Секунда до совершенства

                  Беспокойные шаги утопают в старом ковровом покрытии. Шаг, и человек тормозит, и как бы, хочет броситься в другую сторону, но резко меняет траекторию и вновь подходит к нерушимой фигуре в старом и потёртом кресле. – Как ты можешь быть таким спокойным?! — в комнате с низким потолком голос раздаётся глухо, растекаясь по пространству. Ему не отвечают, только лишь новый поток дыма струится под потолок и расползается плотным, сизым облаком. На запястье курящего человека мелькает небольшая татуировка в виде лепестков цветка, собранных воедино черенками вовнутрь. Красиво. До той поры, пока не доходит до осознания, что это слишком напоминает три шестёрки. Число зверя. И тогда становится жутко. И глаза, хоть и страшно, но не могут оторваться, дабы не созерцать это. Оно притягивает. Манит. Как магнит. И невольно хочется перекреститься и отвернуться. Но за этой са́мой рукой наблюдают, что так методично поднимается, подаёт наполовину выкуренную сигарету и снова опускается. И вот так уже несколько часов подряд. Мельтешение туда-сюда вызывает отвращение и мужчина, сидящий в кресле, едва сдерживается, чтобы не вырубить его сейчас. Скулёж напарника продолжается, вот уже как, некоторое время. В мыслях он уже растерзал его и расчленил это вонючее тело, с особым удовольствием. Сжёг его на костре, подливая туда бензина, чтобы ярче горело и наблюдать, как обугливается кожа и пенится кровь, превращаясь в высохшие пузырьки. Альфа бросает взгляд на ненавистного и навязанного прихвостня, как тот мнёт промежность и ёрзает, и одна мысль о том, как он дрочит, вызывает отвращение и тошноту. Как он берёт свой вялый член в руки, как пальцы утопают в густых паховых волосах, как смрад во́ни расходится, от немытого тела, ку́тая в облаке тошнотворной похоти. От новой затяжки хочется получить удовольствие, но горечь во рту уже противно кисли́т, а мысли, что так некстати оккупировали рассудок, мешают, и он тушит сигарету, не докурив её до конца. — Сядь, блядь, и не маячь! — тихим голосом, можно сказать даже уставшим, обращается к нему, тем не менее, не глядя в его сторону. Жалкое породие альфы смотрит на такое дикое спокойствие напарника. И в этом спокойствии и сокрыта вся его опасность. Он зверь. Он послушный зверь. Его выдержке можно только позавидовать. Как никогда спокоен и умиротворён. И это бесит. Неимоверно бесит! «Прихвостень» снова уходит, дабы немного лицезреть прекрасное и потомить себя ожиданием и распалённым желанием. Внутри же его разрывает. Кипит тело, желая вкусить плод запретный. И даже горячая дрочка не решит его проблемы, лишь распалит азарт, он знает это наверняка. Ему же хочется ощутить. Ощутить сполна, во всех смыслах, как тугое и молодое тело охватывает его, небольших размеров, член и и смотреть туда, вниз, вгоняя его по самые яйца, слушая, как хлюпает пахучая смазка. Со рта непроизвольно катится слюна и падает на воротник куртки. И кажется, что это край. Молчание нарушается. Словесный поток плотину разрывает. — Сука!... — почти хнычет, канючит, — Красивый, блядь! — снова вырывается из него, — Таких только ебать и ебать! Глаза жадно ползут по чужой спине, перебираются на тонкую талию и призы́вные бёдра. Одна нога согнута, пока вторая лежит вдоль тела и именно эта поза так сводит его с ума. Притягательный, зовущий, ебический... И эти длинные ноги... Их бы, да себе на плечи, чтобы щиколотки обвивались вокруг шеи и жёстко трахать это тело, прочно прижав его к своим бёдрам и вколачиваться быстро, насколько можно, глубже и быстрее. Кончить первый раз и сразу на второй заход пойти, смешивая свою сперму с его соками. В мозгу прорисовываются картинки. И взвыть бы волком, перенося тактильные ощущения в реальность. В ход уже пошли свои ногти, может быть хоть они помогут отвлечься. Но кутикула не поддаётся и он сплёвывает на пол слюну. Хватает сигарету и жадно выкуривает её целиком, в каких-то несколько больших затяжек. Вдыхает жадно, по две-три затяжки и также выдыхает через рот и нос, одновременно. Ну чем не дракон, ёпта... — Блядь... — снова не выдерживает. В штанах уже созрело, там всё кипит и просится наружу. — А если я чутка, а? Ну хули там.. А? Я ж быстро .. — а в ответ тишина, а ему бы, да знак какой бы дали, — Пиздец, как ты можешь быть таким спокойным?? — Да хватит уже! — наконец-то гремит в ответ, ну хоть какая-то реакция! Ему бы только зацепиться, раззадорить, а там может и повезёт! — Да ты думаешь, что он узнает? — тело пружинит, мышцы горят, глаза бегают, как полоумные, — А может давай, по разочку? А то у меня сейчас яйца полопаются! – в голосе слышится нетерпение, — Ну ты посмотри, какая киса... Давай, а? Никто ж не узнает...— молебные нотки в голосе не смолкают, — Блядь... Ебаться хочется, пиздец! — Я тебе сейчас ебалку твою отрежу и хоте́ться будет нечем! — злое шипение не сбавляет спесь, нисколько. — Блядь, ты долбаёб! Такая дырка... — и он чуть не рыдает. — Или ты затыкаешься сейчас сам или я тебя заткну! — отвечают ему, но это, кажется, не действует. — Тебе что, жалко, блядь?? Ну не твоя ж сучка! Хули ты жмёшься? — и мерзко так захихикал, растягивая кривую ухмылку, — Или ты, как послушная псина, ждёшь разрешения от хозяина, когда можно будет присунуть, да? В темноте помещения воздух сгущается и кажется, что и электризуется тоже. — Ещё одно слово, блядь! — И чё? – мерзкий смешок, — Слышь... А может у тебя просто хуй не стои́т и потому ты не хочешь? Что, не можешь, да?? — мерзкий и шипящий смех наполняет воздух, — Так я уж, ладно, пожертвую, — он ска́лится, как бешеная псина, пока с клыков капает слюна, — Я его за нас двоих и выебу! А ты, коль не можешь, посмотришь, как я буду его... ....Резкий, оттяжной удар прерывает его тираду. Ненависть и злость срывается с вонючего рта, пропахшего кислым табаком. Рот скалится и отсутствие зубов зияют чернотой. Кулак снова летит и простреливает скулу и плевать, что и кисть простреливает болью – это приносит своё удовольствие. Кожа на его виске лопается и оттуда брызгает кровь, но адреналин срабатывает и это шакала спасает от боли. Альфа от сильного удара падает на пол, но и оттуда он мерзко смеётся, распаляя злость напарника. От такой силы удара другой бы человек давно уже лежал пятном на грязной земле, а этот ещё и скалится. Он вытирает кровь, размазывая её по лицу, превращая и без того неприглядную рожу, в кровавую маску. — Ты ёбаный психопат! — и вскакивает, бешено рыча и бросается на напарника, делая ему подножку, сшибая своей силой, валит здорового мужика на пол. Тот вроде и падает, но как показалось, он только поддался, чтобы расслабить бдительность оппонента. Драка обороты набирает и кажется, что там не будет победителей — оба подстать друг другу! Кулаки летают и бьют наотмашь, попадая куда придётся и психопата, кажется, это только забавляет! Рык расходится и поверженный альфа получает удар за ударом! — Грёбаный ты психопат! — альфа плюётся и уворачивается от ударов, как может! Следующий удар приходится в голову и это пьянит мужчину и удары его ослабевают. Первый наседает на второго и фиксируя его руки, бьёт кулаком в лицо несколько раз и полностью побеждает противника. И пока кулаки разбивают лицо в кровь, руки внизу бьют по корпусу, точно попадая по печени — он это знает наверняка и смелеет, когда услышал грудное «о-ох» сверху, как рука чужая ухватила кадык и крепкие пальцы сжали адамово яблоко. Из глаз брызнуло и кислород застрял где-то на гортани. Вдоха не получилось сделать и резкий удар по грудной клетке сразу усмирил лежачего. С каждой секундой становилось тяжелее дышать и силы иссякали, как вода из ржавого крана, а подышать бы хотелось! Рука отпрянула, к сожалению, а как же хотелось закончить начатое, с наслаждением слушая предсмертные хрипы склизкого шакала. Они оба дышали громко и надрывно и ни одного слова не было обронено. Такая немая битва, где только слышно, как кулаки попадают по плоти. Зверь встаёт и смотрит несколько долгих секунд на лежачего, и отойдя на шаг от него, плюнул, как на бешеную собаку, и так и не сказал ни слова. Разворачивается и уходит. А поверженный альфа лежит на полу и смотрит в спину врагу. — Ты служишь ему, а он и не посмотрит, если ему придётся всадить пулю в твой лоб! — слова летят в спину и альфа ухмыляется, с трудом вставая с грязного пола, — Ну и пёс с тобой! — бросает напоследок и рычит, выпрямляя спину. Тот поворачивается и с презрением смотрит на альфу и снова плюёт ему под ноги. — Урод, блядь! Уходит и не видит ненавидящий взгляд в спину. А шакал и сам мразь и отморозок и не раз вершил грязные дела, но поражается его жестокости и похуизму. А ещё какой-то ненормальной фанатичностью. — Сука паскудная, — бросает вслед закрытой двери и шипит, хватаясь за кадык, — Сука, чуть не вырвал, — бурчит себе под нос и морщится от боли. И трахаться уже не хочется. И это ему кажется самым обидным. Вытирается какой-то тряпкой, висевшей на вешалке и подкуривает сигарету. С обидой смотрит в тот угол, где всё ещё тишина преобладает и сгибаясь, рушится в кресле, затягиваясь дымом. В тёмном коридоре глухо биты бьют и за толстой дверью слышно смех и голоса. Дверь открывается и в глаза стреляет луч стробоскопа, а в уши забивается тупой ритм громкой музыки. На маленьком танцполе несколько полураздетых омежек виляют хилыми задами и так неуклюже топчутся на месте, переминаясь на ультравысоких каблуках и незаинтересованно провожают взглядом каждого, кто проходил мимо них. В одном углу уже своя дискотека происходит, когда луч света выхватывает голый зад какого-то альфы, что ритмично вбивается в худенькое тело, забившееся в самый угол. Альфа, минуя зал, сворачивает в сторону и за стойкой бара толкает тёмную дверь. Ему никто не перечит. Никто не спрашивает, куда он идёт и что хочет. На него смотрят с опаской и опускают глаза, делая вид, что они здесь не причём, боясь ненароком словить тяжёлый взгляд. Разница света сильно резонирует — после ярких и неприятных вспышек, он заходит в тёмный коридор и это, кажется, его не особо трогает. Он идёт, наверняка зная, куда идти. Несколько метров и он ногой толкает ещё одну дверь и заходит в вонючий туалет. Две кабинки прикрытые, третья зияет грязным унитазом. Только это не спасает нисколько — смрад стоит невыносимый. Пол затёртый, грязь забилась между плиточных швов. И весь туалет заляпан грязными следами обуви, окурками, плевками и использованными презервативами. В одном углу валяется небольшой использованный шприц с пустым контейнером. Зеркало во всю стену не преуспело своей красотой от пола. Заляпанное по краям, оно являло смутные очертания небольшого помещения. Тусклая лампа пол потолком завершала собой скудное и вонючее убранство. Альфа открыл кран и сплюнул кровь в раковину. Снял капюшон и посмотрел на себя. Радоваться нечему... На него смотрел избитый мужик неопределённых лет. Старые шрамы почти зажили, а новые, полученные только что, кровоточили. Он наклонился и умылся холодной водой. Кровь, смешанная с водой, стекала тёмно-розовыми потоками. Альфа задрал худи и подолом вытер лицо, промокая им и раны. Потом несколько секунд он рассматривал своё отражение и недовольно скривился. И снова вытер раны ладонью, когда они снова начали кровоточить. Он отмотал туалетную бумагу и, разрывая её на куски, приклеивал к лицу. Кровь быстро пропитывала тонкую бумагу и она сразу покрывалась неприглядными пятнами. Альфа закрыл воду и залез в карман. Маленький пакетик блеснул в руке и он высыпал содержимое в ладонь. Посмотрел на дверь и наклонился над белым порошком. Закрыв одну ноздрю, он потянул его, а остатки слизал языком. Закинул голову и долго втягивал в себя удовольствие, шмыгая носом. Потом лениво полез в другой карман, выуживая оттуда телефон. Пару кнопок, пару кликов и он прислушался. На том конце трубку подняли, но ответа, как «Алло», не было. А ему и не надо. — Босс, мы на месте, — буркнул в трубку и не стал ждать ответа — его и не будет. Медленно вышел из туалета и пошёл обратно, туда, где музыка била бита́ми и запахи давно впитались в старую мебель. Уселся за стойкой бара на высокий барный стул и пальцем подозвал официанта. — Соджу, — буркнул и тут же получил маленькую зелёную бутылку. Не наливая в стакан, он потянул из горла́ и в несколько глотков опустошил её. Вытер рот ладонью и снова полез в карман. Вытащил оттуда скомканные купюры и пересчитал. Несколько вернул туда же и огляделся. Подозвал к себе невысокого омегу и сразу повёл его в тёмный угол, не беспокоясь, что их будет видно. Уже по дороге расстегнул ширинку и вытащил на свет член и ухватив омегу за плечо, бесцеремонно опустил его перед собой. Молодой омежка скривился, когда в нос пахну́ло чем-то отвратительным. В самый мозг ударил запах давно немытого тела и до тошноты вонючие гениталии. Омега попытался отвернуться, но запищал, когда его волосы на затылке схватили в огромную лапу и вернули обратно. Он закрыл глаза, подавля́я рвоту, когда ему в рот запихнули полувставший вонючий хуй... Где-то далеко дверь скрипит поржавевшими петлями. Потом громыхает, сотрясая воздух вокруг и даже стены превращаются в слух. Слышны́ медленные шаги, как постать самого Шерхана, что неспешно идёт, давая врагам своим насладиться страхом. Напитаться им сполна, заполняя естество только им. А у страха глаза всегда были велики́ и эти ощущения вели порой к сумасбродству. Ну чем не заклятие Империус? Одно только негромкое слово и человека обдаёт жёлтым дымом и он на всё согласен и с улыбкой будет выполнять даже самые жуткие дела. Тоже самое происходит и сейчас, когда Шерхан медленно идёт, ступая мягкими лапами, утопая в мягкое, не создавая ни резонанса, ни эха, от стен исходящих. И это навевает тот благоговейный ужас, которому и хотелось бы перечить, но мерзкий страх не вели́т. Ему уступают лучшее место, стряхивая после себя, не дай Бог, какую-нибудь пыль. Он проходит мимо, заставляя эту парочку забиться в углы. Садится в кресло, вытягивая длинные ноги и, по привычке, достаёт пачку сигарет. Не успевает достать и зажигалку, как из ниоткуда появляется пламя, как из пальца факира. Альфа прикуривает молча, щурится и сквозь призму дыма смотрит туда, куда так безбожно его тянет. Но, пока шакалы тут, по стойке смирно стоят, он и есть Шерхан, не преклонившийся в их глазах. А только перед ним... Но разве об этом кто узна́ет? Вот именно. Он смачно втягивает в себя никотин, подавляя все мысли, что так и лезли наружу. Высматривает, будто жертву пасёт. Ему нравится видеть расслабленное тело, как оно не движется, ему подчинённое. И он, как никогда спокоен и умиротворён. Будто не он, сильный и непоколебимый, несколько часов назад не падал в ноги мальчишке, умоляя не бросать его... Никто не произносит ни звука, ни дыхания и это так ласкает его самолюбие. И только тот, кто слабее, невольно вздрагивает, шелестя одеждой или сжатыми кулаками. Лёгкий шорох и он кидает взгляд в сторону, лишь бровь поведя и ловит лёгкое движение и едва слышимый стон, и глаза прикрывает, улыбается, предвкушая. Лишь на миг он прикрывает глаза, но и этого достаточно, чтобы поймать жадный взгляд прищуреных глаз на неподвижное тело. И в этой самой звенящей тишине он нарочи́то садится удобнее, принимая расслабляющую позу, подперев подбородок рукой и наблюдает, как чужие глаза уже раздевают неприкасаемое. За ним сейчас просто смешно наблюдать – он, как любопытная зверушка, нашла себе игрушку и так и хочет подойти поближе и обнюхать. Рассмотреть, руками потрогать и на язык попробовать. Шерхан замечает лёгкое движение со своей правой стороны и поднимает лишь палец и его беспрекословно слушают – послушный пёс делает шаг назад и замирает, и лишь глаза его зорко следят за шакалом. У Шерхана же, чужой интерес вызывает умиление.. Пока умиление... Влекущее за собой что-то страшное. И неизменное желание свернуть шею, очень медленно выворачивая суставы, пока жертва будет хрипеть, глядя в глаза своей смерти, прощаясь со своим жалким существованием. Шерхан прищуривается и наконец-то шакал кидает взгляд на него, чтобы убедиться – смотрит или нет. И на секунду поймав его взор, шакал кажется, тает.. Будто растворяется от страха, поджимая колени и так и хочется ему услужить, но он понимает глупость своей затеи, что посмел посмотреть не туда... И Шерхан смотрит на него с неподдельным интересом, как капелька пота течёт с виска́ по острому подбородку и капает вниз и её жалкий обладатель шумно сглатывает слюну. И уже в следующий момент он низко кланяется, опуская глаза в пол. И вздрагивает, когда рядом с ногами шлёпнулся маленький пакетик с белым порошком внутри. Шакал поднял взгляд на хозяина и боялся сделать лишние движения, пока ему не подадут знак встать. — За труды, — бросил альфа и второй пакетик полетел в руки послушному псу. Шакал же нагибался, дрожащими пальцами поднимая драгоценный порошок и плевать, что он сейчас так низко пал в их глазах! Плевать, что к нему сейчас отнеслись, как к шакалу, что путается под ногами и бросили уже обглоданную кость, вместо сма́чного куска мяса. Он им отомстит! Отомстит всем! Но... Сумасшедшая мысль, как появилась в прогнившем мозгу, так и исчезла, оставляя за собой лишь марево сладости от порошка. Он так аккуратно сжимал в пальцах маленький пакетик, перебирая уголки, нащупывая содержимое. — Пошли прочь, — короткая фраза и они, как тени, покинули тёмную комнату, оставляя его одного. Он молча слушал, как удаляются их шаги, как они невпопад идут вниз по коридору. Гремит железная дверь и наконец-то он смог откинуться на подголовник старого кресла. И почувствовал себя в какой-то безумной игре, где он гонится за призом и вот-вот почти хватает его, но приз, как фантомный кубок, ускользает от него. И даже не исчезает, только фантомно маячит перед ним, будто насмехаясь, а подойти и коснуться не получается – пальцы сквозь него так и проходят, не затрагивая его. И это бесит... Понимание того, что он был его первым любовником и даже это не даёт ему право обладания, оскорбляет! И это очень сильно выводит из себя! И в конце концов, он не искал любовь, она была каким-то призрачным парусником, затерявшимся, где-то, в тумане. Ему льстит только преданность и подчинение, поэтому он не может принять тот факт, что это он, которого оставили, которого выбросили за́ борт, в этом самом тумане. Это его обвинили в нелюбви и это незаконно! По его понятиям незаконно! Он давал достаток! И он должен получать все призы, как тот самый капризный ребёнок. И однажды, когда он закуёт его в своей цепи, он полюбит его, и ничего страшного, что это не случится сразу – ему спешить некуда. Боже мой, вся жизнь впереди... Он потянул носом лёгкий запах, который доносился из угла комнаты. Сейчас изобилие цветов, но он снова захотел только эти цветы. Альфа встал и прошёл туда, где на невысоком столике лежали они, благоухая не так яро. Выбрал самую лучшую и перевёл взгляд туда, где его место... Покрутил в руках длинный стебель и медленно пошёл, склоняя голову в бок, вдыхая пьянящий аромат и, несмотря на внешнюю собранность, он всё ещё ругал себя, что позволил ему видеть себя не в лучшем свете, не в выгодном свете. Он позволил своим чувствам взять вверх над темпераментом и это, честно говоря, пекло изнутри. А глупое оправдание он подавлял, как мог, не давая им просочиться наружу. От взгляда на красивые черты лица его снова охватил жар и так будет всегда. Дикая волна желания охватила его и голова закружилась. ....Он, как всегда, был великолепен. И даже сейчас, когда он не смотрит на него, альфе кажется, что на него он всегда будет смотреть свысока. И его пугала сила этого влечения, но была ли это любовь? Или это уже одержимость? Он не мог сказать с уверенностью, может быть... Может быть что?.. Он вспоминает его слова, когда омега назвал его опасным человеком для общества. Нонсенс! Он не считал себя таковым! Что за бред? Его умение подчинять под себя, он считал незыблемостью. Это непоколебимая вера в свою правоту и устой своего сознания. И никогда он не чувствовал потребности проверять её и не позволял усомниться в этом никому! ....Его великолепно очерченный рот был похож на сердце, а прикрытые глаза трепетали ресницами, как испуганные бабочки. Сердце быстрее забилось, когда альфу охватило предвкушение, которое умел вызвать только этот мальчик. Опираясь коленом на край кровати, мужчина наклонился и потянул божественный запах. Иногда он называл его боге́мным, когда мальчик добавлял к своему природному запаху злую перчинку. Он провёл ладонью по волосам, раскиданным по подушке и мягко прошёл пальцами по ушку, а потом и по шее, спускаясь на острую скулу и по красивой линии подбородка. Он смотрел на это лицо, на упрямо вскинутый нос, на эту роскошь, что перед ним предстала, и улыбнулся, понимая себя, что именно его сопротивление и делает его ещё слаще. Ещё желание, ещё привлекательнее. Он смотрел на спящего мальчика и ему с неимоверным усилием пришлось злость свою заключить подальше, дабы не вскипеть. Зубы заскрежетали, когда он больно пальцами впился в колючий ствол цветка, оставляя, на ни в чём не повинном цветке, свою кровь. Он поднёс сочный бутон к губам и прикусил тонкий лепесток, ощутив лишь нежное шелковистое касание. Потянул запах и открыл глаза, наблюдая, как лёгкое тело, охваченное наркотическим мо́роком, едва слышно стена́ет. Он поднял розу и занёс над головой спящего мальчика и спустил бутон на его лицо, и каким-то завораживающим взглядом следил, как она проходит по его личику, оставляя свой сладкий след. Как маньяк, он смотрел на розовые лепестки, как они щекочут нежные губы, и бледная кожа омеги отсвечивается оливковой тенью. — Ты не можешь выглядеть лучше, чем сейчас... — тоска в его голосе пробудила нежность, — Я так соскучился по тебе, — а роза и дальше плыла по нём, зарываясь в яремную впадинку. Альфа лёг рядом, едва прижимаясь к нему, боясь его разбудить. И кажется, что вечность це́лую он не касался его. Минхо убрал прядь волос и Тэхён ощутил движение на лице. Омега неосознанно потянулся к нему и каким-то отчаянным было это рвение, пока он тыкался в его сильную шею и искал защиту. — Мальчик мой, — тихо прошептал ему альфа в макушку, — Я с тобой, малыш, — и он так нетерпеливо прижал к себе омегу, касаясь губами его разгоряченного лба, сгорая от желания. Его губы снова коснулись нежного шёлка воло́с и внутри всё затрепетало, когда мальчик тихо простонал. Не помня себя, он снова коснулся его, зажмурив глаза и просто перевернул его на спину, нависая сверху. И в таком болезненном полёте он взмыл, когда всё тело прошило фантомной болью, напоминая о той сладости, что была когда-то между ними. Он развернул его лицо к себе, ладонью проводя по щеке, задевая большим пальцем длинные ресницы и впился в желанные губы и замало не взвыл, когда руки омеги обхватили его спину. — Чонгук-и... — прошептали уста омеги, когда он смог добраться до глотка воздуха, чтобы снова утонуть в поцелуе. И альфу ранило куда-то глубоко, и он пытался скрыть эту боль и обиду, в срывающемся рыке. Как же он быстро опьянил его мальчика... И чем опьянил? Истинностью?? Это детские бредни! Как глупо и наивно омега позволил вскружить себе голову чужому человеку! Слабый... Слабый мальчик... И прокля́тая несдержанность и несправедливость взяли вверх над мужским самолюбием. Его губы целовали, а в глазах разливался огонь. И чем дальше, тем сильнее и болезненнее были эти поцелуи и он совсем не собирался лишать себя остатка гордости. Альфа отодвинулся от омеги и долго смотрел, как мальчик медленно и неотвратимо приходил в себя, хотя до полного восприятия ситуации ему ещё нужно время. Его хаотичные движения так напоминали слабую птицу, что бьётся с волнами и не может встать и взмахнуть крыльями, обретая силу. Его взъерошенные волосы метались по подушке и так красиво окружали вспотевшее личико, будто ореолом. Пухлый рот, зацелованный им рот, полуоткрыт и он снова так жаждет ощутить на себе его губы... Минхо смотрел, как нежный розовый язычок порхает по высохшим губам, а эти самые уста нескончаемо произносят это ненавистное имя... Он, скрипя зубами, поднял худи мальчика и завидев его такую сливочную кожу наклонился, упираясь носом в пахучий животик. И как же больно его полосонуло, когда губы в стоне снова прошептали. — Гуки-и-и... — Тэхён... — хрипло пробормотал альфа, куда-то в пупок, и ему бы отстраниться от него. Да, ему нужно отстраниться, как вопил его внутренний голос, но омега снова издал свой умопомрачительный стон и Минхо снова накрыл его губы своими. И снова омега поднял руки и зарылся пальцами в короткие волосы на затылке. Такими мягкими и сладкими были его губы, как и прежде, какими он их запомнил. И послав к чёрту осторожность и тщеславие, альфа упивался их такой фантомной близостью, понимая, что Тэхён видит сейчас не его... И это обжигало его и гордость огнём горела! А Тэхён так сладко целовал, пребывая в полусне, в полума́реве, не выплывая на поверхность своего сознания. И если бы они сейчас были как и прежде, вместе, дома, то альфа уже не смог бы сдержаться, скидывая с омеги ненужные тряпки, открывая для себя самое сладкое тело. И сумасшедшая мысль пронзила его — а когда же он сможет ещё?... — Ты так меня заводишь, маленький, — прохрипел ему в самые губы и потянулся вниз, туда, где горячо. — Босс, — дверь со скрипом открылась. — Какого хуя?? — прорычал Минхо и встал, опираясь на локти. – Минхо?... — хриплый голос, как обухом ударил. — Малыш... — и глаза стрельнули, — Пошёл на хуй! — зарычал в сторону альфа и снова обернулся к мальчику, — Малыш... — и дикая такая метаморфоза произошла с Минхо всего-навсего за секунду и Тэхён вздрогнул, подбираясь весь от страха. — Что...Что ты...Что?...Где... Где я? — он огромными глазами огляделся и вновь вернул взор на альфу, — Где я? — и уже другим голосом спросил у мужчины, глядя на него по-другому. И загнанно и испуганно и зло, и с вызовом! Его подбородок задрожал и взлетел, а уголки губ опустились. И это уже совсем не тот Тэхён, который ещё несколько секунд назад, сладко отдавался в объятиях, совсем не подозревая, с кем он был, на самом деле. Глаза вмиг наполнились злыми слезами, а сам взгляд стал колючим, словно розовые шипы на стволе прекрасной розы. И это подействовало на альфу, как уша́т ледяной воды. И пока между ними происходила битва взглядов, дверь уже закрылась с той стороны и они снова остались одни. Минхо встал и некоторое время смотрел на мальчика, который кажется, уже готов пойти на всё, только бы сделать побольнее. — Что ты надумал? — вопрос прогремел в тишине, отскакивая от стен рикошетом, — Что ты надумал, Минхо? — и мужчина вскинул брови, усмехаясь. Потом скривил губы, оглядывая омегу с ног до головы и увидел, как Тэхён просто пронизывал его своим взглядом, глядя на альфу исподлобья. — Я у тебя спросил что-то, — снова обратился к нему омега и это очень не понравилось мужчине! С ним так разговаривать категорически нельзя. — Не кажется ли тебе, деточка, что ты не в той ситуации, где должен ты ставить условия и задавать мне подобные вопросы!? — он посмотрел на омегу презрительно, — Или ты от своего мусора натаскался жаргона? — теперь уже Минхо сквозил льдом. Он смотрел на совсем другое лицо омеги и, должен признаться, что такого мальчика он ещё никогда не видел. Внутри что-то запекло, разворошилось, как осиное гнездо. Он разъярённо смотрел на него, а губы от чего-то сохли. — Из какой пещеры ты вылез, Минхо? — странный вопрос прозвучал и это немного сбило с толку, — Или это и всё, на что ты способен? — омега презренно смотрел на альфу и не скрывал своего отношения к нему, — Или ты только и способен, что воровать чужих женихов? — на эти слова альфа закинул голову наверх, гортанно смеясь, сардонически смеясь. Только в глазах горел страшный огонь, и ему явно было не до смеха. Он привык приказывать, а сейчас над ним издеваются, открыто, причём. — Не играй со мной, малыш, — прорычал он и полез рукой назад, за ремень брюк. В его руке появился пистолет и омегу обдало жаром. Он вздрогнул и попятился назад, ближе к грядушке кровати, словно это могло его защитить от железной смерти. — Зачем тебе это нужно, Минхо?.. Минхо поднял оружие и долго его рассматривал, поворачивал то в одну сторону, то в другую. — Нравится? Мужчина посмотрел на испуганного мальчика — он был бледен, очень бледен, но глаза недобро сверкали. — Нет... Не нравится, — ответил омега, — И мне жаль тебя, Минхо, — он смотрел на мужчину, качая головой, — Мне жаль тебя, — снова повторил и скривился, будто глотнул горькое лекарство, — Ты применяешь низменные приёмы, чтобы доказать, что ты мужчина, — и внутри омега возликовал, когда увидел, как альфа сжал челюсть, — Мне жаль тебя, что ты только таким способом можешь обладать омегой! Ты жалок, Минхо! Последние слова он произнёс с отвращением и альфа поднял пистолет, направляя его на омегу. — Мне жаль, что у нас с тобой ничего не получилось, Минхо, — изо всех сил омега игнорировал оружие, чтобы не смотреть в его дуло, — Прости, но я так долго просил тебя отпустить меня, Минхо! — и он, вопреки своему животному страху, опёрся на грядушку, показывая свою расслабленность, хотя внутри всё дрожало от страха. Тэхён хотел закашляться от удушливого запаха в комнате, но в горле будто наждачкой натёрло и ему стало так холодно и больно и обидно, но он неотрывно смотрел в глаза своему, некогда, альфе. И это созерцание причиняло ему боль. И он бы хотел ощупать себя, дабы убедиться, что с ним всё в порядке, лихорадочно прислушиваясь к себе. И самая жгучая мысль пронеслась и пронзила его, когда он подумал о той крохотной горошинке, которую он так долго рассматривал на глянцевой бумаге. Он бы и пальцами не смог пошевелить в другой ситуации, наверное, но сейчас рука сама полезла туда и он накрыл то место, где новая жизнь медленно росла в нём. Он ощущал, как по спине тёк пот, как голову давило иголками и тем не менее, он снова поднял взгляд на альфу, игнорируя боль в висках, что будто волнами, наступала на него. И при каждом, даже самом незначительном движении, боль накатывала с новой и новой силой. Минхо, как кобра, бросился на омегу, больно хватая его подбородок, заставляя его смотреть на себя. Тэхён часто заморгал, когда чужие пальцы впились в щёки и он, не отводя взгляда, смотрел перед собой, хотя перед ним всё было смазано от слёз в бесформенную кляксу. Омега попытался отодвинуться, но сильный захват не дал ему этого сделать. Было такое ощущение, будто он связан по рукам и ногам, хотя это было не так. От страха его сковало и всё, что он мог делать – это неотрывно смотреть в лицо своему страху, не отводя взгляда. — Так устроена жизнь, Минхо, — Господи, да откуда же у него силы говорить об этом? И кажется, что это не он, будто бы не его голос, — Кто-то из нас должен остаться один, понимаешь? И не потому, что я ушёл просто так! Ты меня вынудил... — он говорил ему простые истины, пока мужчина смотрел на него, не отпуская рук с его лица, и они были так близко. Дыхание омеги так сладко опаляло губы альфы, но только слова, как кинжалы больно его кололи. — Я устал от стылых ночей, когда ты меня принуждал к сексу! Ты не хотел видеть моих слёз... А я боялся рассветов, ибо ты снова приходил и терзал меня, — он почти шипел ему в губы горькую правду, — А нужно было просто отпустить меня, чтобы мы с тобой не дошли до такого! — и он не выдержал, всхлипнул и слеза покатилась по щеке, — Нужно было отпустить... А теперь я уже не смогу быть рядом с тобой, Минхо... Никогда не смогу, ты понимаешь? — Я тебе так много дал, — прошептал Минхо. — Но ты и забрал! — закричал омега, — Ты забирал всё, что мог! Ты одной рукой давал, но забирал тремя и сейчас мы квиты... Это наша конечная, как ты не понимаешь?? — и кажется, что его такие страшные слова медленно доходят до альфы, когда Тэхён в его глазах видит злость и слышит, как он скрипит зубами, — У нас разные пути с тобой, у нас разные жизни... Он глаза прикрыл, не в силах больше говорить об одном и том же, это как переливать воду из пустого в порожнее. Минхо на него смотрел с каким-то недоумением и тоской в глазах. Их пауза слишком затянулась. — Убери пистолет Минхо, — первым эту тишину нарушил Тэхён, — Если я тебе действительно был дорог, — он акцентировал, именно «был», — То ты мне не навредишь... — Я тебя убью... — на выдохе сказал альфа. — Если ты убьёшь меня, ты убьёшь двоих, нажав один раз на курок... — Что..? — едва слышно прохрипел альфа, боясь даже допустить страшные предположения, — Что?? — просвистел его охрипший голос. — Я уже не один, — и омега положил руки на живот, прячя робкую и маленькую жизнь. — Нет... — прошипел Минхо, глядя во все глаза на омегу, боясь поверить в эти слова. Хотя и почуял он, тогда на квартире, тот робкий третий запах, но изо всех сил не принимал эту истину, считая её каким-то наваждением. — Нет!! — зычным голосом крикнул он, пока омега весь сжался на кровати, — Нет... Ты мне врёшь... Ты врёшь!! — и тычет в него не рукой, а оружием и жаром по телу прокатывает, будто его облили кипятком, — Это неправда... Это неправда!! — Это правда, — едва слышно перечит ему омега, — Это правда, Минхо, пойми, это правда... — Ты не мог так поступить со мной! Не мог! — неверящими глазами альфа смотрел на мальчика, пока руку холодный металл обжигал и палец сильнее на курок давил. — Я просил тебя... — Заткнись!! — грубо прервал его Минхо, — Заткнись!! — уже шёпотом только змеиным таким, — Ты шлюха... — в той же тональности шипит, — Ты шлюха!!.. — уже орёт и его трясёт всего, а зубы плотно сжатые и глаза бешено горят. И дикий крик, как выстрел, расходится эхом по комнате и альфа снова наставляет на него пистолет, пока глаза бешеным огнём горят. — Я просто убью тебя, —хрипящим голосом говорит ему, — Я убью тебя и этого ублюдка, — и взгляд на живот переводит. —Ты не сможешь, — так запросто отвечает Тэхён и какая-то сумасбродная храбрость наполняет его, —Ты этого не сделаешь...Ты просто этого не сделаешь, Минхо, ты не убийца, — и он встаёт с кровати, медленно подходит к нему и смотрит ему в глаза, — Я сейчас уйду, и ты меня отпустишь, — говорит ему тихо, пока альфа стоит, и его бьёт лихорадка, — Я уйду, Минхо, сейчас... А ты просто опусти оружие, слышишь? — и он делает первый шаг, самый тяжёлый, как ему показалось, и прислушался. Тишина... Потом ещё шаг и Тэхён увидел свой рюкзак и пакет с фотоальбомом. Едва передвигая деревянные ноги он сделал ещё несколько шагов и немыслимо как, но он поднял руку и взялся за дверную ручку и охнул, когда оттуда тяжёлая дверь навалилась на него и перед взором омеги появился незнакомец. — Далеко ли собрался, куколка? — из ниоткуда взявшийся человек усмехнулся оскалом, обнажая жёлтые зубы, — А что, мы так и не поиграем с тобой, нет? — и он снова оскалился, пока омега на него смотрел во все глаза, — У меня для тебя кое-что есть, куколка, хочешь попробовать? — и он потянулся к своим штанам, пытаясь расстегнуть ширинку. Страшный грохот прогремел.... .....И теперь омега смотрел на замершее и такое удивлённое лицо и хлопал ресницами.... И не понимал совсем, почему тот, кто только что, был настолько агрессивным, а сейчас стоит и просто хлопает глазами... Глупая улыбка на его лицо цепляется и Тэхён не мог сделать шаг, когда на него пошёл этот альфа, как-то развязано, будто он вдруг опьянел... Потом ещё один шаг сделал и глупо улыбнулся, выдавив из себя смешок, ухмылку... Рот его скривился, а потом омега увидел, как из этого самого рта потекла густая кровь. А в горле у него мерзко забулькало. И омега уже не мог объяснить, как смог сделать шаг назад, а то и два, как перед ним этот человек осел, теряя силу в ногах, а потом он просто рухнул перед ним, цепляя омегу, подгребая его под своим телом. Тэхён упал под его тяжестью и не выдержал и закричал. Он не помнил, как он орал, как он кричал и вопил. Как отпихивал от себя это жуткое и замершее тело. Как бил его по плечам и по голове, пытаясь скинуть с себя этот ужас, цепенея от страха и не спускал взора с этого лица и остекленивших глаз, впервые столкнувшись с такой смертью. Под убитым медленно растекалась кровь, густым и темным пятном расползалась во все стороны. И от своего крика Тэхён не слышал, как где-то глубоко в рюкзаке на повторе звонил, уже наверное в сотый раз, его мобильный. И только Минхо смотрел равнодушно, как омега с ужасом в глазах отталкивал от себя мёртвое тело и непрестанно бил того, кому уже совсем всё равно. Омега не видел, как в дверь забежал второй человек, как Минхо ему что-то кричал, как альфа сам подошёл к перепуганному насмерть мальчишке, пытаясь вытащить его из-под трупа. А Тэхён ничего не мог сказать, он только кричал, раскрывая глубину всей своей боли. Он только видел этот взгляд, заледеневший и стеклянный, направленный на него, а потом кто-то закрыл ему глаза и кричал на ухо, перекрикивая его вопли. — Не смотри малыш, не смотри туда! Не смотри! — и кто-то его прижимал к себе, пока он пальцами цеплялся за грубую ткань и снова кричал, уже уткнувшись в чужое плечо. Сквозь горечь и боль и свои рыдания, он слышал чужие голоса, не воспринимая их полностью. Он мог только плакать, разрывая гулкое эхо. Его посадили обратно на кровать и кто-то не сильно ударил по щеке. — Смотри на меня, на меня! — пробивались к нему, — Тэхён! На своё имя он вздрогнул. — На меня смотри, — и он действительно перевёл на него взгляд — мокрый, дрожащий, дикий взгляд испуганного ребёнка. И омега почувствовал, как сильные руки держат его лицо. — Ты слышишь меня, малыш? Омега обхватил себя руками. Он дрожал и очень громко цокотил зубами. Душевный и физический стресс подкосил его. — Я предупреждал тебя, я предупреждал! — что-то ему кричал Минхо, только слова никак не хотели укладываться в мозгу омеги. — Ты убил его, — наконец-то Тэхён смог выдавить из себя, — Ты убил человека, Минхо... — Я убил шакала, — так запросто ответил альфа, — Он был просто шакалом! — Ты убил человека, Минхо! — уже прокричал омега и с ужасом посмотрел на такое красивое лицо альфы. И почему-то вспомнил... Вспомнил, как когда-то давно, в прошлой жизни наверное, они впервые взялись за руки... Потом они впервые поцеловались... Потом они впервые встретили их совместное утро... А сейчас он убил на его глазах. Тоже впервые... — Тэхён, посмотри на меня маленький, — альфа сидел перед ним на корточках, — Мы уедем с тобой, прямо сейчас, малыш, ты слышишь? Мы уедем и нас никто и никогда не найдёт! — он гладил его лицо и стирал слёзы, что текли так невпопад, — Мы будем только вдвоём, я и ты... — и Тэхён замер, глядя на него, впитывая слова и хлопая мокрыми ресницами. — Ты ненормальный... Ты ненормальный, Минхо, — он шептал ему и шептал, но кажется, что альфа уже не хотел его слушать. — Мы уедем втроём, — уже сам себя альфа поправил и с надеждой посмотрел на омегу, — Втроём, я ты и... И он... — альфа перевёл взгляд на живот, — И наш малыш, — будто выдавил из себя, — Я, ты и наш ребёнок! — и уже громче сказал и сам себе не поверил. — Это не твой ребёнок, Минхо... — Мы будем жить где-то на берегу моря. Мы будем втроём, вот увидишь... У нас всё будет замечательно! У нас всё будет прекрасно!! — Это не твой ребёнок, Минхо...— рыдания вырывались из омеги, путаясь со словами. — И мы там разобьём сад и ты будешь ухаживать за розами!.. Ты ведь так любишь розы, правда?.. — Это сын Чонгука!! — прокричал Тэхён голосом, не нетерпящим возражений, — Это его сын! Это сын Чонгука! — снова повторил омега и плюнул в лицо альфе. И не успел опомниться, как голова снова дёрнулась, как от резкого разворота зашумело в ушах, а в глазах потемнело и щёку будто кипятком обнесло. Альфа крепко схватился за омегу и зло смотрел на него. — Тогда я его уничтожу! — он смотрел на омегу и крепко держал того за грудки́. Зубы крепко были сжаты, губы дрожали в оскале и уже кажется, ему ничего не страшно. — Я убью всех! И тебя и его! И твоего мусора!! — он дрожал так лихорадочно, — У меня на всех хватит патронов! — Господи... Ты психопат! — и Тэхён думал, что два раза в одну реку не войдёшь, но как же он ошибался. Вторая пощёчина оглушила его на несколько секунд и он не видел перед собой ничего, только серую стену и разводы на этой самой стене и мошки, что так и порхали в его глазах. — Может быть ему вколоть что-то! — раздался голос где-то сзади него и ужас прошёл по спине ледяным по́том. — Я скажу, когда надо! — зарычал Минхо. Несколько долгих минут прошло, пока Тэхён смог дышать нормально. И ему казалось, что он умирает... Медленно умирает, и он услышал, каким-то чудом, как внутри, тихонько гудел на вибрации телефон. Ему казалось, что он так быстро действует руками... Ему казалось, что он уже достал своё спасение и вот ещё одна секундочка и он нажмёт ту заветную трубочку, зелёную, и услышит самый красивый голос. Но это только так ему казалось. Он чувствовал тошноту, мерзкую и ядовитую тошноту, как она подбиралась к его горлу, как он уже мог ощутить её горечь и смрад. Он дрожащими руками всё таки вытащил телефон и заплакал, когда его так беспардонно выхватили из его рук, и в тот самый момент его скрутило первым спазмом. — Скучает, сука, — прохрипел Минхо и швырнул телефон о стену. Тэхён смотрел, как его гаджет, будто в замедленной съёмке, летел в стену, сталкиваясь с ней, разлетаясь на десятки осколков. Так эпично... Они отлетали в разные стороны, падали и звенели в мозгу омеги. И он не выдержал. Последняя надежда увидеть его, таяла перед ним и он только и смог, что вдохнуть полной грудью и согнуться пополам. Горькие пото́ки понеслись по его горлу, пока желудок издевался над телом омеги. Под гортанью больно сдавило и он не мог вдохнуть, и даже самая малость воздуха не проходила в него, а лёгкие пекли от нехватки кислорода. Тэхён упал на пол и не обращал внимания, как густая слюна стекала с его рта смердящим потоком и только повернул голову в сторону, когда увидел эти самые глаза... Глаза трупа смотрели на него стеклянным взором, будто насмехаясь. Омега закашлялся и первый вдох каким-то чудом ворвался в него. Он в судорогах бился, когда лёгкие жадно вбирали драгоценный кислород, а в голове шумело, будто он находится возле прибоя. И Тэхён думал о нём... Воспоминания так болезненно наваливались на него. Их самые лучшие моменты их такого короткого времени. А лучшие они были все для него. — Всё кончено! — кричал альфа, пытаясь поднять омегу с пола, — Всё кончено, Тэхён! — кричал он, как мантру свою повторяя, пока тащил омегу до выхода. А Тэхён уже не мог воспротивиться его силе и только висел на его руках. И ему так хотелось пить. Ему так сильно хотелось пить... И ему показалось, что за дверьми что-то разбилось, что-то упало. Кто-то закричал. А у самого́ горло разрывалось от собственных криков, когда его бросили на пол и он почувствовал, как падает куда-то. И все чувства и ощущения сплелись в один жуткий клубок, когда он пытался подавить боль внизу живота. Тэхён скрючился на холодном полу, прячя маленькую жизнь, что совсем недавно живёт в нём. И острой болью резануло, когда он почувствовал как между ног стало мокро и липко... А где-то там мельтешило что-то и так громко становилось вокруг. А ему хотелось тишины и пить хотелось невыносимо...