***
— Куда-то собрался? У тебя свидание? Вжик. — Что-то вроде того. Ночь Саовины, сам понимаешь, Геральт. Вжу-у-ух. Вжик. — Понимаю. Все сидят по домам и ничего не видят. Что ж, желаю приятно заночевать на груди у суккубихи. — Ты, как всегда, чертовски деликатен, друг мой. Вжик-вжик-вжик. — Что-то хочешь сказать, Регис? Не тяни… нетопыря за яйца. — Оригинальная шутка. Я оценил. Да, пожалуй, у меня есть небольшая просьба. Если Лютик вдруг начнет задавать тебе вопросы по поводу некой личности… Вжу-у-ух. — Уже. И я послал Лютика обратно к тебе. Потому что уж тебе-то виднее, кто собрат, а кто нет. И раз ты ничего не сказал ему, значит, на то есть какие-то причины. Лезть в ваши дела я не собираюсь. Зато Лютик наконец-то перестал паниковать, когда я упомянул, что мне тоже выпала оказия заночевать с Вьюрком на одном сеновале. — Восхитительные, однако, новости я узнаю. Одна другой ошеломительнее. Даже не знаю, как прокомментировать. Благодарю за проницательность и за деликатное решение. Но позволь спросить, как вы встретились? И могу ли я узнать, как именно ты понял, что перед тобой высший вампир? Я имел возможность понаблюдать за ним и не сказал бы, что дело в неопытности. Хотя, бесспорно, он молод и слишком перестраховывается там, где люди просто не обращают внимания. А меня ты далеко не сразу распознал, пока я за раскаленную подкову не взялся. Вжик. Вжик. — Хочешь дать ему совет по маскировке? — Геральт дернул уголком губ. — Спрашиваешь, как я понял, что передо мной высший? Просто совпало неудачно для него. Я много думал над странностями. Кстати, не скажешь, что у него с зубами? Правду Лютик говорит, что ли? Не знаешь, как он сделал это? — Зубы подправлены, не отрицаю, тут Лютик метко ляпнул. Но, поверь, мне тоже очень и очень любопытно, как удалось провернуть такой трюк, — уклончиво ответил Регис. — Да, подпилить зубы возможно. Правда, это слишком хлопотно и в целом бесполезно по ряду причин. Проще управлять мимикой и не улыбаться широко. Но для того, кто постоянно открывает рот в пении, несомненно, очень полезно. И все-таки, где же он тогда ошибся? Из-за отсутствия тени или отражения? — И чем он их спилил, ты, конечно же, не расскажешь. Оно и правильно, держи в секрете. — И Геральт замолчал. — Послушай, я тебе всецело доверяю. Ты мой друг. Но я, правда, не могу рассказать. — Я не настаиваю, Регис. Поэтому честно отвечу на твой вопрос. Первое. Вьюрок сразу привлекает внимание. Однако оно играет ему на руку. На инструмент наложены чары, вот медальон и дергается как припадочный. На самого Вьюрка без этой его лютни реакции никакой, я специально проверял. Второе. Обычные зубы убеждают, что это человек, потому что... Чем это сделать, если даже наши мечи с трудом берут ваши кости? А если предположить, что есть какой-то способ, то как ему удалось сделать так аккуратно, если вы не отражаетесь ни в чем? Если магией — он что-то про влюбленную эльфийку рассказывал, — то был бы след, на который среагировал бы медальон, но он полностью чист… Прекрасный ход. Экстравагантный, в общем, бард. Зловещий образ, интересные ассоциации, песни с черным юморком... — Однако… — Однако Плотва — умничка. Так-то от тебя, Регис, настолько несет лекарственными травами и пряностями, что у меня аж в носу свербит невыносимо, с моим-то нюхом. От Вьюрка запах трав не настолько сильный — как от обычного эльфа. Да и сам на эльфа смахивает, квартерон, раз без острых ушей. На резкий запах, как у тебя, не спишешь. А Плотва все выделывается, фыркает, недовольная, оживленная. И собаки лаем захлебываются, когда мимо идем. — А тебя, значит, эльфийские ассоциации не смутили. Ты, конечно, куда внимательнее. — Профессия такая. Вспомнил я байку Эскеля, лет... двадцать назад, что ли, рассказывал про свой заказ. Подумал, как же мир тесен. Правда, тот вампир с клыками был... Ладно, плевать, чего только не бывает в жизни. Проверю по старинке: отражение или тень. Но никак под руку ничего не попадалось. Не вытаскивать же меч, чтоб на лезвие посмотреть? Еще спровоцирую… — Значит, тень? Но мы не настолько безрассудны, чтобы ходить перед самым носом ведьмака, не позаботившись о прикрытии. Я-то постоянно в вашей толпе ходил... — Регис, не перебивай. Идем мы по дороге к дому старосты, я позади него. И гадаю, почему он согласился ночевать вместе, если прекрасно знает, кто я такой. — Хмм. Порой на виду безопаснее. И держать тебя рядом с собой, чтобы не было сюрпризов. — Регис. Я замолчу, если будешь встревать. — Прошу прощения. — А потом он остановился. Прямо перед тем местом, где дорога получше освещена. И ни деревьев, ни заборчика: ничего тень не отбрасывает, никак не спрятаться. Так он завел разговор. И на одном и том же месте в тени стоит, ни шагу вперед. — Хотел тебя прощупать? — Возможно. Я то же самое сделал. Отчитал придурка — он же боярышник вплел в волосы. Ох и шутник… Тут он и подошел поближе, чтобы идти неподалеку, чуть-чуть позади меня — шею вывернешь, если захочешь на его тень глянуть. Я насторожился, но продолжил ломать комедию. Будто поверил, что лошадь немножко его потоптала в детстве… Нет, дружочек, не ты лошадей боишься, а они тебя боятся. И собаки тоже поэтому воют. И не вино красное твои друзья распивали, ой не вино… Слово за слово, вот и удалось украдкой на дорогу глянуть, а тени и нет... Регис усмехнулся. — Интересный, как я погляжу, вышел разговор... — И не говори. Я рискнул и попытался угостить выпивкой — купил для эликсиров. Так он распелся соловьем, совсем как ты, когда тебе простой вопрос задашь, а ты полчаса в ответ философствуешь. Заливал, что вообще в рот ни капли с самого детства. Скажи-ка, Регис, вампиры способны лгать и хитрить? — Хм… Сложный вопрос. Я бы сказал, что одно из главных отличий нашей психики и менталитета, которое и приводит к разного рода недопониманию и конфликтам с другими расами, как раз заключается в том, что мы достаточно плохо понимаем концепцию лжи. Если высший вампир что-то говорит, то это правда. Если высший вампир не хочет что-то говорить, он не соврет, а просто не станет говорить. Мы прямолинейны и искренни с вашей точки зрения. Порой бываем наивны, поскольку нам сложно понимать логику столь непредсказуемого поведения, слишком отличающегося от нашего. Однако, сам понимаешь, тем, кто выбрал интеграцию в общество людей, приходится приспосабливаться и о многом молчать. Учиться давать логичные объяснения, прикрывать себя и собратьев. Не лгать в прямом смысле, а скорее… я бы сказал, показывать истинные факты в немного другом свете, давать иные трактовки. Также со временем приходит опыт и понимание психики людей. Мне, кстати, очень интересно разбираться в природе людских эмоций. Но если тебе говорили что-то однозначное, не допускающее разных трактовок, то, уверен, это будет правдой по сути, но, возможно, не по содержанию. Он же, как я понял, не говорил прямиком о крови? — Да, завуалированно. Провел аналогию с вином и фисштехом. И сказал, что ему подобная дрянь для суррогатной эйфории не нужна. И ведь про зависимость тоже сказал! Только про алкогольную. Что всячески осуждает, потому что оскотиниваться ему противно, а он… творческая натура, которой претят низменные инстинкты. Завернул как, слышишь? — Вот-вот. А уж если речь дошла до таких откровений — что на самом деле удивительно, учитывая твою профессию и связанные с ней предубеждения, которые взялись не без основания, — можешь быть уверен, с тобой были искренни. К тому же объективно я не вижу причин лгать, потому что ложь во спасение в этой ситуации бессмысленна. Скажи, друг мой, если какой-нибудь высший вампир подойдет к тебе и признается, что балуется кровью прям так, как себе воображают люди — а в очень запущенных случаях зависимости, поверь, это вполне возможно, поэтому нашему сообществу порой приходится принимать определенные меры по отношению к таким особям… Положа руку на сердце, ты бы решился его ликвидировать? — Регис, я очень не люблю этот вопрос. Очень не люблю, подчеркиваю. — Я понял тебя. Поэтому попробуй понять и ты, что нам бессмысленно остерегаться вас и лгать, потому что… такова наша природа, и вы, ведьмаки, мало что можете сделать с нами. — Однако с одним пьяным в дымину высшим вампиром справилась и обычная толпа кметов с вилами. — Как видишь, ненадолго, всего на полсотни лет, — Регис широко улыбнулся, демонстрируя полный набор острых зубов. Геральт потрогал подушечкой пальца край посеребренного клинка, который перед этим точил. — Я пытаюсь понять, не навешали ли мне капусты на уши. Способность вовремя умолчать некоторые детали открывает широкий простор для искажения картинки. Тьфу, поговоришь с тобой — и сам начнешь витийствовать. Ладно, Регис, хватит болтологией заниматься. Ты так до смерти уболтаешь. Просто прошу тебя присмотреть за своим… собратом. По крайней мере, на то время, пока я здесь. Я очень не хочу разгребать дерьмо. А еще меньше горю желанием нести репутационные потери, если вдруг всплывет что-то связанное с… как ты это назвал в своей исповеди? Молодежными стереотипами поведения? Если не ошибаюсь, то по внешнему виду данная особь подходит на роль молодежи. — Я как раз собираюсь это сделать, а не отдыхать в объятиях суккуба, как ты предположил.***
Регис сел рядом на заиндевевшую черепицу и продолжил свою мысль: — Справедливости ради стоит сказать, что я тоже давно не употреблял… из принципа, скажем так. Абсолютный абстинент, как и ты. Но, как я погляжу, ты моложе меня будешь. Надеюсь, с тобой не произошло никакой… неприятности. Могу ошибаться, но из-за твоих слов мне показалось, будто ты о чем-то сильно жалеешь. — Жалею ли я… Да, пожалуй. Неприятность? Кому-то — ничтожный пустяк, а для меня — трагедия. Откровенность на откровенность? — Почту за честь, если окажешь доверие и откроешь мне свое молодое сердце. Я тоже буду откровенным в ответ. Вьюрок кивнул и положил обклеванную куриную тушку на крышу. Помолчал, вытирая пальцы и наблюдая за двумя воронами, глодающими мясо. — Я жалею, что все произошло… вот так. С одной стороны, даже хорошо, что произошло именно так. Но с другой… Ах, да, я забыл упомянуть контекст, прости. Понимаешь, мне всегда было тяжело вписываться в компанию. Ощущал себя лишним. Совсем не понимал, в чем удовольствие таких идиотских… — Игр? Забав? Понимаю. С возрастом это начинает казаться по меньшей мере дуростью. Но я бы назвал куда строже: садизмом и дегенератством. — Именно. Как с языка снял. Летать огромным нетопырем в полнолуние за каким-нибудь путником, гонять его с места на место, заманивать в такие места, откуда сложно выбраться… Притворяться, что не можешь подойти из-за какой-нибудь херни вроде ожерелья из чеснока или связки веток боярышника или крушины, а в итоге обложить человека на всю ночь кругом и рычать, пока он сходит с ума от страха. — Это еще невинные развлечения. Вот когда начинаешь взрослеть и постепенно приобщаться к выпивке… А еще этот повышенный интерес к молодым девушкам… — Да-да! В лучшем случае — напугаешь до визгу и обмороков, а чаще… дело заходит до попоек на кладбище. Или игры «поизящнее», для эстетов недоделанных: притвориться загадочным красавцем, вскружить голову и позвать в ночь на свидание… — Это что-то новенькое. В мою молодость такого не было. Нет, на кладбищах, конечно, кутили. Удобно же: поселение рядом, а на погост ночью никто не ходит и не беспокоит — страшно. Однако нет места безопаснее для людей, чем то, где поселился высший вампир. Но да, к молодежи такое утверждение чаще всего неприменимо… Прости, отвлекся, давно я не общался с сородичами. Волочиться за людской девушкой? У нас за бруксами ухаживали, да и они тоже не ровно дышали к нам. — Да, бруксы — красавицы… — вздохнул Вьюрок. — Так я еще главное не сказал. Зовут девушку на свидание, а потом на мозги ей давят внушением так, что бедняжка ничего не осознает и смеется, стонет от удовольствия, пока кровь ручьем льется… Омерзительно. — Так вот откуда ноги растут… А я-то недоумевал, как людям в голову взбрело, что кровь девственниц — деликатес. Кровь как кровь. Я ведь, так сказать, на продолжительное время выпал из кругов и больше туда не возвращался, не следил за модой… Думал, что дело в стереотипах сексуального поведения людей и проекции этого поведения на нас: девственница представляется более ценной добычей для человеческих мужчин, поэтому ее кровь тоже особенная. И проводят параллели между кровью во время первого полового акта — вот же варварский обычай, никогда не мог понять этого издевательства — и кровью, которая вытекает от укуса. А сам укус вампира — метафора насильного орального акта, который, вдобавок ко всему, считается у людей отвратительным, ибо не ведет к продолжению рода. При этом подсознательно люди мечтают о подобном... И дальше аналогии: слабость, обусловленная потерей крови, отождествляется со слабостью после благополучного завершения соития. Дескать, вампир, сущее зло во плоти, идет против природы, нечестивец грязный… Вьюрок глухо засмеялся: — Так ты по факту и не ошибся. Ох уж эти сказочки, порожденные больной фантазией неудовлетворенного человека… А наши тогда наслушались бредятины, которую люди напридумывали, и решили подыграть. К тому же так совпадает, что молодые красивые девушки чаще всего девственницы — обычаи такие, — да и когда у них всплеск гормонов по молодости, то об осторожности забывают. Готовы на любой риск пойти, сломя голову. Хочется да колется... Говорю же, эстеты: не просто напиться, а чтоб красиво было. Замужняя кметка ведь работой измучена и детьми, стареет быстро. А потом хвастаются друг перед дружкой, кто как и с кем развлекается. Или забава еще веселее… нет, пожалуй, еще интеллектуальнее есть: кто дольше на ногах продержится, прежде чем свалится. Эх, вот есть у людей сравнение, что-то вроде… м-м-м… «нажраться до поросячьего визгу»… Так если б знали они правду, то говорили бы, что «ужрался как вампир». Регис хмыкнул и не удержался, широко раскрыл губы, показывая ряд заостренных зубов. Плечи подрагивали от беззвучного смеха. Потом он произнес: — Но ты сказал, что все-таки попробовал кровь. И сказал, что это для тебя было трагедией… — Да, все верно. Посмотрел я на остальных, попытался что-то вякнуть, меня на смех подняли, задразнили, я и ушел из компании. Веселитесь без меня. Я лучше музыкой и прочими искусствами займусь. Или ночными пейзажами полюбуюсь. Какое-то время доставали очень сильно: приходят, красуются, бахвалятся, подначивают… Вожак все время доставал, видимо, самоутвердиться хотел за мой счет. Я бы с радостью свалил от них куда подальше, но пока не мог, мал слишком был. Вот я и решил, что назло все буду делать наоборот. Клал я на эти молодежные стереотипы, клал я на это уважение и признание. Меня и так чудаком считали, что все время с книжками сижу или музыкой занимаюсь. И думали, что я к старшим подмазываюсь, паинькой себя веду, чтоб похвалили. — Эх, молодежь… Мне стойкости не хватило, о чем и сожалею. Пошел на поводу у большинства, очень одобрения хотелось. Прости, не буду перебивать. Так как с кровью у тебя вышло? — К тому и веду. Знаешь, по иронии, бруксы на меня стали заглядываться куда чаще, чем на «сильных хищников». Нравилось им, как играю и пою. Любят они музыку, любят птичек певчих. Тогда, кстати, и приклеилось прозвище Вьюрок, то есть, Бергфинк. Собиралось брукс рядом со мной… много. Только вот… — он сплел пальцы и молчал некоторое время, подбирая слова. Регис терпеливо и вежливо ждал. — Бруксы, конечно, красавицы, но… — Но тебя влечет к своему полу? Не вижу ничего страшного. В конце концов, мы не станем уподобляться людям и считать любую аберрацию отвратительной, а значит, нуждающейся в тотальном искоренении. — Да я не это имел в виду! — Вьюрок запустил пальцы в волосы и взъерошил их. — Так, ладно… Я хотел сказать, что наоборот… то есть… Как бы правильно выразить свои мысли… Бруксы прекрасны. Сядет рядом какая-нибудь такая красавица, а у меня все мысли из головы убегают. И смотришь на нее как на произведение искусства, язык проглотив от восхищения. Но вот чтобы влечение испытывать… Хм… Сложно объяснить. Да, чего скрывать, бывают мысли разные. Но вот так подумаешь, сидя рядом с красавицей, что всего одно слово — и ты с этой красавицей можешь прямо здесь и сейчас… Так сразу будто холодной водой обливает. Мигом отрезвляет. И влечение сразу исчезает, как понимаешь, что вот-вот к делу перейдешь. Не могу я так. Чужая она мне. — М-м-м, вот оно что, — понимающе кивнул Регис. — Думаю, и за это тоже дразнили. Сам через подобное прошел, ведь мне решительности не хватало, чтобы подойти и заговорить с бруксой. Приходилось чуть выпивать… для смелости. — Дразнили — это скромно сказано. Вожак и его подпевалы бесились просто, на желчь исходили. Где это видано, чтоб к какому-то задохлику-музыканту девушки липли, а на настоящих мужчин внимания мало обращали. Как-то пригласили на полнолуние, мол, давай, чего один-одинешенек просиживаешь, споешь, сыграешь что-нибудь веселое для нас и для брукс. Я, дурак, повелся, что мировую хотят заключить, и пришел. Так эти засранцы надыбали где-то дальвинитовую цепь, а когда я отвлекся, на шею ее набросили, как удавку. Остальные за руки-ноги держат, а я даже в туман не могу обратиться… — Низкий поступок, — нахмурился Регис. — А дальше? Вьюрок скривился и тихо произнес: — Там девушка человеческая была. Молодая очень. Привели ее. Кровь — в бутылку, и сам понимаешь, не самым аккуратным способом, да и не выжила она после этого. А мне зубы разжали и залили. Ну ты че, как не вампир совсем, а? Может, ты и вовсе человек, а? На, выпей, понравится. И ржут. Повисла неловкая пауза. Регис неодобрительно хмурился. — Прости, если задел тебя за живое. Я правда не ожидал, что… — Нет твоей вины. Если б я не хотел говорить, то не рассказал бы. Могу добавить, что я все-таки немного отомстил вожаку. Сблевал прямиком на него, — усмехнулся Вьюрок. — А потом, когда в голову все-таки ударило, уж слишком много для меня было выпитого, я просто сразу и заснул. Очнулся где-то в пещере, хорошо еще, что не подкинули куда-нибудь. Видать, бруксы позаботились. Только ощущения не из приятных были поутру… А бедняжка та, чью кровь я выпил, еще долго мне снилась. Вот это и оказалось последней каплей. Я разозлился и ушел подальше ото всех, к пустыне Корат, чтобы никто меня не трогал. Там и прожил много лет. Ладно, так что у тебя произошло-то? Если тоже слишком неприятное, можешь не говорить… — Нет-нет. Я уже философски отношусь к своей поучительной истории, много лет с тех пор прошло. Ах, молодость, безрассудная молодость… Как сказал раньше, у меня нужда была в выпивке, стеснялся сильно. Еще пошел на поводу у компании, потому как мне не хотелось быть тем, над кем все смеются. Старался соответствовать ожиданиям. В конечном итоге у меня развилась зависимость, и… Жалко я тогда выглядел со стороны, должно быть. Зато уважение и признание всеобщее заслужил, что было для меня очень важно. Только моей первой и единственной возлюбленной такое мое поведение и злоупотребление выпивкой не нравилось. Мы в итоге… расстались. И я с горя запил и загулял еще сильнее, долго не мог пережить эту трагедию и залечить разбитое сердце. До тех пор, пока на одной из вечеринок меня не послали за выпивкой в соседнюю деревню… Регис как-то дергал губами, пытаясь то ли сдержать улыбку, то ли, наоборот, нарочно улыбнуться. Взгляд рассеянно уставился куда-то вдаль. Один из воронов, насытившись, полез греться под одежду к Вьюрку. Второй еще доклевывал мясо. — Эта история куда трагичнее, чем моя. И я более чем понимаю твои мотивы, — наконец произнес Вьюрок, пряча птицу в складках одежды и ласково поглаживая перья. — Послали меня за выпивкой… — Регис чуть тряхнул головой, возвращаясь из воспоминаний. — А я уже подвыпивший был. Слишком. Лечу, а меня из стороны в сторону шатает, и разобрать, где небо, а где земля, сложно. Наверно, такие пируэты никто трезвым не возьмется повторить. Каким чудом на крыле удержался и не свалился вниз, не могу объяснить. Говорили же мне, не летай никогда по пьяни! Кто бы еще взрослых слушал… Вышла одна девушка ночью по воду к колодцу, а я за ней полетел. В глазах двоится. Так и врезался головой в венцы колодца, должно быть, разнес до основания — тело слишком крепкое. Поднялся визг. Говорю по своим ощущениям, что тогда мне показалось, будто такие трели даже брукса не выдаст, хм. Только представь, Вьюрок, какого красавца она увидела: нетопырь на голову выше ведьмака, мышцы чуть ли не как у фледера, крылья в несколько раз больше, чем тело, рот весь зубастый, а когти какие! — Представляю, — громко фыркнул он и расплылся в улыбке. — Лежу я, пытаюсь в себя прийти. А у меня над ухом непрерывно вопят, да и остальные люди на визг выглянули, и… тоже орать начали. От их криков у меня череп чуть ли не по швам раскалывался. Подняться сил уже нет, и в сон клонить начало, слишком перебрал я. А тут, понимаешь, еще и всяким острым тыкать начали, спать не дают. Вот разве не нахалы они, да? Никакого уважения. Своих-то пьяных до дома тащат… Вьюрок, давясь смехом, издал высокую трель, похожую на крик летучей мыши. — Я кое-как вяло поотмахивался, пробурчал что-то, чтоб оставили в покое и выспаться дали, а потом… А потом голова сразу перестала болеть. Интересные, скажу тебе, ощущения. Точнее, даже не ощущения, потому как я ничего не мог ощущать, ведь все импульсы от моих органов чувств не могли быть уже считаны. Просто тишина, темнота и... что-то невыразимое, непостигаемое. С одной стороны — спокойствие, равновесие, гармония. А с другой… какое-то беспокойство. Что-то неправильное, непривычное во всем происходящем. Осознавать себя, превратиться в чистую и бесплотную мысль… Нет, пожалуй, не смогу описать. Ни одни слова не способны передать это. Регис замолчал и улегся на крышу, смотря на звезды, но не видя их. — И долго это продолжалось? — тихо спросил Вьюрок, понимая все, что произошло, но не решаясь назвать правильным словом. Ворон закопошился под одеждой, выбираясь наружу. — Лет пятьдесят, — Регис прикрыл глаза. — Потом я выкопался из-под земли и решил, что с меня хватит. Завязываю. И начинаю новую, достойную жизнь. Засел за разные книги, начал экспериментировать с алхимией, гнал разные дистилляты, очищал… Собирал травы, коренья, соцветия, сушил, смешивал, настаивал, делал лекарства… К осени увозил все в город, лечил людей, да и подзарабатывал неплохо на дорогой, чистой, качественной выпивке: надо дом и лавку содержать. Один мандрагоровый самогон сколько денег стоит! А как тепло становится — уезжал обратно на старый-престарый эльфский могильник, где мандрагоры и прочих растений полно. Слишком шумные, хлопотливые люди в городе. И такие хрупкие… — Алхи-и-имия, — протянул Вьюрок. — Если бы я не так сильно любил музыку, то, пожалуй, подался бы в алхимики. Только куда более с прозаической и эгоистичной целью, а не такой благородной, как у тебя. Мне запахи очень сильно нравятся. Я, наверно, создавал бы духи, выращивал бы пряности… Эх, вот лет через… двадцать-тридцать, когда даже квартерон будет странно и подозрительно выглядеть с молодым лицом и смоляными волосами без единого седого волоска, убегу на другой край света… И стану парфюмером. Буду придумывать разные красивые сочетания запахов, делать расшитые благоухающие мешочки с травами, духи, масла, благовония, свечи… А когда наскучит сидеть на одном месте, пойду снова бродить по миру кем-нибудь еще. Вьюрок отпустил ворона и тоже улегся рядом на ледяной крыше, подложив под затылок руки. Ночное небо, темное и кристально-чистое, без облаков, сверкало россыпью мерцающих звезд. А острое зрение улавливало разные цвета этих дрожащих точек.***
— Знаешь, Регис… Гораздо позже, когда я сблизился с людьми, я заметил кое-что интересное. Кое-что… много общего между ими и нами. — Внимательно слушаю тебя, Вьюрок. Холодная и безлунная ночь Саовины не спешила уходить. До рассветных сумерек было еще несколько часов, а до самого рассвета — еще больше времени. Когда колокол бил первый и второй час, вампирам пришлось ненадолго стать невидимыми, чтобы стража на башне не заметила две фигуры неподалеку на крыше. А потом стража быстро захрапела, возможно, не без сторонней помощи. Обледенелая черепица должна была больно впиваться в спины лежащих на ней вампиров, заставлять стучать зубами от холода, но… — Я имею в виду период детства. Мне довелось общаться с детьми людей, и это оказался очень любопытный опыт. То невероятное сходство, когда человеческий ребенок не способен воспринимать мир целиком. Когда он просто не понимает, как все устроено, и плохо понимает следствия своих поступков. Для существа, которое просто неспособно испытывать страх и боль, поведение убегающего и вопящего человека тоже непонятно и вызывает любопытство исследователя. А что будет, если сделать так или эдак? Как поведет себя человек? О, погляди-ка, он размахивает какой-то острой штуковиной! Хочет ударить, ха-ха, не попал, промазал, я увернулся! Я быстрее и ловчее! Оп, а сейчас я в туман превращусь и за спину ему шмыгну! Бу! Я тут, оглянись! Какой глупый, никак не понимает, что размахивать палкой бесполезно! Давай еще попробуй, я помедленнее буду! Но все равно увернусь, ха-ха! А чего остановился? Надоело? Ну, помаши еще! Ай, скучно, я пошел дальше, найду кого-нибудь другого. И никакого понимания вообще в принципе пока не может быть, что для человека это вообще-то битва за жизнь, и ему вовсе не надоело, а он просто устал и выбился из сил. Ах да, усталости как таковой тоже не можем испытывать… По характеру это напоминает то же самое, когда человеческие дети привязывают что-то яркое к веревочке и машут ею перед котенком. Поймай, поймай! А я отдерну поскорее, чтоб не поймал. Но это безобидные игры, даже полезные для котенка, обучающие, тренирующие. Есть, к примеру, другие игры. Я видел, как ловили лягушек, вставляли им в жопки соломинки и надували. Улиток и слизней посыпали солью. Ловили бабочек и отрывали им крылья, а жукам обрывали лапки. О, точно, муравейники еще сжигали. Про хвосты кошек, к которым привязывают что-то гремящее, или же просто за них тянут и на них наступают, вообще молчу. Собаки, голуби… Я проводил эксперимент: в какой-то момент говорил детям, что животным очень больно и что они умирают от этого. И задавал вопрос, понравилось бы им, если бы их самих точно также стукнули или волосы выдернули. Или, к примеру, понравится, если посыпать соль на содранную коленку? Реакции интереснейшие. «Почему больно? Не может такого быть! Это ведь просто неразумная животина! Мне мама-папа так говорят. А слизняков надо убивать, потому что они жрут овощи! Они плохие!» Ха-ха. Как иронично… Что вообще это такое — боль? А что такое — страх? А почему боль и страх — это плохо? А что такое — смерть? Это как вообще такое возможно? Да какая разница, человек — другой, он не такой, как мы! Он всего лишь глупый, слабый и неразумный человек, который ничего не понимает! С ним весело играть, потому что он странно и непонятно реагирует! А давайте понаблюдаем за ним, что еще он сделает! Юные натуралисты, мля. Регис грустно улыбался и молчал, давал выговориться, поделиться мыслями. — Встречалась у человеческих детей и другая реакция, — продолжил Вьюрок после паузы. — Бурные слезы, когда приходило внезапное понимание, и весь привычный мир рушился. Слезы, потому что внезапно котеночка становится жалко. Его обнимают и зацеловывают, говорят, что теперь будут любить-любить и никогда-никогда не обидят. Слезы, потому что внезапно оказывается, что поступаешь плохо, а значит, заслуживаешь наказания. И от этого как-то паршиво и обидно на весь мир, хочется себя пожалеть. Такая вот интересная связка мыслей у человеческих детей: осознание заслуженного наказания, потом происходит воображаемое наказание, а потом жалеешь себя-наказанного, потому что наказание неприятно, обидно и с этим наказанием одновременно и согласен, и не согласен. Все происходит в голове самостоятельно без посторонней помощи. Удивительно. Хотя еще встречалась другая связка мыслей, но с тем же результатом — водопадом слез. Когда приходит осознание, что поступил плохо, в голове что-то щелкает, и ребенок начинает себя ненавидеть, потому что… м-м-м… Как я понял, любить можно только хороших детей, а плохие дети не заслуживают любви. Поэтому ребенок себя ненавидит из-за плохого поступка, но при этом испытывает противоречие, потому что на самом деле он хочет любви. И он себя жалеет слезами. Такой вот заменитель чувства любви, в котором нуждается ребенок. Эти чувства было довольно сложно понять. Я потратил много времени на это. Зато потом провел аналогии и понял, что в какой-то степени испытывал очень слабое подобие этих чувств, когда сам был ребенком. Немного в другой связке, но все-таки… Сходство некоторое есть. — И какое же чувство ты испытал, Вьюрок? Да, я тоже потом занимался анализом своих чувств, а также пытался понять такую сложную психику человека… поэтому прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Но если ты ранее упомянул, что не понимал подобных садистских забав в детстве, тогда что тебя останавливало от подобных «исследований» и наблюдений за тем, как себя ведет человек при встрече с нами? Тебе повезло беседовать со взрослыми, тебе они больше уделяли своего времени, чем остальным? Ты узнал это от взрослых? — Хм… И да, и нет. Понимаешь, Регис… Крики людей и выражения их испуганных лиц казались мне отвратительными, отталкивающими. Мне было неприятно на них смотреть, поэтому особо и не контактировал, не провоцировал на такую реакцию. Выплясывания и уворачивания от вил и вовсе казались идиотскими просто потому, что выглядят… идиотски. Эти гримасничания, прыжки… Какой вообще в этом смысл, если человек изначально никогда не сможет так быстро двигаться? Ты лучше, братец, от меня попробуй удрать, сыграй со мной в догонялки. Так честнее будет. А еще я был наблюдательным. Например, когда человек сломал ногу, споткнувшись и скатившись с холма, да еще побился и разодрал о камни кожу, я сразу понял, что ему тяжело двигаться. Что-то в его теле стало неправильно работать, поэтому он не может дальше бежать. И он сильно кричит. Иначе кричит. По-другому. Не так, когда нас видит. Я ведь тоже много раз падал, когда учился летать, вот только все ранения очень быстро регенерировались. Разодрал лицо, когда проехался по камням? Грохнулся копчиком об землю? Не вписался в дерево или в стену какой-то заброшенной башни? Порвал крыло? Ща, подождем немного, попробуем снова. А вот человек так не может. Ежу понятно, что поврежденная конечность неправильно функционирует. Но почему он кричит — да, я это понял, когда задал вопрос взрослым. Так вот, когда я хорошенько достал взрослых своими «почему», кое-что прояснилось. Я испытал такое отвращение… Гадость. Немного обиделся на то, что раньше мне не сказали. Ха, я даже больше обиделся на то, что мне не сказали, потому что думали, что я не пойму. Такое снисходительное отношение мне и не понравилось. Я не обвинял себя, не начал себя ненавидеть, но ощущение, что искупался в дерьме, было. Помчался делиться с друзьями своим невероятным открытием… Так меня на смех подняли. Я понял, что с такими друзьями мне не по пути, потому что они тупые, и ушел. А с книжками и вправду куда интереснее. К тому возрасту, когда начал взрослеть, я уже прекрасно понимал, почему опасно пить кровь. И если добавить понимание, что человеку при виде нас страшно, да еще и больно от наших действий — вот такие у него особенности, что поделать, такова природа, — то отвращение легло и на сам процесс кровопийства. Да и само воздействие человеческой крови на наш организм мне не понравилось по описанию. Причинить кому-то боль, чтобы от глотка крови стало весело? Чтобы расслабиться, снять напряжение, ощутить невероятную эйфорию? А потом привыкаешь, и одного глотка недостаточно, нужно все больше и больше? А если выпить много, то потом черепушка трещит? И контроль теряется, агрессия возникает? А потом с этой агрессией натворишь еще чего, покалечишь людей, убьешь? Или подерешься с соперником за внимание какой-нибудь красавицы-бруксы… Не нужно мне это дерьмо. Регис едва заметно кивал, подперев щеку рукой, и грустно улыбался. — Жаль, что не все это понимают. Однако нравы меняются, — сказал он. — Раньше никому и в голову бы не пришло, что вампир может вовсе не пить кровь, потому как это было древней традицией, и, более того, занятие это станет порицаемым. Кстати, я все спросить хотел. Если тебе противно пить, то та твоя песня… Расскажи о ней. Почему именно эти слова? Вьюрок приподнялся с черепицы, потянулся, разминаясь, и сел, скрестив ноги. После чего стал объяснять, а Регис повернулся на бок, лицом к собеседнику. — Rot wie die Liebe, rot wie ein Rubin… Все просто. Кровь все-таки неотъемлемая часть нашей истории, нашей культуры. И я с помощью этой метафоры хочу выразить свои чувства. Может, я слишком идеализирую образ, ведь мне доподлинно неизвестно, каково это, быть опьяненным кровью… Но по крайней мере, я однозначно опьянен музыкой. Желанная, долгожданная и недолгая встреча с ней, когда играю и пою. А потом снова разлука. И каждый раз, когда происходит эта встреча, я будто грежу наяву и дорожу каждым этим драгоценным моментом. Мечта и желание. Музыка вливается в меня через мои уши, словно кровь через рот… И заставляет все внутри гореть, наполняет силой и энергией. Я читал, будто это так и происходит на самом деле, когда пьешь. Это я и выразил в словах песни. Рыцари Туссента воспевают красоту дамы, которой посвящают все свои подвиги, и эта прекрасная дама недоступна. Их любовь чиста, а та, другая любовь, плотская, в то же время запретна, и рыцарь не может дотронуться до своей дамы. А я… Я точно также воспеваю то, чего даже не смею попробовать. Потому что это — строжайший запрет для меня. На этот раз Регис улыбнулся ласково. — Реальность далека от этого романтичного образа. Реальность тривиальна, избита и подчас грязна. Впрочем, про силу и энергию замечено верно, это действительно так. Во время серьезной драки бывает, что кровь просто незаменимый стимулятор. Вкус же… — он вновь прикрыл глаза, будто вспоминая. — Поначалу кажется необычным, но, боюсь, если ты попробуешь, то сильно разочаруешься. Твой идеализированный и чистый образ разобьется на сотни тысяч осколков, как ты пел в другой балладе. А когда начинаешь неумеренно пить ради ощущений, ради того, чтобы забыться, убежать от горя, то вкус становится попросту заурядным. — Умеешь разочаровать, — усмехнулся Вьюрок. — Слушай, а как ты познакомился с Лютиком? Он хоть знает, кто ты? А Геральт? — Ох, это настолько анекдотичная ситуация была… Я перед войной жил в Диллингене, это Бругге, недалеко от Цинтры. А неподалеку есть старые эльфийские курганы, Фэн Карн. Вот туда я за мандрагорой на лето и ездил. Собирай — не хочу. Войну я как-то и пропустил, заброшенное это место, все мимо меня прошло. И как Лирию с Ривией завоевали, и Аэдирн, и все остальное, не знал вообще. Одна из групп беженцев, где Геральт, Лютик и остальные были, как раз мимо Фэн Карна и проходила. Я из любопытства выглянул, что за шум, и откуда в такой глухомани полно людей. Меня заметили, перепугались — кому еще на могильнике быть, если не какой-то нечисти? Попытался успокоить, но как-то… видимо, неубедительно. Зашел в хату, а они за порогом мнутся и перешептываются — я же все слышу. Зато потом как перегонный куб увидели, так сразу успокоились. Мне ведь не жалко, я их угостил… Выжрали всю бадейку отборнейшего мандрагорового самогона, разболтались. Все начистоту мне выложили. Безобиднейшая и милейшая публика. А потом… У меня полная хата храпящих и ужравшихся людей, краснолюдов и гномов, и во главе этого сонного царства — пьяный ведьмак под столом. — Да-а-а уж… — Теперь понимаешь анекдотичность ситуации? Десять особей, накачанных до бессознательного состояния отборнейшим и дорогущим самогоном. Ты хоть вообще представляешь, в какое лакомство превратилась их кровь? А как от нее кружит голову… — Верю на слово. — Десять тел, которые вообще не пошевелятся… А я, как назло, записался в трезвенники. Хоть смейся, хоть плачь. — Так ты их вообще не тронул, что ли? — Именно. Ни пальцем. Анекдот, говорю же. Потом, правда, когда узнали, кто я такой, испугались. Обстановка накаливалась, и больше всех паниковал Лютик. Пришлось устроить искреннюю беседу, ответить на все вопросы, объяснить... Так и выросло постепенно доверие, а потом и дружба. Кстати, пока не забыл, Лютик сегодня сложил два и два и раскусил тебя, потому как он очень наблюдательный и умный человек, надо отдать ему должное. Посмотрел на меня, посмотрел на тебя, сделал выводы и снова запаниковал. Я не стал ничего раскрывать — сам ему скажешь, если захочешь, — и сумел убедить, что ты обычный человек. — Ох, Лютик, Лютик… Даже не знаю, что с ним делать. Он такой ранимый. В конце концов, пересекаемся раз в несколько лет... Пусть себе живет спокойно. — А вот Геральт точно знает, кто ты на самом деле. Просил еще передать, чтобы ты получше изображал сон, а то неправдоподобно, потому как ты слишком спокойно лежишь. — Да знаю я, что он глазел на меня. Он в ту ночь вообще не спал. И я сразу понял, что недаром речь завел со мной о высших вампирах, — мрачно буркнул Вьюрок. — Ума не приложу, где же я оплошал. Зато теперь прежде чем идти в город, расспрашиваю ворон, нет ли поблизости ведьмаков, а если вдруг появятся, так чтоб сообщили. Не хочу с ними пересекаться. Но мне было приятно узнать, что в Боклере появился Геральт. А также удивительно было услышать, что в его компании есть очень интересный спутник. Ведьмак и высший вампир, ну надо же. — Я как-нибудь потом расскажу, в чем дело было, и как тебя узнали. Не беспокойся, это чистая случайность. Кстати, ты что, наощупь зубы пилишь? — Ой, с зубами извечная проблема. Они ж, заразы такие, все время обратно отрастают. Вот и пили их постоянно дальвинитовой пластинкой, выплевывай костную пыль. Одна морока… Ладно, это потом. Так как тебя Геральт раскрыл? — Нет, он меня не раскрыл, и, думаю, еще долго не вычислил бы. Это я ему раскрылся сам, потому как не было другого выбора. Люди никогда не перестанут меня разочаровывать… Я не знаю, что там было с какими-то убитыми — а теперь и вовсе не узнаю, — возможно, их очень сильно подрали самые обычные бродячие собаки. А люди решили, что их разодрал вампир. Фледер, конечно может, я не спорю, да и экимма тоже, но их в том месте не водилось. Разодрал. Вампир. Который днем спит в человеческой могиле — то есть, по идее, восставший из мертвых человек? Что за дегенерат придумал эту антинаучную чушь? Пошли люди искать вампира, наткнулись на нашу компанию, поделились горестями, попытались вороного коня отобрать, чтобы провести по могилам, а где он остановится, там и… — Там и выкапывай тело да протыкай осиновым колом, — кивнул Вьюрок. — Как же, знаю-знаю эту сказочку. — А дальше — больше. Жрец им сказал, что вампир этот, видите ли, является полюбовничком ведьмы, которая ему на жертвы и указывает… Вьюрок страдальчески застонал и, закатив глаза, с размаху упал спиной на крышу. Прямо на острую черепицу. — Я еще не закончил. Жрец назначил ведьмой душевнобольную девушку, даже, скорее, девочку. Я сначала подумал, что у него какая-то болезненная фиксация на сексе, может, какие-то комплексы, вечная неудовлетворенность, женщины ему постоянно отказывают… Потому как он долго разглагольствовал на тему разврата ведьмы с вампиром. Но причина оказалась куда банальнее — политика. После восстания на Танедде короли решили дискредитировать магов и чародеек. Жрец собирался девушку сжечь, убеждал кметов. Нам повезло, что староста был мудрым и справедливым человеком, а компания наша раскритиковала и опровергла все улики. Это просто какая-то абсурдная комедия была. А потом жрец случайно заикнулся... провопил что-то вроде «да предстанет ведьма на божественном суде». Геральт сразу и предложил устроить ордалии. На мечах или кулаках. Ты же понимаешь, что ведьмак любого человека уделает на раз-два-три. Жрец перепугался, завопил, что это нечестно, и сказал, чтоб принесли ему раскаленную подкову — ею как раз хотели пытать девушку, — да чтоб без ожогов на ладони. А если не сможем — так и ведьму казнят, и всех ее защитничков. Вьюрок расхохотался с вибрирующим подвыванием, вспугивая сидящих воронов, и захлопал ладонью по черепице: — А-а-а-а! А вот то, что среди защитничков будет высший вампир, жрец не ожидал! Выкуси! — Именно, — Регис тоже весело оскалился во все острые зубы. — Я тогда и устроил театральное действие. У жреца такая физия, перекошенная от шока, была… Это надо видеть. Глаза чуть не вылезли. Достал я ему эту подкову из огня. Неторопливо достал, стою флегматично, держу ее на ладони. Пустячок же, в самом деле! Признаться, мне очень хотелось ему этой подковой припечатать щеку. Но я сдержался, я ведь цивилизованный и воспитанный вампир, не то, что некоторые люди. Вьюрок издал высокий хохочущий крик, куда больше похожий на трели летучей мыши. — А дальше что? Как Геральт отреагировал? — А дальше на деревню налетели нильфгаардцы, а на них налетели кто-то из северян… Геральт и Лютик попали в плен к северянам, а я разыскал остальных, провел их поближе к лагерю. На счастье полнолуние было. Стражу усыпил, а этих двоих развязал и сказал, куда им идти. Спаслись все, а Геральт… Он просто послал меня подальше. Еще и мечом поугрожал. Каюсь, я его все-таки спровоцировал, когда зашивал рану на голове Лютика. Не мог не подшутить двусмысленно, что кровь славно пахнет. Мол, нет сладковатого запаха заражения. Геральт как услышал, так сразу меч выхватил. — Да? Странно. Мне он сказал, что только полудурок будет угрожать мечом высшему вампиру. Да и со мной он куда приветливее был. Не махал ничем, не посылал. К тому же, встретил меня раньше, чем тебя, так что о твоих откровениях был не в курсе… — На самом деле ведьмаки в курсе, для чего нам кровь. А Геральт — натура противоречивая. И гордая. С принципами. И друзей не бросает в беде, хоть и не признается ни в жизнь, что кто-то ему друг. Мол, эмоций нет, какая еще дружба, вы о чем говорите? Но за друга он готов был сражаться даже с высшим вампиром. Что касается тебя… Думаю, что спиленные зубы очень красноречиво показывают твои принципы. Да и, как я понял, вы очень мило побеседовали. — И он все тебе рассказал, — усмехнулся Вьюрок. — Не без этого, — с улыбкой кивнул Регис. — Заинтриговал меня, признаюсь честно. И, к слову, он с уважением отнесся к твоей тайне, хоть Лютик и пытал его вопросами о тебе. Геральт очень достойный человек. — Значит, вы подружились… — как-то задумчиво протянул Вьюрок. — А зачем тебе это? Зачем ты ходишь с людьми? — А зачем тогда ты странствуешь среди людей и играешь им? Играть и отдаваться музыке можно и в одиночку, разве нет? Вьюрок помолчал. — Ладно, уел ты меня, — неохотно признался он. — Мне любопытно наблюдать за людьми. Однако я все-таки не строю с ними никаких дружеских отношений. Не с моей тайной это делать. Я вообще считаю, что высшего вампира может понять только высший вампир. И то, далеко не всегда. Со своими «друзьями» я так и не нашел общего языка. — Декадентов и я не особо жалую. — Слушай, Регис… А может… в честь знакомства смотаемся куда-нибудь? Смотри, как красиво. И спокойно, никто нас не побеспокоит в эту ночь. Я сыграю еще что-нибудь, только надо будет мне сбегать, взять китару. Повеселимся, как… ну, не совсем как в молодости, без выпивки, конечно, но… — Хмм… Пожалуй, я приму приглашение. И два потока тумана, черно-фиолетовый и сизо-черный, стекли по стене здания и заструились по улицам. А где-то на одной из крыш Боклера каркнул ворон.***
— Регис, можно тебя на несколько слов? — Я весь во внимании, друг мой. Геральт взял стул, поставил его перед собой и сел на него верхом. — Я только что вернулся с одним интересным заказом. Говорят, на кладбище Мер-Лашез этой ночью было очень шумно. Очевидцы утверждают, что отчетливо слышали два голоса, которые орали что-то вроде заклинаний на непонятном языке. А еще выли, хрипели, рычали, визжали… Ты ничего этой ночью не слышал своим чутким вампирским слухом? Серебряная зубочистка, которой Регис аристократически-элегантными движениями ковырял в острых зубах после роскошного завтрака от княжеского повара, замерла. — А что, было слишком громко? Я думал, что в ночь Саовины ни один здравомыслящий человек не сунет нос на кладбище, которое и так давно заброшено… — Регис, на шум с кладбища жаловались не ночные путники, а люди из городских кварталов на окраине. Я же просил присмотреть, а не привлекать внимание. — Прошу простить. Мы, должно быть, увлеклись. Не волнуйся, в ближайшее полнолуние мы уйдем отмечать подальше от Боклера. Есть тут к юго-востоку живописные руины с очень дурной репутацией, куда точно никто не придет… Кстати, можешь не беспокоиться, что тебе придется разгребать последствия кровопития. Я же говорил, что этого не произойдет, а ты мне не поверил. _______________ Вы не подумайте, все было очень культурно. Вьюрок просто слишком эмоционально баловался порой экстрим-вокалом, а Регис подпевал. Лично я навоображала много чего из Eisbreher, Erdling, Unheilig, Unzucht, Die Kreatur, Stahlmann, Schwarzer Engel, Oomph, Rammstein (куда же без них?). Писать про это не стала, потому что градус абсурда повысится, ведь акустическая гитара просто не выдаст подобное. Так что за кадром представьте вот это все. Ну, к примеру, что… магия, ага. Китара ж зачарована. И Геральт опять много болтает... Да что ж такое...