Мой телохранитель хочет меня убить

— Пап, а раньше нельзя было сказать? — Возмущенно и обиженно пробубнила я, скрестив руки на груди. Он ласково погладил меня по голове и поцеловал в лоб. С плеча свисала большая сумка с личными вещами, а под ней висела еще одна маленькая, в которой были документы. — Что, это все, что ты возьмешь с собой? — Показала я пальцем на его жалкие две сумки. — Все остальное мы вчера с Данте загрузили. Данте стоял у двери, позади папы. Когда он произнес его имя, я кинула быстрый взгляд на Данте, от чего тот сексуально дернул бровями и беззвучно усмехнулся. Я снова обратилась к папе. — Дурацкие твои командировки с презентациями. — Ну, дорогая, мне же нужно как-то продвигать свою продукцию, а другим людям я не доверяю — сам все делаю. Тебе же не впервой оставаться дома без меня. К тому же, сейчас у тебя есть Данте, — папа развернулся к нему и указал рукой в его сторону, тем самым восхваляя его и поднимая в моих глазах. Куда выше-то? Тот гордо выпрямился, задрав подбородок и приняв важный вид. Мне стало смешно с этого, но я предпочла промолчать и отвернула голову вправо, чуть улыбнувшись. Теплая ладонь отца опустилась на мое плечо, а потом он приобнял меня, ведя к выходу. Я обхватила его торс. Мы вышли на улицу и увидели, что погода разыгралась: тучи рассеялись, остались только белоснежные добрые облака, через которые с легкостью временами пробивалось теплое солнце и грело весь мир. Легкий ветерок дул, чуть подымая листья с земли и тут же опуская их обратно. Папа протянул мне в руки длинную бумажку, я недовольно и удивленно взглянула на нее, увидев большое количество циферок. — Что это? — Это, дорогуша, план на твой сегодняшний выходной. Я ведь прав, ты сегодня не идешь в колледж? — Да, но, — растерянно проговорила я, похлопав глазами. — Вот и замечательно. Часть сделаешь сегодня, часть на выходных, когда я уже смогу понаблюдать за тобой. Данте тебе поможет. Я снова перевела взгляд на него. Он стоял, выпятив грудь вперед, руки убрал за спину и сверлил меня гордым взглядом, чуть покачиваясь на ногах. — Это тебе что-то вроде наказания за позднее возвращение домой без предупреждения, — он улыбнулся и глянул на часы. — Нужно торопиться, скоро вылет. — У тебя же частный самолет, — с недоумением возразила ему я. — Что я говорил про пунктуальность? — Он легонько похлопал меня по щеке и направился к машине. Данте преспокойно последовал за ним и раскрыл дверь в подходящий момент. Он обошел машину и, когда дошел до двери водителя, повернул голову ко мне, пальнув взглядом, словно выпустил пулю из раритетного пистолета. Я поймала это и сглотнула слюну. Данте поспешно уселся в машину и завел мотор. Не став дожидаться, когда они уедут, я посмотрела на весьма длинный список из ста пунктов. Некоторые дела были совсем маленькими, к тому же повторялись, например, «покормить Бяку», но папе же нужно было для пущей важности и официальности, а главное для запугивания меня своим наказанием, сделать такой развернутый список дел. И долго он сидел и размышлял над ним? Тяжело вздохнув, я отправилась…чистить унитазы во всем доме. От одной мысли о предстоящем действе меня выворачивало в эти же самые туалеты. Но, собравшись с духом, я-таки отправилась совершать благое дело для всех жителей этого дома. Сдув волосы со лба, надев желтые перчатки и взяв в руки нужные инструменты, я принялась за чистку. Через какое-то время первый пункт был закончен. О нет, еще целых девяносто девять, и некоторые из них уж очень долго нужно выполнять. Так что я решила сделать пока что те, которые требуют малого затрата энергии и времени. Тряпка, моющие средства, перчатки, пыль, Бяка, который мешался под ногами — составили полдня. Я была настолько увлечена работой, что даже забыла о том факте, что давно не видела Данте. Странно, ведь он давно увез папу, а все не возвращался. Конечно, у него могут быть свои дела. Но я всегда думала, что наша семья является для него единственным делом в жизни, ведь по контракту ему запрещалось работать на кого-то другого. Я вдруг остановилась у окна, с подоконника которого стирала темный налет грязи, и задумалась, засмотревшись вдаль поля, покрытого зеленой травой, что находилось в наших владениях. Медленно опустив тряпку, я проскользнула к лестнице, вслушалась в звуки. Они шли только откуда-то издалека, вероятно, из кухни — обрывки женских разговоров. Отлично. Я пробежала на цыпочках на второй этаж. Оглядываюсь — никого. Быстро дышу, поворачиваю голову, волосы снова пролетают в воздухе. Перебираю ногами по полу, чуть поскальзываюсь, так как я в носках, но удерживаюсь и бегу дальше, ускоряясь. Достигаю желанной комнаты. Глаза горят, руки чуть дрожат. Чуть скрипнув дверью, захожу внутрь. На окнах темные занавески, у стены небольшая мягкая кровать. Вся комната оформлена по-простому – никаких лишних предметов, все расставлено по местам, как у перфекциониста. Большой стол, преходящий в полки, возвышается у другой стены. На нем лежат книги с черными или коричневыми обложками. Ух ты, он читает в свободное время. Нетипично для телохранителя. Хотя, что это я? Он совершенно отличается от любого другого телохранителя, тут даже сравнивать нельзя. Я подошла к столу и взяла в руки толстую книгу, бережно покрутив в руках. Это оказалась «История древности». Я хмыкнула и положила ее на место, принявшись дальше разглядывать полочки. Ничего примечательного. Часы, еще пара книг, деревянная статуэтка человечка без лица, с овальными частями тела, нанизанными на стальные стержни. Единственное, что привлекло мое внимание, это маленький блокнот. Но он был так высоко, что мне пришлось встать на стул, мирно стоящий неподалеку от стола, и только так достать его. Опускаясь на пол, я безотрывно всматривалась в обложку: простая черная обложка, на которую приклеена обожженная бумажка с надписью «Данте Иогали». Я стояла у стола и все никак не решалась открыть блокнотик. Меня терзали сомнения. Мне казалось, что я ворвалась в частную жизнь Данте. Еще немного поколебавшись, я решилась перелистнуть обложку. Моему взору открылись красивые странички, оформленные под старину, для красоты, также обожженные по сторонам, как и бумажная табличка на обложке. То, что было внутри, крайне удивило меня и поразило. Данте писал стихи. При чем возвышенные и красивые. Для меня, стихи — это отражение души человека. И судя по этим стихам, его душа была невероятно красива и богата. Судя по этим стихам, он был велик и прекрасен. Впрочем, меньшего мне и не следовало ожидать и думать о нем как-то иначе. «Служу ей день я ото дня, Покорен я, послушен я. Она прекрасна и чиста, И убивает красота Меня всегда, ее раба, С которым спутана судьба Её. И я здесь проклят на века, Она — мой дом, моя река, Моя душа и моя пристань, Моя чертовка, лань, Тоска. Печаль мечты, Печаль любовной густоты». Кто-то костяшкой пальцев постучал в дверь. Я резко повернула голову в ту сторону и с испугом посмотрела в проход — там был Данте. С трудом сглотнув ком, внезапно подкативший к горлу и сдавивший его всей мощью ужаса, я аккуратно положила блокнот на стол, не успев начать читать второе стихотворение. Данте быстро пошел на меня, я чуть отшагнула. Он приблизился на минимальное расстояние и схватил за волосы, выгнув голову назад; я лишь резко вздохнула и возложила руки ему на грудь, пытаясь оттолкнуть его. Он прожигал меня своим взглядом, второй рукой он обхватил горло, по пути пробежав пальцами по его боку, и улыбнулся, оголив белые зубы. — Тебе нельзя было здесь появляться, ты ведь это понимаешь? — Зловещим шепотом молвил он. Я закивала и прикрыла глаза. Он внезапно потащил меня в неизвестном направлении, я все не решалась раскрыть глаза. Я ощущала его теплые руки на своем ошрамленном им же теле. Он всё тащил меня. Хлопнула какая-то дверь. Я почувствовала под ногами мягкую почву. Он вывел меня на улицу. Я открыла глаза и увидела, что мы направляемся к конюшне. Снова закрыв глаза и доверившись ему, я растворилась в его руках. Хлопнула еще одна дверь, теперь уже самих конюшен. Он резко прислонил меня к какому-то столбу спиной, сам встал напротив и прислонился всем телом ко мне, надавливая. Я открыла глаза и увидела в интимнейшей и горячей близости его лицо, а главное возбуждение в его глазах, проявляющееся в расширенных до предела зрачках, в которых была видна вся вселенная. — Зря ты туда зашла, девочка моя, зря, — прошептал он, его дыхание лизнуло мои губы и шею, будто язык пламени. Он связал сзади мои руки прочными веревками и отошел к столику с инструментами и прочей ерундой. Повернулся он ко мне с хлыстом в руках, который угрожающе был наставлен на меня, хотя в глазах Данте враждебности не было видно. Воздух был рассечен одним взмахом, хлыст полетел в мою сторону, больно лязгнув меня по коже, я промолчала, стиснув зубы и зажмурив глаза. Данте улыбнулся блаженно и еще раз взметнул хлыст в воздух, который скоро приземлился обжигающе на мою ногу. Я извилась и взвыла от боли, сама от себя того не ожидая. Данте вновь оторопел. Он подошел ко мне и заглянул в мои глаза. Я питалась теплом от его тела, пышущим в мою сторону. Он поднял руку, я готова была принять любой удар, инстинктивно зажмурилась и ощутила, как его палец опустился на мои губы. Я жалобно взглянула на него, делая быстрые вдохи-выдохи. Его палец дрожал, он тихонько провел им сверху вниз посередине губ. Затем послышался звук от падения. Данте выпустил из рук хлыст и потянулся к моим рукам, как бы обхватив меня. Резко развязав веревки, он свободно встал передо мной, не в силах что-либо сделать с моим телом. Я смотрела на него, губы подрагивали. Я вздохнула и приблизилась к нему. Он жестом остановил меня, чтобы я не подходила на более близкое расстояние. — Уходи, — тихо сказал он. Я потянула руку к его лицу, хотела успокоить. — Данте, — прошептала я, покачав головой. Он схватил мою руку и отдернул ее от себя. — Уходи, я сказал, — рявкнул он громовым голосом. Я встала, как вкопанная, не зная, что сделать или сказать. Но через секунды две, я ударила его по щеке, от чего он рефлекторно повернул голову боком, мужественно выдерживая удар моей тяжелой руки. — Не смей повышать на меня голос, ты пока что работаешь на моего отца, ты мой телохранитель, — сквозь зубы проговорила я и поспешно ушла из конюшен.