В память об июльских днях

Вы чувствуете, какое время быстротечное? И нет, тут не будет монолога о том, что «ещё пять минуточек посплю» превращаются в «какого хрена ты снова опоздал». И пусть у Трэвиса подобное случается частенько, что если бы не летние каникулы, то он побил бы собственный рекорд по опозданиям на уроки. Впрочем, хрен с этой школой! Глупо вообще вспоминать о ней, пока на дворе танцует лето и смеются школьники. Трэвис с завистью следит за ними по вечерам. Он не сталкер!.. Хотя божеблять знать точный адрес Сала, его социальные сети и размер обуви странно! Но он сам виноват, что на физре поднял ногу так, что цифра въелась в память Трэвиса. Впрочем, хрен и с этим! Время быстротечно. Вот это всё равно остаётся фактом. И как бы Трэвис не крутил в голове первую встречу с Салли, она по-любому была три года назад. Прикиньте, три чёртовых года назад! А ведь её уже не повторить. Никогда. Остаётся только полагаться на обрывки воспоминаний, тепло хранящихся в сердце. Либо сбить Сала на машине, чтоб у того возникло сотрясение мозга с потерей памяти. «Мои идеи гениальны до дебилизма», — хваля себя, ругается Трэвис. Он, конечно, как любой влюблённый подросток уже успел напредставлять себе и Салли семейную жизнь далеко от гомофобного Нокфелла, где-нибудь желательно у моря, в небольшом домике с Гизмо, а может даже с несколькими, как Гизмо. Напредставлял поздние завтраки и крепкие объятия под одеялом за просмотром очередного ужастика (ужастик, потому что комедии Трэвиса не смешат, а выглядеть как лох без эмоций он не хочет). Затем напредставлял обыкновенные походы за продуктами и двусмысленные переглядывания. Держания за ручку и чуткие комплименты. Типичные мысли влюблённого подростка, который хочет всё как в кино, а выходит как всегда… Ведь Трэвис ещё и реалист. Поэтому мерзкий голос в голове с усмешкой повторяет, что задуманное не воплотить. А Фелпс ему с усмешкой отвечает: «Тоже блин, Америку открыл!». Трэвис же не живёт во флафф-фанфике или в глупенькой, но романтично-лёгкой дораме, где даже самые неподходящие друг другу люди влюбляются и живут ту самую жизнь, о которой он мог мечтать да рыдать. Ну, придётся смириться, что уж тут поделать. Всё выйдет боком, и то это в лучшем случае. Однако Трэвису не воплотить желаемого. Невозможно. Невозможно вдруг стать Салу мужем. Невозможно прожить с ним рука об руку до гроба. Поэтому будущее Трэвиса пугает. Глубоко поебать, где он окажется через несколько лет. Намного хуже осознавать, что окажется он вдали от Салли. И эти три года щипают глаза, выводя на мужскую скупую слезу. Ладно, врать не будем, на самом деле, Трэвис тот ещё любитель поныть перед сном. Однако не быть им вместе дальше июля. Трэвис это прекрасно понимает. Даже принимает. И всеми силами старается запомнить лежащего за стенкой в соседней комнате Салли. Его глухо слышимый смех с утра, а-ля волосы у Трэвиса устроили дискач после ночки на диване. Вишнёвый запах, исходящий от кожи парня. Взгляд с подковыркой, мол «а ты, Фелпс, не такой уж плохой». Едкие замечания. Доброе сердце… Вот сейчас парень исписал бы несколько страниц помятого личного дневника, чтоб с возрастом не забыть все чувства к Фишеру. Чтоб показывать расписанную историю своим детям со словами: «Вот видите, я не всегда был ворчлив. Я когда-то был счастлив, а потом появились вы, мелкие спиногрызы!». Только дневник предал. Поэтому записывать происходящую бурю внутри себя некуда. Хоть очень и хочется. Но пальцы больше не сожмут ручку перед бумагой. Второй раз на грабли Трэвис не наступит! Не сейчас уж точно. Может через пару месяцев. Может через год. А может через несколько лет он вообще решит податься в писатели и сочинит рассказ о том, как больно жить в семье гомофобов, будучи влюблённым в мальчика. И этот рассказ наберёт много просмотров в интернете с восторженными отзывами: «о Боже мой, почему так правдоподобно описана любовь». А Трэвис гордо усмехнётся и, приподняв подбородок, ответит: «Не упоминай Бога, я от него заебался». — Твой папа тебя не искал? — Салли сидит за столом, с аппетитом рассматривая, как Трэвис за обе щеки уплетает панкейки. — Иш-шкал, н-наф-ферно, — кивает Фелпс, а на кухне раздаётся приглушённое хихиканье, от которого гость тут же, словно ударенный током, хмурится. Проглатывает еду и демонстративно отодвигает от себя тарелку. — Хватит ржать, козлина. — Ты такой забавный, ничего не могу с собой поделать, — милое хихиканье перекатывается в дикий хохот. И Трэвис бы сразу разлюбил человека со смехом тюленя, но Сала разлюбить невозможно. В этом он снова убедился. — Блять, я ударю тебя, чтоб замолк наконец! — Так ударяй, — Сал облокачивается об щеку и с энтузиазмом глядит на Трэвиса. — Не буду, — смущается парень, надув щёки. Салли же победно прищуривает глаза. Сидеть долго у Фишера казалось Трэвису сверхнаглостью. И сразу после завтрака он принялся бродить по комнатам в попытках не забыть свои вещи. Хотя как же гениально было бы оставить у Сала чего-то там, чтобы когда-то там ещё раз встретиться. И всё равно сверхнаглость! Поэтому идейку Трэвис откладывает в дальний ящик. Может когда-нибудь она пригодится. А сейчас нужно срочно высрать другую идейку, но уже для отца, который без сомнений ожидает сына дома с огромным желанием убивать. А вообще, какого хрена подросток так боится возвращаться к себе же домой? Вы не считаете, что нужно с этим что-то делать? Например, съезжать нахуй. Ведь служба опеки проигнорирует абьюзивность к Трэвису, ссылаясь на подростковый максимализм. Тупые взрослые, что с них взять? Фелпс молится (иронично), чтобы не стать одним из них. Спойлер: все когда-нибудь такими да становятся. — А ты куда обулся? — Трэвис настолько погрузился в предстоящую битву с мега-боссом, что лишь у порога заметил собранного Сала, который протолкнулся на выход в коридор с таким деловым видом, что ахуеть здесь только и можно. Это что бред творится? Вроде это Фелпс пришёл в гости, так почему же уходят двое? — До автобусной остановки проведу. — Я не дурак, сам дойти смогу, — цокнул Трэвис, но на душе запели вороны. Извините-ка, другие птички не подоспели к хору, а эти стервятники тусят здесь со вчерашней ссоры. Поэтому им петь и пришлось. А Трэвису пришлось смириться с тем, что Сал доведёт его до остановки сердца. Если бы это увидел Ларри, то следующей сценой были бы танцующие друзья Фишера, несущие гроб на плечах. Почему-то Фелпсу кажется, что тот его с кулака в могилу сведёт за такую наглость пройтись с Салом до остановки. — Не хочу возвращаться домой, — зачем-то выдал Трэвис, сжав кулаки в карманах. Он хотел поговорить с Фишером. Молчать приятно. Но хочется насладиться чужим голосом, пока ещё есть возможность. — Страшно, что сбежал? — почему Салли всегда такой спокойный? Трэвиса вставляет от этого. — Есть такое. Но я не сожалею, — хмыкает он, вжав в себя плечи. На улице душно. Всё ещё блестят лужи на асфальте. Трэвис случайно увидел своё отражение в них. Выпрямил плечи обратно. — Звучит по-геройски. «Скорее по-гейски». — Но я не герой, — свистнул Трэвис. — А я тебя таковым и не обзываю, — усмехнулся Сал. Они дошли до остановки. Почему она так близко к апартаментам? Наверное строители просто не любят Трэвиса. Трэвис, кстати, с ними согласен. — Хочешь, доеду с тобой? — Сал забавно облокачивается об фонарный столб, пока неожиданный вопрос вынудил Фелпса поперхнуться и громко выкашлять своё удивление. — Ага, чтоб меня дополнительно прибил отец за мальчика без лица! — Моё дело предложить, — Сал лениво пожал плечами, а Трэвис, отведя взгляд в сторону подъезжающего автобуса, померил в голове все «против» и «против», и дописал третью колонку «за». — А знаешь… Погнали, — слишком резко выпалил он со звуком колёс, что притормозили у двух парней. — Что? Серьёзно? — теперь Сал поперхнулся. А Трэвис, по-дурацки вскинув руками (к слову, он один считает, что сделал это по-дурацки), запрыгнул внутрь общественного транспорта. Ему совсем не хватило времени с Салли. А то ещё сука быстротечное! Нужно схватиться за него на максимум. — Ну да! — А-а, ой, хоро… — Салли поспешил за Трэвисом, который нырнул вглубь автобуса. Но уставший водитель, почесав большой нос, захлопнул двери прямиком у протеза. И слышал весь автобус хохот Трэвиса, который бил ладонью себя по коленке за такой ахуевший взгляд Салли за стеклом. — Откройте двери! Откройте их! — сквозь смех выдавил Фелпс, пока колёса ещё не успели завертеться. Сал тоже поймал удушающую лихорадку. Но, согнувшись в животе от смеха, никуда от двери не отходил. Настойчивый малый. Водитель на такое поведение цокает и закатывает глаза. А Трэвис влюбляется, когда Сал бьётся кулаками в дверь автобуса, чуть запрокинув голову назад. Трэвис влюбляется в подбородок, торчащий из-под протеза. И даже не хочет блевать ни с шрамов на нём, ни со своего дебильного смеха. Да и вообще сейчас ему особенно похуй на мир. На людей, вытаращившихся на двух долбанутых парней. На водителя, поджавшего губы в нитку, словно он ежедневно захлопывает двери перед носом пассажиров. Только сейчас не проканало. — Что за дети? — снова цокнул мужчина, нажимая на кнопку открытия дверей. Трэвис пропускает мимо ушей его слова. Да плевать что он там пробормотал под своей нос. Не плевать только на Фишера. — Салли! — вместо очередной ругани или драки, Трэвис ступает вперёд, протянув обе руки к Фишеру. — Ахах, это жесть какая-то! — сквозь смех говорит парень, хватаясь за обе ладони Фелпса. А тот даже не ахуел. Адреналин как наркотик закопал в могилку всё смущение Трэвиса. И тот мягко сжал кисти Салли в своих руках. Рывком он притянул парня к себе, помогая взобраться по двум ступенькам внутрь автобуса. Сал же не сопротивлялся. Он неуклюже врезался в грудь Трэвиса, засмеявшись ещё громче. — П-пойдем, ахах, сядем, — Салли хлопнул парня по плечу, чуть приподняв голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — Пойдём, — со странной для обоих ноткой нежности кивнул Трэвис. Да только похуй. Искренне плевать, что там между ними происходит. Главное, что громкий смех парней заполняет сердце. Трэвис влюбляется окончательно и навечно. Последний ряд автобуса на удивление свободный. Парни размещаются там, гудя о неуклюжей ситуации. Трэвис чувствует себя комфортнее, чем на ночёвке. Он гладит себя по ляжкам, с хохотом кивая на повторные высказывания Фишера. Тот заел, как пластинка, переживая вслух все эмоции. — Меня ещё никогда не отшивал автобус! — Салли, я сразу начал просить водителя тебя впустить! — улыбается Трэвис. — Ага, ахах…! И ржал при этом как конь. — Да ты видел бы своё лицо, пхаха…! — Чувак, я в протезе! — Мне плевать, я всё равно увидел твоё недоумение, ахаха…! В которое и влюбился. Блин, какого вообще Трэвис влюбляется не в красоту волос и не в милость голоса? Ему так нравится весь Сал с приглушённым чудным хохотом, со вторым подбородком, с протезом вместо глаза, с сутулой спиной и чокнутой фантазией. Кажется это и называют любовью. Когда важно всё вплоть до кончиков пальцев, которыми Фишер по привычке перебирает от скуки. А ведь если Салли ещё не стошнило от общения с задирой, то значит, что Трэвис не такой уж плохой? Ну… Типа… Он даже хороший? Красивый… Трэвис вдруг почувствовал себя привлекательным не только внешне. Сал точно не общался с полнейшими чудовищами. А с ним общается. Значит он не такой и полнейший. Значит не прогнил с пятками… — Чувак, хватит поправлять волосы, — Салли улыбается, глядя на попытки Трэвиса уложить недочёлку. — Папа грохнет за такой вид, — без злобы отвечает он. — Скажет, что я с бомжами ночь провёл, да подхватил у них уродство. — Забей, ты и так красивый. Красивый. У Трэвиса проблемы с доверием и верой. Он не поверит и тысячи комплиментам от семьи, знакомых и даже от любимого актёра кино. Но Сал так на него смотрит. Сал такое сказал. И Трэвис ему верит. Трэвису хочется верить Салли. Именно Салли, у которого голос с лёгкой ебанцой и нет лица. Зато есть душа, куда краше, чем на обложках ваших журналов. Автобус приезжает слишком быстро. Дорога до дома Фелпсов тоже будто укоротилась. Салли не стал подходить ближе, чем к соседнему двору. — Он же меня ненавидит, — объяснил Фишер, раздвинув руками по сторонам. Трэвис кивнул. — Хотя я до сих пор искренне не понимаю, что я такое сделал, что твой отец спустя столько времени после родительского собрания, где меня объявили новеньким в вашем классе, мало того, что помнит меня, так ещё и хэйтит. За внешность, да? — Салли, я сам в глубоком шоке, — с тихой усмешкой соврал Фелпс. — Может мне стоит типа… Пообщаться с ним? Вдруг он поймёт, что я не безликий маньяк, — засмеялся парень. — Это… Ахах, нормальная авантюра, но зачем тебе это? — Обидно чёт, — пожал плечами Сал. — Да и мы же типа не так плохо общаемся. А родители моих друзей должны знать, что я вполне обычный человек, — без грусти проговорил Фишер. — Друзей? — Ну да. — Ты считаешь нас… — чутка подзавис Трэвис. — Чувак, нам не обязательно быть врагами, если ты ненавидишь Ларри! — Сал хлопнул в ладоши. — Я не ненавижу Ларри! — А я не ненавижу тебя! Так что можем общаться. Тебе же было весело, м? — Зачем ты это делаешь, Сал? — нахмурился Трэвис, сложив руки в карманы, отрекаясь от тепла чужих слов. Как отрёкся от гетеросексуальности себе на голову. — Потому что я не считаю тебя плохим человеком. Потому что ты крутой, Трэвис. И Трэвис ему поверил, как никогда никому раньше не верил. И прокручивал слова Фишера в голове, используя их вместо беруш от ругани отца и звона ремня. Кожа горела красным. Однако Трэвис крутой. Его грубо шпыняли по комнате, обзывая «хуесосом», но Трэвис не плохой человек. Отец закрыл его в комнате, где теперь нет ручки от окна, а запрет на встречи с Салом ужесточился со вчерашнего побега. Но смех Салли Фишера ещё несколько часов играл в ушах успокаивающей колыбельной. А Трэвис Фелпс шестнадцатого июля с головой утонул в своих чувствах. Время будет быстротечно бежать дальше, а он так и не сможет всплыть на берег.

All we know Is that stars will fall And holidays come and go