Смотрящий за ведьмой

Take me to your heart, Feel me in your bones, Just one more night And I'm coming off this Long and winding road. I'm on my way, I'm on my way, Home sweet home… Tonight, tonight I'm on my way, I'm on my way, Home sweet home… Home Sweet Home – Mötley Crüe

Четыре месяца спустя. Она бежала, поминутно оглядываясь. - Какого черта, какого черта, какого черта! – Ынби петляла по узким тропам переулков квартала, как подстреленный заяц. Час ее краха неминуемо близился, но беглянка отказывалась поверить в свой проигрыш. Еще вчера она питала надежды на то, что сможет, наконец-то, выбраться из Сеула, спрятавшись в полузаброшенной деревушке на границе двух стран, а со временем, заручившись поддержкой китайских друзей, собиралась вернуться в столицу и сделать повторную попытку стать королевой преступного мира. Ей был тесен Сеул и, со временем, бывшая помощница хозяйки борделя намеревалась откусить кусок побольше. Улизнув от полиции один раз, в день поимки «мамаши», ареста важных клиентов и смерти маньяка Шина, она успешно делала это на протяжении нескольких лет при помощи природной смекалки, хитрости и связей, оставшихся со времен расцвета «Лупанара». Но в конечном счете фортуна отвернулась от нее. Кажется, богиня удачи решила сменить фаворита. Что ж, этого стоило ожидать. Но могла ли Кан Ынби предположить, что ей придется столкнуться нос к носу с теми, кто уже однажды открыл на нее охоту? И тем более, что прошлое объявится перед ней в виде возмужавшего мальчишки, сына одной из проституток, по слухам, сдохшей от передоза? Ынби узнала Ян Чонина почти сразу. Парнишка, сошедший с поезда-аттракциона, вырос и похорошел. Одетый в дорогую форму престижной школы, мальчишка был окружен шумной толпой друзей и выглядел весьма довольным и сытым. Какая ирония! Зная, что последыш проститутки живет в стенном шкафе и дружит с лучшей шлюхой борделя Сисси, Ынби не считала его за угрозу. Мальчишка отличался наивностью, граничащей с глупостью, и был запуганным и необразованным. Ынби не ждала от него неприятностей. Выходит, она ошиблась. Еще больше опасностей таил в себе агент Бан Чан. Однажды он уже потряс основы «Лупанара» на пару со своей боевой сучкой-ведьмой Ли Минхо, но Ынби удалось не просто обвести агентов вокруг пальца, но и годами скрываться под носом одной из престижнейших организаций по обеспечению безопасности в стране. Казалось, Бан Чан, ставший создателем и командиром новой оперативной группы, в чей состав вошел и Ли Минхо, позабыл про Ынби, да и в целом никогда не воспринимал ее как одну из главных фигур «Лупанара». Планировщик поверил в тщательно продуманную легенду о гибели ближайшей помощницы «мамы» борделя. Но не лунная сирена. «Бастет» был примером истинной ведьмы – подозрительной, умной и обладающей тонкой интуицией. Грозный соперник. Опасный неприятель. И тогда Ынби решила не просто скрыться среди прямых врагов агентов, шатающихся по грязному подземелью Сеула ренегатов, а присоединилась к ним. Она не была наделена ведьминскими способностями, не приобрела временный дар, как это происходило с «гифтами» (одним из них стал Сисси, вчерашняя шлюха, превратившаяся в блестящего агента, что искренне поразило Ынби) и успела накопить капитал. Но связи, смекалка и животное желание выжить помогло женщине найти общий язык с теми, кто презирал обычных людей и ненавидел ведьм. Она быстро стала своей в кругу «рыночных». Втершись в доверие к одному из королей преступного мира, «гифту», Ынби училась, впитывала информацию и слушала. Она готовилась и ждала. Ынби считала, что заслуживала большего; не для того младшая дочь грузчика сбежала от семьи, чтобы мыкаться по трущобам всю жизнь. И однажды, когда главарь-«гифт» совсем одряхлел, девушка решила действовать. Первым в ход пошел яд, прикончивший старого любовника. Вторым – переговоры с вчерашними соперниками. Третьим – создание сети штаб-квартир по всей территории Южной Кореи. И, наконец, стягивание «одаренных» – обиженных, испуганных или просто выступающих против государственного надзора под крыло «Рынка». Ынби намеревалась занять трон «ренегатов», и когда престарелый любовник-«гифт» умер, она со спокойной душой взяла в свои руки бразды правления, как самый близкий человек и помощник главаря. Жизнь заблистала перед вчерашней прислугой яркими красками. Но триумф оказался недолог. Надежды на успех рассыпались в руках как песок, а опасность загреметь в тюрьму обретала реальные черты. Позади оказались дни, в которые Ынби чувствовала себя властительницей мира – она снова превратилась в беглянку, ищущую укрытия, в котором могла бы спрятаться и переждать опасность. Но теперь Ынби никто не хотел видеть: враги, которым удалось выжить, радовались ее падению, вчерашние друзья – отвернулись, любовники – поспешили предать, а подчиненные, еще недавно раболепно заглядывающие женщине в глаза, принялись грабить. Преступница опять осталась одна – нищая и униженная. Но сдаваться она не собиралась. Увы, на этот раз ситуация радикально поменялась – охота, объявленная страной на Кан Ынби, сосредоточила все силы именно на ней. Она и была главной целью. А задание изловить беглянку дали ведущему оперативному отряду «JYP», возглавляемому старым знакомым Ынби – Бан Чаном. Стоило ожидать, что вместе с командиром на охоту отправиться и главная боевая сука отряда (пусть и делящая ложе с сопливым мальчишкой-«смотрящим») – Ли Минхо «Бастет». И если Бан Чан непреложно следовал инструкциям, то лунная сирена умела находить в них лазейки. Надеяться на милосердии ведьмы не имело никакого смысла; Ынби знала о произошедшем с маньяком Шином, будучи слишком умной для того, чтобы считать его смерть случайностью. А когда шпионы донесли женщине о трогательной дружбе-покровительстве, установившейся между «Бастет» и бывшими обитателями «Лупанара», ставшими коллегами-агентами сирены, Кан Ынби поняла, что скорее предпочтет сброситься с крыши, нежели попасть в руки Ли Минхо. Медленно умирать в обманчиво мягких, когтистых лапках «Бастет» Ынби не желала. Прыжок с крыши высотки, ампула с ядом или вскрытые вены – все было лучше, чем смертельные игры лунной сирены. Услышав о том, что Ли Минхо временно выбыл из строя (какое везение!), Ынби решила, что ей выдался шанс покинуть Сеул. Увы, ее предали. Женщине пришлось вернуться в убежище. Только чудом Ынби избежала расправы от рук бывших сообщников, узнавших о ее причастности к гибели главаря-«гифта». Старик всегда был добр к своим людям, заботясь об их семьях, обеспечивая жильем, пропитанием и лекарствами, и не рискуя понапрасну. Но с появлением молодой любовницы главарь словно сошел с ума. Сердце преступной семьи, которым так гордились его соратники, оказалось уничтожено, а его место заняла сточная яма, изобилующая интригами, ложью и угрозами. Немало «ренегатов», несогласных с политикой Ынби и страшащихся быть пойманными государственными ведьмами, покинули ряды «Рынка». Но со временем поток беженцев иссяк. Однако не потому, что «ренегаты» приняли зазнобу своего бывшего главаря как его наследницу, вовсе нет. Слухи о том, что Ынби убивает всех, кто с ней не согласен, крепли с каждым днем. Пропадали не только взрослые люди. Бесследно исчезали даже дети. Открыто выступать против самозванки, активно пользующейся связями с политиками страны и коррумпированными полицейскими, ренегаты не решались, но понемногу, день за днем, люди начали находить соратников во противостоянии с Ынби. «Сопротивление» росло медленно, но верно. Создание из «Рынка» структурированной корпорации с жесткой иерархией было огромной ошибкой. Гордыня и жажда власти ослепила Ынби. За спиной объединялись вчерашние враги, но женщина не замечала этого. Ынби перешагнула границы, желая встать на одну ступень с политической элитой Кореи. Безостановочно прибегая к шантажу и угрозам, она объединила непримиримых соперников и подписала себе смертный приговор. Гибели Кан Ынби желало людей в сотни раз больше, чем ее поимки. Отряду «Stray», отправившемуся в погоню за женщиной, противостояли не только «ренегаты», но и чиновники, желающие скрыть личные позорные секреты. Ынби обманулась, думая, что сможет затеряться среди толпы – теперь беглянку искали и днем, и ночью. Бывшие соратники раскрыли властям секрет личности свергнутой «королевы», а некто ей самой неизвестный обнаружил убежище, в котором она успешно скрывалась больше полугода. Все произошло быстро, в один день. Еще вчера Ынби лениво валялась на перине, а сегодня улепетывала от агентов «Stray». Над головой опасно кружили соколы-сапсаны, невесть откуда взявшиеся в окрестностях Сеула, шумели лопасти полицейского вертолета, в нос ударял запах жженых покрышек, а за спиной грохотали подошвы форменных ботинок. Ынби напрасно пыталась оторваться от преследователей. Через полчаса бега ее загнали в заброшенный микрорайон, через двадцать минут – отрезали пути к отступлению, еще через десять – взяли в кольцо, как волка. Но ловить женщину не спешили. Некто шел по ее следу заправской гончей, получая от охоты наслаждение, и Ынби молилась о том, чтобы ее мучителем оказался кто угодно, только не «Бастет». Женщина поворачивала вправо, и над ухом раздавалось тяжелое дыхание. Бросалась вперед – и перед глазами мелькала размытая фигура. Останавливалась как вкопанная – и незнакомец тихо смеялся. К удивлению, Ынби, ее противником оказалась не лунная сирена. Когда беглянка выбилась из сил и, задыхаясь, упала на колени, ее окликнул женский голос. Обернувшись, Ынби увидела ослепительную красавицу, словно сошедшую с обложки классического выпуска «Плейбоя» – накачанные силиконом груди, рискующие порвать лиф формы, волна длинных светлых волос, широкая белозубая улыбка и голубые линзы, придающие взгляду пугающую пустоту. Беглянка даже не сразу поняла, что стоящая перед ней девушка этническая кореянка. А когда блондинка открыла рот и заговорила, Ынби всерьез засомневалась: родилась ли незнакомка женщиной или стала ею с помощью операций. Но после первой же фразы, произнесенной аналогом молодой Памелы Андерсон, Ынби похолодела. - С кем-то другим ты еще могла попытать шанс, но против нашего отряда кишка тонка, – произнес обманчиво мягкий мужской голос. Сознание блондинки был подчинено сторонней ведьмой, распоряжающейся телом носителя, как собственным. Расщепленный разум колдуньи дотянулся и до Ынби, не позволяя ей причинить себе вред или убежать. Все на что она оказалась способна – это всхлипнуть и зажмурить глаза. Произошло то, чего женщина боялась сильнее всего. Ее поймал Ли Минхо «Бастет». Все-таки это был он. - Вот черт! – корейская копия Памелы Андерсон передернула плечами. Запустив руку в вырез форменного комбинезона, она поправила лямку бюстгальтера. – Каждая из них тонну весит, не меньше… – прохрипела блондинка. – Так ведь можно и грыжу заработать! Зачем только… – Ли Минхо в теле девушки строго посмотрел на Ынби. – Не завидуй! - Ты… – пробормотала Ынби. – Ты… это он? Блондинка изогнула бровь и усмехнулась. - «Ты – это он»? – передразнила она беглянку. – Выглядишь уже не так уверенно, как полгода назад. - Ты… - Много не болтай. Нет желания слушать. Допросом займется другой человек. - Не ты?! – Ынби попыталась встать с колен, упершись руками о землю. Внутренняя сторона ладони оцарапалась о неровную поверхность асфальта. – Тогда зачем ты гнался за мной? И что это за маскарад?! - Маскарад? – «Памела» вопросительно указала на себя пальцем. – Что за ерунда?! – девушка притворно обиженно надула пухлые губы, подкрашенные розовой помадой. –Это – сотрудничество. Эмма – «ведьма»-нюхач, – блондинка наморщила нос. – Она любезно предложила свою помощь. Если можно так выразиться, в двойном размере. Как разведчица, она обладает весьма ценным даром – берет след лучше любой собаки, – одним взглядом «Памела» заставила тело Ынби ослабеть – женщина снова опустилась на землю. – К тому же Эмма любезно согласилась предоставить мне возможность загнать тебя. Ты уже не впервой срываешься с крючка. Я не мог позволить тебе улизнуть и в этот раз. - Как ты… как вы меня нашли, черт возьми?! - И у стен есть уши, – Эмма-Минхо накрутила на мизинец прядь волос, а затем отвела руку в сторону, выпрямив локон. Спираль завитка соскользнула с пальца и, спружинив, приняла прежнюю форму. – Ты столь многим встала поперек горла, что с нами заговорили даже те отбросы, которых и людьми-то назвать нельзя, – девушка выставила бедро вперед. – Даже у них оказались принципы. Здорово ты всех достала. Нам удалось тебя разыскать, но сторонняя помощь лишней не оказалась. - Везде полно предателей… – прошипела Ынби. – Предать меня? Свою «королеву?» – женщина вернулась к попыткам подняться на ноги. - «Королеву»? – Эмма-Минхо едва не расхохоталась. – Ты? Вот еще! – губы ведьмы сжались в тонкую нитку. Разгадав намерение противницы подняться с колен, лунная сирена приказала: – Сидеть! – и Ынби рухнула на землю мешком в ту же секунду. – Не двигайся, – пригрозил Минхо. – Или ослеплю тебя. Конечно, Ли не собирался делать ничего подобного. Несмотря на всю радость от пробуждения агента «Бастет», в офисе на него все еще подозрительно поглядывали, припоминая странную гибель Го Юна. Да и задействовать обе силы одновременно, удерживая «объект» и «носителя», Минхо удалось бы лишь на короткий отрезок времени. Спустя четыре месяца реабилитационных мероприятий Ли не чувствовал себя полностью восстановившимся, но не собирался показывать слабость перед врагом. Эмма-Минхо активизировала кнопку вызова маячка. Устройство издало негромкий писк, отправив остальной команде точные координаты лунной сирены и ее добычи. – Пока мы ждем ребят… хм… вот думаю, чтобы мне такого с тобой сделать? – ведьма мечтательно улыбнулась. – Органы чувств придется оставить нетронутыми – при допросе они тебе очень пригодятся, да и нам тоже, – сирена медленно приблизилась к Ынби. Женщина сжалась в комок. – Но что касается ног или рук… не думаю, что в них есть особая надобность… – Минхо уселся на корточки напротив беглянки. Волна длинных светлых волос струилась по спине. Из выреза черного форменного комбинезона выпирали груди, похожие на два футбольных мяча. – Как думаешь? – Ли ткнул Ынби в плечо – украшенный стразами наращенный ноготь оставил на коже беглянки длинную царапину. – Кстати, ты в курсе, что если я отрежу тебе ушную раковину, то ты не оглохнешь полностью? Ну, может, просто истечешь кровью, но это неточно. Имеет смысл попробовать, а? - Чего ты ко мне пристал?! – заорала Ынби. Тело окаменело. Женщина не могла сдвинуться с места. Минуту-другую Эмма Минхо молча рассматривала беглянку, а затем резко поднялась на ноги. - Каждый раз такие как ты меня разочаровывают, – теперь ведьма смотрела на свою добычу сверху вниз. – Казалось бы, причиняя боль другим людям, вы и сами должны быть к ней готовы. Око за око. Справедливо ведь! Почему ты считаешь себя вправе калечить и унижать тех, кто слабее тебя? Или обманывать и уничтожать тех, кто сильнее? Вообще трогать кого-то, а? Но тебе не хватает мозгов правильно оценивать риски. Видимо, с головой что-то не то, – на этот раз накрашенный ноготь уперся в висок. Минхо резко двинул кистью, и голова Ынби дернулась в сторону. Женщина сцепила зубы – лунная сирена сверлила ее холодным взглядом. – Это врожденное? – Ли потянулся левой рукой к лицу беглянки. - Я вообще ни в чем не виновата! – заорала Ынби. – Я ничего не знала! И ничего не делала! И что, остальные позволят тебе меня зачаровать?! А потом что? - В этом состоит твоя главная ошибка, – Эмма-Минхо брезгливо поморщилась. - В чем? – глаза Ынби бегали из стороны в сторону, ища спасения. Но все было напрасно – в переулке никого, кроме нее и ведьмы не находилось. Звук полицейской сирены затихал. Агенты «JYP» не спешили «Бастет» на помощь, или же, наоборот, давали ему время позабавиться с жертвой. Ынби не могла шевельнуться. Тело превратилось в гранит – все на что женщина оказалась способна, так это вращать глазами и открывать рот, уподобившись выброшенной на берег рыбе. Жалкая концовка для жалкого человека. – В чем я ошибаюсь?! – повторила Ынби. - В том, что ты считаешь себя кем-то исключительным. А на деле – просто зарвавшаяся выскочка. - Что за фигня?! - Даже преступный мир подчиняется своим законам. Странным и бесчеловечным, но законам. А ты нарушила все заповеди. Такое не прощают, – Минхо вытянул руку перед собой, направив указательный палец на Ынби на манер заряженного пистолета. - Что… что ты делаешь? Эй! - Расслабься. Больно не будет. Скорее всего. Точно обещать не могу. - Совсем поехал?! – взвизгнула женщина. – Меня нельзя убивать! Я – свидетель! - Ты – преступница! – задорно рассмеялся Минхо. Его глаза потемнели – сознание Эммы рвалось вернуться в физическую оболочку. Времени у Ли было немного: его собственное тело находилось в эту самую минуту под бдительным надзором Джисона, охраняющего покой возлюбленного, лежащего на заднем сидении личного автомобиля, почище сторожевого пса. «Нюхачом» Эмма была безупречным, лучше и представить нельзя, и ее участие в поимке Ынби пришлось очень кстати. Находясь в составе другого отряда, ведьма с радостью согласилась помочь легендарному «Бастет». Ли Минхо хотел личной встречи с Кан Ынби, доведя начатую еще несколько месяцев назад операцию до конца. Самым сложным стало вовсе не сотрудничество с ведьмой-нюхачом другого отряда или восстановление Бан Чана в должности командира «Stray», а получение спецразрешения для «Бастет», способного уничтожить разум цели за долю секунды. Но директор Пак доверился интуиции и надавил на акционеров, заручившись их поддержкой. И не ошибся. После показаний, данных пробудившимся Минхо, механизм организации заработал на полную мощь. Судьба Ынби оказалась предрешена. Впрочем, определенные трудности не исчезли. Время, отведенное на операцию, было ограниченно. Разведотряд по-прежнему мечтал присвоить себе лавры победителя над главарем «рыночных, а переселение разума оставалось одной из опаснейших способностей как для «носителя», так и для сирены. В последний месяц сила Минхо значительно окрепла, а здоровью позавидовал бы медведь, но рисковать все же не стоило. - Успокойся, – произнес Ли. – «JYP» ты нужна живой. - Но не здоровой?! – взвизгнула Ынби. В своих фантазиях она видела себя свободной и могущественной, а «Бастет» разрубленным на мелкие куски, но в реальность обернулась иной стороной. От немедленной расправы над добычей лунную сирену удерживало лишь звание государственной ведьмы-агента. - Ты и так никогда не была здоровой. По крайней мере, на голову. Так что невелика потеря, – Ли махнул рукой. - Из нас двоих, наиболее больной здесь ты! – будь слова ядом, Ынби отравила бы им воздух. – Как любая ведьма… Ненавижу вас… - Ага. Как же. То-то ты рвалась управлять «одаренными»! - Это другое. - Ты забавная. - А ты – монстрище! - Ишь как заговорила! - Я знаю, что это ты убил господина Шина! – слова вырывались изо рта Ынби пулеметной очередью. – Я наслышана о тебе… – женщина криво ухмыльнулась, с наслаждением наблюдая за тем, как мрачнеет ее соперник. – О том, как ты издевался над бандой травников… – Минхо продолжал удерживать контроль над телом Ынби. Женщина с досадой отметила, что сирена равнодушна к ее словам, однако сдаваться не собиралась. – Да, я знаю, что они делали с должниками, которые не могли с ними расплатиться по займу, но то, в каком состоянии травники оказались в суде… это было что-то… Я многое слышала. Те ребята – мелочь по сравнению с тем, что ты раньше. Да. Этого не докажешь, но мы-то с тобой все понимаем… Интересно, с чего «JYP» решили, что могут управлять тобой? – женщина усмехнулась. Хотя… скорее это ты позволяешь им так думать, да? – Минхо молчал, но Ынби и не нужно было получать точный ответ, ведь она и так его знала – получила в виде слухов, сплетен, тихих перешептываний по углам и обрывкам украденных документов. – Я думала, что «рыночные» захотят с тобой поквитаться, но они даже имя твое боялись вслух произнести! Прям бледнели на глазах! Так глупо… У тебя же тоже есть свои слабости! Твой командир? – женщина нанесла первый удар. – Или нет… С чего вдруг? Сисси? Мелкий пацан? – женщина с удовольствием отметила легкое замешательство, промелькнувшее в глазах сирены. – О, я знаю, что они находятся под твоей защитой. Да еще и в агенты подались! Признаюсь, не ожидала. Похоже, ты уверен в безопасности обоих. А та сучка, которая нас слила – Тэен… Признайся, вы отправили ее в другую страну, после дачи показаний в суде? Ни слуху, ни духу от нее, – губы сирены презрительно изогнулись – тем самым Ынби получила негласное подтверждение давним догадкам. Тэен, вызвавшую полицию неподконтрольного «Лупанара» района (в свою очередь заручившуюся помощью агентов «JYP»), хорошенько спрятали. Следы девушки затерялись через несколько месяцев после первого суда над клиентами борделя – скорее всего, она стала участницей программы защиты свидетелей и покинула страну. – Значит, точно спрятали! – Ынби цокнула языком. – Ну что ж, ладно. Подобраться к ним действительно сложно. Пусть живут. Делов-то! Что было, то было… А что тогда может тебя задеть? Семья? Или твоя бабка-ведьма настолько сильна, что ей ничего не страшно? – женщина продолжала искать слабые точки лунной сирены. В запасе была последняя карта. Джокер. И Ынби решила рискнуть – что ей было терять, кроме жизни и призрачного шанса на свободу? – Питомцы? Нет? Ах… да, как видишь, я неплохо тебя изучила… – женщина медленно растянула губы в улыбке. Ынби не лгала; она потратила немало вечеров на изучение слитых файлов агентов ведущих правоохранительных организаций страны. Досье «Бастет» потрясало – только благоволение богини Фортуны позволяло Ынби успешно скрыться от отряда «JYP» в дни ее работы в борделе, иначе бы она давно лежала в могиле по соседству с господином Шином. Сила. Мощь. Талант. Неоднозначность серой морали и безжалостность. Вот каким был «Бастет». И все же Ли Минхо продолжал оставаться человеком со своими слабостями, главной из которых была любовь. Сильнейшая ведьма-воин, не устоявшая против банальных человеческих чувств. Не похоти, не жажды власти или алчности, а обыкновенной любви. – Смазливый мальчишка, которого ты ебешь… твой «смотрящий»… Скажи, «Бастет», насколько быстро он умеет бегать? – сердце главы «рыночных бешено заколотилось. – Сможет он убежать от снайперской пу… – боль обрушилась на Ынби волной ледяного шторма. Барабанные перепонки взорвались острой болью. В глазах потемнело. Женщина не могла пошевелиться, но сознание кричало только об одном – прямо в эту минуту тело умирало. Тонкие пальцы ведьмы-нюхача сжимали горло Ынби с нечеловеческой силой, рискуя сломать шейные позвонки. В одну секунду Минхо оказался рядом с беглянкой. Зрачки расширились, полностью залив радужку глаз антрацитом. Под нижними веками залегли глубокие синяки. Щеки сирены впали. Длинный нос стал будто острее. – Кхх… кхх… – женщина задыхалась. – Бля… прошу… не убивай… – Ли бесстрастно смотрел на свою жертву, словно та была куском мусора, нуждающимся в скорейшей утилизации. – Я все… я расскажу… я ничего не стала бы… дела… шутила… бля… – по щеке Ынби скатилась слеза. Женщину охватила паника – она понимала, что умирает. – Пощади… нет… я… не хочу… - Ты невероятна тупа, Кан Ынби, – прозвучал пугающе ровный голос сирены. Слова не вязались с гневом, охватившим ведьму. – О тебе мне известно не меньше, но чем это будет? Банальной информацией из семейного реестра или перечнем преступлений? За всю жизнь не удосужилась даже щенка завести – так что ты знаешь о любви, о силе и слабости? – пальцы Эммы-Минхо крепче сжались на шее пленницы. Женщина захрипела. – Ты – круглая дура. Я могу годами тебя пытать! Мне для этого даже не нужно будет задействовать силу сирены. Идиотка! Ты посмела заговорить о Джисоне, а это очень дурной тон! – хватка на горле Ынби вдруг ослабла. Минхо отодвинулся от женщины, скосив глаза влево. – Не так ли, парни? – обратился он к пустоте. Ынби поморщилась. «Бастет» все еще держал ее тело под контролем, не позволяя сделать лишнее движение, но женщине удалось проследить за направлением взгляда сирены. Она была уверена, что люди, пришедшие Ли на подмогу – члены команды, полиция, разведка, «смотрящий», в конце концов, да кто угодно… но реальность повергла ее в ужас. Так называемые «парни» не были людьми из плоти и крови. За спиной лунной сирены стояли черные, расплывающиеся в воздухе силуэты, обряженные в лохмотья – скелеты, с кусками гниющей плоти на источенных временем костях. Ынби попыталась закричать, но зов превратился в жалобный вой, застряв в груди. - Минуту назад ты утверждала, что все обо мне знаешь, – осветленные завитки волос эффектно обрамляли лицо блондинки, но теперь в нем не было ничего прекрасного – «Бастет» внушал ужас. – Выходит, информация была неполной… Сюрприз! – Ли вскинул руку, готовясь дать сигнал призракам. – Не стоило тебе трогать Хани. Он не слабость моя, а – сила! Но какая теперь разница… – Минхо пожал плечами. Фантомы за его спиной приготовились броситься на предложенное им подношение. Челюсти беззвучно щелкнули, превращая оставшиеся зубы в пыль. – Было неприятно встретиться с тобой снова… – женщину бросило в холодный пот. «Бастет» не собирался сохранить ей жизнь, теперь его намерения были очевидны, но умерщвлять свою жертву немедленно он не спешил. Минхо выбрал для себя роль дирижера и наблюдателя. - Те… Тебя накажут… Так… нельзя… ты же… агент… пощади… прошу… – взмолилась Ынби. – Такое невозможно скрыть… - Для этого у меня есть другие способности, – прошептал Ли, заговорщицки подмигнув женщине. – Но спасибо за беспокойство. Я польщен. Парни передадут тебе мою искреннюю благодарность, Кан Ынби… – по губам сирены расползлась хищная усмешка. – Так ведь, ребята? – скелеты ответили на вопрос кивком черепов, от резкого движения едва не слетевших с позвоночного столба на землю. Ынби взвизгнула. - Тихо! – приказал Минхо. – Замолчи! – он стиснул ладонь в кулак. Женщина с ужасом глядела на сирену. Ли отнял у нее способность говорить, но, кажется, это обстоятельство его нисколько не беспокоило. Цель Минхо изменилась – больше его не интересовала поимка и допрос Ынби, а только ее мучительная смерть. За дело принялась Темная сестра – с нетерпением ждущая момента, когда сможет вырваться наружу. Теперь она смотрела в глаза Ынби. – Так-то лучше! – Ли медленно разжал пальцы. А затем, широко растопырил их в стороны, давая фантомам знак приготовиться к атаке. Призраки припали к земле голодными псами. – Ты, наверное, этого тоже не знала, но я страсть как люблю тишину! Шум, он… – Ли раздраженно закатил глаза, – иногда очень утомляет… Так что ты должна меня понять, Кан Ынби, – Минхо задрал локоть параллельно асфальту, готовясь дать призракам отмашку. Он облизнул сухие губы. – Жрите… – пропела Темная сестра. – Разрывайте… Пейте… Это всё ваше… до последней капли… ничего не оставляйте… берите всё… Всё! Раздалось бряцание костей. Призраки двинулись вперед. Ынби крепко зажмурилась. В лицо женщине дохнуло гнилостное дыхание неминуемой смерти. И она произошла бы, не прерви сирену знакомый голос. - Хо~я. Ли нахмурился. - Остановись, пожалуйста. Тишина. - Я все понимаю, но ты точно хочешь этого? Уверен? Молчание. - Что потом? Ли едва слышно вздохнул. - Хо~я. Сирена медленно опустила руку вдоль тела. - А ты уйди, подруга, пока дел не натворила. Не тебе же потом разгребать последствия, а ему. Темная сестра негромко огрызнулась. - Давай-давай. Прошипев ругательство на древнем языке мертвых, Темная сестра обратилась сизой дымкой. Улегшись на дно сердца Минхо, хтонь свернулась клубком, но всего лишь задремала, а не исчезла. - Минхо. Лязгнув зубами, призраки-скелеты сделали шаг назад. Почувствовав, что опасность отступила, Ынби распахнула глаза. Женщина узнала возникшего за спиной лунной сирены человека, невысокого роста юношу, облаченного в черно-синюю форму ведущего оперативного отряда «JYP» – агента «Батя», Бан Чана. Крепко сбитый молодой человек стоял, направив пистолет на беглянку. Однажды Ынби столкнулась с ним на улице, посреди белого дня, в тесном переулке торгового райончика, но тогда Крис скользнул по незнакомке равнодушным взглядом, не узнав в ней ближайшую помощницу «мамаши» «Лупанара». Хотя, скорее, Ынби просто повезло – Бан Чан был погружен в тяжелые раздумья, а через пару минут скрывался в дверях забегаловки, славящейся отличным соджу, после чего женщина смогла облегченно вздохнуть и поскорее покинуть опасное место. В дальнейшем она приказывала помощникам наблюдать за командующим передовым отрядом «JYP». Именно таким образом Ынби стали известны многие факты, включая вступление в ряды «Stray» двух бывших рабов «Лупанара». Женщина не могла долгое время справиться с шоком, но держаться от «бродяжек» подальше ее заставляли лунная сирена и норна – лучшие из возможных оберегов оперативной команды. Спустя некоторое время «Бастет» обзавелся «смотрящим» – нелепым, громкоголосым мальчишкой-«гифтом», едва не заставившим Ынби разочароваться в Ли Минхо. А еще через год-другой в отряде появилась новая ведьма – островная сирена, владеющая гоблинским огнем; и самозваная королева «рыночных» решила больше не рисковать, окончательно уйдя в подполье. Своих врагов Ынби знала в лицо. Однако, ее это не спасло. Команда работала слаженно и четко, настолько, что женщина вынуждена была признать, что… завидует им. Их вере друг в друга, силе и принципам. Что ж, эти самые принципы уберегли ее от гибели. Радость при виде Бан Чана затмила разочарование от неудавшегося побега. Командир «Stray» был ее единственным шансом Ынби на спасение. - Агент «Бастет», – ровным тоном повторил Бан Чан, обращаясь к лунной сирене. – Остановитесь. Она нужна нам живой и в здравом уме. Таковы были условия поимки. Приказ-просьба, которых Ли Минхо мог бы ослушаться, зачаровав командира, но не стал. Уважением и признанием заслуг – вот чем это было. Ынби сглотнула липкий горький комок, застрявший в горле. «Вот как…», женщина отчаянно не понимала, почему всесильный пугающей мощью и способностями «Бастет» слушает жалкого человека-«гифта» – пусть своего командира, пусть бывшего любовника, но слабее лунной сирены в сотни раз. Не понимала и не хотела понимать. «Меня бы хрен, кто слушать стал! Я же знаю, что «Бастет» порвал с тобой сто лет назад. Весь «Рынок» вам косточки перемыл, так почему он… бля… не понимаю…» - Хо~я… – мягко позвал Бан Чан. Он выступил из-за спины сирены, по-прежнему держа пистолет наставленным на Ынби. Теперь Крис обращался к ведьме иначе. – Оно того не стоит. И потом, у нас был уговор: поймать, но не убивать. Ли закатил глаза. Бан Чан не лгал. Сирене дали фору в погоне за Ынби перед прочими. Злые языки, конечно, тут же принялись судачить о возможности неуставных отношений агентов, но кого этого волновало? Возобновившиеся слухи мало кто воспринимал всерьез: пробуждение Минхо из комы и искренность отношений со «смотрящим» Хан Джисоном свела все сплетни на нет. - Я верю тебе. Мы все верим тебе. - Эта мразь сказала, что… – длинные ресницы прикрыли глубокие глаза ведьмы, сияющие влажным блеском. На лицо Эммы-Минхо медленно возвращались краски. Вслед за потусторонней предводительницей, иллюзия-скелеты исчезла. Фантомы ушли. - Я слышал. Черт с ней! И… – Крис подавил смешок. Минхо возмущенно выгнул выщипанную в тонкую ниточку бровь. – Ты не очень устал таскать на себе такую тяжесть? – Бан Чан многозначительно хмыкнул, бросив взгляд на стоящие торчком груди ведьмы-нюхача, временного вместилища разума лунной сирены. Твердые соски упирались в тонкую ткань лифа. Замочек на молнии форменного комбинезона опасно заскользил вниз. – Агент «Питер», кажется, заскучал… Выражение лица Минхо смягчилось при одном только упоминании имени кодового Джисона. - Я иду к нему… Мгновенье, – и разум сирены оставил тело ведьмы-нюхача. Карий цвет глаза мгновенно сменился лазурью контактных линз. - Ох… Бан Чан удержал Эмму от падения, бережно подхватив под локоть. «Нельзя быть таким!», – орал внутренний голос Ынби. «Нельзя-нельзя-нельзя!!! Ты же, бля, знаменитый «Бастет!» Так какого хуя ты вытворяешь?!» Кан Ынби еще никогда не чувствовала такого смятения. Ее обступали звуки – громкие голоса, грохот шагов, звяканье наручников и вой полицейских сирен. Переулок взяли в плотное кольцо оцепления. Захлопали дверцы служебных автомобилей. Послышался чей-то удивленный возглас. Воздух разрывался от звонков, поступающих на смартфоны, а глаза слепили вспышки многочисленных фотокамер. Ынби затравленно озиралась по сторонам – приказ «Бастет» по-прежнему сковывал тело бессилием, не позволяющим подняться на ноги. Да и куда было бежать? Ее путь закончился здесь, в том месте, где сгинули в небытие бездарные надежды на величие, лелеемые годами. - Как глупо… Бан Чан смотрел на Ынби нечитаемым взглядом, а рядом с ним стояла пышногрудая блондинка с любопытством взирающая на «ренегатку», знакомую ей лишь по рассказам и оперативным фото. - Я думала, ты выше ростом! – выпалила Эмма. Голос у ведьмы-нюхача был нежным и чистым, удивительно контрастирующим с броской внешностью. – Но ты же совсем коротышка! – выпалила Эмма. – Даже ниже зама Со! Ой… Мамочки! – девушка-агент боязливо обернулась, прикрыв рот ладонью. – Хорошо, что он меня не слышит, а то не поздоровилось бы! – убедившись, что Со Чанбин не присутствует среди агентов, берущих место поимки Ынби в кольцо, Эмма облегченно выдохнула. – Фух… - Агент «Торин» в сегодняшнем задержании не участвует, – Крис снизил голос на полтона. – Его подопечная ведьма «Вала» отравилась какой-то дрянью вчера, так что Бин остался с ней дома. - Ох, надеюсь, с ними обоими все будет хорошо! – Эмма чувственно опустила ладонь на левую грудь. Молния на комбинезоне разъезжалась в стороны, угрожая обнажить сосок. Бан Чан поспешно отвел глаза в сторону. - Да… Ликс жутко расстроился, что не смог участвовать в задержании... Но он бы тут только все заблевал – так его, беднягу, чистило… - Да уж, не стоило. Причин для тошноты у нас и без того хватает с излишком! – Эмма хихикнула, стрельнув в Кан Ынби колким взглядом. Женщина растерянно уставилась на блондинку. - Ты… Ты не… Он… – по-рыбьи голубой цвет контактных линз и высокий голос ведьмы-нюхача свидетельствовали о том, что сознание «Бастет» вернулось в тело сирены. Поразительно, но даже на расстоянии, при отсутствии зрительного контакта, Минхо продолжал удерживать контроль над волей Ынби. - Он ушел, – обронил Крис. – Загнал тебя, как лисицу, и ушел. Доделал незаконченную работу. Теперь все хорошо. С узких улочек хлынули потоки агентов. Они неслись к главарю «рыночных» со всех ног, соревнуясь в беге – каждый хотел первым надеть на Кан Ынби наручники, несмотря на то, что честь обнаружить и изловить преступницу принадлежала совсем другим людям. - Я не понимаю… - Конечно, не понимаешь, – улыбнулся Бан Чан. – Крысе, ползающей по подземелью, иногда стоило бы поднять голову и посмотреть на небо. - Да? – проскрипела Ынби. – И что я в нем увидела бы? - Кто знает, – Крис простодушно пожал плечами. Эмма внимательно разглядывала ногти на правой руке, потеряв интерес к знаменитой преступнице. – Может, сокола-сапсана? - Че за ерунда? – Ынби непонимающе уставилась на планировщика. Она силилась понять, каким образом «Бастет» удалось восстановиться после комы за невероятно короткое время; что помогло ему нарастить силу? Чем это было? Волей? Упрямством? Одаренностью? Результатами тренировок? Или… чем-то более осязаемым? Кем-то. Человеком. Возлюбленным. – Не может такая банальщина просто… просто… – с двух сторон к Ынби подбежали агенты. На запястьях щелкнули наручники. Окаменевшее тело пронзило судорогой. Женщина застонала – ноги налились тяжестью. «Бастет» внезапно ослабил узы ментального контроля, а после того, как агенты силой подняли беглянку на ноги, сковав лодыжки тяжелой цепью, сирена отозвала чары. Выхода не было. Ынби попала в плен. Осознавая собственную беспомощность и получив, наконец, право голоса, женщина заорала во все горло – громко, надрывно, рискуя сорвать связки. Кан Ынби кричала, вымещая злобу на барабанных перепонках агентов, ведущих ее к тюремному автобусу. Свергнутая королева «Рынка» проклинала «ренегатов»-предателей, старого главаря-«гифта», так и не удосужившегося жениться на ней, закрепив, тем самым, право руководства объединенными бандами, и блондинистую шлюху Сиси – с которого и началось (как женщина теперь понимала) разрушение планов Ынби. Она кидала страшные ругательства в лицо Бан Чану и Эмме, испуганно вцепившийся в локоть планировщика, и звала «Бастет» – прося его о новой встрече. Но Ли остался глух к мольбам преступницы. Больше Ынби не интересовала «Бастет», а все его мысли были обращены только к одному человеку – тому, в чьих объятьях Ли отдыхал. В миле от переулка, в котором решилась судьба главаря «Рынка», стоял черный седан BMW M850i xDrive Gran Coupe Kyoto Edition. На заднем сидении автомобиля полулежал Минхо. Мотор тихо урчал. В салоне было сильно натоплено. На панели приборов стоял бумажный пакет с литровой бутылкой негазированной «Evian» и сэндвичем со слабосоленым лососем – после возвращения сирена испытывала зверскую жажду и голод. Отозвав разум из ведьмы-нюхача, Ли какое-то время держал глаза закрытыми, наслаждаясь поцелуями, которыми Джисон осыпал его лицо. В теле ощущалась слабость. Кончики пальцев покалывало. Минхо млел от нежности «смотрящего», умудрившегося повзрослеть за четыре месяца отсутствия Ли сильнее, чем за все годы их знакомства. Он держал ресницы плотно сомкнутыми, стараясь не давать Джисону подсказок. «Бастет» стиснул зубы, пытаясь не рассмеяться. Впрочем, притворство сирены ничего не стоило – Хан безошибочно угадал тот момент, когда сознание возлюбленного вернулось в принадлежащее ему тело. - Как ты себя чувствуешь, хен~а? – спросил «смотрящий», отводя густую прядь волос с лица сирены. - Прекрасно, Хани, – Минхо по-кошачьи потерся щекой о ладонь любовника. Ресницы задрожали. – Твои руки действуют получше всякого лекарства. - Надеюсь, не аналогом «Виагры?» – осведомился «гифт». - Обижаешь! Это совершенно ни к чему, – шумно выдохнул Минхо. – Твои член и задница – золотой стандарт качества. Настоящая вкусняшка! Так зачем мне какая-то подделка? - Рад слышать. - Будто ты сам этого не знаешь! – Ли приподнял веки и несильно, игриво куснул Хана за кончик указательного пальца. Рука поползла к ягодицам «смотрящего». Ладонь аккуратно обхватила одну из крепких половинок задницы Джисона. - Всегда приятно убедится в своей правоте, – Хан горячо откликнулся на флирт. - Существует только одно место, где я могу почувствовать себя еще лучше, – Минхо, наконец, распахнул ресницы. Взгляды любовников встретились – в зрачках обоих юношей играли смешинки, отражение света уличных фонарей. - И где же оно находится? - В постели с тобой. Джисон понимающе качнул головой. - Тогда не будем терять драгоценное время, которое мы могли бы потратить на секс, и поспешим в нашу спаленку, – «гифт» бережно переместил голову сирены с колен и подложил под шею небольшую, плотно набитую гипоаллергенным материалом подушечку. Затем юноша перелез на водительское кресло. – Забьем на работу, на долбаную Ынби и отчеты, и просто от души потрахаемся, – ладони обхватили рулевое колесо. Пошел второй месяц с того дня, как Хан Джисон стал личным шофером сирены. Юноши поменялись местами. В прежние времена именно Минхо управлял BMW Kyoto, несмотря на частую усталость после завершения тяжелых рейдов; «гифт» же немного побаивался водить шикарный черный автомобиль, принадлежащий любовнику. Но все изменилось после пробуждения Ли. Уже через пару недель Джисон чувствовал себя за рулем продукта немецкого автопрома вполне уверенно и роль водителя Минхо стало приносить ему искреннее удовольствие. Сам же Ли, кажется, наслаждался заботой о себе, потихоньку вручая узды контроля из рук. – Я из-за тебя всю ночь не спал! – пожаловался Хан. – Боюсь, что моя жопа успела позабыть твой член. - Ранний склероз? – лунная сирена не была собой, упустила она шанс сострить. – Ну надо же! Нужно поскорее напомнить о себе твоей жопе. - Хорошая ведь идея, правда? – загорелся Джисон. - Лучшая! - Так и знал! – Хан победоносно вскинул кулак над головой и тут же охнул, стукнувшись костяшками пальцев о потолок автомобиля. За спиной послышался сдавленный смешок, а над головой возникла небольшая вмятина. Скорость «гифта» преобразовалась в силу. Подобное в последние дни случалось все чаще – эмоции привнесли некоторые изменения в способности «смотрящего», но на серьезное развитие пока не тянули. - Посмотрите-ка, кто это тут у нас! – хихикнул Минхо. – Мой личный комнатный Геракл, – Ли протяжно зевнул. - Подожди немного, Лино-рин. Я тебя мигом до дома довезу! – сказал Хан. Он запустил двигатель BMW – выжал педаль тормоза и надавил на кнопку START/STOP. Мотор автомобиля заурчал. – А пока отдохни, хен~а. Поспи немного. Наберись сил, – Джисон взглянул в зеркало заднего вида. Минхо смотрел на любовника в ответ с играющей на губах слабой улыбкой. – Я ведь тебе ночью покоя не дам! Взъерошив челку пятерней, «Бастет» опустился на спину. - Тоже мне, напугал! – сирена подтянула колени к животу, а ладонь подсунул под голову. На ноги легло тонкое одеяло. – Поезжай аккуратно, но быстро, – сказал Минхо. – Я тебе доверяю, Хани.

***

Много ли это или мало – пять месяцев? Для кого как. Ягненок рождается через сто пятьдесят дней – на свет появляется новая жизнь. Ребенок начинает активно гулить и проявлять эмоциональную реакцию на музыку, его картина мира окрашивается новым цветом – зеленым, а пространство получает глубину. Средняя продолжительность жизни медузы составляет пять месяцев. Лобелия эринус зацветает через пять месяцев после посева. Для Ли Минхо сто пятьдесят дней вынужденного пребывания вне физического тела стали очень странным периодом жизни – начавшись с темноты, они разбавлялись редкими проблесками сознания, а под конец превратились в некое сотрудничество, установившиеся между сиреной и «носителем», мигрирующим соколом-сапсаном, получившим от жителей поселка имя «Ханыль». Если бы Минхо был способен проявлять человеческие эмоции в теле птицы, то непременно рассмеялся бы. На самом деле, у сокола, прилетевшего с северной границы, не было личного имени. Но у него была самочка, годом старше него, и гнездо, сплетенное в стенах недостроенного жилого комплекса южной столицы. Сапсана, разделенного с любимой лишь милями, тянуло в окрестности Сеула – здесь они с ней выращивали птенцов, ставили их на крыло и выпускали в жизнь. Расставшись на зиму, пара встречалась весной – тоска превращалась в сладостное ожидание. Но все изменилось в год, ставшим для Ханыля печальным – его самка погибла. Сокол скитался по южной части страны несколько месяцев, пытаясь отыскать возлюбленную, но нашел лишь комок окровавленных перьев. Кое-кому из соплеменников приглянулось гнездо пары, и самка не побоялась в одиночку вступить в бой с захватчиками. Увы, борьба оказалась неравной. Теперь у Ханыля не было ни гнезда, где он мог бы вывести новое поколение сапсанов, ни любимой, ни смысла оставаться в южных пределах Кореи. Несколько месяцев он выслеживал убийц своей возлюбленной, и планомерно, одного за другим, уничтожал тех, кто разрушил его надежду на будущее. Последними пали птенцы – ударами крепкого клюва Ханыль прервал существование потомков захватчика, не оставив шанса продолжить род. Месть совершилась. Сам же Ханыль собирался вернуться на север и закончить свои дни подальше от людских глаз и возможности встретить новую любовь. В то же время, как молодняк, выращенный его соплеменниками, понемногу вставал на крыло и отправлялся во взрослую жизнь, он скитался по южной части Корейского полуострова, взращивая в сердце воспоминания о счастливых днях. Лето приближалось к своему завершению, и когда наступил месяц, называемым людьми августом, Ханыль решил, что пора ему было покинуть местность, не приносящую ничего, кроме болезненных воспоминаний. Путь предстояло сделать неблизкий, и перед дальним полетом сокол решил подкрепиться. Совершив прощальный круг над разрушенным гнездом, сапсан направился к западным границам недостроя, где селились колонии городских голубей. Сизари быстро разгадали привычки соседей-хищников: соколы не вели охоту вблизи своих гнезд, благодаря чему птицы-соседи оставались в безопасности и, в то же самое время, приобретали завидных охранников от прочих врагов. Но обычаи больше не распространялись на Ханыля, и сокол отправился на последнюю охоту. Его внимание привлек молодой вяхирь – не слишком жирный, но крепкий, дерзко выписывающий в небе витиеватые фигуры. Птица словно напрашивалась стать жертвой когтей пернатого хищника. Снижаясь к земле, голубь даже не понял, что его судьба предрешена. Один мощный удар лапами в спину дезориентировал летуна, швырнув на асфальт, а сомкнувшийся клюв сломал вяхирю шею. Однако дальше что-то пошло не так, как обычно. Крылья сокола отказывались двигаться. Сознание потемнело. Сердце хищника бешено забилось. Кровь забурлила. Ханыль попал в ловушку, но и сам стал капканом для незримого охотника. Отныне в его теле жили двое. Птицелов не позволял покидать Ханылю пределы города. Вторгшись в сознание сокола, захватчик насылал странные сны – в них он показывал поселок, расположенный к западу от столицы, и чье-то заплаканное лицо. Чужак бесконечно терзал сердце Ханыля глубокой тоской, удивительно схожей с его собственной. Иногда сознание птицы брало над пришельцем вверх, и тогда сокол пытался претворить свой старый план в жизнь: раскрывал крылья и спешно отправлялся к границам города. Но на середине пути, расщепленный надвое разум заставлял его повернуть назад. А еще через какое-то время чужак предложил сделку – лакомый кусочек в виде невероятно расплодившихся крыс и чердака, на котором можно было поселиться без опаски столкнуться с соплеменниками. Днем Ханыль охотился на грызунов, а ночами либо отсыпался, либо облетал Сеул, поджидая, когда ему выпадет удобный шанс покинуть столицу. Молчаливая борьба с «пришельцем» не прекращалась ни на минуту – стоило тому ослабить контроль, как сокол возобновлял попытки оставить город. Ханыль долго не понимал того, что нечаянный вторженец не собирается наносить ему вред. Воля птицы и стремление поглотить разум чужака лишь тормозили процесс освобождения от его присутствия. Сапсан отчаянно рвался на свободу, поглощая ослабевающий разум сирены, а Ли сопротивлялся стремлению сокола уничтожить свое сознание. Личности носителя и вторженца соединились в липкий комок – невозможно было ни разорвать путы, ни остановить борьбу за выживание. Птицы были худшим выбором из всех имеющихся вариантов. Пернатые твари рвались в небо, за тысячи миль от дома; скитались по миру месяцами, и часто погибали от лап хищников, человеческого оружия или банального голода. Ничто не могло остановить мигрирующих птиц от природной программы – ни зной, ни холод, ни желание сирены. Но, управляя глупым сизарем, Ли не ожидал нападения, вогнавшего его разум в плен чужого тела. Характер и энергия хищной птицы были в разы сильнее безвольной послушности голубя. «Бастет» завяз. Любая попытка Минхо перебросить разум в свое тело проваливалась раз за разом. Охватившая сокола паника не позволяла Ли освободиться, лишь еще глубже запирая его в птичьем теле. Ханыль пленил попавшую впросак лунную сирену, но он же и не давал ему сгинуть. Странный симбиоз длился месяцами, и постепенно двое в одном теле научились сосуществовать. Минхо предоставил сапсану кров и пищу, а тот, в свою очередь, перестал воспринимать чужой разум как врага – лишь как досадную помеху планам покинуть Сеул. Ханыль не собирался отказываться от намерений получить желанную свободу. Но однажды, в конце осени, сокол нашел ответ на мучащий его вопрос: чье лицо он видел во снах; и сердечная тоска окрасилась в цвет надежды. Чужак тоже кое-кого потерял, и, несмотря на то, его возлюбленный был жив, не мог приблизиться к нему, скучал и беспокоился. У мальчишки были вечно заплаканные глаза и впавшие скулы. При каждом взгляде на него сокол ощущал сердечную боль. Воля птицы ослабела, а страх притупился. К искреннему удивлению Ханыля, он стал лишь посланником и надеждой, а не ответом для пары Минхо. Каждую ночь чужак продолжал поднимать птицу в ночное небо Сеула, пронизанное лунным светом, кружа над печально известным недостроем; вынуждал вглядываться в переплетение улочек, прислушиваясь к каждому шороху. Через некоторое время Ханыль понял – птицелов выполняет задание. Ведомый инстинктом охотника, он не мог вернуться в родное гнездо, пока не изловил добычу. Вначале своего заточения «переселенец» едва не потерял крохи разума, пытаясь освободиться из плена чужого тела, разрываясь между желанием вернуться к паре и удачно завершить облаву, но со временем успокоился. По принуждению птицелова сапсан делал зарубки на стенах домов квартала-призрака и спешно покидал микрорайон, дабы не попасться в когти соплеменникам. Иногда Минхо отправлял невольного сообщника в путешествие на левый берег Хангана – под окна небольшой квартирки, хозяином которой был крепко сбитый юноша. Чужак долго вглядывался в лицо незнакомца, но каждый раз улетал ни с чем – юноша не замечал гостя, зато его видели стаи воробьев и голубей, в ужасе разлетающиеся во все стороны. Сердце Минхо билось ровно, не сходя с ума, как делало это при виде заплаканного мальчишки. Поневоле Ханыль начал проникаться к чужаку уважением; преследуя одному ему ведомую цель, тот поставил ее выше, чем личное, чем неистовое желание слиться со своим возлюбленным в единое целое, и сильно страдал. Дни шли вереницей. Зеленое сменилось алым, а багрянец осенней листвы украсился белоснежным покровом. Разум Минхо продолжал отправлять Ханыля к недострою, отыскивая следы присутствия Ынби – крыса в человеческом обличье забилась под землю, не поднимаясь на поверхность неделями. Но Ли не сдавался. Он терпеливо ждал, и вместе с ним охотился и Хыныль. А затем сокол возвращался на чердак дома, ставший ему почти родным, и с тревогой слушал крики, плач и ссоры возлюбленного «переселенца». Мальчишка оказался обладателем вздорного характера и упрямым как молодая ослица, но от звука его голоса в груди теплело, а от слез замерзало сердце. Когда «смотрящий» звал Минхо во сне, то разум сирены в теле сокола кричал от боли, а если Джисон отказывался от еды, то и Ханыль терял аппетит. Эмоции птицы и человека плотно сплелись между собой. После того, как невольному дуэту наконец удалось обнаружить укрытие Ынби, Ли решился вернуться в свое тело, но испытал животный ужас, осознав, что не может этого сделать. Проникаясь сторонними переживаниями как собственными, сокол поневоле разрушал тонкую грань чуждости и стирал различия между двумя видами. Однако, Ханыль не сумел противостоять ярости ведьмы. В день, когда Мин Киен появился перед Джисоном, гнев лунной сирены вышел за пределы сознания. Разум птицы и человека слились в единое целое. Жажда мести и ненависть практически стерли личность Минхо. Швырнув остатки сил на зачаровывание «носителя», жестоко расправившегося с Мин Киеном, сознание Ли начало рассеиваться. Темная сестра, – потусторонняя сторона, скрывающаяся в личности лунной сирены, – с недовольством наблюдала за аннигиляцией «Бастет», но оказалась бессильна что-либо сделать в одиночку. Перед глазами сокола мелькали неясные картины, составленные из образов: три кошачьих мордочки, материнские руки, пучки лекарственных трав, подвешенные к потолку, ночной вид из окна, тонкие сигареты с вишневым вкусом, обед в школьной столовой, летний дождь, ужас при виде вышедшего из-под контроля фантома, ссадина на коленке, первый поцелуй, с трудом сдерживаемые слезы, и он, глядящий с такой любовью, что сердце одновременно умирало и возрождалось. Ли намеревался уйти. Ханыль стал тем, кто спас Минхо от небытия; тем, кто не позволил Ли исчезнуть. «Ты…» – соколу с трудом удалось подобрать верные слова на человеческом языке, облаченном в мысли. «Ты оставишь его? Сейчас?» Ли не отвечал. «Ты этого хочешь?» – спросил сапсан. – «Ты действительно сдаешься?» Минхо продолжал хранить молчание. «Твоя пара…» – сердце Ханыля горестно сжалось. «В отличие от моей… жива и ждет твоего возвращения… Так почему ты готов уйти?..» Неожиданная помощь Темной сестры, пришлась очень кстати. «Всегда знала, что ты – слабак!» – ехидничала хтонь. «Только на словах грозная ведьма, а на деле? Давай, идем со мной… и позабудь ты о своем Хан Джисоне… Мало ли где еще такую задницу найдешь. Жопой больше, жопой меньше. Подумаешь! Да и он тоже не останется в одиночестве… Глянь, прямо нарасхват! Корейский персик, а не «смотрящий»!» Слова Ханыля и тщательно продуманные издевки Темной сестры достигли сердца адресата. Минхо встрепенулся. Если бы птица и хтонь могли победоносно соприкоснуться ладонями, то с радостью это сделали бы. «Не смей со мной так обращаться, сопляк!» – предупредила Темная сестра. «Мне твоя тушка, знаешь ли, еще нужна!» - Я… запомню… – ответил Минхо в разуме сокола. «Просто убирайтесь уже из моего тела… оба!» – устало попросил Ханыль. Конец спорам сущностей положила рождественская вечеринка, устроенная «смотрящим», и первая за долгое время вылазка из убежища, сделанная Ынби. Темная сестра согласилась уйти в летаргический сон до тех пор, пока Минхо не окрепнет, а Ханыль ослабить волю и позволить разуму сирены покинуть его тело. Так же сокол согласился подать Джисону сигнал о пробуждении возлюбленного. Все, чего Ханыль желал – это, наконец, покинуть негостеприимные южные широты Кореи и вернуться домой, на север. Но здесь, в окрестностях Сеула, он нашел свою пару и долгое время растил птенцов, и ради уважения к памяти возлюбленной решил помочь воссоединиться тем, у кого еще был шанс на лучшую жизнь. Спикировав из густых облаков в зимний сад, Ханыль летел навстречу возлюбленному «пришельца». Острые когти впились в руку мальчишки, но тот даже не поморщился – «гифт» с надеждой всматривался в черные блестящие глаза сокола, пытаясь отыскать в них ответ на давний вопрос. И он его получил. Так же как, наконец, и Ханыль обрел свободу. А тем временем к прозвищам вернувшегося из небытия грозного Ли Минхо «Бастет» присоединилось еще одно: «рождественский подарочек». Минхо понимал, что за время его сна многое изменилось: события, люди и даже время года; и готовился принять произошедшие метаморфозы, но не подозревал об их масштабах. Прежде всего изменился Джисон – за время «сна» сирены он словно повзрослел. В чем-то Хан остался прежним – упрямым по поводу и без, наивным, восторженным, а в чем-то стал другим; и теперь Ли глядел на своего возлюбленного, с тихим удивлением осознавая, сколь многого он о нем не знал. В какой-то момент Минхо решил, что изучил любовника до мелочей, начиная с предпочтений в еде и заканчивая чертами характера; но с каждым днем Хан раскрывался новыми сторонами личности, и сирене это нравилось. Ли нравился такой Джисон – крутящийся у кухонной плиты в невесть откуда взявшемся нелепом переднике, безбоязненно расправляющийся с залетевшим в приоткрытое окно жуком и уверенным голосом вычитывающий курьера за позднюю доставку. Хану невероятно шла новая стрижка и строгий пиджак, накинутый поверх белой футболки. Джисон научился отделять при стирке цветную одежду от светлой, жарить отличную яичницу-глазунью, завел тетрадь для рецептов любимых домашних напитков лунной сирены (не зря номер бабушка Минхо Ли Дахи значился в памяти айфона «смотрящего» под цифрой 3) и освоил азы массажа. Хан взял на себя оплату счетов, ввел привычку менять постельное белье два раза в неделю и открыл для себя мир поваренных книг. «Смотрящий» перестал стесняться носить очки вне дома и полюбил вкус хенми-нокча. Минхо переживал невероятную смесь чувств – восхищения, заинтригованности и… свежей волны влюбленности в собственного жениха. Ли в полном смысле этого слова ощущал себя заново рожденным. А когда впервые опустился в источающую аромат хвои теплую воду, бережно набранную в ванну руками Джисона, то едва не замурлыкал от счастья. Хан точно знал, что делает; несколько капель масла пихты, полколпачка экстракта чабреца и две пригоршни морской соли превратили сжавшиеся в клубок нервы Минхо в шелковые ленты. - Большое полотенце для большого мальчика, – сказал Джисон, разворачивая перед разомлевшим Минхо огромный кусок индийской махры. Обмотав Ли пушистым ворсом, «гифт» промокнул тканью влажные волосы сирены, задержал взгляд на лице и… не устояв, приник к пухлым губам. «Бастет» опустил ресницы, отвечая на поцелуй – тягучий, словно сливочная помадка. – Ты похож на котенка… – сказал Джисон, с видимым трудом отрываясь ото рта любовника. – Так и хочется приласкать. - Мр-р-р! – гортанно пропел Минхо, и по спине «смотрящего» пробежали мурашки. – Сначала котика нужно покормить, – Ли намекающее подвигал бровями. Джисон громко рассмеялся – в словах сирены таился двойной смысл. После пробуждения органы чувств «Бастет» заработали на полную мощь далеко не сразу – сказалось пребывание физического тела в коме, а разума в чужом сознании. Вначале восстановился слух, последним – вкус. Пища еще долго оставалась для Минхо пресной (Джисон с ужасом наблюдал за тем, как сирена безбоязненно посыпает блюда горкой красного перца), но первое, что услышал Ли был звук шагов «смотрящего» – он безошибочно распознал их среди шума и гвалта, поднявшегося в отделении, игнорируя громкие крики и переливы телефонных звонков. Джисон очень торопился на встречу с любимым и немного прихрамывал, преодолевая ступени лестницы – давала о себе знать старая травма. Левую пятку «смотрящий» тяжело опускал на землю, а правую стопу слегка подволакивал. Незаметная чужому взгляду и слуху комбинация была хорошо изучена Минхо. Ли провел несколько недель в отпуске по уходу за Джисоном, заработавшим растяжение связок во время одного из рейдов. Реабилитация завершилась успешно, но последствия подобных травм нередко проявлялись в условиях повышенной нагрузки. Переходя на бег, Хан ощущал легкий физический дискомфорт. Но, спеша на встречу с сиреной, «гифт» меньше всего думал о собственных страданиях – боли не существовало, а была лишь надежда. Джисон влетел в палату, едва не сдернув дверь-купе с рельсов. Идущая следом рождественская компания друзей смущенно остановилась перед порогом, предоставив «смотрящему» и его ведьме возможность поздороваться. Узнав, что возлюбленный наконец-то пришел в себя и открыл глаза, Джисон немедля отправился в больницу. Шестьдесят четыре минуты и двадцать пять секунд, которые Хан потратил на дорогу до госпиталя, Минхо не находил себе места. Медсестры отделения тщетно пытались уговорить сирену успокоиться. Палата казалась ему слишком тесной. Воздух спертым. Широкое окно узким. Датчики сходили с ума. - Никогда еще у меня не было такого непослушного пациента! – полушутя-полувсерьез посетовала одна из медсестер. Ли клонило в сон, но он упрямо стряхивал с век липкую паутину дремы, не желая пропустить момент встречи с Джисоном. Минхо едва мог шевелить конечностями и чувствовал непривычную для себя слабость и беспомощность. Связь, державшаяся с Ханылем несколько месяцев, прервалась, а Темная сестра уснула – Ли остался наедине с самим собой. Минхо желал и одновременно боялся увидеть Джисона больше всего на свете. Ли полагал, что Хан справедливо злится на него, за то, что не сдержал обещания вернуться; за то, что не был до конца честен и не попытался разделить с ним хотя бы малую часть тревог. А теперь еще Минхо был вынужден положиться на Хана, как на сиделку – не он выступал в роли попечителя, а за ним нужен был уход. Раньше Ли совершенно не мог представить себя в такой роли – а теперь дал Джисону еще один повод для раздражения, ведь «гифт» привык купаться в ласках, и не тонуть в бытовухе. Но Ли ошибся. Радость от его возвращения перевесила в Джисоне чувство обиды, а криков, молчаливого укора или обвинений и вовсе не было. Хан просто вошел в палату и тихо опустился на колени рядом с больничной койкой. С недавнего визита Джисона в интерьере помещения мало что изменилось: в усиленном режиме работал увлажнитель воздуха, поблескивала новогодняя мишура на веточках елочки-бонсай, а к подушечке указательного пальца Минхо был прицеплен пульсоксиметр; но перемена заключалась в главном – возлюбленный очнулся. Бесшумно отодвинув дверь-купе в сторону, Джисон пересек порог палаты и едва не покачнулся, погрузившись в центр водоворота из чувств – радости, сожаления, стыда и нежности. Эмоции были такими яркими, что сердце едва ли не выскакивало из груди. Хан взглянул на Минхо и поразился, насколько тот казался хрупким и беззащитным. Мелко моргая, сирена смотрела на «гифта». Глаза бродили по лицу Джисона. Пальцы нервно теребили край одеяла. Ли молчал. Внезапно Хан понял, что Минхо ждет его реакции – боится, что тот сорвется и начнет кричать, примется обвинять в предательстве и равнодушии. В груди юноши разлилась волна тепла. Перед ним находилась не лунная сирена, грозный агент «Бастет», блестящий воин оперативной группы «Stray», ведьма, остряк и некромант, а обычный парень Ли Минхо. Возлюбленный, человек с присущими ему слабостями, центр вселенной Хан Джисона. Неидеальный идеал. Тот, кого он ждал. Тот, кто вернулся. В несколько шагов достигнув больничной койки, «гифт» опустился на колени. С отросшей щетиной и всклокоченными волосами Минхо по-прежнему оставался для Хана самым красивым человеком на свете. Ли продолжал молча смотреть на Джисона – нижняя губа подрагивала, а плечи сковало напряжением. Грудная клетка ходила ходуном. Дыхание было тяжелым и неровным. Минхо искал в глазах возлюбленного гнев. Джисон тихо вздохнул. «Господи, хен, почему ты… Ах…» «Гифт» бережно накрыл рукой ладонь Ли (пальцы оказались холодными на ощупь), перехватил взгляд возлюбленного и прошептал: - Хен… Спасибо тебе за то, что вернулся ко мне, хен~а… Минхо был слишком слаб, чтобы противостоять слезам. Влага собралась в уголках глаз и, превратившись в соленые ручейки, стекала по щекам на подбородок. Ресницы слиплись в острые стрелы. Собравшись с силами, Ли разомкнул сухие губы и прохрипел: - Ха… ни… Пр… прости… ме… ня… – за пять месяцев вынужденного молчания сирена отвыкла пользоваться голосовыми связками – слова, вырывающиеся из горла больше напоминали бульканье кипящей воды, нежели человеческую речь, но для Джисона они были самым прекрасным звуком на свете. - О чем ты говоришь, хен~а? Мы справимся. Ты ведь здесь… – «гифт» прильнул щекой к тыльной стороне ладони любовника. Губы коснулись кожи. - Ха… ни… - Хен, не надо! Ты же только очнулся! – слезы хлынули из глаз «смотрящего», как по команде. – Тебе трудно разговаривать… - Ты… м-м… мое… сердце… без тебя… – Минхо был близок к обмороку, но не оставлял попыток сказать любимому человеку важные слова. – Без… тебя мне… н-н… ни… как… Джисон, не сдержавшись, всхлипнул – впервые за долгое время он почувствовал себя счастливым. Все встало на свои места. Хан затруднялся ответить, сколько они с Минхо просидели так, переплетя пальцы рук, как новорожденные крабы миниатюрные клешни, и просто любовались друг другом. Казалось, что прошли годы. Ладони сирены понемногу теплели, слезы высохли. Первый за долгое время поцелуй имел тонкий вкус нежности, сдобренной сожалением. Объятия напоминали стенки кокона шелкопряда – бережные, во избежание случайного вреда телу сирены, но крепкие. Однако через некоторое время сладкое уединение было нарушено. В палату поминутно заглядывала старшая сестра Сон, за чьей спиной неловко топтались вчерашние гости Джисона. Смахнув слезы рукавом, Хан счастливо рассмеялся. - Кажется, у тебя тут море посетителей, хен, – в дверном проеме маячила голова – потеряв терпение, Чонин растолкал старших товарищей плечами и заглянул в палату. Увидев Минхо, пересмешник засиял. Сирена ответила ему светлой улыбкой. – Если ты не можешь сейчас, то я скажу им… - Нет-нет, все в порядке, Хани, – Ли несильно сжал руку «гифта». – У нас тобой впереди все время на свете. О многом нужно… поговорить, да… но… у ребят тоже есть право поздороваться… Пусть они зайдут ненадолго. - Все за тебя очень переживали, – Хан поманил Чонина ладонью, и в ту же секунду палата заполнилась людьми. Ян с шумом пододвинул стул к кровати. Сынмин улыбнулся сирене одними глазами, держась поодаль, на уважительном расстоянии. Джисон предупреждающе выставил перед собой руку: – Спокойнее! А ну, хватит! Вы как стадо архаров! - Будь мы архарами, прыгали бы по стенам, как по горным склонам! – парировал Чанбин. Ввалившись в палату, он едва не закончил начатую Джисоном работу, доломав дверь. Со изучающе оглядел сирену. – Для долбанной Спящей красавицы смотришься весьма неплохо, – сказал он. - Хотел бы я посмотреть на тот склон, который… – начал было Джисон, но осекся под взглядом Чанбина, в чей локоть мармозеткой вцепился Феликс. Лицо у островной ведьмы было опухшим, а глаза покраснели. Из кармана джинсов торчал надкушенный зерновой батончик. - Интересно… – пробормотал Минхо, всматриваясь в парочку. Он медленно перевел взгляд с одного агента на другого. - Из интересного здесь только ты, хен, – Чанбин наморщил лоб. – Что это, блин, вообще было, а?! Пять месяцев? Чертовы пять месяцев?! – Со рычал. – Спасибо, что надумал вернуться! Что тебя так задержало, а? - Тише! – в унисон произнесли Джисон и Феликс. - Говорят, хен, ты в летуна перекинулся! – Со даже не пытался понизить голос. – Пока мы добирались до больницы, Минни зачитал лекцию о перелетных хищных птицах. Лектор, блин. Было познавательно. Как там его? Ханы… Кханы… – Чанбин напряг память. Безуспешно. – А, неважно! - Было… дело. - Ты реально жил на чердаке? – спросил Со. Феликс ткнул «смотрящего» пальцем в бок (- Утихомирься, хен!). Напрасный труд – слон и тот бы отреагировал, но не Чанбин. - Типа того… – Минхо разгладил замявшийся ворот больничной рубахи. - Еще и гнездо сплел, хм… – протянул Со. – Да ты прям умелец! Когда выйдешь на пенсию, сможешь открыть курсы вязания. - Спасибо за подсказку. - Не успел я осознать эту потрясающую истину, как ты заявился обратно! - Мне уйти? – Ли Минхо оставался сам собой в любых обстоятельствах. - Хен! – ахнул Джисон. Он поставил ногу на правую стопу Чанбина и с силой вдавил кроссовок, но на полугнома манипуляции «смотрящего» не оказали должного впечатления. - Че за фигня?! – отмахнулся Со. – Все шутишь… – агент пихнул Хана бедром. Феликс продолжал цепляться за одежду своего «смотрящего» на зависть лианам влажных тропических лесов. – Кстати, как тебе удалось не засрать весь чердак? Говорят, хищные птицы гадят не меньше куриц! – Чанбин навис над кроватью. – Медитация? Техники самовнушения? Что именно? - И… правда… что… – Ли закашлялся. Джисон опустился на колени перед койкой и обеспокоенно сжал ладонь Минхо в руках. – Все хорошо, Хани… Воды… просто… - Минхо-хен, с тобой точно все в порядке? – Ян подался телом вперед. Сынмин, готовясь позвать медсестру на помощь, схватился за дверную ручку. - Сейчас-сейчас! – Хан вложил в руку Минхо стакан с минералкой без газа, снабдив воду трубочкой. Пока сирена пила, «смотрящий» аккуратно придерживал дно стакана. Ли поглощал минералку небольшими глотками, а закончив – передал пустую емкость Джисону. Гости терпеливо ждали, когда Минхо допьет. Поставив стакан на край стола, Хан вытер губы любовника тканевой салфеткой, игнорируя его порозовевшие щеки. Со с любопытством наблюдал за реакцией ведьмы – забота «смотрящего» и его сосредоточенный вид явственно смущали сирену. Чанбин собирался засыпать Минхо сотней вопросов («Что произошло на самом деле? Почему ты не мог вернуться? Как ты себя чувствуешь? Помнишь хоть что-то? Слышал ли наши разговоры?»), но стоило ему раскрыть рот, как отрезвляющий щипок за бедро приводил его в чувство – Феликса запустил ладошку под джемпер своего «смотрящего» и на каждую неловкую фразу зажимал кожу между пальцами. - Я с тобой вечером поговорю! – пробурчал Чанбин, хватаясь за бок. - Жду с нетерпением. С утра подмылся и жду, – с невинным видом парировал Феликс. - Фу, гадость! – Ян закрыл уши ладонями. - И хватает же вам… наглости… флиртовать при… мне… у которого почти полгода… пустыня Сахара в штанах… – посетовал Минхо. – Убирайтесь! – Ли горестно сложил руки на животе. – Как много я пропустил… Джисон склонился над любовником. Приблизив губы к уху сирены, он снизил голос до шепота, чтобы присутствующие не услышали лишнего: - Я могу отсосать тебе, – предложил Хан. Минхо едва не закашлялся: - Воды… еще… - А потом отсосать? – Джисон мягко погладил ведьму по спине. - А потом позови того, кто весь порог… истоптал… Хан непонимающе изогнул бровь. - В смысле? Я не… Минхо приложил палец к губам. - Я немного устал, – сказал он. – Позови… Чана… и… останься здесь… Джисон бросил взгляд через плечо. Только сейчас он обнаружил, что Бан Чан не вошел в палату вместе со всеми, а так и остался стоять в коридоре перед дверью. Щеки «гифта» вспыхнули. В памяти всплыл недавний разговор. - Он… он принес тебе ирисы, – невпопад сказал Джисон. «Гифт» перевел взгляд на вазу с пышным букетом. Цветы были свежими, некоторые бутоны еще не раскрылись. Синева ирисов смешалась с зеленью рускуса и белым кружевом статицы. Очевидно, Бан Чан выложил немалую сумму за дизайнерский букет, собранный по всем правилам флористики. – Снова. - Вижу, милый, – откликнулся Минхо. - Ты не злишься? – осторожно спросил Хан. - Нет, конечно. А ты? - Нет, – «гифт» уверенно покачал головой. – Я думаю, что мне тоже нужно подождать в коридоре, пока вы с Бан-хеном поговорите… - Сони, нет… останься… пожалуйста… - Нет, хен. Я правда считаю, что так будет лучше. Я буду неподалеку. А если тебе что-то понадобится, например, убить Бан-хена и спрятать его труп, то зови меня, – Джисон погладил Ли по щеке. – Я сразу же прибегу! – «гифт» поднялся на ноги и по-старчески охнул. – Хм, у меня что-то скрипнуло, кажется… Минхо не смог сдержать смешок. Он медленно обвел глазами присутствующих, с немым интересом следящих за беседой двух агентов, но не осмелившихся к ней присоединиться: - Спасибо за то, что пришли… И… за то, что поддержали Хани… все это время…. Пока меня не было рядом… Пересмешник расплылся в улыбке. - И все-то ты знаешь! – проворчал Со. Он ухватил Чонина за ворот свитера, поднимая с насиженного места. – Нам пора. Мы и так слишком задержались. Минхо-хен еще не окреп. - Ну что за фигня?! И пяти минут не прошло! – Ян попытался вывернуться из захвата, но тщетно – Со оттащил подростка от стула. Занять освободившееся место Чанбину не удалось – Феликс проскользнул к кровати старшей ведьмы. - Я очень рад видеть тебя, Минхо-хен, – Енбок невесомо коснулся крохотными пальчиками ладони «Бастет». – Как же я рад! Темные глаза лунной сирены блеснули из-под ресниц. - Ликси… – по губам скользнула улыбка, – ты… ты счастлив? – Минхо недвусмысленно перевел взгляд на Чанбина, вступившего с Сынмином в перепалку на тему, кто первым из них дойдет до кофемашины и отведает знаменитого больничного американо. Феликс с жаром закивал – щеки пуще прежнего разгорелись краснотой. - Да, хен. Не все так просто, но… да, я счастлив. - Рад слышать, – Минхо одобрительно похлопал островную сирену по руке. – Только не запиливай его слишком сильно. - Я вовсе не… – принялся возражать Феликс, но мгновенно осекся, поняв, что сдал и себя, и Чанбина с потрохами. Минхо даже не понадобилось прилагать особых усилий, чтобы вывести новоиспеченных любовников на чистую воду. Толком не успев прийти в сознание, «Бастет» принялся подтрунивать над младшей ведьмой. – Хен, ты… Тебе нужно отдыхать и набираться сил! А то Сони успел по тебе соскучиться во всех местах! – Енбок порывисто вскочил со стула. – Потом поговорим! - Моя школа! – с довольным видом заключил Минхо, откидываясь на подушки. Один за другим посетители попрощались с лунной сиреной – Сынмин жестом изобразил телефонную трубку, пообещав позвонить (ох уж эта таинственность норн!), а Чонина, попытавшегося вывести лицо зареванного Хенджина на экран смартфона, пришлось вчетвером выталкивать за дверь. Минхо чувствовал себя заинтригованным: Хван по-прежнему ошивался среди бритых монашков, щеголяя густой шевелюрой, а с физиономией Ким Сынмина и вовсе творилось нечто странное. По всем срокам выходило, что норна готовилась вступить в отшельничество, но… лицо у провидца было слишком жизнерадостным для того, кто намеревался отойти от мирских дел. Ким казался до отвращения… вдохновленным. «Ой, незадача какая!», Ли с интересом рассматривал Сынмина, единственного из посетителей, так и не решившегося подойти к пробудившемуся товарищу вплотную. Минхо с подозрением сузил глаза. «Странно. Очень странно... Как будто его кто-то еб… Да нет! Быть того не может… Или…», – Ли попытался перехватить взгляд норны, но Ким мастерски избегал зрительного контакта с лунной сиреной, вызывая у той все больше подозрений. «Вот так выпади из жизни на полгода, а за это время без тебя детей успеют понарожать!» – Минхо чувствовал досаду от того, что упустил массу возможностей позубоскалить над друзьями. Впрочем, был кое-кто, чья жизнь не сдвинулась ни на йоту, с того дня, как Ли заснул. В некоторой степени можно было сказать, что Бан Чан тоже спал – только наяву. Спал и видел кошмары. - Хен, если тебя беспокоит то, что мы не разговариваем с Бан-хеном, то это не так, – признался Джисон. – То есть, сейчас не так, – Хан словно читал мысли Минхо. – До сих пор у нас было немало разногласий, это правда, – Ян и Со по-прежнему не могли решить, кому из них покинуть палату первым – столкнувшись в дверях, они беззлобно пихали друг друга плечами до тех пор, пока разозлившийся Феликс не вытолкал обоих в коридор, пройдясь по спинам агентов змейкой-молнией, сотворенной из гоблинского пламени. Джисон с возмущением следил за представлением, но Минхо получал от него неподдельное удовольствие. – И я все еще не простил Бан-хена до конца, но стал понимать его чуть лучше, – троица, наконец, вышла из помещения. Дверь оставалась приоткрытой, и до любовников донесся тихий голос – не решаясь зайти в палату, Крис интересовался у Чанбина состоянием лунной сирены. – Я считаю, что вам нужно поговорить с глазу на глаз, – Хан наклонился к Минхо и коротко поцеловал его в висок. Ли прикрыл глаза, наслаждаясь телесным контактом с возлюбленным. – Только не перетрудись, ладно? - Хани… – сирена обеспокоенно распахнула глаза. - Так будет правильно, – Джисон успокаивающе погладил Ли по скуле. - Не думаю… – нахмурился Минхо. - Это мое решение, хен~а, – тон голоса «смотрящего» – мягкий, но настойчивый, не допускал возражений. – Пять минут. Я дам вам не больше пяти минут. А после этого я попрошу Бан-хена выйти. Так пойдет? - Пойдет, – после коротких раздумий согласился Минхо. Он изучающе глядел на Джисона. Недавно окрашенные волосы любовника излучали блеск. Одежда «гифта» сияла чистотой и свежестью. От джинсов шел незнакомый аромат кондиционера для белья, очевидно, купленный Ханом в период отсутствия сирены. Ногти были аккуратно подстрижены, кутикула здоровой и ровной, без следа сухих, содранных в кровь заусенцев. «Ты изменился. И вовсе не в стрижке дело», – сердце сирены сладко забилось. - Что? – Хан смущенно потер шею ладонью. – Что такое? Ты так на меня смотришь… – «гифт» только сейчас начал осознавать реальность – Минхо вернулся живым и почти здоровым, и находился от Джисона на расстоянии вытянутой руки, которое в любую секунду можно было сократить до нуля. - Как так? – голос сирены заглушило шипение – вода в компактном увлажнителе заканчивалась. - Не знаю… Мне неловко. Соскучился, небось? – Джисон попробовал скрыть замешательство за флиртующим тоном. - Само собой. «Это голод», подумал Ли. «Я голодный тобой. Скучаю по тебе, даже глядя на тебя». Минхо ощущал смертельную усталость, как если бы сутками передвигал булыжники, но не мог позволить себе отдохнуть – ему было необходимо провернуть одно маленькое, но очень важное дельце. «Смотрящий» растянул губы в улыбке. - А-а-а, ясно. Нервозность нашла выход – руки начали трястись, и для того, чтобы скрыть дрожь, Хан поспешно завел их за спину. - Сладость, – пропел Минхо. - Ч-что? – растерянно переспросил Джисон. - Ты – сладость, – повторила сирена. Его голос креп с каждой минутой. – Хочу съесть тебя, – Ли по-кошачьи склонил голову набок. – Укусить за самые вкусные места. Уверен… мне сразу полегчает… – Минхо умело состроил невинное выражение лица, но потемневшие, сияющие влажным блеском глаза выдавали тайные намерения. Впрочем, Ли нисколько не кривил душой – секс с Ханом в буквальном смысле слова возвращал его к жизни. - Ты такой… ты… ты… хен, ты… – Джисон смешно вытаращил глаза. Низ живота очень некстати налился тяжестью, а в центре грудной клетки скрутился тугой узел. – Позову Бан-хена! – Хан пулей рванул к двери. Позаботившийся о конфиденциальности беседы Сынмин благоразумно прикрыл створку-купе, и Джисону пришлось приложить усилие, чтобы отодвинуть ее – вспотевшие ладони соскальзывали с дверной ручки. В спину полетел мелодичный смешок, неотличимо похожий по звуку на мяуканье. Выскочив в коридор, Хан завертел головой по сторонам. Бан Чан стоял, привалившись спиной к стене, не замечая заинтересованных взглядов медсестер. - Бан-хен, – позвал «смотрящий». Планировщик встрепенулся. - Минхо-хен зовет тебя. - А, да… хорошо, спасибо… – Бан Чан нервно вытер ладони о джинсы. – С ним все нормально, Сони? - Сам спроси, – пожал плечами Джисон. – Только долго его не маринуй. Через пять минут я вас прерву, уж извиняй. - Ты не пойдешь со мной? – удивился Крис. Джисон покачал головой: - Минхо-хен был не против, но я считаю, что вам нужно встретиться без свидетелей. - И без тебя, в том числе? – недоверчиво спросил Бан Чан. Он попытался отыскать в голосе «смотрящего» намеки на возражение, но не нашел их – Джисон и правда позволял бывшим любовникам остаться наедине. - Да. - Точно? - Абсолютно. - Уверен? Хан вздохнул: - Хочешь, чтобы я передумал? - Нет, что ты, – поспешно возразил Бан Чан. Он схватился за дверную ручку, но внезапно замешкался. – Хо~я… он… ну… Джисон непонимающе глядел на командира: - Что? О чем ты? С ним все в порядке, если можно так выразиться. - Нет, я не в этом смысле. - А о чем тогда? - Ну… он… он сильно злится на меня? – Крис продолжал топтаться у двери. Хан не мог поверить собственным ушам. Бан Чан боялся встретиться с Минхо. «Ну дела!», Джисон едва удержался от того, чтоб не закатить глаза к затылку. - Сам у него и узнай! – выпалил Хан. Чертыхнувшись, он распахнул дверь и впихнул командира в бокс. Лежащий на кровати Ли с изумлением наблюдал за тем, как створка двери-купе с грохотом отъезжает в сторону, на пороге палаты появляется растерявшийся Бан Чан, а в спину его толкает Джисон. Стоящий на подоконник увлажнитель закашлялся остатками воды и, прежде чем затихнуть, испустил жалобный стон. - Доставочка! – отчеканил Хан. Вернувшись в коридор, он оставил лунную сирену и планировщика наедине. Последнее, что «гифт» увидел, прежде чем, затворил за собой дверь – был Бан Чан, рухнувший перед больничной койкой на колени. Ошеломленный увиденным, Хан поспешил отвернуться – зрелище явно не предназначалось для его глаз. Джисон навалился спиной на стену. Щеки пылали. - Что он вообще творит? – прошептал «гифт». – Так уж это нужно?.. - Кто? – прозвучал вопрос прямо в ухо. Хан едва не заорал от испуга. Сынмин с любопытством рассматривал «гифта», сжавшегося в комок. - Кофейку хочешь? – Ким протянул Джисону бумажный стаканчик, источающий характерный аромат бодрящего напитка. В другой руке он сжимал стаканчик-близнец. - Нет, спасибо… – замотал головой Хан. – А где остальные ребята? - Чонин пошел отлить, а Феликс что-то там высказывает Чанбин-хену, – сказал Сынмин. – То еще зрелище! Наш гном похож на щенка, которого хозяин застукал за обгрызанием мебели. - Может и впрямь обгрыз? – предположил «смотрящий». - Если только не мебель, а что-то другое, – после некоторых раздумий заключил Ким. – Что с Бан-хеном? Решился, наконец? - Он – да. А ты-то почему держался на таком скаутском расстоянии от Минхо-хена? – удивился Джисон. - Я-то как раз разумно себя веду. Минхо-хен еще очень слаб, в том числе и иммункой. У него впереди долгие часы допроса и реабилитации, а они… – Сынмин поморщился. – Понабежали, будто стадо лосей, ни о чем не думая! – Ким глотнул кофе. – Как так можно? - Если медсестры пустили, значит, все в порядке. Да и Минхо-хен счастлив увидеться с ребятами, – Хан толкнул норну плечом. – Признайся, ты просто не хотел рыдать от радости при всех, так ведь? – «смотрящий» лукаво подмигнул Сынмину. Стаканчик едва не выпал из рук норны. - У тебя температура, что ли, Хан Джисон? – дрогнувшим голосом осведомился Ким. – Будь осторожнее с этим. - Ой-ой, как смешно! – фыркнул «гифт». – Тебя в последнее время не узнать, Ким Сынмин! Того и гляди, шутником года заделаешься. Это на тебя так отношения с Хосоком влияют? Ва-а-а-у… – Джисон ухмыльнулся. Сынмин подозрительно быстро отвел взгляд в сторону. – Кто бы мог подумать! - Отношения? О чем ты вообще говоришь? Не понимаю тебя. - Ну да, рассказывай! Сейчас мне немного не до этого, нужно обсудить с лечащим врачом план реабилитации Минхо-хена и его состояние… – Джисон положил руку на плечо норны, – но если ты думаешь, что сможешь избежать нашего разговора, то очень зря. - Займись собой и Минхо-хеном, Сони. Смотри, только пупок не надорви, пока будешь его «восстанавливать», – съязвил Ким. Допив кофе, он смял стаканчик в пальцах. - Ты тоже, Минни, – ответил Хан. – Если думаешь, что Хосок обычная офисная крыса, то сильно ошибаешься. Ты знал, что он вырубил старшеклассника-булли на два года старше его с одного удара? А ведь тот упырь посещал секцию дзюдо? Взгляд норны прояснился. Деланная выдержанность сменилась острым интересом. - Да? Хм, любопытно. Я не знал… – точным ударом Сынмин швырнул стаканчик в мусорную корзину. Не будь Ким норной, из него получился бы неплохой снайпер. - То-то и оно! – Джисон положил руку на плечо Сынмина и, приблизившись, прошептал ему на ухо: – Потренируй тело, Минни, оно того стоит. Ким ничего не ответил, но удержаться от улыбки не сумел. Хан вполне мог рассказать Сынмину о немалой популярности Хосока среди представительниц прекрасного пола (и не только), не в последнюю очередь из-за галантности и умелого владения телом, но решил не приоткрывать чужую тайну. Мыслями Джисон перенесся в палату, где находились Минхо и Бан Чан. Подробности беседы двух элитных агентов остались для «смотрящего» по большей части тайной – Хан принял решение не расспрашивать Ли о теме разговора. Джисон отлично понимал, что существовали вещи, которые должны были остаться только между командиром «Stray» и «Бастет», чего бы они ни касались – общего прошлого, личного, провала плана и вины обоих. Перенеся накопившийся опыт в будущее, Джисон не желал зацикливаться на дурном, таща его за собой словно цепь с грузом. Сделав выводы, он собирался идти вперед.

***

Через пару дней после того, как Минхо пришел в себя, в его палату потянулась вереница людей, состоящих из членов семьи, агентов-инспекторов, врачей реабилитационного отделения и студентов медицинского университета, курируемого «JYP». Пару раз заходил даже директор Пак, проводя в палате сирены не меньше часа. Поначалу Ли старался сдерживать раздражение (восстановление организма шло на удивление быстро), но вскоре дал волю эмоциям и Темной сестре – в один из субботних вечеров малознакомый инспектор вышел из палаты «Бастет» по стеночке, странно переваливаясь с боку на бок. Агент боязливо озирался по сторонам и изо всех сил старался избегать любого контакта с мебелью. На расспросы удивленного Джисона Минхо лениво махнул рукой: - Просто я заставил его подумать, что он – воздушный шарик. Наткнется на угол, и бац! – нет его! Такая печаль… – хищно ухмыльнулся Ли. - Что за ребячество? – поразился Джисон. Он помог Минхо принять положение Фаулера. Под голову и поясницу сирены Хан подложил пару подушечек для придания большего комфорта и ослабления нагрузки на шейный и поясничный отделы позвоночника. Джисон столь успешно оказывал помощь медсестрам по уходу за Минхо, что по «JYP» начали ползти слухи, будто «смотрящий» всерьез намерен стать второй Флоренс Найнтингейл - Сынмин ржет целыми днями. Сволочь такая! – пожаловался Хан. Пыхтя как паровоз, он сидел на невысоком табурете подле койки Минхо и втирал увлажняющий крем в кожу рук сирены. – Я ему это еще припомню! - Только не трогай личное, – предупредил Ли. - Почему?! – Хан нахлобучил крышечку на тюбик. «Смотрящий» заказал крем через сайт. Продукция частной компании, основанной выходцем из Швейцарии, делалась вручную из экологически чистых компонентов растительного происхождения и сулила покупателям настоящее волшебство – по-младенчески нежный эпидермис. Производитель не обманул – а кожа рук стала мягкой и упругой. Джисон начал ловить себя на том, что его так и тянет поцеловать ладони Минхо. – Почему, хен? - Нехорошо это по отношению к своим. К врагам можно. На то они и враги, – сказал Ли. - Ты не меняешься, хен, – улыбнулся Джисон. - Разве? – задумался Минхо. – Ну, может… А вот ты меняешься, Хани. - Взрослею? - Ага, – Ли шутливо щелкнул «смотрящего» по носу. В ноздри ударил аромат альпийских цветов. – Пубертат закончился. - Очень смешно! Минхо забавно надул губы. - Ну что еще?! – Джисон приготовился выслушать капризы сирены. - Есть хочу. - Ты же недавно обедал! – тюбик крема едва не выпал из рук «смотрящего». Аппетит сирены рос не по дням, а по часам. Перейдя с парентерального питания к жидкой пище, а от нее к твердой, Минхо, и без того никогда не жаловавшийся на слабый аппетит, превзошел самого себя. Рацион сирены расширился и стал включать диетические блюда, приготовленные из столь непривычной для Кореи крольчатины и индейки. - Это ерунда какая-то, а не обед, – сирена поднесла руку к лицу, вдохнув запах отдушки. – Хм-м-м, свеженько! - Обед из пяти блюд, по-твоему, ерунда? – ахнул «гифт». – И двадцать закусок? И три напитка? И десерт? – Джисон схватился за сердце. – Хен, ты меня пугаешь… - Больничная еда – то еще дерьмецо, даже несмотря на то, что я лежу на VIP–отделении, – поморщился Ли. – Хотя, надо признать, что кимбап с говядиной аджуммы из столовой вертят неплохо. Нори немного суховаты, но… – Минхо непроизвольно облизнулся. - Когда ты стал таким капризным? – поразился Хан. – И вообще, я вчера принес тебе чапче и миску комкука из закусочной! - Не помню такого! – подозрительно поспешно ответил Минхо. - О, надо бы сказать сестре Сон, что у тебя обнаружились проблемы с памятью! Беда-то какая! – посетовал Джисон. - Кстати, ты СунДунДо с утра кормил? – встрепенулся Ли. - Кормил, – буркнул Хан. - Теплицу проветрил? - Само собой. - Рис перебрал? - Я тебе че, бля, Синдерелла?! – взорвался Джисон. - Значит, не перебрал. Я так и знал! – горестно вздохнул Минхо. – Мне нужно домой. Срочно! – Ли обеими руками вцепился в одеяло. Опустив левую ногу с кровати, он попытался нащупать тапочки. - Так вот ты к чему ведешь все эти разговоры! – процедил сквозь зубы «гифт», нетерпеливо постучав пяткой по полу. – Я должен был догадаться, – один за другим Хан ногой задвинул больничную обувь сирены под койку. - Ты можешь возить меня на процедуры, – предложил Минхо, со слабой надеждой заглядывая «гифту» в лицо. - Я за руль твоей тачки даже сесть боюсь, ты о чем вообще, хен? – Джисон замахал руками. – Ну уж нет! - Вызовешь такси. - Тогда нам придется приезжать в госпиталь с первыми лучами солнца. - Ничего страшного, я – ранняя птаха. - Но я-то нет! – вскрикнул Хан. - Научишься пораньше ложиться, – шикнул Минхо. - У меня сериал вечером идет, – Джисон яростно замотал головой – челка упала на глаза, закрывая обзор. - Посмотришь в записи. - Тебе еще нельзя покидать больницу! - Значит, ты не хочешь видеть меня дома? – Минхо округлил глаза. – Поверить не могу! - Что ты несешь, хен? - Ясно… - Хен, что ты тут устроил, а? – Джисон понизил голос на полтона. - Ничего, – издав патетичный вздох, Ли отвернулся к окну – на улице разгорелась битва между уходящей зимой и наступающими теплыми деньками. Сеул завалило снегом по самые крыши. Белая фея зимы до последнего отказывалась сдавать пост, решив от души проморозить жителей столицы. Но ее уход был неизбежен – через пару недель в город намеревалась войти весна. – Я все понял. - Господи… Да что происходит?! – Джисон не уставал поражаться сменяющемуся настроению Минхо, ведущему себя покруче заправского кота: «Погладь меня. Не трогай меня. Покорми меня. Что это такое? Оно вообще съедобно? Куда понес? Верни немедленно!» Ли ластился к Джисону, а затем выворачивался из его объятий лишь для того, чтобы снова напроситься на нежности. И вся эта чехарда могла произойти за одну минуту – даже вода в чайнике, и то не успела бы вскипеть. Зато вскипал Хан. Он никак не мог понять, почему Минхо ведет себя как малый ребенок. Осознание было подобно вспышке молнии – для «Бастет» понятие «временный физический недуг» равнялось синониму бесполезности. Опекать других Ли Минхо умел, но принимать заботу оказался не в силах. Как только Джисон осознал эту простую истину, то почувствовал облегчение. Впрочем, одно дело понять самому, другое – донести правду до возлюбленного. Хану предстояло вспомнить, что нрав «Бастет» никогда не был сахарным. Минхо бесился оттого, что ноги отказывались слушаться его приказов после пяти месяцев вынужденного бездействия, а голос часто срывался на нелепый фальцет. Ли раздражало собственное тело, потерявшую блестящую форму и ускользнувшие возможности: пропущенные премьеры фильмов, которые они могли бы посетить с Джисоном, рейды, завершившиеся без его участия, неотведанные блюда в новомодных кафе и недоласканные котооборотни. Но самым ужасным для Минхо было то, что он не мог заняться любовью с Ханом – парочка быстрых минетов под больничным одеялом в счет не шла. Ли спал и видел, как вернется домой, но альянс врачей-реабилитологов, директора Пака и Джисона поразил его своей несгибаемой волей. «Гифт» понимал, как непросто возлюбленному, привыкшему справляться с трудностями в одиночку. Минхо возложил на свои плечи ворох проблем и упрекал себя в провале задания. Ли просил держать его в курсе расследования по поимке Ынби, ставшей для него наваждением, ежедневно созванивался с Бан Чаном и мониторил файлы разведданных. Минхо подумывал о том, чтобы вернуться в офис задолго до завершения восстановительной терапии. Он даже был готов некоторое время передвигаться в инвалидной коляске, благо никто не посмел бы сказать лишнего слова в сторону агента «Бастет». Но на очередную попытку сирены покинуть госпиталь раньше положенного срока, Джисон отвечал «нет». Хан держался на зависть твердо, не сдаваясь ни под мягкими уговорами Минхо вывезти его из больницы, ни под тяжелым молчанием. Не раз сердце «смотрящего» было готово дрогнуть. Но стоило Джисону занести ручку над листом прошения о внебольничном уходе, как в памяти всплывали мордочки котооборотней, клянчащие дополнительную порцию корма, подозрительно схожие с жалобным выражением лица сирены. Хан рвал бумагу на части и прятал личную печать во внутренний карман куртки. - Если ты посмеешь сказать, что я не люблю тебя, хен, то я не буду с тобой разговаривать, – предупредил «гифт» пугающе ровным тоном. Минхо внимательно следил за движениями его рук. - Я бы в жизни такого не сказал, – тихо обронил Ли. Безошибочно угадывая настроение «гифта», он не стал настаивать на выполнении своей просьбе – момент был выбран не лучший. - Хорошо. - У моего Джисони не только личико симпатичное, но и характер есть, – не прошло и с полуминуты с заявления «смотрящего», как глаза сирены заискрились лукавством. - Да-да, именно так… – проворчал Хан. В мусорную корзину полетели обрывки бумаги. – Не морочь мне голову, хен! - Заберешь меня на обед домой? – Ли не оставлял попыток прощупать почву на предмет возможного побега из госпиталя. - И не подумаю. Минхо с досадой пожал плечами. - Хочу лечь в свою постель. С тобой, – сказал он после короткой паузы. - То есть, банальный секс? – Хан скептично выгнул бровь. - С тобой? – уточнил Минхо. – Секс с тобой никогда не бывает банальным. - Тебе нельзя перенапрягаться, хен. - Наша близость для меня лучшее восстановительное средство. - А если твое сознание опять покинет тело? – Хан скрестил руки на груди. - С чего вдруг? - С чего угодно. - Например? - Скажем, от перенапряжения. - Не переоценивай себя, Сони... – выпростав ноги из-под одеяла, Минхо пошевелил пальцами. - Чего-чего!? Ли задорно рассмеялся. Гнев «смотрящего» в ту же секунду улетучился. - Ты спецом это вытворяешь? - Когда ты заводишься, то становишься таким милым, – Ли потянулся к Джисону, потрепав его по пухлой щеке. – Хани. Прелесть. Хорошенький. Ты такой хорошенький… Ой, щетинка! - Да ну что ты творишь, а?! – Хан дернул подбородком. Злиться на Минхо у Джисона никогда по-настоящему не получалось. Вот и не вышло на этот раз. - Я хочу домой, – Ли откинулся спиной на подушки, прикрыв глаза длинными ресницами. - Нельзя, хен. Не сейчас. Еще рано, – передвинув табурет к ножной секции койки, Джисон откинул одеяло до колен, готовясь намазать ноги сирены кремом. - Тебе нужно возвращаться на работу, – Минхо сменил шутливый тон на серьезный. – Без меня тебя в «поле» не выпустят, но ты и так потратил зря много времени, есть что наверстать. Одну только первичную документацию месяц изучать. Хочу, чтобы ты держал меня в курсе расследования по Ынби. Я доверяю только тебе, Хани… – Ли распахнул глаза. – А я буду брать такси и приезжать в госпиталь для процедур. - Ты издеваешься сейчас, да? – Джисон рывком стащил носок с правой стопы любовника. - Почему ты так решил? - Потому. - Это не ответ. - Какой есть, – Джисон ухватился за большой палец на ноге сирены. – Чего ты так вообще зациклился на этой Ынби? - Зациклился? – переспросил Ли, пошевелив стопой. - Я в курсе вашего давнего знакомства, – Джисон никак не мог объяснить даже себе – что же его смущало в поведении Минхо. Бульдожьей хваткой сирены «гифта» было не удивить. Было что-то еще. То, чего он пока не понимал. Личное? Возможно. Оскорбленная профессиональная честь агента? Или задетая гордость ведьмы? Тоже вариант. – Просто… - Просто что? - Есть что-то, чего я не знаю, хен? – Джисон медленно поднял на сирену глаза, пытаясь уловить мельчайшие оттенки эмоций, промелькнувших на ее лице. Но Минхо оставался невозмутим. - М-м? Например? – в темно-карих глазах ведьмы читалось спокойствие. «Пиздежник какой! Вы только на него посмотрите!», – хихикнула неслышимая «гифту» Темная сестра. «Что за тайны такие? Скажи ему! Для него же и стараешься, ну же! Или что? Боишься обмануть его ожидания? Хочешь довести задание до конца? Так ведь? Тц! Вот всегда ты такой!» Ли улыбнулся. Внутренний диалог с Темной сестрой остался для Джисона незамеченным, но изменение в поведении любовника он принял на свой счет. - Ты хуже дикого кота! – выпалил Хан. - А? – Минхо скосил глаза влево, в сторону вазы с букетом. Один из увядших лепестков ириса с тихим шорохом упал на край стола. Букет был старым, не меньше пяти недель свежести, а новых не предвещалось – Ли попросил Бан Чана больше не приносить цветы. Крис сильно расстроился, но был вынужден подчиниться требованию сирены; тем самым Минхо дал Бан Чану понять – «Айрис» остался в прошлом, но «Бастет» оставался рядом в качестве друга и коллеги. - Нет, ну ты точно издеваешься! – кое-как натянув носок обратно на стопу Минхо, «гифт» вернул одеяло в прежнее положение. – Когда я получил травму, ты взял отпуск и не отходил от меня ни на шаг, так ведь? – Хан передвинул табурет к изголовью кровати. - Так, – лучи весеннего солнца настойчиво заглядывали в палату, скользили по волосам и ресницам, заставляя сирену забавно морщить нос. - Тратил все свое время и силы, – Джисон строго взглянул на Ли. - Само собой. Ты же не только мой «смотрящий», но и любимый человек. - А я, значит, должен развлекаться в похожей ситуации? - Наша работа – не развлечение, Хани. И потом, я более мобилен, чем ты. - Да неужели? У меня из уравнения выпала только лодыжка, а ты почти полгода провалялся в кровати сусликом! - Я был соколом, вообще-то! – искренне возмутился Минхо. - Неважно, – отрезал Хан. – Забудь! – он уперся кулаками в бока. – Или ты остаешься в больнице, или я беру отпуск по уходу за подопечной ведьмой. Всё, точка! Минхо молчал, не желая сдаваться, но и Хан не собирался уступать – он продолжал сверлить любовника взглядом, пока тот не смягчился. - Мне нравится, когда ты такой, – промурлыкал Ли. – Возбуждает. - Да блин! – Хан швырнул тюбик крема в сирену. – Сам себе пятки будешь мазать! - Я же болен! – поймав бальзам обеими руками, Минхо отвернул крышечку на упаковке. Выдавив порцию крема размером с горошину, он растер эссенцию до запястий. - Ты не болен! – возразил Джисон. – Какого черта ты руки мажешь? Я о ногах говорил! - Неважно, – завернув крышку, Ли положил крем на прикроватную тумбочку. На пол опустился еще один синий лепесток ириса, как напоминание о прошедшем чувстве. – И вообще, мне нужно мое лекарство, – Минхо пристально взглянул на любовника. - Знаю я твое лекарство! – фыркнул Хан. Он покачался на табурете взад-вперед. - Естественно. Ты же его постоянно носишь на себе, – Минхо повернул голову в сторону двери палаты – из коридора доносился негромкий девичий смех. - Я же не улитка, чтобы свою жопу вместо жилища на себе таскать. - С чего ты взял, что я говорю о твоей заднице? – елейным голоском спросил Ли. – Или, точнее, только о ней? – сирена взглянула на любовника из-под опущенных ресниц. - Фех! – выпалил Джисон. Хан готов был продолжать пререкаться с Минхо до утра, не прерви его стук в дверь – сестра Сон пришла сообщить о сеансе массажа. Ли отправился на реабилитационное мероприятие, а Хан остался в палате, терпеливо ожидая его возвращения. За окном темнело – на город опускались сумерки. Коротая время, Джисон бездумно серфил в сети, но мыслями находился дома. «Гифт» неосознанно представлял, как они с Минхо вернутся в коттедж, распахнут двери спальни и проведут в постели весь уик-энд напролет, изредка выползая на кухню покормить питомцев. К тому времени, как сирена вернулась в палату, в голове Джисона созрел план – дерзкий, глупый, безумный, но имеющий право на существование. Хан подошел к старшей медсестры Сон. «Смотрящий» поинтересовался, сколько уйдет времени на первичную реабилитацию Минхо, как скоро ему позволят забрать Ли домой, и возможно ли проходить лечение без постоянного нахождения в стационаре. Медсестра Сон дала организму сирены не меньше трех недель для первичного восстановления. О переходе на дневной стационар женщина говорила менее уверенно, но и не отрицала такую вероятность. Все зависело только от самого пациента. Джисон радостно ухватился за возможность выполнить просьбу Минхо. А пока Ли проходил необходимую часть мероприятий в стенах госпиталя, «гифт» приобрел раздвижной массажный стол, освободил одну из гостевых комнат от дивана и тумбочек и обновил пару тренажеров в домашнем спортивном зале. Приготовления к возвращению Минхо в стены коттеджа Хан держал в секрете. Тем приятнее оказалось удивление Ли, не особо ожидавшего того, что Джисон прислушается к его просьбе. Покупка медоборудования оказалась меньшей из проблем – «смотрящему» предстояло нанять для Минхо массажиста высшей категории, специалиста по настройке тренажеров и диетолога. И снова Хан столкнулся с характером жениха. Ли стремился контролировать все жизненные процессы и ни за что не соглашался выпустить бразды правления из рук. Как Джисон привык вести себя при сирене в роли балованного ребенка, так и внутренний «взрослый» в Минхо отказывался перейти в образ опекаемого. Но через некоторое время Ли вошел во вкус. Позже он начал жаловаться Сынмину на то, что проводит слишком много времени за просмотром аниме, выучил всю схему отношений персонажей нетфликсовской «Тьмы» и стал подозрительно похож на старого домашнего кота, к счастью – некастрированного. Между сеансами реабилитационных мероприятий Минхо дремал на диване в компании котооборотней, а ближе к вечеру принимался готовить сытный и калорийный ужин для Джисона. Однажды Ли встал на весы и с ужасом увидел цифру, которую не наблюдал с окончания средней школы, когда пубертат наградил его пухлыми щеками и внушительной «подушкой» на бедрах. Следующим утром Хан проснулся в гордом одиночестве: Минхо вышел на пробежку. В первый день маршрут сирены закончился, едва начавшись. Не успел Ли выйти за ворота, как оказался взят старушками-соседками в плотное кольцо. Женщины закидали Минхо сотней вопросов. «Чем болел? Почему так долго? Не свинкой ли, прости господи?! Здоров ли сейчас? Когда на работу? Неужели набрал вес?» Пробормотав извинения, Ли нырнул обратно в дом. Теперь его утренние прогулки пролегали через перелесок, подальше от вездесущих носов любопытных старух – благо сошедший снег позволял легко передвигаться по опушке. К голоданию Минхо решил не прибегать. В ранней юности Ли нередко обращался к жестким методам контроля веса, но со временем осознал всю рискованность подобных мер. К тому же теперь он был не один. Рядом находился Джисон, переживающий за возлюбленного как за самого себя и нередко грешащий дурными идеями. Зная Хана, стоило ожидать того, что из солидарности он присоединится к голодовке. Этого Минхо никак не мог допустить. А вот проконсультироваться со специалистом на предмет индивидуальной схемы питания для Хан Джисона, вполне. На том и порешили. А как послабление – по субботам пара выбиралась в рестораны или заказывала на дом бургеры, распространяющие по кухне умопомрачительный запах сочной говяжьей котлеты и сыра чеддер. Постепенно «Бастет» начал приходить в форму: за физический облик отвечал он сам и личный тренер, а за душевный – Джисон, котооборотни и книги по саморазвитию (ровно в таком порядке и никак иначе). Воскресенье стало для пары днем-«убежищем». Что бы ни происходило, праздники или вызовы, любовники тратили этот день исключительно на себя, совершая прогулки по лесу, наполняя ванну морской солью с ароматом лаванды или перебирая ветошь, спрятанную на чердаке. После долгого вынужденного воздержания в жизнь пары вернулся секс. Начавшись с петтинга и минета, прелюдия плавно перетекла в полноценное соитие. Ласки были пронизаны нежностью утренней росы и овеяны луговым ветром – перемежаясь с поцелуями, они разгорались до страсти, и, достигнув пика, затихали тлеющим огоньком для того, чтобы после короткого перерыва, вспыхнуть с новой силой. Просыпаясь по утрам (Джисон так и не привык к ранним побудкам) Минхо тратил на то, чтобы выбираться из постели не менее десяти минут. Сначала он переворачивался на спину, затем аккуратно отцеплял пальцы «смотрящего» от своего тела (это было самой сложной частью) и старался как можно тише одеться и выскользнуть из спальни. Чаще всего план сирены терпел крах – Хан просыпался, едва почуяв, как Ли пытается перебраться на противоположный край кровати. - Ты куда? – спрашивал Джисон, приоткрыв один глаз. - Мне в туалет надо. Я сейчас вернусь, Хани, – говорил Минхо. – Погоди! - Я с тобой. - Куда? - В сортир. - Очень интересно… И что ты будешь делать? Смотреть, как я отливаю? Или присоединишься ко мне? Оставишь росчерк на унитазе? - Просто понаблюдаю. - Что, прости? – Ли мелко заморгал. - Просто понаблюдаю, – повторил «смотрящий». – Че тут такого? Минхо вытаращил глаза: - Ты меня пугаешь, Хани, – сказал Ли, поняв, что любовник не шутит. - Ты меня тоже. Мало что тебе в голову взбредет, хен~а. Минхо едва не закашлялся: - Например? - Ну, всякое там… – туманно ответил Джисон. – Всякое, в общем. Разное. Но Минхо понимал, что за мысли бродят в голове «смотрящего»; знал с того момента, как обнаружил за собой слежку. Джисон наблюдал за ним со стороны с изящностью гиппопотама: как бы случайно вваливался в ванную, оправдываясь тем, что забыл телефон в шкафчике для грязного белья; выглядывал из-за угла кухни, пока Минхо шинковал маринованный корень лотоса для обжарки; молча таращился во время часа чтения и всячески дурил. Однажды Ли проснулся посреди ночи от странного ощущения – оказалось, что Джисон обматывает его правое запястье красной ниткой. На резонный вопрос сирены: «Какого хуя, Хани?!», юноша отшутился легендой о родственных душах, оберегом от другого глаза и блокированием отрицательной энергии. После того как Минхо пообещал Джисону надрать задницу в прямом, а не переносном смысле, «гифт», поворчав, улегся обратно в кровать. Но заснул далеко не сразу. Хан нес дежурство-наблюдение до первых лучей солнца, совершенно не выспавшись, и провел остаток дня в образе вяленой рыбы. Минхо был крайне недоволен. Котооборотни, лишившиеся дополнительной порции корма, тоже. Терпение Ли лопнуло после того, как он застукал Джисона за попыткой натаскать СунДунДо на слежку. - Каким образом ты собираешься остановить меня от перемещения разума? – Минхо кипел от гнева. - Разве красная нить не действует? – удивился Хан. - Нет, не действует! Ты мне что, не доверяешь? - Доверяю. Тебе, хен – да. Но Темной сестре внутри тебя – нет. Так что погоди… – «смотрящий» выставил перед собой руки в успокаивающем жесте. – Я найду что-нибудь посерьезнее красной нити, – Хан почесал затылок. – Уверен, твоя бабушка сумеет мне помочь, – глаза «гифта» загорелись недобрым огнем. Минхо обреченно вздохнул. – Как-то раз, пока ты спал, она приезжала ко мне в гости, – поспешил объяснить Джисон. – Разговор зашел о древних оберегах. Так вот, я уверен, что она сможет… - Хани, остановись. - Погоди! Я точно знаю, что… - Хватит! – Минхо не привык повышать голос на Джисона. Ли буквально ненавидел моменты, когда ему приходилось прибегать к подобному, но иного способа встряхнуть «смотрящего» не оказалось. Хан изумленно уставился на сирену. - Ты… ты сейчас кричал на меня, хен? – он неверяще распахнул глаза. – Ты?! На меня?! – Джисон тяжело задышал. – П-почему?.. - Сони… Сладость, послушай меня, ладно? – Ли будто окатило ушатом холодной воды. Минхо пытался обратиться к разуму «гифта». Счет шел на секунды: Хан мог обидеться; но, что было хуже всего, он мог расплакаться. Все же некоторые стороны характера Джисона оставались неизменными. – Я знаю, зачем это делаешь, – Минхо взял любовника за руки. Поглаживая тыльную сторону ладони, он попытался успокоить «смотрящего». Другой рукой он нащупал энергетическую точку, находящуюся на срединной линии внутренней поверхности предплечья, и начал массировать ее. Стимуляции точки отвечала за мягкий седативный эффект, благодаря чему Хан должен бы немного успокоиться. – И не осуждаю тебя. - Тогда почему… – обиженно пробормотал Джисон. - Потому что это не сработает. - Я придумаю что-нибудь еще. - Хани… – Ли подтянул Джисона к себе. – Тело есть тело. Оно им и останется, пока не истлеет. Будет привязано к земле. Но мой разум может путешествовать, на что никто не сможет повлиять. Никто, кроме меня. Поэтому мне необходимо тренировать способность. Я понимаю твои страхи. И мне жаль, что ты вынужден проходить такие вещи… Но я не собираюсь исчезать, Хани, поверь. - Однажды ты уже говорил что-то похожее, – Джисон уткнулся носом в грудь сирены. – И что в итоге? - Я этого не хотел, – Ли погладил любовника по волосам. - А что поменялось? – Хан еще сильнее прижался к Минхо, крепко обхватив на плечи. Ли едва не охнул – посещение спортивного зала не прошло для «смотрящего» бесследно. В руках Джисона скрывалась не только скорость, но и сила. - Всё. Поменялось всё, – Минхо ухватил «гифта» за щеки, заставляя задрать голову и взглянуть ему в глаза. – Но от того, что ты следишь за мной, ничего тем более не поменяется. Мне нужна твоя поддержка, а не подозрения. Твое доверие, а не страхи. Поговори со мной, Хани… - Я боюсь, что ты снова… – губы Джисона страдальчески искривились. Минхо не перебивал любовника – спустя долгое время тот, наконец-то, решил выговориться. – Что ты перекинешься. Опять. Но на этот раз у тебя не получится вернуться. - Пока я не приду в физическую норму, я даже не стану пытаться перекидываться, – обхватив Джисона за плечи, Минхо начал раскачиваться из стороны в сторону, убаюкивая любовника. – Но вечно избегать использование своей способности я не смогу – ни как ведьма, ни как агент. - Я знаю, хен~а, – горячий рот Хана коснулся обнаженной груди сирены. - Дай мне время, сладость, – Ли издал стон. Внизу живота вспыхнул знакомый жар. – И будь рядом, когда я снова попытаюсь перекинуть разум. Будь моим маяком. - Да, хен~а… – откликнулся «гифт». Губы Джисона аккуратно обхватили затвердевший сосок любовника. – Ты ведь знаешь, я – твой дом. - Да… - Я был рожден для того, чтобы быть твоим «смотрящим»… В ту ночь Минхо и Джисон занимались любовью до утра. Не отводя друг от друга взгляда, они двигались в такт, медленно, не спеша, смакуя малейшие оттенки экстаза. Пот лился ручьем, кожа влажно поблескивала в темноте. Тишина оглашалась томными вздохами. Конечности юношей переплелись между собой, будто виноградные лозы. Дыхание смешалось. Минхо вдавливал Джисона в постель мощными рывками бедер, а Хан царапал спину сирены ногтями, оставляя на смуглой коже длинные алые росчерки. Сон, пришедший на смену бодрствованию еще никогда не был столь глубок, как в ту ночь – бархатистую и нежную. Между любовниками тем не менее оставалось немало нераскрытых тем. Рассказав о том, как он очутился в теле сапсана, о том, что он чувствовал все это время и как скучал по Джисону, Минхо раскрыл далеко не все подробности своего перевоплощения. И точно так же поступил и Хан. Но никто из любовников не исходил из худших намерений – каждый из них просто-напросто боялся причинить другому новую порцию боли. Хан сообщил Ли о визите Киена, скрыв от сирены особенно омерзительные подробности их встречи. А Минхо умолчал тот факт, что помнит действия, совершенные им в теле сокола-носителя против бывшего мучителя «смотрящего». Груз тайны Ли решил взвалить на свои плечи – не стоило Джисону знать, в какой подворотне закончился земной путь Мин Киена. Было еще кое-что, о чем Минхо не рассказал возлюбленному, но этот секрет ждал своего часа, чтобы сделать обоих агентов счастливыми, вдали от интриг организации, «Рынка» и туманного будущего. Ценой свободы была поимка Ынби. Иногда незнание выступало благом – так решил «Бастет», сменив роль остро заточенного меча на броню щита. А пока беседа иссякла. Проболтавшись об интрижке, завязавшейся между Ким Сынмином и своим давним школьным приятелем Хосоком, Джисон на некоторое время замолчал. Разморенный ласками, он лежал, уставившись в потолок, и упивался нежностью объятий, даримых Минхо. И пока Ли мысленно подсчитывал, сколько раз на дню ему выпадет шансов подколоть кажущуюся бесстрастной норну бурным романом, «гифт» набирался духа сделать значительный шаг в отношениях с Минхо. - Хен~а… – позвал Джисон сирену. – Минхо-хен… - Да? - Я хочу… - Что? – Ли помог Хану уложить голову на его плечо. – Чего ты хочешь? Скажи мне… - Я хочу… – простыни пропитались влагой тел. Подсохшая сперма стягивала кожу на внутренней стороне бедер. Не самая подходящая обстановка для важного заявления; но Джисон все для себя выяснил, и не собирался и дальше оттягивать жизненно важный момент. – Я хочу пройти с тобой куаранну, – сказал Хан. Минхо издал неясный звук. Нечто среднее между восклицанием и сдавленным стоном. – Не желаю больше ее откладывать. Если ты не согласен, то так и скажи, я не обижусь, – в определенной степени Джисон не врал. Его реакцию на отказ нельзя было назвать в полной мере обидой, но он почувствовал бы себя опустошенным. Ненужным. Возможно, недостойным. – Просто… – Хан боялся посмотреть на сирену. – Мне надо знать, как жить дальше, если ты не видишь меня в своем будущем… в вечности… - Да, – улыбнулся Минхо. Прохладная ладонь легла «смотрящему» на шею, взъерошила короткие волоски на затылке. - Что «да»? – Джисон заворочался в кровати, попытавшись придать телу удобное положение. - Я тоже не хочу откладывать куаранну, – ответил Минхо. Его глаза сверкали в темноте двумя крупными рубинами. За окном спальни растекался лунный свет. – Ты снова сделал первый шаг. Джисон замер, боясь дышать. - Да, – повторил Ли. – Вот тебе мое согласие, – Минхо приник губами ко рту «смотрящего». Джисон с горячностью ответил на поцелуй. – Да, Хани, – сказал Ли. – Давай сделаем это. Давай пройдем куаранну. «Смотрящий» счастливо рассмеялся. - Один-один, – улегшись набок, Джисон перекинул ногу через крутое, накаченное бедро любовника. - Разве? – задумался Минхо. Он по-хозяйски похлопал Хана по заднице. - Ну хорошо, – без малейшей борьбы сдался «гифт». – Два-два, хен~а. - Так-то лучше, – улыбнулся Ли. В черных зрачках дрожали серебристые огоньки. За окном бесстыже распевал серенады невидимый ночной менестрель. Беря высокие ноты, птица выводила ажурные трели, привлекая красотой песни потенциальных невест. Густая листва тихо шелестела на ветвях. Набирались силой яблоневые бутоны. Ветер упрямо разгонял собирающиеся на горизонте грозовые облака. Высоко стоящая в небе луна округлялась боками не по дням, а по часам. Ее жемчужное сияние тонкой вуалью ложилось на крыши домов и кроны деревьев. Заглядывая в окна спален, ночная королева убаюкивала растревоженных детей, мирила любовников и дарила успокоение больным. Минхо бережно сжал ладонь Джисона в пальцах – «смотрящий» негромко всхрапнул, вызвав у сирены смешок. Каждый из них находился дома. Теперь и навсегда. Лежащий на прикроватном столике смартфон ожил. Всплывающее сообщение на экране гласило: «Ты был прав. Она там. Я сдержу свое обещание, Минхо. Директор Пак.» Минхо распахнул глаза и прислушался. До рассвета оставались считаные минуты. За окном спальни раздался звук, который Ли безошибочно узнал бы из тысячи подобных. На крышу дома спикировал Ханыль.