Сгоревшие сказки

Кай много успел пережить: метафорические падения и буквальные взлёты, собственные ошибки и чужие поражения, начало войн и конец чьих-то жизней – и даже свои кухонные дежурства. Готовил он так себе. Вера была достаточно тактична, чтобы хвалить его неуклюжие кулинарные попытки, Гэйслин в те дни уходила есть к брату, а Бен… У него всё на лице было написано. На свою тарелку он смотрел так же, как на Прекрасного Принца, когда они сталкивались в коридоре. Не переваривал обоих. Странно, Кай до сих пор не знал, из-за чего именно Фэнь так пренебрежительно относится к Артуру. Кай вообще многого о Бене не знал. Не знал, какой у него любимый цвет – хотя догадывался, что синий. Не знал, почему иногда у фэневской двери появлялись окурки с отпечатками губной помады. Не знал, что Бен умеет с таким восторгом смотреть на мир, пока их отряд не отправился в погоню за звездой. Впрочем, кое-что ключнику было известно. Когда Бен смущался, у него из ноздрей мог тоненькой нитью выходить дым. Выглядело это презабавно. Ещё разведчик любил выходить на балкон – когда он всё-таки появлялся, то был застеклённым, но всегда можно было ненадолго открыть окно. Говорили, что если вытянуть руку и стоять так несколько часов, можно лишиться парочки пальцев . Фэнхуан постоянно смеялся над этим утверждением. И пальцы у него были на месте. А ещё Бен не умел сдаваться. И научил этому Кая. И потому они путешествовали: Ключник и клетка с огненной птицей, которая рано или поздно должна была открыться. Они путешествовали. Слетавшее с губ Феникса «Всё будет хорошо» не всегда срабатывало. Они тонули в чужих слезах, а иногда – в своих. Феникс прятал их, эту солёную воду, которая туманила взгляд и что-то такое задевала в его грудной клетке. Ему не нравились свои слёзы. Но ещё больше ему не нравились слёзы Кая. Они танцевали танец мёртвых: стоило им остановиться, и солнце угасало, а звёзды падали с небес. Нужно было танцевать во что бы то ни стало, и они стёрли ноги в кровь. После той Двери они угодили в ворох осенних листьев, красных, рыжих и жёлтых. Глаза Феникса вспыхнули тогда золотом, и в следующую секунду он с ужасом обнаружил, что берёт в ладони целый ворох листьев и обсыпает ими Ключника. Тот сначала замер, чуть сощурил глаза, посмотрел недоверчиво… а потом влепил охапкой листьев прямо в лицо Феникса. И они смеялись. До изнеможения. Они спали. Феникс видел сны, полные снега. Кай во сне снова играл на площади в снежки и наблюдал, как проезжают мимо великолепные сани, запряжённые белыми, как снег, лошадьми. Ему очень хотелось в них забраться, но его всё время хватал за локоть какой-то незнакомый мальчишка. Они открывали Двери. Они закрывали Двери. Они собирали Законы. Ключи заканчивались. Волосы Кая росли. *** Кролик был бумажным. С любое другое время Вера удивилась бы… но не сейчас. Какая разница: бумажный, пластиковый, механический? Лишь бы вывел туда, куда нужно. Туда, куда бьётся преданное чужое сердце. Оно ведь не могло не биться, правда? Говорят, люди чувствуют, когда умирает кто-то очень близкий. Может, поэтому Шапочкова была спокойна: потому что её собственное сердце не разбилось ещё на куски. А, может, во всём был виноват Безымянный бог и его шёпот, который превратился в твёрдую уверенность в том, что всё будет хорошо. Чёрная вера лучше, чем никакой веры. Командир Песочного отряда перешла на бег. Ох и шустрый этот кролик! Сам бумажный, а часы у него – надо же – металлические. И как только удерживает в своих крошечных лапках? «Я опаздываю, ой-ой-ой». Показалось ли Вере тихое бормотание, или ветер и вправду принёс тихий шелест бумаги? Над сказочной Англией собирались тучи, серые, тяжёлые и неприветливые. «Я опаздываю!» Да уж, стоит только попасть под дождь, и кролик опоздает даже на собственные похороны. Бумага никогда с водой не дружила. Кролик остановился, смешно повёл носом, а потом словно сквозь землю провалился. Хотя почему это «словно»? Вера опиралась на коленки, пытаясь выровнять дыхание. Побежишь за кроликом – выйдешь к волку. Разве не это показало ей видение? Разве не сюда подтолкнул Безымянный бог? В земле была нора. За волосы Веры цеплялись корни, водолазка и джинсы теперь наверняка придут в негодность, но какие же это мелочи. А потом Шапочкова упала. Она падала и падала, перед глазами её пролетали ненаписанные книги, невысказанные слова и неоткрытые двери. Она летела сквозь центр земли, туда, где люди ходят вверх ногами и совсем не говорят по-английски. Вера зажмурилась и увидела перед собой Безымянного бога. Он улыбался, хотя она совершенно точно знала, что он ни за что на свете не смог бы этого сделать. Безымянному богу, сгустку тумана, шатающемуся по коридорам Сторожевой Башни, нечем было улыбаться. Вера падала, всё ниже и ниже, и это походило на долгое плавание в киселе Ягвиды. Вера падала. Мимо неё пролетали непрожитые года, реки, вышедшие из берегов и несколько рёбер, забракованных за ненадобностью. Вера падала прямиком в безумие. Или она уже сошла с ума? Может, она и не падает вовсе? Может, она висит? На рее, на виселице или просто на ветке дерева, не в силах разжать пальцы. Может, она сейчас лежит где-то далеко, в своей собственной постели, в чужих руках? Может, ей ещё предстоит родиться, и она висит в бесконечной пустоте, которую можно проехать за два дня, если взять в прокате мерседес? Вера сходила с ума. И когда она решила, что стоит начать смеяться – ведь безумные, кажется, только и делают, что смеются на этим миром – её ноги коснулись земли, и она увидела бумажного кролика. Он опаздывал и захлопнул алую Дверь прямо перед носом девушки. Шапочкова села на землю и обхватила голову руками. Волосы её на ощупь были такими сальными, словно она не мылась как минимум неделю. Сколько нужно времени, чтобы пролететь через центр земли? Она шарила руками в полутьме пещеры, выход из которой был только один – вверх. Но никаких бутылочек с подозрительными жидкостями не было. Не появлялись ни конфеты, ни печенья, ни даже пончики. Вера Алая и алая Дверь были абсолютно одни в темноте. Вера смотрела на Дверь. А вот Двери было всё равно. Без ключа она не собиралась шевелиться. Она, как никто другой, знала, какой ад творится за её створкой. Может, оно и к лучшему, что у девушки нет ключа. А через несколько минут, которые показались Вере длинными, как древние месяцы, позади неё раздались грохот и чертыхание. - Неужели ты думала, что мы отпустим тебя одну? – спросил Аврор, отряхивая свои светлые штаны, а Вера только и могла, что удивляться, как он вообще может стоять. - Она вообще не думала, - отозвался Прекрасный Принц. Экскалибур же – вот чудеса! – молча оценивал Дверь, которую ему предстояло открыть. Иногда магические мечи – лучшие ключи.