеджи. Тысячи глаз были сосредоточены на ней, пока они вели её к месту. Сердце Йеджи колотилось в горле. Она посмотрела на Рюджин, стоящую рядом с ней, и на Юну. Рюджин бросила на неё торжественный взгляд и почти незаметно улыбнулась. Йеджи ответила ей тем же, стараясь не думать о том, какую жизнь она хотела бы прожить с ней. Стараясь не думать о своём желании увидеть Рюджин с морщинами, уже старой, но с таким же голосом, как всегда. Йеджи не заслуживала этого, она понимала это, она признавала это, но… она хотела этого. Она жаждала этого. Но её преступления настигли её. От них было не убежать. Они накинули петлю на её шею — тугой узел, который не мог не сломать ей шею, когда они опустят двери ловушки. Она заметила неподалеку мужчину, что нахмурился. Он что-то сказал своему товарищу, и тот кивнул с задумчивым выражением лица. Он подтолкнул следующего человека, и так повторилось несколько раз… — «Итак», — начал маленький человек с книгой, — «мне больше нечего добавить…» — «Минуточку!» — крикнул кто-то из толпы. — «Я узнаю этот взгляд женщины». — «Он похож на орлиный!» — крикнула женщина. Йеджи увидела возможность, и будь она проклята, если не попытается. — «Меня зовут Люси!» — крикнула она, и толпа затихла. — «Мои враги, испанцы и французы, знают меня как Люси Разрушительницу Торговцев, потому что они никогда не убегают, когда я обращаю на них свой взор!» Удивленные разговоры начались ещё до того, как Йеджи закончила говорить. Они указывали на неё, и восторг при виде пиратов, которых собирались повесить, сменился менее восторженными лицами. — «Никто не говорил нам, что повесят одного из наших!» — кричали некоторые. — «Зачем её вешать, если она враг проклятых испанцев?» — спрашивали другие. — «Молчать! Молчать!» — кричали стражники. — «МОЛЧАТЬ!» — кричал человек с книгой. — «Пиратство должно быть наказано, несмотря ни на что!» — «Я БЫЛА В ПАНАМЕ С МОРГАНОМ!» — крик Йеджи заставил дрожать её трахею и полностью заглушил крик глупого человека с книгой. — «Я ПОРАЗИЛА СЕРДЦЕ ИСПАНЦЕВ, И ВОТ КАК МНЕ ЗА ЭТО ПЛАТЯТ!» Йеджи слишком нервничала, чтобы улыбнуться противоречию, наводнившему толпу. Джеймс выглядел потрясённым, охранники смотрели на Йеджи и компанию. — «Хватит!» — крикнул один из палачей. Он подошёл к рычагу, который должен был заставить дверь-ловушку исчезнуть под ногами Йеджи. — «Пусть Бог…!» — его прервал ботинок во рту. И ещё больше вещей падали вниз. Ботинки, скалки, шляпы, палки. Как дождь самодельных стрел, предметы попадали в охранников на эшафоте, Джеймса, охранников внизу, маленького человека, Йеджи, Рюджин и Юну (хотя в последних плохо целились). Толпа была в шаге от того, чтобы превратиться в банду, потому что нормальные люди хранили в своих сердцах неприязнь к тем, с кем они воевали не так много лет назад, и знать, что они повесят ту, кто причинил испанцам вред, который не могли причинить они, было просто оскорбительно. Йеджи очень хорошо использовала эту ненависть. Она кричала, что это несправедливо, что её должны убить за её услугу (а это было не так, пока это не пришло ей в голову прямо там и тогда), и что их одурачили, потому что она догадалась, что её пребывание в городе было секретным, и что казнь будет сюрпризом. «Так оно и было», — подумала Йеджи, наблюдая за тем, как первый ряд грозится вступить в схватку со стражниками. Сюрприз для человека с книгой, для ублюдков, которые так долго обсуждали её приговор. Затем Джеймс подбежал к ней и снял с неё веревку. — «Что ты делаешь?» — потребовал стоявший рядом палач. У него текла кровь из одной брови. — «Тебе не позволено…» — «Убей эту женщину», — перебил его Джеймс, — «и ты развяжешь ад, поверь мне», — и он потащил Йеджи прочь. — «Рюджин, Юна», — спросила Йеджи, когда Джеймс толкал её вниз по лестнице. — «Иду», — ответил Джеймс. Он дал ей последний толчок, от которого Йеджи упала на траву, болезненно, и поднялась обратно. Они посадили трёх женщин обратно в повозку — на этот раз без мешков — и она быстро отъехала. Прошли долгие минуты, прежде чем крики толпы стихли, и Йеджи посмотрела на улицу, которую они оставляли позади, охваченная облегчением. Но и отвращением. «Они поддерживают такого человека, как я», — думала Йеджи, — «только потому, что мой вред не был направлен против них. Кто же хуже, я или они, что оставили меня в живых?» Невинные люди поддерживают уничтожение других невинных жизней. Хаос и бессмысленность не ограничивались пиратством. Они были повсюду.