***
Верона летом больше не напоминает Ад. Она им становится. Вечная жара, сухой и спертый воздух, яркое солнце, которое в это время года жители просто ненавидят, а редко проходящий дождь совсем не помогал справится с ситуацией: на пару часов становилось легче дышать, вот только ноги вязли в грязи. В такие дни жители города выходили на главную площадь к фонтану. В такие дни драк почти не было. Казалось, что жители Вероны объединялись перед лицом невзгод с вероятностью получить тепловой удар. Именно поэтому Эскал, Веронский Принц, любил лето. Некоторые, впрочем, предпочитали идти в леса близ города, к речке, где можно было по-настоящему отдохнуть и от жары, и от людей. Тени деревьев спасали от солнца, а прохладная речная вода дарила прохладу. Туда и направлялись двое Монтекки с верным другом. Никто из троицы не был сегодня настроен на поединок с противником, даже повеса, если бы встретил Тибальта, приложил бы все усилия, чтобы молча пройти мимо. Ромео шел по середине компании и возбужденно-энергично рассказывал о даме, что в последние несколько дней стала его наваждением, преследуя в мечтах и снах, впрочем, такое случалось у него каждую неделю, и каждую неделю появлялась новая дева, терзавшая сердце Ромео, поэтому на красноречивые высказывания друга Бенволио и Меркуцио только смеялись и кивали, мол «да, да, прям жить без нее не можешь». На лбу и шее уже выступили капельки пота, и Меркуцио, достав из кармана пурпурную ткань, вытерся ею, после чего стал обмахиваться в надежде, что эти хаотичные движения создадут спасительный ветерок и прохладу. — О! Помните, как в детстве мы здесь играли в рыцарей и разбойников? — Прервал Ромео Меркуцио, с отчаяньем убирая пурпур в карман штанов. — Мы как-то забрели на подножье горки, где нашли грот. Там было та-а-ак холодно! — Была поздняя осень, — Бенволио расстегнул еще одну пуговицу рубашки, не зная, куда деться от нагретого солнцем горячего воздуха. — Так он каменный, располагается под кроной деревьев у реки, там и сейчас прохладно, — Скалигер подпер подбородок кулаком, уходя в размышления, когда Монтекки с удивлением поняли, что Меркуцио сказал вполне умную мысль. Делла Скала не часто блистал умом, но, когда на него налетали порывы, слова его были точны как удары Тибальта что в фехтовании, что в рукопашной. Подул слабый ветерок, теплый, не способный охладить разгоряченное тело. Меркуцио поморщился, отплевываясь от волос и, в ту же секунду, принимаясь убирать пряди волос сбоку в косы, ловко перебирая длинными пальцами. Оливковые деревья едва заметно покачивались над головой Тибальта. До его слуха доносился чуть приглушенный плеск реки о прибрежные камни. Сам Капулетти лежал в густой траве, запрокинув голову и до рези в глазах вглядываясь в синее, без единого облачка, небо. В последнее время он частенько бывал здесь. Отчасти из-за того, что в раскаленной солнцем Вероне находиться было сущей пыткой, а прошедший пару дней назад дождь не принёс облегчения, только дышать стало ещё труднее. Кроме того, здесь не было соблазнов спровоцировать очередную стычку. Тибальт мог не опасаться по случайности столкнуться с кем-нибудь из Монтекки, хотя он был готов поклясться, что на не дающего ему житья все эти годы Меркуцио он в последнее время стал натыкаться с завидной регулярностью, словно тот сам искал этих встреч. Впрочем, Тибальта такое положение вещей вполне устраивало: он получал возможность в очередной раз выплеснуть свою злость и обиду на весь белый свет, а мотивы самого Скалигера его при этом мало волновали. Сейчас на душе у юноши было так же безоблачно, как и в небесной вышине. Он даже ощущал некое подобие умиротворения, хотя, кажется, он уже успел позабыть, что это такое. От реки тянуло прохладой, слабой, но все же приносящей немного облегчения в этот знойный день. Убаюканный стрекотанием цикад в кронах деревьев, Тибальт прикрыл глаза и почти ухитрился задремать, когда его выдернули из объятий Морфея самым бесцеремоннейшим образом приближающиеся громкие голоса. И обладателя как минимум одного голоса он знал слишком хорошо и меньше всего хотел лицезреть в данный момент. Поэтому юноша замер в надежде, что трава, в которой он лежал, окажется достаточно высокой для того, чтобы он остался незамеченным Скалигером и его компанией. Пробираясь через траву, орлиный взгляд Меркуцио выцепил красную рубашку. На миг он замолк, щуря глаза, проглядываясь и убеждаясь в своих догадках. Ромео и Бенволио замерли, прослеживая за внимательным взором другом и прикидывая, через сколько секунд Скалигер разразится громким возгласом, несомненно стремясь привлечь внимание старого «друга». — Меркуцио, идем, — Бенволио уцепился на предплечье Скалигера, оттягивая его, желая увести как можно дальше. — Жара, мы к гроту идем. Ты обещал сегодня никуда не лезть. Но изумрудные глаза Меркуцио уже приобрели блеск, а губы растянулись в широкой улыбке, и, когда Бенволио спустил свою руку на запястье друга, почувствовал, как участился его пульс. И Тибальту было глупо рассчитывать остаться незамеченным для и без того острого взгляда Скалигера, становящегося прямо-таки орлиным, когда дело касалось Тибальта. До его слуха донесся протяжный возглас: -Ти-и-и-иба-а-а-альт! — Прокричал Меркуцио до того, как Бенволио — добрая-душа схватил Меркуцио за талию и резко оттянул в сторону, чуть ли не пряча за свою спину. Однако Скалигер, не ожидавший подобного маневра, чуть не вписался лицом в дерево. Он недовольно фыркнул и оскорбленно смерил друга взглядом. Каблуки модных сапог проваливались в земле, от чего Меркуцио балансировал, то и дело хватаясь то за Бенволио, то за Ромео. Поняв, что его тайное убежище перестало являться таковым, и дальше скрываться смысла не имеет, молодой Капулетти встрепенулся и грациозно поднялся с земли. Вернее, попытался, чтобы со стороны это выглядело именно так. Растеряв прежнюю подростковую угловатость, юноша действительно приобрел ловкость и пластику, придающие ему сходство с пресловутым котом. Но порядком затекшее от лежания в не самой удобной позе тело сыграло с ним злую шутку, поэтому, когда Тибальт все же оказался на слегка подкашивающихся ногах, чудом устояв и не запнувшись о какой-то корень, он уже был готов к заливистому хохоту Меркуцио и многозначительным переглядываниям его более сдержанных товарищей. И Скалигер, от чьего взгляда ничего, что касается Тибальта, не могло ускользнуть, залился хохотом. Звонким, громким, резким и пугающим. Естественно, стерпеть насмешки над собой со стороны проклятых Монтекки Тибальту гордость не позволила. Чувствуя, как в крови закипает гнев, начисто лишающий способности здраво мыслить, Капулетти потянулся к бедру за шпагой… и нащупал лишь пустоту. Верное оружие, ставшее его неотъемлемой частью, продолжением руки, с которым Тибальт не расставался даже в постели, готовый в любой момент сомкнуть пальцы на эфесе, осталось где-то в его покоях, и виной тому была не то затуманивающая разум жара, не то мрачные мысли, занимавшие в последнее время все его внимание и сделавшие племянника Капулетти непростительно рассеянным. В серых глазах мелькнула растерянность, чем, невзирая на одергивания со стороны друзей, не преминул воспользоваться Скалигер, понявший, что потоку его сомнительного красноречия временно ничто не угрожает. И Меркуцио уже был готов разразиться очередной тирадой, не жалея острого языка на резкие словечки, как из кустов вынырнули несколько Капулетти, тут же с обеих сторон обступившие кошачьего царя. Не иначе как сам синьор Капулетти отправил их проследить за нерадивым племянником и не позволить в случае чего наворотить дел. Тибальт знал: дядюшка на него уже давно махнул рукой, но изо всех сил пытался спасти свою репутацию перед Эскалом. Бенволио, заметивший появившиеся шпаги, выступил вперед и с поднятыми руками в дружеском жесте: — Стойте, давайте сегодня обойдемся без крови. В такую погоду не стоит лишний раз сотрясать воздух драками, которые ни к чему не приведут. — Мы направляемся к гроту, что находится внизу по реки. Чем шпагами махать, лучше давайте с нами, — брякнул Ромео до того, как понял, что только что сказал. Бенволио и Меркуцио удивленно уставились на друга, одними глазами проклиная его за это щедрое предложение. Неожиданно озвученное предложение было не менее неожиданно принято единогласно, тем самым подавив конфликт в самом его зародыше. Капулетти расступились, пропускаю троицу друзей, возглавляемую Скалигером, вперёд, ибо какой идиот подставляет спину врагу, даже тому, с кем заключено временное подобие перемирия. Недовольно хмурящийся Тибальт, не имея особого выбора, нехотя потащился следом, попутно стряхивая с рубашки налипшие на неё сухие травинки. Весь путь прошёл в относительном молчании. На нескончаемые монологи то и дело оборачивающегося на кошачьего царя и одаривающего его довольной улыбкой Меркуцио, который, казалось, вообще никогда не затыкался и продолжал говорить даже во сне, все вскоре перестали хоть как-то реагировать, что, впрочем, совершенно его не огорчало. Похоже, герцогскому племяннику в принципе было глубоко наплевать, слушают его или нет. Всю дорогу Меркуцио вещал о какой-то лебеде, переплетая истории меж собой так, что уже становилось не понятно, о чем вещал паяц. Юноша никак не мог угомониться и время от времени оборачивался, и смотрел на Тибальта, словно обращаясь к тому с каким-то вопросом, но не давая возможности ответить, вновь продолжал монолог. Каблуки сапог то и дело проваливались в землю, скользили по камням, и ноги подворачивались, от чего Скалигер периодически наваливался то на друзей, которые то и дело были вынуждены придерживать его за талию и плечи, то на шайку Капулетти, что отталкивали его в противоположную сторону. Грот показался впереди как раз в тот момент, когда Тибальт уже раздумывал, не намотать ли кудри Скалигера по старой памяти на кулак и приложить его хорошенько обо что-нибудь, что первое под руку попадется. Вход в пещеру оказался неожиданно узким и представлял собой крайне сомнительного вида конструкцию из нагромождения камней, на вид настолько неустойчивую, что, казалось, тронь один — развалится все. — Если вы всерьёз решили туда лезть, то я готов побиться об заклад, что это чертовски плохая идея, — слова сорвались с языка словно против его воли, так что Тибальт даже не успел прикинуть, в сколь невыгодном свете они представят его перед остальными. — О-о-о! Неужели кошачий царь испугался? Бесстрашие Тибальта дрогнуло, да, мой милый? Небо тому свидетель, Тибальт не хотел, чтобы не к месту брошенная фраза стала причиной того, что они с Меркуцио снова ненавидяще уставились друг на друга, да так, что воздух между ними, в один миг разогревшись до просто неприличной температуры, начал ощутимо искриться и потрескивать. Глаза цвета неспелого крыжовника насмешливо прищурились, в то время как стальные серые широко распахнулись от овладевшего Тибальтом негодования. Юноша вполне отдавал себе отчёт в том, насколько по-детски нелепой была уловка Скалигера, и как легко он позволил себе повестись на неё и оказаться пойманным на коварно закинутый Меркуцио крючок, но пропустить это издевательское замечание мимо ушей попросту не мог. Тем более, что остальные Капулетти замерли, ожидая, что их предводитель поставит наглеца на место. Желательно — силой. Во всеуслышание обвинить в трусости самого кошачьего царя не посмела бы ни единая живая душа в этом богом забытом городе, вот только когда закон был писан для герцогского племянника? Играючи нанеся непоправимый урон тибальтову самолюбию, Меркуцио выжидал, едва ли не подпрыгивая на месте от нетерпения, что сумеет противопоставить молодой Капулетти его самоубийственной наглости. Вот уж кто действительно мог похвастаться бесстрашием, граничащим с безумием, так это Скалигер, по доброй воле сующий голову в петлю и с любопытством ждущий, к чему это приведет. В глазах цвета изумруда плясали чертики, на губах победная улыбка. Парень выжидающе смотрел на уже проигравшего противника, раскачиваясь на мысках взад-вперед, убрав руки за спину. За его спиной Ромео и Бенволио пытались подавить смех, который так и грозился раздасться на всю округу. Друзья Тибальта так же ждали ответа на это оскорбление. Нахмурившись, сложив раки на груди, «красные» давили Тибальта своим тяжелым взглядом, вынуждая того ответить, и желательно как можно скорей и остроумней, иначе Меркуцио просто расхохочется сумасшедшим смехом, запрокидывая назад голову, как он обычно смеялся, и теперь поток его красноречивых издевок будет просто не остановить. — Раз мнишь себя таким храбрым, так давай, докажи делом. Глядишь, заслужишь хоть каплю уважения. Или смелости хватает только языком трепать? — глупая, недостойная попытка подначить недруга, взять на слабо. Но Тибальта, объятого мальчишеским азартом, было уже не остановить. Он знал, что при свидетелях гордость не позволит Скалигеру пойти на попятную, даже если он в той же мере, что и сам Тибальт, не горит желанием лезть в эту дыру. В 1,5 метре грот, с выступающими острыми камнями, которые валялись в радиусе 10 метров, один раз упадешь головой и кровоизлияние в мозг гарантировано, а затем и скорая смерть. Однако Меркуцио, на жалкую попытку Тибальта перевести стрелки, лишь по-лисьи улыбнулся, подходя к Капулетти вплотную, чуть ли ни нос к носу. — Кажется, кошачий царь на самом деле оказался всего лишь маленьким котенком, только и способным шипеть, но поцарапать боится, да, Тибальт? Переводишь тему с себя, на меня. На слабо решил взять? Может тогда докажешь, как ты храбр, о Тибальт? Ситуация складывалась донельзя абсурдная. Давно остались в прошлом времена, когда Меркуцио, заливисто хохоча, точно так же заманивал Тибальта в какой-нибудь полутемный переулок, и, когда ему это удавалось, неизменно порывался прижать того к холодным и болезненно впивающимся в спину камням стены. Впрочем, Тибальт никогда не был до конца уверен, как именно следует трактовать эти его поползновения, так как раз за разом пресекал их на корню, что, впрочем, не мешало Скалигеру с завидным упорством возобновлять свои попытки. Но сейчас Капулетти уже не тот подросток, да и Меркуцио — отнюдь не кудрявый мальчишка, не находящий себе места от недостатка внимания к его персоне. Однако когда Скалигер подступает к Тибальту почти вплотную, щекоча прерывистым дыханием его щеку, а после чего резко отшатывается, издевательски ухмыляясь, кошачий царь как завороженный следует за ним, лишь единожды оглядываясь на оставшихся позади спутников, с одинаково озадаченными лицами наблюдавших за внезапным ребячеством двоих неприятелей. — Дамы вперёд, — отрывисто бросил Тибальт. — Трусы всегда прячутся за юбками, дорогой Тибальт, — Скалигер в приглашении не нуждался, уже карабкаясь по камням впереди юноши. Тибальт, чьи губ дернулись в оскале, отнюдь не уступал Меркуцио в ловкости, так что у входа в грот они оказались практически одновременно. Длинный тонкий палец Скалигера изогнулся в манящем жесте перед тем, как он нырнул в полумрак пещеры. Если бы кто-то задал Тибальту такой вопрос, он бы вряд ли сумел ответить, чем руководствовался, ступая следом и видя перед собой лишь расплывчатое лиловое пятно чужой рубашки. Меркуцио остановился практически у самого входа, так, что проникающий снаружи солнечный луч падал ему на лицо, и, с вызовом глядя на Капулетти, вальяжно оперся всем телом о выступающий из стены булыжник. Монтекки и Капулетти столпились сзади, с интересом наблюдая за сценой, что разворачивалась у них на глазах. Как и всегда, эти двое пререкались, спорили, бросали друг другу колкости и, как казалось Бенволио, явно получали от этого странное удовольствие, сравни подобию возбуждения, когда мужчина видит пикантную родинку на женской груди. Бенволио тяжело вздохнул, обеспокоенно кусая губы, когда Меркуцио опасно встал на камни, и только он хотел окрикнуть дорогого друга, как его опередил Капулетти. — На твоём месте я бы не стал этого де… — договорить Тибальт не успел, слова потонули в нарастающем грохоте обваливающихся камней. Камни, булыжники, холодное надгробие полетело им на головы, заваливая выход. Меркуцио, неожиданно быстро реагируя, схватил Тибальта за грудки рубашки и потянул на себя в глубину пещеры, не смея толкнуть недруга вперед, на выход, на острые камни, где одно падение гарантировало смертельный исход. Они упали, и Скалигер зажмурился от глухого стука своего затылка о каменистую землю. В голове зашумело, а перед глазами возникла резкая темнота. Все тело пронзила боль. Чужой вес неприятно давил, а из груди вышибло воздух. Меркуцио зажмурился. Для Тибальта приземление оказалось более удачным: он повалился прямиком на Меркуцио, среагировавшего мгновенно и с неожиданной силой резко потянувшего его на себя, поэтому чужое худощавое тело в значительной мере смягчило его встречу с каменистым полом грота. Тишина воцарилась внезапно, такая плотная, что Тибальт слышал лишь шум собственной крови в ушах и колотящееся сердце. Капулетти неловко откатился в сторону, откашливаясь от пыли и силясь принять сидячее положение. Интересно, вокруг и в самом деле такая непроглядная темнота, или он все же умудрился хорошенько приложиться головой? Ему казалось, что он разом лишился слуха и зрения. На первый взгляд никаких серьезных повреждений Тибальт не получил, разве что скулу ощутимо жгло и, когда он коснулся ее, на пальцах осталось что-то липкое, мокрое и отчетливо пахнущее железом. Раздавшийся поблизости протяжный стон и последовавшая за ним возня оповестили Капулетти, что Меркуцио пришел в себя. — Скалигер, ты там цел? — невообразимым усилием воли Тибальт заставил свой голос звучать небрежно и твердо, насколько это было возможно. Не сказать, что его действительно заботило самочувствие паяца, но юноше было просто необходимо услышать голос, неважно, свой или Меркуцио, только бы разорвать эту давящую на барабанные перепонки тишину. Темнота давила, как и странная, не привычная тишина. Почувствовав свободу в движениях, Меркуцио сел, раскинул руки и, нащупывая холодную стену, попытался встать, но не смог. Он не мог пошевелить левой ногой, которую пронзила острая боль. Скалигер пошевелил ею, подергал ею раз, потом еще и еще. Вновь и вновь он пытался вытащить ногу из-под камней, из ловушки, в которую угодил. Меркуцио чувствовал боль, холод, в горло подступил страх. Воздуха перестало хватать. Стены словно начали сужаться, а Меркуцио так и не мог вытянуть ногу из-под камней. Его начало трясти. Подступила паника. — Что ты там возишься?! — раздраженно рыкнул Тибальт, продолжая опасливо ощупывая себя, пытаясь прикинуть возможные ранения. К счастью, он обнаружил, что ничего не сломал, никакого кровотечения нет, что позволило ему выдохнуть. А шебуршания Скалигера начали раздражать. О своем поступке Тибальт пожалел незамедлительно. Скалигер словно только и ждал повода открыть рот и взвыть с таким энтузиазмом, что юноша подпрыгнул от прорезавшего темноту вопля, гулко отозвавшегося где-то под сводами пещеры. Повезло еще, что паяц этого не видел. — У меня нога застряла! — Слишком громко крикнул Меркуцио, продолжая дергаться, сдирая нежную кожу о грубые камни. — Я не могу выбраться! Я здесь умру! — Теряя контроль, Меркуцио начал метаться по полу, дыша столь тяжело и громко, что у Тибальта начала болеть голова. Скалигер никогда не отличался самоконтролем или терпением, и сейчас Капулетти на живом примере увидел, как ведет себя изнеженное создание в стрессовой ситуации. Меркуцио начинал раздражать. Благом на этом свете можно счесть что угодно, даже то, что прежде не ценилось, главное — знать, с чем сравнивать. И сейчас Капулетти глубокомысленно рассудил, что звенящая тишина была отнюдь не так уж и плоха, по сравнению с пронзительным голосом Меркуцио, сейчас, казалось, звучащим на самых высоких нотах. К своему вящему удивлению, кошачий царь почувствовал, что тот с трудом сдерживает не то накатившую панику, не то подступающую истерику. Перспектива приводить Скалигера в чувство, если тот сейчас забьется в припадке, мало улыбалась Тибальту. — Ради всего святого, Скалигер, заткнись, — рявкнул Капулетти, впрочем, он тут же осекся и понизил голос. — Если ты тут и умрешь, то только от моей руки, это я тебе обещаю. А если окажется, что с ногой у тебя все в порядке, и этот спектакль — очередная твоя идиотская шутка, то, клянусь, это случится очень скоро. Руку, руку мне протяни! — обнаружить местоположение Меркуцио по голосу из-за искажающего звук эха оказалось довольно проблематично, так что Тибальт, стоя на коленях, вслепую наудачу шарил по воздуху. На мгновение Меркуцио замер, замолк. Сейчас он как никогда остро ощущал дыхание смерти за спиной. Меркуцио не решался обернуться. Хотел, но боялся. Боялся увидеть нечто, что утащит его вниз в Ад. Меркуцио перестал дышать, лишь мелко вздрагивая, словно и правда думал, что пришла Смерть и заберет его, если заметит. Тибальт раздраженно рявкнул: — Ты вообще меня слышишь?! — Elle est déjà là! — Юноша вскинул руку, желая поймать Тибальта, словно тот может его спасти. Кажется, любые адресованные Меркуцио поручения, просьбы или требования Скалигер выполнял с присущим ему рвением и талантом. Поэтому когда его рука, отчего-то сжатая в кулак, с поразительной точностью определила местонахождение тибальтова носа, Капулетти подавил порыв немедленно организовать Скалигеру ее перелом, и, стирая рукавом тонкую струйку крови, лишь возблагодарил небеса за то, что тот наконец-то, пусть и ненадолго, умолк. Похоже, пребывая в крайне шатком душевном равновесии, Меркуцио был попросту не в состоянии осмысливать больше одного действия единовременно. — Я даже завещание не написал! — Как в припадке начал шептал Скалигер, вздыхая через раз, словно ему не хватало воздуха. — Что ты можешь завещать, у тебя кроме твоих тряпок ничего нет, да и те на герцогские средства пошиты, — буркнул Тибальт, вслед за мелко подрагивающей ладонью обнаруживая и остального Скалигера, неловко скорчившегося на земле. — Твое счастье, если нога цела, потому что в противном случае на себе я тебя тащить не собираюсь. — По возможности стараясь как можно меньше касаться чужого тела, юноша сумел-таки нащупать многострадальную конечность, при более детальном изучении положения оказавшуюся зажатой между камнями, один из которых Тибальт, поднапрягшись, отпихнул в сторону, даруя Скалигеру относительную свободу. Получив желанную свободу, Меркуцио дернулся назад, отползая от злосчастного обвала. Нога была расцарапана, ее жгло, он ощущал противную липкость от крови, что пропитала штанину. Скалигер зажмурился, притягивая конечность к себе и выдыхая. — У меня свое наследство вообще-то есть, — тихо запоздало отозвался парень, медленно открывая глаза и встречая всю ту же темноту. — Оружие и побрякушки есть, а ума как не было, так и нет. Вот незадача-то, — ехидно отозвался Тибальт, приваливаясь плечом к стене. Где-то в отдалении капала вода. Капулетти подтянул колени к груди, обхватывая их руками. — Заткнись! — неожиданно рявкнул Меркуцио, словно не он минуту назад в припадке завывал о смерти. Он встал, прихрамывая и опираясь на здоровую ногу, пару раз моргнув и, увидев очертания грота, медленно подошел к обвалу, осторожно ощупывая камни. — Ромео? Бенволио? — Сдержанно позвал Скалигер, боясь, что камни вновь могут обвалиться. Поначалу, разгоряченный сохранившими свой след на коже солнечными лучами и злостью на Меркуцио, Тибальт не ощущал холода, но теперь был уверен, что, будь здесь хоть немного светлее, ему бы удалось различить облачко пара, вырывающееся изо рта при дыхании. От накатившей сперва волны скорее инстинктивного, нежели рационально объяснимого страха не осталось и следа. Тибальт с каким-то усталым безразличием прислушивался к тому, как Скалигер, подволакивая поврежденную ногу, мечется в темноте, ухитрившись при этом споткнуться о притихшего племянника Капулетти всего один раз. Как он неуверенно, не решаясь вновь повысить голос, пытается дозваться друга, впрочем, тщетно. — Хочется верить, что они догадались поспешить за помощью. — Тибальт искренне надеялся, что его зубы стучат не слишком громко. — Если же нет… Клянусь, меньше всего на свете я мечтал о том, чтобы последним, что я услышу в своей жизни, был твой голос, Скалигер. — Заткнись, — вновь огрызнулся Меркуцио, ощущая новую волну паники. Грот начал казаться Скалигеру невероятно узким, давящим, холодным, как дыхание Смерти. Он помнил эти чувства, помнил свой страх и ужас тогда, 12 лет назад, и сейчас все повторялось. Меркуцио вновь замолк, жалостливо пискнул и сел на пол, прислоняясь спиной к груде камней, чувствуя ледяной холод сквозь шелковую ткань лиловой рубашки. — Бенволио и Ромео меня не бросят. Как только новость дойдет до дядюшки, он сделает все, чтобы вытащить меня отсюда. Он не оставит меня здесь, — успокаивая самого себя лепетал Меркуцио, тут же приобретя ту серьезность, что замечалась в поведении Скалигера столь редко, что в пору было устраивать бал. Пожалуй, Тибальт должен был признать, что завидовал Скалигеру. Разумеется, отнюдь не по той причине, что могла прийти в голову Меркуцио, никогда не отличавшемуся тонкостью восприятия и приземленно предпочитавшему духовным ценностям материальные. Племянник Капулетти отдал бы все на свете за хотя бы малую толику того внимания и заботы, что получал паяц от Эскала. Волею судьбы выросшие без семьи, они оба, казалось, были уравнены в этой неполноценности, вот только Меркуцио никогда не ощущал себя обделенным. Принц пекся о нем, как о родном сыне, потакая любым капризам этого уже давно повзрослевшего ребёнка, и закрывал глаза на даже серьёзные провинности, в то время как Тибальту было достаточно лишь слегка оступиться, чтобы его ткнули в совершенную ошибку носом, словно нашкодившего котёнка. — Ничего бы не случилось, если бы ты каждый раз не стремился оказаться в центре внимания и хотя бы изредка думал головой. — Глупые, лишенные смысла запоздалые попытки найти виноватого, когда произошедшего уже не исправить. Тибальт запустил пальцы в покрытые осевшей на них пылью волосы. — Ты сам взял «на слабо», так и хватит всю вину сваливать на меня. У тебя хоть нога не разодрана. А если будет заражение? Я ведь умру! — Меркуцио принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону, успокаивая себя. — Ты чёртов параноик. Прекрати ломать комедию, у тебя там в худшем случае ушиб и пара царапин. Герцог не поскупится на лучших лекарей. — Голос звучал хрипло, как бы не свалиться с лихорадкой, когда они выберутся отсюда. Если выберутся. — Сам-то не ранен? Камень мог зацепить. Если бы темнота не была такой непроглядной, Меркуцио бы непременно заметил, как в удивлении вскинул брови Тибальт, когда тот словно между прочим решил проявить трогательную заботу о ближнем своём и осведомиться о состоянии недруга. — Не дождешься, — сухо отозвался племянник Капулетти, предоставляя Меркуцио возможность самому решать, соответствуют ли его слова действительности. Меркуцио промолчал, до крови кусая губы и жмурясь. Стены для него вновь начали сдвигаться, от нехватки воздуха к горлу подступала тошнота, от холода тело задрожало и Скалигер, не обращая внимание ни на что, придвинулся к Тибальту ближе, прижимаясь своим боком к его и касаясь растрепанной макушкой чужой щеки. Стало чуть легче, стены перестали давить, шепот Смерти стал тише, в голове стало яснее. Это лишило Тибальта дара речи. Капулетти ощутил сквозь тонкую ткань рубашки, как колотится чужое сердце в такой непривычной близости. Мелькнула непрошенная мысль о том, что Скалигер никогда не был и вряд ли вновь окажется столь беззащитным перед ним. — Ты что творишь? — осторожно, словно у умалишенного, осведомился Тибальт, когда схлынуло первоначальное изумление. Отпихнуть Меркуцио, впрочем, он не решился: тот был тёплым, хотя и продолжал мелко дрожать, отчего в сердце Тибальта кольнуло что-то, весьма отдалённо напоминающее сочувствие. — Тут очень холодно, — Меркуцио зашевелился, вытаскивая из кармана шаль и вручая в тибальтову ладонь. — Оботри кровь. — Ты уверен, что у тебя кроме ноги больше ничего болит? — с сомнением в голосе уточнил Тибальт, машинально забирая из ткнувшихся ему в бок ледяных пальцев тонкую ткань. Пожалуй, так естественно, словно это было чем-то само собой разумеющимся, жаться к своему недругу, который еще в детстве наглядно и доступно, дабы в будущем на этот счет не возникало никаких вопросов, объяснил, к чему приводят подобные выходки, и на протяжении долгих лет не позволял допустить даже мысли о том, что может быть как-то иначе, было слишком смело даже для Меркуцио. Капулетти начал всерьез подозревать, что пережитое потрясение оказалось слишком тяжелым для и без того весьма шаткого душевного здоровья герцогского племянника, и сейчас он окончательно лишился рассудка. Непривычно притихший, Скалигер сжимал рукав тибальтовой рубашки, опустив ему на предплечье подрагивающую ладонь. — Впервые так близко к мужчине? — слабо улыбаясь, хмыкнул Меркуцио, еще теснее подбираясь к недругу, отчаянно стараясь согреться. — Не смей впутывать меня в свои игры, Скалигер, — прошипел Тибальт, прекрасно отдавая себе отчет в том, что до такой степени расстояние между ними не сокращалось даже во время драк где-нибудь на городской площади. — Допустим, что сейчас это действительно необходимая мера, но если ты вздумаешь растрепать об этом хоть одной живой душе, то ты не жилец. При достаточной доле фантазии можно было представить, что вместо Меркуцио у него над ухом томно, с легкой хрипотцой, дышит одна из куртизанок из веронского борделя, в чьем обществе Капулетти нередко коротал одинокие вечера и ночи. Но, увы, воображения кошачий царь был лишен начисто.***
С обратной стороны завала уже столпилось полгорода. Представители обоих семей топтались у грота, разбиваясь на отряды, таская камни, пытаясь как можно скорее разгрести завал. Леди Капулетти, держась за сердце, металась из стороны в сторону, переживая за любимого племянника, причитая и то и дело жалостливо вздыхая, бледнея и пошатываясь от потери сознания. Юная Джульетта сидела в своем новеньком платьице на траве, проливая горькие крупные слезы, вознося руки к небу и молясь, следуя примеру монаху Лоренцио. Один лишь сеньор Капулетти отстраненно стоял со скрещенными руками на груди, горделиво, презрительно следя за работой и домочадцами, которые слишком эмоционально переживали за Тибальта. В другой стороне, с высоко поднятой головой, стояла Леди Монтекки, опасливо наблюдая за сыном, что мельтешил слишком близко к опасному гроту. Впрочем, за Бенволио, активно таскающего камни, женщина переживала значительно меньше. Ее присутствию следует благодарить Ромео, ради которого Леди Монтекки не осталась в своем поместье. Женщину волновало лишь благополучие сына, а на жизнь его друга — такого сомнительного кадра, хоть и племянника Принца, — ей не было дела. — Ну же, живей! — Кричал, подбадривал Бенволио, не жалея сил. Он то и дело звал дорогого друга, кричал его имя, надеясь услышать хоть шепот, хоть отголосок его голоса. И то и дело поглядывал на Веронского графа. Эскал прибыл к злосчастному месту сразу, бросив все дела. Он пообещал несметные богатства за спасение любимого племянника, и сейчас, наблюдая как вместо убранных камней сваливаются новые, сердце мужчины сжималось, на мгновения переставая биться.***
В полнейшей темноте слышался стук капель о пол грота. Противный, надоедливый звон раздражающе давил на ушные перепонки, от чего Скалигеру становилось некомфортно, тревожность возвращалась. Тибальт прикрыл глаза, пытаясь хотя бы так оградиться от обступающей их темноты. Под закрытыми веками она становилась более знакомой и уже не сводила с ума. Мельком юноша отметил, что не чувствует ног, не то онемевших от холода, не то попросту затекших. Что-то негромко лопочущий Скалигер то и дело заходился кашлем, и Тибальт, не отдавая толком отчета в своих действиях, свободной рукой приобнял его за плечо — скорее рефлекторный, нежели действительно имеющий какой-то смысл жест. Меркуцио, казалось, весь состоял из острых углов, нещадно впиваясь выпирающими сквозь тонкую ткань рубашки костями Тибальту в бок, да ещё и постоянно возился, пытаясь устроиться поудобнее и придвигаясь вплотную. — И умерли они в один день, сжимая друг друга в объятиях. Чертовски романтично, — фыркнул Тибальт. Он поморщился, почувствовав, как по его телу заскользили чужие ладони, но промолчал. Ровно, как и не стал убирать руку с плеча Скалигера. — Обычно никто не против близости со мной, — Меркуцио попытался издать смешок, но вышел лишь сухой кашель. Скалигер крупно задрожал, не то от холода, не то от страха. Он легко улыбнулся, думая о том, что обычно розовые губы приобрели синеватый оттенок. — Ещё бы, какой идиот откажется от того, что само в руки просится. Пожалуй, будь у меня две-три бутылки вина… Впрочем нет, даже тогда нет. Беззлобная словесная перепалка была делом привычным, таким же естественным, как дышать, и не давала лезть в голову мрачным мыслям. Кажется, впервые Тибальт искренне был благодарен паяцу за его обычно не вызывающий ничего, кроме раздражения, смех. Капулетти самозабвенно перебирал пряди Меркуцио, накручивая на пальцы отдельные локоны. От того по-прежнему исходил тот самый тонкий лавандовый аромат, который Тибальт ощутил ещё пару лет назад на рыночной площади. Похоже, на какое-то время Капулетти потерял связь с реальностью, потому что когда он вновь открыл глаза, Скалигер уже спал, столь же беспокойно, как и бодрствовал, прильнув к груди Тибальта и согревая дыханием его шею. Ему даже хватило наглости закинуть на него ногу. Тибальт прислушался: в отдалении ему показались шум и чьи-то голоса, но он не был уверен, что его слух его не обманывает. — Меркуцио, — Капулетти даже не заметил, как впервые обратился к своему недругу по имени. — Меркуцио, просыпайся. Нельзя спать, слышишь? — затормошил он Скалигера. Тибальт понял, что тело Скалигера больше не согревает, напротив, тот, казалось, вытягивал последние крупицы тепла, сохраненные самим кошачьим царем. В эту секунду юноша почувствовал, как на липких лапках в его душу закрадывается страх. Он никогда не допускал и мысли о том, что Скалигера может просто не быть. Тот стал обыденной и неотъемлемой частью жизни Тибальта, и все обещания и угрозы Капулетти однажды непременно отправить Меркуцио к праотцам были, признаться честно, лишь пустым сотрясанием воздуха. Кошачий царь даже не задумывался всерьёз о том, что одна из их стычек может действительно закончиться плачевно для одного из них. А сейчас ему стало панически, до тошноты страшно остаться наедине с всепоглощающей темнотой. Пожалуй, будь положение не столь плачевным, Тибальт бы иронично усмехнулся тому, как метафорически эта короткая фраза сумела описать не только сложившуюся ситуацию, но и всю его жизнь. Капулетти с силой, так, что наверняка побелели костяшки, стиснул пальцы на плече Скалигера, встряхивая. — Не смей, слышишь, не смей отключаться. Меркуцио! Говори со мной, — настойчиво затормормошил его Тибальт. Он с трудом представлял, что ему следует делать, но единственной мыслью, бившейся в мозгу, было удержать Скалигера. Любой ценой услышать голос паяца, и плевать на неизменно поднимающуюся в душе ненависть при его звуке. Недолго думая, кошачий царь отвесил Меркуцио пощечину, отчего покоившаяся на его плече голова герцогского племянника безвольно мотнулась в сторону. Хрупкое, изнеженное тело, не привыкшее к столь пониженной температуре, было холодным, мокрым, напоминающее кожу тела, чей дух давно отправился на Суд Божий. И сейчас Тибальт мечтал взять все слова о просьбе Меркуцио заткнуться назад. Тибальт нащупал раненую ногу Скалигера и с силой надавил на нее, вырывая делла Скала из объятий Смерти, что ждала, пока дух покинет бренную оболочку. Меркуцио закричал, вмиг пробуждаясь и подрываясь. — Дьявол! Как больно! И холодно… — Меркуцио весь сжался. Он вновь оказался похороненным заживо, вновь темнота, скованность, истощённость. Стены опять начали сжиматься, и Скалигер зажмурился, отгоняя наваждения, отгоняя шепот. — Кажется Королева Маб не хочет брать меня своим вечным любовником, раз я все еще здесь, на земле, а не горю в Адском пламени, — начал лепетать юноша, отгоняя страхи. Он рад, действительно рад вновь слышать Скалигера, словно в последний раз это было целую вечность назад, но ещё больше — что Меркуцио не был свидетелем его невольной слабости. И сейчас Капулетти благодарен тьме, не выдавшей его ни пересохшими внезапно губами, ни мелькнувшей в серых глазах тенью волнения. Страх отступал, выпуская душу Тибальта из своих острых коготков. — Не рановато ли ты в чертоги Маб засобирался? — А что, переживаешь за меня? — слабо усмехнулся Меркуцио, вновь приваливаясь к сильному плечу. — Не льсти себе, мне просто не хотелось бы, чтобы меня обнаружили с твоим бездыханным телом на руках, обвинили в гибели племянника самого Эскала и выслали куда-нибудь в Мантую, — буркнул Тибальт, надеясь, что облегчение, которое он испытал в тот момент, когда паяц пришёл в себя, не слишком явственно проскальзывает в его голосе. А за спиной, за завалом, все отчетливей слышались голоса, стук камней. Еще немного, и их встретят лучи ласкового солнца Италии или тепло лунного сияния. Еще немного, и они увидят лица дорогих им людей. Еще чуть-чуть… Сколько они уже сидят так, привалившись друг к другу? Час, три, день? Тибальт попытался пошевелиться, но затекшее под неожиданно тяжёлой тушкой на вид худощавого и хрупкого Скалигера и одеревеневшее от холода тело отказывалось повиноваться. — Попробуй подняться, — Тибальт подтолкнул Меркуцио немеющей ладонью в узкую спину, содрогающуюся от приступа кашля. Губы юноши дрожали, отчего речь казалась прерывистой, словно кошачий царь внезапно начал заикаться. — Если будешь двигаться, станет теплее. Иначе согреться не получится. — Дядя беспокоится, что я не доживу до 20… -Меркуцио с трудом поднялся, цепляясь за плечо Капулетти, боясь потерять его в бездне темноты. Голос потух. Пришло яркое ощущение конца. — Эскал ошибается. Зная твой характер, можно быть уверенным, что ты доживешь, хотя бы из чистого упрямства, — племянник Капулетти вымученно усмехнулся. Ему ли не знать, что на этом свете у Меркуцио еще предостаточно дел, первым пунктом в списке которых уже много лет подряд значится отравление его, Тибальта, существования себе и друзьям на потеху. Тишина. Вновь тишина и Меркуцио слышит шепот, слышит шум собственной крови. Он ярко ощущает чужое присутствие. Не Тибальта. Кто-то стоит за ним, горячо дышит в шею, скребется когтями по камням, щелкает зубами. Скалигеру даже показалось, что он чувствует зловоние. Юноша сильнее вцепился в плечо Тибальта, жмурясь до боли в глазах. — Тибальт, Тибальт, не молчи, говори, ради Всего Святого, говори, — как в бреду зашептал Меркуцио. Неожиданно прозвучавшая просьба Скалигера повергла Тибальта на несколько мгновений в замешательство. Ему никогда не приходило в голову, что с герцогским племянником можно просто говорить. Без взаимных оскорблений, пошлых шуток и попыток побольнее задеть недруга за живое. Такое открытие требовало тщательного осмысления. Впрочем, кошачий царь не успел ни собраться с мыслями, ни рта раскрыть. Меркуцио все ещё стискивал его плечо, за которые рывком поднял Тибальта с земли, чудом устояв на ногах сам, когда тишина разбилась на тысячу осколков, и, разрывая темноту, в грот хлынули солнечные лучи, заставляя Капулетти болезненно зажмуриться от непривычно яркого света, режущего глаза. — Что же, в сегодняшней схватке со смертью мы одержали победу, — прошептал Тибальт, опираясь рукой о стену. Он знал, что Скалигер его услышит.***
Снаружи их тут же оттеснили друг от друга. Меркуцио обступили взволнованные друзья, и сам Принц, бледный от переживаний, увлек тяжело припадающего на поврежденную ногу племянника в сторону, заботливо поддерживая за плечи. К самому же Тибальту, обессиленно опустившемуся в траву, уже спешили леди Капулетти и кузина. Пока тетушка в ночи возносила небесам слова молитв, благодаря за возвращение сына родного брата в целости и относительной сохранности, Джульетта, стоя на коленях и ничуть не заботясь о своем платье, обвивала тонкими руками его шею и осыпала поцелуями перепачканное пылью и кровью лицо, смешивая их со своими слезами. И кошачий царь в этот момент был почти что счастлив. Эскал и правда ошибался, Меркуцио слишком живуч, чтобы так рано уходить и покидать своих родных и друзей. Они еще намучаются с ним, еще восхитятся, будут смеяться и плакать, но Меркуцио не уйдет, не узнав, какого это быть стариком, каково это чувствовать усталость и слабость, одновременно испытывая облегчения, какого вспоминать свое юношество и оценивать поступки уже будучи взрослым. Он не уйдет, пока не познает любви и не узнает жизни с ней. О, эта капризная, но прекрасная во всех отношениях дева — Любовь! Она приходит с дуновением ветра, таится в запахах цветов и каплях ливня, в густом тумане и ясном дне. Она сводит с ума, заставляя страдать, но вместе с тем ты находишь облегчение, чувствуя ее заботливые руки на сердце. О да, эту потерю рассудка в глубоких мечтаниях жаждал ощутить Скалигер, окончательно стать сумасшедшим от ее прикосновения и упиваться исходящей от нее эйфорией. Любовь — скрытое желание, запретный плод, от вкуса которого становится тревожней, и опасней, и спокойней. Она не в словах, а в поступках. Любовь — это не просто фраза, это забота, нежность, беспокойство, иногда злость и поцелуи, и наконец страсть, что возникает между парой. Но она появляется не только между чужими людьми, она всегда сопровождает человека, прячась среди друзей и родных. И сейчас Меркуцио ощущал присутствии этой смеющейся, как звон ландышей, девы, он ощущал ее объятья через друзей, что тут же кинулись к любимому другу, он чувствовал ее легкие поцелуи в висок, которым одарил его любимый дядя. И в этот момент он был счастлив, счастлив знать, что любим и не одинок, что нужен им, несмотря ни на что. В таком теплом окружении забываешь о проблемах: холоде, боли и вражде. Меркуцио укутали огромными пледами из шерсти овец, завернув как в кокон, что и не пошевелишься, но он доволен как никогда. Юноша покрутил головой, в поисках старого «друга», которого нашел в окружении родных, но не друзей. Совершенно не думая, Скалигер поднялся и, претерпевая боль в ноге, подошел к Тибальту, который, похоже, был слишком занят любимой кузиной, которая висела у него на шее, как маленькая мартышка, и накинул на того сверху один из пледов, которыми Эскал укутал племянника. Пожалуй, этот жест обе семьи забыли сразу, списав на помешательство рассудка, что могла возникнуть в той ситуации, в которой оказались молодые люди. Все закончилось, весь кошмар и Ад, во мраках которого слышалось, как демоны подбираются все ближе и ближе, желая поглотить душу. Наконец шепот пропал. И уже много позже, когда Тибальт сидел в своих покоях у жарко натопленного, что прежде никогда не случалось в летнее время, камина, в котором усыпляюще потрескивали дрова, и пил горячее вино, его взгляд упал на разбросанную по полу безнадёжно испорченную одежду. Встрепенувшись, словно внезапно что-то вспомнив, Капулетти отставил бокал в сторону и потянулся к жилету. Спустя пару мгновений он нашел то, что искал, и распрямился, сжимая в пальцах чужую пурпурную шаль.