Rolling In The Deep

Разочарование. Первое, что она чувствует — разочарование. Вот так, значит, Даниил Маркович прочертил границы. Обещал же — все вечером. Предельно ясно. — Нихрена ж себе, какие люди! — голос Саши выводит из молчаливого ступора. Сашка красивая, все такая же рыжая, как в последний год их тесного общения, слегка смягчившаяся — в линиях тела и немного в чертах лица. В ярком каком-то спортивном костюме, смешно гармонирующем с нелепыми потертыми слипонами на ногах. — Да я на коньках все время, — заметив ее взгляд, начинает оправдываться девушка, — Ради тебя, между прочим, расшнуровалась сейчас. — Давай хотя бы обнимемся, — предлагает Аня и тянется первой. В холле Хрустального вечером непривычно пусто и тихо. Странно думать о привычках спустя столько лет. Странно, но все равно думается. — Паспорт или права есть у тебя? — Права. Держи. Саша о чем-то общается с охранником. Улучив минутку, вторая девушка строчит сообщение в мессенджер: А.С. (врач): Спасибо, про наши границы я все поняла А. С. (врач): Мастер спорта по переобуваниям в прыжке А.С. (врач): Вообще-то я надеялась поговорить лично А.С. (врач): Или хотя бы в личной переписке Он не читает. Она пишет еще и еще. В конце концов, он же строчил ей по миллион сообщений, когда нажрался в пятницу? Ей что — запрещено? Не позволено? Ну и что, что трезвая. Трусова возвращается с Аниными правами и свеженькой карточкой. — Твой пропуск, — улыбается рыжеволосая, — Бессрочно, без ограничений, и главное — совершенно бесплатно! Шуточки в стиле Дани. Отлично. Да здравствует тупая и беспочвенная ревность, на которую, к тому же, она не имеет никакого права. — У младших переоденешься, хорошо? Там все уже ушли, не волнуйся. Сашка теплая, заботливая и внимательная. А Аня чувствует себя главной героиней какого-то сюра. Во-первых, все коридоры и двери, через которые они проходят — все в памяти, оказывается, было, как живое. Во-вторых, чувства очень странные. Она готова расплакаться оттого, что Даня ее оставил — наедине с ними. В-третьих, она прекрасно понимает, что сама себе противоречит. Утром говорила, что не хочет с ним больше видеться. Теперь обиделась — хотя, в общем-то, никакой договоренности насчет встречи между ними не было. — А кто будет вообще? — интересуется Аня. — Лоботрясы и двоечники! — смеется Саша, — Кто сегодня извалял свою жопу на вечернем льду, те и будут отрабатывать со мной прыжки. Ну и девочка одна придет — Даня показалку посмотрит, у нее этап послезавтра. — Даня будет? — глупо переспрашивает Щербакова. Щеки начинают гореть. Сообщения в мессенджере уже отмечены, как прочитанные. — А ты разве не к нему пришла? — удивляется ее собеседница. Щеки алеют красным так, что ее можно запросто выставлять на перекресток заместо светофора. — Ни на что не намекаю, конечно, но он тут весь день из-за тебя психовал. — Психовал… — медленно повторяет Аня. — Ну, ты же знаешь его, — быстро поясняет Трусова, — Там конкретная такая биполярочка. Утром пришел злой, наорал на меня, потом на моих детей, потом опять на меня, потом на своих детей. Потом к перерыву подобрел, разве что не танцевал в тренерской. На вечерний лед вышел опять злой, как собака. В общем, сходил с ума. У Ани на лице расползается глупая улыбка. Этот совершенно дурацкий факт взаимности окончательно выбивает ее из колеи. Он весь день, видно, места себе не находил — и она тоже. Радость быстро сменяется жгучим стыдом за все, что успела ему написать. Хорошо, что Саша никуда не уходит — болтает о чем-то и ждет, пока она обуется и переоденется. Хорошо, потому что без нее она бы точно не вышла из этого безопасного укрытия. Даня ждет у калитки. На льду уже разминаются дети — носятся с космической скоростью. Сашка садится обуваться. — Привет! — еле выдавливает из себя Щербакова, остановившись в паре шагов от мужчины. — Привет, — голос у него с приятной хрипотцой, нежный и — смеющийся. Он быстро сокращает расстояние между ними до нескольких сантиметров. Берет под локоть. Почему-то от этого непринужденного жеста сердце начинает биться с двойной частотой. Еще и с ритма сбивается. — Чехлы, — ласково объясняет он, и, наклонившись к ее уху, добавляет, — Я все-все прочитал. Она так быстро, кажется, еще никогда не выскакивала за калитку. — Перебежки по дугам вперед! — несется вслед. И это чувство сильнее всего. Стыда, смущения, злости, горечи, правильности и неправильности, любви и нелюбви. Прикрыть глаза. Слышать, как конек скользит, разрезая лед. Слушать его голос. Быть спокойной, покорной, раствориться и исчезнуть мысленно, отдавая все средоточие мыслей — движению. Его не хватало. Без него невозможно было — вот так — забыться, двигаться. Он умеет каждую секунду быть с ней — неважно, едет ли рядом, касается ли или чем-то другим занят и следит лишь краешком глаза. Аня быстро выдыхается, останавливается у бортика, тяжело дыша. Все — с непривычки занывшие и затекшие на перетяжках стопы, рваное дыхание, волосы, прилипшие ко лбу, взмокшая кофта — все такое привычное, такое нужное, такое беспричинно-счастливое, что хочется рассмеяться — без всяких оснований. Это про любовь. Это про счастье. Это про возвращение, немного и немало, домой. Вся жизнь изменилась, но это место не потеряло сути. Тот же лед, те же стены, часы, отстающие по-прежнему на две минуты. Словно время немного притормозило здесь. Взгляд останавливается на яркой фигуре Саши, что-то выговаривающей худенькой, маленькой девочке. Та внимательно слушает, решительно едет переделывать заход и прыжок, падает, Сашка раздраженно всплескивает руками и продолжает что-то объяснять, показывать. Аня видит ошибку сразу, но подъехать и помочь не решается — кто, в конце концов, дал ей такое право. — Плохо вкручивается, да? — раздается за спиной знакомый вплоть до каждой интонации голос. — Да, — на автомате соглашается девушка. Не сразу как-то доходит, что эту женщину она тоже не видела двенадцать лет и неплохо было бы для начала поздороваться. — Простите, задумалась. Здравствуйте, Этери Георгиевна! — спешно обернувшись, оправдывается Аня. Этери кивает, и, словно тоже не придав значения двенадцатилетнему перерыву, продолжает разговор: — Так иди и помоги. Чего смотреть просто так? — Как-то… — мнется Аня. Старший тренер приподнимает брови в немом вопросе. — Я здесь никто, — только и может выдавить девушка. — Правда? — переспрашивает ее собеседница и кивает куда-то на противоположную стену. Прямо перед ними колышется огромный плакат. Анна Щербакова — Олимпийская Чемпионка-2022. — Когда это было… — робко отмахивается она. — Мне казалось, это на всю жизнь, — Этери Георгиевна пожимает плечами, — Ты, разумеется, можешь считать иначе, но по какой-то же причине стоишь на этом льду. Она уходит — в своей манере, оставив спортсменку размышлять над сказанным. Подзывает к себе Сашу и что-то долго объясняет. Потом дает пару указаний Дане, прощается, видимо. Над катком раздаются первые аккорды. Другая девочка — постарше — катает показательный. Музыка и Аню захватывает. Она скользит вдоль бортика, внимательно всматривается в движения фигуристки. Невольно начинает повторять хореографию, пропуская прыжки и имитируя вращения, и, забываясь, прокатывает дорожку с ней параллельно, временами теряясь и импровизируя, что называется, «как Бог на душу положит». Замечает на себе пристальный взгляд, лишь замерев в финальной позе. Тут же смущается и делает вид, что катается сама по себе, набирая скорость беговыми назад. Не срабатывает — Даня жестом подзывает ее к себе. — Может, номер тебе поставить? — спрашивает напрямик. — Куда я с ним? — тоскливо отзывается Аня. — Как будто для олимпийской чемпионки ни в одном шоу не найдется места, — второй раз за вечер кто-то прямо ей об этом напоминает, — Глупости. Было бы желание выйти на лед, а повод найдется. Слишком. Это уже слишком. Одна предлагает записаться сходу в тренеры. Другой — вернуться к выступлениям. Жизнь неожиданно прорывается в замороженный, брошенный мир, от которого она так и не ушла далеко, топталась рядом, не решившись сжечь все мосты. Аня жалеет, что все это время тренировалась и теперь выглядит не совсем убого — так, словно еще может что-то да откатать. Жалеет, что повелась на Данино «тебе это нужно» и поверила обещаниям, что ее здесь смогут оставить в покое. Счастье, которое вихрем охватило ее при выходе на лед, улетучивается, перерождается в непрошенные слезы. — Я же просила… — только и может прошептать. Его эти слезы приводят в полное замешательство. Мужчина тянет ее на себя — мешает бортик, но обнять за плечи все равно получается. Судорожно гладит по спине, что-то шепчет, забыв, что вокруг все еще идет тренировка, что несколько пар любопытных детских глаз безотрывно за ними наблюдают. — Куда застыли?! — Сашин голос приводит в чувство обоих, но возглас обращен не к ним — к спортсменам. — У всех есть задание, Арина — еще раз в дорожку, какая-то херня была, честное слово! Кто не хочет работать, может идти, вас никто здесь не держит, — возмущается девушка, и, убедившись, что все вернулись к своим занятиям, подъезжает к отскочившим друг от друга Ане и Даниилу. — Вы идите, если нужно, я и сама могу закончить тренировку. Аня благодарно улыбается ей сквозь слезы. Мужчина бормочет что-то вроде: — Должен буду. Сашка молча пожимает плечами и, тряхнув огненно-рыжими волосами, снова принимается на кого-то возмущаться. — Пойдем? — тихо предлагает Даня. Помогает перешагнуть бортик. Придерживает под локтем, когда она натягивает чехлы. Все ровно так же, как было всегда.