7 сентября 1997 года,
графство Суррей, Пислейк
Гермиона в одиночестве сидела у костра, дожидаясь пока нагреется небольшой металлический ковш для чая. Пострадавшему, после стремительного бегства с площади Гриммо, Рону требовалось обильное теплое питье. Здесь, окутанные непролазным хвойным лесом, ребята впервые за полгода вспомнили, что такое холод. Он пришел ночью нежданно негаданно, и девушка теперь ещё больше опасалась за пошатнувшееся здоровье своего друга, и остальных товарищей по несчастью. Когда Яксли узнал тайну нахождения дома на площади Гриммо, они моментально перенеслись несколькими скачками в то место, где Гермиона была единожды — с экскурсией в младшей школе. И пока Рональд истекал кровью на руках у растерянного Гарри, который одномоментно забыл все азы колдомедицины и зельеварения, то Грейнджер хапала ртом воздух, как рыба выброшенная на берег, лишенная кислорода за нарушение Фиделиуса. Смерть была всего в паре шагов от замершей на поляне девушки, и она уже медленно закатывала глаза, и если бы Блэк — чудом уцепившийся за ребят, — не отменил обет, то участь девушки была бы незавидной. Чуть погодя Сириус объяснил Гарри, почему такое заклинание не убило предателя Питера на месте — Лили и Джеймс были вполне миролюбивы, и хранить тайну дома в Гордриковой лощине под угрозой смерти друга — не стали, заменив формулу. Тихо трещали ветки в затухающем костре, а Гермиона всё прокручивала в голове страшные картинки яркого белого света, что уже застилал взгляд. Как оказалось умирать — это больно. Не физически — в какой-то момент все чувства притупляются и твоё тело тебе не подчиняется, а эмоционально — тело почти одеревенело, а вот разум всё еще живет внутри. Она наблюдала за тем, как бледный Блэк спешно колдует волшебной палочкой, а потом уходит на помощь Гарри — словно со стороны. Как сторонний зритель. Но почему-то кислород начал поступать в легкие, а вот возможность нормально дышать при одном взгляде на мужчину — нет. — Держи подкрепление, — Сириус ловко закинул в костер пару сухих веток, которые нашел в пределах выстроенного Гермионой барьера. — Спасибо, — она крепче сжала в руках добытый медальон. — Как там Гарри и Рон? — Рон прижимается ухом к радио-приемнику, а Гарри думы думает, — мужчина приземлился рядом на пожухлую, совсем осеннюю, траву. — А ты, мисс Гермиона, почему сидишь и хмуришься? — Да предчувствие у меня не хорошее. Думаю, что завтра утром надо сворачивать стоянку, и идти в другое место. — У меня есть небольшой домик на окраине Блэкпула. Мы можем обосноваться там. О его существовании знает только Джеймс, — он осекся. — То есть знал когда-то… — До Блэкпула путь не близкий, — девушка подняла медальон на уровень глаз. — Рону нельзя трангрессировать. Он только что пережил расщепление… — Ну, он может добрать магловским способом, — как бы невзначай сказал Блэк. — И ты серьезно предлагаешь оставить нашего друга одного в лесу? — у девушки от такого заявления чуть дар речи не пропал. — Мы с Гарри против, Сириус. Плохая идея вообще предлагать такой вариант… — Тогда отправимся пешком, — мужчину задел резкий отказ девушки, поэтому он пружинисто поднялся и пошел в противоположную сторону от лагеря. — Пойду прогуляюсь…***
Спустя неделю… — Я вчера готовил ужин, Гермиона. Сегодня твоя очередь, — Рон был на взводе. — Сделай уже хоть что-нибудь, пока от этого леса не остались одни лишь щепки! — Если ты не забыл, то я каждое утро делаю завтрак и обед, поэтому сегодня точно не моя очередь готовить ужин! — твердо заявила Гермиона. — Ты постоянно по уши в этих дурацких книгах, и я как-то не замечал твоих кулинарных навыков. И у меня всё еще болит рука! — Да потому что ты днями напролет занят тем, что слушаешь новостную сводку, пытаясь не услышать имен близких. Хотя то что могло произойти — уже происходит. Мы в урагане войны, Рон! Сейчас не до этих ссор. Твоя рука начла активно заживать, и я тоннами вливаю в тебя обезболивающее зелье! — Ты первая решила не готовить ужин! Еще бы несколько острых слов с обеих сторон, то от леса и правда ничего не осталось бы. От злости Рон покрылся красно-бурыми пятнами, а крестраж на его груди источал чуть заметный зеленый отблеск — явно находясь в хорошем настроение от питающих его эмоций. — Отдай медальон, Рон, — к парню со спины подошел Блэк. Рональд с раздражением снял с себя эту треклятую безделушку Темного Лорда, и передал её Сириусу, на что тот едко заметил: — Лучше? — Лучше, — Рон развернулся и вышел из палатки, не забывая опрокинуть котел, что уныло стоял у входа. Наступила трагичная тишина, нарушаемая лишь тихим помешиванием ложки в большой кастрюле с супом. Гарри, понявший, что эта ссора не придет ни к чему хорошему — варил похлебку из оставшихся в запасе продуктов.***
Спустя две недели… Сириус с Гермионой рассматривали карту, составляя пеший маршрут до Блэкпула. Холодный, пронизывающий ветер продувал в огромные щели, из-за чего девушка прижималась к теплому боку Блэка. Они обсуждали какие менее заметные тропы и дороги будут встречаться, стараясь не нарваться на бесчинствующих егерей и глупых маглов. Но Сириус с Гермионой не замечали ничего предрассудительного в своеобразном контакте плечами и предплечьями. Но только они не видели, как ревностно блестят голубые глаза с дальней койки. Рон уже не один день пристально следит за поведением своей подруги и Сириуса Блэка, замечая до сей поры не заметные для его глаза вещи: то Блэк заботливо поможет ей с приготовлением завтрака, то она кидает на его влюбленные взгляды, составляя компанию в ежедневных тренировках на площадке перед палаткой. Иногда даже Гарри отказывался от дуэлей, медленно переходя на этап депрессии, но Гермиона — никогда. С того самого разговора два месяца назад Рон так и не понял очевидной вещи — он не нравился девушке, но парень продолжал упорно видеть только своё виденье мира, затаивая глубокую обиду на подругу, что не замечала тех потуг, которые Рон именовал — ухаживаниями. Гарри, отвернувшись к стене, надеялся, что совсем скоро это всё закончиться.***
Спустя три недели… Уже несколько долгих минут продолжался разговор с портретом предка Сируса, которого Гермиона удачно припрятала в своей бездонной сумочке за несколько дней до бегства с Гриммо 12: — Директор Блэк, — произнесла Гермиона, — Не могли бы вы сказать нам, пожалуйста, когда меч в последний раз вынимали из ящика? Финеас усмехнулся: — Сколько я помню, в последний раз меч Гриффиндора покидал при мне ящик, когда профессор Дамблдор вскрывал с его помощью некий перстень. Гермиона стремительно повернулась к Гарри. Но говорить что-либо в присутствии Финеаса Найджелуса, сумевшего наконец нащупать выход, они не решились. — Ну что же, спокойной вам ночи, господа, — и начал выбираться из портрета. Когда остались видны лишь поля его шляпы, Гарри вдруг крикнул: — Постойте! А Снейпу вы об этом говорили? Финеас Найджелус просунул лицо обратно в картину: — Профессору Снейпу хватает важных предметов для размышлений и без многочисленных причуд Альбуса Дамблдора. Всего хорошего, Гарри Поттер! И он исчез окончательно, оставив после себя лишь грязноватый холст. Спустя пару минут Гермиона озвучила свою главную мысль за вечер: — Он принимает в себя лишь то, что закаляет его… На мече Гриффиндора остался яд василиска из Тайной комнаты. Вот, что должно помочь уничтожить крестраж, Гарри! — радостно заявила девушка. Гарри так же радостно рассмеялся. Вот она соломинка надежды, которую они заполучили. Рон, не отрывая взгляда от донышка верхней койки, всхрапнул: — Продолжайте, продолжайте. Не позволяйте мне портить ваш праздник. Гарри недоуменно взглянул на Гермиону, рассчитывая на ее помощь, но она, озадаченная, по-видимому, не меньше его, лишь покачала головой. — В чем проблема, Рон? — спросил Гарри. — Проблема? Никакой проблемы нет, — ответил Рон, по-прежнему отказывавшийся смотреть на Гарри. — Во всяком случае, если верить тебе. По брезенту над их головами ударило несколько капель. Начинался дождь. — Ладно, значит, проблема имеется у тебя, — сказал Гарри. — Ну так давай, высказывайся. Рон сбросил с койки длинные ноги и сел. Лицо его было теперь озлобленным, он почти не походил на себя. — Хорошо. Выскажусь. Только не жди, что я буду скакать по палатке, радуясь еще какой-то обнаруженной вами дряни. Лучше добавь ее к списку вещей, о которых ты ничего не знаешь. — Не знаю? — переспросил Гарри. — Я не знаю? Дождь становился все гуще, барабанил по покрытому листьями берегу, по реке, что-то тараторившей в темноте. Страх погасил ликование ребят. — Как-то не похоже, что я переживаю здесь лучшие дни моей жизни, — продолжал Рон. — Сам понимаешь, рука искалечена, жрать нечего и задница каждую ночь отмерзает. Я надеялся, видишь ли, что, пробегав столько недель с высунутым языком, мы хоть чегото достигнем. — Рон, — произнесла Гермиона, но так тихо, что он сделал вид, будто не услышал ее сквозь лупивший по брезенту дождь. — Мне казалось, ты знаешь, на что идешь, — сказал Гарри. — Да, мне тоже. — Но мы все сумеем преодолеть, Рон, — Гермиона доверительно улыбнулась молодому человеку. — И что, Гермиона? — воскликнул Рональд. — Мы уже два с лишним месяца бродим по Англии. Меч Гриффиндора пропал и никто не знает где он! И ты думаешь, что пойти туда, не знаю куда, найти то не знаю что — легко? Ну найдем его, в чем я очень сомневаюсь, и что мы будем с ним делать дальше? — Уничтожим крестражи… — А ты знаешь где эти крестражи? Ты хоть знаешь сколько их? — в палатку залетел пронизывающий ледяной ветер. — Можешь ли утверждать, что их не сотни и не тысячи, и не раскиданы ли они по всему миру? Дамблдор считал — и говорил об этом Гарри, — что Воландеморт спрятал крестражи в местах, чем-то для него важных, и Гарри, Гермиона и Сириус перебирали, словно читая скучную молитву, те места, в которых он жил и которые навещал. Сиротский приют, где он родился и вырос, Хогвартс, где учился, магазин «Горбин и Бэркес», где работал по окончании школы, и Албания, где провел годы изгнания, — вот это и составляло основу для их рассуждений. Парень взял слово: — Дамблдор показывал мне воспоминание из юности Того-кого-нельзя-называть… — Всё это бред, Гарри, — прикрикнул на него Рон, у которого из-за пазухи виднелась тоненькая цепочка от медальона Слизерина. — Дамблдор мертв, а мы в тупике! И если тебе нечего терять, то у меня есть семья. Я каждый день боюсь услышать их имена в сводке новостей… — Сними медальон, Рон, — непривычно тонким голосом попросила Гермиона. — Пожалуйста, сними. Ты не говорил бы так, если бы не проносил его весь день. — Да нет, говорил бы, — сказал Гарри, не желавший подыскивать для Рона оправдания. Дождь молотил в брезент, по щекам Гермионы текли слезы, восторг, который они испытывали несколько минут назад, исчез, как будто его и не было никогда, сгинул, подобно фейерверку, который вспыхивает и гаснет, оставляя после себя темноту, сырость, холод. — Так почему же ты все еще здесь? — спросил Гарри у Рона. — Хоть убей, не знаю, — ответил Рон. — Тогда уходи, — сказал Гарри. — Может, и уйду! — крикнул Рон и подступил на несколько шагов к не двинувшемуся с места Гарри. — Рон, — вставая между ними, сказала Гермиона, — это же не значит, что произошло что-то еще — такое, о чем мы не знаем. Подумай: Билл уже весь в шрамах, многие наверняка видели, как Джорджу оторвало ухо, ты, как считается, лежишь при смерти, я уверена, только об этом он и говорил… — Ах, ты уверена? Ну отлично, тогда и я за них волноваться не буду. Вам двоим хорошо, вы своих родителей надежно попрятали… — Мои родители мертвы! — взревел Гарри, а по щеке Гермионы скатилась одинокая слеза от злой фразы. — А мои, может быть, в одном шаге от этого! — завизжал Рон. — Так уходи! — крикнул Гарри. — Возвращайся к ним, притворись, что вылечился от обсыпного лишая, мамочка накормит тебя и… Рон сделал неожиданное движение. Гарри отреагировал мгновенно, но, прежде чем палочки вылетели из их карманов, Гермиона подняла свою. — Протего! — крикнула она, и невидимый щит отделил ее с Гарри от Рона — мощь заклинания заставила всех троих отпрянуть на несколько шагов. Разъяренные Гарри и Рон вглядывались друг в друга сквозь прозрачный барьер, и казалось, будто каждый впервые ясно увидел другого. Ненависть к Рону разъедала Гарри, как ржа: что-то, соединявшее их, было разрушено навсегда. — Оставь крестраж, — сказал Гарри. Рон через голову сорвал с шеи цепочку и швырнул медальон в ближайшее кресло. А потом взглянул на Гермиону: — Что будешь делать? — О чем ты? — Ты остаешься — или как? — Я… — страдальчески произнесла Гермиона. — Да… да, остаюсь. Рон, мы обещали пойти с Гарри, обещали помочь… — Я понял. Ты выбираешь его, — он метнул мрачный взгляд на вошедшего в палатку Блэка, до последнего следившего за гоблинами. — Признайся уже самой себе! — Нет, Рон… прошу тебя… не уходи, не уходи! Однако Гермионе помешали ее же щитовые чары, а когда она сняла их, Рон уже выскочил в темноту. Девушка кинулась за другом, но Сириус неожиданно перегородил ей дорогу, крепко держа за талию. Гарри стоял неподвижно, молча, слушая, как она рыдает, продолжая звать Рона. Девушка вжималась в худое тело мужчины, в ярости питаясь сбить крепкие руки с тела. Чистейшие, почти горящие настоящим ярким пламенем, слезы стекали по впалым щекам, закатываясь за ворот длинной, теплой флисовой рубашки. — Это его выбор, — успокаивал её Сириус. — Слезами горю не поможешь, мисс Гермиона. — Зачем он нас бросил? — тихий шелест. — Зачем? Гарри от злости пнул деревянный стол, и сказал выходя из палатки: — Собираем лагерь. Отправляемся в дом Бродяги в Блэкпуле. Гермиона хотя пойти за ним, сказать, что нельзя так поступать с Роном — нельзя его бросать одного, но резкая усталость позволила ей лишь выйти на улицу, где всё ещё шел ледяной дождь, и опуститься на мокрое бревно у затушенного костра.***
1 ноября 1997 года,
графство Ланкашир, Блэкпул
Резкий хлопок трансгрессии. Они оказались на дороге неподалеку от молочной фермы на окраине Блэкпула. С обеих сторон их окружала длинная и узкая лесная посадка, что в предрассветной мгле искрилась ярко-фиолетовым светом. Сирус указал на грунтовый съезд с дороги: — Чтобы перестраховаться я переместил нас за шесть ярдов от дома, — он повел за собой подростков. — Тем более вам нужно прогуляться и выпустить пар. Гарри на это высказывание фыркнул, а Гермиона, которой доверили медальон, бездумно кивнула. Она все ещё находилась на поляне у леса Дин, где они провели несколько последних недель в компании Рона. Девушке было до сих пор больно от того, что друг поддался влиянию крестража и начал говорить такие вещи. Нет, она не винила самого Рональда, ведь он был добрым и честным человеком, но ощущение одиночества не давало ей покоя. Сириус лишний раз старался не трогать Гарри и Гермиону, давая им возможность разобраться в своих настоящих чувствах, а не лжи крестража, что они носили на груди. Гарри строго запретил Блэку прикасаться к медальону Слизерина, опасаясь возможной панической атаки крестного — которая могла погубить все их поиски. Они долго шли по узкой, мокрой дороге. И вот, неожиданно, Гарри со всего размаху врезался лбом о барьер. Пространство перед ним покрылось синеватой рябью, а затем как озерные волны — стихло. — Это что ещё такое? — потирая ушибленную голову, спросил он. — Это кровная защита. Фамильная, — Сириус огляделся, и мощным движением рук, раскрыл дорожный кустарник в котором скрывался гладкий монолит. — Я и забыл, что дядя Альфард был тем ещё параноиком! — А причем тут кровь? — Гермиона напряглась. — Дом защищен старинным Блэковским заклинанием. Не спрашивайте, я даже не пытался в этом разобраться, — Гарри протянул ладонь, но в его глазах было сомнение. — Так как мои предки были помешаны на чистоте крови, будь они прокляты, и даже мой любимый дядя Альфард поддался этой странной моде, а времени изменить защиту у меня не было, то теперь придется довольствоваться Темной магией. И если Гарри этот сраный камень пропустит, то вот тебе, Гермиона, придется пойти на хитрость… — А причем камень и чистота крови? — Притом, что она проверяет наличие крови Блэк в волшебнике. И если с Гарри у нас есть общие предки, через Джеймса, то вот у тебя, мисс Гермиона… Мужчина извиняюще посмотрел на девушку. Тихо шепнув заклинание он рассек ладонь Гарри, что аж зашипел от неприятной боли. Капнув каплю крови на гладкий камень, Сириус с интересом вгляделся в темную гладкую сторону волшебного монолита. Тот загорелся еле видимым синим светом. — Вот, даже на полукровку… Извини, Гарри. Он плохо реагирует, но все же… Теперь путь для тебя свободен. — он направил палочку на рану. — Эпискей! Гермиона теперь твоя очередь. — Но Сириус… — Не волнуйся. Я знаю, что делаю, — он надрезал сначала свою ладонь заклинанием, а уже потом ладонь девушки. — Давай руку! Кровавые ладони крепко сомкнулись, и тонкие ручейки крови потекли, соединяясь воедино, на каменную гладь. Более яркий синий свет, и вот, тягучее чувство темной магии испарилось. — Эпискей! — девушка сама залечила себе рану. И оказалось, что грунтовая дрога резко сворачивала возле кустарника с монолитом, переходя в устланную большими глыбами камней садовую дорожку. Посадка неожиданно оказалась густым лесом, и сойдя на шаг с тропы — можно было бы легко затеряться среди широких еловых ветвей. Накануне Сириус рассказывал о своем «маленьком рае», что достался ему в наследство от брата матери. Альфард Блэк безумно любил своего племянника, любовь которого иногда граничила с легкой степенью безумства — постоянная зависимость от общения с мальчиком. За три года до рождения Сириуса, Альфард Блэк — младший сын семьи, женился на молодой и незнатной Иоланте Поттер — родственницы деда Гарри, названной в честь какой-то знаменитой бабки. У новобрачных была колоссальная разница в возрасте — более тринадцати лет, и когда дядя Сириуса разменял третий десяток, то женился на семнадцатилетней Иоланте. И Блэки, и Поттеры были против этого брака, считая его порочным мезальянсом, позорящим историю обоих родов. Но несмотря на это — Альфард буквально носил Иоланту на руках все два года, что они вместе прожили. Флимонт Поттер принял такое положение вещей за несколько дней до скромной свадьбы в Шотландии, куда прибыл со свой женой и оставшимися в живых, дальних родственниках. Блэки же ограничились поздравительным письмом, предпочитая не встречаться с «падшим» Альфардом. На деньги, доставшиеся от приданого, невеста решила обустроить семейное гнездышко неподалеку от Блэкпула у холодного Ирландского моря. Пустынное место расцвело при новой хозяйке. Иоланта Блэк была необычайно одаренной волшебницей, закончившей спец-курсы по колдомедицине. По словам самого Альфарда, её руки источали безупречное белое свечение. Она отказывалась носить кольца и прочие украшение, чем ещё более потеряла вес в глазах Блэков, любивших вычурные фамильные гарнитуры. На голове Иоланты всегда была строгая прическа из сложных кос. Глаза девушки были необыкновенными — ярко-голубыми. Шли долгие месяцы, и вот — дом, маленький рай новобрачных, был готов. Но счастье было недолгим. Альфард подарил жене на Рождество поездку в Румынию к своим старым друзьям. Они провели сказочные недели в путешествии по Европе, побывав не только в драконьем заповеднике у скалистых Карпатских гор, но и Венгрии, Австрии, Германии, Франции, успев заглянуть «на огонек» в город всех влюбленных — Париж, где, по-видимому, и зачали свою дочь. Все было прекрасно. Ровно до того момента, пока они не вернулись в Блэкпул. Из путешествия Иоланта привезла драконью оспу. И на протяжении нескольких месяцев Альфард наблюдал меленную смерть своей возлюбленной. Мужчина надеялся, что для молодого организма не будет проблемой справиться с болезнью, тем более, что под рукой имелось лекарство. Но тяжелая беременность ещё сильнее ослабила организм молодой миссис Блэк. И в родах, сердце волшебницы не выдержало, и она умерла. Недоношенную девочку, которую Альфард успел подержать на руках, назвал Офелией, имя которой было взято из любимой книги Иоланты. Но через три дня и кроха покинула этот мир, оставив отца в одиночестве в пустом доме. В конце того же года родился Сириус, увидев которого, Альфард воспрял духом, решив, что именно в этого мальчика он вложит ту самую нерастраченную отцовскую любовь. Он поддерживал Сириуса во всех начинаниях, отправил огромную коробку со сладостями, когда узнал о его распределении на Гриффиндор, не считая это чем-то зазорным для наследника дома Блэк. Именно он подарил немного золота племяннику, когда тот сбежал из дома. Нервы Вальбурги окончательно сдали, и она сожгла с семейного древа и непокорного Сириуса, и падшего Альфарда. Он умер через год. Покончив с собой, после затяжной депрессии вызванной годовщиной смерти его жены и дочери. Альфард написал тайное завещание для Сириуса. Дядя оставил ему приличный сейф с золотом в Гринготтсе и небольшой домик у Ирландского моря. Блэк был там лишь единожды, что бы обновить права на дом, почти сразу после похорон дяди. И именно это место рассматривалось, как пристанище Лили и Джеймса — от которого в последствии отказались, посчитав недостаточно безопасным. — А почему сейчас это место безопасно? — спросила Гермиона, когда они прошли сквозь кованные ворота, означавшие начало земель когда-то принадлежавших покойным Альфарду и Иоланте. — О нем никто уже не помнит. Те кто знал, — давно мертвы. А мои кузины даже никогда и не слышали о доме в Блэкпуле, ведь дядя Альфард предпочитал проводить время на площади Гриммо. Прочти пришли… Они миновали колючие заросли, и им открылся вид на широкую поляну, где возвышался дом. — И это ты называл «домиком»? — поперхнулся воздухом Гарри. — Да, скромный домик. — Сириус, да это целое поместье! — возмутилась Гермиона, рассматривая темный кирпич большого особняка, строители которого явно вдохновлялись классицизмом семнадцатого века; заросшего густым плющом. Перед домом был когда-то прекрасный сад, среди дорожек которого, проглядывались фонтаны и скульптуры волшебных существ. — Оно прекрасно… — Иоланте, наверно, лестно слышать слова из твоих уст, мисс Гермиона, — он повел ребят по узким насыпным дрожкам, что заросли густым мхом, вдоль сада. — Но это еще не все. Жена дяди была прекрасной волшебницей. Смотрите, — он указал на живой фонтан, из которого выпрыгивали маленькие рыбки. — Она обожала бытовую магию. И вот, она все ещё живет в этом месте… Гермиона еле заметно улыбнулась, засматриваясь на засыпающую в преддеверие зимы, красоту «маленького рая» у Ирландского моря.***
2 ноября 1997 года,
Блэк-коттедж
Отправив мужчин заниматься единственным полезным делом — добывать пропитание на ближайшие дни, девушка занялась уборкой в доме, используя все известные ей бытовые чары, подсмотренные в книге миссис Уизли, которую она подарила Гермионе на прошлое Рождество. Уже через несколько часов Гарри и Сируса встречал не заброшенный домик на поляне, а теплый и уютный особняк с бедной, но чистой обстановкой в сельском стиле. Они совместными усилиями приготовили кролика на кухне, при этом рассказывая веселые истории друг другу, пытаясь хоть как-то разбавить атмосферу всеобщей тоски. Но когда обед подошел к концу, то каждый занялся своим делом: Гарри зачитывался книгой о беспалочковой магии (каково же было удивление Гермионы), Сириус просматривал дневники дяди, что учился на одном курсе с Воландемортом, а Гермиона решила выбраться подышать свежим воздухом, наконец-то отдыхая от гнета медальона, которой она торжественно вручила смурному другу. Сад Иоланты встретил девушку холодным, пронизывающим до самых костей, ветром. В шумных еловых ветвях, что там и тут склонялись на садом — галдели пикси, которых развелось в Блэк-коттедже в немереном количестве. Гермиона окружила себя согревающими заклинаниями, и тихо прогуливалась по узким каменным тропинкам, то и дело натыкаясь на искусные статуи, что смотрели в самую душу. Какое-то время спустя она зашла так далеко, что оказалась на широкой морской косе. Изумрудно-синее море бушевало. Волны несчадно бились о пески Блэкпула, орошая все вокруг холодной изморосью. Вдали виднелась знакомая каждому жителю туманного альбиона — яхта «Британия», чинно патрулирующая береговые просторы Ирландского моря. Большая серая громадина, пышущая клубами пара — была уже пережитком прошлого, и в магловском обществе уже давно говорили, что «Британия» — это признак империализма, который подвигает королевская семья. Но сейчас, стоя на берегу, Гермиона чувствовала себя никому не нужной и одинокой, совсем, как яхта «Британия», довозившая своих последних пассажиров в место назначения. Пустая и одинокая. — Дядя Альфард часто тут бывал, — девушка обернулась. — Вы часто виделись? — Когда он жил на площади Гриммо — да, но когда на него нападала депрессия, то он в одиночку сражался со своими бесами на этом берегу. У него даже есть несколько зарисовок акварелью, — мужчина усмехнулся. — Он часто рассказывал о красотах Блэкпула. Гермиона выждала какое-то время, и спросила: — Помнишь тот день, когда он ушел? — девушка зябко поежилась, пытаясь скрыться от ветра в бежевой стеганной куртке. — Нет. Мне просто принесли на подпись завещание, сказав, что дядя повесился в своем коттедже. На похороны понятное дело меня не позвали. Да и похорон особых не было. Так… собрались, похоронили и ушли. Мне жаль, что я так мало времени с ним проводил. Дядя Альфард мне много отдал… — Может быть так ему стало легче, — Гермиона задумалась о том, что если встанет выбор между жизнью друзей и её жизнью, то она пожертвует собой, каких бы страданий это не принесло близким. Она увидела больше, чем они… узнала и почувствовала намного больше, чем Гарри, Рон и остальные. И именно поэтому она может положить на алтарь победы свою жизнь. В какой-то момент Гермиона почувствовала себя необычайно сильной. Может быть потому, что она была с Гриффиндора. Может из-за призрачной надежды победы над Воландемортом. А может потому, что мужчина все это время стоял позади неё, и скрывал от этого мира, вызывая всеми фибрами души чувство защищенности. Она развернулась. Сириус нерешительно приблизился. Девушка чувствовала это сомнение, что царило в воздухе. Словно он — взрослый мужчина — превратился в мальчишку, что боится даже притронуться к своей первой возлюбленной. Разговоры им были чужды. Лицо Гермионы было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное, и Сириус заметил в ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Эта комедия начинала ему надоедать, и мужчина готов был прервать молчание самым прозаическим образом, то есть предложить вернуться в дом, как вдруг она вскочила, обвила руками крепкую шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах. В серых, почти черных, глазах потемнело, голова закружилась, он даже не помнил, как со всей силы прижал к себе, отпечатывая этот поцелуй на долгие годы. Море хлестко ударило по берегу. Им никто не мешал. Им нечего не мешало. Для них не было разницы — чиста или грязна их кровь, какая разница в возрасте, и кто их ждет, а кто нет. В этот были лишь двое — Сириус и Гермиона. Спустя час.. Гарри Поттер выглянул из окна большого особняка, замечая лишь две еле заметные тени на горизонте, скользившие по узкой морской косе. И только он догадывался к чему может привести эта чертовски странная дружба. Парень спрятал крестраж под вязаный свитер, поправил очки на носу, зашторил окно, решая не вмешиваться в личную жизнь этих двоих.