Проверку на натурала успешно не прошёл

      Кажется, Джоске понимает, в кого он такой скряга, когда за восхищённое рассматривание кроссовок получает неодобрительный взгляд мамы. Да, он всё ещё грезит кроссовками, а эти ещё и такие классные: на толстой подошве, остроугольным протектором, металлическими люверсами и синими вставками на мидсоли, носке и подошве. И синенькой новомодной, охрененно какой-то классной стелькой, господи. Джоске так любит синий цвет. Всё это великолепие омрачает только цена, которая соизмерима с броненосцем Касуга. Джоске бы, наверное, додумался продавать своё молоко джоджофагам, но такая опция ему была недоступна в силу отсутствия у него интернета. Или фантазии. Или желающих купить у него молоко.       На физкультуру пришлось идти в старых кроссовках, которые даже не были ему куплены. Достались от чёрттебядериюродного братца Херануки, сына тёти Тойсуки. Маме, конечно, радость, можно не покупать сыночку кроссовки, а Джоске, к сожалению или к счастью, не слышал того анекдота про отцовские ботинки, а то ему было бы совсем обидно. Не очень ведь приятно, когда когда узнаёшь себя в анекдоте.       Когда Джоске медленно и с неохотой завязывал покрывшиеся катышками шнурки или замечал на однокласснике крутые кеды, Окуясу оказывался эдакой поддержкой, пускай и по некрасивым причинам. Работал только он, кормя отца и кота, потому больших денег у него не водилось, а деньги с лотереи он заложил, благодаря чему мог бы обеспечить себе неплохую учёбу в городе S. Поступить бесплатно он даже не надеялся. И без того мелочная натура Окуясу стала с ещё большим скупердяйством считать зарплату (он начал подрабатывать у Тонио) и расходы на месяц, отдалбывая страшные цифры на калькуляторе. Из плюсов: тратился он в основном на еду, ибо дом был под снос ещё когда они с Кейчо в нём поселились, за коммунальные услуги можно было не переживать. Согласно закономерности, которой подвержен каждый работающий человек, свои деньги тратятся с ужасной неохотой, потому Окуясу купил себе самые дешманские кроссовки только когда Джоске отказался лечить его постоянные мозоли от старых, сорок второго размера, ибо рост Ниджимуры ещё не прекратился, а менять он упорно не хотел. Он ужасно экономил на одежде, выглядел как-то по-милому потаскано. Когда ты один выглядишь странно, тебе неловко, когда вдвоём — тебе весело, потому-то самооценка Джоске не проседала на физкультуре.       Пять кругов по полю в начале каждого урока были угрозой для подошвы ненавистных ботинок. Джоске даже немного шаркает ногами во время бега, только бы обувь разодралась наконец-то. На этом уроке судьба решила немного улыбнуться запыхавшимся ученикам. Педантичного физрука позвал за каким-то делом учитель другого класса, и школьники разбрелись по полю, радуясь шансу отдохнуть во время урока. Окуясу с Джоске стояли возле проволочного забора. Один восстанавливал дыхание, пригнувшись и опёршись руками на колени, другой ковырял носком землю. Ниджимура сильно потеет, на его висках выступили капельки, а вырезы на майке стали серыми. Одежда ужасно липнет к его телу. Джоске что-то резко улавливает носом. Запах. Ай, ладно, ничего необычного, просто запах пота. Можно даже не догадываться, кому он принадлежит. Он встаёт боком, облокачивается на сетку и рассматривает липкую майку, от смены положения запах чувствуется сильнее. Он не противный, а родной какой-то, кисловатый. Хигашиката наслаждается другом, не мешая ему. Жара, запах, мокрые шорты и слишком тёплые ботинки на босу ногу вводят в некоторый транс. Он прикрывает глаза, дышит глубже, кладёт голову на сетку как на вертикальную подушку, солнце печёт ему виски. Запах друга кажется приятным, успокаивающим.       Окуясу выпрямляется и задевает подбородок Джоске плечом, тот приподнимает голову, но полусонного положения не меняет. -Не выспался? -Угу… -Может принести тебе водички от Тонио? -Не, не надо мне такого счастья, — Джоске начинает ковырять проволочные ромбы, чтобы не уснуть как лошадь. Он правда плохо спал этой ночью, сражаясь с одеялом.       Окуясу шумно выдыхает и подставляет лицо солнечным лучам. У Хигашикаты уже голова от жары кружиться начинает, а физрука всё нет и нет. С прожужжавшей жирной мухой у его уха в голове пролетает идея положить голову на крупное плечо. Мышцы у любимого друга чуть надулись от бега, отчего он кажется крупнее. Джоске кладёт голову непринуждённо и ласково, как садящаяся на колени кошка, будто это её местечко, удобное, нагретое, только её, только для неё. Его кожа тёплая, а пот на ней кажется прохладным. Кажется, будет щипать щёку. Почти Джоджо жмётся к этому большому, раскрасневшемуся плечу щекой и задевает губами. Такое родное, уютное, безопасное. Запах… Пахнет будто бы давшим жидкость творогом и мужским дезодорантом. Всё-таки Окуясу немного печётся о внешности, а, мой ты ранимый отморозок? Может пощекотать его? Да ну его, опять закричит не своим голосом и сделает такое лицо, будто ему запихали в задницу швабру. Он ужасно боится щекотки.       Джоске чувствует, как его шею трогают. Как мило, друг решил ответить. Хигашиката обожает, когда по шее гладят, но никому он ещё об этом не говорил. Шея настолько чувствительна, что он, бывает, вскрикивает, если ластящаяся кошка начнёт мурчать и тыкаться мокреньким носиком в шею. Тут вскрикивать нет повода, по задней стороне шеи просто проводят концами пальцев. Это так щекотно. Жара, мягкое как надувная подушка плечо, холодный пот, чуть-чуть попадающий на губы, приятные поглаживания — ноги от всего этого становятся ватными, хочется лечь и спать, спать, спать, на этом безопасном плече…       «Та-ак, » — громко раздаётся где-то у калитки. Окуясу треплет друга, которого уже совсем разморило. Кажется, у него упало давление, но башку поднимать надо. Джоске вытирает лицо и отходит от забора.       Игра в вышибалы немного растрясывает его сонную черепушку, но в раздевалке сонливость возвращается. Нельзя разгорячённым тут же прижимать мокрую задницу к стулу, но кого это волнует, точно не ту мразь человеческую, что составляет расписание. Чуть дальше виска начинает покалывать. Когда он придёт домой, он точно ляжет спать, может даже не поест. -Ой, Джоске, — Окуясу только подошёл к своему шкафчику, пока тот просто стоял в позе сонного жирафа, — Может прогуляем? -Не знаю… — Джоске лениво стягивает шорты и не развязывает кроссовки, просто наступает на пятку, чтоб сползли, — Мама знает ведь, сколько у меня уроков, поэтому поймёт, если я приду раньше. -Значит, надо просто перекантоваться где-нибудь, — Ниджимура снимает майку и запихивает комком в шкаф, чтобы добиться дизайнерского вида Lyak pobiv'ala v jopé, который матери никогда не оценивают, как бы ни были с ним знакомы, — Может в инвентарную? -Да вот фиг знает, — помещение с такими удобными матами, окном, в которое можно с грехом пополам пролезть, и халявным чаем стал для Джоске каким-то памятником Шигеччи. Да, там правда очень удобно, пахнет резиной, дверь закрывается изнутри, благодаря чему можно сбежать в случае атаса, но ощущение, что любимчик своих родителей вот-вот подаст голос, иногда появляется. Это напрягает и заставляет обходить в разговоре тему Киры стороной. Но очень уж клонит в сон, просто ужасно. Там бы свернуться калачиком и подремать полчасика. -Ай, ладно, — наконец-то Джоске меняет ботинки на туфли, — Пойдём. -Ура, чай! — Окуясу с довольным видом раскручивает шорты в руке, и Джоске плашмя прилетает в лицо, дав ему ощутить слабый запах мочи.       Пока перемена не закончилась, два незаметных, двухметровых, метросексуальных качка выбегают во двор, обходят здание и нагибаются, с надеждой, что окно цокольного этажа не закрыто. Сегодняшний жаркий день играет им в этот момент на руку, и Джоске закидывает внутрь портфель, лезет первым. Как комично он выглядит, согнувшись в три погибели, пытаясь протиснуться в окошко. Окуясу не может отказать себе в удовольствии и начинает пихать братана в бедро ногой, гогоча и норовя схватить его за щиколотку. Уже в тот момент, когда широченная грудь Хигащикаты пролезла, и дальше тело ожидает свободный полёт башкою вниз, Окуясу хватает его за ногу, чем вызывает неистовый поросячий визг, и волочет по пыли как куль с картошкой. Джоске использует секретную технику червя, изворачиваясь как уж, которого поймала мамка с сигой, а как только не перестающий ржать Ниджимура таки отпускает его, использует секретную технику обосравшейся черепашки и лезет на брюхе в окно, звучно шлёпаясь на пол. Как-то он не подумал, что надо лезть вперёд ногами. Виновник уханьканного гакурана оказывается прозорливее, лезет ногами вперёд. Тут-то шаловливые белые ручки Джоске не справляются с провокацией и со всей силы шлёпают по крепкому бедру. С полувозмущённым полуудивлённым «уо-то-то» Окуясу ставит ногу на табуретку и дикой пумой прыгает на Джоске. Визги, возня, катания по пыльному полу. В итоге они просто хватают друга друга в объятия и лежат на полу. Это… Великолепно. Они обнимаются так крепко и искренне, будто хотят вдавить друг друга в один организм. Лениво Джоске заползает на маты, утаскивая за собой сменившего грубость на нежность Окуясу. Он так в него вцепился, гладит бока, тычется в грудь. Наконец-то, спасительный поролон, завёрнутый в резину, можно с громким охом облегчения шлёпнуться и потянуться насколько это позволяет хватка друга. Красавчик всея Морио дёргает пуговицу на гакуране. Жарко. Окуясу только рад, он запускает руки под воротник трогает Джоске за шею, бока, гладит спину, грудь, поясницу. Щекотно, но он не сопротивляется, только приглушённо гогочет в кулачок, вспоминая, что они тут находиться не должны. Сверху звенит звонок с последующей вознёй, а потом всё снова затихает. Хорошенькие ресницы становятся всё тяжелее и тяжелее, Джоске трудно с ними совладать. Распахивание глаз сразу после того, как он их закрыл, только заставляет роговицы ныть сильнее. Окуясу продолжает тыкать любимого друга в бок и щекотать, пытаясь добиться яркой реакции, но тот только мычит в ответ. Джоске правда плохо спал, а короткие сны были липкими, душными, тревожными. Жара вообще в последнее время стоит ужасная, из-за близости моря дышится тяжело, по ночам в комнате стоит духота даже с открытым окном, а вентилятор только гоняет спёртый воздух по комнате. Это как не выбивать ковёр на улице, а хлопать по нему в комнате ладошками, прыгая по периметру на корточках.       Плитка в ванной плесенно-зелёная, чередующая с такой же, только мышьячного цвета. Из раковины вода так и хлещет на пол. Зеркало над ним запотело, настолько вода горячая. Лужа всё растёт и растёт, а Джоске не шевелится. Он всё сидит рядом с дверью ванной, поджав ноги, и смотрит, как кран отчаянно шипит от рвоты кипятком, обретающим цвет плитки. Хигашиката не хочет уходить. Дверь открывается и Джоске немного пугается, так как ощущал её плечом. Он отодвигается от проёма, но не встаёт. На пороге Окуясу, глядящий вопросительно. -И что оно? — он тычет на заполненную раковину. -Да льётся, — сидящий отвечает безучастно, знай смотрит на лужу. -Много не выльется, — и Окуясу садится рядом.       Он играет пальцами ног, пока вода необратимо заливает комнату, но аномально обволакивает уголок, где сидят двое. Она кажется густой массой, отражающей зелень стен. Непонятно, сколько они уже так сидят, уровень уже поднялся на сантиметр, что несложно отследить по неправильному овалу вокруг парней, будто вода и стакан поменялись местами. Ещё и дышать от пара всё труднее и труднее. Как долго это может продолжаться? Джоске трогает воду ногой, дёргает ею как наступивший в мокрое кот. Горячеватая. Он выпрямляет спину, желая встать. -Она тебе мешает? — Окуясу поворачивает в его сторону голову и говорит осуждающе. -Нет, — и по принципу ведра с крабами желание подавляется, белая и крупная фигура Джоске скручивается в обратное положение.       Пахнущая паром, горячая, со всеми оттенками зелёного, вода ползёт и ползёт по стенам. Сидящие вовсю шмыгают носами от огромной влажности и жа́ра как в бане. Каждый из них делает поочерёдно попытку встать, но это тут же пресекается осуждающим взглядом того, кто сам юлозил в потугах подняться. Вот Джоске снова дёргается и даже выпрямляется в коленях, сутулясь так, будто Окуясу его не заметит. -Ты чё? -Ни чё, — а сам делает шаг за предел островка и с напускной уверенностью опускает ногу по щиколотку в воду. -Вот и сядь, нехрен тебе, — тут уже Окуясу выгибает спину и берёт Джоске за локоть. -Да я чуть-чуть, — и Хигащиката дёргает рукой достаточно агрессивно, чтобы породить противодействие. Может боль в копчике от долгого сидения, может высокая температура в комнате, может покрасневшие от воды щиколотки повиляли на поведение парней, но вот они оба стоят и пытаются толкнуть друг друга в грудь, да и в принципе раскачать противника так, что тот потерял равновесие и упал на пол. Джоске охватил Окуясу в отместку, и их равные силы превратили сцепившиеся тела в маятник, однако второй здесь в преимуществе, так как стоит на сухом месте, а ноги первого горят от воды. Стремительным движением Джоске пинает противника в бедро, тот летит на пол, но даже так не отпускает руку и тянет за собой. Дальше всплески воды, брань, возня, хватания за грудки; Джоске оседлал Окуясу и мутузит его за плечи, тот беспорядочно юлозит пальцами по его лицу. От этого красного лица, агрессивно расширяющихся ноздрей, липнущих ко лбу мокрых волос, общей жары голова кружится. Окуясу оставляет лицо Джоске и как рак вцепляется в лямки майки. Он схватил достаточно грубо, от того царапнул ногтями больших пальцев чувствительные соски Джоске. «Окуясу!» — Джоске отпускает его и его пальцы принимают то странное положение, когда человеку делают больно: «Они же очень болят и ты это знаешь! Мне и так очень больно сцеживать молоко.» Джоске звучит очень возмущённо. Ему ничего не отвечают, просто притягивают за лямки и целуют. Пот с обоих течёт ручьями, от температуры стучит в висках, Окуясу отплёвывается от воды, но не встаёт, а они занимаются сексом на полу затопленной ванной… -Джоске! -Ах?       Он реально заснул. Окуясу, судя по его более свежему виду, даже не дремал, однако стойко терпел сон обнявшего его друга. Да, они всё ещё лежат в обнимку. Джоске причмокивает губами. Во рту как коты насрали, надо хотя бы попить, по-хорошему и жвачку найти.       Окуясу двигает руками, и Джоске ощущает одну на шее, другую на животе. Его руки тёплые, грубоватые, широкие, когда он накрывает своей лапой, от неё чувствуется искренняя, нежность, грубоватая, но самая чистосердечная. И от этих рук возбудившееся от тревожного и фантасмагоричного сна тело успокаивается. И этими ласковыми руками лапали его, да, ай-яй-яй. Джоске хватается за плечи друга и садится на него верхом, прижимаясь промежностью. -Не стыдно, — говорит он беззлобно — Трогаешь спящего парня, ну ты вообще офигел! -Кто бы говорил, — и тут Джоске едва не хватает удар. Окуясу трогает его стояк. Да. У него встал во сне. Ну а что, член может с нихрена встать, но тут явно другие причины, и такое внимание к его члену излишне. -Ой, Джоске, — Окуясу улыбается широко и хитро. Для него тут нет какого-то домогательства или подтекста, он просто трогает, чтобы посмеяться — Кому-то тут снятся сны с сюжетом? -Да иди ты! — Хигащикате это не нравится и он слезает с тёплой груди. Ничего не говоря, он притаскивает другой мат, пока Окуясу непонимающе смотрит, кидает мат на него и с криком: «Банзай!», — бросается на образовавшийся сэндвич, выбивая из лёгких начинки воздух, что сопровождается сдавленным «кхы-ы-ы-ы».       Они идут медленно, обнявшись за плечи, чуть раскачиваясь. Людей на улице совсем немного, редко кто пройдёт быстрым шагом по тротуару. Джоске уже совсем успокоился, Окуясу ужасно хочет есть, но терпит. Темнеет в Японии быстро, потому тени уже вытягиваются от заходящего солнца. Заворот к дому Ниджимуры, и они уже у дурацкого вида калитки. Окуясу уже начинает открывать её, когда вдруг Джоске с серьёзным тоном его окликает. Повернуться к нему было ошибкой — Джоске опять с максимально возможно высокими для его голоса децибелами бросается на него, с такой уверенностью, что его немаленькую тушку удержут, что парашютисты позавидуют такой решительности. Ниджимура всё-таки его выдерживает, но стоит явно уже еле-еле, поддерживая Джоске под попу, пока тот самозабвенно его обнимает. «Теперь я буду всегда-а так делать, ясно тебе?» — и Джоске щекочет его за ухом, пока не слезает наконец. «Окуясу такой си-ильный, » — снова тянет Джоске с лисьим взглядом, используя уважительную речевую конструкцию, которой в русском языке нет. Окуясу себе не признается, что ему нравится, когда Джоске складывает аккуратные губки в улыбку и говорит медовым голосом, подкрепляя это хитрым синим взглядом. -Ей богу, Джоске, — он это произносит с напускным безразличием — Ладно я твой друг, а если другие подумают, что ты педик? -Я — педик? Да сам ты педик, понятно?! Я к тебе, засранцу, со всей душой, а ты — педик, да я с тобой теперь разговаривать только по средам с восьми до пяти буду, я тебе почтой график пришлю, понял? Если захочется поболтать больше, сможешь приобрести пакет на пиздёж, прайс будет с другой стороны листа! На телефонные разговоры это тоже будет распространяться! «Позвоните педику», вот!       Этим же вечером Окуясу воспользовался пакетом «Позвоните педику».