*
Его кузина не в ярости. Совсем. А вот он даже очень. — Камило, подай сливки, пожалуйста, — будто виводя подростка из транса, прозвучал голос Агустина. — Чт… Да, сейчас. Черт, блин, блядь. — Ками, все в порядке? — шёпот совсем рядом. Шатен поворачивает голову влево. Эсти. — Да, с чего бы… — парень не заканчивает фразу, хмыкая через растянутые в улыбке губы, легонько сжимает тонкую ладошку под столом. Тёплая. С множеством колечек, отдающих прохладой. Приятно. — …а потом мы просто сели в машину и поехали домой, потому что дальше ожидать уже было бессмысленно. — Это, наверное, была очень изнурительная поездка. Ой, завались ради Бога. Брюнетка по своей дурацкой привычке заправляет кудряшку за ухо, бросает на него мимолетный взгляд. Пальцы Камило сжимают вилку, пока его мать заводит очередную историю из семейной жизни Мадригалей. Но ее средний ребёнок не слышит ни слова. Скорее всего из-за шума в ушах, причиной которому ускорившая свой ход кровь в его жилах. Какая же ты сука, Мирабель.— А что это за девушка, рядом с твоей mamà, в очках?
— Кто? А… Она называет себя моей кузиной.
— Оу… Милая.
Ни-ху-я. Эта Мирабель, что появилась на семейный ужин в очередном своём цветастом сарафанчике, будто то был вечер воскресенья, вовсе не была милой. Мирабель, которая вплетала в свои волосы золотистые заколки в форме бабочек в свои то почти восемнадцать лет, у Камило не повернулся бы язык назвать милой даже буть он под прицелом автомата. Мирабель, от которой через стол несло цветочными духами, запах которых вызывал у старшего головную боль, была отвратительной. Отвратительная. Тот самый противный червь внутри ворошил осадок, оставшийся со дня, что для парня навечно застыл в середине солнечного октября. Ничего не было. Ничего не случилось, так ведь? Конечно. Но… Ты же решил забыть… Ты и забыл. Так почему снова мыслями на той лестнице, держишь её талию? Будто услышав немой вопрос в голове брата, девушка поднимает голову, отрываясь от своей еды и смотрит. Так, будто вокруг никого, только они одни. Не смущаясь. И Камило враз перестаёт ощущать пол под подошвой сандалий. Её дурная уверенность, по всей видимости, передаётся и ему. Коричнево-желто-зеленым фоном маячит вокруг него, них, столовая с собравшимися в ней людьми. Только вот оба кузена не поделяют чувства друг друга. Совсем. Она пытается выдавить из себя подобие улыбки, он же смотрит со злобой. Только вот почему он злится? На периферии сознания снова всплывают светлые стены коридора. Нет. Не нужно. Под ресницами, покрытыми тонким слоем туши, её карий взгляд, аккуратно, постепенно выедающий его нервные клетки. И когда подросток чувствует, что вот-вот в голове лопнет очередной капиляр, густая занавеса опускается, отражаясь тенью на розовых щеках. Чёртова кукла. Что она творит? Камило дырявит сейчас насыщенными зелёными глазами сестру напротив, с болючим разочарованием чувствуя, как что-то внутри хлюпает, расплескивается за грани… чего-то, будто вода из переполненного стакана. Чувствует, как от его внутренней каменной крепости с грохотом, а потом и с долгим свистом, отламывается и падает вниз какая-то его значительная часть. Это было ощущение поражения. Это было чувство, как будто он попался в ловушку, которую сам и поставил. И это ему совсем не нравилось. Потому что, Мирабель, мать вашу, не в ярости, а он да. Мирабель не зла, и даже не то, чтобы расстроенная. Мирабель просто грустная. Вот так просто. От этого пробивало желанием истерически смеяться. Это не то, чего он добивался, чего хотел. Мирабель улыбается кончиками губ, немного жмуря глазки для большего эффекта. Вставляет свои никому не нужные фразы, отвечает, если у неё что-то спрашивают, кивает, словно заведенная на все, что говорит его мать и медленно ест салат с курицей. И он один видит в её мимике, в каждом жесте, взгляде тупую грусть. Вместе с этим, быстро опустевшие в один вечер глаза, в которых невозможно было прочитать больше одной, этой самой эмоции, все с большей и большей силой втискали внутри Камило какую-то педальку понимания. Ей не впервой. Так шепнул ему внутренний голос. Ха… Интересно. — Камило… Ками, мне больно. — Черт, прости. Кудрявый не заметил, как длинные пальцы сжали девичью руку так, что у него самого онемели подушечки. Сфокусировав взгляд, парень обнаруживает смотрящие на него с тревогой глаза своей девушки. Заботливые, красивого орехового цвета. Чёрные угольки… — Прости, я… Что-то мне хреново. — Камило, о чем вы там шепчетесь? Господи, мам. Мадригаль делает вдох и, медленно выпустив воздух через нос, обращается к Пепе. — Ничего такого, все нормально. «Я заебался…» От жаром переполняющих эмоций у Камило тяжелеют веки, так, что взгляд опускается до уровня ключиц. Ее ключиц. Потому что она сидит напротив. Совершенно случайно. Не слишком выразительные, но довольно изящные. Летняя одежда открывает взору довольно обширный участок декольте, бретельки настолько тонкие, что плечи, по сути, были совсем голыми. Кареглазая, судя по всему, потому и грешила подобными нарядами, ведь груди, как таковой у неё и не было. Торс её был по-эстетичному почти что плоским, аккуратный и утонченный, как у тех самых модных француженок из фильмов. Вдоль шеи спускалась пара вьющихся локонов, что выбились из пучка. Смольно чёрных на фоне медовой кожи. Старший Мадригаль чувствует, как неприятно жидкий жар вливается под кожу лица. Она виновата… Мадригаль быстро направляет свои мысли в нужное русло. Виновата, в его плохом настроении, каждый день на протяжении всех этих месяцев, виновата в том, что нравится его маме, отцу, всем вокруг, кроме него самого. Как они не видят? Как могут быть такими слепыми?«Поскорее бы ты уже сьебалась отсюда!»
В левое полушарие мозга отсткукивает каждое слово маленький молоточек, словно та кукушка. Каждое его слово. Парень прикусывает изнутри щеку. Взор падает вниз. На её пальцы.«Не прикасайся ко мне больше никогда!»
Камило, с чувством невыносимой тяжести в голове, подносит усталую зелень глаз к потолку, пару мгновений глядя на люстру, что источала яркий свет. Будто это могло помочь разогнать скопившуюся в них темень. Всё так же не упуская из плена зубов мягкую ткань, тот, наконец, сосредотачивает свое внимание на тарелке. И Эсти. Конечно же, Эсти. Но Мирабель… Ведь это она делает Камило таким, вытягивает наружу все самое худшее, не прикладывая при этом никаких усилий. Камило не хотел кричать. Камило не любит повышать голос. Камило никогда не сказал бы ничего подобного, неважно, будь то член семьи или незнакомый ему человек. Он был выше этого. Он… Он не знает, что с ним случилось в тот день. Она вынудила. И в чем он был неправ? Появляется на пороге средь белого дня, с заявлениями о родной крови, заставляя парня с этого момента забыть о комфортном существовании в своём маленьком удобном мире, разделяет жизнь на до и после. Камило не был готов к этому. Забирает его сладости, крадёт время в ванной так же как и горячую воду в бойлере, всегда первая, так как леди, и так как банально всегда успевает залететь в комнату прежде, чем подросток вообще задумается о дýше. Она забирает его любимое мягкое кресло в гостинной, запрыгивая в то чуть ли не с разбегу и складывает свои загорелые ножки так, что бедра бесстыдно оголяются. Она виновата в том, что его младший брат теперь предпочитает прогулки с девкой, которую не знал еще и полгода, их играм в монополию и разглядываниям энциклопедий. Она забирала его очередь укладывать спать его брата, пела колыбельные его матери, в его гребанном доме. Мирабель ненавидит свое тело, рвёт после приёмов пищи, скрывая от родных то, что ей явно нужна помощь, но потом идёт к Антонио и заботится о младшем кузене с такой нежностю, которой позавидовал бы любой родитель. Ненормально. Шатен поклялся никогда больше не слушать Леонарда Коэна. По той простой причине, что чёртова Аллилуйя будет всегда напоминать ему о том, как, стоя, словно мелкий слюнявый малец, он слушал её чёртово пение. Парень не мог поверить. Не мог поверить, что именно её, блять, голос вызвал у него столько эмоций, не мог поверить, что спутал его с голосом собственной матери. И с этим теперь ему жить. В конце концов, она забирала его мысли. Камило не имел достаточно смелости, чтобы принять то, что кузина заставляла его думать о себе. Но он имел достаточно ума, чтобы это осознавать. И по ощущениям этот факт был схожим с угрызениями совести человека, совершившего предательство. Любого рода. Он предал свои принципы во всех возможных смыслах. Почему, черт возьми, он сейчас прожигает дыру в ней, думает о ней, пока его девушка, партнерша, та, которая заставила его почувствовать впервые за такое долгое время, сидит рядом, нежно сжав его ладонь. Или нет? Пальцы подростка немного пошевелились, в попытках отыскать желанное тепло, но его не было. Когда она убрала руку? Мадригаль взглянул на блондинку, она улыбаясь тихо говорила с Джульетой, но что-то в лице её изменилось. И это что-то его насторожило. Её профиль, взгляд, уголки губ выдавали… серьёзность. Эта серьёзность просачивалась и сквозь лёгкую улыбку, и милые ямочки на щеках. На какое-то мгновение она посмотрела на него, когда оборачивалась и у зеленоглазого не осталось сомнений. Что-то было не то. И это что-то было тем, с чем обладателю медовых кудрей сейчас хотелось иметь дело в последнюю очередь. Всё же шло хорошо. Несмотря, конечно, на его взвинченное состояние по причине хоть и ожидаемого, но совсем не желанного присутствия кузины за обеденным столом. И её грустных глаз. Господи, сестрёнка… Как ты умудряешься это делать? Портить все так быстро, с самого начала. Что тебе от него нужно? Почему… Почему он? Мирабель ему улыбается. Каждый день. После всего, что произошло, спустя долгое время. Зачем? Она смотрит так, будто они друзья, будто их связывает нечто большее, чем кровь. Так, будто знает то, что ему было неизвестно, будто знает больше, чем он. Но ведь она не могла знать. Это смешно, невозможно. И, все же, это не мешало парню каждый раз залезать все глубже себе в голову в поисках ответов, которые, парень даже не сомневался, найти ему не удастся. Она сбивала его с толку, он, блять, чувствовал себя не в своей тарелке у себя же дома. Черт, это невероятно. Просто невъебенно. Уйди. Уйди из комнаты, из моего дома. Из моей головы. — Так хорошо, что сеньора Диаз разделяет мои взгляды. Но, я думаю, вы, кроме того, часто посещаете церковь. Да, Эсти? — Не то чтобы очень часто, — протянула девушка, неловко усмехнувшись, — но, по моему мнению, достаточно. Насколько я замечаю, чаще, чем большинство наших одногодок. Она мазнула взглядом по Камило, тот тут же одарил её тёплой улыбкой. Несмело коснулся её пальцев, в надежде, что длинноволосая не уберёт ладонь. Сжала сильнее. Внутренний Мадригаль выдал вздох облегчения. Все хорошо. Они поговорят, он её выслушает. Они решат проблему… какой бы она не была. — Эх, была бы здесь Луиза, то объяснила бы вам важность полноценного питания. — Ай, Агустин… — Ну что? — Скорее, Долорес вместе с Исабелой могли бы опровергнуть все это, подсчитав количество калорий в ста граммах жаркого, — улыбчиво молвила рыжая. — Это точно… Семья дружно смеётся, тихо хихикает даже Эсти, разговоры за столом не спешат утихать. Такой этюд приятно порадовал бы посторонний взор. Только одна персона портит всю картину. Именно из-за неё Камило впервые за ужин вспоминает про табу на сладкое. Шоколадный зефир, его любимый десерт. Сейчас один такой кусочек находится в плену смуглых пальцев кудрявой, и подростку кажется, что мир насмехается над ним. Кареглазая подносит сладость ко рту, с чисто девичьей аккуратностью откусывает половину, и неспеша пережевывает, время от времени проводя кончиком языка по губам. К Мадригалю не сразу доходит, что он внимательно наблюдает за этим процессом, пока не чувствует, как под языком начинает скаплываться слюна. И в тот момент, когда вся серьёзность ситуации чётко, яркими красками вырисовывается на канве юношеского подсознания, он еле успевает одернуть себя прежде, чем его рот от шока выкинет что-то такое, о чем парень потом пожалеет. Черт, черт! Этот гребанный зефир. Гребанный зефир… Неожиданный звук откуда-то слева прерывает цепочку его страданий, заставляя вынырнуть из мыслей. — Я на минутку, это мама. Андерсон извиняясь встаёт из-за стола и покидает кухню, захватив свой мобильный, что разрывался входящим звонком. Когда светлые волосы скрываются в коридоре, а оттуда слышится её тихий неразборчивый голос, Пепа обращается к сыну. — Очаровательная сеньорита… — Милейшая… — подхватила Джульета. — Уже можна заказывать у сеноры Росадо la mantilla? — Феликс! — Да шучу я, шучу… Кстати, сынок, тут Долорес звонила. Жаловалась, что её младший hermano, видимо, забыл о ней. Лицо матери после слов мужа сменило эмоцию и сейчас выглядело намного серьёзнее, с неким намёком на упрёк в зелёных глазах. Это надо быстро поправить, а то Камило нездобровать. — Я непременно позвоню ей уже завтра утром, – парень утвердительно кивнул, успокоив родителей, и перенес все внимание на свою еду. За всем этим он и забыл, что был голоден. Храни Господь тётю Джу и её золотые руки. Только она, по всей видимости, могла приготовить постные блюда так, что не уступали по вкусу обычным. Черт, а он и вправду давно не говорил с сестрой. Хреновый из него брат, выходит. — Мира, — до ушей Мадригаля донесся детский шёпот. Антонио незаметно для старших дёргал кузину за юбку, — сделай мне ещё два кораблика из салфеток. Глаза младшей дочери Джульеты и Агустина впервые за весь вечер искренне блеснули теплотой. Девушка оглянулась на увлечённых беседой взрослых. — Давай… «Господи, Эс, возвращайся скорее…»*
— Так жаль, что ты не можешь остаться на дольше, милая. — Мне тоже жаль… — Ждём тебя у нас в любое время! — Спасибо. Ужин был чудесный, сеньора Мадригаль. Пепа неловко смеётся, поглядывая боковым зрением на страшую сестру. Спустя пару минут тёплых прощаний с новым объектом обожания, рыжеволосая женщина все же выпустила девочку за дверь. Камило вышел вслед за ней, на ходу застегивая жёлтую кофту. — Меня не нужно провожать, — парень аж застыл на месте, отрезвленный долей холодности, скользнувшей в ее голосе. Наверное, все намного серьёзнее, чем он думал. Блондинка поспешила покачать головой, натягивая нервную улыбку, будто сама не ожидала от себя подобного. — То есть, мне правда лучше пойти самой. Я буду в порядке. Спасибо… за вечер. Камило смотрел, как ноги в кедах не находят себе места, топчась по траве газона, а тонкие ладони, будто в попытке спрятать внутренние переживания хозяйки, заскочили в глубокие карманы толстовки. — Эс. — М? — она подняла на него глаза, прервавшись. — Что с тобой произошло? Парня пугала неизвестность, и сейчас, наблюдая за своей девушкой, тот ощущал, как внутри нарастала тревога. Он не знал в чем дело и от этого лучше, уж точно, не было. — О чем ты? — Эсти, черт, не играй в дурочку, — твердые нотки теперь играли в его тоне, – мы, вроде бы, прошли все это. Я вижу когда ты врёшь. Все было отлично, но потом ты… похолодела. Ореховые глаза пару долгих мгновений смотрели прямо в его, потом опустились вниз на стриженую траву под их ногами. Она явно над чем-то раздумывала, по всей видимости, очень важным. И эти раздумия причиняли ей боль. Что же с тобой, Эсти? — Расскажи мне. Камило изо всех сил старается не звучать настойчиво. Волнение и роящиеся в кудрявой голове вопросы почти берут верх, но Мадригаль все же скрывает в своих словах стальные нотки. В свете фонарей длинные волосы девушки сияли каким-то невероятно красивым переливом, это притягивало взгляд. Шатен решил поберечь себе нервы, сосредосточившись на светлых локонах, словно тот узник, наблюдающий из-за решёток за цветущими ветками дерева в ожидании своего приговора. Наконец она заговорила. — Мой старший брат очень вспыльчивый человек, интересный довольно… Он часто меня задирает, но на самом деле, я знаю, он меня любит. Просто по-своему. И я, соответственно, тоже. Кхм… Зеленоглазый невольно свёл брови к переносице, но не произнёс ни слова. Андерсон немного скривилась, наверное от каких-то своих мыслей, но продолжила. — Вобщем, когда-то у него приключилась такая история. Не знаю, как это было для него, но для меня все началось с того, что я стала слышать от него… всякое. Мэтт просто стал много говорить, намного больше, чем до этого. И все об одном и том же. Носок красной кеды неспеша проделывал в короткой траве вмятину. Мадригаль внимательно слушал, подавливая рвущийся наружу вопрос. — Он говорил о какой-то Стефани, при чем не в очень… хорошем тоне. То есть, он жаловался о чём-то, занимаясь своим делом, недовольно мымрил всякое, когда разговаривал с другом по телефону и многое другое. Дело в том, что все это всегда касалось этой самой Стефани. Он морщился и выглядел злым, говоря о ней. Я не знала, чем эта девушка могла так насолить моему брату, поэтому в один день взяла и спросила его об этом. Знаешь, что он мне ответил? Немного опешив от вопроса, подросток медленно покачал головой в отрицательном жесте. Камило был и в самом деле в растерянности. Эсти же выглядела довольно спокойной, если не брать ко вниманию лёгкую печаль, собравшуюся в уголках глаз. — Что-то вроде «одна дурочка со школы, совсем отбитая девка», а потом такой «это вообще это не твоё дело, валяй», — она усмехнулась своим словам, пытаясь разрядить обстановку. Получилось не очень, но той, видимо, и правда стало немного легче. — Ну, как ты понимаешь, многого мне это не дало, поэтому я старалась просто игнорировать. И вроде выходило, хотя я продолжала раздумывать над этим время от времени, не знаю почему. Позже я узнала, кто же такая эта Стефани от своей подруги, она на клас младше… «Господи, Эс, давай ближе к…» Внутренний голос Камило немедленно поумолк, стоило ему словить тяжёлый взгляд блондинки. — Она была обычной девушкой с обычной семьи, у неё была хорошая успеваемость, не слишком много друзей, низкий рост и тёмные волосы ниже лопаток. В принципе, всем она нравилась, она не была конфликтной или какой-то очень болтливой, держалась подальше подальше всяких передряг, далеко не первая красотка школы, парня у неё не было, по сути среднестатистическая школьница, почти серая мышка. Лиз сказала мне, что ничего такого, что могло бы как-нибудь задеть Мэтта она не делала, да и вообще не смогла бы. Стэфани не была сильно уверенна в себе. Вобщем… Я была в недоумении, никак не могла понять, что за причина могла быть у брата так озлобляться на бедную девушку. Я не знала… — Эс… — Послушай меня, Ками, — Андерсон слегка нахмурилась и ему показалось, что её глаза блестнули от влаги. — Я не знала, пока не увидела, как он на нее смотрит. Сначала я не различила, что за эмоция… эмоции это были на его лице. Но вскоре я поняла. Стефани ему нравилась. Очень нравилась. И за всей этой злостью на самом деле скрывалась его дурная гордость вместе с какими-то глупыми принципами, которые просто не давали ему принять очевидное. Парни глупые, поэтому об этом я узнала прежде, чем до него самого дошло… У Мадригаля загудело в затылке, ноготь указательного пальца в нетерпении задевал кожу на большом. С каждой секундой все становилось только непонятнее. Слова, которые склыдывались в эту долгую мутную историю, что никаким образом не касалась его самого, давили на плечи. Он не выдержал. — Эсти, какое все то, что ты сейчас говоришь, имеет отношение ко мне? К нам?.. — Так же, как Мэтт, ты смотрел на неё. Ответ последовал быстро и резко. Будто она ждала этого вопроса. Будто та сама боялась правды, но наконец выпалила то, что не давало дышать. Ореховые глаза глядели в упор в его. Камило поперхнулся глотком воздуха. — Что я… Как? На кого? — На Мирабель. Левое веко кудрявого дернулось сразу перед тем, как все лицо застыло, словно окаменев. Женский голос взлетел на тон выше, теперь сохранять ровность тона было проблемой не только у парня. — Я не знаю, Камило, не знаю, что тебе сказать, но это был один и тот же взгляд. Один и тот же, черт возьми. Где-то сверху загремело, как в грозу, с неба на неширокую улицу словно упало многотонное облако, земля разошлась глубокими трещинами. Камни старой крепости, отрываясь от нетвердой структуры с громкими всплесками падали в воду, уходя на самое дно. На дно к затонувшим там, как задолго так и незадолго до этого, кораблям, что каждый раз приветствовали новоприбивших зияющими дырами в палубах и сонно моргающими круглыми глазенками иллюминаторов. Оно падает… Пылающий ум не прекращал бороться. Ведь прозвучавшие слова, были просто сбоем, если не в её речевом аппарате, то в его слуховом. — Эсти. Длинноволосая с готовностью приняла вызов вмиг подсвеченных кислотой глаз парня. Тот в свою очередь не замечает вставших дыбом на затылке и руках волосков, ощетинившихся, словно у дикого зверя в ответ на угрозу извне. Тембр звучит до дрожи спокойно. Убийственно спокойно. — Что ты только что сказала? Она может исправить все сейчас, предотвратить тот исход, который закончится плохо для них обоих. Давай, Эсти, скажи это, спаси себя. Спаси меня. — Тебе ведь нравится Мирабель, верно? Камень пробивает дно. Стихийный гром снова заливается в уши, шатен берет её за плечи. Говорить тяжело. — Тебе лучше думать, что говоришь, Андерсон. — Камило, отпусти меня. Хватит, послушай… — Ты меня послушай, Эс, — он приближается к её лицу, — ты говоришь чушь. Ты неправа, ты, мать твою, неправа ни в чем. Твои слова — бред. Бред, тебе ясно?! Хриплый голос отдаётся вибрацией в груди блондинки, она пытается взять его за руки. — Ками, я не хочу этого, я не хочу с тобой ссориться… — Я тоже этого не хочу. Поэтому ты должна сказать, сейчас же скажи, что ты все это выдумала и я все забуду. Мы все забудем и больше никогда об этом не вспомним. Тебе надо просто сказать. Между подростками зазвенела тишина, остановился плыв времени, воздух застыл и словно стал немного гуще. Андерсон видела перед собой красивое лицо своего парня с выразительными зелёными глазами, короткие густые ресницы, свойственный его возрасту немного вздернутый нос с россыпью веснушек, густые, аккуратные, как для парня, брови, твёрдую линию челюсти, что уже спустя пару лет начнёт выдавать в нем мужчину и тонкие тёмные губы. Никто из окружающий её девушек не мог с точностью сказать, что же такого привлекательного было в Камило Мадригале, чего не было в остальных парнях. В некотором смысле, большинство из них выигрывали его во многих пунктах. Выше рост, крепче торс и руки, чётче скулы, в принципе более маскулинные, правильные черты. Но почему-то именно в присутствии Мадригаля её сверстницы не могли спокойно дышать. Что-то в нем было. И это что-то не оставляло ни одну девушку вокруг него непоколебимой, она знала по себе. Каким-то необычним был его взгляд, по-хорошему уверенным в собственной значительности и с тенью мимолетной игривости, что исчезала так же быстро, как и появлялась. Болотные глаза, всегда немного прикрытые веки, что были на тон-два темнее оттенка кожи лица, это все не давало шанса упустить его взгляд, если вдруг он обратит на тебя внимание. Ребяческая задорность могла тут же сменится по-джентльменски немного загадочным шармом. Камило то смеялся, словно украв свою улыбку у самого солнца, то смотрел свысока. То прогуливал три урока литературы подряд, то сдавал контрольную на самый высший балл из класса. Мог не ответить на брошеное в его сторону приветствие от неприметной замухрышки Руби Хименес, а потом, не стесняясь школьных зевак, помочь ей донести из библиотеки гору книг, заставляя остальных девушек кусать локти от зависти и возмущения. Мадригаль красиво говорит, Андерсон могла бы слушать его голос часами. Хриплый, самую малость надрывной, особенно шёпотом на ухо выбивал почву из-под девичьих ног, она была не в силах сопротивляться. Даже его молчание вызывало дрожь. Вот каким был кудрявый. Он привлекал к себе совсем с другой стороны, нежели другие парни. Поэтому Эсти Андерсон и решилась тогда на первый шаг. К сожалению. Она смотрела в его уже полюбившиеся черты и на сердце скребло. Девушке не хотелось терять такую заманчивую возможность прикасаться к ним, к нему. Очень не хотелось. Ей казалось, что она была готова полюбить и, пусть не сразу, но скоро они бы разделили это чувство на двоих, ведь она бы дала ему все, что для этого бы потребовалось. Она видела в нем это желание, искренность, потребность в любви и понимании. И, черт, она подарила бы Мадригалю все это, у них бы все получилось, до сегодняшнего дня длинноволосая была в этом уверенна. Но его горящий взгляд, обращенный вовсе не к ней, вывернул её маленькое сердце наизнанку. И горел он далеко не злостью или отвращением, несмотря на то, что думал сам парень. Это было заблуждением. Обычным заблуждением обычного подростка, пока не умеющего в полной мере оценивать свои чувства. Как бы не было горько, Эсти была уверенна в своих мыслях, спутать было невозможно. Камило, как и Мэтт, злился на себя. Оба злились на чувства, которых не понимали, оттого изо всех сил пытаясь переместить груз вины на чужие плечи. Плечи тех, кого на самом деле они… он отчаянно хотел заполучить. Как жаль, что это была не Эсти. Блондинка провела большим пальцем по его запьястью, что держала все это время, пока тот сжимал её плечи. Тёплое. В носу защипало от просящихся наружу слез. — Удачи тебе, Камило Мадригаль. Крепкий, но быстрый поцелуй в губы стал последним, что почувствовал Камило перед тем, как его окутала пронизывающая вечерняя прохлада. Он хотел бороться, он хотел остановить её, выбить из блондинистой башки всю дурь а потом, прижав к себе, сказать те самые три слова, гребанные три слова, которые ему следовало сказать ещё три чёртовых месяца назад, это бы все решило, это бы исправило ситуацию, это бы помогло, неважно были бы они искренними или нет, но она была бы здесь. «Она, блять, неправа. Не-пра-ва.» В голове, словно застрявшая пластинка, играло одно и то же. Говорят, если повторять что-то снова и снова на протяжении долгого времени, то, чем бы оно не было, начинаешь в это верить. Отлично. «Неправа…» Тогда объясни почему даже сейчас, стоя посреди пустой улицы вночи, будучи брошенным своей девушкой не больше минуты назад, ты опять думаешь о том, кого так сильно ненавидишь?*
В прихожей раздался звук хлопнувшей входной двери. — Камило, ты вернулся? Как хорошо! Позови, пожалуйста, отца, надо перенести раскладное кресло на задний двор, под крыльцо. Он должен быть снаружи. Камило?.. Ай, ладно. Фе-ели-икс! Ноги в кроссовках медленно поднимали хозяина по ступеням наверх. Зелёные глаза могли выглядеть безжизненными, но именно в этот момент внутри парня все бушевало, его маленький мир грозился развалиться немедленно если… Если что? Хотел бы он знать. Но Камило, как всегда, ничего не известно. Он просто шагает по направлению в комнату сестры, не имея в голове никакого плана. Камило уже все равно, что будет дальше. Она забрала у него все, жизнь, семью, девушку… Пусть теперь забирает и его самого. Он заходит без стука, у Мирабель всегда открыто. Как и ожидалось, девушка была внутри. — Tìa Пепа, мне все ещё нездоровится, вам лучше не… У Мирабель заплаканные глаза. Этими глазами она смотрит на вошедшего в её спальню брата. Прерывается на полуслове, распахивая чёрные омуты, что блестят ещё больше от влажной пелены, красная сетка капиляров расползлась по белкам. Брюнетка на автомате поднимается и просто стоит, наблюдая за старшим Мадригалем. Камило закрывает дверь. Вот оно… Это все приходило в действие только когда она была рядом. Ощущение того, как на кожу оседают искорки от наэлектризированного воздуха, как непрошенное пламя то загоралось под кожей подобно лесному пожару, то стихало, оставляя по себе мелко моросящий дождь. С ней всегда было так. Отчего же? Ему страшно думать об этом. Дышать становилось все тяжелее, приходилось контролировать каждый вдох. От зеленоглазого веет уличным свежим воздухом и легкие Мирабель немедленно наполняются этой смесью запаха Камило и вечернего ветра. Она не привыкла видеть его здесь. Мирабель становится не по себе от затянувшегося молчания и пронзительного взгляда кузена, но она продолжает смотреть в ответ, глотая ставшую впоперек горла тревогу. Позвоночник протыкает ледяной укол, когда парень делает шаг. К ней. По спине от импульса разбегаются миллионы микроскопических мурашек, в то время, как инстинкт самосохранения кричит об отступлении, а ноги, словно приросшие к полу, остаются стоять на месте. У кареглазой перехватывает дыхание когда шатен подходит вплотную и с этой секунды весь мир сводится к одной комнате, одному человеку. Девушке все равно, что будет дальше, ей все равно, с какими намерениями и побуждениями он явился в её обители, все равно, что он думает. Как о ней, так и в общем. Мирабель просто хочется стоять так вечно. Мадригаль разглядывает лицо сестры, словно выискивая в её чертах какие-то знаки, что таки скажут ему: «Ты ошибся». Но их нет. Каждый сантиметр её образа говорит с ним, шепчет прямо в неспокойный мозг о том, что нужно срочно прикоснуться. Просто сделать это. Сделай, не спрашивай зачем. Потом поймёшь. Брови его сведены к переносице, губы стиснуты в напряжённую полоску. От вида слепленных из-за слез ресниц хочется выдать ироничный смешок или же вырвать на себе волосы к чертям. Кузина и её длиннющие-блядь-ресницы. Камило почти что костями ощущал исходящее от маленького тела тепло, аромат карамели просачивался сквозь его кожу. Мирабель стояла неподвижно, почти не дыша. Ему нужно только убедится. Потому что это незаконно, противоестественно. Этого не может быть. Она сестра, она раздражает… Раздражает ведь? Камило берет круглое лицо в обе ладони, наклонившись, на мгновение медлит, а затем накрывает чужие губы своими.