*
Арсений просыпается с чугунной головой и отвратительным настроением и привкусом во рту. Не блюёт, но так хочется проблеваться от того, насколько он жалкий. Он пьёт воду, запивая таблетку от головной боли. Пакует чемодан, не зная, на сколько едет*
Арс прилетает в аэропорт Шарля-де-Голля и берёт билет на пригородный поезд до Северного вокзала. Благо, в терминале есть и английский язык, но он что, зря что ли начал учить французский и прочитал «Маленького принца» в оригинале? Строит на телефоне маршрут до своего отеля, покупает с десяток билетов на метро. По пути он пытается не заблудиться и переходить на другие ветки в нужных местах, не путаясь. Метро необычное, разительно отличается от московского и питерского, пахнет в переходах, мягко говоря, не очень, но ему всё равно, это совсем не важно сейчас. Его станция — «Pereire – Levallois», жёлтая ветка. Он запомнил. (Нет). Париж встречает его дождём. Пахнет свежестью, ранней весной, и может быть, совсем чуть-чуть свободой. Улочки и дома столицы радуют взгляд, притягивают внимание, и тянет только улыбаться и вдыхать запах выпечки и блюд из кафешек и ресторанов. Арсений катит свой чемодан до отеля, сверяясь с навигатором и оглядывается вокруг, запоминая маршрут до метро. Подключаясь к местному вай-фаю, Арсений видит десять пропущенных от Шаста и кучу сообщений от него же. Арсений 13:45 Арс, блять 14:11 Поговори со мной 15:03 Что случилось? 15:47 Пожалуйста 16:39 Давай я приеду? 18:56 Ты же в Питере? 20:00 Я приеду 20:01 Арсений готов завыть от отчаяния. Но он лишь смахивает все оповещения вверх, игнорируя звонки и смс от остальных. Завтра он купит французскую симку и позвонит Серёже и всё ему объяснит. Не всё, конечно, но хотя бы то, где он находится. Он не хотел подводить ни ребят, ни зрителей, ни рекламодателей, но он больше не мог. Всё ещё не может. Впервые за тридцать девять лет жизни Арсений выбирает себя. Его хватает только на быстрый душ. Затем он валится в кровать. Ноги гудят. Он устраивается поудобнее, закрывая глаза и почти что мгновенно засыпая. Он первый раз за долгое время не думает ни о чём. Блаженная тишина, прерываемая лишь звуками от окна.*
Они сидят в кафе на Монмартре. Арсений смотрит на Антона и не может не улыбнуться. Вот он — рядом сидит, руку протяни. Уплетает круассан. Кудряшки смешно подрагивают в такт его движением. Арс не может насмотреться. Антон такой красивый. Такой уютный в светлой рубашке в клетку, с цепочкой из бисера, браслетами и кольцами почти на каждом пальце. Руки уютно выглядывают из-под длинных рукавов на костяшках. Он что-то рассказывает оживлённо, жестикулирует и фырчит. Глаза блестят. Он смотрит прямо в лицо Арсения, следит за его реакцией. А Арсений не слышит даже, что Антон говорит. Упустил нить разговора, залюбовавшись. В один момент к нему возвращаются все звуки — стук чашек и вилок, оживленного города, голоса Шаста. — И вот, представляешь, она мне говорит, мол, нужно к 17-му закончить съёмки, в эфир передача выйдет 30 мая… — Антон останавливается, заметив, что Арс уставился в одну точку. — А-арс! Ты чего? — А? — он даже вздрагивает от неожиданности. — А? — зеркалит Шастун. — Да ничего, задумался просто. Ему хорошо от того, что Шаст рядом. В носу нестерпимо начинает щипать. — Арсений, — Антон берёт обе его руки в свои и пристально смотрит в глаза. — Послушай меня, внимательно, — он серьёзен, как, кажется, никогда. — Я давно тебе хотел сказать. Как несколько лет уже. Но я боялся, а зря. Думал, что невзаимно у нас. Что мне симпатия с твоей стороны показалась. Я… — он прочищает горло, — Я… Арсений просыпается. Вскакивает на кровати, словно вынырнув из воды, хватается за голову руками и тяжело дышит. Встаёт, от злости посильнее откинув одеяло и идёт принимать контрастный душ, чтобы забыть этот сон как самый страшный. Смыть воспоминание о лучистой улыбке Антона. Этого просто не может быть. Этого никогда не случится. Это лишь игра его воображения. А так хотелось бы, чтобы каждый миг стал реальностью. Чтобы щёлкнул пальцами — и Шастун здесь, с ним. Арсений берёт в руки телефон, а там опять куча звонков. И сообщения. Открой дверь 02:07 Арс, блять 02:07 Я вызову ментов 02:09 Я поставлю на уши всю лестничную клетку 02:10 Клянусь 02:11 Только открой 02:13 Ты не в Питере??? 02:23 А где ты, блять? 02:23 Мне Лада сказала 02:24 Пиздец 02:24 Ну и хуй с тобой. 02:25 Ого, даже с точкой. Хуй с тобой, Антон. Он отбрасывает телефон чуть ли не в стену, злость накрывает его с головой. Он хочет, наплевав на всё, позвонить Шастуну и послать его нахуй самолично. А ещё высказать ему всё, что думает. Но он всё равно надевает его вязаную кофту. Арсений любит издеваться над самим собой. Да и как вещь сделает ему больно, если и так давно уже болит в груди? Он спускается в вестибюль на завтрак. Отель небольшой, но уютно обставленный, стильный. Ему приносят круассаны, и он совершенно не вспоминает о сне. Карма — та ещё сука. После Арсений покупает себе новую сим-карту, криво изъясняясь с продавцом на ломанном французском. Сразу же звонит Матвиенко. — Серёж? — гудки прекращаются, и Арсений закусывает губы от волнения. — Хуёж, — он походу сразу его узнаёт, — Это что за номер? Ты откуда вообще звонишь? Ты долбоёб? — засыпает его вопросами Матвиеныч. — Мой новый, из Порижу, нет, хотя, да. Ещё вопросы? — Порижу? Ты во Франции? Пиздец, — на том конце провода тяжело вздыхают. — А что у нас тур, съёмки, реклама? Тебе похую? Ты чем думал? — Серёнь, — Арсений пытается охладить пыл лучшего друга, — Мне надо было. Всё ещё надо. Я ненадолго, вернусь скоро. Наверное. — А что случилось-то вообще? — Я как сам соберусь с мыслями и сам с собой обмозгую, то обязательно тебе расскажу, хорошо? Обещаю. — Стас готов тебя разорвать. Но я что-нибудь придумаю. — Спасибо, друг. Как там Шаст? — Да пиздец, он, как ты сообщение прислал, смотрел в телефон несколько минут, не двигаясь, потом резко встал и ушёл, сильно хлопнув дверью, — Серёжа зависает, внезапно поняв кое-что, — Подожди, «как там Шаст»? Ты серьёзно? Это из-за него всё? Охуеть. — Нет. Ну то есть, да, но… — его перебивают. — Даже не хочу слышать. Он сегодня в офис пришёл злой, как собака, не разговаривает ни с кем, огрызается и с синяками под глазами страшными. Ты знаешь что-нибудь об этом? — Он ко мне на квартиру ездил вроде. Естественно, никто ему не открыл. Только ты не говори ему, где я, пожалуйста. Никому не говори. Только ты знаешь. Так и должно оставаться. — Ну и кашу же ты заварил. Ты же меня знаешь, я могила. Не натвори только большей хуйни, Арсюх, я тебя прошу. — Не обещаю, — Матвиеныч смеётся, и Арсению становится немножко легче. Хоть он его понимает. — Ну, пока? Я ещё позвоню потом. — Оревуар, амиго. — Это испанский. По-французски будет «ами», Сергуль. — Мне похуй. Всё, бывай. Серёжа бросает трубку, и Арс решает отправиться на Монмартр, ну не зря же он ему приснился.*
За неделю Арсений обходит все самые известные места в городе. Обедает в ресторанах, гуляет целыми днями, ходит в торговые центры и музеи, на выставки, даже забредает в кино. Удача на его стороне, и он даже попадает на выступление Людовико Эйнауди. Он вспоминает их моменты с Антоном. Я. Тебя. Очень. Сильно. Люблю. А ещё он вспоминает его взгляды, пронзительные и нежные; улыбку, адресованную только ему; Антона, который в приступе смеха бежит к нему и утыкается в плечо. Он бродит по Люксембургскому саду, залипает на воду в фонтане, садится на зелёненький стульчик, положив ноги на другой и представляет, как они сидят рядом, держась за руки, и не разговаривают, но им очень уютно, потому что всё сказано касаниями. Арс, ты прекрасен. Он вспоминает то, как Антон его ловит каждый раз на «Куклах», дышит в шею, бьёт по ногам, показывая, как делать не надо, но как будто бы это приносит ему удовольствие, как будто бы ему нравится это делать. Ведь он — единственный, кому можно, единственный, кому Арс позволяет. Арсения самого ебашит с этих действий. Что творится у него в голове? Я вообще мечтаю оказаться в этом мире, мне кажется, это какая-то прекрасная планета, где всё непонятно. В галерее Лафайет Арсений снуёт по этажам, пытаясь найти прикольные шмотки, и совершенно не представляет, как они с Антоном тянули бы друг друга в разные стороны, ведь, «Зырь, Арс, какие колечки, пошли, поможешь мне выбрать» и «Антон, иди сюда, смотри, какие джинсы с дыркой на обеих коленках, я сейчас померяю, тебе нравятся, давай возьму?». После того, как они бы с целым ворохом пакетов вышли из магазина и сели на площади рядом без сил, они бы ещё два часа смотрели, как афроамериканцы танцуют брейкданс. Добавили бы себе кучу музыки из их репертуара, отдали бы им всю наличку и, может быть, даже обменялись контактами, чтобы обязательно посмотреть на их выступление в следущий раз. Я таких, как он, никогда не встречал, и думаю, никогда и не встречу. Он вспоминает поддержку Антона, немую и не только, когда он аж вибрирует от того, что Арс ведёт своё шоу. Он искрится, скачет, смеётся заливисто, почти забирает у мужчины бразды ведения передачей, но видит в глазах радость, гордость и …нежность? И позволяет. Всё позволяет. Ему — что угодно. Арсений прогуливается вечерами у Сены, останавливается на золотом мосту Александра III, фотографируется, доходит до Эйфелевой башни и, смотря на переливающиеся огоньки и одинокий луч, думает, как было бы охуенно, если бы в этот момент Антон притянул к себе за подбородок и нежно поцеловал, накрывая щёки большими ладонями. Он самый неожиданный человек. Он вспоминает сотню видео из интернета, потому что себе и своим глазам не верит, где Антон смотрит на него, долго, облизываясь, следя за каждым словом, смеётся в нужных и ненужных местах, залипает, открыв рот. Арс иногда думает, что тот был бы не прочь его сожрать. Как будто бы, блять, он был бы против. В Лувре и музее д’Орсе Арсений задаётся вопросом: ходили бы они по залам вместе, прижавшись друг к другу и обсуждая каждую картину, фреску и статую? Или разошлись бы, а потом, сидя в ресторане, рассказывали о впечатлениях, перебивая друг друга? Арс думает, что первое, но его бы устроил и второй вариант. С Антоном его бы устроил любой ход событий. Откуда ты такой, конечно… Антон зачастую пресекает нападки в сторону Арса. Но иногда сам стебёт, перебарщивая, всегда потом извиняясь за подъёбы и говоря, что ни в коем случае не имел в виду то, что порой вылетало из его рта. Арсений никогда не отвечает, зная, что Шаст лишь шутит. Красивые места Питера — машина Арсения. Гуляя по Монмартру, Арсу хочется думать, что Шаст фоткал бы его у каждого прикольно разукрашенного домика, у «La Maison Rose», у «Lapin Agile». Они бы сто процентов заказали бы себе столик в «Мулен Руже», ибо после того, как они сами выступили на «сцене кабаре» на моторе с Витей и Айдаром, грех не воспользоваться такой возможностью и увидеть, как танцуют настоящие профессионалы. Им бы понравился квартал красных фонарей? Скорее всего — нет, а вот небольшая розовая баскетбольная площадка в Пигале — да. Арсений бы снял видос, как Антон играет в баскетбол с местными и туристами. И сам бы поиграл тоже. Да, ты самый лучший. Каждый вечер Арс бегает, пытаясь забыть об Антоне, не думать о нём так много, но понимает, что думает о нём постоянно. Арсений наконец мирится сам с собой. Ой ли? Спустя семь лет он всё ещё не отпустил его. Антон постоянно в его мыслях и прогнать его из головы не представляется возможным. Арс уехал, надеясь не то чтобы забыть, нет, за такое короткое время это невозможно, но решить, что делать. Он обещает себе, что поговорит с Шастом сразу же, как приедет в Москву. Признается ему. Пропади оно всё пропадом. Что он теряет? Его дружбу? С него хватит, они могут остаться коллегами и контактировать только по работе. Что потеряет Антон в случае, если у них всё взаимно? Иру? А так ли сильно он её любит? И любит ли вообще? Это и другие загадки человечества.*
С Серёжей они переписываются иногда, и он узнаёт, что Антон бухает. Долго, вот как раз почти неделю, что Арс в Париже. По словам Матвиенко он выпытывал у него местонахождение Арсения, истерил, угрожал, шантажировал, даже плакал ему в плечо. А точно ли Арсений уверен, что Шастун к нему ничего не чувствует? Так реагируют на уезд коллеги? Друга? Он не знал, что Антон так ценит их дружбу. Он всё ещё игнорирует его сообщения и звонки, даже не открывает их, но после того, как Серый говорит о недельном запое, пишет, чтобы тот прекращал и не вёл себя, как подросток. Антон отвечает в течение пяти минут. Это Я веду себя, как подросток? 23:00 Охуеть 23:00 Ты такой пиздун, Арс 23:01 Я перестану пить, только скажи мне, где ты 23:01 Пожалуйста 23:04 Он знакомится с несколькими парижанами, они гуляют вместе и приглашают его поехать к Средиземному морю. Добрейшие люди, ну а кто он такой, чтобы отказываться. Не надо думать о жилье, ведь у новоиспечённых друзей есть своя квартира. Он надышится морем, солью и ветром, вернётся в Россию и разберётся с тем, что нахуевертил. Я теюя ненавизжу 03:57 А я-то как ненавизжу, дорогой, не представляешь.*
В поезде в Монпелье Арсений наблюдает за пейзажем: горы вперемешку с лесами и жилыми домиками, уютно устроившихся посреди вспаханных полей. Он буквально приклеивается к окну, не слыша, о чём разговаривают французы, так любезно предложившие ему пожить с ними. Поезд скоростной, ехать часа четыре, сидение удобное, на душе спокойно, поэтому Арс, разомлев, в каком-то секундном порыве пишет Антону.А я вот еду в Монпелье 12:30
Он блокирует телефон, думая о том, какой он жалкий. Не смог удержаться и написал ему. Чтобы что? Чтобы тот прилетел к нему в эту самую Францию? На крыльях ненависти? Он же Серёже сказал, чтобы о его местоположении никто не знал, и сам же нарушил свою просьбу. Подрагивающими руками Арсений хватает гаджет, заходя в приложение и удаляя сообщение для обоих абонентов. Благо, в Телеграме это можно делать. Прошла всего минута с отправки. Арсу очень хочется, чтобы Антон этого сообщения не увидел. Оно должно сразу исчезнуть с уведомлений, если что-то не затупит, и оно не останется на экране блокировки. Если Шаст не сидел в это время в телефоне и не видел всплывающий баннер. Господи, какой же он дурак.*
В южном городе Франции уютно, туристов поздней весной почти нет, и гулять по его улочкам — сплошное удовольствие. На главной площади города Комеди иногда устраивают танцы и пения, и Арсений любит наблюдать за людьми, наслаждающимися жизнью, проживающими каждый момент. Кажется, у них совершенно нет забот и проблем, так они самозабвенно отдаются музыке и широко улыбаются. Он заглядывает, кажется, за каждый угол старого города, суёт нос в местные магазины с одеждой, которых нет и не будет в России, каждый день заходит в книжный-кафе, заказывая латте и булочку с шоколадом, потому что питает к ней любовь бóльшую, чем к знаменитому французскому круассану. Триумфальная арка Монпелье меньше, чем парижская, но нравится ему не меньше. Неподалёку есть сад, где можно укрыться от ещё не палящего солнца, и набережная Пейру, что рядом с водонапорной башней и акведуком святого Климента длиной в четырнадцать километров. На одной из скамеечек Арсений читает «Тошноту» Сартра, хихикая от своего выбора литературы и морщась от произведения. Ну реально тошнотное. Прямо как его моральное состояние. А выбора нет, он прикупил несколько книжек на французском и английском в «своём» магазинчике-кофейне, но ещё не настолько профи, чтобы свободно читать, без помощи переводчика и подписания каждого третьего слова карандашиком. За три дня в городе Арсений пребывает в восторге. Он бы обязательно приехал сюда ещё. На море они так и не едут, ведь купаться ещё холодно, температура не доходит и до 20° тепла. Самостоятельный маршрут занял бы часа полтора. Доезжать до конечной точки на трамвае, а потом ебаться с автобусом Арс не хочет, поэтому ждёт, когда Анн и Пьер довезут его на своей машине, которая стоит почти весь год в гараже за 800 км от места их проживания. В России её бы спиздили в первую неделю. Спустя два дня они наконец едут на побережье. Он ещё никогда не был у солёной воды в холодную погоду, когда ветер ебашит прямо в лицо, залезает в каждый оголённый участок кожи и лижет неприятно. Арсений щурится и становится боком, посильнее запахивая пальто и поднимая воротник выше, чтобы глаза не слезились. Любуется прозрачной голубой водой, шумом волн и бескрайним горизонтом. Краем глаза он видит высоченную фигуру во всём чёрном: капюшон на голове, на плечах пуховик, спортивные штаны и кеды на ногах. Фигура направляется прямиком к нему. Кто-то, очень знакомый ему, подозрительно похоже одевается. Он бредит? Не может такого быть. Ну он же удалил сообщение почти сразу. Хочется затрясти ногой в отчаянии. Антон не мог сделать визу так быстро. Не мог найти его на нескольких десятках километров береговой линии. В другой стране. В другом городе. Он поворачивается и не верит своим глазам. В его направлении идёт Шастун собственной персоной, на губах еле заметная улыбка-ухмылка. Сердце Арсения делает кульбит. Он хочет провалиться сквозь землю. Здесь и сейчас. Не дойдя пяти шагов, Шаст срывается с места и с разбегу набрасывается на Арсения, стискивая крепко в своих руках. Водит ладонями по спине, согревая и успокаивая, и в его объятиях Арс чувствует себя, как дома. Он хватается за него, как утопающий за соломинку, в ответ обнимая за лопатки. Тычется носом в шею. Сердце резко стучит о рёбра, готовое выскочить прямо в руки Антона. Море журчит у их ног, будто радуясь встрече вместе с ними. На мгновение кажется, что они одни на побережье, звуки пропадают, только чужое тело, близко прижимающее к себе. И запах, такой до боли родной. Арсений не знает, сколько проходит времени, сколько они стоят так, сцепившись. — Арс! Господи, я нашёл тебя, — радостно выдыхает всё ещё не верящий своим глазам и рукам Антон. Про себя думая: «Ещё девять лет назад».*
Арсения будто бы откатывает в прошлое и он видит перед собой молодого Шастуна, совсем ещё зелёного. Угловатого, тощего, грубо отвечающего на всяческие шутки и подъебы. Не приемлющего гейства. Разговаривающего почти только на мате. Этакий свойский воронежский пацан, выращенный левым берегом. На любые ужимки и чрезмерную манерность он плюётся, не даёт до себя дотрагиваться, смотрит исподлобья — совсем чуть-чуть и ударит в лицо. Скептически хмыкает на шутки Арса и Серёжи, закатывает глаза на любые слова и уходит курить, даже не смотря на говорящего и не удостаивая его каким-либо ответом. Парной импровизации не получается, коннекта не происходит ни между Арсением и Антоном, ни между Серёжей и Антоном. С Захарьиным получается более-менее, но всё равно криво-косо. Фраза одного летит в пизду, не добитая другим; шутка не получается, потому что партнёр тупо стоит и не понимает, о чём вообще идёт речь. Может и не стоило питерцам приезжать в Москву и пробовать что-либо с Воронежем? Постепенно, конечно, притёрлись друг к другу, поняли друг друга, со временем стало комфортно нести всякую чушь, которую непременно подхватит другой. Всё пошло, как по маслу. Шаст стал сдерживаться в своих высказываниях, перестал всерьёз оскор(блять), злиться и крутить пальцем у виска. Стал разговаривать с Арсом, спрашивать о его жизни, вставать больше в совместные игры и оттаивать. Антон начал смеяться с Арсения, не только с его каламбуров, но и с обычных слов, потому что у Арсения и обычные слова необычные. Начал вглядываться в лицо, смотреть пристально, а потом уже и в глаза, замечая, какие они голубые. Яркие, прозрачные почти. Вписывался в любую авантюру, поддерживал любую идею и только брови поднимал в шоке на очередную фразу Попова. Мало, кто так реагировал на Арсения, единицы смеялись над его изъёбистыми высказываниями. Арсу было очень приятно. До сих пор приятно. Потому что Антон всё ещё вписывается, всё ещё поддерживает и всё ещё поднимает брови. Даже спустя столько лет, хотя, казалось, уже должен был выучить человека наизусть, привыкнуть к его нюансам. Но нет, Шастун всё ещё восхищается им. Наверное, поэтому Арсений в него и влюбился. Не мог не влюбиться в вечно улыбающегося и смеющегося с него Антона. Каждый день продолжает влюбляться. Арс выныривает из воспоминаний. Теперь некогда колючий и неприступный Антон стоит в его объятиях, крепко стискивая в своих руках. Он буквально бросился к нему бежать за несколько метров до стоящего столбом Арсения. Прилетел к нему из Москвы зачем-то. Дурачок. Любимый дурачок. У Арса в глазах собирается влага, но он промаргивается и лишь крепче сжимает Шастуна. Он пахнет сигаретами. Он тёплый. И рядом.*
Отрываются друг от друга они тогда, когда со стороны доносится вежливое покашливание. На них, улыбаясь, смотрят парижане, приютившие Арса. — Nous sommes désolés, mais nous voulons retourner en ville, es-tu avec nous ou cet homme ravissant?. — Pardonne-moi, — смущается Арсений, — C’était inattendu, je ne savais pas qu’il viendrait. Peut-être, je resterai avec lui. — Non, c’est bon. Alors, on y va, tu as les clés, mais il est vain de t'attendre aujourd'hui, apparemment, — Арс заливается румянцем и кивает. Они начинают уходить, но Анн оборачивается и добавляет: — Au fait, vous êtes magnifiques ensemble. Comme couple. Contente pour toi. Подмигивает и уходит. Пиздец. Он поворачивается к Шасту и снова видит восхищение во взгляде. На лице написан ахуй. — Ты хоть чего-нибудь не можешь? — в голосе слышен восторг. — Я многое не могу, Антон. Я с трудом понял, что она сказала, — а сердце гулко бьётся о грудную клетку от её слов. — Но ты понял, — и это не вопрос. — Понял. Она сказала, что ты прекрасен, — на последнем слове Арсений опускает взгляд на песок. Он бы засунул туда голову, но он не страус, да и они так не делают, это всего лишь фразеологизм. Однако с «прекрасен» Арс полностью согласен. Антону знать об этом совершенно необязательно. — Прекрасен? — вглядывается он в Попова. — Ага. Она сказала, — конечно, Арсений, вали всё на неё, ведь сам ты так совершенно не считаешь. — Мгм, — Шаст о чём-то задумывается и чешет лоб. — Она сказала «купль». Это как «капл» на английском? Пара? Ей-богу, у Арсения начинает кружиться голова. Допёр же, чёрт. — Да. — А чё ты не сказал? Думал, я совсем тупой? — Нет, Шаст, ты не тупой, — Арсений беспокойно взъерошивает чёлку, ему никогда не нравилось, когда Антон принижал себя и свои способности. — Не говори так, ты знаешь, что меня это бесит. — А чё тогда? Я не гомофоб, ты знаешь. Посмотрел бы я, как ты запел, узнав, что я в тебя влюблён. — Не посчитал нужным сказать, — он пожимает плечами и сглатывает вязкую слюну, надеясь, что его напряжённости не видно. — Окей. Пошли ко мне в номер? Я тут прям на побережье остановился. Думал поймать тебя здесь, — Антон ухмыляется. — И поймал. Кстати, что ты тут делаешь вообще? — это — вопрос первостепенной важности. — У тебя нет съёмок и работы? Без меня ничего не встало, кроме основного шоу и тура. Мы сняли пока достаточно «Громкого вопроса» и «Историй». Жаль, что не встало. — Поймал. Какой же ты пиздун, а, Арс, — Антон говорит это практически полюбовно, и Арсений не хочет ни на что надеяться, но какая-то крупица надежды всё равно зарождается в нём. — Пошли, расскажу всё в отеле. По дороге он закуривает. Арсений любит смотреть, как курит Шастун, это красиво и эстетично. Как он лениво держит сигарету двумя пальцами, как всасывает никотин, как дым обволакивает его лицо. Арсений так безбожно п(р)опал. И смысл было уезжать от него на две недели, если чувства нахлынули снова? С удвоенной силой. Они, похоже, никуда и не уходили. Притаились в закромах души и вылезли, когда объект обожания оказался рядом. Вот тебе и приехали.*
— Ты мне очень сильно нравишься пару-тройку лет уже как, — заявляет Антон с порога, и Арсений ничего не понимает в этой жизни. — Я боялся тебе признаться, (что со второго года начал в тебя влюбляться), боялся, что мы перестанем общаться, что шоу пойдёт по пизде. Боялся потерять тебя и поэтому молчал. — А Ира? — А что Ира? Стас в 2016 году познакомил меня с ней, мы встречались некоторое время, я честно пытался о тебе не думать, но потом она стала замечать, что я неискренен с ней, что отвлекаюсь, что залипаю, на тебя в основном. Да и я не мог ей продолжать врать уже, она прекрасная, правда, но ты свалился на меня как снег на голову и я не мог с собой ничего поделать, — Антон смотрит прямо в глаза и последнюю фразу он произносит так нежно, что Арсу снова хочется заплакать. Арсению хочется спросить, трахались ли они с Кузнецовой, но ответ и так очевиден. Никто никому не должен, они и не были в отношениях, и Арсений не в праве вообще что-либо требовать, но под ложечкой, да и под вилочкой всё равно сосёт. — Перестали встречаться мы где-то года через два, — словно слышит Арса Антон, и это совершенно неудивительно, потому что миндальная и любая другая ореховая связь у них настроена на ура. — Да и не отношения это были. Так, секс и поцелуи. Мы никогда не обсуждали чего-то важного, с ней я никогда не ощущал себя на своём месте, дома. Она хотела свадьбы, я знал это, но не именно со мной, а с человеком, с которым у неё всё будет взаимно. Я же был слишком увлечён тобой, мне хотелось залезть к тебе в голову, до сих пор хочется. Узнать все твои мысли и твоё мнение по любому поводу. Я так погряз в тебе, Арс, пиздец, не замечал никого вокруг и хотел только одного — держать тебя в своих руках и слушать-слушать. Постоянно. Я надеюсь, это было не так очевидно. Арсений прикрывает глаза и качает головой, думая, как пропустил всё, как не замечал, или замечал, но списывал на то, что ему чудится-видится-показалось. Сам же ходил такой. Какие же они оба влюблённые придурки. — А дальше что было? — Арсению не терпится узнать всё. — Мы с Ирой решили, что будем продолжать оставаться в «отношениях» для публики. Всем удобно — ко мне не лезет никто, не задаёт неудобных вопросов, она живёт в Москве, мы выбираемся иногда вместе на мероприятия, поддерживаем вид счастливой пары и в ус не дуем. Однако в ус не дула только она, потому что это сложно, притворяться, делать вид, что ты любишь, когда на деле неприятно и хочется отделаться от этой фиктивности. Вздохнуть спокойно грудью. Я на тебя всё смотрел и мирился со своими чувствами, подавлял их, и они притупились со временем, меня уже не так сильно ебашило при виде тебя и жить с этим можно было. Пока ты не сбежал, даже ничего мне не сказав. Арсу больно всё это слышать, больно думать о том, что он мог заметить и помочь, им обоим. Мог находиться рядом, разговаривать, обнимать, даже, может быть, целовать. При мысли о поцелуе с Антоном у Арсения подгибаются колени. Настоящем, не по пьяни, когда оба бухие в стельку и на утро ничего не помнят, не по указанию бутылочки, когда играют всей крю, а по обоюдному желанию. Осознанно, без грамма алкоголя в крови. Речи о чём-то большем и не могло быть тогда, когда оба с предрассудками и всё-таки внутренней, но гомофобией. — Я просто устал, — поясняет свой отъезд Арсений, отведя взгляд, — Я влюблён в тебя около шести лет, плюс-минус. Я принимал это очень долго, спорил с собой, ругался, как так — влюбиться в человека в гомофобной стране, который на восемь лет тебя младше. Мы снимаемся на федеральном канале. Обстоятельства — хуже некуда. Антону бы утешить его, поддержать, но он не в силах что-то изменить, незачем сейчас переливать из пустого в порожнее, поэтому он молчит, внимательно слушая мужчину. — Твердил себе, что не гей, — продолжает уже тише, — у меня жена была, дочь есть, но я каждый раз смотрел на тебя и пропадал. Прости, что уехал, но я больше не мог, это точка невозврата была. Я не мог видеть вас с Ирой улыбающимися, счастливыми, ну, получается, что вы — хорошие актёры, раз я не видел истинных эмоций. Не мог терпеть Поза, его подъёбок со Стасом и Зиной, фанов, считающих нас уже чуть ли не мужьями и всего, — он взмахивает неопределённо рукой, тяжело вздыхая, — Если бы я вернулся, и твои чувства по отношению ко мне не были бы взаимными, я бы ушёл из «Продакшена». — А ты бы вернулся? — скептически поднимает одну бровь Шаст. — Рано или поздно. Я за две недели понял, что от тебя не деться никуда, раз думал постоянно и за три тысячи километров. От себя и своих чувств не убежишь, да, но я как дурак надеялся, что от тебя убежишь. Я бы приехал и признался — сгорел сарай — гори и хата. — Иди ко мне? — Антон хлопает по месту рядом с ним на кровати, и если раньше Арсений сидел в кресле, то сейчас по первому зову подрывается с места и присаживается в метре от мужчины. — Ближе, не бойся, я не кусаюсь. Очень жаль. Попов подвигается почти что вплотную к нему и Шаст тянет руки, заграбастав и прижав к себе. Освобождает одну из захвата и кладёт в волосы Арса, мягкие и шелковистые. Зарывается пальцами, массирует и тянет завитки на себя. Арсению хочется мурлыкать. — Мы столько времени потратили впустую, господи, — тихо произносит он, разомлев от приятных поглаживаний и ткнувшись Антону в район ключиц, — Но я ни за что в жизни не променял бы нас на что-либо другое. Наши взгляды, касания, разговоры, посиделки. Наши импровизации. Хоть мы и потеряли хуёву тучу лет, их не вернёшь. Лучше поздно, чем никогда, правда? — Правда, — Антон аккуратно целует его в лоб. Предательская слеза падает с ресниц Арсения и скатывается вниз по щеке. Он поджимает губы и пытается остановить подступающую истерику. — Шаст? — М? — Поцелуй меня? Антон убирает руки со спины Арса и кладёт на его щеки, вытирая большим пальцем мокрую дорожку. Смотрит так нежно, что у Арсения бухает сердце в груди. Он тянется вперед и накрывает Арсовы губы своими, мягко двигая ими. От осознания того, что Антон обращается с ним осторожно, как с фарфоровым прибором, слёзы брызжут из глаз. Арсения трясёт. Шастун усаживает его себе на колени, обнимает крепко за талию и целует с языком, приводя в чувства. Облизывает солёные от слёз губы и толкается в рот. Арсений позволяет и отвечает сам, вылизывает ему нёбо, сплетаясь с длинным шастовским языком и стонет в поцелуй. Антон вторит ему и целует жёстче, с напором. Дорвался. Он толкает Попова в грудь и нависает над ним, шаря по бокам и спине, залезая под одежду. Отрывается от губ и покрывает укусами линию челюсти и шею. Лижет ключицы и кадык. Арсений лишь открывает ему больше доступа, откидывая голову. Плавится под касаниями. Ногами обвивает за талию, прижимая ближе к себе. Антон не ожидает такого и руки не выдерживают, он плашмя падает на Арса, придавливая его своим весом. Тот лишь счастливо хохочет своим мелодичным смехом, который Шастун так сильно любит и так редко слышит. Он чувствует вибрацию своей грудью. Они лежат друг на друге в отеле Монпелье на берегу Средиземного моря, и это не очередной сон. Антон покрывает лицо Арсения мелкими поцелуями, ловя слезинки. Он больше не плачет и не трясётся, и Шаст выдыхает с облегчением. Он бы тоже заплакал, если бы не хотел ещё больше расстраивать его. — Давай спать? — предлагает он затихшему Арсу с блестящими глазами. — Спать? — поникает Арсений. — А что ты хочешь? — Тебя, — это не то чтобы неожиданно, но в первый день признаний неожиданно, сколько бы лет не прошло. — Как ты хочешь? — Антон дико слабый перед Арсом, он не может ему сейчас отказать, никогда не мог. — Касайся меня. Люби меня. Делай, что хочешь, — и он вот так вот просто отдаёт ему бразды правления в свои руки, не говоря конкретно, что нужно сделать? Антон рычит. — Можно я тебя вылижу? — разговоры через рот очень секси. — Где? — Арсений прикидывается тупым. — Там. — А-а, ну так понятнее стало, — язвит Арс, но видя расширившиеся зрачки Шастуна, не медлит с ответом, — Можно. Тебе всё можно, я же сказал. Тебе всё можно. Ебанный в рот. Антон подрывается с Арсения и скидывает свою худи, футболку и штаны с носками, чтобы ничего не мешало. Арс не шевелится, и Шаст усмехается, цепляясь за подол его кофты, и тянет вверх. Арсений ставит ноги в коленях и приподнимается, помогая Антону снять предмет одежды. Взору Шастуна представляется поджарый живот с проступающими кубиками пресса, стоящие бусинки сосков и крепкие плечи. Он невольно облизывается, понимая, что теперь ему позволено это не то что трогать — целовать, лизать и кусать. Антон тянется к шлейке ремня, расстёгивает его и молнию. Цепляется обеими руками за джинсы Арсения, стаскивая вместе с боксёрами. Арс приподнимает задницу, чтобы снять их было легче. Он чуть ли не заряжает пяткой Шастуну в лоб. Они оба смеются. Попов лежит на кровати голый, в одних лишь носках. С полувставшего члена сочится смазка. Арсений смотрит на него открыто, не зажимается и не прикрывается руками. Шаст было подступает к нему, наклоняясь, но Арс приподнимается и заявляет, что быстро сходит в душ. Антон охуевше хлопает глазами. Его трусы топорщатся, но он не смеет трогать себя, пока не вернётся Арсений. На всякий случай он достаёт с чемодана черничную смазку и презервативы. Не то чтобы он готовился к сексу, к их сексу, но посчитал, что взять эти вещи первой необходимости (ха-ха) стоит. Не прогадал. «Быстро» Арсения затягивается на полчаса, но выходит он всё ещё голым, уже без носков и с полностью стоящим членом. Капля воды красиво стекает по бледному крепкому телу. Увидев тюбик и упаковку, Арс изящно выгибает бровь. — Ты знал, что так будет? — Нет, но я надеялся, — Арсений поджимает губы, — Правда, Арс, от балды взял. Если ты не хочешь, то не будем. — Я хочу, прекрати пиздеть. Но ты же вроде меня вылизывать собрался, зачем тебе всё это? — продавливает эту тему Арсений. — Мы же не знаем, как дальше пойдёт. Вдруг понадобится. — ВдРуГ ПоНадОбиТсЯ, — пародирует Арсений, уперев руки в бока. Антон смеётся, потому что злой и голый Арс смотрится умильно. — Ну что, как отлизывать тебе будем? — это тупо пиздец, эта фраза — уже баян, но Шаст не может удержаться. Арсений закатывает глаза и всплёскивает руками, вставая на кровать в коленно-локтевую и оттопыривая задницу. Прогибает поясницу. Антон сглатывает. Член заинтересованно дёргается. Но неожиданно его осеняет. — А ты тридцать минут в ванной проторчал для римминга, да? — догадка заставляет расплыться в улыбке во все тридцать два, — Ещё меня отчитал. Пиздун. Арс поворачивает голову назад, на губах ухмылка, а в глазах пляшут черти. — Раскусил, — и виляет бёдрами, зараза, — Давай уже. Он встаёт сзади Арсения на колени и смотрит на так бесстыдно подставленную ему пятую точку. Обеими ладонями оглаживает осторожно. Кожа мягкая такая, бархатистая. Антон покрывает поцелуями всю площадь ягодиц, потом раздвигает половинки, видя пульсирующую дырку. Перед глазами темнеет, и он тянется вперёд, языком проводя по ложбинке и облизывая вход. Толкается внутрь, широким языком проводя по стенкам. Пускает слюну, давя немного на поясницу, чтобы доступа было больше. Сверху слышны поскуливания, ноги у Арсения разъезжаются в разные стороны, и приходится схватить его за бёдра, чтобы тот не упал. Одной рукой держась за простыни, другой Арс дрочит себе, пытаясь совпасть с ритмом языка Антона, получается откровенно хуёво, но он старается и кусает себя за руку, потому что ощущений слишком много, он так долго ждал и очень сильно этого хотел. Шаст убирает одну ладонь с Арсения и облизывает два пальца, обильно их смазывая. Мужчина разочарованно стонет, когда внезапно становится пусто, и вскрикивает, когда язык возвращается на место. Антон одним пальцем кружит мышцы ануса и совсем чуть-чуть входит, проверяя, примет ли его Арсений. Следом вставляет и второй, сгибая и разгибая, убирая и снова вводя. Шаст трахает его языком и двумя пальцами. Арс стонет на высоких нотах, держится лишь на одной руке Антона и добром слове. Колени уже давно разъехались в разные стороны. А когда Шастун успел подложить подушку ему под живот? — Анто-о-о-он, — хрипло и задушенно молит он. Антон понимает посыл, вытаскивая пальцы и тянется к его члену, пережимая у основания. Арсений хнычет от незаполненности сзади. Шастун дотягивается до презервативов, трясущимися руками разрывает упаковку и натягивает на свой стоящий колом член. Откуда у него столько терпения, он не знает, но сделать Арсу неприятно не хочется ни в коем случае. Он смазывает лубрикантом три пальца и промежность Арсения. — Бля-я-я-я-ять, да готов я, чё ты церемонишься, — подаёт голос Арс. Нихуя себе, у кого без языка и пальцев в заднице дар речи появился. — Тих-тих, — Антон сосредоточен, ещё чуть-чуть, и он высунет язык набок, как собака. — Я хочу всё по шэн-хую сделать. — Шэн-хую? Ты ёбнулся? — Шаст толкается сначала одним пальцем, легко принимаемым мужчиной, потом ещё двумя, и даже в таком положении Арсений его подъёбывает. — Так бабушка говорила, — и двигает пальцами в разные стороны, разводит и гладит. — Ёб твою мать, Шаст, земля ей пухом, конечно, но ты в своём вообще уме щас? Очень романтично, очень вовремя. — Очевидно, что нет, — Арсений шипит и матерится, не понимая, зачем столько времени его растягивать. Он был в душе. Его и Антоновы пальцы были в нём. Язык Антона был в нём. — Член, — на стоне выдыхает Попов. — Что член? — Чле-ен. В меня, — рычит Арс, и Шаст слушается, вытаскивая пальцы, смазывает всё ещё раз и приставляет ко входу. Арсений кричит, захлёбывается, толкается назад сам, не в силах ждать, и двигается. Антон завороженно смотрит, как его стояк то исчезает, то появляется, как сокращается и растягивается анус, и это так, блять, хорошо чувствуется, Арс так потрясающе сжимается вокруг него, что он наконец отмирает и подмахивает бёдрами сам, загоняя до упора. В комнате пахнет их смешавшимися естественными смазками, черничным лубрикантом и сексом. Стоит гул стонов, тел, шлёпающихся друг о друга, и сбитого дыхания. Антон накрывает Арсения собой, целует рвано в загривок и переплетает их пальцы. Приподнимается немного, чтобы другой рукой найти член Арса и начать дрочить, не давая ему больно тереться о простынь. Они оба на грани и оба не стонут уже, а хрипят, двигаясь размеренно. Арсений крепче сжимает их пальцы, и это сигнал. Антон ускоряет толчки и внутри Арса, и руки на члене, чувствует, как тот сжимается вокруг его ствола и кончает, излившись в руку Шаста. Антон двигается ещё несколько раз и кончает в презерватив, сильно укусив Попова за мочку. Вытаскивает член, снимая и завязывая заполненный латекс, кидает его на пол. Выкинет в урну как-нибудь потом. Трясущимися ногами Шастун откатывается от Арсения и ложится рядом на простынь, давая им обоим возможность дышать, потому что в номере слишком душно. Им слишком жарко. У Арса же почти нет возможности дышать. Сухими губами он хватает спёртый воздух, из его жопы течёт смазка, тело трясётся и кажется, что он сейчас отключится, ведь такого яркого оргазма у него еще никогда не было. Минуты через две Антон встаёт за влажными салфетками в рюкзаке, чтобы вытереть Арсения, который всё также лежит ничком на кровати грудью вниз, не подавая никаких признаков жизни. Раздвигает ягодицы и тщательно вытирает смазку. Подумав о том, что Арс до душа сегодня точно не дойдёт, а с засохшей смазкой в жопе наутро будет неприятно, Шаст наклоняется и лизнув дырку, вводит язык внутрь, собирает лубрикант со вкусом черники, вылизывает дочиста и глотает. Арсений глухо мычит под ним и ёрзает, пытаясь то ли подставиться под прикосновения, то ли уйти от них. — Пр… — он прочищает горло, — прекрати. Антон свое дело сделал, поэтому он действительно прекращает, тянет Арса за руку, желая перевернуть на спину, чтобы вытереть живот и член. Мужчина стонет, он как оголенный провод, тело ещё не отошло от оргазма, в голове всё ещё белый шум. Шаст было тянется губами к члену, но Арсений выставляет руку, задействуя все (не)имеющиеся у него ресурсы только на это незамысловатое действие. — Только не языком, прошу, — он приоткрывает один глаз, внимательно смотря на Антона, — Ты такой ненасытный. — Как скажешь, — и вытирает его салфетками, и Арс всё равно дрожит, потому что это всё равно приятно, но язык Антона совсем свёл бы его с ума. Шаст на похуе бросает салфетки прямо на пол и придвигается прямо к Арсу, ложась рядом с ним, любуясь им в послеоргазменной неге. Пушистые ресницы трепещут, язык облизывает пухлые красные губы, грудь тяжело вздымается. Арсений мокрый весь, взъерошенный, но такой красивый. И оттраханный. Им, Антоном. Шастун лыбится, как дурак. — Ты такой красивый, — не то чтобы Арс не знал этого, но знать и слышать эти слова от любимого человека — совершенно разные вещи, — Я так люблю тебя. Арс в миг распахивает глаза. — Ты уверен? — Я уверен. — Я люблю тебя, — повторяет Арсений, поворачиваясь боком к Антону и смотря ему в глаза, как будто доказывая, что говорит он только правду. Он не верил, что вообще когда-то сможет произнести эту фразу вслух. Признание слетает с губ так просто, как будто Арсений говорит это ему каждый день. Шастун тянется и целомудренно целует его в губы. Ластится и трётся о щёку. Возможно, за один вечер они сделали и сказали много того, чего не стоило в их первый раз, но если они правда этого так давно хотели, то почему нет? Они засыпают, закинув ноги и руки друг на друга. В кои-то веки счастливые.*
Наутро у Арсения болит жопа и это немудрено. У него давно не было секса, и даже медленные растягивания не могут снять остаточной боли от члена. При воспоминании о том, как он распирает его изнутри хочется застонать, но Арс держится и шлёпает в ванную. В комнате его ждёт Антон с тюбиком крема. Вот это у него подготовка, конечно, на всякий случай. Подойдя ближе к кровати немного в раскоряку, Арсений видит, что крем детский. Серьёзно? — Бабушка говорила, что он подходит от всего. — Это которая «шэн-хуй» говорила? — усмехается Арсений. — Нет, это другая, сестра её. — Ты как мне достался вообще такой? — а у самого в груди тепло-тепло, — Давай крем, пойду помажу. — Не, ложись, давай я, — вскакивает с места Антон и берёт тюбик, — Я, кстати, это всё для себя брал, а не для тебя. — Для себя? — Арс застывает на полу-движении, — Получается, ты… — до него доходит, и он смотрит в удивлении на Шастуна, — Устроим, — и заискивающе играет бровями, ложась наконец грудью на постельное бельё, — У тебя какой-то фетиш на мою жопу, раз ты так сильно хочешь опять туда залезть? — Ты бы знал, какой, — отвечает Шаст, облизнувшись, — Перевернись, — Арсений хочет поспорить, хочет психануть и убежать обратно в ванную, потому что это уже перебор, но подбирается вверх и ложится на спину. Шаст тянется к трусам, стягивает их до икр, подкладывает подушку под поясницу и открывает крем. Арсений раздвигает ноги. В первый раз перед ним. Антон выдавливает немного содержимого тюбика, растирает между пальцев, и, устроившись между ног Попова, осторожно мажет колечко мышц, кончиком двух пальцев залезая внутрь и покрывая стенки кремом. Арсений коротко выдыхает и стонет, Шаст поднимает взгляд на его лицо и покрывает поцелуями внутреннюю часть бедра. Арс прогибается и закатывает глаза, когда фаланги проникают до конца, тщательно смазывая. Шастун больше не мучает мужчину, вытаскивая пальцы и закрывая тюбик, параллельно целуя мимолётно в обе коленки. Арсений приподнимается на руках с чёрными глазами и морщится от запаха крема. — Сою-ю-юз неру-у-ушимый… — фальшивит он, и Антон прыскает, фыркая. — Респу-у-ублик свобо-о-одных, — и подхватывает. Только они после такого могут вспомнить гимн СССР, — Ты — пиздец, — и он даже не про пение, — Но да, запах всё тот же, как в советские годы. — Нет, это ты — пиздец, — паририует Арсений и встаёт, натягивая боксёры обратно. Валит Шастуна на спину и набрасывается с поцелуями, кусая нижнюю губу и зализывая. Заросшая щетина Арса колется, но Антону так похуй. Они целуются самозабвенно минут десять, мокро и с напором, пока стояки обоих не мешают им лежать. Арсений с чпоком отрывается от таких желанных припухших губ. — Вставай, нас ждут великие дела, — произносит торжественно, он мог бы посоревноваться в интонациях с Сергеем Юрским в «Золотом телёнке». — Поехали в Марсель, а? Тут два часа дороги всего на автобусе, только до вокзала надо доехать. — Это где «Такси» снималось, что ли? — Ага. — Нихуя себе, как близко, а я и не знал. (Что любовь может быть жестокой). Конечно, поехали, — Антон всё ещё за любую авантюру, предложенную Арсом. — Только ночевать где? — Вернёмся вечером либо к тебе в отель, — прикидывает Арсений, — Либо к Анн и Пьеру в квартиру, к ним ближе, я у них спрошу, но против они не будут, скорее всего. Они и так уже нас парой окрестили, когда о таком и речи не могло идти. Главное только, чтобы они сегодня не уехали в Париж. — Замётано. Кстати, будешь моим парнем? Арс в ступоре моргает. Уже? Они ещё ничего толком не обсудили. Хотя, ну, после вчерашних слов и секса и так всё понятно. Обговорить им стоит ещё многое, хотя бы сообщения Антона для начала. И понять, как они свои отношения будут совмещать с «Импровизацией» и вытекающими проектами. Но Арсений соглашается. — Буду, — сердце у него стучит быстро-быстро. — А ты собирался что ли один туда поехать, раз запланировал всё? — Антон широко улыбается и светит. — Да, только ты разрушил все мои планы, — только говорит это Арсений совсем не с упреком, а мягко. — Ты мне, кстати, так и не рассказал, как меня нашёл. — Давай тогда в автобусе, ок? А-то уже почти десять, а ещё до вокзала добираться, времени нет, — Антон идёт в душ, предвкушая маленькое путешествие с Поповым. Это будет охуенно, он не сомневается. Арсений тем временем быстро бронирует им билеты на автобус туда и обратно. Он быстро одевается, напяливая на себя шастуновскую кофту, и заказывает такси до остановки, с которой отправляется их автобус. Кричит Шасту, что у них есть сорок минут, чтобы успеть, и Антон вылетает из ванной взмыленный, мокрый, путается в футболке и кидается к сумке, доставая новую ветровку «Халики», цепи и зауженные джинсы. С улыбкой Арс наблюдает за суетящимся Шастуном, закусывает губу и не верит в действительность. Так что, теперь будет всегда? Мокрые кудряшки пружинят от движений, и Арсений любуется, такой слабый до кудрявого Антона. Чёлка красиво падает на глаза, образуя своеобразную натуральную шапку на голове. Вкупе с немного отросшей щетиной, аккуратным носом и пухлыми губами Шаст смотрится очень органично. Антон такой невозможно красивый.*
Они чуть ли не опаздывают на автобус, пытаясь найти нужный среди кучи одинаковых. Но в итоге садятся, держась за руки и глупо улыбаясь. Антон рассказывает, что ездил в Питер, что выпытывал информацию у Серёжи, заебал его и себя, пил и курил слишком много, блевал и ненавидел себя. Всплывающее сообщение он увидел, пока гамал на телефоне, загуглил и охуел, когда понял, где находился Арсений. Шаст нашёл человека, который за два дня сделал ему срочную визу во Францию, купил билет на самолёт, и вот уже как 1,5 дня пытался найти Арса. — Я думал, где лучше остановиться: в самом Монпелье или у моря, но шанс увидеть тебя на берегу был выше. Не встреть я тебя сегодня, написал бы или позвонил, не настолько же ты уебан, чтобы не брать трубу или игнорить, зная, что мы в одном городе, — у Арсения аж ноздри раздуваются от такого заявления. — Во 1) хуле ты мне сделаешь, вовторых пошёл нахуй, в тетьих 3) что ты мне сделаешь, я в однмо городе, — Антон ржёт в голос, и Арс подхватывает, они долго смеются на весь автобус. — За мат извени, — заканчивает фразу Шаст, — Ебать ты динозавра вспомнил. Не думал, что ты такую классику знаешь. Моё увожение, — он имитирует снятие бутафорской шляпы. — Ну ты за меня деда не держи, — наповал поражает мемовское сердце Шастуна Попов. — А я и не держу, — в противовес своим словам Антон ещё крепче сжимает свою ладонь в руке Арсения, — А ты чё сбежал, рассказывай, из-за чего мне пришлось ловить тебя аж в другой стране. — Чё я, я заебался, выгорел, устал, называй, как хочешь, — Арс отворачивается к окну, наблюдая за пейзажем, — В печёнках всё сидело, хотелось ни о чём не думать, ничего не решать, просто плыть по течению и наслаждаться одиночеством. — И как, удалось? — Ну если в «ни о чём» входит «о тебе» и под «одиночеством» имеется в виду представление о том, как мы гуляем вместе, то да, удалось, — он такая язва порой. — Арсе-е-ений, — Антон притягивает отвернувшуюся буку к себе, обняв за талию. Он целует его в шею, и Арс кладёт голову ему на плечо. — Теперь я с тобой и всё сейчас хорошо, да? — Да, — Попов прикрывает глаза. Антоновы кудряшки лезут в лицо, щетина колется, лежать неудобно и жёстко, но этот момент Арсений не променял бы ни на что на свете.*
В Марселе не теплее ни на йоту, мтс и билайн, и Антон прижимает к себе нахохлившегося Арса, уснувшего на его плече в автобусе. Они предоставлены сами себе в городе, где легализованы однополые браки. Они теперь встречаются. Осознание этих фактов обоим кружит голову. Никто их не сфоткает, не попросит автографа и не покажет пальцем. А что, так можно было? Ориентируясь на взятую на вокзале карту, они спускаются к воде и любуются Старым портом с многочисленными яхтами. Арсений тянет Антона к рыбному рынку, как будто является ярым фанатом рыбы. Уберите. Но интересно и ему, поэтому они через покупателей глазеют на свежий утренний улов. Арс морщится от не слишком приятного запаха и вида и тянет Антона дальше. — Сейчас поднимемся к Нотр-Даму. — Поднимемся? — ужасается Антон. — Как раз холодно, хоть согреемся, это тебе не тридцатиградусная жара, когда всё потеет и ноги натирает. — Ну смотри. — Я и смотрю, в карту, — они сворачивают налево, переходя дорогу и шагая по хитровыебанным улочкам. Поднимаются к виднеющемуся собору минут двадцать. Вид красивый, город как на ладони, голубое море с горами вдали смотрится органично. Крыши домов в основном оранжевые, кирпичные, сами постройки небольшие, высоток и небоскрёбов почти нет. По воде снуют корабли и маленькие лодки. Так сходу и не скажешь, что они находятся в самом опасном городе Европы. Может быть, стоит уйти от побережья и побывать в центре, но времени у них на это не хватит. И не то чтобы преступления совершаются средь бела дня на виду у всех. Нотр-Дам Марселя меньше собора в Париже, оттого Арсений особо не впечатляется местом. Шаст крутит головой, пытаясь найти оргáн — единственное, что его привлекает в таких местах. — Давай сядем на туристический автобус и доедем до причала, откуда можно доплыть до замка Иф? — спрашивает Арсений, когда они спускаются по ступенькам к дороге. — Это в котором в «Графе Монте-Кристо» Дантеса держали? — Он самый, что был тюрьмой три века. — Погнали. Они дожидаются первого «Сайтсиинга» и поднимаются на второй этаж, хотя всё ещё холодно, ветер с моря пронизывающий. С милым рай и в открытом автобусе. И в открытом катере тоже. Спасают только пледы и горячее тело рядом. Остров, на котором стоит сам замок, небольшой. Его окружали опасные прибрежные потоки и скалы, которые делали побег заключённых невозможным. Крепость построили на скорую руку, стены выложены небрежно, с многочисленными нарушениями, хоть она и выглядит внушительно. Замок-тюрьма двухэтажный, с камерой имени Дантеса на первом, с лазом аббата Фариа, который он делал в романе Дюма. На втором — камера, в которой находился Железная Маска, таинственный узник, который на самом деле никогда не был в замке Иф. На территории крепости жутко, камеры маленькие, нижние вообще без окон, что являлось преимуществом для пленников зимой и было летальным фактором летом, при невыносимой жаре. И Антону, и Арсению приглядывается небольшой маяк и открывающийся с острова красивый вид на Марсель. На сушу они приезжают голодные и уставшие, как собаки. Арс предлагает попробовать буйабес и улиток, Шаст фыркает и качает головой, прося сесть где-то, где есть хотя бы картошечка фри. Они находят ресторанчик у прибрежного порта, где заказывают и марсельскую уху, и улиток, и фри. Антон напрочь отказывается от склизких морских тварей, напоминающих противное желе, но суп пробует. — Сойдёт, — с видом заправского дегустатора комментирует он, отдавая ложку обратно Арсению и облизывая губы от жирного бульона. Жуёт свою картошку, макая в соус, пока не просит ещё. На этот раз Попов сам черпает из тарелки, набирая как можно больше рыбы и помидоров и меньше жидкости, и подносит Антону ко рту. Тычет под носом, потому что Шаст тушуется, опешивая, след остаётся над губой, и романтики в этом ноль. Но наконец он открывает рот и Арсений суёт ложку. Шастун пережёвывает, глотая, всё это под непрекращающимся зрительным контактом. Глаза в глаза. Волна дрожи проходит по всему телу Арса. — Умничка, — похвала переворачивает что-то у Антона внизу живота. Они садятся на местный автобус, чтобы доехать до Старого порта и подняться до вокзала, потому что время возвращаться. Статус криминального Марселя немного подтверждается, потому что в салон вслед за незаплатившим марсельцем заходят семь кондукторов. Они спорят, орут и посылают друг друга. Чуть ли не доходит до драки. Автобус не трогается с места, пока все участники конфликта не выходят на улицу. Они продолжают спорить и там. Антон с Арсением переглядываются охуевше, но люди в автобусе занимаются своими делами, поэтому можно предположить, что такие ситуации здесь — не редкость. Закат они встречают, сидя в небольшом скверике на лавочках с видом на кусочек порта и виднеющимся вдали Нотр-Дамом-де-ла-Гард. Лучи уходящего солнца красиво переливаются у нескольких мачт, создавая подобие светящихся струн арфы. Антон больше любит закаты, чем рассветы, Арсений — рассветы, но сейчас это неважно. Они вместе, рядом друг с другом, и пока их руки сплетены в замок — возможно всё. Они молчат, усевшись рядышком, каждый думает о своём, но слов и не нужно. Потому что Арсений думает о том, как ему повезло, как всё в этой жизни вело к этому самому моменту, как он счастлив сидеть здесь с Антоном на лавке, сцепившись пальцами. Потому что Антон думает о том, как правильно рука Арса ощущается в его руке, как ничего не стучит набатом в голове, намекая о том, что происходящее — ошибка. Антону спокойно и очень тепло, потому что рядом сидящий человек — его. Вопреки всему — его. Шаст шмыгает носом, немного поддавшись моменту от переполнявших его чувств и эмоций, и Арсений убаюкивает его в своих объятиях, приговаривая, что всё хорошо, что он рядом и будет всегда. Несмотря ни на что.*
Они возвращаются в Монпелье в час ночи. Бредут, еле передвигая ноги, в квартиру Анн и Пьера. Тихо хихикают, лениво целуясь и стараясь не разбудить спящих. Падают на кровать, с трудом раздевшись, сил сходить в душ нет ни у одного, ни у другого. Они засыпают, схватившись подушечками пальцев друг за друга, потому что касаться хочется, а спать в позе большой и маленькой ложки слишком жарко и неудобно. С утра все единогласно соглашаются вернуться в Париж. Покупают билеты, забирают вещи Антона из отеля и на четырёхчасовом поезде возвращаются в столицу. Шастуну нравятся Анн и Пьер. Он разговаривает с ними на английском почти всю поездку. Арсений любуется увлечённым Антоном, иногда подключаясь к беседе и вставляя свои комментарии, от которых тот заливается смехом. Они прощаются с французами на вокзале и обещают зайти к ним на чашечку кофе. Пьер говорит им, что они действительно прекрасная пара и что, увидев Антуана на пляже, они и не сомневались, что у Арсения всё сложится наилучшим образом. В Люксембургском саду они действительно сидят на стульчиках у фонтана, закинув ноги на один и переплетая конечности. В галерее Лафайет они правда тянут друг друга кто куда — один к украшениям, другой к дырявой одежде. Сидят на площади и смотрят на брейкданс, Антон шазамит и добавляет себе все песни. У подножия мерцающей ночной Эйфелевой башни Шаст притягивает к себе Арса за шею и нежно целует, зарываясь пальцами в его мягкие волосы, и этот поцелуй является для них самым значимым за всю поездку. В музее д’Орсе и Лувре, как и думал Арсений, они ходят по залам, приклеившись друг к другу, делясь любой мелочью, зацепившей взгляд. Антон фоткает его у каждого прикольного домика на Монмартре, они идут на выступление в «Мулен Руж». Их «Шокеры», конечно, отдыхают, потому что там — иконично, шедеврально и величественно, но они нисколько не расстраиваются и только восхищаются профессионализмом актрис. Баскетбольная площадка в Пигале им реально нравится гораздо больше, чем квартал красных фонарей. Шастун играет в импровизированный волейбол с местными, он очень органичен со своим ростом, Арс фоткает и снимает на телефон, щёлкает на плёнку и тоже присоединяется играть. Они снимают квартиру с видом на Эйфелеву башню и занимаются любовью с открытым окном, под гул машин и переговаривающихся прохожих. Если раньше с другими людьми они называли это сексом и траханием, то друг с другом это только «занятие любовью». Арсений сверху, у Антона это первый раз, и Попов делает всё необходимое, чтобы Шасту было очень хорошо. Под арсово «давай-давай-давай, хорош, хороший, мой мальчик» Антон кончает, излившись Арсу на живот. Город любви немного зализывает их душевные раны. Но больше всего этому способствуют разговоры, зачастую ночные, когда ничего не мешает, башня красиво переливается жёлтым и оранжевым, и касания с поцелуями. Антон не спас Арсения, вообще нет, спасти можно только самого себя, но с ним Арс чувствует себя намного лучше, потому что Шаст — чуткий, он успокаивает, когда ему тревожно, он обнимает и целует куда-то в лицо или голову и держит в своих руках. И он действительно любит Арсения, следя за каждой эмоцией и помогая, когда тому это действительно нужно. Арсений любит Антона в ответ.*
В Москву они летят спустя три дня лучших выходных, потому что Попов и так перенёс тур, моторы сдвинулись на неопределённое время, а съёмки совместных проектов приостановились. Арс совсем не боится гнева Стаса, потому что знает, что на этот раз горой за него будет железно стоять Антон. И Серёжа.