музыка: AK & Direct - Sleepless Nights
Отрезвление у Чонина наступило не сразу. Минули недели после того, как Хенджин покинул Корею, но даже тогда Ян не чувствовал одиночества, ведь рядом находился Минхо, взваливший на свои плечи большую часть забот о юной ведьме, и Бан Чан, выполняющий роль временного опекуна. Остальная часть команды тоже присматривала за макнэ, каждый из агентов в силу возможностей; да, кто-то больше, кто-то меньше, но брошен на произвол судьбы Чонин не был. Сам же он жил ожиданием. Сначала – наступлением лета. Потом – сезоном дождей. Затем – новостями о возвращении Хенджина. И пусть особых причин для надежд на скорое присоединение Хвана к команде не было, юный пересмешник не унывал. Выпускной класс, регулярные звонки Хенджина, мягкая забота Минхо и друзья, которыми он обзавелся на подготовительных курсах, не давали впасть в уныние. А потом все рухнуло. Точнее, тонкая ниточка, связывающая воображаемое и реальное, разорвалась. Чонин остался наедине со своими переживаниями. Всем – команде, друзьям и даже организации, вдруг оказалось не до него. Пересмешник почувствовал себя ненужным. Оглянувшись по сторонам, Ян понял, что рядом нет человека, за чью руку он мог бы ухватиться. Его существование было словно само собой разумеющимся – команда же утопала в проблемах. Чонину стало всерьез казаться, что кто-то проклял их группу. Как и его самого. Вчера его верными спутниками были Хенджин, школьные друзья, зовущие повеселиться в караоке, немного навязчивая забота командира Бана и ласковый прищур Минхо-хена. Сегодня – ничего из этого. В обмен он получил холод в голосе Джисона, неохотно отвечающего на звонки пересмешника (как будто безобидным вопросом тот крал его время), неуклюжий интерес Феликса и советы директора Пака, рекомендующего сосредоточиться на подготовительных курсах. Так себе сделка. Нельзя было сказать, что Хенджин перестал интересоваться жизнью своего младшего «братишки», конечно же, нет. Но Хван находился столь далеко от Сеула, занятый решением собственных проблем, что Чонин вдруг почувствовал себя в роли… помехи. И начал врать ему. Поначалу вранье было безобидным. Ложь во благо, как говорится. Пересмешник и не думал обманывать Хвана намеренно (так вышло, как он потом объяснял самому себе) – просто хен начал что-то подозревать и задавать неудобные вопросы, и в ответ пришлось наговорить какой-то успокаивающей чуши. «Нет, с голосом все в порядке. Нет, с учебой тоже все отлично. Да, хожу на подготовительные курсы, о чем речь? Да, встречаюсь с ребятами. Нет, нигде не болтаемся без дела, что за ерунда? Да, хорошо ем. Да, высыпаюсь. Да, слушаюсь Бан-хена. Да, если будут проблемы, то сразу расскажу. Но вообще не о чем рассказывать, все как всегда. Учусь, ем, сплю, снова учусь, снова ем… Ну, разве что тот ресторанчик на углу 9-ой и 15-ой закрыли. Почему? Не знаю, говорят, выдавили старушку с улицы. Ну, может и так, точно не скажу. В любом случае все только поохали и поахали, а всерьез никто не вступился. Жаль, конечно. Курочку бабуля жарила нереальную, пальчики оближешь!» И все в таком духе. Первое время Хенджин вроде верил нехитрому обману макнэ, но после драматичного случая с Минхо притворяться, что все в команде в порядке, а произошедшее с лунной сиреной никак на юного пересмешника не повлияло, было бы сущей глупостью. Идиотом Хван не был. Он мог неплохо его изображать, особенно в те дни, когда нужно было выживать в буквальном смысле этого слова, но на деле им не являлся. Сложно сказать, слухи ли до него дошли о поведении Чонина или интуиция заставила болезненно екнуть сердце, но Хван позвонил пересмешнику на второй день после «пропажи» Минхо. - Ты как? – спросил он. И тут же добавил: – Только не говори, что все в порядке, бога ради. Черт возьми… не верю в то, что происходит… Какого хрена я не могу прилететь домой? Все подворье закрыто! Наружу вообще не вырваться… - Почему? – насторожился Ян. – Что случилось? - По второму разу проклятым ковидом болеем. Никого не впускают и не выпускают с территории подворья. - Ты-то хоть не заболел, хен? По голосу вроде здоров. - Я-то нормально, а вот половина послушников слегла, – в трубке раздался характерный скрип. Хенджин поудобнее уселся на кровати. Бывший агент позвонил младшему другу, когда тот едва успел войти в комнату после завершения подготовительных курсов. – Тоже мне здоровяки. И вот мы все теперь сидим, как в тюрьме. Даже во двор не выйти, кошмар какой-то, – Хван щелкнул выключателем настольного ночника. – Не представляю, когда все это закончится. Один выздоравливает – другой заболевает, и так по цепочке. Во тебе и уединенность от мира. А ведь я билеты в Сеул заказал. Пришлось отменять. - И чем бы ты помог, если прилетел? – кисло спросил Ян. Школьный галстук сдавливал горло, а руку оттягивал набитый тетрадями рюкзак. - Не знаю… – вздохнул Хван. – Просто… Как там все? Как Джисон? - Плохо. - Я звонил ему. Трубку не берет. - И не возьмет. - Я написал Бан-хену, но он отделался от меня какой-то идиотской фразой. По сути, мне обо всем рассказал Ликси. Но, похоже, он и сам мало что знает. - В офисе произошел жуткий скандал, – узнавать о произошедшем с Минхо несчастье от посторонних, а не от членов своей команды, было очень неприятно. И шокирующе. Ян услышал о случившемся только через сутки, за обедом, искренне не понимая, о чем его спрашивают сокурсники. – Ребята старались меня в него не втягивать, но как такое спрячешь? Да и зачем? – Чонин не собирался скрывать обиду. – Знаешь, хен, меня как будто выставили за порог. Типа иди, мальчик, ты еще маленький, погрызи конфетку, пока взрослые разговаривают. - А что бы ты сделал? – спросил Хван. Хенджин разделял чувства макнэ, но также понимал, что настроение пересмешника было последним, что волновало Бан Чана и Чанбина в те дни. - И ты туда же… – вздохнул Ян. - Не, погоди, Нинни. Вот ты сам говоришь, что я не смог бы ничем помочь, а чем бы помог ты? - Слушай, хен, меня даже не спросили… - Нинни. - Нет, стой, просто послушай. Мы ведь команда, так? - Ну, конечно, да. - Меня взяли в команду, сделали ее полноценным членом, несмотря на возраст, да, с оговорками и, так сказать, на «вырост», но что я вижу? Ничего! – негодовала ведьма. – Ко мне относятся как к ребенку! Или к щенку, который мешается под ногами! Только не говори, что я на самом деле ребенок и заслуживаю такого отношения! - Нинни… – Хван в очередной раз попытался вставить слово. Бесполезно. Пересмешник закусил удила. - А когда я стану достаточно взрослым для того, чтобы считаться полноценным членом команды, скажи? – Чонин почти кричал. Рюкзак грохнулся на пол. Пальцы рванули тесный узел галстука. – Не понарошку, а настоящим? Когда и на чем буду учиться? Когда меня перестанут гладить по голове и тихонечко выталкивать за дверь? – по полу комнаты рассыпались тетради и канцелярские принадлежности. После отъезда Хенджина Чонин некоторое время прожил в общежитии, выхолощенном казенном помещении – с престарелым комендантом во главе и армейским распорядком дня, шедшим в комплекте. Никакой сериальной романтики. Только зубрежка, жесткий режим отхода ко сну и подъема и вечно ломающийся душ. Ян взбунтовался на вторую неделю. Он не понимал, почему не может жить у временного опекуна – Бан Чана. Ни на один вопрос толкового ответа он не получил. Уже потом Чонину стало понятно, что командир попросту опасался случайным образом ввязать макнэ в их с «Бастет» план. И только после «пропажи» Минхо директор Пак позволил перебраться подростку в квартиру опального Бан Чана, но тихой семейной идиллии не случилось. В те дни Ян по-настоящему злился на старших. Как-то само собой пересмешник начал задерживаться после уроков в средней школе и пропускать подготовительные занятия. Поначалу он просто болтался с друзьями по улицам, заглядывал в тематические кафешки и часами зависал в примерочных Starfield COEX. Потом кто-то из ребят (Чонин уже и не помнил, кто именно) предложил заглянуть в нелегальный игровой центр, ютящийся в одном из подвальных помещений. Так, от нечего делать. Не все время же болтался по улицам. Завсегдатаем игрового салона Чонин не стал (оказалось, что он совсем не азартный человек), но иногда после уроков забегал на часик-другой сразиться на пиксельных мечах с невидимым соперником. Однажды в салон нагрянула полиция, и пересмешнику пришлось воспользоваться ведьминской способностью, перекинувшись в одного из детективов, тощего низкорослого мужичка, чтобы улизнуть от лап правосудия. Оказалось, игровой салон прикрывал маленькую лабораторию по производству новомодного синтетического наркотика. Прямо за стеной зала трудились десятки нелегально вывезенных из родной страны вьетнамцев, фасовавших пакетики с белым порошком за миску риса и мечту о лучшей жизни. С того дня Чонин обходил компьютерный клуб за версту. Он честно пытался поговорить с Бан Чаном о том, что чувствует и переживает, но от одного только взгляда, брошенного на опекуна, у пересмешника вставал ком поперек горла. Кристофер был разбит. Беседы с Феликсом тоже не получилось. Не потому, что островная сирена отказывалась помочь младшему члену команды, нет. Ли был открыт юной ведьме. Просто рядом с ним всегда болтался Чанбин, как бесплатное приложение-бонус. Со смущал. Он огревал собеседника таким тяжелым взглядом, как если бы водружал гирю на голову. И хоть Ян и знал, что Чанбин не желает ему ничего плохого, а под суровой внешностью скрывается теплое отзывчивое сердце, но чувствовал себя неудобно. Лишним. Нытиком. Эгоистом. Заброшенным. Ненужным. Когда Чонин понял, что между островной сиреной и ее «смотрящим» развернулся нешуточный роман, то едва не разрыдался. Впервые в жизни он остался совершенно один. Сынмин заперся в библиотечном зале, а Джисон, кажется, ненавидел весь мир, включая себя. Хан, шипящий на коллег злобной ехидной, не позволял взглянуть на «Бастет» и глазком. Пересмешник оказался отрезан от сердца команды и был низведен от перспективной ведьмы до ученика средней школы, главной задачей которого оказалось посещение уроков и получение приличных оценок. Даже живя в застенках «Лупанара», Ян не чувствовал такого сильного одиночества. Тогда у него был Хенджин-хен, детская наивность и надежда, а теперь не осталось никого. Теплые ласковые руки Минхо-хена тоже исчезли. Чонин обожал, когда Ли гладил его по голове, взъерошивая волосы. Ян лежал на коленях Минхо и едва не мурлыкал от удовольствия, пока солнце играло крохотными бликами в зрачках сирены, узких как молодой полумесяц. Они сидели в небольшом парке, благоухающем весной, и над ярко-зеленой травой кружили трудяги-пчелы. На футболку капало растаявшее мороженое, на старых сливовых деревьях распускались розовые цветки, а над ухом напевал нехитрую песенку Минхо-хен. Чонин чувствовал себя любимым и нужным. Теперь же он даже не был уверен в том, не пригрезилось ли ему все это. Ян силился проснуться и никак не мог. Вот только жалости он тоже не хотел. Он желал участия и внимания. Или хотя бы признания того, что он – не сопливый ребенок, а человек, заслуживающий уважения. Перспективная ведьма, как его называли. Макнэ команды, а не случайный прохожий. Чонин больше не понимал своего места в оперативной группе, выставившей его за порог со словами: «посиди тут, пока взрослые дяди разговаривают». Если его лишили доверия, то должны были дать что-то взамен. Но пересмешник ничего не получил. Чонин стоял с протянутой рукой перед закрытой дверью и не понимал, что он здесь делает. – Только не говори мне, что это и есть забота, а сам я просто слишком мал для серьезных дел. Чушь полная! – Чонин с обреченным вздохом опустился на колени, принявшись укладывать канцелярские принадлежности в пенал. - Не буду. Я такого не скажу, Нинни, – обронил Хван. - Джисон не пускает меня к Минхо-хену, – обиженно проговорил Ян. – Представляешь? - Он не со зла, я уверен. - Че за бред? Минхо-хен не его собственность! – автоматический карандаш с грохотом полетел в пенал. За ним стирательная резинка и пара шариковых ручек. – Да он хоть вообще знает, что хен для нас сделал? – следом отправился тюбик клея. – Для меня и тебя, а? - Не думаю. Вряд ли бы Минхо-хен открыл Джисону такую тайну. - Ничегошеньки-то о своем женихе не знает… – припечатал пересмешник. - Нинни! – предостерегающе сказал Хван. – Прекрати! – ему не нравилась тема, которую поднял Чонин – темная и страшная. Обсуждать ее было до сих пор опасно, как и то запретное, что сотворил Минхо во имя спасения двух оборвышей из борделя. Грань, за которую нельзя было переступать, несмотря на обиды и недомолвки. - Да молчу я! – Ян захлопнул пенал. Он осел на пол, продолжая держать телефон прижатым к уху. - Мне жаль, что я не могу прилететь, – сдавленным голосом сказал Хван. - Если ты так говоришь из-за меня, то не стоит. Ничего, не помру… – пересмешник поковырял уголок пенала, продавив краем ногтя мягкую кожу. – А если из-за Сони-хена, то… в общем, тоже не стоит. Тебя он, кстати, точно не пустил бы к Минхо-хену, – проворчал Ян. – И я не думаю, что это правильно. Каждый сам по себе. Но у нас сейчас не команда, а фигня сплошная… Поэтому как-то неудивительно. - Я бы не стал на него обижаться. - Ну да… – Чонин принялся ковырять пенал с еще большим остервенением, рискуя испортить тонкое покрытие. – Я даже не знал, что произошло, прикинь, хен. Че-то где-то слышал от чужих… Пиздец, такое позорище! – Ян закатил глаза. – Мне народ из других оперативок рассказал о том, что произошло в моей команде. Сочувствовали такие, блин, ахали… А я сижу, значит, глазами хлопаю, типа: «да-да, такой ужас, такой кошмар», а сам думаю, че за фигня вообще?! – пересмешник отлично помнил свое недоумение и лица сплетников, удивленных реакций юной ведьмы. – Бан-хен мне несколько дней не рассказывал о том, что случилось. Как, по-твоему, это нормально вообще? - Нет, конечно, но ему сейчас тоже фигово… – Хенджин попытался мягко урезонить юную ведьму. - Ну да, у нас всегда кому-то фиговее, чем другим. - Думаю, сейчас, трое из нас находятся вне конкуренции, – с укоризной произнес Хван. Чонин хмыкнул. - Слушай, хен, а почему ты защищаешь Джисона? Вы же с ним не в ладах. - Что за ерунда? – возразил Хван. – Никогда такого не было. - Да было! Ты чего? – воскликнул пересмешник. Он искренне поразился тому, что хен отрицает очевидный факт. Не проходило и дня, чтобы «Рыбка» и «Питер» не зацепили друг друга – бывало, агенты беззлобно подкусывали друг друга, а случалось, что ссора едва не доходила до драки. При этом фактических поводов для конфликтов не обнаруживалось – разве что нелепая ревность, объектом которой был Минхо. Скорее, удивлял сам факт их возникновения, ведь двое агентов во многом были похожи – им нравились одни и те же блюда, музыка и фильмы. Забывшись, они могли с увлечением обсуждать новую модель кроссовок или наушников, а опомнившись, придя в себя посреди разговора, спешно разойтись в стороны. Иногда казалось, что Хван понимает намерения и мысли Джисона не хуже его самого. Находились и различия, конечно, но они никак не могли привести двух коллег к непримиримой вражде. Взаимоотношения агентов скрывали некий краеугольный камень – обнаружь его, и все сразу встанет на свои места. – Вечно вы с ним на ножах. - Неправда, – сказал Хенджин. – Ты ошибаешься, Нинни. - Правда! - Джисон мне не враг и никогда им не был, – не знай Чонин своего хена столько лет, запросто решил бы, что тот играет. Но нет, Хенджин не кривил душой. Его голос звучал печально, но спокойно. – У нас случались недопонимания, но это же нормально. Мы с ним разные люди, с разной жизненной историей и опытом. - Я и не говорил, что вы враги! - А мне кажется, что именно это ты и пытаешься сказать, – с легкой укоризной подметил Хван. - Нет! – заверил Ян. – Я хочу сказать, что вы с ним… больше как соперники, что ли... – он с удивлением услышал раздавшийся в телефонном динамике смешок. – Ты чего? - Соперники, говоришь? Из-за чего нам с Джисоном соперничать? - Ты мне скажи, хен. - Хотя… не знаю, может ты и прав в чем-то… – Хенджин с трудом подавил зевок. Он опустился спиной на кровать, подмяв под голову подушку. Режим дня с этим чертовым карантином полетел в тартарары. Часы то тянулись расплавленной жевательной резинкой, то неслись вперед перепуганным зайцем. На постели лежали сваленными в кучу книги по саморазвитию личности, которые Хван использовал вместо юмористической литературы – как откроешь первую, так сразу начинаешь хохотать до слез. Между страниц прятались сувенирные карточки из календаря 2020-го года «Австралийского грома из-под земли». Карточки были нагло украдены из дома Феликса во время празднования новоселья. Сирена не хватилась пропажи. Если Енбок когда-то и дрочил на фото мускулистых танцоров, то теперь был занят куда более реальной материей – корейские гномы, видать, оказались поинтереснее глянцевых снимков отечественных стриптизеров. – Не знаю, когда у нас тут все уляжется, но постараюсь вырваться в Сеул. – Хван загнал сувенирную карточку в глубь книги. Увидь местный лама, что гость из Кореи по ночам гоняет шкурку на белозубое изображение полуобнаженного австралийца, наплевал бы на карантин и погнал по двору наворачивать круги. - Да не парься… - Нинни, ты только не сильно быкуй на команду, ладно? Ты должен понять ребят и не злиться на них. Я очень сочувствую Джисону и… – из трубки донесся звук гонга – подворье готовилось отойти ко сну. Книга–тайник полетела под кровать. – И мне чертовски жаль, что все так вышло с Минхо-хеном. Я очень хотел бы сказать, что все будет в порядке, но… – бывший агент перевел дух, – будет, конечно, но не сейчас. Ты же лучше меня знаешь, что можно стать участником событий и при этом не особенно выпячиваться, правда ведь? – в голосе Хвана прозвучала улыбка. – Нинни, все, что ты сейчас можешь сделать – это продолжать ходить в школу, готовиться к поступлению в универ, гулять с друзьями, хорошо питаться и… Я попробую связаться с Бин-хеном. Они с Феликсом держат связь с Джисоном. Похоже, только с ними он и общается. - Ты в курсе, что между ними романчик? - У нашего гнома и русалочки? Чонин подавил смешок. - Так ты знал? - Ну… никто к началу банкета меня не приглашал, но трудно было бы не догадаться. - Вот как. - Мир и любовь их дому, как говорится. - Бан-хен, похоже, не очень-то рад этому. - А его мнения разве спрашивали? - Ого! – пересмешника удивила реакция бывшего снайпера. - Ничего не «ого!», – проворчал Хван. – В общем, я постараюсь пробить тебе визит к Минхо-хену. - Спасибо, – прошептал Ян. – Я очень хочу его увидеть. - Понимаю. Сообщи мне, как идут дела. - Я… – ушей пересмешника достиг повторный сигнал гонга. – Ладно, вы там уже ложитесь спать… – Чонин принялся торопливо прощаться. – Я еще позвоню тебе, хен. Но и ты звони, ладно? Ты обещал! - Конечно, о чем речь? – придерживая телефон плечом, Хенджин принялся перетаскивать оставшиеся книги на прикроватный столик. Обстановка в комнате была скромной: интерьер составляли кровать, тумбочка для мелких вещей, двухстворчатый шкаф для одежды, небольшой письменный столик и круглое окно, выходящее во внутренний двор монастыря. Никакой электроники, кроме личного телефона. За роскошь можно было посчитать книжную полку и хлипкую розетку. – Нинни, ты же запомнил, что я тебе сказал? – строго спросил Хван. - Чего? - Не наломай дров, – взгляд Хенджина задержался на отпечатанной скромным тиражом книжице – на картонной обложке не стояло названия, лишь было начертано изображение белого лотоса. – Если тебя будет что-то смущать, то сразу же звони мне, хорошо? – Хван провел кончиками пальцев по выдавленным краям рисунка. – Не бойся оторвать меня от дел. Если я не отвечу тебе сразу, то перезвоню позже. Ты слышишь меня? Эй, мелкий? – юноша положил книгу в изголовье кровати. Он уже пытался несколько раз приняться за текст, но сдавался на второй странице. Сосед по келье рассказал бывшему «гифту», что труд был записан со слов одного из ныне почивших лам, и Хенджин сможет найти в нем ответы на все мучающие его вопросы. Что ж, пока что Хвану удавалось лишь спотыкаться на каждой строчке опуса. Стоило попробовать еще раз. Если он правильно понял монашка, то книга могла помочь бывшему «гифту» вернуть часть способностей. – Нинни? – Хенджин стряхнул охватившее его тело странное оцепенение. – Ты еще здесь? - Да-да, конечно, – ответил Чонин. – Я тебя услышал, хен. Я перезвоню. Пока! И… и не смей брить голову, иначе я откажусь от тебя! – выкрикнул Ян. - Ах ты! – расхохотался Хван. – Да я тебя… Не дождавшись окончания фразы, Чонин бросил трубку. После чего затолкал школьный рюкзак в шкаф, прислушался к тишине (из комнаты Бан Чана не доносилось ни звука), достал телефон и вошел в приватный френд-чат. «Есть предложение сходить в Lotte World в эту субботу. Что думаете?», – напечатал пересмешник. В чат понеслись ответные сообщения. Большая часть компании, увы, не смогла пойти – кто-то укатил на выходные к бабушке, кто-то пожаловался на боль в горле, а к кому-то приехали родственники из Канады. Свободными оказались трое. И пусть компания собралась не столь шумная, как на то рассчитывал Чонин, но он с удовольствием спустил на развлечение половину недельной заначки. Память телефона заполнялась нелепыми фото, а желудок приятно потяжелел, набитый не особо полезными, но вкусными лакомствами. Один из приятелей пришел с сестрой-близняшкой, ученицей школы искусств, симпатичной девчушкой с двойным веком и стрижкой каре. Выкрашенные в белый цвет концы волос смешно подпрыгивали вверх, когда кабинку вагончика заносило на поворотах горки, и девушка громко визжала от восторга, не замечая, как крепко сжимает пальцы на локте Чонина, сидевшего в соседнем кресле. Ян улыбался. Несколько часов пролетели словно пара минут. Расставаться с друзьями совсем не хотелось, но солнце неумолимо клонилось к закату, а дома юную ведьму ждали нерешенные задания по математике и английскому. Хенджин подзарядил пересмешника оптимизмом, которого хватило на уик-энд. Но уже под конец выходных удача отвернулась от Чонина. Перед тем как покинуть парк, друзья решили прокатиться на американских горках. Единственная в компании девушка охотно поддержала идею ребят, безжалостно расставшись с недоеденным рожком мороженого – клубничный пломбир полетел в урну. Рассевшись по вагончикам, подростки счастливо расхохотались. Поезд тронулся с места. Первый же поворот заставил пассажиров аттракциона заорать во все горло – слава щекочущего нервы развлечения досталась американским горкам не зря. Ветер бил в лицо. В ушах свистело. Волосы разлетались в стороны и от аккуратной укладки не осталось и следа. Сердце едва не выскакивало из груди. Чонин позабыл о неприятностях и обидах, наслаждаясь минутами счастья. Мог ли он мечтать о подобной радости еще несколько лет назад, сидя в глубине платяного шкафа за старыми мамиными платьями? Конечно, нет. Мысли о матери, след которой потерялся после рейда агентов «JYP» на «Лупанар», отозвались слабой болью. Образ молодой женщины почти стерся из памяти пересмешника, оставшись в виде длинных темных волос и слабого запаха клубничного мыла. Он давно отпустил мать. Не простил, но отпустил, лелея надежду, что ей тоже удалось выжить. Глядя на детей, пришедших в парк развлечений с матерями, Ян не испытывал зависти, ведь невозможно завидовать тому, чего никогда не могло с ним произойти. Но у него были друзья, Хенджин-хен и команда «Stray», и об их потере он сожалел бы в сотни раз сильнее, чем о призраке упущенного общения с матерью. Девчушка с каре (Со Ин, Хе Ин?) толкнула задумавшегося Чонина локтем. - А? Чего? - Ребята предлагают еще заход, – сказала она. Одного круга друзьям показалось мало. - Еще? - Ага. Ты как? - Да можно. - Ну и хорошо, – девушка махнула рукой брату, сидящему в носу состава: – Мы согласны! Но через круг мне придется сойти – подруга ждет в гости. - Лады! – донеслось в ответ. Подсевшие пассажиры из свежего потока с опаской озирались по сторонам. Защелкали карабины предохранительной системы ремней. Поезд тронулся с места. Он неторопливо набирал скорость, подкрадываясь к первому повороту, но как только добрался до петли, то рванул вперед как мустанг, ужаленный оводом. Визг слился в единый хор голосов. Чонин захохотал. Поезд вылетел навстречу солнцу, замерев на пике самой крутой петли. Ветер снова принялся портить укладку. Сидящая впереди крашеная блондинка недовольно заныла – сложная прическа с множеством нелепых бантиков и кручеными локонами, была безнадежно испорчена. Но через мгновенье кокетка позабыла о волосах. Состав рванул вниз подбитым истребителем, и блондинка заорала дурным голосом. Ян захохотал еще громче. Симпатичная соседка присоединилась к его веселью. Проделав несколько заходов смертельных виражей, состав нырнул в подземное депо. Сбросив скорость, поезд подкатил к перрону. Чонин с сожалением отстегнул ремень безопасности – откровенно говоря, он с радостью сделал бы еще один круг. Возвращаться домой не хотелось, но у друзей были свои планы на вечер (у кого посиделки у подруги, у кого семейный ужин), в которые, увы, Ян не входил. Перрон заполнился шумом голосов – плачем голодного младенца (кому только в голову пришло тащить такую кроху на американские горки?), девичьим смехом и зовом матерей, потерявших контроль над расшалившимися детьми. Какофония звуков била по ушам. Распахнув дверцу вагончика роллера, пересмешник ступил на перрон. Протянув руку, он помог Со Ин (или Хе Ин? черт возьми, как же ее звали?) покинуть вагончик. Скула вспыхнула от поцелуя. Благодарная девушка клюнула пересмешника в щеку, но всем видом дала понять, что просить дать ее телефонный номерок или пытаться продолжить знакомство стало бы пустой тратой времени – очевидно, Со Ин (Хе Ин?) была несвободна. Чонин молча кивнул. Нет, так нет. Заводить романы пересмешник не спешил. Интереса не было. Что удивительно – ни к женскому телу, ни к мужскому. Естественное возбуждение Ян снимал с помощью банальной мастурбации. Его как будто вовсе не интересовала интимная сторона жизни. Можно было решить, что такое отношение к сексу – прямое следствие житья в «Лупанаре». Но нет. Пересмешник вполне был способен оценить красоту тела и лица (скажем, Минхо-хен был удивительно красив, и получение эстетического удовольствия от созерцания его внешности не имело ничего общего с желанием переспать с ним). В разрядке Ян тоже нуждался. Просто… просто привлекал его внимание лишь один человек. И это смущало. Немного. Совсем чуть-чуть. Когда мысли об этом самом «чуть-чуть» стали вызывать ночные поллюции, Чонин решил поговорить с Минхо – как с человеком мудрым и обладающим столь высоким уровнем принятия, что рисковал показаться обычным пофигизмом. Но произошло то, что произошло. Лунная сирена «пропала». А с Бан Чаном Чонин в жизни бы не решился заговорить на тему секса. Он смотрел на пересмешника со смесью жалости и беспокойства, словно у Яна от одного только слова «секс» должны были отвалиться уши и пенис. Чонин понимал, чем продиктовано такое поведение командира, но, ей-богу, он выжил, жил и намеревался жить дальше. - Пока! Мне уже пора. Все было супер, – Со Ин (Хе Ин) помахала рукой на прощание. – Как-нибудь еще увидимся! - Ага, – без особой надежды ответил Чонин, глядя сквозь девушку. Ни о ней, ни о Бан Чане он больше не думал. Пересмешник схватился за дугу поднятого над сидением поясного бруса. Он едва держался на ногах. Но не оттого, что голова закружилась после резкой смены обстановки или голода. Чонин был бы рад, случись оно так. Увы. Пересмешник услышал знакомый, жуткий голос из той части прошлого, которую хотелось игнорировать, спрятавшись под одеяло. Смех оборвался. Чонин медленно, как во сне, повернул голову в сторону источника звука. Рука машинально потянулась к телефону. Ему нестерпимо хотелось закрыть глаза и убежать прочь, однако ноги словно приросли к полу. Ресницы задрожали. Пересмешник стиснул зубы. Вот тебе и прощание с прошлым. Стоящая у соседних вагончиков женщина громко спорила со своим спутником. Мужчина сгорбился, виновато понурив голову, словно побитый щенок, боясь вставить слово. Лица скандалистки пересмешник не видел. Женщина повернулась к мальчику спиной, не позволяя разглядеть себя. Плотно сбитая фигура незнакомки была упакована в модную блузку и укороченные джинсы. На плечи была накинута ветровка, а на ногах болтались открытые босоножки на плоском каблуке. На бедре висела дорогая кожаная сумочка. Длинные черные волосы, предмет гордости владелицы, были забраны в неплотный пучок. В ушах блестели крупные бриллианты. Одним словом, перед Чонином стояла типичная кореянка среднего возраста, выведшая потомство на прогулку в парк аттракционов. Вот только никаких детей не было видно. А все в скандалистке – фигура, голос, выдавало давнюю знакомую. Ян боялся пошевелиться. «Это… Это Ынби?!» В горле пересохло. Мерзкая помощница «мамаши» из «Лупанара», умудрившаяся улизнуть от полиции. Чонин не слышал ее голоса несколько лет, но мог поклясться, что слух его не подводит – это была она. Ынби. Телосложение, напоминающее мужское, манеры, жесты, даже наклон головы. Ян не мог сдвинуться с места. Страх сковал его тело ледяным панцирем. «Только не поворачивайся… Только не смотри на меня… Не смотри!», молил пересмешник. «Нет-нет-нет! Мне кажется… я ошибаюсь… это не она…» Все на что Чонин оказался способен, так это сделать крохотный шажок в сторону. Он напрочь позабыл о возможности прикинуться любым пассажиром аттракциона (несмотря на то, что перевоплощение привлекло бы ненужное внимание посетителей парка), скрыв свое лицо под чужим обличьем. Позабыл о тревожной кнопке на телефоне, и о том, что теперь он не жертва «Лупанара», а будущий агент, член оперативной группы «Stray»; не подросток-старшеклассник, а сила, которую нужно уважать. За одну минуту пересмешник превратился в маленького мальчика, прячущегося в шкафу от внимания «мамаши» и ее соглядатаев. Бука из кошмаров отыскала его. - Эй, ты чего застрял? Хочешь пойти еще на виток? – в спину ведьмы уперся один из одноклассников, староста класса Им Соен. Ян испуганно вздрогнул. Он бросил взгляд на «Ынби» – та продолжала спорить со своим спутником, не обращая внимание на окружающих людей. Пересмешник облегченно вздохнул. – Нее-е-е, с меня хватит, Чонини, прости, – паренек замахал ладонью, пытаясь охладить вспотевшее лицо. – Я и так едва не ублевался на последнем повороте, – приятель похлопал ведьму по плечу. – Ну ты чего встал, а? Тебе плохо, что ли? Выглядишь… хм, не очень. - Не… мне… нет, не в этом дело, – Чонин тряхнул головой. В ушах зашумело. - А че тогда? Дверцы кабинок захлопали одна за другой – из поезда на перрон повыскакивали замешкавшемся пассажиры, на смену которым спешила новая партия гостей аттракциона. Громко завизжал ребенок. От противного крика едва не заложило уши. - Ничего, все нормально… – хлынувшая волной толпа оттеснила друзей от состава, загородив Чонину вид на незнакомку. - Узнал кого-то, что ли? – приятель выглянул из-за спины пересмешника, пытаясь проследить за направлением его взгляда. - Я… – Чонин поморщился от резкой боли – торопящийся сесть на поезд ребенок наступил ему на ногу, не ощутив разницы между обувью и асфальтом. Ведьма кинула на маленького нахала злобный взгляд. Боль позволила Яну вырваться из когтей страха. Оцепенение спало. - Простите его, – без особого сожаления заявила мамаша ребенка, отпихивая Чонина с дороги. – Он такой неуклюжий! Весь в отца. Папа Чиена, ну где ты?! – рявкнула женщина в пустоту. - Ой ли, – шепнул Соен Чонину на ухо. Губы сами собой растянулись в улыбку. – По мне, он чисто ее копия. Ты лучше отойди в сторонку, а то ведь, не дай бог, и впрямь папаша сейчас прискачет и растопчет к чертовой матери. - Какая глупая смерть выйдет, – пробормотал Ян. Дождавшись, когда толпа схлынет, он осторожно скосил глаза вправо – на ту часть перрона, где стояла похожая на Ынби женщина. Во рту появился кислый привкус. Чонин издал вздох разочарования, смешанного с облегчением – незнакомка исчезла. Малодушие чистой воды, но Ян не собирался себя за него винить. Может быть, немного позже. Ынби это была или кто-то невероятно похожий на нее, теперь уже нельзя было сказать наверняка. Изучив перрон, Чонин убедился в том, что след женщины простыл. Ее спутник тоже ушел. Мираж рассеялся, но прекрасный день был безнадежно испорчен. Солнце клонилось к закату. Растаявшее мороженое перепачкало пальцы, а кроссовки начали жать ноги. Использованный билет на свободное посещение аттракционов безжалостно полетел в мусорную корзину. Весь путь до квартиры пересмешник провел в размышлениях – могла ли незнакомка из Lotte World быть Ынби, или его память сыграла с ним злую шутку. Точного ответа не находилось. Полиция искала подельницу «мамы» почти год и сдалась, расписавшись в собственном бессилии. Ынби бесследно исчезла. Растворилась на улицах Сеула бесплотным видением. Чонин не знал, что ему чувствовать по этому поводу. С одной стороны, Ынби безусловно следовало изловить и наказать, ведь она являлась полноценной соучастницей преступлений «мамы». Более того, готовилась в будущем взять на себя ее роль, став преемницей кошмарного бизнеса. С другой, Яну хотелось как можно скорее позабыть о многолетнем ужасе, сделав вид, что случившееся не более, чем нелепая выдумка. Нормальное желание ребенка. У Хенджина такого выбора не было – он жаждал мести, но не получил ее. Детям «Лупанара» дали обещание изловить и наказать всех виновных по всей строгости закона, но никаких подробностей о расследовании они не получили. Официально агенты «JYP» были отстранены от дела – сыграло роль трагическая гибель одного из важного свидетеля (одновременно, являющегося преступником) во время задержания. И хоть никого из команды «Quicksilver» в намеренном причинении вреда не обвинили, но, от греха подальше, передали расследование в руки другого отдела. Первые ступени реабилитационных мероприятий, которые прошли Хенджин и Чонин, заняли полтора года и все это время мальчики не только не видели друг друга, но и не имели возможности связаться со своими спасителями. Психологи больницы, в которой Чонин проходил лечение, объяснили это необходимостью методов восстановительных мероприятий. Маленькому пересмешнику сделали поблажку, позволив по субботам созваниваться с Хенджином – несколько раз юная ведьма пыталась бежать из больницы, и однажды ей даже удалось покинуть территорию госпиталя, притворившись медсестрой. Когда Яна вернули в палату, он заявил о том, что найдет способ покончить с собой, если ему не позволят увидеть Хенджина. Свиданий «вживую» ребятам не разрешили, но в тот же вечер Чонину принесли ноутбук, на экране которого он увидел похудевшего, но довольно бодрого Хвана. По итогам двухчасовой беседы со старшим другом пересмешник стал немного покладистее – он перестал отказываться от еды, начал добровольно посещать игровую комнату и сеансы терапии. Персонал больницы он скорее терпел, чем принимал. Но теперь перед Чонином стояла цель – встать на ноги и встретиться с Хенджином. А еще – увидеться с таинственной сиреной, ставшей его орудием мести. «Бастет». Ли Минхо. Так звали спасителя, протянувшего им с Хенджином руку помощи. И Чонин встретился с ним. Что удивительно – даже раньше, чем с Хваном. Минхо пришел весной, выведя ведьмочку на прогулку, заручившись личным разрешением главного врача лечебницы. Увидев Ли, Чонин потерял дар речи. На протяжении долгого времени он хотел поговорить со своим спасителем, а увидев его воочию, позабыл все слова. - Вы же… Ты… хен… Тогда, в «Лупанаре», это же не было случайностью? Мне же не показалось, да? Это… – залепетал Чонин. Они сидели на деревянной скамье в небольшом скверике при больничном корпусе. На улице стоял апрель – слива готовилась распустить плотные розовые бутоны, под ногами зеленела молодая трава, а теплые лучи солнца били в глаза. – Тогда, в «Лупанаре»… – оробело повторил Ян, не в силах отвести взгляда от сирены. Солнечные зайчики скакали по лицу старшей ведьмы и Ли забавно жмурился, будто большой сытый кот. Зрачок сирены то сужался, превращаясь в тонкую ниточку, то расширялся, заполняя агатовым оттенком всю радужку. – Это же… – оказалась у старшей ведьмы вовсе не черные глаза. Цвет радужки был темно-коричневым с золотистыми всполохами – поджаренные на огне кофейные зерна, смешанные с корицей и щепоткой жгучего перца. - Тш-ш-ш… – сирена приложила указательный палец к губам. – Съешь конфетку, – в центре ладони, как по волшебству, появилась завернутая в яркий фантик карамель. – Она вкусная, с клубничной начинкой. Называется «Самый большой секрет на свете», – Ли раскрыл пухлые губы. Красивый рот изогнулся в заговорщицкой улыбке. – Нравится? Чонин, не отводя глаз от прекрасного лица лунной сирены, медленно взял угощение из рук Ли, развернул конфету, положил за щеку и пробубнил: - Очень. Минхо снова улыбнулся. - Я рад. На дне глаз плясала лунная богиня Селена, пряча за спиной маску Гекаты. Тонкий палец прижался к губам. Чонин с помощью языка вынул леденец из-за щеки, сдавил сладкий шарик зубами, дождался, когда рот заполнится густой начинкой и ответил: - Спасибо за конфету, хен. Очень вкусная. Мне нравится. Разговор был закончен, а тема закрыта. Вопрос о Ынби никогда не поднимался, по крайней мере, официально. Расследование продолжалось, но подвижек в нем не было. Однажды (когда Чонин уже стал частью команды), Бан Чан отвел пересмешника в сторону и заговорил о сбежавшей преступнице, высказав теорию о том, что, скорее всего, кто-то из бывших клиентов прикончил Ынби, боясь разоблачения, ведь ее искали лучшие силы полиции и не смогли отыскать. Бан Чан сказал, что беспокоиться не о чем. И Чонин ему поверил. Что ж, по-видимому, командир ошибся. С ним такое случалось. Или же нет, и это воображение играло с разумом подростка жестокие шутки. Вернувшись домой после посещения Lotte World, пересмешник намеревался поговорить с Бан Чаном и высказать ему свои опасения насчет Ынби. Затем – позвонить Хенджину. Но в обоих случаях его постигла неудача. Едва переступив порог квартиры, Чонин услышал, как Бан Чан с кем-то спорит – яростно, до хрипоты, перебивая незримого собеседника на полуслове. По опыту Ян мог сказать, что таким образом командир позволяет себя вести только с одним человеком – с Со Чанбином, что вовсе не говорило об их плохих отношениях. Скорее, наоборот. С Чанбином Бан Чан немного «отпускал» себя, обнажая перед названым братом слабости, присущие обычному человеку, а также мог посоветоваться или поспорить. Со стороны их беседы звучали жутковато и вмешиваться в них не хотелось. Чонин решил переждать. Рука потянулась к телефону. Набрав номер Хенджина, пересмешник уже приготовился нажать кнопку вызова, но резкий вскрик опекуна заставил его передумать. Бан Чан говорил о Джисоне. Ян прислушался. - Я ему каждый день послания строчу, как будто рыцарь Прекрасной Даме. Что ты предлагаешь мне сделать, Бин? Я считаю, что если Джисону нужно время, значит, так тому и быть. Конечно, я хочу увидеть Минхо! Я постоянно об этом говорю, – Бан Чан помолчал, выслушивая ответ Чанбина. – Хорошо, спрашиваю еще раз: что ты мне предлагаешь? Джисону сейчас никто не нужен, кроме Минхо. Спасибо, что с тобой и Феликсом общается… Да хоть так… – Крис снова взял паузу. – Я вообще не знаю, что будет со мной. Нет, директор Пак молчит. В третий раз не вызывали. Без понятия. Звонил. Говорит, что новостей пока нет. Знаю. И это тоже знаю. Кан-хен – хороший выбор, да. Я в курсе сплетен… – опять пауза. Чонин превратился в слух – голос опекуна стал заметно тише. – С чем тут спорить? Да, он отличный руководитель, это факт. За команду я спокоен. Жизнь покажет, Бин, мне сейчас нужно увидеть Минхо… К архивам меня не подпустят. Я звонил Сынмину, но он пока тоже ограничен в переживаниях. Делает, что может. Нет, мелкого я тревожить не собираюсь, – Ян вскинулся, услышав свое имя. Рюкзак лег у ног. Чонин подобрался поближе к кабинету опекуна. Распахнись дверь, и спрятаться пересмешнику было бы некуда, но он решил рискнуть. Любопытство одержало верх. – Пусть учится. Хватит с него переживаний. Да, я так считаю, – командир «Stray» повысил голос. – По-хорошему, надо бы с ним поговорить, прояснить ситуацию… но пока мне нужно понять, как дальше общаться с Джисоном. Знаешь… иногда мне начинает казаться, что Сони немножко свихнулся. Я его понимаю в этом, наверное, мы все чуть-чуть свихнулись, но, блин… даже я, при всем отношении к Минхо, понимаю, что так нельзя. Это странно. Как будто вся его вселенная сошлась на Минхо… Чонин вздрогнул. С такой стороны он ситуацию еще не рассматривал. И Хенджин, и Сынмин после произошедших с ними изменений продолжили двигаться дальше, не превратившись в камень, висящий на шее команды. Случившееся было ужасно, но агенты нашли в себе силы продолжить борьбу. Хан был другим – чего Ян никак не понимал. В итоге все для Джисона, неспособным функционировать без своего жениха, замкнулось на Минхо, как будто тот был его воздухом, топливом и сердцем одновременно. «А что, если…», пересмешник в задумчивости засунул палец в рот и прикусил ноготь. Сомнения отступали перед дерзкой задумкой. Что, если небольшой толчок, помог бы вернуть «смотрящего» в строй и сделать команду, разваливавшуюся на куски, сильнее? Ну или хотя бы склеить ее на некоторое время. Попробовать стоило. Все-таки пересмешник был в силах кое-чем помочь своей команде. Ну, хорошо – не всем ее членам, а некоторым. Чонин, сам того не замечая, заулыбался. Подушечки пальцев защипало – так случалось, когда Яна посещала идея и он погружался в нее полностью. Мысль об Ынби ушла на задний план. «Черт его знает, совсем не факт, что это была она», подумал Чонин. «Пропадала столько лет и вдруг вернулась в Сеул? Зачем? Почему? Что она тут забыла, зная, что есть люди, которые ее хорошо помнят? Дурой Ынби не назовешь. Хитрой сволочью – да. Но не дурой. Стала бы она рисковать? Для чего?» - Нет, я не такой! О чем ты говоришь, Бин? – голос Бан Чана вырвал пересмешника из размышлений. Чонин с досадой цыкнул. Ох уж этот нерешительный командир. – Я серьезно. Прекрати. Есть рамки, за которые переступать нельзя. Да, это я говорю. Можешь посмеяться, бога ради. Если у тебя есть какие-то гениальные мысли насчет Джисона – вперед, я тебя слушаю. Судя по воцарившейся тишине, мыслей (гениальных или хоть сколько-нибудь завалящих) у Чанбина не имелось. Зато они были у Чонина. Одна небольшая идейка, посетившая разум юной, всеми позабытой ведьмы. Ян зла ни на кого не держал. Какой в этом был смысл? Вдохновенный блестящей, как ему казалось, задумкой, он не стал дослушивать разговор хенов. Закинув рюкзак за спину, Чонин прошел в свою комнату, стараясь ступать по полу как можно неслышнее, чтобы не обнаружить себя перед Бан Чаном. Заперев дверь, он швырнул рюкзак на пол и с разбегу плюхнулся на диван. Дело оставалось за малым – продумать план до мелочей и не проговориться о нем Хенджину.***
План оказался идиотским. Джисон впал в настоящую ярость, как только ему удалось распознать в липовом Минхо пересмешника. Нужно было признать, сделал он это молниеносно. Сердце «смотрящего» не обмануть, правду говорили – Яну стоило внимательнее слушать преподавателей по основам этики. Ну что уж было теперь вспоминать? Чонин потратил на изучение планировки больницы, персонала VIP-отделения и кодов пропусков почти четыре месяца – улицы Сеула за это время успели украситься рождественскими гирляндами и пушистым снегом, а Хан обзавелся еще более нелюдимым характером. Ян не обижался на то, что Джисон не отвечает на звонки и сообщения. Наоборот, его это вполне устраивало. Пересмешник собирался встретиться с Ханом, желая преподнести тому настоящий сюрприз. По крайней мере, он на то рассчитывал. И… крепко ошибся. - Что за фигня, Ян Чонин?! – прошипел Джисон при виде ложного Минхо. Гнев поднимался в душе «смотрящего» едкой, тяжелой волной. Приподнятое настроение, появившееся после встречи с Хосоком и Сынмином, рухнуло к ногам Вавилонской башней. Чонин замер, совершенно растерянный реакцией Хана. - Я… – пересмешник сделал шаг назад, упершись в край больничной кровати. Это отрезвило Яна – беспокоить Минхо, даже случайно, он не хотел. Чонин выпрямился во весь рост. – Хен, выслушай меня. - Не говори этим ртом ни-че-го, – отчеканил Джисон. Если бы взглядом можно было сжигать заживо, то Чонин давно пылал бы осиновой спичкой. – Вообще, – «смотрящий» угрожающе скрипнул зубами. – Просто молчи. Хотя нет… – Хан сделал шаг по направлению к пересмешнику. Тот настороженно глянул на старшего коллегу. – Если ты будешь молчать, то не сможешь рассказать, для чего сюда приперся, да еще и нацепив на себя лицо Минхо-хена… Маленький уебыш, ты что творишь вообще?! – в воздухе мелькнул кулак. – Как тебе такое только в голову пришло? Кто тебя надоумил?! Говори? Это Бан-хен?! – Джисона перекосило от злобы. – Отвечай! Чонин зажмурился. Из пальцев выскользнул пустой пакетик сока. Подросток выставил руки вперед, пытаясь загородиться от возможного удара. - Нет… это я… это я сам… – промямлил пересмешник. – Хен, я… - Что? Не слышу тебя! – увидев, как Ян съежился в комок, испугавшись агрессии «смотрящего», Джисон остановился. Рука вытянулась вдоль тела. Кулак разжался. – Бля… – он перевел взгляд на Минхо, недвижимо лежащего на койке. Лицо лунной сирены оставалось спокойным, а дыхание ровным. Щеки покрывал едва заметный глазу румянец. Грудь медленно вздымалась и опускалась. Минхо, наконец, сняли с аппарата ИВЛ – легкие задышали самостоятельно, и это стало по-настоящему хорошей новостью за последнее время. – Да как тебе такое говно только в голову пришло?! - Это… – Чонин с трудом подавил желание расплакаться. В горле запершило. – Я хотел, как лучше… – он наклонился, чтобы подобрать валяющуюся под ногами упаковку из-под сока. Несколько капель нектара выплеснулось на светло-серый ковролин, окрасив ворс в ярко-оранжевый цвет. – И никто меня ни на что не подговаривал. Это все я. Сам. Один, – Ян с филигранной точностью метнул пустую упаковку в мусорное ведро, придвинутое к стене. Метра три, не дальше, но снаряд оказался в центре ведра, с глухим шлепком опустившись на дно. Джисон нахмурился. - Что значит – сам? Ладно, не суть... – «смотрящий» потер шею ладонью. – Слушай, я тебя чем-то обидел, что ли? Извини, если так, но вот такие шутки… Я просто не понимаю… – лоб Хана усеяли крохотные бисеринки пота. – Знаешь, мелкий, за них, вообще-то, морду бьют. Ты вообще хоть понял, что перешел грань? Так нельзя. Не понял, да? Окей, тогда давай объясню… - Ты ничем меня не обижал. Ну, разве что немного… но это сейчас неважно, – Чонин стиснул в пальцах наплечный ремень рюкзака. – Я хотел, как лучше, – упрямо повторил он. – Я не хотел ничего плохого. Наоборот. - Слышал уже. Зачем ты это сделал? - Я думал, ты обрадуешься, – Ян упрямо отводил взгляд в сторону, стараясь сосредоточиться на крохотной елочке, высаженной в керамический горшочек. Дизайнер продумал все до мелочей – стоящие под раскидистыми ветвями дерева миниатюрные коробки, перевязанные золотыми лентами, сантиметровые сапожки для подарков, отороченные белым мехом, и алые шары, величиной с булавочную головку. Красота. Вот только нужна ли она была пациенту, находящемуся без сознания, или его возлюбленному, оставшемуся на Рождество в одиночестве? – Я хотел сделать тебе такой подарок, – Чонин потрогал верхушку ели. Потерев пальцами нежные иголочки, пересмешник поднес руку к лицу и вдохнул ноздрями тонкий аромат хвои. Изумительно. Бан Чан превзошел себя, притащив в гостиную квартиры, где Чонин нашел временное пристанище, перекосившуюся набок потрепанную сосну (где только нашел?), набросав на ветви серебристые тонкие нити «дождика». Так себе великолепие. По правде говоря, Чонин ждал приглашения от Чанбина и Феликса провести праздник вместе, но не получил его. Кажется, те двое решили сосредоточиться в рождественскую ночь исключительно на себе. Обидно, но логично. Сынмин уехал к родителям и сестре, возвращение Хенджина не стоило и ждать, временный командующий Кан взял мини-отпуск, а друзья разлетелись кто куда. Пересмешник остался наедине с опальным командиром, откупоривающим бутылки элитного виски за запертой дверью кабинета, и паршивой сосенкой, увешанной дешевой мишурой. В рождественскую ночь Яна ждали школьные тетради, музыкальные клипы и миры «Геншина» вместо человеческих улыбок и тепла. И тогда он лишний раз уверился в правильности принятого решения, ведь понять его тоску мог лишь один человек – Хан Джисон, ждущий пробуждение возлюбленного, как манну небесную. Волшебником Чонин не был. Что он мог сделать, как мог вернуть лунную сирену в сознание? Ответ был прост – никак. Но в его силах было позволить Джисону услышать дорогой сердцу голос, увидеть на несколько минут любимое лицо и даже обнять иллюзию Минхо. Ничего дурного Чонин не хотел. Он желал дать чахнущему от тоски Хану маленький огонек радости, вот и все. Если люди не спешили подарить внимание ему, то это мог сделать он сам. Пересмешник тратил все свое свободное время, устроив слежку за работниками VIP-отделения (Чонин следовал за медсестрами в магазин и даже до детских садов, которые посещали их дети), а ночами, вместо того, чтобы сидеть над тетрадями, тренировался перед зеркалом в перевоплощении. Ящики письменного стола были забиты фотографиями медсестер (спасибо сайту больницы и соцсетям), в наушниках постоянно крутилась запись их голосов, а комната превратилась в подиум, на котором пересмешник оттачивал искусство правильной походки. Никогда еще Чонин не чувствовал такого подъема сил. И поэтому ярость «смотрящего» оказалась для него неожиданной. - Сними это дерьмо, – прошипел Хан, намекая на фальшивую личину юной ведьмы. – Или я за себя не отвечаю, Ян Чонин. Любимые черты начали расплываться утренним туманом. Хана едва не передернуло от представшей перед его взглядом картины развоплощения. Первыми преобразились глаза – миндалевидный кошачий вырез заменился лисьим, со вздернутым к вискам уголком века. Затем трансформировался изгиб губ и овал лица. Последним, как ни странно, принял истинную форму нос – высокая, узкая переносица загрубела, а крылья расширились. Фигура приобрела подростковую угловатость, а ладони утеряли миниатюрность, присущую рукам лунной сирены. От внешности Минхо не осталось и следа. Пересмешник без труда сбросил с себя чужой облик. - Я думал, что тебе понравится, хен… – сказал Ян, широко распахнув глаза. Он не выглядел довольным своей глупой проделкой. Сердце «смотрящего» екнуло. - Ч-что?! – Джисон исподлобья уставился на пересмешника и нервно хихикнул. – Какой подарок, Чонин? Какое «понравится»? – пальцы снова сжались в кулаки. – Чем ты вообще думал и за каким хреном сюда пришел? – Хан начал медленно, как голодный волк, наступать на Чонина. Ян затравленно вжал голову в плечи. – Как ты вообще пробрался в палату, мелочь?! Ты что, сговорился с кем-то из сестер? – голос Джисона нарастал. Шепот превращался в едва сдерживаемый крик. – Я им всем башки посшибаю! И тебе в том числе! – Хан вплотную приблизился к пересмешнику. Тот стоял, опустив глаза в пол. Щеки Чонина горели от стыда. Губы задрожали. – Тебе нехуй заняться? Учиться не пробовал? Куда ты лезешь? Какое у тебя на это право? – «гифт» продолжал засыпать Яна вопросами. – Совсем от рук отбился без Хенджина? Или это была его затея? – глаза «смотрящего» вспыхнули. – А Бан-хен вообще в курсе, что происходит? Или это он тебе помог?! Бля, я как знал, что нельзя его сюда пускать… – прошипел Хан. – Он все только портит! - Никто ничего не знал! – заорал пересмешник. Ремень школьного рюкзака соскользнул с плеча. – Это все я сам придумал! - Да зачем, бля! – рявкнул Хан в лицо Чонину. В «смотрящем» не осталось ничего от привычного Джисона – боль перекроила его на манер нового чудовища Франкенштейна, и пусть шрамы на теле и сердце оставались невидимыми, но они нестерпимо болели. - Да я уже сказал! – слезы брызнули из глаз ведьмы. Горячая влага потекла по щекам. Губы распухли. – Чтобы ты хоть на минутку услышал голос Минхо-хена! – рюкзак грохнулся в ноги – из приоткрытой молнии на ковролин выкатились несъеденное на обед яблоко, алое, с блестящими бочками. – Чтобы ты, хен, мог посмотреть на него не лежащего в коме! И чтобы мог дотронуться до теплого тела! – спазм перехватил горло. – Я думал… думал… это был мой подарок… я… не хотел делать тебе больно, хен… не хотел… прости… я не знаю, как мне еще… прости… – Чонин кулем опустился на пол. За спиной ведьмы лежал Минхо. Тихо попискивала поддерживающая жизнедеятельность аппаратура. Из коридора донесся негромкий смех медсестер, заступающих на ночную смену. Джисон уронил голову на грудь. - Господи… Я в каком-то дурдоме, честное слово… Ян сидел на полу, обхватив плечи руками. В дверь палаты постучали. - С вами все хорошо? Я слышала крики… – спросила одна из сестер. – Господин Хан? - Да, спасибо, все нормально, – ответил Джисон. Их ссора с Чонином привлекла нежелательный интерес персонала отделения. – У нас тут с коллегой вышел небольшой спор. Ничего серьезного. Извините за беспокойство, сестра. - Ничего страшного, но постарайтесь соблюдать положенный уровень тишины, господин Хан. - Да, конечно. Простите, – дождавшись, когда медсестра отойдет от двери палаты, Джисон снова обратил взгляд к пересмешнику. – Господи, Чонин… Как тебе такое только в голову пришло? – спросил «гифт». – То есть, ты говоришь мне, что выдумал эту дурь самостоятельно? Без чужой подсказки? – Джисон с удивлением понял, что растерянность от признания ведьмы превысила ярость, в которой он купался минуту назад. Ему стало жалко макнэ. - Угу… – сквозь всхлип выдавил Чонин. - Чтобы типа порадовать меня? – «смотрящий» переступил с ноги на ногу. - Ага… - Офигеть! Ты реально думал, что это сработает, и я буду пиздецки счастлив? – удивился Джисон. – Что я должен был сделать, Нинни? Подрочить на суррогат Минхо-хена? Вылизать его с головы до ног? Прогуляться по улице за руку? Ян Чонин? - Дрочить я не просил, – буркнул пересмешник. – Но, если бы тебе немного полегчало… - Все, замолчи! Хватит! – оборвал Чонина «смотрящий». – Мы что-то упустили в твоем воспитании, несомненно. - Вы вообще им не занимались в последнее время! – Ян схватил рюкзак за ремень и подтянул ближе к себе. Зажав сумку между колен, он создал импровизированное заграждение. Живя в «Лупанаре», Чонин привык устраивать в шкафу, заменяющем ему комнату, кровать и площадку для прогулок, уютное местечко. Для этого требовалось не столь уж много – нужно было обложиться старыми мамиными платьями и забраться в импровизированное гнездо, нырнув в него с головой. В больничной палате он поступал таким же образом, используя простыни и одеяла. Со временем пересмешник научился справляться с приступами стресса без помощи тряпок и постельных принадлежностей, но иногда ему хотелось повторить умиротворяющее чувство тепла и защищенности. Вещи снова пришли на помощь, только в несколько ином качестве. Теперь Чонин не прятался, а защищался. Хан захлопнул рот, едва успел его открыть. Макнэ был прав. Каждый из старших членов команды нес ответственность за младшего, Чонина, и только отсутствие (как у Хенджина) или смерть (ну или кома, в случае лунной сирены) могли послужить оправданием тому, что пересмешнику не уделялось должное внимание. Чем оправдывался Бан Чан, Джисон не понимал. Командир был жив, хоть и подавлен, и все еще выполнял роль хена и опекуна Чонина. Хреново выполнял, к слову сказать. Вряд ли Минхо остался доволен, увидь он, в каком состоянии находится команда и макнэ. Хоть Ли и не оставлял специальных распоряжений на счет Яна, но Бан Чан должен был не забывать о своих обязанностях перед юной ведьмой. Да, Джисону было нелегко. Да, в наличии оставались Сынмин, Чанбин и Феликс. Но почему-то внимание каждого агента оказалось приковано к чему-то другому. Прежде всего – к Минхо. Потом к Джисону. А Чонин не получил даже малых крох заинтересованности. Оставалось только радовать тому, что Ян не успел ввязаться в какое-то по-настоящему опасное дело. Хан в задумчивости пожевал нижнюю губу. Его все еще потряхивало от поступка макнэ, но теперь он понимал, что пересмешник и правда не хотел сделать ничего дурного. Игнорировать голос проснувшейся совести «смотрящий» был не в силах. Липкий стыд пробирался под ребра. Встреча с Сынмином и Хосоком так вдохновила Джисона, почти вознесся на небеса, что окружающий мир, весь, кроме Минхо, отошел для него на задний план. Росток робкой надежды и личный интерес почти свел «гифта» с ума, но разве могли они послужить оправданию эгоизма? Вряд ли. Чонин настороженно наблюдал за «смотрящим». Хана можно было прочесть, как открытую книгу, и пересмешник внимательно следил за сменой эмоций на лице «гифта» – от глухой ярости до раскаяния и сожаления. - Вообще-то, Минхо-хен не холодный, – выпалил Джисон. – С чего ты взял, что хен остыл? Ты совсем больной, Нинни? - В нашей команде нет нормальных, – напомнил пересмешник. Он отер тыльной стороной ладони бегущие по щекам слезы. – Я всегда так считал. - Что верно, то верно. Как-то я позабыл об этом… – Хан кивнул. – Двигай. - Че? - Не «че», а двигай, – Джисон уселся на пол, по правую сторону от Чонина. Затылок коснулся края кровати. – Вроде в шикарной академии учишься, а разговариваешь иногда как гопотень. - Я же не в элитной семье родился. - Зато в элитной команде находишься, – Хан несильно толкнул макнэ плечом. Чонин слабо улыбнулся. Слезы стремительно сохли. - Кофе хочешь? – предложил «смотрящий». – У входа на отделение стоит аппарат, ты должен был его видеть. Он варит неплохой капучино. Да, знаю, сам в шоке, – отреагировал юноша на удивленный взгляд макнэ. Реакция, скорее всего, была адресована не словам о кофе, а на перемену настроения «гифта», но Джисон решил сделать вид, что не понимает этого. Извиняться за пугающую вспышку гнева он не спешил. Минхо обязательно пожурил бы его за подобное поведение, но что поделать, сирена любила «гифта» таким каким он был, неидеальным, в том числе. – Администрация больницы потратилась на приличную кофемашину. Правильное решение, я считаю, – Хан взглянул на Ли, мирно спящего в окружении проводов и гипоаллергенных подушек, поправил сбившееся одеяло и нежно погладил сирену по руке. – Тебе, хен, не предлагаю, – шутливо произнес «гифт», – прости. А я бы выпил, – Джисон повернулся к пересмешнику. – Ну так что, будешь кофе? - Буду! – выпалил Ян. - Ну тогда оторви задницу от пола, выйди в коридор и купи нам по стаканчику местного капучино, – Хан снова пихнул ведьму плечом, на этот раз ощутимо сильнее. Чонин возмущенно ойкнул. – И это… возвращайся в палату. Мы с Минхо-хеном будем тебя ждать.***
Кофе и впрямь оказался достойным на вкус. Не верхом совершенства, конечно, но для больницы весьма недурственным напитком. Чонин тихонько вернулся в палату, держа в каждой руке по стаканчику. Толкнув дверь бедром, подросток вошел в помещение. За время отсутствия пересмешника Джисон успел перебраться на стул. Он бережно сжимал ладонь Минхо, стараясь не повредить трубки, идущие к катетеру. Оконные жалюзи были подняты, открывая вид на небольшой сквер, разбитый перед центральным входом в больницу, и высотки, тянущиеся к небу. Уличные фонари отбрасывали снопы света в окна палаты. На подоконнике деловито пыхтел увлажнитель воздуха, выкидывающий из отверстий в корпусе белесый дымок. Новогодняя мишура, обвивающая макушку карликовой елочки, тускло поблескивала. Аккуратно вылепленные лепестки ирисов источали стойкий аромат. Хан сидел, расслабленно откинувшись на спинку стула. Сбросив кроссовки со стоп, «гифт» вытянул перед собой гудящие от усталости ноги. Увидев носки «смотрящего», Чонин едва удержался от смеха: они были разного цвета, один – ярко-розовый, цвета обожравшегося криля фламинго, второй – асфальтово-серый. Зная Джисона, можно было с уверенностью сказать, что он даже не заметил разницы в носках, схватив первый попавшийся под руку. - Я принес кофе, – Ян предложил Хану один из стаканчиков. – Капучино. Как ты сказал. Но я забыл, с сахаром ты пьешь или нет. - С сахаром, – Джисон медленно поднял взгляд на пересмешника. - Тогда возьми мой, – Чонин поменял руки, протянув другой стакан. - Забей. - Да нет, возьми. - Ладно, не буду спорить, – Хан поспешно цапнул подслащенный напиток. - Вообще-то, я думал, ты не станешь брать, – насупился Чонин. Он поправил висящие на шее наушники. - Обойдешься, – «смотрящий» откупорил клапан на крышке стаканчика. В нос ударил запах кофейных зерен и взбитого молока. – У меня сегодня был долгий день. Очень долгий день. Как будто целый год прошел, – припав губами к прорези, Хан издал короткий возглас удовольствия. – Класс… – юноша помахал ладонью, направляя ароматный пар на себя. – Я даже успел пропустить рюмочку соджу. Оно давно выветрилось, но как факт… – Джисон почмокал губами, смакуя вкус капучино. – Я только сейчас понял, насколько вымотался, – «гифт» пошевелил пальцами ног. – Пиздец… Еще и ты подкинул веселья. - Извини, – пересмешник завертел головой по сторонам, пытаясь отыскать второй стул. - Да вроде разобрались уже. - Все равно извини, – стул оказался придвинут к стене. - Просто иногда думай перед тем, как решишь что-то сделать… – «гифт» хлебнул капучино. – Вообще, довольно забавно, что именно я тебе об этом говорю. - Почему? – подтащив стул к больничной койке, Чонин уселся на краешек сидения, как будто все еще не был до конца уверен в том, выгонит ли его Джисон взашей или позволит остаться в палате. Знал бы Хан, что сколько всего пересмешник обдумал, пока ждал, когда кофе приготовится. Вариант трусливо сбежать шел первым в списке. Откровенно говоря, Джисон в гневе стал для юной ведьмы чем-то новеньким. Ян и не думал, что Хан может быть… таким. Чужая душа – потемки, верно говорят. - А то ты не знаешь, – «гифт» снял со стаканчика крышку и тихонько подул на кофе – молоко оказалось слишком горячим, иначе бы язык не обожгло. Как он и говорил: будучи вкусным, напитку было далеко до идеала. – Кстати, ты когда в следующий раз решишь перекинуться, то не забудь проверить, все ли у тебя в порядке с одеждой. Хотя с лицом и телосложением ты неплохо поработал… Когда только успел настолько продвинуться? – Хан был искренне поражен успехами пересмешника. – А вот школьная форма на тебе – это просто эпик-фейл. Как и наушники, кстати. Минхо-хен отродясь такими не пользовался. Он все больше по проводным. Как будто в средневековье застрял. Мило, конечно, но не всегда удобно, – Джисон сделал еще один глоток. – Если он в мороз их надевает, то провода сразу таким колом встают, как будто член у шмеля. - У шмеля есть член? – изумился Чонин. Стаканчик с кофе завис у рта. - А разве нет? – смутился «смотрящий». - Не знаю, – с сомнением сказал Ян. – Можем погуглить, – он потянулся в карман за телефоном. Джисон откашлялся. - В другой раз, ладно? Чонин пожал плечами. - Так… погоди… о чем я говорил… чертов шмелиный член… блин… а! Точно! – стаканчик опасно накренился, рискуя выплеснуть добрую часть кофе на джинсы «смотрящего». – Ты серьезно сам додумался до того, чтобы перекинуться в Минхо? - Сказал же, – градус настроения ведьмы стремительно опустился. - И Хенджин не помогал? - Нет. - Не гони. - Я серьезно. Я сам. - Прикрываешь его? - Ничего я его не прикрываю. Что ты так к нему прицепился, хен? – Чонин старался не повышать голос. Получалось плохо. - Я? – повторил Хан. - Ты. - Ничего я к нему не цепляюсь! – отпив из стаканчика, «смотрящий» чуть не заорал – глотку обожгло горячим напитком, – но гордость не позволила потерять лицо перед макнэ. - А вот и цепляешься! - Нет. - Да! - Блин… да потому что… – присосавшись к краю стаканчика, «смотрящий» решил потянуть время. Чонин разгадал его намерения, подсев вплотную – колени юношей стукнулись друг о друга. Ян не сводил с «гифта» взгляда. Джисон с шумом втянул напиток в рот. - Что? – «гифт» скосил глаза на пересмешника, размышляя над тем, как Минхо-хен веселился бы над нелепым диалогом двух агентов, находись он в сознании. – Просто иногда Хенджин делал такие вещи… - Которые ты сам бы сделал? – Чонин перекинул ногу на ногу. –Поэтому ты так хорошо его понимаешь? Поэтому он тебя часто бесил? Хан нахмурил брови. - Ну, может, немного. Чуть-чуть. Сейчас это уже неважно, – «гифт» произвел запястьем круговое движение, стремясь побыстрее охладить кофе. – И вообще, я говорю совсем не о Хенджине. - Неужели? А о ком тогда? - Ну, например, я хочу понять, куда Бан-хен смотрит? Про других ребят я вообще молчу… - Не знаю, – Ян отодрал держащийся на честном слове клапан крышки и повертел его в пальцах. – Каждый занят своим делом, наверное. - Он – твой опекун. - Ага, – клапан полетел в мусорное ведро. - А чье ты тогда дело? Чонин молча повел плечом. - Наверное, и мое тоже, – Джисон снова покачал стаканчик в руке. – Только я позабыл об этом, – «гифт» проследил взглядом за тем, как передвигается по тонкой трубке прозрачная жидкость (чье название он все время забывал, хотя старшая сестра Сон повторяла его каждую встречу) – раствор медленно двигался по зонду к игле, воткнутой в сгиб локтя лунной сирены. Основание катетера-бабочки придерживалось прозрачным пластырем, хотя, на взгляд Хана, особой нужды в этом не было – пациент из Минхо вышел образцовый, тихий и спокойный. – Позорище, я знаю. - Если мы начнем друг перед другом извиняться, то просидим здесь до самого утра, – Ян взглянул на Ли. – Минхо-хен совсем ничего не слышит? - Не знаю, – нехотя ответил Джисон. Он потянулся к руке любовника. Осторожно сжав пальцы в ладони, «гифт» улыбнулся –в теле сирены по-прежнему теплилась жизнь, а, значит, надежда на возвращение Минхо тоже была. Уяснив эту простую истину, Хан отрекся от уныния, а встреча с Сынмином лишь добавила воодушевления. Джисону казалось, что ответ находится совсем рядом; шанс, больше походящий на чудо; но разве Рождество не было временем чудес? Нужно было вернуться домой. В коттедж. И подняться на чердак. - Что говорят врачи? – спросил Чонин. - А? – Хан вздрогнул. Погрузившись в размышления, он почти позабыл о пересмешнике. Нельзя было слишком надеяться. Распространяться о личном расследовании тоже не стоило. Откровенно говоря, «гифт» был несколько разочарован в руководстве «JYP» – настолько они недооценили его; если не волю к жизни, так выживаемость, не адаптивность, а любовь к Минхо. Кажется, директор Пак решил, что Хан Джисон, бесплатное сопровождение ведьмы, будет тихо загибаться в одиночестве и слезах, а не вступит на путь борьбы. Ну, так себе оценка работника. Будет ему сюрприз. - Что врачи говорят? – повторил вопрос Ян. – О Минхо-хене? - Всякое, – туманно ответил Хан. – Но ничего конкретного. Чистая правда. Спасибо, медперсонал госпиталя не давал ложных надежд, заверяя, что Минхо тут, рядом, близко, слышит его, несмотря на то, что находится в коме. Полная чушь, конечно. В случае с Минхо Джисон был точно уверен, что хен не слышит его. - И что, никакой реакции от хена? До сих пор? - А какой может быть реакция, если сознание бродит где-то, хрен знает где, – поддавшись порыву, «гифт» поднялся со стула. Наклонившись над возлюбленным, Хан потянулся губами к его лбу. Горячий рот оставил поцелуй на прохладной коже. – Пока сущность Минхо-хена не вернется в его тело, все бесполезно… – ладонь скользнула по щеке, спустившись к нижней челюсти. На подбородке пробивалась тонкая паутинка щетины. - Хен, но ты ведь проводишь какое-то расследование? – Чонин перевел взгляд на Джисона. «Смотрящий» вскинулся: - С чего ты взял? - Интуиция, – отсалютовал стаканчиком, Ян опустошил емкость за пару глотков. Напиток остыл и опасности обжечь горло не было. - Попизди мне тут, – Хан с подозрением сузил глаза. – До меня, кстати, дошли слухи, что ты курить начал? – он опустился обратно на стуле, вдев стопы в кроссовки. - Как начал, так и бросил. - Что это значит? - Говно – это ваше курево, вот что значит. Джисон закусил губу, стараясь сдержать смех. - Как мило. Не заценил, выходит. - Не-а. - Ладно. Расскажи мне тогда, как ты все-таки попал в палату? - Провел домашнюю работу, – запрокинув голову, Ян поднес стаканчик к губам. На язык упали несколько капель напитка. – Вообще, мне пришлось нехило потрудиться, – картонные стенки хрустнули в пальцах. – Если бы ты пустил меня навестить Минхо-хена хоть раз, то, думаю, дело пошло бы гораздо быстрее. А так… пришлось попотеть. Но, кстати, это был интересный опыт – если не брать во внимание цель. - И что? Тебя никто не обнаружил? - Не поверишь. Никто. Кроме старенького охранника на центральном входе. Он оказался самым внимательным! Это же пиздец! – Чонин кинул стаканчик в мусорную корзину. – Только ты пока никому не рассказывай обо мне, ладно? – попросил Ян. – А вообще, систему безопасности надо менять, от начала до конца. Нам всем просто повезло, что такие, как я, пересмешники, не самые большие любители светиться. Выдашь себя один раз, и все. Объявят охоту и пиши пропало. - Я это учту… Но мне вот что еще интересно… – на губах «смотрящего» заиграла подозрительно сладкая улыбка. Пересмешник насторожился. – Личного пропуска на VIP-отделение у тебя нет. - Нет… - Значит, ты должен был проникнуть в палату либо под личиной охранника, либо медсестры или санитарки. Кого из них ты выбрал? – «гифт» с удовольствием наблюдал за тем, как щеки пересмешника набирают алую краску. – Охранники тут все здоровые. Не охрана, а лесорубы какие-то. Практики у тебя все-таки не так много… Значит, ты выбрал кого-то схожего по комплекции, – Хан в задумчивости почесал кончик носа. – Вон, под конец уже не очень соображал – забыл про школьную форму. Но поначалу-то косяков не допускал. Даже про белый халатик должен был запомнить, – при слове «халатик» пересмешник мелко заморгал. – Иначе бы тебя сразу запалили и выставили за дверь. Так кто это был? Ну давай колись! – глаза Джисона горели искренним интересом. – Медсестра? Физиотерапевт? Кто-то из санитарок? – начал перечислять юноша. – Они у них тут все сухонькие, откуда только сила берется… – «гифт» с нетерпением покачался на стуле, взад-вперед, как капризный ребенок, неспособный спокойно дождаться своей очереди на карусель. – Ну же, кто? - Не скажу, – пробурчал Ян. - Точно медсестричка! – охнул Джисон. – Кто? - Хен. Не надо, прошу. - Ну кто-о-о-о-о? Я имею право знать. Считай, что это твое извинение за мини-концерт с перевоплощением. - Хен… - Рассказывай. - Ну… Это… та… та, что с коротеньким хвостиком ходит, – обреченным голосом признался Чонин. Джисон умел вывернуть душу наизнанку; так стоило ли тратить попусту время – все равно «гифт» добился бы ответа. - Хм… – протянул Хан. – Сестра Чхве. Хвостик у нее, может, и коротенький, а вот ножки очень даже длинные, – Джисон не скрывал восхищения умением пересмешника, позабыв недавнюю обиду. – А ты неплох, Ян Чонин, неплох… – «гифт» похлопал юную ведьму по плечу. – Хотел бы я на это посмотреть… - Отстань, хен, – беззлобно огрызнулся пересмешник. - Но на Минхо ты все-таки прокололся. - Устал к тому времени. Это не так легко, между прочим, – перекидываться с десяток раз за час, да еще и в разнополых и разновозрастных людей, – Ян не хотел, чтобы его слова звучали как оправдание. До идеального перевоплощения ему было далеко. Он не спешил раскрывать Джисону огрехи в своей работе, они, несомненно, были, но пересмешник скорее бы согласился умереть, чем признался, что симпатичная сестричка Чхве щеголяла под медицинским халатиком здоровенным членом. – Хотя… мне кажется, ты все равно узнал бы меня, хен, как бы сильно я ни старался навести морок. Сердце ведь не обмануть, да? – Чонин вздохнул. - А ты пытался сделать именно это? – веселье сменилось грустью. Улыбка «смотрящего» окрасилась светлой печалью. - Нет. - Ладно, – резким движением кисти Хан попытался отправить опустевший из-под кофе стакан в корзину для отходов, но промазал. – Просто не делай так больше, – «смотрящий» досадливо поморщился. Он неохотно поднялся со стула. Прошлепав к стене, «гифт» подобрал валяющийся стаканчик и бросил его в мусорную корзину. – Кстати, Нинни, а тебе есть с кем провести Рождество? – Хан отряхнул ладони друг о друга. – Помимо Бан-хена, конечно. - Я так не думаю, – ответил Чонин, осторожно подбирая слова. - Ясно. Я понял. Понятно, – Джисон замер. По губам «смотрящего» скользнула улыбка. – Ох, ты ж… – передумав возвращаться на насиженное место, юноша обогнул больничную койку по кругу и подошел к окну. По стенам палаты плыли разноцветные тени – на ветвях деревьев, растущих по обеим сторонам подъездной дорожки, которую уместнее было бы называть аллеей, сверкали огоньки гирлянд. По утрам охрана отключала иллюминацию, но с вечера и до рассвета стены госпиталя, асфальт и окна палат окрашивались искусственной радугой. Сегодня персонал припоздал с выполнением ежевечерней традиции, и Джисон подумал, что гирлянды уже не зажгутся. Но нет, цветные огоньки вспыхнули. Градус настроения в палате немного повысился. – Нинни, подумай над тем, чтобы отпраздновать Рождество у меня, – обернувшись, «гифт» посмотрел на недвижимого возлюбленного. По лицу сирены бегали мелкие цветные огоньки. – Места в доме дофига, – сказал Джисон. Чонин удивленно посмотрел на Хана. «Смотрящий» улыбнулся. Он точно знал, что Минхо похвалил бы его за заботу о пересмешнике, но сделал это вовсе не для того, чтобы добиться одобрения, так или иначе. Мысль родилась сам собой, как самое правильное решение на свете. Немного эгоистичное, если говорить честно, ведь толику выгоды от визита Чонина Хан тоже получал. Но это была хорошая часть эгоизма. – У тебя ведь нет аллергии на кошек, если я правильно помню, – уточнил Джисон. - Нет… – прошептал Ян. – Вроде не было. - Хорошо. Значит, приходи в гости. Ужин на мне… То есть, я его, конечно, закажу, – Джисон неловко рассмеялся, – но ты не думай, еда будет не из какой-то там бургерной, а из хорошего ресторана! - Хен, ты приглашаешь меня встретить с тобой Рождество? – на этот раз Чонин и не пытался остановить слезы. Наконец-то он был не один. – Я тебя правильно понял? – тяжелая соленая капля сползла по щеке. – Ты хочешь, чтобы я пришел в гости? На всю ночь? На все Рождество? – пересмешник во все глаза смотрел на «гифта». В животе стало тепло. Больше Чонину не хотелось прятаться. – В ваш с Минхо-хеном дом? - Ну, вроде как, – Хан подумал, что лучше всего будет сделать вид, что он не заметил слез пересмешника. Будь «смотрящий» на месте макнэ, то не хотел бы демонстрировать уязвимость из-за разведенной на глазах мокроты. – Только не прикидывайся больше Минхо, – попросил он. – Ладно? Чонин кивнул, утирая слезу.***
Звонок Бан Чану дался Джисону удивительно легко. Раз, и палец нажал иконку вызова на сенсорном экране айфона. Услышав взволнованный голос командира в трубке, Хан едва не рассмеялся – Бан Чан нервно глотал слова и волновался, словно школьник, вызванный к доске. Кажется, он не мог поверить в то, что Джисон позвонил, первый, добровольно, и начал разговор не с обвинений, а с просьбы. Внезапно собственные обиды отступили в сторону. Они не исчезли, нет. Прощать Бан Чана в ближайшее время Джисон, в общем, тоже не собирался. Им с командиром предстояло провести серьезный разговор, от которого Хан бегал как от огня не первый месяц, и черт знает, сколько бы бегал еще, не выверни Чонин фортель с перевоплощением. На самом деле, Джисону стало стыдно. Он забыл о Чонине. Вот просто взял и забыл. Собственные проблемы полностью поглотили «смотрящего». В какой-то момент Хан даже подумал о том, что так ему… почти комфортно. Он. Минхо. Котооборотни. Мир, который сжался вокруг них, двоих, непроницаемыми стенами. Тишина. Белый снег, падающий пушистыми хлопьями на промерзшую землю. И бесконечность. И тогда Джисону стало жутко. Потому что в этом безмолвии не было ничего успокаивающего. Каждый день бесконечно повторялся, став эдаким днем Сурка по- ханджисоновски. Обиды ничего не решали и не сулили грандиозных перемен. То, что Джисон целыми днями утопал в апатии, не помогало Ли очнуться, но будь он в состоянии говорить, вряд ли бы одобрил добровольное затворничество любовника, которое из первоначальной отгороженности превратилось в безразличие – к себе и другим. Поступок Чонина заставил Хана встряхнуться. Может быть, даже сильнее, чем забота Феликса и назидательная речь Чанбина. «Есть люди, помимо Минхо, кто в тебе нуждается. Есть те, кому нужна твоя помощь, а у тебя имеются обязанности». Осознание этой мысли стало для Джисона потрясением. - Чем занят Бан-хен, кроме того, как сидит целыми днями дома и упивается чувством вины? – ворчал «гифт, пока в трубке раздавались длинные гудки. Кристофер ответил на вызов не сразу – то ли не слышал звонка, то ли не мог поверить в то, что Хан наконец-то решил поговорить с ним. – Рядом с ним находится ребенок, которому он опекун! – «смотрящий» в нетерпении потряс ногой. Юноша сидел у кровати сирены. – Такая безответственность! – сказал он, обращаясь то ли к безмолвному Минхо, то ли к себе. – Как так можно вообще? Вот я бы на его месте… я… я бы… я… – Джисон округлил глаза, осмыслив глубинную суть слов, которые произнес. – А что мешало мне самому… ха… ха-ха… – краска стыда залила лицо «смотрящего». – Блин… черт… вот черт… - Алло? – в трубке щелкнуло. Бан Чан, наконец, дозрел до ответа. – Джисони это ты? Это правда ты? - Нет, бабуля твоя! – брякнул Хан. - Что-что? Я тебя не совсем понял… Ты где сейчас? Дома? В больнице? «Вот и весь мой маршрут в последние месяцы», с тоской подумал Хан. «Бан-хен даже не допускает мысли, что я могу быть где-то еще. А я, между прочим, сегодня нехило прогулялся. Выходит, Сынмин ничего ему не рассказал. Вот жук!» - Джисони? - В больнице, – Хан откашлялся, прочистив горло. – Где же мне еще быть? – «гифт» едва не прикусил язык – удержаться от подколки он все-таки не смог. – Слушай, я тебе звоню по важному делу… - Минхо? – всполошился Крис. В голосе командира плескалась паника. – Что-то с Минхо? - А? – не понял Хан. – С Минхо-хеном? – он посмотрел на спящего Ли. – Нет, с ним все в порядке… ну, в силу возможного. - Ясно… – тихо проронил Бан Чан, разделив вздох облегчения с сожалением. – Хочешь поговорить о нас? Обо мне? - Хочу. Но не сегодня. - Эм-м-м, тогда в чем дело? – в голос агента вернулась осторожная обеспокоенность. – Что-то по работе? «Я там сто лет не появлялся. Да и ты тоже, хен. Так что ты мне сможешь рассказать?», мысленно фыркнул Джисон. - Нет, разговор пойдет о другом, – Хан прижал ладонь левой руки к животу. Курочка, которую он успел перехватить в ресторанчике до того, как Сынмин отвез их с Хосоком к месту пропажи Минхо, давно провалилась в желудок и сто раз переварилась. Капучино смогло лишь ненадолго обмануть растущий голод. Тело требовало пищи. – Ты знаешь, где сейчас Чонин? - Нинни? – удивился Бан Чан. – Разве он не на подготовительных курсах? Джисон закатил глаза к потолку. - Ясно все с тобой. - Ты о чем? - Он был здесь, в больнице. - В палате Минхо? – переспросил Крис. - Ну а какие есть еще варианты? - У него же нет пропуска, а разрешение на посещение ты не давал… – непонимающе промычал Бан Чан. - Ну вот он взял и обошелся без него, – тон Криса развеселил Джисона, хотя, по логике вещей, должен был разозлить. – Бывает же такое… – «гифт» снова погладил живот. Голод усиливался. Хану предстояло еще решить пару вопросов с сестрой Сон, а затем можно было перекусить в ближайшем кафе и вернуться домой. - Он что-то натворил? – с беспокойством переспросил Бан Чан. – Что случилось? Джисон качнулся на стуле. - Да нет, ничего такого, – юноша запрокинул голову назад. – Просто он оказался брошен-кинут, как говорится. - Разве? «О боже…», взгляд «смотрящего» бродил по палате, натыкаясь на коробки аппаратуры, которой помещение было напичкано доверху, мусорную корзину, нуждающуюся в очистке, прикроватную тумбочку, плотно заставленную безделушками, и пузатую вазу с ирисами – подношением Бан Чана сирене. Намеки, намеки, одни сплошные намеки. Хан нахмурился, порывисто поднявшись со стула. Приблизившись к тумбочке, юноша принялся разглядывать прожилки на лепестках цветов ириса. Темно-синие чашелистики, свисающие вниз, казались сотканными из бархата, а верхние (бледнее по оттенку), смыкались короной. Стоило отдать должное вкусу Бан Чана – цветы были прекрасны. Излучая силу, они демонстрировали и элегантность, а сладковатый соблазнительный аромат служил финальным штрихом картины. - Я вызвал Чонину такси, – сказал «смотрящий», осторожно коснувшись подушечкой указательного пальца синего лепестка. – Он уехал пять минут назад. Я посадил его в машину и вернулся в палату к Минхо-хену. Мне еще нужно переговорить со старшей сестрой, поэтому я не мог поехать вместе с Нинни, – Хан назвал номер автомобиля, увезшего пересмешника домой. – Скорее всего, он голодный… я как-то забыл его спросить… поэтому накорми его, что ли, – повинился «гифт». – Не спрашивай меня ни о чем сейчас, Бан-хен. И не мучай Чонина, – Джисон предвосхитил расспросы командира. – Утром я тебе позвоню и обо всем расскажу. Хотя… – Хан набрал в грудь воздух и задержал дыхание на секунду, прежде чем выдохнул в трубку. Решающий шаг был сделан. – Нет, лучше приезжай ко мне, – сказал юноша. Он погладил верхние лепестки цветка – бледно-голубые зубцы фантазийной короны. – Все равно нам надо поговорить.***
Покинув больницу, Джисон попал в царство вечернего мороза. Снег под ногами искрился алмазной крошкой, а изо рта вырывались белый пар. На ветвях деревьев переливались разноцветные огоньки гирлянды. В воздухе кружили резные снежинки. Хан поднял воротник куртки, спустился по лестнице, ведущей от дверей центрального входа в здание госпиталя к подъездной дорожке, и зашагал к воротам, за которыми открывался вид на сквер. Его целью было безымянная узкая улочка, затесавшаяся между стенами двух больничных корпусов – островок старой Кореи, чудом не исчезнувший под напором строительных бригад. Улица должна была исчезнуть, как и многие подобные ей, еще при рытье котлована под «нулевой» цикл, но этого, к всеобщему удивлению, не произошло. Слухи говорили разное. Одни утверждали, что это место заговорено, а другие, что в одной из забегаловок до сих пор варили кимчитиге по старому рецепту, утерянному для прочих поваров. Находились и те, кто намекал о личной договоренности между директором Паком и владельцами ресторанчиков. Любая из предложенных версий звучала глупо, но факт оставался фактом – улочка никуда не исчезла, ресторанчики продолжали кормить посетителей, а медицинский персонал предпочитал насладиться традиционной корейской едой, нежели отобедать в сверкающей металлом безликой больничной столовой. Джисон тоже несколько раз забегал на безымянную улочку, еще до того, как принялся отказываться от пищи, и хорошо запомнил вкус пегодя со свининой и густого куриного супа. По его просьбе хозяйка вынесла миску неострой похлебки, и «гифт» черпал наваристый бульон деревянной ложкой, поглядывая на экран старенького телевизора. Склонившись над миской, он ронял крупные слезы в тарелку, щедро добавляя в варево соли, и хозяйка молча двигала по столу металлическую салфетницу. Хан давился рыданиями. Суп был восхитительным, но для Джисона он имел привкус горечи. Именно поэтому, решив обдумать события дня, включающие в себя визит в проклятый квартал, проделку макнэ, смутные догадки Сынмина и беглый разговор с Бан Чаном, Хан решил побаловать себя наваристым бульоном. Кто знает, может, на этот раз из его вкуса ушла легкая горечь и появилась пикантная острота, заменяющая собой нотку надежды. С Джисоном порой и за месяц столько событий не происходило, сколько за один только предрождественский день. В голове шумело. Хан нырнул в узкий проем, подсвеченный слабым светом электрической лампочки, висящей на голом проводе. Осторожно обогнув участки наледи, он втиснулся в стену, пропуская несущегося со всех ног мальчишку лет десяти. Нужное ему заведение находилось в самом конце улочки – ютясь между ресторанчиками жареной курочки и барбекю. Дальше стояли лишь мусорные баки (сомнительное соседство), подпирающие бетонную стену, создавшую тупик. Покинуть переулок можно было тем же путем, что и войти в него. Дойдя до нужной двери, «гифт» поднялся по каменной лестнице, едва не поскользнувшись на ступенях, затронутых наледью. Юноша потянулся к дверной ручке. Подергал за нее. Дверь не открывалась. Сделав небольшой шаг назад, стараясь при этом не свалиться с крыльца, Хан оглядел фасад дома. Окна ресторанчика, обычно ярко освещенные, были темны. Джисон выругался. Только сейчас он заметил изодранный ветром листок бумаги, прилепленный к двери на кусок скотча. «Сегодня не работаем», гласила надпись. Хан чертыхнулся. Желудок отозвался голодной судорогой. - Да погоди ты… Надо сообразить, куда же мне тогда завернуть… – «гифт» успокаивающе погладил живот. Под перчаткой скрипнул захолодевший на морозе синтетический материал, из которого был пошит пуховик – очередной модный провал Хан Джисона. То ли дело Хенджин – умудряясь одеваться по погоде, он не выпадал из горячих трендов. У Феликса дела обстояли не лучше, чем у сентябрьской близняшки; но как только в гардероб островной сирены залез нос Чанбина, проблема была немедленно решена. «Смотрящий» зябко повел плечами. - Мяса не хочу… Может, тогда курочку? Да нет, здесь ее так перчат, что глаза сами собой вытекают, что уж говорить о желудке. Или надо ехать в центр… – Джисон обреченно вдохнул. Сомкнув ладони на манер двухскатной крыши, он попытался заглянуть в темное окно забегаловки. Ничего. Тишина и полная темнота. Куриный супчик помахал неудачливому посетителю цыплячьим крылышком. – Блин. Бульона хочу. Вот прижало же… - Тогда ты зря игнорируешь ресторанчик «У деда Кима», – донесся из-за спины низкий мужской голос. - В нем супов не готовят, – Хан продолжал вглядываться в темноту окон. Сердце даже не екнуло – и слава богу. Джисон невероятно, чертовски устал. - Но варят бульон, – сказал невидимка. – Мясной и куриный. А заправить их можно и по своему желанию. Бульоны хорошие, я пробовал, Джисон. - Ага, – Хан медленно отнял ладони от лица, но продолжил стоять спиной к собеседнику. - Смотрю, ты все еще любишь похлебать жиденькое, худышка. - А ты решил рискнуть и записаться в сталкеры агента-«гифта»? При твоем-то послужном списке? - Узнал? - Увы. Узнал, Киен. «И в аду не забуду». Джисон медленно повернулся на звук голоса. - Что, больше хеном меня не называешь? – скривился Мин. Именно. Мин Киен. Он самый. Живой и невредимый. Стоял и улыбался во все свои тридцать два винира, сияющие унитазной белизной. Хану едва удалось справиться с приступом тошноты. К большому неудовольствию, ему пришлось признать, что бывший любовник выглядел слишком свежо и сыто для того, кто провел в бегах несколько лет – осветленные волосы рассыпались по лбу, а пальто из натуральной шерсти выглядело подозрительно дорого. По слухам, которые доносились до Хана, после их разрыва, совпавшим с ростом процентов по задолженности, Киен долгое время мыкался по знакомым. Жил на чужие деньги, жрал, пил и спал целыми днями. На улицу Мин не совался – боялся, что дурачок Хан Джисон, сбежавший из теплой постели испуганной мышкой, слил его полиции. Справедливо, кстати, боялся. Сам «гифт» хотел поскорее забыть все, что хоть сколько-нибудь напоминало ему о Мине, но вот у Хосока на этот счет имелось особое мнение. Только через полгода Джисон узнал, что Ан пытался подать жалобу на Киена. От своего имени, конечно. Увы, заявление пришлось забрать, после того как один из местных детективов узнал в Хосоке сына высокопоставленного чиновника. В разговоре с отцом Ан сослался на неудачную шутку. О возмездии Киену пришлось позабыть. Впрочем, и сам Мин к тому времени куда-то исчез, оставшись в памяти Джисона черным пятном разочарования. И вот бывший мучитель вернулся (не в самый лучший период жизни «гифта») и, словно в насмешку, вознамерился снова посадить Хана на поводок. Увы, времена изменились, и зубки у маленькой мышки стали острее. - Чести много – хеном тебя звать, – неприязнь «смотрящего» хлестала через край. До встречи с Киеном Джисон, бывало, размышлял, как поведет себя, столкнувшись с ним нос к носу, без свидетелей. Что почувствует? Страх? Раздражение? Злость? Ответ удивил Хана. Он не почувствовал ровным счетом ничего – пустоту. Лишь голод терзал желудок. И все. – Ты только для этого, что ли, меня нашел? – цепляясь за перила обеими руками, «гифт» спустился по ступеням. – И как, кстати, нашел, спрашивается? - Правило трех рукопожатий. - В смысле? – «смотрящий» засунул ладони в карманы пуховика. На улице становилось холоднее. Или все-таки он поспешил, решив, что присутствие бывшего мучителя не окажет на его настроение влияние. Не боялся же он его до сих пор, в самом деле. Или… - Знакомые знакомых рассказали, что ты часто в эту больничку ходишь. Мир тесен, – Киен в замешательстве сделал шаг назад. На лице промелькнуло удивление. Джисон не прятал глаза, как бывало раньше, а смотрел на Мина пустым взглядом, лишенным намека на волнение или испуг. Хан не напирал, но стоял прямо. – На вид вроде не болеешь, – Киен поспешно взял себя в руки. – Хотя все еще тощеват… – он ощупал бывшего любовника взглядом – отметил, что стрижку Хан давно не обновлял, но куртка и обувь, сидящие как влитые, стоили немалых денег. Левое запястье венчали черные Tag Heuer CAR5A8Y.FC6377 (Мин затаил дыхание, вспоминая цену хронометра), а руки утопали в подбитых натуральным мехом перчатках из тонкой телячьей кожи. Даже зарплата элитного агента не могла полностью покрыть такие расходы. Маленькая мышка обзавелась спонсором. – Киен жадно сглотнул. – Значит, навещаешь кого-то. («Того, кто купил тебе эти шмотки и часы? Того, кто ебет тебя во все дыры, судя по таким дорогим подаркам?»). Понятное дело, что меня даже за порог этой больнички не пустят. Все только для своих, да? Элита, ути-пути! – Мин растянул губы в фальшивой улыбке. – Ну… я решил проверить. Так, на удачу. И надо же, мне повезло! Ты тут, оказывается, регулярный посетитель. Интересно… Кстати, видел тебя с Хосоком. Ну тогда в клубешнике. Этот упырь высоко поднялся… Кстати, я там больше не работаю. Не срослось. - Да мне похуй. Джисон был поражен. Мин, кажется, даже не понимал, где находится и с кем разговаривает – в его глазах Хан оставался сопливым подростком, раздвигающим ноги по первому требованию и заработавшим анальную трещину еще до выпускного вечера. Не «гифтом», нарастившим силу, и не агентом, записавшим на счет ни одну личную победу в схватке с ренегатами, но клянчившим толику внимания влюбленным мальчишкой. А если и понимал, то оказался беспечнее, чем можно было предполагать. Годы скитаний ничему не научили беглеца. Хан был по-настоящему разочарован. На этого человека он потратил несколько драгоценных месяцев жизни, и долго еще работал над негативными последствиями его влияния. Страшная бука оказалась тупой собачонкой, отбившейся от стаи. - Двинься с дороги. - Чего? – улыбка съехала с лица Киена дешевой подделкой. Смазливую физиономию исказила вспышка уродливой ярости. - Двинься, – Хан безбоязненно толкнул бывшего любовника плечом – несильно, но в достаточной степени ощутимо, чтобы Киен не решил, что это случайность. – Ты же не думаешь, что я тут буду с тобой лясы точить? Хотя да, наверное, так ты и думаешь. Кого я спрашиваю вообще?.. – Джисон вздохнул. – Дурдом… Что ж вы все на мою голову именно сегодня свалились?.. Усилием воли Мин заставил улыбку вернуться. - А давай с тобой поужинаем вместе? Время-то уже позднее. Ты ведь хотел поесть супа, да? - Боюсь отравиться, – «смотрящий» сделал несколько шагов вперед. - Поговорим. - Неинтересно, – двери мясного ресторанчика распахнулись – из них на улицу выкатилась веселая компания «белых воротничков», невесть каким образом забредшая на улочку, спрятавшуюся между корпусами госпиталя «JYP». Уступая дорогу загулявшим менеджерам, Джисон был вынужден прижаться к стене дома, оказавшись в непосредственной близости от Киена. Гадкое, омерзительное соседство. Улучив момент, когда Хан ослабит внимание, Мин схватил «гифта» за локоть: - Хотя бы выслушай меня, мышонок, – горячо зашептал он. Джисона едва не передернуло. «Мышонок». Мерзость какая. Именно так Киен называл Хана каждый раз, когда тот выполнял его дикие просьбы, чего бы они ни касались. «Хороший мышонок. Раздвинь ноги. Сильнее. Не закрывайся. Лежи спокойнее. Открой рот. Отлично. Вытрешься позже. Потом. После того как я отолью тебе на лицо. Ты так херово себя вел вчера, что годишься только для того, чтобы заменить толчок. Не смей закрываться. Вот так. Сука поганая! Вот тебе, вот! Ну что ты… чего ты разнылся? Я же просто учу тебя. Я не желаю тебе плохого. Встань на колени, разведи половинки жопы в стороны. Сам. Вот так. А теперь вставляй эту штуку в зад. Не ной. Как будто это больно. Не ной, говорю. Сука тупая. Блядь… какого хера у тебя кровь пошла… мелкий уебок... Вытрись! Не хочу в твоей кровище измазаться… хотя, погоди… говорят, кровь – неплохая смазка… Не ори!» Хан закрыл рот ладонью. Порция жгучей горечи поднялась по горлу. «Бля…» Джисон с трудом сглотнул, заставляя желчь опуститься в желудок. Правый локоть горел нестерпимым жаром. «Гифт» не мог сдвинуться с места. Он через силу заставил себя сжать левую руку в кулак. Кожу царапнул бриллиантик помолвочного кольца, – драгоценный камешек впился в проксимальную складку пальца, – и эта хрупкая боль мгновенно отрезвила «смотрящего». Минхо-хен по-прежнему находился рядом с ним. Незримо. Бесплотно. Он все еще держал обещание не оставлять возлюбленного в трудную минуту. Не тогда, когда пострадал сам, вынужденно покинув тело, а сейчас, когда мучитель из прошлых дней Джисона вернулся, пытаясь затянуть бывшую жертву в омут страданий. Киен прекрасно осознавал, каким эффектом обладают его слова. И наслаждался. - Я не сторонник гештальт-терапии, – голос Хана звучал глухо, словно доносился из бочки. На долю секунды «смотрящий» и правда допустил возможность разговора с Мином – выразить ему свои обиды, расставить точки над «i», обратиться к разуму бывшего любовника (боже, какому такому разуму?), преломить хлеб и разделить чашку риса. Закончить все по-человечески. Отпустить. Развеять по ветру. Он действительно подумал об этом. «Люди мы или нет, в конце концов? Сколько можно тянуть умирающую лошадь за хвост? Похоронить ее, и дело с концом. Черт с ними, с обидами. Закроем дверь и двинемся дальше, в противоположные стороны», подумал «гифт». Вот только Киен никуда не собирался отпускать Джисона. Он вернулся с четким намерением утащить его в ад. - Что ты имеешь ввиду, мышонок? – слащавым тоном спросил Мин. - Не зови меня так… – Джисон дернул рукой. - Хм? – Киен по-прежнему сжимал пальцы на локте «смотрящего». - Прекращай, – в голосе Хана зазвучал холод. Он снова сжал левую ладонь в кулак. - Как «так»? «Мышонок»? – Мин упивался остатками своей власти над бывшим любовником. – А почему? Это же так мило. Тебе нравилось, когда я тебя так называл. - Мне никогда не нравилось… - Да брось! – Киен ловил капли удовольствия, наблюдая за Джисоном. Несмотря на низкую температуру воздуха, он испытывал жар. Член стоял колом. По виску «смотрящего» бежала капелька пота. Мин усмехнулся. «Мышонок» снова был один-одинешенек, беззащитен, и никакое громкое звание агента его не спасло. Жертва, короче говоря. – Пошли к мусорным бакам. Раз у тебя есть постоянный ебырь, значит, дырка растянута… В наш последний раз ты всю простынь кровью испоганил. Но сейчас… – Киен дернул «гифта» на себя. Прижался губами к уху. – Я переполнен спермой по самые уши. Как увидел тебя, сучку, в клубе, так и завелся. Но ты так быстро свалил тогда… Испугался меня, что ли… Ну чего ты? Тебе же нравился мой член, – в подтверждении своих слов Мин потерся возбужденным пенисом о бедро «гифта». Джисон содрогнулся от отвращения. – Целыми днями его сосать был готов, помнишь? – Киен ухватился за локоть «смотрящего» еще сильнее. Молчание «гифта» он расценил по-своему, приняв его за согласие. – Ты такой же хорошенький, как и раньше… – Мин уткнулся носом в шею Джисона. Тот не двигался. – Иди к бакам и снимай портки… выебу тебя как козочку… А твоему хахалю… – Киен втянул расширившимися ноздрями запах кожи бывшего любовника. – Мы ему ничего не расскажем. Уверен, я трахаюсь во сто раз лучше него. А он вообще хоть живой? В тех блоках вроде реанимация… хах… неудачник… – Мин провел влажным языком по шее «смотрящего». – Иди за баки. Снимай штаны и готовься принять в себя мой член. Я наполню тебя спермой по самые уши, мышонок... Будет тебе обед, ха-ха, – смех напоминал карканье. – Надеюсь, ты никакую заразу за это время не подцепил? Понятно, что ты давал своему ебырю без резинки. Ну че, как у тебя с этим делом обстоит? Хочу кончить тебе в жопу без презика. Ты же знаешь, как я люблю долбиться в горячее мясо, да? Помнишь? Будь хорошим мальчиком… - Я… – Джисон выглядел так, будто из него одним махом вышла вся энергия. Глаза остекленели. Голос звучат механически, словно у заводной куклы. – Нет… Я… здоров… – мыслей не было, только одна черная пустота. – Можешь не бояться… можешь спокойно кончить мне в зад… как раньше… хен… - Как раньше, – Киен довольно осклабился. – Мне нравится, как это звучит: «как раньше», – потребность в немедленной сексуальной разрядке отодвинуло все прочие желания в сторону. Мин уже видел, как сперма брызжет из раскрытой уретры в анус Джисона, заполняет его зад теплым семенем, обновляя на его теле подпись прежнего владельца. Хан Джисон всегда принадлежал ему и только ему. Точка. Все возвращалось на круги своя. Сначала надо было трахнуть сбежавшего сучонка – унизительно, без резинки, уткнув рожей в мусорные баки; затем пролить струю мочи на эту его дорогую модную курточку; после чего кончить еще раз, прямо на морду, размазав сперму по губам. И пощечина. Обязательно надавать пощечин мелкой твари, чтоб больше было неповадно сбегать. Ишь чего задумал – сбежать! Хан стоял, замерев в неловкой позе. Так ведут себя мелкие антилопы в минуту смертельной опасности, пытаясь слиться с ландшафтом, надеясь на то, что голодный лев не заметит потенциальную жертву и пройдет мимо. Или переключиться на кого-то другого. Но «гифту» не повезло – охотник не просто заметил, а долгое время преследовал его. А он, дурачок, решил, что одним сообщением перечеркнет грязные надежды Киена вернуть его в постель. Бывшей жертве абьюза может и было допустимо размышлять подобным образом, но не агенту, не «Питеру», не человеку, чье сердце было занято. Не человеку, который познал, что такое настоящее чувство. Одно только присутствие бывшего любовника пачкало Джисона вонючей грязью. Грязью, которая медленно поднималась по его коже и, распространяя зловонные споры по всему телу, заражала убожеством. И снова Хан остался один на один со своим страхом. Рядом не было никого, кто мог бы помочь ему. - Ты принадлежишь мне, – сказал Мин. Джисон молчал. – И только мой член отныне будет хозяйничать в твоей жопе. Клянусь, твоя дырка лучше всех… Я помню, какой она была узенькой, сколько тебя ни долби. С упругими краями, розовая, сладкая дырочка… обожаю… Пачкать тебя было настоящим наслаждением. А когда я узнал, что первым тебя распечатал, бля… чуть не обкончался от радости… – Киен отрывисто захохотал. Симпатичное лицо больше не казалось таковым – маска слетела, обнажив уродливое обличье существа по какому-то странному стечению обстоятельств зовущимся человеком. – Ты так смешно выл, когда я тебя трахал. Как щенок. Мой елдак был большеват для твоей дырки, но сейчас-то ты немного подрос… но все равно, я хочу услышать, как ты просишь меня остановиться. Не звуки, а музыка… – Мин судорожно облизал губы. Вдалеке хлопнула стеклянная дверь одного из ресторанчиков. Послышался пьяный смех. Киен с досадой поморщился. Свидетели ему были не нужны, но желание совокупиться притупляло чувство опасности. – Вали за баки и готовь жопу, мышонок! – он оттолкнул «гифта» в сторону мусорных контейнеров, стоящих у создающей тупик стены. – Зайди за дальний бак, снимай трусы и готовься. Я сейчас кончу прямо в штаны… а хочу в тебя… – Мин полез в карман пальто. Достав пластинку жевательной резинки, он развернул упаковку и засунул бабл-гам в рот. Обертка упала на землю. – Иди. Я за тобой. - Ага… – Джисон двинулся к бакам на несгибаемых ногах. Через пару минут его должны были изнасиловать. «Страшно. Страшно… страшно… все напрасно… будет больно, очень больно...» Хан почувствовал на себе тяжелый взгляд. Сидя на верхушке кучи из наваленных друг на друга мусорных мешков на него взирала кошка – крупная, бело-рыжего окраса жительница улиц. Она сверлила Джисона немигающим взглядом. Зеленые круглые глаза сверкали в полутьме. «Су… Суни?», «гифт» едва не споткнулся. «Ах, нет… Это не может быть Суни…» Кошка открыла пасть, повернула мордочку влево – на звук шагов Киена, и беззвучно зашипела. Губы вздернулись, обнажая розовые десны с торчащими из них острыми клыками. За спиной послышался шарканье – Мин, подарив «гифту» фору в несколько метров, шел позади. Так передвигаются не благородные хищники, типа тигров или барсов, а гиены-падальщицы – истекая слюной, вприпрыжку, щелкая челюстями, издающими гнилостную вонь. По затылку «смотрящего» сбежала холодная капля пота. Порыв ледяного ветра нырнул за шиворот. «Нет. Нет… Нет!!! Здесь… здесь все и закончится…» Бросив на «гифта» прощальный взгляд, кошка беззвучно прыгнула в ворох мусорных мешков. Послышался звук расстегиваемой молнии. Мин был не в силах терпеть. Набухший член рвался из белья, пачкая ткань густыми каплями смазки. - Далеко не уходи, – шаги за спиной «гифта» ускорились. Джисон остановился. Помолвочное кольцо на левой руке покалывало острыми гранями камней. – Сверни за ближайший бак, – приказным тоном рявкнул Киен. Мыслями он уже находился внутри Хана. – Обопрись руками о стену, – голос задрожал от возбуждения. – Как же я хочу тебя выебать… чтоб ты неделю посрать не мог… ходил бы моей спермой, как панельная… Ты… что… Ахх-х-х… – Мин замолчал. Глаза мучителя испуганно расширились. На него неслась неведомо откуда взявшаяся энергетическая волна белого цвета. - Что за… Блядь!!! А-а-а-а-а-а!!! – поток силы сбил незадачливого охотника с ног и швырнул в центр пирамиды, сложенной из мусорных мешков. Из нехитрого укрытия выскочила кошка, а следом за ней другая, огласившая улицу громким визгом. Киен залетал по воздуху, заметался из стороны в сторону. Его швыряло как шарнирную куклу, вверх-вниз, стукнув голову о землю. Из глаз полетели искры. Грудную клетку заломило от нестерпимой боли – будто в нее ударил метеорит. Ребра ныли. Шея не двигалась. Правая щека оказалась разодранной в кровь, – Мин падал головой на промерзший асфальт, – и так же кровоточили ладони. Левая лодыжка оказалась неестественно вывернута. Киен не понимал, что происходит. Пытаясь встать на ноги, он каждый раз падал на колени. Страх вцепился ему в горло кривыми зубами. Нижний край пальто был изодран в клочья. Волосы всклокочены. Вялый член свисал из расстегнутой ширинки. Капли предэякулята упали на носок ботинок, испачкав кожу белесой жидкостью. - Что за… Киен кончил без помощи рук. - Ебать ты скорострел. Это что, возраст? Пиздец как грустно… Сжав зубы от разрывающей тело боли, Мин заставил себя поднять глаза. На него надвигался Джисон – с горящими гневом взглядом и пылающим белым светом кольцом на левой руке. Хан тяжело дышал. Он поднес ладонь к лицу. На безымянном пальце трепетал энергетический цветок, отдаленно напоминающий геральдическую лилию. Или, точнее, ирис. - Когда я врезал Бан-хену… – «смотрящий» пошевелил пальцами, – то подумал, что это – скрытые возможности моей силы… что это я так ему двинул от злости… ну, потому что мог… типа аффекта… – каждый из сотни бриллиантов переливался, – и когда Бин-хена толкнул… это тоже было не мое, как и сейчас… у меня нет такой силы… а вот у кольца, которое мне подарил любимый человек – есть… – Джисон медленно сжал и разжал пальцы. Он не отрывал взгляда от оберега. – Уж не знаю, намеренно наложила моя ведьма заговор, или так само собой получилось, сделать его орудием и защитой… неважно… но бля… – Хан опустил руку – кольцо слегка приглушило силу огня, но полностью его не погасило, как будто вошло в режим ожидания. – Мы тебе с Минхо-хеном накостыляли, козлина. - Какого… - «Ибо моя воля так же сильна, как твоя, и мое царство так же велико», – продекламировал Хан. Огонь, охвативший кольцо, понемногу бледнел. – «У тебя нет власти надо мной!» - Че… че за фигню ты несешь? – Киен откашлялся, выплюнув на снег ярко-алые сгустки крови. – Совсем крышей поехал? Тебе вредно думать, слышишь?! – двигаться он по-прежнему не мог. - Это монолог Сары из фильма «Лабиринт». Классика же! Но откуда тебе это знать, премиум подписчик Pornhub! – презрительно фыркнул Джисон. – Мне жаль тебя. Ты – недоделыш. - Из-за того, что я какой-то там сраный фильм не знаю? – истерически хихикнул Киен. - Нет. Из-за того, кто ты есть, – Хан тряхнул левым запястьем. Белый огонь мигнул раз-другой и задремал, послушавшись внутреннего желания владельца кольца. Натягивать на руку перчатку «гифт» не спешил. Он подошел к бывшему мучителю и присел на корточки. Киен замер. – Предупреждаю в последний раз, – сказал Джисон. – Все-таки я нахожусь при исполнении и не могу тебя грохнуть просто потому, что очень хочу этого. То есть, могу, конечно, но с отчетами потом набегаешься… Я даю тебе двенадцать часов на то, чтобы покинуть город. Если узнаю, что ты вернулся или накосячил – пеняй на себя. Я дам тебе фору, Киен. Днем я размещу запрос во внутренней системе поиска, и тогда пиши пропало. Я бы и сейчас тебя сдал, но увы… – «смотрящий» презрительно скривил губы. – Есть такие же люди, как я – пострадавшие от твоих действий. Я это точно знаю. Но они не хотят обнародовать свою личность и мечтают обо всем забыть и двигаться дальше…Что ж, это их право. Только ради них я даю тебе возможность скрыться. Заляг на дно. Навсегда. Вычеркни себя из общества, тебе все равно в нем нет места. Воспользуйся шансом выжить. Хотя, видит бог, я бы с огромным удовольствием доломал бы тебе шею прямо сейчас. Мин молчал. Нестерпимая боль во всем теле не давала ему толком соображать. Внезапно Джисон поднялся на ноги – легко, словно лепесток цветка сливы, гонимый майским ветром. Шаг назад, – и тьма полностью скрыла его фигуру. - Лучше тебе молчать, – предупредил он. Грохнула дверь. - Что за шум? – проскрипел старушечий голос. На ступеньки крыльца ресторанчика морепродуктов вышла хозяйка – сухенькая женщина, замотанная в застиранный передник. Она подслеповато уставилась в сторону баков, но все, что смогла увидеть, так это бетонную стену тупика и вывалившийся на землю из разорванного мешка мусор. Джисона спрятала тень, падающая от козырька закрытого ресторанчика, а Киена – ограда контейнерной площадки. – Я сейчас полицию вызову! Кто там! Ну-ка отвечайте! – женщина потопталась на крыльце. Идти, проверять источник шума она не хотела. Не дождавшись ответа, старушка вернулась в ресторан. Убедившись, что женщина ушла, Джисон выступил из темноты. - Надеюсь, мы поняли друг друга, – он натянул перчатку на обнаженную руку. Кольцо приняло прежний спокойный вид символа помолвки. Огонек–оберег спал, готовый пробудиться и броситься в бой в любую минуту. Киен глядел на «гифта» с открытой ненавистью. От вожделения не осталось и следа. - Кажется, ты меня больше не хочешь? – холодно спросил Хан. – Вот и славно, – вдалеке раздался сигнал автомобильного клаксона – к воротам больницы неслась карета скорой помощи. – Двенадцать часов, Мин Киен, – сказал «смотрящий». Он запрокинул голову назад, разомкнул губы и выпустил пар изо рта. Белесый дымок взвился в небо. Колючий ветер выстроил крупные снежинки в хоровод, а мелкие, едва видимые, небрежно разбросал по ночному небу. – Двенадцать! – «гифт» ткнул в бывшего любовника указательным пальцем. – И это всё.***
Если несколько часов назад Киен желал тело Джисона, то теперь мечтал разодрать его в клочья. Приз превратился в плесневелое райское яблочко. Возбуждение стало ненавистью. Презрение – страхом за свою жизнь. После того как «смотрящий» ушел, минуло не менее получаса, но никто, ни один пьяный гуляка, вывалившийся на улицу после бурной попойки, ни сладкая парочка, присосавшая друг к другу, или официант, вышедший незаметно покурить на крыльцо ресторана, не подошел к Мину. Киен орал. Киен умолял. Киен почти плакал. - Эй! Кто-нибудь! Э-э-э-эй!!! Напрасный труд. Изломанные руки не могли дотянуться до телефона, а ноги не двигались. - Двенадцать часов? Какие еще двенадцать часов, ебаная ты мразь?! Да я тебе очко порву, как только на ноги встану! Ты… сука… порву тебе дырку руками… и по кругу пущу… – преодолевая нечеловеческую боль, Мин навалился спиной на стену. Холод становился все сильнее. Снежок припорошил волосы и плечи Киена белой пыльцой. – Агент хренов… да ебал я таких агентов… как был тупой сукой, так ею и остался… соска драная… надо было тогда тебя все-таки поймать и под пацанов пустить… сейчас бы я не валялся в своей конче… Вот же блядь! – Мин понимал, что если через час, самое большее полтора, его не обнаружат, то он замерзнет насмерть. В Сеуле стояла та самая коварная погода, в которую можно было пробежаться в ближайший к дому магазин в тоненькой курточке, но не дай бог было задержаться на улице или присесть на парковую скамейку по пьяни. В лучшем случае – конец пальцам на ногах и руках. В худшем – жизни. – Как он меня вообще вырубил? Вспышка… кольцо какое-то сраное… Похоже на ведьминский заговор. Так вот оно что! Хм, если это его ведьма наворковала, то где она сама ходит? Ч-черт… – Киен не мог поверить в то, что Джисон бросил его в закоулке и не потрудился сделать звонок в службу спасения. Ирония судьбы: через несколько сотен метров от того места, где замерзал Киен, находилась больница, но ему предстояло сдохнуть самым глупым и нелепым образом. – Ты думаешь, я боюсь тебя, мышонок? – в горле пересохло. Боль была везде. Боль была всюду. Она превращала в животное и уничтожала остатки разума. – Как бы не так! Ты еще будешь молить меня о поща… – Мин резко замолчал. Откуда-то сбоку раздался шорох, напоминающий цоканье. Киен насторожился. «Кошка? Крыса? Только этого еще не хватало… Да не, непохоже…», забывшись, Мин пошевелился, желая проверить догадки, и тут же взвыл от боли. – С–сука… Твою мать, не посмотреть нормально… Только дай мне срок, и я доберусь до тебя, мышонок, – прошипел Киен. – Доберусь, обещаю… – Мин открыл рот и высунул язык, пытаясь поймать снежинки, порхающие в ночном воздухе. Неуспешно. Белые хлопья спланировали на кончик носа, оставив на коже влажный след. Киен выругался. Снова раздался шорох. На этот раз громче и ближе. - А ну, вали отсюда, кто ты там! Зашуршали полиэтиленовые пакеты для мусора. По земле прокатилась жестяная банка из-под консервированной кукурузы. Закружился, подхваченный ветром, бумажный пакет. Пронзительно мяукнула кошка. «Крыса? Мне пизда тогда…» Цоп-цоп. «Че за хуйня?» Цоп-цоп-цоп. «Это кто вообще?» Цоп-цоп. Цоп-цоп. Цоп-цоп. Ш-ш-ш-ши-и-и-и-их. Цоп. Цоп. Цоп. - Кра-кра-кра! Киен ошалело скосил глаза вправо, пытаясь рассмотреть таинственного гостя. Парень с трудом пошевелился. Вспышка боли ударила в грудную клетку. Мин попробовал застонать, но крик застрял в горле, едва родившись. - Че за… На него были устремлены черные, блестящие глаза-пуговки. Голова хищной птицы была наклонена вбок. Крепкие крылья плотно прижимались к туловищу. Острыми когтями сапсан цеплялся за край мусорного бака, балансируя между землей и небом. Сокол изучающе смотрел на раненого человека. - Б-бля… ты… ты кто? – глаза Мина едва не выкатились из орбит. – Че ты тут делаешь? - Кра-кра-кра! – проскрипел хищник. - Иди к черту! Кыш-кыш! Бля… Я еще не сдох! Вали нахуй отсюда! Сокол тряхнул крыльями, но взлетать не спешил. - Иди, говорю, отсюда! Сапсан переступил с лапки на лапку. - Черт… выглядит опасно… – Мин ощутил, что ему стало сложнее дышать. Легкие отказывались поглощать в кислород в полном объеме. – Сука… ну и клюв у тебя… Ебать, че ты на меня так уставился, а? Ты кто вообще?! - Кра! - Угрожать вздумал? Эй! Люди, бля, я тут сейчас сдохну! Ног не чувствую… Не, не сдохну, пока эту тварь Хан Джисона не выпотрошу… – простонал Мин. Перед его глазами скакали черные точки. В голове гудело. – Пусть его ебырь умоется кровавыми слезами… Бля! Хочу посмотреть на это… Вот только выберусь отсюда, и… – Киен замолчал – его внимание привлекло резкое движение справа. Парня кинуло в ледяной пот. Птица готовилась к атаке. – Нет, ты че… - Кра-а-а-кра-а-а-кра-а-а! – недружелюбно пророкотал Ханыль. Сапсан с громким треском раскрыл крылья. Пара пестрых перышек исполнили в воздухе пируэт и изящно спланировали на землю. Хищник угрожающе распахнул загнутый книзу клюв – с его помощью он перебивал хребет голубям и диким уткам и сворачивал шеи крысам. Ни у кого из жертв не было ни единого шанса выжить. Пальцы на лапах сокола разжались. Острые кривые когти полоснули по металлической стене мусорного бака. Ханыль моргнул. Затем еще – в черных глазах отразилось смертельное испуганное лицо Мина, – и, издав победоносный крик, бросился вперед. И тогда Киен закричал. Свет потух. Боль стала нестерпимой. Небо навсегда утеряло любой другой цвет, кроме черного. А потом Мин не смог и кричать, потому что острые когти птицы разодрали его горло в лохмотья. Наступила тишина.