5 мая 1998 года,
Годрикова лощина
Вишни зацвели. Они были главным украшением этого праздника. Вкус цветущей вишни смешивался на языке с горечью войны, что теперь навсегда покинула этот мир и этих людей. Весна пришла в Англию рано. Раньше положенного. И от этого было тошно. Тошно смотреть на маглов, которые просыпаются от зимней спячки. Тошно видеть это яркое солнце, ощущать прохладный ветер под полами мантии. Тошно вообще существовать без него в этом мире. «Война завершилась. Теперь все тихо» – первые строки Ежедневного пророка этим утром. Гермиона едва стояла на ногах. Девушка переводила взгляд то на одного знакомого мага, то на другого. Но у них в глазах она читала лишь благоговение. Ни один разумный маг не подошел к ней и не помог. А сердце разрывалось на сотни кусков, сжималось словно упало с большой высоты. Кровь заледенела и не текла по венам, подгоняемая мощным мотором — сердцем. Ей было тошно смотреть на это все. Гермиона была раздавлена огромным ботинком судьбы. На не гнущихся ногах она подошла к гробу. Сильно прикусив кровоточащие губы, она вложила в руки Гарри букетик лилий. Она увидела его лицо. Хотя совсем этого не хотела. Ей хотелось закричать от той боли, что она испытывала. Эта боль была в сотню раз хуже, чем пытки круцио. Она всматривалась в родные черты своего лучшего друга и не могла найти зеленый отблеск жизни в его глаза. «Его глаза закрыты. Он так устал за эти годы. Он так замерз в этот холодный майский день» — думала Гермиона, в тайне молясь, чтобы он очнулся от вечного сна и весело сказал: «Ну вот, приключения не заканчиваются. Когда хоть один год пройдет без происшествий?» — но Гарри не двигался. Гермиона не выдержала. Ноги подогнулись, а лицо искривилось в истерической улыбке. Из горла вырвался тяжелый хрип: — Почему ты… Почему не я? — она упала на колени. — Блять, почему ты лежишь здесь. Ты не хотел умирать… Гарри. Гарри! К её плечам прижались чьи-то теплые руки. Но Гермиона продолжала тихо, на надрыве, разговаривать с мертвецом. Он её не слышал. Там уже никто не слышит голоса живых людей. Но девушке хотелось верить в чудо, верить в то, что он услышит её мольбы и вернётся, как только она попросит. Она плакала, горько плакала. Шутила, смеялась. Вспоминала теплые дни со своими друзьями. Куда это все ушло? Неужели их так быстро покинула молодость? Неужели теперь такими серыми днями будет заполнена её жизнь? Ей казалось, что кто-то убил её, а оболочку насытил магией и отпустил на волю. Гермиона впервые была на похоронах. Она ничего не знала. Не знала, почему Гарри так бледен, и почему его шрам алел на расслабленном лбу. Но она ничего не хотела знать. Самая умная волшебница столетия закончилась. Его руки теперь крепко держали этот сраный букет лилий, ведь Гермиона подумала, что умереть с частичкой своей мамы — это не так страшно. Гермиона подумала, что лежать рядом с надгробиями своих родителей — это не так одиноко. Грейнджер подумала обо всем, что только могло понравиться Гарри. Но не подумала о себе. Её неспеша оттянули от гроба руки Сириуса: — Сейчас начнется проповедь, — он прижал её к себе ближе, пытаясь скрыть от сотен колдо-камер, что стояли за периметром кладбища Годриковой лощины. Священник, обычный старый магл, остановился с левой стороны от гроба на небольшом постаменте. Этот мужчина не знал о существовании волшебников. Он впервые был в этом месте, и впервые видел этих людей. Тяжелые веки были чуть опущены, а сухое выражение лица и серые, льдистые глаза — не создавали приятного впечатления. — Сегодня, глядя на тело умершего человека, невольно начинаешь думать о жизни и смерти, о временном и вечном. Все мы, так или иначе, думаем об этих вещах, но житейская суета и повседневные заботы не дают нам, как следует поразмыслить над этим. Но вот еще вчера мы разговаривали с этим человеком, а теперь он в другом мире, и перед нами лишь осиротевшее тело без души… Гарри был олицетворением жизни и смерти для волшебников. Герой, положивший целую жизнь за этот чертов белый гроб! Волшебники, как и обычные маглы, не все были верующими христианами. Сама вера их словно отталкивала. Они не могли подчиняться. Магия — это яростный столб огня, на котором горело тысячи ведьм во времена инквизиции, а волшебники были злопамятны. — …Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира, ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу… — священник цитировал Соломона, от чего у Гермионы затеплилось на душе. — …Но так случается, что всем мы, рано или поздно, умираем. Никто не знает, кто из нас, стоящих здесь, будет следующим. И не важно, какое у тебя здоровье, и не имеет значения, сколько у тебя денег на то, чтобы вылечиться от любой потенциальной болезни, — внезапный сердечный приступ вполне здорового сердца, или несчастный случай на пути с работы домой может оборвать нашу хрупкую жизнь. И это мудро сделано, что мы не знаем ни дня, ни часа своей кончины. Потому Христос и говорит: «Всегда будьте готовы». — Рональда здесь нет, — Гермиона тихо говорит это Сириусу, что завороженно слушает священника. — Он не пришел. Одним взглядом она успокаивала ветер. Одним взглядом она им управляла. Вот вишни качнулись вправо, вот в влево. Все однообразно. Все серое. Без Гарри. Злость на Ронольда Уизли, что посмел не прийти на похороны своего друга, трепетала в теле девушки. Многие решили ограничиться траурным письмом на Гриммо. Новый министр, которого выбрали за несколько часов — Кингсли Бруствер, — ограничился заметкой в газете. «Сегодня слишком много проблем навалилось на наши плечи…» — отличное оправдание, что б не появляться на похоронах. Священник посмотрел на мертвое тело молодого человека, что теперь был холоден: — Сегодня ушел он, лежащий перед нами, а завтра кто-то из нас самих. Однако будем помнить и утешаться тем, что он не исчез, а находится в другом мире, ибо мы знаем, что «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых». У Бога нет мертвых, у Бога все живы. У Бога — все живы! Никто не пошевелился. Сириус смахнул набежавшие слезы с глаз, не отпуская хрупких и подрагивающих плеч молодой девушки. Он хотел бы пошутить, что в его объятьях трепыхается юная птичка, которую срочно нужно: развратить, оскорбить, поспорить, но он молчал. Ни один звук не мог вырваться из его груди. Мужчина боялся показаться слишком открытым в эти мгновения. Рядом остался единственный человек, что хоть как-то связывает его и эту грёбанную жизнь воедино. Гермиона была той тростинкой, что сдерживала бушующий шквал эмоций в душе. Они отошли в сторону. Гроб закрыли и увезли на кремацию. Огромная толпа собралась возле ещё одной могилы. Совместной. Сириус шумно выдохнул, но близко решил не подходить. Последние дни он словно ночевал на этом кладбище. Здесь вся его жизнь. Все его призраки прошлого. Все его друзья.Лили и Джеймс Поттер
11 января 1960 г. — 31 октября 1981 г.
27 марта 1960 г. — 31 октября 1981 г.
«Последний враг, который должен быть уничтожен — это смерть»
Джинни, стоявшая здесь с самого начала, подошла к Гермионе и взяла её за ледяную ладонь. Её карие глаза были заплаканы, а черная тушь размазалась. Другой рукой она держалась за лицо, как будто она не могла раскрыть своих истинных эмоций. — Я не могу поверить, — она в страхе обернулась на удаляющийся белый гроб. — Несколько дней назад он меня поцеловал, и… И я поверила, что всё будет совсем по-другому. Что мы сможем жить счастливо без постоянной опасности. Что у нас будет крепкая семья. Мне он нравился, Гермиона… Что будет теперь? Как мне жить с мыслью, что человек, которого я любила многие годы, лежит в сырой земле за многие километры от меня? Как жить с мыслью, что он меня никогда меня не обнимет и согреет в этих объятиях?.. — Как же мне жить, — Гермиона посмотрела на парочку пожилых волшебников, что, устав, присели на стулья под вишней, заботливо поставленные похоронным агентством. Двое мужчин: один высокий и худощавый с козлиной бородкой и огромных очках из которых смотрели огромные голубые глаза, другой же его полная противоположность — уродливый старик, покрытый потом, словно на него вылили целую бочку с водой, толст и с конкретной залысиной. Они громко что-то обсуждали, и даже грозный взгляд Августы Лонгботтом и Минервы МакГоногалл не мог заставить их замолкнуть. Будто не Гарри Поттера унесли в гробу, а новую сплетню, старики говорили: — … Так и знал, что не долго протянет малец. Дамболдор был ещё тем сраным стратегом. Черт знает как воспитал мальца, закалил, обучил, наставил на путь истинный, а тот взял и помер! — Да-да, Таусенд, мне говорили, что этот Гарри совершенно не достоин зваться героем. Настоящий лгун. Надумал себе, что только он является великим спасителем всех волшебников от того-кого-нельзя-называть! Он был фантазером. Храбрым, но фантазером… — … Если я скажу, что он мой двоюродный внук, как думаешь, мне выпишут Орден Мерлина, как этим? — очкастый старик махнул на Гермиону и Сириуса, что с потрясенным видом слушали этот откровенный бред. — Где же вы были раньше, благородные? — Сириус не смог стерпеть такой наглости, и сделал несколько грозных шагов по направлению к этим двум. Грейнджер даже и подумать не успела. — Почему я не видел вас в Битве за Хогвартс? Почему вы не помогли ему, когда пришло это пиздецовое время, а? Почему Гарри в одиночку сражался с Воландемортом, пока вы просиживали своих жирные задницы в лучших поместьях Франции?.. — Сэр Блэк, прошу, — лысый старик презрительно сжал губы. — Если Вы не знаете с кем разговариваете, то можете даже не начинать… — Это вы даже не представляете с кем сейчас разговариваете, сэр Бирминген. Перед вами наследник самого древнего и благородного дома Блэк. Быть только мной — это быть королем! А вы публично оскорбляете память моего крестника, и, — он сказал это чуть тише, но старки испуганно сжались. — …будь моя воля, я отрезал бы вам языки. — Сириус, хватит, — Гермиона схватила его за предплечье, уводя в сторону Невилла и его бабушки. — Надеюсь, что их когда-нибудь постигнет бумеранг судьбы, а сейчас не надо устраивать скандал на похоронах Гарри. Ему бы это не понравилось. — Мистер Блэк, Гермиона, — Невилл неловко переминулся с ноги на ногу под пристальным взглядом своей бабушки. — Пусть мы с Гарри и не были так близки, как вы, но он был моим другом… Мне жаль… Я ещё не все ему рассказал про болотных трепышек… Молодой человек завис на секунду. Он переваривал в своей голове, что героя больше нет. Что теперь его точно никто не будет слушать. — Невилл, мне тоже его не хватает, — Гермиона обняла, когда-то неказистого Лонгботтома, что за несколько месяцев осунулся и словно заматерел в огне войны. — Но ты всегда можешь рассказать про них мне. Думаю, что и Сириус если что послушает про какие-нибудь дурманящие травы, — горькая улыбка скользнула по лицу девушки. Парень немного расслабился, словно с его плеч свалился какой-то непомерный груз. В это время на небольшую площадку вынесли прах Гарри Поттера — героя, что умер от шальной авады, пущенной в суматохе битвы одним из Пожирателей смерти. Самое странное, что Гермиона точно запомнила чёрные глаза, заглянувшие в её душу на расстоянии нескольких метров. — Покойся с миром, мученик Гарри Поттер, — священник тихо нашептывал молитву. — Я не хочу больше здесь оставаться, — Сириус взял девушку за руку, а она вновь ощутила ту самую волну тепла и защиты его тела, когда церемония прощания завершилась.Гарри Джеймс Поттер
31 июля 1980 г. — 2 мая 1998 г.
«Телом своим он вознес наши грехи на крест»
На выходе с кладбища их ждали репортеры: — Мисс Грейнджер, поделитись своими эмоциями… — Героиня! — Спасительница! — … прямо на наших глаза похороны Гарри Поттера покидает Гермиона Джин Грейнджер — героиня, навсегда уничтожившая того-кого-нельзя называть, в сопровождении лорда Сириуса Ориона Блэка — единственного наследника благородного дома Блэк, — на перебой кричали репортеры. Только ядовито-зеленое прытко пишущее перо успело мелькнуло мимо лица. «Скитер как обычно выдумает херню» — подумала она. — «Гриммо 12. Пусть все, наконец, закончиться».***
Они оказались у самой двери в поместье. Опять. Гермиона, как только могла, сжала предплечье Сириуса, за которое держалась все это время, не сомневаясь, что на нём останутся синяки. Пугающий дом встретил их тишиной и тьмой. — Почему нельзя открыть шторы? Здесь так темно, — но мужчина пропустил эти слова мимо ушей. Он легко убрал руку девушки и молча ушел в кабинет на первом этаже, что когда-то принадлежал его отцу и ненавистной матушке. Чувство одиночества пронзило сердце. Портрет Вальбурги Блэк шевельнулся и проснулся: — Ах ты, поганая грязнокровка! Убирайся из моего дома. Поганое отребье, что б мои глаза тебя больше не видела в этих комнатах. Сириус совсем потерял страх, пускать в этот священный дом таких, как ты, жалких… Она устала. Устала молчать, слушать упреки, быть той, которая больше никому не нужна. Гермиона резко взмахнула руками: — Замолчи! — Ты смеешь мне указывать, грязнокровка? — Вальбурга удивленно выгнула черную бровь. — Хватит меня так называть! Вы только что и делаете, что орете на всех. Какие все отвратительные, а вы — белая и пушистая. Нет, это не так! Вы всю жизнь терроризоровали своего родного сына, выгнали из дома, лишив всего наследства. И что, к чему это все привело? К тому, что ваш чёртов род Блэк на грани исчезновения. И нет, поменять своё отношение к этому миру, что б хоть на том свете помириться со своим сыном, так вы продолжаете. Вы вновь и вновь совершаете одни и те же ошибки, леди Блэк. — Твой жизненный опыт не сравним с моим, — Блэк смерила её презрительным взглядом. — Да? Посмотри! — она вытянула руку со шрамом. «Грязнокровка» — клеймо, которое она так и не смогла свести со своей бледной, почти синей кожи. — Довольна? Это твоя племянница сделала. Видишь меня? Все что стоит перед тобой — я сделала сама. Я потеряла родителей. Я полгода скиталась по всей Англии в поисках, этих гребанных крестажей. Я нашла вашего сына! Я потеряла своего лучшего друга. И все из-за таких как вы! Мечтаете меня убить? Так зачем мечтать. Ваши друзья и знакомые уже это сделали. — Какая чистая ярость… — Да. У меня хоть какие-то эмоции есть, а вы мертвы. И были мертвы ещё до своей смерти. Гермиона растерянно смотрела на портрет, даже не заметив, что половина прихожей превратилась прах. Блэк взирала со своего места с истинным благородным лицом, ни один мускул не дрогнул на её лице. Девушка уже хотела уйти, как резко вспомнила кое-что, на что ей никогда не хватало сил и уверенности. — Знаете, в этом доме есть хоть что-то хорошее. Библиотека. Я нашла одну очень занятную вещь, — Гермиона сосредоточилась и сделала несколько отточенных пасов волшебной палочкой. Подле портрета возник образ молодого юноши, ровесника Грейнджер, так похожего на одного мужчину в закрытом на замок кабинете. Темные волосы, что немного вились на концах. Неровная, косая челка, что спадала на стальные глаза. Регулус Блэк был немного ниже, чем Сириус. Его лицо было одухотворенно какими-то идеями. Совсем ещё молодой мальчик. — Узнаешь? — Как и в тот день, — женщина потрясенно замерла. — Да. Мне не составило труда найти его колдографии. Может его вы послушаете? Лицо Регулуса потемнело, когда он посмотрел на свою мать. — Из-за ваших с отцом убеждений я умер. Поставил все. И проиграл. Ты убила меня! — Сынок, нет, это не так… Гермиона впервые видела, как Вальбурга смотрит на своего младшего сына. В ней была единственная капля чувств и эмоций — и все они принадлежали лишь Регулусу. Женщина растерянна, потому что не знает, что иллюзии не могут говорит. Иллюзии — это выдумка. — Думаю, что вы ничего не поняли, — Гермиона опять сделала пас. Потрет истошно закричал, когда иллюзия согнулась пополам и беззвучно закричала: — Нет! — Посмотрите, как жестоки ваши принципы. Думаете, что грязнокровки не умеют быть злыми? Готовьтесь к худшему, леди Блэк, — девушка отвернулась от портрета, что вновь и вновь смотрел на мучения своего сына. Блэк уже не просто плакала, она истерила, видя, как её младший сын сжимается каждый раз, когда красная вспышка летит с того места, где стояла Гермиона. Вальбурга кричала, билась о рамы портрета. — Убери это. Убери! Я больше так не могу. Я не могу на него смотреть. — Простите, но я — всего лишь грязнокровка, — Грейнджер провела по своей руке и тихо ушла в свою комнату, напоследок услышав: — Я ненавижу тебя, сука. — Взаимно.***
Комната Гермионы осталась без изменений с того момента, как она была здесь в последний раз полгода назад. Те же отвратительные батистовые стены с узором, что только раздражали. Те же огромные портьеры, что нельзя было распахнуть даже магией. Её вещи: пара личных блокнотов с записями, перья, подаренные Роном на прошлое Рождество, а также повседневная одежда, что висела на спинке голубого кресла подле книжной полки. Гермиона провела по корешкам книг тонкими пальцами. Тогда, полгода назад, она даже не задумываясь перенесла половину личных записей Блэков в свои покои, пытаясь найти хоть одно упоминание крестражей. Но вместо информации нашла лишь тёмные проклятия, которые так и не осмелилась использовать в бою, а также родовую книгу от самого первого представителя Блэк. Помимо семейного безумства на фоне чистоты крови, она видела идеалы, что поколениями никто не мог разрушить. Быть жёстким. Быть холодным. И самое главное — быть беспощадным. Девушка считала, что каждая история трагична. Она могла быть такой по разным причинам, но трагедия семьи Блэк — это их прозорливость. Кому-то достаётся это качество, кому-то нет. Всего несколько человек из этой семьи хоть как-то симпатизировали Гермионе: Андромеда, Регулус и дедушка Сириуса — Альфред, что завещал этот дом ему. Всё они прозорливы. Они смогли выбрать новый для себя мир. Да, каждый из них сделал это в разные моменты своей жизни, но всё они стояли горой лишь за одну идею — любовь или богатство. Регулус хотел что б его полюбили по-настоящему. Он стал Пожирателем смерти, а потом, поняв, что любви никто ему не даст в этой шайке — погиб, как неизвестный мученик «Р.А.Б», про которого узнали только десятилетия позже. Андромеда встретила любовь всей своей жизни, пойдя на перекор своей семье. Альфред всю жизнь скрывал свои тайные увлечения магловской поэзией и театром. Он любил жизнь без магии. Сириус не был таким. Он самого начала рос авантюристом и таким человеком, что никогда не будет жить по правилам. Сириус родился таким, а все остальные лишь подстроились под изменения окружающего мира. Резкий хлопок. — Грязнокровка, — Кикимер замер на пороге комнаты. — Покойный Гарри Поттер попросил меня передать это письмо вам, если он умрёт. И если бы не мой хозяин, я бы никогда не подошел к такой как Вы… — Молча отдай письмо и ступай, Кикимер. У меня нет сил думать ещё и о тебе. Он чуть ли не швырнул помятое письмо в лицо девушке; крутанувшись вокруг себя он исчез. Гермиона с замиранием сердца посмотрела на подписанное Гарри письмо. Тугая боль скрутилась в жесткий узел где-то в желудке. Она никогда не хотела бы узнавать это чувство — чувство потери. И не хочет. — Извини, я не могу сейчас прочитать это, Гарри, — она положила письмо в сервант и двинулась в сторону ванны на ходу скидывая вещи. Она хотел смыть с себя весь это тяжелый день. Тело было непослушным, словно одеревеневшим. Черное платье утопло в ногах. Она включила воду и не дожидаясь того, как она наберется, залезла в ванну на золотых ножках. Кое-где отколовшаяся плитка зацепилась за глаза. Рассматривая кусочек серой стены, она не услышала, как открылась дверь. — Ты была очень жестока. — Мне осточертело слушать её крики. Пусть задумается над тем, чего стоила эта победа, — девушка хотела прикрыться, но что-то подсказало ей этого не делать. Она почувствовала запах виски, что разносился от еле стоящего Сириуса. Его пьяный взгляд обжог голые плечи. Серые глаза туманно остановились на ванной, куда из крана текла вода. Он молчал, прижимаясь к дверному косяку и впуская в комнату сквозняк. В его руках была уже начатая бутылка янтарного напитка, а пуговицы на груди были застёгнуты в разном порядке. На открытых руках мелькали сеточки вен и, чёрные, как и их обладатель, рисунки. Сидя полуобнаженной в ванной, Гермиона понимает, что Сириус выглядит не многим старше неё самой, особенно, когда сбрил эту дурацкую бороду. Его длинные и лохматые кудри так же непослушны, как и кудри Гермионы. Только чёрный, смоляной оттенок различает их. После битвы за Хогвартс о наконец-то сменил непонятный, замшелый свитер в яркую полоску из 80-х и свободные чёрные джинсы на траурный костюм из вельвета. На часах в комнате Гермионы пробило полдень, и из отверстия вылетел механический пикси, громко что-то прокричав. Гермиона вздрогнула и, наконец, покраснела и отвернулась от созерцания мужчины. Только вот Сириус подошел к ванной и в одежде залез в старую развалюху с бутылкой на перевес. — Я могу? — Бесполезно спрашивать разрешения когда уже это сделал, — и сразу стало тесно и жарко. Теплая вода постепенно намочила остатки вельветового костюма Сириуса и хлопкового белья Гермионы. Она все никак не могла понять, почему позволят взрослому мужчине так врываться в её личное пространство, почему так быстро разрушила свои толстые стены с шипами. Почему она вообще здесь? Она должна была умереть. Сириус тоже, еще тогда два года назад от страшного проклятия Беллы. Но они живы. И лишь тонкие шрамы напоминают им об предзнаменовании смерти. Гермиона выкрутила вентиль и вода прекратила затекать в ванную. Она обернулась и почти впечаталась взглядом в Блэка. Если бы кто-нибудь спросил что она чувствует, то она бы несомненно ответила: запах кедра и мускуса, янтарный огневиски вперемешку с соленым потом. Она слышит свой собственный крик из прошлой жизни, когда на мраморном полу Малфой-мэнора её пытала Лестрейндж и барабанную дробь, которую отбивают в звучной рокерской музыке. Для нее жизнь — это пытка. Книги — отдушина. А свобода — она ещё не чувствуется. — Гарри оставил мне письмо, — зачем-то сказала она. — Мне тоже, — Сириус поморщился и отпил из бутылки, позже протягивая её девушке. — Не знаю что мне делать дальше… Ощущения, как тогда, много лет назад. Я на пороге дома Сохатого, в окне которого суетиться его старушка-мама и читает газеты отец. И я, мальчишка, что совершенно ничего не знает. Не знает как смотреть в глаза этим людям. Не знает, что ему делать дальше... Он не ждал ответа. — За несколько дней до свадьбы Била и Флер, когда я ещё была с родителями, мне удалось их убедить, что я никогда от них не уйду. Что не поеду в Хогвартс. Туда я так и не поехала. А на утро после веселого праздника я, — Грейнджер запнулась. — Я стерла их воспоминания и отправилась в Нору. Невидимая нить, которая только уплотнялась все эти годы, натянулась и притянула их души ближе. Сириус скользнул теплыми пальцами по лицу Гермионы, смахивая непрошенные слезы. Шершавые подушечки пальцев скользили по щекам, векам, губам, ключицам пока не замерли на небольшой впадинке меду грудей. Она впервые видела неуверенность в глазах мужчины, и поэтому взяла всё в свои руки. Взяв его худое лицо в ладони она его поцеловала. Страстно и отчаянно, стараясь забыться. И это породило ураган. Его огромные ладони исследовали тело девушки, иногда задевая эрогенные местечки, прикосновения к которым заставляли Гермиону вздрагивать от чертовского наслаждения. Она наслаждалась его упругими мышцами на плечах и шелковыми волосами в своих руках. Это было правильно. Так и должно было случиться. Для этого они и были созданы. Поцелуй закончился так же быстро, как и начался. Просто Гермиона поняла, что сидит в ванной совершенно одна, а губы горят адским пламенем и вода холодит кожу. Сириус ушел.