«А сводка от кого?»
«От соседей его. Я в другом подъезде живу». Хуа Чэн пару секунд постоял, смотря в телефон, напоследок отправив краткое «Ок, спасибо», и направился домой. Сегодня у него был заваленный день, поэтому возвращаться было приятно. Отяжелевшие плечи жаждали успокоения в горячей ванне. Второй курс, конечно, оказался тяжелее первого, но впереди ещё несколько лет обучения, так что нужно держать себя. «Шум? Друзья шумят? А бьёт кто? Так, если кто-то захаживает, значит кто-то есть». Хуа Чэн не стал садиться на плечи Инь Юю с просьбой следить за тем, кто выходит и входит в подъезд Се Ляня, и совершенно не знал что делать. Заходя в подъезд, он отметил, что кто-то опять выкрутил лампочку. Наверное, себе в квартиру на замену. Черт, каждый раз, когда вкрутят новую, через час кто-то ее обязательно уже выкрутит, и в итоге в подъезде всегда темно. Благо, на улице не совсем стемнело, поэтому не пришлось идти вслепую или светить телефоном на ступеньки. Дом, в котором живёт Хуа Чэн, довольно старый, и тут, конечно, когда-то был предусмотрен лифт, но он давно сломан, и никто не собирается его чинить. Поднявшись на третий этаж, Хуа Чэн достал из кармана ключи и вставил их в замок. Отомкнув, он вошёл в свою квартиру, закрывая за собой дверь. Что ж, вайб этого старого дома действительно был соответствующий. Темнота, не очень приятный запах старья и одиночество – вот что сопровождает его жителей каждый день. Однако в квартире Хуа Чэна было как-то, но уютно. Он включил свет в комнатах, в спальне переоделся в домашнюю одежду. То были белая футболка и короткие черные шорты, а высокие носки он решил не снимать до тех пор, пока не станет готовиться ко сну. После этого он пошел на кухню заварить чай. Конечно, в квартире все было старое, и мебель с посудой были перевезены ещё с бабушкиного дома, но все было чистое. Чайник был тоже старый, а потому и шумный, но должный уход ещё давал ему прилежно работать и кипятить воду. Жёлтый свет освещал небольшую кухонку, Хуа Чэн сел на стул и подобрал ноги под себя, ожидая, пока чайник скипит. Небо за окном синело, и свет в квартире становился ещё желтее, заставляя хотеть спать. Чайник скипел, и парень, опустив худые ноги со стула, медленно встал и направился к столешнице. Он размеренными движениями заваривал чай и доставал с дальних полок печенье, когда был погружен в свои мысли. Влюбленность действительно спасла Хуа Чэна от непреодолимого одиночества. Но также обрекла его на множество беспокойств. Нет, Хуа Чэн не чувствовал, что делает большое дело, переживая за Се Ляня, нет – он беспокоился о своем чувстве бессилия. Он не знает, какие у Се Ляня проблемы, поэтому ничем не может ему помочь. Это ужасное чувство бессилия. Оно сопровождает его постоянно, однако он надеялся, что ближе ко взрослой жизни это закончится. Но сейчас он переживал о своей слабости снова. Человек, который живет один, не должен получать, черт возьми, травмы. Но также эти ранения не были похожи на селфхарм, поэтому Хуа Чэн совсем не понимал, что это. Если Се Лянь не говорит, значит, у него будут проблемы. Это абьюз? Почему он не обратится в полицию? Хуа Чэн, потирая лоб и шею, совсем расстроился. Когда он вынырнул из своих мыслей, он понял, что перезаварил чай, поэтому достал вторую кружку и перелил в нее половину, долив в обе кружки горячей воды. Взяв обе кружки с чаем в руки, он развернулся, но передумал садиться за кухонный стол, поэтому направился в свою комнату. По комнате у него были разбросаны всякого рода бумажки и скетчбуки: где-то были чертежи, где-то просто его рисунки. На столе лежал большой недоработанный холст, и Хуа Чэн на какое-то время задержался на нём взглядом. На холсте был изображен невыразимо красивый юноша, смотрящий в глаза смотрящему. Его яркие черты были не до конца раскрашены цветными красками, и где-то остались штрихи карандашом. Но большая часть была искусно раскрашена, вдыхая в изображённого человека жизнь. Хуа Чэн молчал некоторое время, затем тихо произнеся про себя: – Знал бы ты, как сильно я влюблен в тебя... – после чего поставил кружки на пол и сел на кровать в позу лотоса. Взяв в руки лежащий около подушки скетчбук, Хуа Чэн включил настольную лампу, взял простой карандаш и начал набрасывать новые штрихи. Он не знал как объяснить свое состояние, но Се Лянь так вдохновлял его... Хуа Чэн мог рисовать и рисовать его всегда и был уверен, что его рука никогда не устанет, а желание никогда не кончится. Черные волнистые волосы упали на его сосредоточенное на рисунке лицо, Хуа Чэн принял удобную позу и высунул кончик языка, старательно рисуя. Он был действительно хорош, невероятно хорош в рисовании. Также у него хорошо выходила лепка, но это довольно затратное дело. Может быть, как-нибудь позднее он сосредоточится и на ней. Но сейчас его изящные пальцы легко пробегались по листку бумаги и талантливо оставляли правильные и красивые штрихи. Его невероятно красивое лицо было слегка нахмурено из-за сосредоточенности, а спина немного ссутулилась. Парень был увлечен рисованием оставшийся вечер.***
Му Цин решил прогуляться по парку ночью, при свете фонарей, чтобы успокоить мысли после тяжёлого дня. Прогулка мимо деревьев и лавочек была замечательной, пока до его ушей не начали доноситься странные звуки. Он подошёл ближе к кустам и прислушался, когда услышал звуки... поцелуев! Рьяно, но молча возмутившись, он решил побыстрее и как можно тише удалиться, когда из этих самых кустов вывалились Фэн Синь и Цзянь Лань, упав на траву. Му Цин: – ... Фэн Синь, Цзянь Лань: – ... Му Цин: – Блять, вы..!