Ten out of Ten | Десять из десяти

      Последнюю ночь своей свободной жизни Гермиона провела тешась над традициями девичников — в трауре. Развлекаться хотелось в последнюю очередь, так что она отказалась выходить из дома, но Гарри, Рон и Джинни запретили ей запивать горе в одиночестве. Они пришли через каминную сеть, каждый с бутылкой огневиски в придачу к той, которую Гермиона уже начала пить, и вечер продолжился с приумноженным количеством алкоголя — не такую вечеринку обычно ждёшь в честь столь важного в жизни события.       Зажатая на диване между Гарри и Роном и в компании Джинни, сидевшей в кресле, Гермиона могла думать только о том, как же странно они смотрелись в её гостиной. Она жила в этом доме одна вот уже три года и не могла вспомнить ни единого раза, когда здесь появлялись друзья. Рыжие волосы Уизли ужасно контрастировали с мебельной обивкой цвета хаки, и Гермиона была уверена, что, будь они здесь раньше, она бы заметила. Не то чтобы зрелище казалось чем-то необычным — хотя ни на площади Гриммо, ни в Норе таких диванов не было, — просто в сравнении с волшебными местами её дом выглядел как никогда магловским. Гарри же сторонился всего магловского, что могло напомнить ему о пережитом в детстве, и Гермиона не могла винить его за это решение, но теперь казалось, что друзья-волшебники в её доме чувствуют себя не в своей тарелке, и это довольно сильно подчёркивало, каким она по-прежнему оставалась аутсайдером.       Гермиона взглядом блуждала по комнате, рассматривая обстановку, пока не зацепилась за каминную полку. Три деревянных прямоугольника, блоками сложенных друг на друга, причудливыми шрифтами гласили:       «Живи.       Смейся.       Люби».       Желудок скрутило, эти слова издевались над ней. Она пережила войну — выжила на войне, развязанной именно ради уничтожения ей подобных. Гермиона больше не смеялась — никто из них, на самом деле, — но оправилась достаточно, чтобы иногда призраки утерянного прошлого меркли и она снова могла чувствовать себя беззаботной. В конце концов они, конечно, вернутся. Может быть. Глаза заблестели от подступающих слёз: Гермиона оплакивала потерю той любви, о которой не успела даже помечтать, — у неё отняли этот шанс. Было бы здорово когда-нибудь, как она думала, влюбиться. Заполучить маленькую частичку того чувства, которое их спасло.       Вместо любви в ней жило постоянное напоминание о прошлом и о том, как принятый ею мир считал её неполноценной. Гермиона ни за что на свете не смогла бы придумать, что же она такого сделала, чтобы заслужить подобное.       Напольные часы в углу пробили три, и по щекам потекли слёзы.       — Боже, — прошептала она, — у меня заканчивается время.       — Мы останемся с тобой, — предложил Рон, поворачиваясь на диване и беря её за руку. — На всю ночь.       Гермиона потрясла головой, чувствуя, как мозг барахтается внутри. Каждый из них выразил сочувствие по-своему: ничего по-настоящему утешающего не было сказано, и всё же поддержка друзей была ценной. Она подумала, что однажды сделает то же самое для них, хотя трудно представить, чтобы кому-то было так же плохо, как ей. Она предположила, что кому-то, Гарри или Рону, может достаться Пэнси. Было бы плохо. Не так плохо, как Малфой, но почти.       Не имея возможности контролировать несколько десятков браков одновременно, Министерство решило объявлять о союзах поэтапно. Гермиона вошла в первую волну. Рон будет в третьей, Джинни — в пятой, а Гарри — в десятой. Все они старались не задумываться, означало ли это, что Гарри и Джинни уже считались далеко не идеальной парой.       Гермиона зажмурилась — сейчас не было сил оплакивать чужие несчастья.       — Нет, — отказалась она. — Я должна… постараться уснуть.       — Тогда мы вернёмся завтра, — сказал Гарри. — Будем с тобой на церемонии.       — Нет! — Гермиона чуть не закричала. — Я не хочу… — голос дрогнул, — я бы предпочла справиться в одиночку.       — Ты уверена? — спросила Джинни так тихо, будто Гермиона была чем-то хрупким. — Мы хотим поддержать тебя.       В ответ Гермиона снова покачала головой, поморщившись, когда комната начала вращаться. Она выходила замуж, но это не свадьба. Это притворство. Чем больше будет помпезности и торжественности, тем хуже она будет себя чувствовать. Это просто следующий шаг, который нужно сделать, прежде чем она найдёт выход.       — Спасибо вам. Я ценю это, — выдавила она из себя так искренне, как только могла заплетающимся языком. — Мне просто… нужно поспать сейчас.       Буквально сейчас: глаза закрылись ещё до того, как друзья поднялись на ноги. Она смутно ощутила, как кто-то помог опуститься на диван, в то время как кто-то другой подложил ей под голову подушку.       Она глубоко вдохнула через нос, до ушей донеслось тихое прощание. Гермиона понадеялась, друзья поймут, что ей не стоит пытаться им ответить.       Ей просто нужно было провалиться в блаженную, бессознательную темноту.

***

      Несколько часов спустя ничто уже не казалось ни блаженством, ни темнотой. Гермиона с трудом разлепила веки, застонав, когда стреляющая боль пронзила череп. Солнечный свет из открытых жалюзи, как лазер, бил в глаза, и она едва могла…       Она резко выпрямилась, стиснув зубы, — в висках запульсировало, а желудок скрутило.       Солнечный свет.       Было утро.       Было…       Она понятия не имела, который час.       Вскочив с дивана, Гермиона костяшками пальцев потёрла глаза и уставилась на напольные часы.       8:12.       Она опаздывала на собственную свадьбу уже на двенадцать минут.       — Чёрт, чёрт, чёрт, — бормотала она, держась за голову и подхватывая сумку с палочкой. Гермиона пошатываясь подошла к камину, схватила горсть летучего пороха и, бросив его, направилась в атриум Министерства.       Зелёное пламя вспыхнуло вокруг, и она, развернувшись, зажала ноздри свободной рукой. Обычный трюк, позволяющий избежать тошноты при перемещении в нетрезвом виде, не сработал, и Гермионе пришлось несколько долгих мгновений прижиматься к блестящей чёрной кафельной стене, когда желчь подступила к горлу.       — Как же я ненавижу сегодняшний день, — простонала она, прижимаясь лбом к прохладной поверхности.       Но беда была в том, что сегодняшний день лишь начало. Как только состоится церемония бракосочетания, она выйдет замуж. Возможно, на несколько дней, пока они будут пытаться найти выход из положения.       Гермиона выпрямилась и снова схватилась за голову. Она сожжёт этот мост, как только сможет. Прямо сейчас ей просто нужно купить двухнедельную отсрочку от поездки в Азкабан.

***

      Дверь в кабинет Кингсли была открыта, и все присутствующие подняли головы, когда Гермиона вошла. Родители Малфоя занимали те же места, что и на последней встрече. Министр сидел за столом, положив подбородок на сцепленные пальцы, а перед ним, рядом с министерским священником, стоял Малфой.       Гермиона приблизилась, и он взглянул на наручные часы, прежде чем пробежаться глазами по её потрёпанному виду.       — Струсила? — спросил Малфой с притворным сочувствием.       — Пошёл ты, — огрызнулась она.       Он ухмыльнулся.       — Всему своё время, любовь моя.       — Не называй меня так, — вспылила она.       — Извини. Жена, — исправился Малфой.       Гермиона бросилась вперёд с поднятой палочкой и ткнула ей ему под подбородок.       — У меня ещё есть время, чтобы убить тебя, чёрт…       — Вообще-то, нет, — Кингсли поднялся на ноги. — Мы отстаём от графика, так что, если вы двое закончили… — он замолчал, указывая на священника.       Глаза Малфоя злобно сверкнули, он оглядел Гермиону сверху вниз, притворяясь совершенно равнодушным.       — Гермиона.       В голосе Кингсли ясно слышалось предупреждение, и, хотя она сомневалась, что он и правда отправит её в Азкабан за задержку, министр явно больше не был тем человеком, за которого она его принимала.       Она опустила руку, посмотрев на священника. Тот шагнул вперёд, высокий и худой, в светло-зелёной мантии и с копной густых волос, торчащих в разные стороны. Он был похож на стебель сельдерея. Гермиона ненавидит сельдерей.       — Не могли бы вы, пожалуйста, встать лицом друг к другу, — начал он певучим голосом.       Они уже стояли так, поэтому Гермиона бросила сумочку на стол Кингсли, не заботясь о том, что опрокинула банку скрепок. Она вроде как ненавидела всех в этой комнате.       — Мы собрались здесь в этот десятый день июля месяца две тысячи первого года, чтобы стать свидетелями соединения…       Пока священник произносил речь, Гермиона смотрела прямо перед собой — её взгляд был прикован к верхней пуговице чёрной мантии Малфоя. Парадной мантии, как она поняла. Как неловко. Как будто событие того заслуживало. Всё, что Малфой получил от неё взамен, — это растрёпанная причёска и вчерашний джемпер, и Гермиона была рада этому. Вот этого он заслуживал.       На фоне монотонно звучал голос священника, а Гермиона всё больше ощущала дрожь в руках. Она по-прежнему держала палочку — они понадобятся для скрепления уз, — но чем сильнее сжимала виноградную лозу в ладони, тем активнее вибрировал кончик.       Смысл церемонии начал доходить до неё. От таких слов, как честь, доверие, забота, будто дрожал и желудок.       Гермиона не смотрела Малфою в лицо, пока…       — У вас есть кольца?       Застигнутая врасплох, она подняла взгляд. Никто не упоминал при ней о кольцах. Предполагалось, что у неё будет кольцо для Малфоя?       Но её жених словно совсем не удивился. Он сунул руку в нагрудный карман мантии и вытащил два золотых кольца, одно почти вдвое толще другого.       Гермиона уставилась на священника, который взмахнул палочкой, шепча заклинание. Они из семейных хранилищ Малфоев? Или купил новые? Откуда он узнал её размер? Чёрт возьми, ей придётся надеть обручальное кольцо.       Они ярко засветились на миг, когда заклинание было произнесено, и священник убрал кольцо Малфоя, оставив на ладони только кольцо для Гермионы.       — Пожалуйста, повторяйте за мной клятву, когда будете надевать кольцо ей на палец.       Гермиона побледнела. Неужели им правда нужно произносить клятвы? Разве они не могут просто дать какое-то обычное согласие? Или подписать что-нибудь? Они ведь уже стоят здесь, так? Конечно, этого должно быть достаточно.       Секунды тикали невероятно громко, пока Гермиона стояла застыв и уставившись на маленькое золотое кольцо. Каждая секунда ощущалась ударом в грудь.       Священник откашлялся.       — Если невеста будет любезна…       Гермиона издала сдавленный звук при слове «невеста», и мужчина, видимо, решил сменить тактику.       — Пожалуйста, поднимите левую руку, мисс, — мягко сказал он.       Гермиона подняла руку, и та будто налилась свинцом — на это движение у неё ушёл каждый грамм имеющейся силы. Малфой сжимал кольцо кончиками пальцев, но рука Гермионы нелепо танцевала между ними от сильной дрожи. Ему пришлось придержать её ладонь волшебной палочкой, чтобы расположить кольцо у кончика безымянного пальца.       Как только кольцо оказалось там, Гермиона увидела, как Малфой искоса посмотрел на священника. Сама она не осмеливалась встретиться с ним взглядом.       Священник произнёс первую фразу, и Гермиона закрыла глаза, когда голос Малфоя повторил:       — Я даю тебе это кольцо как символ своей клятвы…       …чтобы почитать тебя как свою законную жену…       …чтобы защищать тебя от любого вреда…       …чтобы подарить тебе детей…       …и заботиться о тебе с этого дня до конца дней своих.       Холодный металл легко скользнул по коже, Малфой надел кольцо на палец. Как только он убрал руку, оно стало тёплым и податливым, сжавшись до идеально подходящего размера.       Священник протянул кольцо Малфоя Гермионе, и она взяла его, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.       — Пожалуйста, повторяйте за мной клятву, когда будете надевать кольцо ему на палец.       Малфой поднял левую руку на уровень талии, и Гермиона надела кольцо на кончик его безымянного пальца. У неё не получалось удержать кольцо так ровно, как это делал Малфой, и металл не прекращал отскакивать от кожи, как в худшей игре «Операция».       — Я даю тебе это кольцо как символ своей клятвы… — начал священник повелительным тоном.       Гермиона открыла рот…       …но не раздалось ни звука.       Она уставилась на гладкую бледную кожу руки Малфоя. Идеальное самообладание. Не трясущаяся и не липкая, как у неё. Гермиона была слишком сосредоточена на словах клятвы, чтобы заметить тот факт, что его голос ни разу не дрогнул. Он был спокойным и ровным. Бесчувственным.       Может быть, он уже давно смирился с этим браком. Может, для него ничего не значило давать клятвы, которые он не имел — не мог иметь — в виду. Но Гермиона не такая.       Может быть, она никогда по-настоящему и не осознавала этого раньше, но в тот момент она поняла, что мечтала об этом. О том, чтобы пообещать себя кому-то на всю оставшуюся жизнь. Кому-то, кого любила бы и кому доверяла бы больше, чем любому другому человеку в мире. Кому-то, с кем чувствовала бы себя как дома.       Но всё это, как и многое другое, принадлежало другому времени и другому миру. Другой жизни, не омрачённой потерями и разрушениями. Гермиона же осталась в жизни этой.       — Я д-даю тебе это кольцо как с-символ своей клятвы…       Голос в её ушах никогда не звучал так тихо.       — …чтобы почитать тебя как своего законного м-мужа…       …чтобы защищать тебя от любого вреда…       …чтобы подарить тебе д-детей…       Гермиона тяжело сглотнула, остатки прошлой ночи подступили к горлу. Во рту был привкус виски и смерти.       — …и заботиться о тебе с этого дня до конца дней с-своих.       Она судорожно втянула воздух сквозь зубы, произнеся последнюю фразу, и её потные пальцы скользнули по кольцу Малфоя, когда оно сжалось на фаланге его пальца. Он отдёрнул руку и до конца надел кольцо уже сам. Гермиона чувствовала, что вот-вот упадёт в обморок.       — Пожалуйста, соедините кончики палочек.       Она подняла палочку. Гермиона держала её так неподвижно, как только могла, но священник всё равно потянулся к их запястьям, чтобы помочь соединить кончики. Она искренне надеялась, что это обычная часть церемонии, а не вынужденная мера из-за того, что Гермиона была на грани срыва.       Когда они благополучно соединились, бусинка золотого света зажглась между боярышником и виноградной лозой, а Гермиона вздрогнула, почувствовав проходящую сквозь неё магию.       — Властью, данной мне Министерством магии и Магическим декретом 25.2354, я объявляю вас связанными узами брака. Теперь вы можете поцеловаться.       — Нет, — сорвался с её губ хриплый стон отчаяния.       Священник откашлялся и посмотрел за спину Малфою — туда, где сидели Люциус и Нарцисса. Гермиона почти забыла, что они здесь, но увидела, как Люциус коротко кивнул.       — Приношу свои извинения, — исправился священник. — Теперь вы должны поцеловаться.       Гермиона впервые посмотрела на Малфоя, думая, что он, конечно же, не согласится на такое унижение. Он посмотрел на неё в ответ, она заглянула ему в глаза, но… там ничего не было. Они были плоскими. Безэмоциональными. Как его голос. Как и его твёрдые руки. Внезапно сердце разбилось так, как она даже не подозревала, что возможно.       Он был под окклюменцией. Сильной. Вероятно, всё это время. Она только что вышла замуж не просто за человека, который испытывал к ней отвращение, а за человека, который не мог вытерпеть даже собственных эмоций.       Ничего так не желая, как покончить с этим как можно скорее, Гермиона шагнула вперёд и подняла подбородок, на одну секунду прижавшись сомкнутыми губами к губам Малфоя. Она прислушалась к часам Кингсли. Импульс энергии, похожий на лёгкий электрический разряд, прошёл между ними, и Гермиона отстранилась, когда тот исчез.       Затем она наклонилась и её стошнило Малфою на ноги.