with myriad stars of love

— Любовь моя, ты не видел мою голубую ху… ди?.. Хёнджин обрывается на полуслове, застывая в проёме между гостиной и кухней. Сынмин в одних боксерах и этой самой худи пританцовывает и подпевает какой-то глупой песне, заваривая чай. — Ты хотел сказать «нашу худи», верно? — Сынмин оборачивается к нему через плечо и подмигивает. Губы Хёнджина сами собой растягиваются в совершенно глупой улыбке, а в груди разливается тепло. Солнечные лучи путаются в волосах Кима, красиво подсвечивая их. Рукава пришлось закатать, потому что иначе пальцы под ними полностью скрывались. Хёнджин подходит к Сынмину, обнимает со спины, прижимаясь к мягкой ткани толстовки голой грудью, и мягко касается губами щеки. — Верно, нашу. Боже, как же он счастлив сейчас. Сынмин в его (да, его) худи стоит в их квартире и заваривает чай для них двоих. У них одна кровать, общий шкаф для одежды, их зубные щётки стоят в одном стакане, а на полке в ванной их косметика и уходовые средства уже перепутались. Хёнджин утыкается лбом в висок Сынмина и ещё раз целует его. Ким косится на него. — И что ты делаешь? — Обнимаю моего драгоценного парня, — Хёнджин невинно хлопает глазами. — Нельзя? — И что ты сделаешь, если я скажу, что нельзя? Хван пожимает плечами. — Отойду и не буду к тебе лезть, пока ты не позволишь, — и он действительно ослабляет хватку и готовится отступить назад, но Сынмин перехватывает его руки и заставляет снова обнять себя. — Нет уж, обнимай давай. Хёнджин улыбается. Он проводит носом по шее Сынмина и громко фыркает на него. Сынмин тихо смеётся и тянется за сахарницей. — Сынмина. — М? — Он насыпает две ложки с горкой Хёнджину и, подумав немного, насыпает неполную ложку и себе. Для разнообразия. — Я люблю тебя. — Знаю. — Эй, а сказать в ответ? — Хёнджин капризно дует губы и довольно жмурится, делая глоток из бережно поднесённой ему Сынмином кружки. — Тебе обязательно нужно услышать это, да?.. — Сынмин ставит его кружку обратно на столешницу и берёт свою, чтобы тоже отпить немного. Хёнджин пожимает плечами, удобно пристраивая подбородок на плече своего парня. — Ну, я знаю, что ты любишь меня, но мне нравится, когда ты говоришь это. Сынмин молчит, задумчиво распивая свой чай и иногда протягивая Хёнджину его (чрезмерно сладкую на взгляд Сынмина) кружку. Они стоят в почти полной тишине, нарушаемой лишь тиканьем маленьких настольных часов и шорохом их одежды, когда они шевелятся. Тишина не напрягает. В ней комфортно. С Сынмином комфортно. Сынмин мягкий, иногда скупой на выражение чувств и эмоций, но честный и искренний. И Хёнджин его любит. Потому что это Сынмин. Который несмотря на нелюбовь к проявлению чувств всегда даёт Хёнджину то, что он хочет, даже если с маленькой отсрочкой. Когда кружки пустеют, Сынмин отодвигает их в дальний угол и плавно отстраняется от Хёнджина, чтобы повернуться к нему лицом. Они смотрят друг другу в глаза ещё пару минут, и Сынмин улыбается. Хёнджин улыбается в ответ. Сынмин смахивает несуществующие крошки со столешницы и запрыгивает на неё, протягивая руки и ноги к Хёнджину и заключая его в новые объятья. — Хван Хёнджин, — зовёт он, и Хёнджин поднимает голову с его груди, чтобы заглянуть в глаза. — Я люблю тебя. Сильнее чем кого-либо и что-либо. Ты самый яркий луч света в моей жизни. Ты самое дорогое, что у меня есть. Я люблю тебя, правда люблю. И я искренне рад, что ты мой парень. Спасибо. — Мини, боже! — Хёнджин едва ли не плачет. Он прижимается к Сынмину, снова фыркая в его шею и щекоча дыханием кожу. Но Сынмин не возражает. Он лишь кладёт ладонь на немного жёсткие после множества осветлений чёрные сейчас волосы, пропуская пряди между пальцами. — Мне нравится, когда ты меня так называешь, — вдруг задумчиво выдаёт Ким. — Мини? — Нет. Л… — Сынмин немного запинается, а его уши немного краснеют от смущения. И Хёнджин находит это незаконно очаровательным, поэтому тут же аккуратненько целует мочку Сынмина. — Когда называешь меня своей любовью. Это… Мило. Уголки губ Хёнджина стремительно тянутся вверх. — Хочешь, чтобы я называл тебя так чаще? — Сынмин секунду медлит, а затем кивает. — Могу ещё на разных языках, — Хёнджин ухмыляется, когда брови Сынмина ползут вверх. — Любовь моя, — он оставляет невесомый поцелуй на кончике носа, — my love, — начинает перечислять Хван, с каждой новой фразой оставляя новые поцелуи на лице Сынмина, — mon amour, amore mio, mi amor, meine liebe, amor meus… Крайний поцелуй приходится Сынмину в подбородок, после чего Ким отстраняет Хёнджина от себя и зажимает ему рот одной ладонью, второй прикрывая собственное раскрасневшееся лицо. — Ты серьезно заранее всё это выучил? Последнее это что, латынь? — Хёнджин на оба вопроса кивает, а лицо Сынмина всё ярче краснеет. — Дурак, что ли? — Лепечет он, убирая руку от губ Хвана. Тот мягко перехватывает его запястье, и оставляет новый поцелуй уже на нём. Он поднимает взгляд и со всей нежностью, присущей ему, медленно, растягивая гласные, произносит: — Rakkaani. — Ну точно дурак, — Сынмин обхватывает его лицо ладонями и притягивает к себе, чтобы поцеловать наконец в губы. — Но звучит красиво. Какой это язык? — Финский, — Хёнджин бормочет ему прямо в губы, тут же соединяя их в новом поцелуе и понимая, что ночь с переводчиком в руках была проведена не зря. Сынмин сдавленно смеётся и обнимает Хвана за шею. Хёнджин чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Потому что у него есть Сынмин. Сынмин, который любит, когда Хёнджин называет его своей любовью, и который говорит Хёнджину нежности всегда, когда ему это нужно. У них есть их общая квартира, одна кровать, общий шкаф и их зубные щётки стоят в одном стакане. Хёнджин любит Сынмина, а Сынмин любит Хёнджина. И у них всё просто прекрасно.