Когда распускаются ландыши.

***** Джин плечи расправляет, остатки одежды на голые участки кожи старается натянуть, но потом оставляет эту затею. Ладонь об ладонь трёт, волнуется… Потом в сторону колдуна шаг делает, сквозь защиту проходит и напротив альфы останавливается. - Ну… вот я, колдун. Ты же меня хотел получить, забирай! - Неет, ведьма, так дело не пойдёт! Мне не ты, мне твоя сила нужна. Если ты добровольно свой нож мне отдашь, может я твоих волков сразу убью, пожалею! У колдуна выражение лица резко меняется, он хватает омегу за шею, рукой сдавливает, кричит: - Нож! Где твой нож ведьма? Отдай его мне! - Нет ножа, колдун, - хрипит омега, - да и не было его у меня, бабушка не успела его мне отдать. Ты убил мою бабушку, зверь! - Твоя никчёмная старуха тебе не отдала то, что твоей силой является?! Да она тебя сама же и лишила жизни! Альфа руку разжал, хохочет. Джин отдышаться не может, горло саднит. Он кашляет. А колдун ещё пуще веселится. Видит беспомощность омеги и то, что волки ему на помощь не идут. - Твои волки тебя тоже бросили, кому ты без своей силы нужна ведьма?! Ты пустое, бесполезное тело, которое я сейчас развею по ветру. Тебя даже на небо твои сёстры не заберут, ведь твоя песня не помогла, не так ли? Они не пришли! Не пришли! И тут колдун допускает ошибку. Он выхватывает из-за голенища сапога свой нож. Трясёт им перед лицом омеги и кричит: - Видишь этот нож ведьма? Этот нож я сделал из душ твоих сестёр, в него заключена сила многих ведьм. Он особенный, таких больше нет! Тебе выпала большая честь умереть от лезвия этого ножа, остальных я своими руками давил, а тебе сердце вырежу и разорву на куски, чтобы ты не знала покоя ни на небе, ни на земле. Чтобы металась между мирами и помнила кто тебя уничтожил! Колдун рукой размахивает… Только рука в воздухе замирает, словно что-то её держит. Альфа удивлённо в сторону смотрит: кто посмел такое своеволие чинить? А от увиденного ему ещё пуще приходится удивляться. За его спиной воздух прозрачный в туман белый превратился. Сквозь молоко пенное, силуэты начинают проявляться. А рядом с колдуном прозрачное тело ведьмы стоит. Той самой, которая его любила. Стоит и нитями прозрачными руку сковала, да концы тех нитей в кулаке зажала. Стоит, пустыми глазницами на бледнеющего колдуна смотрит и молчит. Рядом с ней тени колышутся. Сквозь туман еле слышное пение проникать начинает. Песня силу начинает набирать, а призраки всё больше красок приобретают. Одежды у них уже не прозрачные, а серые. Волосы не льдинками сверкают, а серебром наливаются. Глаза уже не бездонными глазницами проваливаются, а смотрят… зрачками тёмными, с золотыми вкраплениями. И конечности свои очертания приобретают: ведьмы босыми ногами на тумане стоят, руками сцепились. А по рукам змея жемчужная ползёт, бусинками переливается. Правда ни головы, ни хвоста у той змеи нет, только безликое тело, что ведьм окольцовывает. Обороты змеиные скорость набирают. Она уже вихрем вокруг стоящих закручивается, от туловища сверкающие частички сыпятся, на стеклянный песок падают и пылью рассыпаются. На это странное представление из круга оборотни смотрят. Но им не страшно, отнюдь. Им силу ведьмину повезло увидеть. Преграда, что оберегала их от колдуна, вдруг осыпается, а на земле только серая масса лежит. Да и чары колдуна больше не давят на оборотней, они силу свою опять чувствуют. А колдун перемен за своей спиной не видит. Его сейчас другое внимание привлекает, он глаз от Исыль отвести не может. Ведьма своими пронзительно-серыми глазами в самую душу колдуна смотрит, сердце чёрствое биться заставляет. Колдун руки к ведьме тянет, сладким голосом зовёт: – Исыль, любовь моя, как же я по тебе соскучился! Только ведьму эти слова в ярость приводят. Она лицом темнеет, но не отвечает на зов обманщика, только руки сильнее сжимает. А колдун совсем страх и голову потерял. Он уже и про Джина забыл, около которого Намджун стоит и к себе прижимает. Омега плачем заходится, когда маму вновь увидел. А колдун мелкими шажками ближе к ведьмам подойти пытается. Останавливается в шаге от них, и опять к ведьме взывает. Он знает, если руки призраков расцепляются - они пропадут. А значит и колдовство их прахом упадёт. И смятение Исыль, колдун почувствовал. Всё же сильная у неё была любовь, что даже через боль обмана, на призыв альфы откликается. – Исыль, любовь моя, посмотри на меня. Помоги мне нашего сына у волков отобрать. Задурили мальчику голову, звери. Спасать надо нашего мальчика. Исыль… Ведьма глазами своими неживыми на альфу смотрит, размышляет… – Нет больше твоей Исыль, альфа, – голос сухой, как ветер, шелестит, – Ушла твоя Исыль туда, откуда нет возврата. Теперь здесь не Исыль стоит, а Роса свежая, что перед восходом солнца выпадает – моё имя. Ты такой омеги не достоин альфа! И сына у тебя нет! Ведьма на Джина взгляд переносит: – Чжуын! Ты обязан своё предназначение исполнить! Очнись ведьма, не гоже свою слабость перед колдуном ничтожным показывать. Иди и сделай, что должно! Колдун опомнится не успевает. Джин шаг к нему делает. Намджун хоть из своих объятий ведьму выпускает, но за руку его держит. Крепко, но нежно, держит. Альфа по руке колдуна с силой бьёт, нож из руки выпадает. А Джин его подхватывает. Колдун таким исходом ошарашен. Он как зверь раненый ревёт и к омеге кидается. Только Намджун успевает за руку с ножом ухватится и они наносят удар прямо в сердце колдуна… Страшный вой пролетает над площадью. Чёрное пламя вырывается из груди колдуна и вверх летит. Воздух вокруг альф и омег как-будто взрывается. Всё затягивает смрадом и вонью. С неба пепел и искры сыплются. На тела оборотней жалящими стрелами падают. Намджун обхватывает Джина и к себе прижимает, от боли на своей груди прячет, спину стрелам подставляет. В кругу оборотни без сил на землю валятся, мощь колдовская никого и ничего вокруг не щадит, с ног сбивает. В сознании только Юнги, Чонгук, да Чихун находятся. Их волна под колени бьёт, но не сбивает и они собой лежащих прикрывают. Несколько минут стихия на площади беснуется, потом стихать начинает. Мрачное облако смрада рассеивается. На земле толстый слой пепла лежит, да хлопьями в воздухе летает, на тела оседает. Джин голову от груди Намджуна отрывает, с опаской из-под руки выглядывает. Растворился в воздухе колдун, пеплом по земле стелется. Теперь уже и оборотни начинают на ноги подниматься. Сыновья Мисока в себя приходят, им альфы встать помогают. Сонэ глаза открывает, стонет от боли, что в груди плещется. Отец омегу к себе прижимает и слёз радости не скрывает. Его маленький мальчик такой храбрый!. Сыновья отца и братика обнимают. Радуются, что все живы, а синяки, да ссадины заживут. Юнги, Чонгук и Чихун около Намджуна и Джина стоят. Ждут, когда альфа на друзей внимание обратит, а тот только изучением личика милого занят. А омега краснеет щёчками и на груди личико опять прячет. Тело дрожит от слабости, последние действия совсем сил Джина лишают и он начинает сползать на землю.Только сильные руки его подхватывают и упасть не дают. Альфа омегу свою теперь на руках носить будет, на землю не спустит. Волк свою добычу нашёл, больше не отпустит. Джин на мгновение глаза прикрывает, но потом опомнившись, начинает птахой раненой в руках альфы биться. – Мама! – Головой крутит, найти родительницу пытается. Оборотни от вскрика ведьмы тоже в себя приходят и вокруг осматриваются. Напротив них всё также ведьмы парят, за руки держатся. Только глаза у них как росинки поблёскивают. Ласково смотрят, с любовью. Джин всхлипывает: – Мама! Откуда-то голос тихий раздается: – Не плачь детка, всё уже закончилось. Ты своей отвагой не только своего волка спас и людей, ты нам возможность звёздами сиять – подарил. Мы всегда на небе будет жить и за вами приглядывать. А если совета захочешь спросить или помощи, тебе надо только голову поднять и слово произнести. А мы тебя услышим и поможем. Сейчас же нам уйти надо. Береги волк моего сына и внуков береги. Никогда не забывай, что они частички неба. Не позволяй им угаснуть без любви. – Не позволю! Не забуду! – Намджун шепчет и с благодарностью на ведьм исчезающих смотрит, – Навсегда в моём сердце жить будут! – Обещает. Ведьмы растворяются в воздухе. Только серебристая пыльца на том месте плавает. Джин от рыданий содрогается и к альфе ближе жмётся, хотя куда уж ближе! – Пойдём домой Джини, – Намджун тихо шепчет, – Нас дети ждут, волнуются. – Домой? – Домой! Только сначала мне надо кое-что сделать, – Намджун всматривается в припухшие, заплаканные глаза, – Ты доверяешь мне? Омега кивает. Альфа опускается на колено, осторожно присаживет омегу на землю, – Не пугайся, доверяй ему, он тебя не обидит! Потом на ноги встаёт, отступает на пару шагов. Оборотни понимают, что сейчас альфа перекинется и для чего он это сделает, тоже понимают. Поэтому создают подобие круга из своих тел, только стоят спинами к омеге. То, что сейчас произойдёт настолько интимно, что на это смотреть нельзя. Такие вещи делаются наедине, но в данном случае – выбора нет. Волк должен помочь своей паре силу обрести. Иначе не дойдет, уж больно слаб омега. Джину не страшно, ему напротив, интересно. Он так устал, но глаза от альфы не отводит, ждёт. Намджун резкий оборот через голову делает и через мгновение перед омегой могучий зверь стоит. Стоит, не двигается, даёт понять, что не обидит, что не страшен. – Джини, – раздаётся голос альфы в голове омеги, – Разреши моему волку тебе помощь оказать. Он раны твои слюной покроет, тебе станет легче и силы прибавятся. Нам ещё до дома дойти надо, а там уже тебя братик мой да наши дети лечить будут. Не бойся зверя, он твой слуга и охрана – навеки. – А я и не боюсь, – голос омеги слабеет, он уже еле держится. – Я боюсь только одного, что не удер… – голос омеги смолкает и Джин начинает заваливаться на бок, закрыв глаза. – Юнги, Чонгук! – Намджун от страха рявкает, – Подержите Джина! Альфы подчиняются. Быстро разворачиваются и успевают подхватить легкое тельце омеги. Тот тряпичной куклой на руках повисает. Юнги стоит на коленях, голову омеги на плечо положил, ручки через плечи висят. Чонгук аккуратно остатки лохмотьев отодвигает и вздрагивает от увиденного. Спина сплошной синяк кровавый представляет. Кожа во многих местах рассечена и сукровицей истекает, некоторые раны уже начинают неприятно пахнуть, что говорит о заражении. Такого удручающего вида истерзанного тела, альфа впервые видит. Как омега столько времени ещё на ногах продержался и колдуна смог одолеть?! Волк такой силой омежьей удивлён и потрясен. И даже то, что он не должен осматривать тело чужого омеги, его не пугает. Волку понятно, что тут уже не до приличий. Омеге срочно нужно помогать и он отбросив все сомнения, с тела разорванную одежду убирает, оголяет спину. Потом опускает глаза и отходит, волку место освобождает. Волк глухо рычит на альф, скалится. Но и он понимает безвыходность ситуации, поэтому и наказывать альф не будет. Зверь мордой своей к спине тянется. Внимательно осматривает, принюхивается. Потом осторожно первый мазок языком наносит. Омега от прикосновения вздрагивает, стонет. Волк же скулить начинает, но занятие своё не прекращает. Аккуратно, мазок за мазком, грязь и кровь запёкшуюся снимает. По краям ранок проходится, слюной своей боль убирает. Особенно тщательно глубокие раны вылизывает. Зверя разные эмоции наполняют. Он злится от того, что просто от него колдун ушёл, ему растерзать этого нелюдя хочется, что своего ребёнка не пожалел и свою слепую манию поверх всего поставил. Альфа боль своего возлюбленного чувствует, он видит как дрожит тело омеги. Слышит стоны, что роняет в беспамятстве Джин. Намджуну так хочется на руки взять омегу, к груди прижать, нежно целовать, на ушко слова ласковые шептать. Волк от бессилия скулит. Понимает, что хоть и снимает боль, очищает раны, но не может испарить то, что натворил колдун. Это зверя пугает, он понимает, что не может до конца помочь Джину, а о плохом даже думать боится. Он видит, что не простые раны на теле омеги. Под коркой, что снята с тела, страшное творение рук колдовских открывается. — Не поможет волк своему омеге, – голос Мисока до слуха альфы долетает, – Намджун, не трогай больше раны. Чем дальше ты их вылизываешь, тем глубже они становятся. Надо вам в стаю быстрее возвращаться. Вы колдуна по ветру развеяли, но он своё чёрное дело успел сотворить. Если не поторопитесь, Джину не поможет никто! Слова альфы на волка как поток ледяной воды выливается, он и сам видит, что раны увеличиваются, да только понять ничего не мог. Зверь от спины омеги голову убирает. В глазах зверя испуг и растерянность мечутся. Впервые волку так страшно становится. Он делает переворот и вот уже на ногах своих сильных стоит. На омегу стонущего и в беспамятстве мечущегося смотрит и от страха слова вымолвить не может. Руки протягивает и со страхом отдергивает, боится ещё больше боли принести своему храброму мальчику. Мисок поворачивается к Намджуну. На омегу не смотрит, в глаза альфы старается заглянуть. – Намджун, надо к людям сходить, взять какие-нибудь одежды и покрывала и уносить Джина отсюда. Тот головой кивает, он всё понимает, а сдвинуться с места не может. – В наш дом надо идти, – произносит вдруг Юнги, – там всё и возьмём. Намджун, забери Джина, только под живот его бери, спину не тревожь. Альфа незлобно рыкает, он и сам знает как брать омегу! Этот парень… Потом на альфу смотрит и произносит: – Извини, Юнги, я не должен на тебя рычать. Но это так… так больно. Я боюсь своими ручищами боль принести Джину. Впервые не знаю как себя вести и что делать. – Да не извиняйся ты! – Альфа на него рукой машет, а сам начинает осторожно от себя тело омеги отодвигать, чтобы Намджуну было ловчее Джина перехватить. – Я же всё понимаю. Да если бы с моим Чимином… – у альфы голос перехватывает от ужаса, он вдруг на месте Джина своего малыша увидел. У альфы рык звериный вырывается из груди. – Жаль, что этот колдун так быстро сдох! – с сожалением произносит Чонгук, – Его надо было медленно на куски рвать, чтобы за все свои злодеяния ответил! Альфа тоже ужасом наполнен. Он не представляет, как бы он смог пережить то, что сейчас испытывает его друг, Намджун. Никому не пожелаешь, на руках свою любовь умирающую держать. Этого даже сильные альфы не выдерживают. – Юнги прав, надо в наш дом идти, – поддерживает слова брата Чонгук, - Твой омега в нём жил, а дома и стены лечат, так наша мама всегда говорила. Может там травки какие-нибудь найдём, чтобы Джину помогли до стаи дотянуть. – А вы знаете куда идти? Ведь вы отсюда ушли совсем маленькими, как дорогу найдёте? – Ну ты даёшь Намджун! – Юнги таращится на друга, – А нюх то тебе зачем? Ты совсем что ли от страха мозги потерял?! – Я тебе потеряю! – Рявкает альфа и подхватывает омегу на свои руки, осторожно к себе прижимает, к груди располагает так, чтобы голова на плече лежала. Одну руку на шею закидывает и под попу придерживает. – Веди давай, и поговорите мне ещё! – Ну наконец-то в себя пришёл, а то расскулился как щенок голопузый! – Ворчит Чонгук и ловко отпрыгивает от альфы, что свободной рукой по голове достать пытается. – Идите за нами, – и альфа не разговаривая больше, уверенно начинает шагать в сторону домов. ***** Долирий спит беспокойно. Вертится во сне, мечется по простыне, потом изливается. Альфу лихорадит, он словно в воде бултыхается, тонет, дно ногами пытается достать, а не может. Альфа делает глубокий вдох и от боли, что сковала грудь, просыпается. Смотрит в потолок и понять пытается, что с ним происходит. Дверь без стука распахивается и в комнату влетает Нурик. – Отец! Ты должен это увидеть! Тянет альфу за руки. Вожак еле успевает за взволнованным сыном. На ходу рубаху натягивает. Нурик же за руку через комнату тянет, они на крыльцо выскакивают и замирают…