Rolling In The Deep

Одни глаза — карие — грустные-грустные. Такой она отпечаталась в памяти при первой встрече. Маленькая, худенькая, в смешной голубой хирургичке на пару размеров больше. В белых кроксах со значками: фигурный конёк, какой-то мишка, мороженка… Запомнил, потому что вдруг испугался смотреть в эти глазища и в те первые минуты в ординаторской протупил, рассматривая белую плитку, которой был выложен пол. Одергивал себя: взрослый мужик, врач, уже даже хирург, а это всего лишь девчушка-практикантка. Девчушкой ее назвать можно было с натяжкой — слишком уж отличалась от своих сокурсниц. Те бесили, кажется, всё отделение, в особенности старшую медсестру, которой приходилось возиться, как она выражалась, «с этими». — Миш, ну это полный пиздец! — жаловалась Лариса Николаевна. Для неё он, разумеется, не мог быть никаким Михаилом Владимировичем — в конце концов, в отделении работал уже со второго курса, сначала санитаром, потом медбратом, проходил ординатуру, теперь вот — влился в коллектив в статусе полноценного врача. И если другие старшие коллеги перешли на более уважительный тон и имя-отчество, то для человека вроде Ларисы Николаевны (как потом выразилась Аня: с повышенным материнским инстинктом) это было решительно невозможно. — Я им, понимаешь, по сто пятьдесят раз объясняю, а они… чему только учат сейчас в этих медакадемиях! — причитала женщина. Что именно она объясняет и что не так делают девочки, его особо не интересовало. Зная Ларису Николаевну, не так могло быть абсолютно все — если человек ей, к примеру, не нравился. — И кого мне завтра взять на обход, раз нам таких дурочек прислали? — полушутя сокрушался он. — Анечку бери, — с неожиданно тёплой улыбкой посоветовала медсестра, — Толковая девочка, умненькая, между прочим, фигуристка, олимпийская чемпионка! — Это спортсменка что ли? — тут же расстроился мужчина и подозрительно поинтересовался, — Прогуливает поди, тренировки у неё всякие… — А вот и нет! Завершила карьеру, выбрала медицину, — с какой-то гордостью отрапортовала его собеседница. Рекомендациям Ларисы Николаевны Миша доверял даже больше, чем своим собственным выводам. Если уж девчушка ей понравилась, значит, и правда толковая. Потом, уже узнав фамилию, сложил нехитрый паззл: карие глаза, хирургичка, белые кроксы — это и была та самая Анечка. Целый вечер он с какого-то перепуга провёл за просмотрами ее прокатов. Никогда в жизни не смотрел фигурное катание, а тут залип по полной программе. И почему-то отметил, что там — на экране — глаза были совсем другие. Смеющиеся. Живые. Зачем и нахрена ему была нужна эта информация, мужчина так и не понял, но с утра уже волновался перед грядущей сменой. Ни одной объективной причины для этого, разумеется, не было. Аня действительно оказалась смышлёной, буквально схватывающей налету, довольно проворной, совершенно бесстрашной, в меру инициативной — вроде, не пыталась привлечь к себе лишнего внимания и выделиться на фоне однокурсниц, а вроде, всегда получалось так, что ее все сами замечали, выделяли и хвалили… Словом, он зевать не стал и отхватил себе в качестве хвостика лучшую практикантку на курсе. Даже жалел немного — что она не останется работать в отделении. Дальше не заглядывал, отгоняя от себя глупые мысли о каком-нибудь внерабочем общении. Во-первых, некогда было. Фигачил за двоих. Никаких богатых родителей жизнь ему не подарила: сам поступил, переехал, пахал — сначала репетитором по химии и биологии, потом, как стало возможным, устроился в больницу. Девушка была — сбежала. Девушкам нужно время, внимание, забота, а откуда это все у парня, изо всех сил пытающегося пробиться вверх по карьерной лестнице? Слово «нейрохирург» притягивало их, как магнитом, как что-то загадочное и очень сложное, а потом, когда появлялось понимание, что из семи ночей в неделю он три проводит на дежурстве… В общем, оставшиеся четыре ночи Миша привык проводить один. Так хотя бы можно было высыпаться и не тратить силы на перипетии личной жизни. Во-вторых вытекало из во-первых. Анечка, очевидно, была по другую сторону обеспеченности, хоть и со спортом завязала. И родители там были явно серьезные, у которых не значился в планах невзрачный хирург в качестве потенциального зятя. Он почти не сомневался сначала: она закончит учиться и выскочит замуж за какого-нибудь перспективного мальчика, с подачи родителей, разумеется. О том, что нужно очень постараться, чтобы что-то Ане подать, он догадался и убедился на личном опыте только впоследствии. В-третьих, сама девушка не очень-то желала с ним общаться. Обращалась исключительно на «вы», словно ему не двадцать восемь, а все сорок, кофе пила и обедала исключительно с одногруппницами (что такая девушка забыла в их компании, Миша решительно не понимал), наконец, напрямую отшила, когда он предложил проводить домой после работы. И ведь повод был! Дождь, ветер, ну куда девчонке садиться за руль? Он все продумал с утра, специально приехал на машине — чтобы предложить. — Зачем? — улыбнулась Аня в ответ на его слова, — Танки грязи не боятся. У неё и правда был почти танк — полноприводный белый BMW. Словом, если бы не случай, так бы все и закончилось — ничем. — Аня, все хорошо? — рабочий день плавно шёл к своему логическому завершению. Осталось передать дежурному врачу информацию по пациентам — и домой. О том, что ему ещё тащиться в Бог знает какие ебеня на Дыбенко, мужчина старался не думать. Доедет, ляжет спать. Завтра на сутки. Аню он отпустил давно, а девушка почему-то до сих пор сидела в ординаторской. Первое, что бросилось ему в глаза при одном беглом взгляде на неё — белоснежная кожа, ярко контрастирующая с пунцовыми щеками. И болезненно блестящие глаза. — Нормально… — вяло отозвалась практикантка, силясь улыбнуться. Получилось и правда хорошо. Как будто всю жизнь этому училась — давить поддельную улыбку, вне зависимости от внешних и внутренних обстоятельств. Не был бы врачом, обязательно бы поверил. Но все признаки лихорадки были, что называется, налицо, и в ответ на ее «нормально» он быстро приложил ко лбу девушки тыльную сторону ладони. — Тридцать восемь, не меньше, — тут же нахмурился врач, — Ты мерила температуру? Что-нибудь болит? — отрывисто и строго поинтересовался он. — Горло болит…немного. Не мерила, — немного виновато отозвалась Аня. Он даже улыбнулся: все пациенты между собой похожи. Не делают элементарных вещей, а потом оправдываются с таким вот жалостным видом. Словно ему это надо больше, чем им. Словно это его жизнь и здоровье отчасти зависят от ответственного отношения к процедурам и самочувствию. — На, — покопавшись в аптечке, он выудил термометр и вручил его девушке. К его неудовольствию, та смотрела на прибор с некоторым сомнением и выполнять неозвученный приказ не спешила. — Аня, меряй температуру, потом решим, что с тобой делать, — устало вздохнул мужчина. На самом деле, он не очень понимал, почему вообще пристал к девчонке. Ну, не хочет человек признавать, что подцепил заразу — это же его, вернее, ее личное дело? Не умрет же, в самом деле, от температуры-то? — Не надо со мной ничего делать, — тут же испугалась Аня, словно отвечая на его сумбурные размышления, — Я приболела, возможно, но ничего критичного, доеду домой, напьюсь таблеток… Вот если бы она не взялась в тот момент упираться, то, наверное, отвалил бы. А так — ответственность, мать ее, взыграла: — А если у тебя там под сорок? Ты же за рулём ещё! Отключишься по дороге, влетишь куда-нибудь, потом всех вокруг сделают виноватыми! — искренне возмутился он и ещё тверже повторил, — Делай, что говорят. В конце концов, он сам себя потом поблагодарил — за настойчивость. У девчонки оказалась гнойная ангина. И горло у неё болело явно не немного. Узнав потом ее ближе, ещё раз мысленно себе откланялся: Аня бы точно терпела до последнего. За это Миша, разумеется, клял трехэтажными матами ее спортивное прошлое — не сомневался, там научили. Он вообще многое списывал потом на спорт. Ехать сдаваться в стационар инфекционки Аня отказалась категорически. — Меня папа… Сразу же заберёт в Москву, если узнает, — жалобно пояснила она, — Он с ума сходит, когда я болею. — Я бы на месте твоего папы тоже с ума сходил! Он же знает, наверняка, какая ты безответственная и чрезмерно терпеливая, — подначивал Миша. Ну нравилось ему это виновато-жалобное лицо! А ещё почему-то начинало нравиться о ней заботиться. Может, потому, что она сама всячески отрицала необходимость этой заботы. В обычное время она наверняка вообще не позволила бы, был шанс убедиться лично, а тут получилось удобно: лихорадка и больное горло, явно мешающее приводить аргументы и спорить до хрипоты. — Я отвезу тебя домой, по дороге купим таблетки, — распорядился он. — Машину не хочу оставлять, — слабо попыталась возразить Аня, — Я же, наверное, больничный возьму, а тут парковка… Он был готов на что угодно, лишь бы не отпускать ее одну в таком состоянии. — Ну, если ты разрешишь полузнакомому мужику сесть за руль… — Да без проблем! — вдруг согласилась девушка, — Ой… а у вас есть время вообще со мной возиться? Подождите, у вас же завтра сутки? — Все-то ты знаешь… — улыбнулся мужчина и ещё больше внутренне к ней расположился. Это было то, чего ему часто не хватало в других — какого-то понимания, что у него может не быть сил или времени на красивые и бесполезные жесты. Можно было бы сейчас согласиться с ее волнением и отправить девочку домой на такси, выдохнув с облегчением: и с ней все хорошо, и он пораньше окажется дома, но почему-то на неё не жалко было никаких внутренних ресурсов — особенно после того, как о нем так ненавязчиво и аккуратно позаботились, — Целая ночь ещё впереди, — беззаботно отмахнулся Миша, — На том свете отосплюсь. Отвезу тебя и домой на метро. — Я оплачу вам такси, — запротестовала Аня. — Вот чего точно не стоит делать, так это платить за полузнакомого мужика, — нахмурился он. Чего уж точно не хотелось — так это пользоваться ее ресурсами. — А за знакомого — можно? — лукаво улыбнулась девушка. — Знаешь, для начала можно перейти на «ты», а там посмотрим. В тот вечер домой он так и не попал: навязывался ей изо всех сил. Сначала дотащил от машины до самой двери, потом, «вдруг», вспомнил, что забыл заехать в аптеку — на самом деле, забыла она, провалившись на всю поездку в сон, а он просто оставил себе лишний повод вернуться в квартиру. После аптеки решил ее накормить — не пить же антибиотики на голодный желудок! В доме не оказалось ни крошки нормальной еды, к тому же, с ее горлом глотать можно было только что-то мелкодисперсное, вроде супа или пюрешки, короче, пришлось мчаться в магазин и готовить (на доставку Миша презрительно фукнул). Так и отключился на диване в кухне-гостиной в обнимку с девчонкой и чашкой бульона в руке. Проснулся уже ночью — от жары. Аня пылала огнём, пересохшие губы приоткрылись, выдавая тяжелое дыхание, волосы у лица взмокли и налипли на лоб. «Глупенькая, ну как бы ты одна?» — в голове одна за другой зароились нежно-тревожные мысли. Мужчина осторожно перенёс ее в постель, почти с сожалением разбудил — нужно было убедиться, что в сознании и сбить температуру. — Пей, — ласково улыбнулся он, протягивая таблетки и самую огромную кружку, которую сумел отыскать в квартире, — Жаропонижающее и много воды. Если не поможет, придётся колоть болючий укол, так что постарайся, пожалуйста. Аня слабо улыбнулась: — Это самый оригинальный способ раздеть девушку. Это и рассмешило, и умилило — то, что она пыталась шутить. — И самый тупой способ одновременно. Что с тобой делать, в таком-то состоянии? Она ещё что-то попыталась ответить в том же тоне, напряжённо хмуря лоб — очевидно, тяжело было соображать, когда все внутри варится и плавится. — Спи уже, шутница, — отмахнулся Миша, — Поправишься, и тогда посмотрим на чудеса твоего остроумия. — Ты же не уедешь? — вдруг забеспокоилась девушка, перехватывая его руку. — Нет, глупенькая. Спи, — ещё раз повторил он. И не придумал — а, вернее, не хотел придумывать ничего лучше, чем лечь с ней рядом. Во-первых, так было спокойнее — если что-то будет нужно, ей достаточно ткнуть его локтем или тихонько позвать. Во-вторых, если станет хуже, он тоже услышит. Словом, оправдывал себя всевозможными способами — а по факту, абсолютно законно провёл ночь с красивой девочкой. Пусть и в совершенно прямом смысле: просто спал. Утро выдалось тревожным: боялся оставлять ее в квартире одну, а сделать с этим ничего было нельзя — дежурство. И вроде переживать повода не было, за ночь температура спала, девушка мирно сопела, смешно подобрав под себя ноги и свернувшись в клубок. В конце концов, сделал ей чай, притаранил суп в термосе, разложил на тумбочке по кучкам таблетки. — Уходишь? — так и не понял, в какой момент она открыла глаза и как долго наблюдала за его возней. — Дежурство, — почему-то чувствовал себя немножечко виноватым. — Спасибо, — и опять была эта улыбка — через трудность и боль. Благодарная улыбка. Она совсем-совсем не злилась и не обижалась, не пыталась задержать — и от этого, парадоксально, хотелось отправить все к черту и остаться, хоть ещё на день, хоть на целую неделю, хоть на всю жизнь. — Я завтра утром заеду, как отработаюсь, — тут же пообещал он, — К тебе может кто-нибудь зайти, проверить? Подружка? Может, молодой человек? — Может, — просто ответила Аня, и вогнала его в глубочайший ступор. Попытка ненавязчиво уточнить подробности ее личной жизни увенчалась провалом. С другой стороны, она на обещание приехать ничего не возразила — значит, и мужчины нет? С третьей стороны, может, он уже во френдзоне — пусть и подкатить толком даже не успел. — Ну… — неловко замялся Миша, — Ну, я тогда пошёл. Тут еда, таблетки, чай, вода, если станет хуже — не дури и вызывай врача. Если что, звони, сам не приеду, но точно помогу. — У меня твоего номера нет, — напомнила девушка. — Блин, я дурак! Давай, запишу. Следующим утром он обнаружил себя покупающим белые розы в каком-то цветочном. Потом ещё раз — в фирменном магазине крокс. Захотелось добавить ей новый значок. Какой-нибудь медицинский. Потом зашёл в продуктовый — уже понял, что с едой в ее доме все очень плохо. Потом ещё и в кофейню — вкусный чай с облепихой. В таком виде, с пакетом, цветами и подставкой со стаканами и с абсолютно глупой улыбкой позвонил в ее дверь. Открыл какой-то парень. Без футболки и в домашних трениках. «Пиздец, приплыл» — только и успел подумать Миша. — Вау, доброго утречка! — во все тридцать два улыбнулся пацан. — Я, наверное, дверью ошибся… — пробормотал молодой врач и на всякий случай заглянул за дверь — посмотреть номер. Может, и правда ошибся, и нет у Ани никакого мужчины под два метра ростом, со смазливо-гейским лицом и, что самое главное, абсолютно сухим прессом и внушительными бицепсами. Сам Миша тоже дрищом или жирдяем не был, и роста был почти такого же, и даже кубики на животе прорисовывались — но не так четко. Этот точно был спортсмен или бодибилдер. Или фотомодель. Красавчик пожал плечами и собрался было захлопнуть дверь, как вдруг за его спиной появилась Аня. С мокрой головой и в одном полотенце. «Ебаный стыд», — пронеслось в голове у бедного хирурга. — Ой, Миш, привет! Заходи, чего ты там застыл? — бодро улыбнулась девушка. Это был первый раз, наверное, когда он заметил в ее обыкновенно грустных глазах что-то похожее на смешинки. Похоже, что вся ситуация ее забавляла — хотя над чем, блин, тут было смеяться? Над тем, что он приперся с цветами в квартиру, где какой-то мужик ходит в одних трениках? Аня, видимо, не считала нужным никому ничего объяснять. — Это мне? — кивнула на цветы. «Нет, блин, красавчику твоему» — раздраженно подумал мужчина, но вслух язвить не решился. В конце концов, красавчик тут же стоял — мог и втащить. — Тебе, — кивнул он, и неловко добавил, словно оправдываясь — почему цветы, — Поправляйся. Как себя чувствуешь, кстати? — Гораздо лучше, чем вчера и тем более позавчера, спасибо, — ещё одна бодренькая улыбка. Теперь он ей верил. Аня забрала букет у него из рук и тут же всучила красавчику: — Ваза знаешь где, вперёд! — Вечно она меня эксплуатирует, — почти жалобно сообщил тот, но безропотно поплёлся на кухню — за вазой. — Миш, ты проходи, я сейчас оденусь и к вам присоединюсь, — она вся цвела и беззаботно улыбалась. Он совершенно перестал что-либо понимать, поэтому даже не попытался возразить — пошёл вслед за первым несчастным. — Нас не представили… — неловко начал он, проходя в ту самую кухню, где, буквально два дня назад, обнимал тяжело дышащую Аню, кормил ее, заснул с ней… Теперь в этом месте тусовался красавчик, и было видно: он здесь далеко не впервые. Он за несколько секунд откопал где-то большой кухонный нож и безжалостно подрезал им стебли белых роз. Вазу уже тоже успел найти, большую, красивую. Если у девушки есть ваза, значит, ей дарят цветы. — Я о тебе наслышан, — фыркнул парень, — Анька все уши прожужжала, как прекрасный принц на белом БМВ спас ее от высокой температуры. Ну, а я Макар, — представился он и протянул руку. — Пришлось выручать, — осторожно отозвался Миша, обмениваясь рукопожатием с новым знакомым, — Давно вы… — Да года четыре уже, — перебил Макар, — А знаем друг друга с детства. Я тоже фигурист. В принципе, после этого можно было сваливать. Четыре года, друзья детства, коллеги — значит, это не просто случайный красавчик. Миша даже мысленно поржал над собой: ну да, блин, раскатал губу. Нужно было сразу прямо спросить, тогда бы не получилось такого, что сидел, как дурак, с полуголым мужиком на кухне — хотя шёл, вообще-то, почти что на свидание. — Ты че загрузился-то? — улыбнулся Макар, — Не переживай, мне кажется, ты Аньке понравился. Иначе букет был бы уже в помойке, а ты — в подъезде, — парень добродушно подмигнул ему, — Чай будешь? — Я тут… Принёс, — оторопело отозвался мужчина, кивая на стаканы, — Только на двоих. Я же не знал, что ты… Что вы… — Да я часто тут, — пожал плечами красавчик и беззастенчиво отхлебнул из стаканчика, — Вкусненько! — одобрительно зажмурился, — Короче, это мне и Аньке, не возражаешь? Миша расстроенно отмахнулся. Пусть пьет, авось, поперхнётся. Нахер нужен был теперь вообще этот чай, к черту эти розы, которые заполнили тонким ароматом всю комнату и тем самым упрямо о себе напоминали. Вообще, нужно было уходить. Он пришёл проверить Аню — с ней все в порядке, красавчик, хоть и выглядел полным полудурком, а явно позаботиться о ней мог и сам… Мужчина почти собрался прощаться, как вдруг нащупал в кармане маленький бумажный пакетик. Значки на ее кроксы. Не себе же их оставлять, да и передаривать не хотел, раз уж выбирал именно для неё. В итоге решил дождаться Аню, отдать ей подарок и сбежать под благовидным предлогом. То, что его тут терпели из вежливости вовсе не значило, что он никому не помешал. — Ты че грустный такой? — жизнерадостность из красавчика так и перла, — Хочешь, я тебе чего-нибудь покрепче налью? У нас тут с Анькой с прошлого раза вискарь завалялся. Ей все равно нельзя сейчас. — Это ещё почему? — нахмурился Миша и тут же внутренне похолодел. Беременна?! И какого хуя, спрашивается, не сказала? Он же ее таблетками пичкал… — Хуевый из тебя доктор, — рассмеялся Макар, — Или у вас там все бухло с антибиотиками мешают? — А, ты в этом смысле… — пробормотал мужчина и отмахнулся от предложенной бутылки, — Я двое суток почти не спал. Будешь тут весёлым. Почему вы не съедетесь? — угрюмо и напрямик спросил он. — С кем? — искренне удивился парень. — Ну, с Аней… Извини, если лезу в личное. Макар отчего-то развеселился и с улыбкой сообщил: — У меня девушка есть, она не в восторге от такой идеи. — В смысле? — кажется, до него вообще перестало что-либо доходить. — В смысле, у меня есть девушка Лера и ещё есть моя лучшая подруга Аня. Съехаться с Аней я не могу, потому что люблю свою девушку и скоро на ней женюсь. — Ох ты ж, господи… — Миша аж за голову схватился. Идиот! Сейчас бы ушёл и нихера бы не узнал, — Наливай давай, что там у тебя! — потребовал он. — Подожди, а ты подумал… — расхохотался красавчик, — Ань! Аня! — в истерике позвал он. — Вы уже дерётесь, мальчики? — Аня появилась в дверном проеме кухни с феном в руке. — Ань, выйдешь за меня? — паясничал Макар. — За тебя? Нет, — смеялась она, мало что понимая в этом импровизированном цирке. — Ну, почему? — допытывался парень, картинно возводя глаза в потолок. — Ты дебил, — отмахнулась Аня и, бросив взгляд на несчастного и удрученного Мишу, улыбнулась как-то тепло и опять — со смешинками в грустных глазах, — Извини, что тебе пришлось терпеть его больше пяти минут. — Высокие отношения! — не унимался красавчик, — Мы просто созданы друг для друга! Миша уже его не слушал — видел, кажется, только ее. Она казалась чистейшим совершенством, алмазом, не требующим никакой огранки. Домашняя и тёплая в этом жемчужно-розовом топе, облегающем аккуратную девичью грудь, в светлых льняных штанах на завязочках, в вечных, кажется, белых кроксах — похоже, для дома были ещё одни и на них тоже были значки с мишками. Если бы попросили выделить момент, в который он влюбился, он выбрал бы этот. И хотелось, чтобы грусть исчезла, растворилась, а смешинки в глазах засияли яркими звёздочками — как в горах, чтобы за каждой звездой на темной глади неба виделась ещё одна, и ещё, и ещё, и ещё.

***

Аня буквально вытолкала его из своей квартиры в восьмом часу, вскочив с постели от дребезжащего звонка телефона. По лицу он сразу понял — муж. Она всегда так затравленно и виновато смотрела в его сторону, когда тот, другой, звонил. Никогда не брала трубку при нем, сбегая в соседнюю комнату или отходя далеко в сторону. Даня прекрасно понимал, почему: он же тоже при ней не хотел говорить ни с женой, ни даже с дочерью. Только проблему решал более радикально, попросту выключая телефон. Они оба пытались сделать вид, что никаких «других» в их жизни не существует. Но утром, после всего, это почему-то задело. Невольно задумался: значило ли что-нибудь ее первое «Да» — и сотня, наверное, других, вышептанных, когда любил ее, и сказанных после. Ты любишь меня? — Да. Обещаешь? — Да. Ты меня простила? — Да. Да, да, да. Любимое, кажется, слово — и ведь всего две буквы! Хотелось слышать его всю оставшуюся жизнь. Утренний звонок внес некоторую трезвость и горечь. Он вскочил и выскользнул вслед за ней в прихожую. Сердце укололось, и больно, особенно, когда, заметив его, Аня отвернулась в другую сторону, зачем-то прикрыла рукой обнаженную грудь — словно устыдилась. — Хорошо, милый, — понизив голос, она продолжила говорить, — Да, я сейчас соберусь и поедем тогда. Даня приревновал мгновенно: и к «милому», и к тому, каким переслащенно-нежным тоном она говорила, и — глупее всего — к тому, что посмела строить с ним какие-то планы. И, несмотря на явное нежелание его присутствия, он не ушёл — обнял ее со спины, убирая ладонь, прикрывающую грудь в каком-то собственническом жесте. Она как будто попыталась отстраниться, не позволил: притянул к себе требовательно, почти грубо, прислонился губами к шее и тут же удовлетворенно выдохнул: это по-прежнему было его. У неё под кожей бился пульс — участился, когда он провёл поцелуями дорожку от уха до плеча. Она чуть-чуть выгнулась, когда ласкал ее, перекатывая между пальцами вздымающиеся соски. Она говорила — а он слышал только сорванное дыхание, прорезающееся сквозь звуки ее голоса. Это была новая иллюзия: есть они, двое, а остальное — просто фоном. — Ты нормальный? — в праведном гневе прошипела девушка, закончив звонок. Спихнула с себя его руки с ожесточением даже, словно ей противно было чувствовать их на себе. — Нормальный, — невозмутимо отозвался мужчина, — Это ты вскочила куда-то, как ошпаренная. — Могу я… — начала было Аня и вдруг осеклась, замолкла. Он ждал смиренно и даже с каким-то нетерпением — новой порции боли. Все ее «да», казалось, померкли, выцвели, будто рассветное солнце выжгло их, перебило. В конце концов, кто вообще верит обещаниям, которые произносятся ночью? Это же, скорее, ритуал. Так, может, трахаться приятнее и вдохновеннее. Даня чувствовал себя полным дураком, ослом, идиотом. Что она, «нет» должна была сказать? Как бы момент совсем ни к каким «нет» не располагал. — Ты влез в мое личное пространство и заставил почувствовать себя…мерзко, — звенящим шепотом продолжила она, — Как будто я шлюха из плохого порно. Говорит по телефону с мужем, пока любовник… Даня недослушал — перебил. Не хотел слышать от неё таких мерзостей. — Вот кто я? Здорово. Любовник. Вроде, хорошее слово — все-таки с любовью однокоренное, а с душком, неприятным, гнилостным. Словно подчеркивающее его бесправность и незаконность в ее жизни. — Будешь обижаться на очевидную правду? — усмехнулась Аня. В этом было что-то особенно трагичное — в том, как она выпускала зубы при первой же опасности. По живому резала, мало волнуясь о его чувствах, но все, что читалось им в этих болезненных репликах — «ты не ранишь меня, ты не заденешь, ты не сможешь сделать это со мной снова». И сколько ни обнажал бы своё сердце перед ней, сколько бы раз ни позволил ей подойти вплотную и убедиться: не то, что нападать — он и отвечать на выпады не намерен, это не помогало, а только складывалось в плохую привычку, в рутину, состоящую из тягучей вины и тупой боли, которую приносили с собой ее резкие слова. С другой стороны, или так, или совсем никак. — Вчера… — нерешительно начал он, оттягивая: сказать ли, что это было всерьез, от сердца, а не от того, что ниже? — Вчера я по достоинству оценила твои прекрасные намерения, — холодно оборвала она. Это было больнее, чем обычно, она не просто толкала, резала, ранила — она не верила. Что бы он сейчас ни сказал, не поверила бы. — У тебя, кстати, пятнадцать минут, — будничным тоном заметила девушка. Пятнадцать минут — чтобы отыскать всю одежду, не забыв ни одной детали, и Аня в спешке и как-то сердито всунула ему часы, оставленные на тумбочке и прибирала постель, пока он натягивал одежду, и поцелуй на пороге получился смазанный, быстрый, словно его стирали с рисунка жизни самым твёрдым ластиком, а потом сверху лезвием поскребли, и казалось, что ещё чуть-чуть — и лист протрется, останется с зияющей пустотой прямо посередине, и где-то в этой пустоте потеряются строчки, написанные о нем, и, самое страшное, новые писать будет негде. Выйдя из подъезда, остановился — закурил. С удивлением почувствовал учащающееся сердце — надо же, бьется! Упрямо и вопреки всему. От сигаретного дыма быстро закружилась голова, поплыло перед глазами, неприятно заныло в желудке. — Все в порядке? — послышался над ухом мужской голос. — Нормально… — с трудом фокусируя взгляд, выдавил он, — Не поел, закурил. Бывает. — Вы где-то здесь живете? — не унимался мужчина, — Проводить до двери? — Здесь, — зачем-то соврал он, — Не стоит. На работу спешу. — Возьмите тогда, — незнакомец, с трудом выковыряв из бумажной подставки стакан, всунул его ему в руку, — Чай. Сладкий. — Спасибо, — пробормотал Даня. Было немного неловко, но перед глазами все ещё плыло и как в таком состоянии садиться за руль, он плохо представлял. Чай оказался вкусным, с какими-то кислыми ягодами и сладким сиропом. От пары глотков действительно стало легче. — Работа такая — людей спасать, — добродушно улыбнулся мужчина, — Так вы из какой квартиры? Мы с женой недавно переехали, каюсь, не успел познакомиться с соседями. Очевидно, врач. Только переехал. Женат. Даня, наконец, собрав в кучу глаза, смог его внимательнее рассмотреть. И узнал, разумеется, того, чьё лицо постоянно смотрело с фотографий в Аниной квартире. — Я с пятого этажа, — неопределенно ответил он, и тут же засобирался, от греха подальше, — Извините. Спешу. Спасибо за чай. До машины рванул почти бегом. Уже там рассмотрел стаканчик, подписанный наспех чёрным маркером: «Анютик». И маленькое сердечко.