with myriad stars of love

— Джина, почему свет на кухне горит? Что ты… Оу? — Любовь моя, клянусь, ты всё не так понял! Понимаешь, я зашёл, а она тут! Такая красивая, так манит! Я смотрю на неё, Она на меня, между нами явно искрит, и… Вот… Картошка мягко шлёпается с вилки Хёнджина обратно на сковороду, и Хван провожает её долгим и бесконечно печальным взглядом. Он стоит в пижаме возле плиты и с вороватым видом склоняется над ней, в одной руке держа вилку, а во второй бутерброд с колбасой. Уголки губ Сынмина непроизвольно дёргаются вверх. Он складывает руки на груди и прислоняется боком к холодильнику. — Она бросила тебя, кажется? Хёнджин бросает на него взгляд, проверяя, не сердится ли он. Но Сынмин улыбается, а в его глазах бесконечный космос нежности с мириадами звёзд любви. Прекрасный. Хёнджин снова накалывает несколько кусочков картошки на вилку и подносит к губам, наблюдая за реакцией Кима. — Думаю, я сумел уговорить её вернуться ко мне, — задумчиво изрекает он, отправляя картошечку в рот. Сынмин прыскает со смеху. — Дурашка. — Сердишься, mi amor? — Боже, это всё ещё так смущает… — Уши Сынмина очаровательно краснеют, когда он подходит к Хёнджину и запускает руку в его волосы. — Конечно нет. Хотя доктор сказал, что стоит воздержаться от жареного во избежание проблем с желудком. Хёнджин недовольно фырчит. Пару недель назад он разжаловался на боль в желудке, поэтому Сынмин потащил его к врачу. И недовольный дядюшка в белом халате заявил, что Хёнджину стоит придерживаться диеты, дабы не получить язву. И эти две недели Хёнджин честно держался, но сегодня… — Я не виноват, что ты так чудесно готовишь, — Хван подаётся вперёд и чмокает Сынмина в кончик носа, оставляя на нём блестящий след. — Клянусь, это первый раз. — Верю, — Сынмин вытирает нос тыльной стороной свободной ладони и протягивает её же, забирая у Хёнджина бутерброд. — Как твой желудок? — Цветёт и пахнет, — радостно заявляет Хёнджин и подцепляет ещё картошку. — А с прибытием в него нормальной еды так вообще восторг! Хочешь? Сынмин смотрит на протянутую к нему вилку и, поразмыслив пару секунд, открывает рот, позволяя Хёнджину покормить себя. Хван довольно улыбается и целует жующего Сынмина в уголок губ. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю. — Но каофефьку ты юбиф ойше, — с набитым ртом щурится Сынмин, на что Хёнджин выразительно закатывает глаза. И от кого же он этого нахватался… — Сынмини, rakkaani, я безусловно люблю картошечку, так же как люблю винишко, энергетики во время сессии и мороженое, но от всего этого я готов отказаться в любой момент. От тебя же я не откажусь ни под каким предлогом, разве что ты сам меня попросишь. — Я не попрошу, — Сынмин большим пальцем гладит волосы около виска Хвана, и тот доверчиво льнёт к его ладони. — Вот и славно. В холодильнике ещё колбаса есть, сделать новый бутерброд? Сынмин с удивлением обнаруживает, что от первого остался только вкус хлеба на языке и пара крошек в уголке губ, которые аккуратно смахивает Хёнджин. Сынмин кивает и тянется к Хёнджину, чтобы коротко чмокнуть в губы и отступить, беря вилку со сковороды и, подражая своему парню, начинает накалывать картошку. Хёнджин отходит к холодильнику и возвращается через минуту, открывая рот. Сынмин тут же подносит к нему вилку с едой, а Хван поднимает руку, предлагая укусить новый бутерброд. Сынмин жуёт бутерброд, Хёнджин жуёт картошку, а часы показывают 03:08. Идиллия.