Вьюрок

— Хотим! Хотим! Давай, пой! — Да ну… На ночь глядя… — засомневался кто-то. — Ля, нежный какой! Иди, в юбку поплачь! — Давай, бард! Пострашнее чтоб! — А может, не надо? — подал голос еще один. — Накаркаешь еще! — Точно, у нас в лесу дрянь какая-то завелась! Не надо! — Уже нет. Спокойный мужской голос прервал спорщиков. Люди (и не только) обернулись. — А-а-а! Ведьмак! — как-то радостно вскочили с лавок краснолюды, наконец-то увидев, кто рядом с ними сидит. — А мы тебя не заметили! Подкрался как! Ну, что там было, говори! Убил? — Накеры у вас завелись. — Это та мелкая кодла нахерами зовется? — Накерами. — Да в жопу разница, накеры, нахеры, одна срань. Деревья рубить мешает. Мы их пытались топорами разгонять, так они... — Знаю. Уже рассказывали. Цапнули одного из ваших, и он неделю в горячке лежал. И на дороге через лес часто появлялись, поэтому к вам в объезд добираться надо. — Лицо ведьмака было спокойно-каменным, но вот в голосе пробивалась ирония. — А. Ну да. Точно. А они не засрут лес снова? — В ближайшее время — нет. Никого не осталось. А гнезда под землей уничтожил. На сапогах, наголенниках, даже на штанах, красноречиво виднелись размазанные следы мокрой земли и грязи. Куртка-доспех, а местами и белые волосы, тоже были заляпаны. — Ты это, ведьмак, за оплату не волнуйся, отдадим, как договаривались. Только прямо сейчас переться под дождем… И бард тут поет… — Я подожду. Ночевать все равно где-то надо. — Вот и славно. Давай, Вьюрок, пой теперь без боязни! — Никакая падла сюда не явится, у нас ведьмак рядом! Люди как-то вздохнули с облегчением, хоть настороженно косились на ведьмака и отодвинулись от него подальше. Смесь страха и презрения, но и некоторой радости тоже. Вьюрок продолжал стоять, поставив ногу на скамью и для удобства перенеся на нее вес. — Кхм. Хорошо, — кивнул он, прижимая пальцы к грифу китары. — История эта, стало быть, известна всем вам… Он задвигал пальцами, примеряясь брать аккорды по очереди. Струны отозвались негромким шорохом с призвуком скрежета. Легким дерганьем головы обозначил темп и ритм. Алая патта заколыхалась. Затем бард поднял взгляд и заговорил: — Конечно, из меня ведьмак, как из козьего гузна — кларнет, но… — Оно так и есть! Ты, поди, ничего тяжелее своей лютни не держал! — радостно гоготнули краснолюды, услышав свою расхожую поговорку, но бард приподнял руку, и они кое-как утихомирились. — Китары. Но я хотя бы попытаюсь изобразить ведьмака, — тут он поклонился в сторону упомянутого, но не настолько шутливо, как раньше раскланивался публике, а более… уважительно и держа некое достоинство. — Итак. Пою о девице, злом колдуне и ведьмаке! И попрошу тишины! Будьте так любезны! Выдержав паузу, Вьюрок низким грудным голосом завел мотивчик в полной тишине. Такой же быстрый, ритмичный, как и предыдущая песня. Голос сквозь сомкнутые зубы тепло и мрачно вибрировал, нагнетая атмосферу. Бард склонился вперед к слушателям. Было в его позе нечто хищное, угрожающее. На каменном бледном лице с острыми скулами холодно сверкали прищуренные серые глаза, подведенные черным. А потом тонко-тонко запела китара, повторяя мотив. Сначала вторя голосу, но тот вскоре замолчал. И было в этих звуках что-то… будоражащее и влекущее. И залихватское. Высокая, трепещущая, короткая мелодия повторялась много раз, словно гипнотизируя, и вдруг превратилась в громкий бой аккордов, низких, густых, повторяющих все тот же мотив из раза в раз. И бард запел. Слушатели привыкли в предыдущей песне к голоску птички, а здесь… Здесь птичка обернулась лесным волком. Бархатистый низкий голос, временами с призвуком рычания. А беря высокие ноты, голос начинал надрывно завывать… — Темный, мрачный коридор, Я на цыпочках, как вор, Пробираюсь, чуть дыша, Чтобы не спугнуть Тех, кто спит уже давно, Тех, кому не всё равно, В чью гробницу я тайком Жела-а-аю загляну-у-уть, Чтобы увидеть... Как проклятие в час ночной Туманит, нелюдимая, разум твой, Чьих невольница ты идей? Зачем тебе охотиться на людей? Вьюрок сорвался с места, словно хищник, и гибко, как кот, крадущимися шагами прошелся по кругу мимо слушателей. Пронзительный взгляд холодных глаз, зловещий оскал светлой улыбки… От него невольно пытались отстраниться назад, хмурясь или таращась. Кисть порхала вверх-вниз, выбивая из струн аккорды. Мелодия повторялась в разных вариациях. Легкий металлический скрежет струн, когда сдвигались пальцы на грифе, фоном наполнял мелодию, будто лязг меча. Сделав круг, бард снова стал в центр и не скрывая, в упор посмотрел на сидящего ведьмака. А тот — исподлобья на него, теребя серебряную цепочку на шее. Холодные серые глаза против золотых, пылающих угольками в полумраке. Бард продолжил хищно распевать, скалясь: — Морда волка на груди, На нее ты погляди, Что способен медальон В мраке пробудить? Много книжек я читал, Много фокусов видал, Свою тайну от меня Не пытайся скры-ы-ыть! Я это видел! Как проклятие в час ночной Туманит, нелюдимая, разум твой, Чьих невольница ты идей? Зачем тебе охотиться на людей? Гляделки закончились, когда с завыванием Вьюрок изящно повернулся лицом к стражникам и спиной — к ведьмаку. И внезапно ушел из мелодии весь мрак, когда дрожаще-тонко запела китара. Весело покачиваясь, бард продолжил: — Очень жаль, что мать твоя, Догадаться не смогла, Что красивый воздыхатель Не такой, как все! И послала к черту вон, Не зная ничего о нем, Что он, злобой подожжен, Отомстить реши-и-ил! Она попала… Еще танцевальный пируэт, шарф на поясе ярко сверкнул, колыхнулся. И последние строки Вьюрок снова мрачно едва ли не проорал под громкий бой аккордов: — К настоящему колдуну, Он загубил таких девиц не одну! Дочка стрыгой в час ночной Встает и кровь людскую льет реко-о-ой! Все происходит, будто в страшном сне. И находиться здесь опасно мне-е-е-е! Долгий вой, рванувшийся из горла, разлился по харчевне. И поза Вьюрка была похожа: головой вверх к потолку, словно волк, смотрящий на луну. Короткий мотивчик долго и мрачно повторялся, гремя напоследок под густой грудной голос сквозь зубы… Стражники было напряглись, когда бард задорно начал не слишком пристойные строки, но… им осталось с кислыми лицами отвернуться. …Историю эту знал каждый в Темерии: была у короля Фольтеста сестра Адда. Родила девочку, — принцессу, значит, — и умерла. А девочка отчего-то превратилась то ли в упырицу, то ли в стрыгу. Убивала людей по ночам много лет, а нанятые ведьмаки никак не могли с ней справиться. Тоже умирали от ее когтей. Пока не пришел один ведьмак и не расколдовал ее. А потом пошли разные слухи, и некоторые порочили честь королевской семьи. Поэтому следили за артистами строго… Получив очередную порцию аплодисментов, свиста и криков, Вьюрок отложил китару на стол и снял шаперон. — Прошу прощения… Как бы это сказать… Мне надо по зову природы. Инструмент не трогать! Пока в харчевне переговаривались и звали хозяйку, бард тихонько выскользнул за дверь. Ганна с сестрой захлопотали, разливая горячительное разной крепости, а ведьмак также тихонько встал и направился к двери. Проходя мимо китары, он на мгновение застыл, трогая медальон. Дождь продолжал лить, щедро одаряя прохладой. Завыла собака. Сверху, с крыши, каркнул ворон. — Заткнись, падла! — резкий окрик где-то среди темноты. Собака возмущенно захлебнулась, зарычала, но вскоре затихла. — Ого, надо же. Барды ведь не выражаются. Люди искусства, все-таки. — А я бунтарь, — раздался безмятежный голос, и в темноте что-то зашевелилось. Мгновением позже Вьюрок забежал под навес, отряхивая одежду и волосы от капель. — Чего-то хотели, милсдарь ведьмак? — Вышел подышать. Душно, знаешь ли. Кстати, со стрыгой было немного не так… — Вам виднее, — широко улыбнулся бард и чуть склонился в поклоне. — Белый Волк, полагаю? — Хм. Давно меня так не называли. — А как тогда? — Чаще «мутант, выродок». Иногда «эй, седой!» После этого обычно спрашивают, зачем мне два меча… — И вправду, зачем? — Не начинай, а? — тяжелый взгляд исподлобья. — Ладно-ладно, простите, — Вьюрок примирительно поднял руки. — Вижу, вопрос в самом деле болезненный… А «Белый Волк» мне нравится больше. Поэтично. Так что со стрыгой было? — Не было там колдуна. А был обычный долбошлеп с длинным языком. Не такой уж и красавец, кстати. Ляпнул со злобы, даже не заклинание, а так… И все. Остальное, в принципе, соответствует истине. Желтые глаза мягко тлели в темноте, рассеченные пополам вертикальным зрачком. — Ого! Только боюсь, людям будет не так интересно знать правду. Ведьмак помолчал немного. — Хорошая музыка. Наверно. Я ни бельмеса в ней не понимаю. И в образ этого… как его там… «монстра оного, натуре противного, мерзавца без достоинства, совести и чести, исчадия адова, токмо к убиениям приспособленного» неплохо вошел. Скажи-ка… А почему от твоей китары магией разит так, что медальон никак не успокаивается? Ты ведь не маг, а обычный человек. Магии в тебе ни капли, — напрямик спросил он. — А-а-а… Это эльфийка одна заколдовала. — Та, из-за которой черную рубашку носишь? Как зовут-то ее? И что за чары наложила? Чтоб люди обожали твою музыку? Вьюрок хмыкнул. — Если скажу имя, не поверите. Поэтому промолчу. А чары… Чтоб от сырости не портилась, лак не трескался, а если разобьют на кусочки, чтоб я смог легко восстановить ее хоть из одной оставшейся щепки. И чтоб струны не пачкались и не ржавели. — Да уж, наколдовала… Теперь понимаю, почему так мощно эманирует. Чтоб струны не ржавели? А… точно. Скрип металла был, когда ты пальцами елозил. — Угу. Из бронзовой и стальной проволоки. Еле нашел мастера, который бы вытянул их. Правда, он до последнего не понимал, зачем мне такая тонкая проволока, пока я при нем не начал натягивать. И не сразу сделал струны должным образом. Ух, и содрал же с меня деньжищ… — Необычно. Сам придумал? — Нет. То есть, когда я чертежи у эльфийки увидел, разобрался, что к чему. Ну, что струны из металла дадут звук куда мощнее и объемнее. Струны из кишок быстро растягиваются же. А металл, сами понимаете, очень упругий и натягивает так, что с мясом может вырвать крепления. Было такое дело… Пришлось новый корпус просить сделать. Ой, не сразу китара получилась… — Интересно. Только еще не видел, чтоб у эльфов были такие инструменты. — У них и нет. Я спрашивал у нее, мол, почему не сделать. А она говорит, что звук грубый и некрасивый в итоге получается. И что струны скрипят, словно ножом по сковородке. Неэстетично. Эстетичным считается же ж, когда на лютне нежно пиликают. — Так если звук грубый, чего тогда на ней играешь? — А я бунтарь. Хочу чего-нибудь нового, а не плесневеть в традициях. Да и этот шорох струн… Знаете, особенный такой. Природный. Мне нравится до безумия. Ну что, пойдем внутрь? Меня там, поди, заждались… …Вьюрок распевал и выплясывал где-то еще час-полтора. С перерывами, правда. Разговаривал со слушателями, пил свои травки и ел пирожки. Уже только с жимолостью — остальные успел доесть до крошки. И повторял на бис то, что просили. Ведьмак же забился в углу, молча жевал и задумчиво поглядывал на улыбающегося во весь рот барда. Потом тот устал выплясывать и запросился переночевать. Люди наперебой стали зазывать к себе, а Вьюрок смущенно кашлянул и витиевато заизвинялся, мол, ничего такого не имеет в виду, но есть ли у кого-то сеновал? Мол, и спится мягко, и запах приятный. В разговор влез ведьмак и сказал, что остановился у старосты, и что лошадь там же оставит. Если желает заночевать на сеновале, то может попроситься с ним за компанию. На том и порешили. Надо сказать, даже с радостью. Барду накидали немного монет и пообещали дать утром еды на дорогу. А вот ведьмаку принесли пухлый кошель и с кислыми лицами выпроводили. Видимо, потому барда и обделили, что на награду ведьмаку собирали всей деревней, как обычно бывало. Непонятно, правда, почему городские власти не особо шевелились... Вьюрок ненадолго задержался. Он снял с себя пояс и шаперон, замотал их вместе с китарой в ткань, повесил сверток за спину и лишь потом вышел из харчевни. На ходу бард вплетал в волосы веточку боярышника с немного облетевшими лепестками. Дождь уже закончился, и пахло одуряющей свежестью зелени, мокрой земли и сладким яблоневым цветом. — Тише, тише, Плотва, — негромко произнес ведьмак, поглаживая фыркающую лошадь по голове и что-то еще нашептывая. Бард вышел за ворота, а за ним пошел и ведьмак, ведя на поводу лошадь. Некоторое время они неторопливо шли по улочке, пока Вьюрок не остановился и не обернулся. — Слушайте, милсдарь ведьмак, не могу идти впереди. Такое ощущение, будто вы мне в спину пялитесь. Мне неуютно. — Наконец-то. А я все думал, как бы тебе повежливее сказать, что твой боярышник — херня полная. — В смысле?! — В прямом. И крушина тоже. И чеснок. И осиновый кол. На лице барда воцарилось подлинное изумление. Они втроем — Вьюрок, ведьмак и Плотва, — стали посредине улочки. — Вы же шутите, да? Это же шутка? — Ни капли. — А… А что тогда поможет? — Тебе — ничего. Только драпать. И то, не уверен. Серебряной вилкой ты вампира не заколешь. Да и обычно его искать надо в разных местах. Но ты по ним вроде как не ходишь. Тебя быстрее утопцы сожрут, или какие-нибудь другие трупоеды. Или накеры задерут. А от них всех боярышник тоже не спасет. В принципе, если ты мечом не владеешь, — да даже владеешь, все равно, — считай себя трупом. Симпатичненько ободранным и пожеванным. — Погодите. То есть, хотите сказать, что я с этой вонючей дрянью зря расхаживаю? — Именно. — Твою мать, — потерянно прошептал бард. Дрожащей рукой он выпутал веточку и, замахнувшись, выбросил. Плотва всхрапнула и дернула мордой, испугавшись резкого движения. — И что мне делать, милсдарь ведьмак? — Зови меня Геральтом. Не на светском приеме же. Что делать? Не ходить по ночам и по разным плохим местам. — Это каким же? — Как будто сам не знаешь. Как ребенок, чесслово. Впрочем, знаю одного такого наивного барда... Ладно, слушай. Ходи только по хорошей дороге. На заброшенные кладбища романтики или вдохновения искать не заходи. В заброшенные дома тоже. Болота обходи, а если на них туман — тем более лучше сделай крюк. На всякий случай. Если занесет в горы — не лезь в пещеры. Особенно, если возле них есть примятая трава, или из нее воняет. Уходи от нее подальше на ночлег. В принципе… Любая пещера может быть опасной. Если вход небольшой, и трава вокруг примятая — уходи. Если вход огромный — скорее всего, тоже опасно. И смотри, чтоб на камнях у входа не было всяких царапин от когтей. В городах во всякие подземелья и каналы не спускайся. Да и вообще в любые подземелья. Увидишь живописные руины — лучше иди мимо да поскорее. Понял, в общем, вдохновения нигде не ищи. Целее будешь. И попробуй раздобыть лошадь. С ней шансы удрать больше. — Тебя послушаешь — так везде опасно. И не могу я на лошади, — уныло произнес бард. — Не умею. И побаиваюсь. Пешком хожу, или если на телеге кто подвезет. — Чего так? — Учился когда-то ездить. Малым был. А она меня скинула. Спиной ударился, и ребра мне помяли. С тех пор как-то недолюбливаю лошадей. Ведьмак вздохнул. Дальше шли молча. И почти рядом. — А расскажите… Расскажи что-нибудь из своего ремесла. — Лютик и так поет об этом. Не хватало мне, чтоб еще один распевал. — Ла-а-адно. А какую-нибудь… э-э-э… скажем так, технику безопасности? — Я и так уже сказал все. Но повторяю для непонятливых: драпать сразу. Чем быстрее, тем лучше. Геральт достал из сумки флягу. — Пить будешь? Так и быть, угощаю. За знакомство. — Не пью. — Чего так? Вьюрок закатил глаза. — Отвечу, если скажешь, зачем тебе два меча. Вопрос про выпивку меня также задрал, как и тебя — про мечи. Если не больше. — Договорились, — ведьмак откупорил флягу и немного отпил. — Я отвечаю, что один меч для людей, а другой для чудовищ. Теперь ты отвечай. — Серьезно?! Геральт помолчал. — Не совсем так. Просто для некоторых чудовищ нужно серебро, а для некоторых — сталь. Но да, стальным чаще приходится отбиваться от людей, чем от чудовищ. Зато с таким ответом есть шанс, что драться побоятся. — Оригинально придумано, — усмехнулся бард. — Ладно. Тоже отвечу честно. Я обычно говорю, что берегу голос. Мол, вместо водки лучше попить травок разных целебных с медом. И что голос потом пропитым становится. Потому что меня не поймут, если скажу правду. — А на самом деле? Вьюрок помолчал. — Видишь ли… Допустим, я напьюсь. И что дальше? Ты разве не видел пьянь? Таких вот людей, которые теряют всякое достоинство, когда напьются. Грязные, вонищей от них разит. Еле ходят. Почти ничем от животных не отличаются. На уме — лишь нажраться да потрахаться. Низменные, так сказать, желания. А я все-таки другими желаниями живу. Творить красоту, искусство… — Так ведь можно просто не нажираться в говно. Выпил немного, расслабился, повеселился… Ты что-то перегибаешь. — Все равно, — упрямо покачал головой Вьюрок. — Сначала понемногу, а потом в привычку войдет. Да и говоришь ты, расслабиться, повеселиться. А что, без алкоголя нельзя расслабиться или повеселиться? Зачем мне какой-то искусственный стимулятор? Я предпочитаю более… так сказать, натуральные стимулы… Музыку, например. Знаешь, когда я пою и играю на китаре, меня захлестывает такая эйфория, такое счастье… — бард мечтательно прикрыл глаза и широко улыбнулся. — Эти чувства не сравнятся с какой-нибудь… э-э-э… дрянью типа алкоголя или фисштеха. Они натуральные, подлинные, а не суррогатные. И не оказывают никакого разрушающего действия ни на меня, ни на окружающих. Я в том смысле, что пьяным или обдолбанным никому вред не причиню. — Интересно, — ведьмак почесал колючий подбородок. — Тонкая ты натура, Вьюрок. И странная. — Скорее, незаурядная. Говорю, я ж бунтарь. Если мне что-то предписывают делать, потому что так положено, я это делать не буду. — Даже если положено вести себя прилично? Ты наоборот сделаешь? Положишь ноги на стол на светском рауте? — Не передергивай, Геральт. Ты создал впечатление умного человека. Не разочаровывай меня. Я не делаю лишь то, что мне пытаются навязать. Традициями там, или еще чем-нибудь. — Ладно, согласен, ляпнул невпопад. А что, ты никогда в жизни не пил? До того, как петь начал. Прям никогда? Когда к тебе такая «мудрость» великая снизошла? Не с детства же. — А вот представь себе, с детства! Никогда не пил. То есть… Было один раз. Меня напоили. Назло. Хотели подшутить, а шуточка не удалась. Я ведь и вправду с детства всегда наперекор шел. Не нравилось мне быть «как все». Друзья всегда в любое свободное время играли, а я или за книжками сидел, или музыкой занимался. Когда мы повзрослели, то друзья пошли кутить и по девкам. А я… ты понял. Меня и прозвали… э-э-э… девицей благовоспитанной, скажем так. Впрочем, девушкам я нравился, и даже очень. А я к ним как-то… ровно. Музыка и искусство больше интересовали, а не девушки. Они посмотрят на меня, поумиляются, а потом, когда поймут, что ничего им не светит, пофыркают и уйдут. Как-то раз меня вытащили на вечеринку. Праздник был. И решили научить меня пить и как надо быть мужчиной. Залили в меня… и что сказать? Я заблевал все и спать завалился… — Да уж, история. Что-то паленое твои друзья употребляли? — Нет. Не роскошь, конечно, но, говорят, вполне себе хороший напиток. Красное вино какое-то. — Что ж, тогда от одной опасности ты уберегся. — Какой? — В городах бывает, что ночью на пьяных нападает катакан. Он очень любит кровь, в которой много алкоголя. Да и жертва не особо сопротивляется. Вьюрок поднес кулак ко рту, сдерживая какой-то звук. Будто пытался подавить рвотный позыв. — Ты серьезно? — Слушай, прекрати переспрашивать каждый раз. Я что, на шута придворного похож? — Прости-прости. А в городах разве вампиры живут? Я думал, они где-то на кладбищах обитают и в склепах… — Встречаются. Нечасто, но… бывает. Особенно в трущобах. На кладбищах обычно другие твари живут. Трупоеды, например. Впрочем, не спорю, иногда там бывают и вампиры. Но это не основное их место проживания: на кладбище живых нет. А им кровь пить надо. Хочешь, напугаю? — Куда уж больше… Ладно, валяй. — В поселениях встречаются такие вампиры, про которых хрен скажешь, что они вампиры. — А… Как это? — Есть один такой подвид вампиров, — Геральт прищурился. Золотые глаза мерцали. — Одновременно дохера опасный, но, если с ним столкнешься… Я бы сказал, что шансов выжить тоже... немало. Если сравнивать с тем же катаканом или бруксой, не говоря уже о фледере. Самое интересное, что от людей их почти не отличить. Катакан и брукса тоже маскируются под людей, но их легче выследить. А вот этих… очень и очень сложно. Я имею в виду, обычному человеку. Вьюрок стоял с несчастным видом. — Зря спросил. Многие знания — большие тяготы. Я теперь каждого человека бояться буду. — Можешь не бояться. Эти вампиры не нападают на людей. И не убивают. А вот если какой-нибудь полудурок полезет на такого вампира с мечом, перепутав с человеком — например, чтоб в подворотне ограбить… Что ж, тогда земля ему пухом. Кстати, такие вампиры даже кровь не пьют. Совсем. Чаще всего. Бывают, конечно, исключения. Но жертвами у них становится определенный круг людей, что-то вроде слуг или даже рабов. Так что не бойся, твоя кровушка никому не сдалась. Можешь не носить боярышник и не жрать чеснок. Или что там по суевериям нужно делать? Хотя... Лучше да, носи. А то посмотрят на тебя люди, бледного такого, в черной одежде, взбредет им что-нибудь в голову, и на вилы насадят. Потом в сердце осиновый кол, голову отрубят, да прикопают, положив твою бедную голову в ноги, чтоб не вылез из могилы. И чесноком для надежности нафаршируют. А вокруг могилки боярышник насадят. Вьюрок согнулся пополам, зажимая рот и издавая приглушенные звуки. — Я же недавно поел... — простонал он. — Да в смысле?! Как не пьют кровь?! Губы Геральта дрогнули в едва заметной ухмылке. — А вот так вот. Долго объяснять, почему да как. Прими как факт. Я обычно предпочитаю с ними не связываться. Все-таки не у всех ведьмаков гребаные моральные принципы. Мы их, понимаешь ли, часто беспокоим. Ремесло такое. И оказаться под раздачей из-за коллег лично мне не очень хочется. У нас разные дорожки. Меня не трогают, я их тоже не трогаю. А людей они тоже не трогают. Обычно. Так что пусть живут. Как живут эльфы, краснолюды и прочие. Вот и живи теперь с этим знанием, Вьюрок. А я, похоже, наболтался с тобой на несколько лет вперед. Ты как Лютик. Вечно вы, барды, в болтовню уводите. Ведьмак пошел вперед, ведя за собой недовольно фыркающую и трясущую гривой Плотву. Ошеломленный бард ненадолго остался позади, но ускорил шаг и догнал. — А ты тоже странный ведьмак, Геральт. — Незаурядный. — И угрюмый. — Эмоций же нет. Одна прагматичность, цинизм и инстинкт выживания. — А спорим, что есть? — На что спорим? — Ни на что. Просто на сам факт. — Давай. Вьюрок некоторое время молчал, а потом произнес: — Знаешь, Геральт, для другой публики песня про стрыгу звучит немного иначе… Но здесь, в Темерии, такое петь не стоит, а то, сам понимаешь, неприятностей огребешь. — И как же она звучит? Бард чуть склонил голову к ведьмаку и тихонько напел: — Очень жаль, что мать твоя, Догадаться не смогла, То, что новый воздыхатель Не такой, как все! И осталась с ним вдвоем, Не зная ничего о нем. Что для всех опасен он, Было наплева-а-ать! Плотва громко фыркнула. Вьюрок поднял голову: ведьмак бесстрастно смотрел на дорогу, ведя за собой лошадь, вот только его губы уж слишком сильно сжаты, а на щеках выделились желваки от напряжения. И не понять, в самом ли деле фыркнула лошадь, или же ведьмак? Вьюрок расплылся в широкой улыбке, и заголосил на всю улочку продолжение, уже приличное и одобренное властью. Над деревней долго раздавались в ночи пьяные голоса людей, полуэльфов, краснолюдов и стражи: — Она попала… К настоящему колдуну, Он загубил таких девиц не одну! Дочка стрыгой в час ночной Встает и кровь людскую льет реко-о-ой! Все происходит, будто в страшном сне. И находиться здесь опасно мне-е-е-е!