Ten out of Ten | Десять из десяти

      Люциус Малфой вопил.       Совершенно безыскусное поведение для кого-то столь гордящегося своим социальным превосходством, однако Гермиона была рада его крику. Хотя тот факт, что она оказалась солидарна с главой семейства Малфоев, весьма тревожный, всё же услышать, как кто-то выражает их общее возмущение в такой взрывной манере, — это своего рода облегчение. Самой Гермионе ещё только предстояло побороть безмолвное, неверящее отчаяние.       Вспышка гнева придёт к ней позже, в этом она была уверена, но к тому моменту заседание уже давно будет закрыто, а её жалобы останутся проигнорированными. Вероятно, Гермиона пожалеет, что не воспользовалась шансом высказаться, но тех нескольких мгновений, когда она смогла оторвать взгляд от пергамента в своих руках, было более чем достаточно, чтобы распознать отсутствующее выражение лица Кингсли. Он мастерски игнорировал закатанную взрослым мужчиной истерику. Ничто из сказанного кем-либо в этом кабинете не могло пошатнуть министра.       Ноготь большого пальца снова зацепил надорванный угол листа, который Гермиона держала в руках, — надорванный около двух ночи, через несколько часов после того, как заказной совой было доставлено письмо. От нескончаемого волнения пальцы скользили по верхней части министерского бланка, почти подобравшись к печати. Такими темпами через несколько минут произошёл бы необратимый разрыв между «Министерством» и «магией».       Иронично, учитывая, что слова на пергаменте гласили о создании уз, а не об их разрыве.       Гермиона не сразу заметила внезапно воцарившуюся в кабинете тишину, она бросила взгляд в сторону как раз в тот момент, когда Люциус рухнул в кресло рядом со своей женой. Нарцисса Малфой сидела прямо, как шомпол, глазами устремившись вперёд, будто была намерена воспринимать как можно меньше происходящего вокруг.       Кингсли несколько секунд сидел неподвижно, на громадном письменном столе негромко тикали вычурные золотые часы. Казалось, министр ждал нового шквала жалоб, но их не последовало, и он заговорил:       — Я ценю ваше беспокойство, Люциус, — начал он, поудобнее скрестив руки на животе, — но, как вы знаете, положения законодательства предельно ясны: вашему сыну поручено жениться на мисс Грейнджер и он сделает это, если не хочет возвращаться в Азкабан.       Упоминание тюрьмы, прозвучавшее глубоким баритоном Кинсгли, казалось, пронзило младшего Малфоя насквозь. Он вздрогнул в кресле — подал первый признак жизни с тех пор, как пять минут назад вошёл в кабинет.       Гермиона понятия не имела, чего ожидать, когда получила второе письмо — на этот раз написанное от имени Малфоя, а не Министерства — с просьбой присутствовать на апелляции следующим утром. Она была слишком озабочена мыслью о принудительном браке с Драко Малфоем, чтобы думать ещё и о том, что он точно так же недоволен идеей жениться на ней. Гермиона была удивлена, что Малфои смогли добиться личной встречи с министром в такой короткий срок, но, учитывая степень недовольства Люциуса, возможно, выслушать его без промедления — это путь наименьшего сопротивления для Кингсли.       — Ваше распределение — издевательство, — прошипел Люциус. — Нам сказали, что пары будут основаны на магической совместимости.       — Так и есть, — ответил Кингсли.       Драко фыркнул.       От этого звука вспышка негодования прорвалась сквозь ледяное отчаяние в груди Гермионы. Из тех тысяч людей, с которыми она могла совпасть, подходящим должен был оказаться именно тот, кто считал её неполноценной. Её искушало желание сказать «спасибо» этому браку просто назло Малфою.       Хотя Гермиона ничего не слышала о нём с момента его освобождения из Азкабана, как только она увидела Малфоя тем утром, поняла, что ничего в нём не изменилось. Несмотря на то, что они собрались вместе для обсуждения решения, которое полностью изменит ход их жизней, взгляд Малфоя скользнул по креслу, занятому Гермионой, так, будто оно было пустым. Единственными признаками того, что он осознавал её присутствие в кабинете, были его горделивая осанка и лёгкая презрительная усмешка на губах. И хотя сейчас они сидели достаточно близко, чтобы их руки почти соприкасались, всё, что Гермиона чувствовала вместо тепла живого человеческого тела, — это пелена надменного безразличия.       — Кингсли, — начала она хриплым от долгого молчания голосом, — у совместимостей ведь широкий диапазон. Должны быть и другие подходящие пары.       — Подходящие, да, — согласился он, — но не идеально. Мы говорим о судьбе волшебного мира, Гермиона, и во имя общего блага должны быть принесены личные жертвы.       После этой фразы она заметно рассердилась, но Кингсли продолжил:       — Мы просим всех дееспособных граждан пожертвовать собой ради будущих поколений.       — Пожертвовать собой? — недоверчиво повторила Гермиона. — Я пожертвовала своё детство войне, и этого недостаточно? Вам нужна ещё и оставшаяся часть моей жизни?       — Пожертвовала, — с усмешкой передразнил Малфой. — Мерлин, пощади меня.       — А твоё детство украли, — огрызнулась она. — Ты уже отбыл наказание за свои преступления. Так жаждешь получить ещё одно?       — Смотря какое, — протянул он. — Ты имеешь в виду женитьбу на тебе или возвращение в тюрьму?       — Любое, — выплюнула Гермиона.       — Точно подмечено, — сказал Малфой с ухмылкой.       Гермиона закатила глаза, поворачиваясь обратно к министру.       — Это абсурдное предложение, Кингсли, в смысле…       — Двадцать лет…       — Это минимум за убийство, — возразила она.       — Может, тогда ты просто убьёшь меня и окажешь нам обоим услугу, — предложил Малфой.       — Не исключено! — закричала Гермиона.       — Это не переговоры! — внезапно прогремел Кингсли. Она почувствовала, как подбородок вздёрнулся от удивления. Министр продолжил, понизив голос, но тон его звучал не менее сурово: — Вы женитесь или проведёте двадцать лет в Азкабане. Альтернатив нет.       Он посмотрел на каждого из них по очереди, но никто не произнёс ни слова. Тяжёлый груз безнадёжности снова опустился Гермионе в желудок, когда Кингсли посмотрел на лежащий перед ним законопроект.       — Также, — зачитал он, — был принят во внимание факт, что многие пары будут образованы из незнакомцев. По этой причине после церемонии у вас будет две недели, в течение которых вы сможете познакомиться друг с другом, прежде чем брак официально вступит в силу…       — Чёртова мерзость, — вспылил Малфой, впервые по-настоящему разозлившись. Гермиона проследила за тем, как он поднялся на ноги и выбежал из кабинета.       Это было больно.       Не должно было быть — она и так знала, что он о ней думает, — но было.       Гермиона никогда не смогла бы представить себе будущее, в котором выйдет замуж за человека, испытывающего к ней отвращение, но через два дня именно это она и делает.