***
— Тибальт, что там происходит? — они уже почти миновали городскую площадь, когда внимание Джульетты привлекла кучка Капулетти, обступивших кого-то плотным кольцом и что-то громко и эмоционально выяснявших. Кошачий царь с деланным безразличием пожал плечами. Не хватало еще и сестру втягивать в безобразные уличные потасовки. — Тибальт! Что это? Я хочу знать, — капризно топнула обутой в атласную туфлю ножкой Джульетта. — Мы опаздываем к портнихе, — напомнил Капулетти, надеясь отвлечь кузину от столь заинтересовавшей ее сцены, но девочка была непреклонна. — Ладно, я сейчас выясню. Только оставайся здесь, умоляю тебя. Договорились? Ну конечно же нет, — вздохнул Тибальт, который не успел сделать и пары шагов, как услышал за спиной стук каблучков Джульетты, не пожелавшей оставаться в стороне и увязавшейся следом. Подойдя ближе, юноша не смог удержаться от обреченного вздоха. В самой гуще разворачивающихся событий обнаружился Скалигер, разве могло быть иначе? Правда, это был очень злой Скалигер, казалось, готовый с голыми руками броситься на Капулетти, при приближении кошачьего царя почтительно расступившихся. Тибальт остановился перед Меркуцио, попеременно то краснеющим, то бледнеющим от гнева, и вопросительно приподнял брови, молчаливо требуя от того объяснений. Такого Меркуцио Тибальт, казалось, не видел никогда. Горящие изумрудные глаза готовы были прожечь каждого, кто приблизится к нему или мальчику, столь устало стоявшему у него за спиной. Скалигер, неумело, но уверенно, держал в руке шпагу, хаотично размахивая ею, не подпуская к себе никого ближе, чем на три метра. Меркуцио слишком редко, практически никогда, доставал ее из ножен, не желая доводить уличные потасовки до летального исхода. Однако сейчас он был готов вспороть живот любому обидчику, вне зависимости от его имени, статуса или габаритов. И Капулетти, разозленные, как быки, перед которыми машут красной тряпкой, раззадоренные, воспринимали нелепые попытки Меркуцио защитить как нечто забавное. Не отпугивало их и наличие мелких порезов на щеках и руках, что они уже успели получить. Появление Тибальта, впрочем, не вызвало в Скалигере привычной волны энтузиазма и восторга, какой он как правило испытывает. Казалось, что Тибальт стал той каплей, что переполняет кувшин, из которого волной хлынет вода. Меркуцио сорвался с места, как только толпа недругов расступилась перед своим вожаком. — Капулетти! — Крикнул Скалигер, широкими шагами преодолевая расстояние до Тибальта за рекордное время и лоб ко лбу вставая перед давним врагом. Меркуцио все же опустил шпагу, левой свободной рукой схватил кошачьего царя за ворот рубашки и встряхнул с такой силой, которую в бою ни разу не показывал. Сейчас от веронского паяца не исходило безумие, к которому, с годами, привыкли все местные жители, сейчас была сплошная ярость, что, как будто, придавало хрупкому, излишне женственному парню мужественности. — Еще хоть раз твои псы тронут его, — очевидно, что речь шла о мальчишке за спиной Меркуцио, который, вопреки некой растрёпанности и помятости от уже случившейся потасовки, выглядел подозрительно спокойным, — клянусь душой, я каждому затолкаю свою шпагу в горло, а тебя лишу всех твоих 9 жизней! Понял?! — Кричал Меркуцио, стоя к Тибальту непозволительно близко. Хоть какой-то привычный и знакомый жест в Скалигере, которого сейчас не узнавал никто. Подобного поведения Меркуцио никогда прежде себе не позволял, и теперь племянник Капулетти лишь беспомощно открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба, видя перед собой взирающие на него снизу вверх горящие ненавистью глаза и трепещущие от негодования крылья тонкого носа. Шпага в опущенной руке выписывала по воздуху неровные круги. Несмотря на то, что за последние годы паяц научился худо-бедно обращаться с оружием, единственной тактикой, которую он по-прежнему использовал, были внезапные и не поддающиеся никакой логике выпады в сторону противника. И сейчас юноша был отнюдь не уверен, что подрагивающее острие не закончит свой путь где-нибудь у него в животе. Резкий толчок в грудь привёл замершего кошачьего царя в чувство. Меркуцио отступил, убирая шпагу в ножны и успокаивая трепещущие в груди беспокойное сердце. Он, расталкивая хрупкими плечи кольцо Капулетти, что ожидали, когда Тибальт поставит герцогскую выскочку на место, отвел мальчика к фонтану, заставив сесть на бортик. После короткого разговора, Меркуцио начал метаться по площади фиолетовой фурией, не в силах успокоить внутреннюю истерику, разыскивая чемодан, что валялся в стороне в пыли. — Совсем разума лишились, раз к герцогскому племяннику у всех на виду лезете? Молитесь, чтобы эта новость не дошла до Эскала, — прошипел Тибальт, окидывая мечущим молнии взглядом серых глаз притихших Капулетти. Те, поняв, что на этот раз поддержки и одобрения от предводителя ждать не придётся, неохотно разбрелись в стороны, рассосредотачиваясь по площади. Вопреки их ожиданиям, сегодня Тибальт посчитал нужным не трогать Скалигера. — Джульетта! Ты где? — заозирался по сторонам наконец-то вспомнивший про кузину Тибальт, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по спине. Впрочем, долго искать не пришлось: девочка обнаружилась буквально в паре шагов, уже вовсю воркуя с симпатичным мальчуганом, судя по всему, и бывшим яблоком сегодняшнего раздора. — Я же просил тебя быть в поле моего зрения! Никогда не слушает, что ей говорят, — посетовал юноша, неясно, обращаясь к самому себе или к переставшему метаться по площади и вернувшемуся к фонтану Скалигеру. — Можешь не сомневаться, что все сучившееся обязательно дойдет до Герцога! И наказание будет соответствующее! — прошипел Меркуцио. Он бы никогда и слова не сказал, если б побили его, ни за что не пожаловался бы дяде на оскорбления, на синяки и переломы ребер, которые случались часто. Меркуцио встал перед ребенком на колени, взял протянутый из тонких пальчиков Джульетты платок и, не слушая пререканий мальчика, принялся обтирать его разбитые колени. — Не слишком ли много ты на себя берёшь? — Тибальт прищурился, смеривая Меркуцио, возящегося с мальчишкой, с утонченными чертами лица, удивительно напоминающего самого паяца, но одновременно с этим и совершенно на него не похожего, ледяным взглядом. Кто он ему, что герцогский племянник очертя голову бросился его защищать, рискуя собственной жизнью? Ведь численное преимущество явно было на стороне Капулетти, и неизвестно, чем бы закончилась стычка, не подоспей Тибальт, чьё внимание так удачно обратила на происходящее Джульетта, вовремя, хотя, возможно, несколько позже, чем было необходимо. — О нет! В самый раз! Лучше следи за своей сворой, Тибальт. В следующий раз я не буду столь же благосклонен, — прошипел Меркуцио, обернувшись и подняв на Капулетти голову. Стоя на коленях внизу, пыли, столь бесстрашно взирая на недруга, Скалигер выглядел донельзя нелепо. — Запомни, что я за их действия не ответственен. Поэтому не забывайся, Скалигер, и не смей меня упрекать. — Кошачий царь мог бы заставить Меркуцио вспомнить о том, как себя следует вести, а чего делать категорически не стоит в его, Тибальта, присутствии, но увлеченная беседой кузина начала беспокойно оборачиваться на резкие голоса старших, и племянник Капулетти счел, что наглядная демонстрация рукоприкладства вряд ли благоприятно скажется на хрупкой детской психике. Джульетта же, заметив, как переменился в лице брат, осторожно потянула его за рукав рубашки, вопросительно подняв на него темные как маслины глаза в обрамлении длинных светлых ресниц, призывая к миру. Меркуцио же, вновь распалившись, встал с колен, вновь оказываясь слишком близко к недругу. — Я буду говорить с кем хочу и как хочу. Не забывайся ты, Тибальт. Хоть я и позволяю вам, Капулетти, по отношению к себе слишком многое, во мне кровь Принца Вероны, — Скалигер гордо вздернул голову, невольно взмахнув волосами и выпятив грудь, приобретая стать, словно подтверждая свои слова о тесной связи с Эскалом. Тибальт несколько удивленно хлопнул светлыми ресницами, в серых глазах плескалось смятение, которое никогда не заставало его столь неожиданно, как сегодня. Меркуцио поражал и удивлял. Отчаянный мальчишка, с детства валяющийся в пыли и грязи, сцепившись с Тибальтом, разбивающий о его кулаки нос, ребра, сейчас впервые попрекнул его своим происхождением. — Возможно, мне не стоило их разгонять? Надо было предоставить тебе возможность высказаться, а я бы с превеликим удовольствием посмотрел, как благодарные слушатели пересчитывают тебе ребра, — ехидно предложил кошачий царь, приподнимая бровь. Он с трудом мог представить, что Меркуцио всерьёз может исполнить свои угрозы, но тот всем своим встрепанным видом выражал решимость и уверенность в собственных словах. — Прошу прощения, что влезаю в столь увлекательную беседу, — прервал диалог старых «друзей» мальчик, что грациозно лез с борта фонтана и, встав пред Меркуцио, оттесняя его от Тибальта, протянул Капулетти руку в знак приветствия. — Мой брат слишком меня опекает. Я Валентин Скалигер, из рода делла Скала. Рад знакомству и благодарю за помощь в решении конфликта. Весь пыл и жажду возмездия с паяца как рукой сняло, стоило в его поле зрении появиться Валентину, что так доверчиво и дружелюбно протянул Тибальту руку. Однако Тибальт был уверен, что впечатление о мягкосердечности и наивности юного Скалигера было напускным. Взгляд мальчика въелся в серые тибальтовы глаза, не отпуская и, как казалось племяннику Капулетти, проникая в самую душу. «У Эскала есть ещё один племянник?» — удивлённо подумал кошачий царь, в лёгком недоумении уставившись на маленькую ладошку Валентина. — Брат! — вывела его из раздумья Джульетта, требовательно дернув кузена за рукав. — Ах да, а я Тибальт, — произнёс юноша, пытаясь заставить свой голос звучать теплее. — Просто Тибальт. Под бдительным настороженным взглядом Скалигера-старшего он опустился на корточки, осторожно пожимая руку мальчика, хватка которого была намного сильнее, чем Тибальт мог ожидать. Валентин, вопреки семейной, как казалось, хрупкости, обладал потенциалом в огромной силе. И Тибальт, как никто другой способный видеть чужую стойкость, внутренне улыбнулся тому, как этот мальчик, взрослея, станет мужчиной, о котором мечтают юные девушки. Меркуцио, бдительно следя за каждым движением Тибальта, готовый в любой момент вцепиться в короткие выцветшие волосы мертвой хваткой, несколько расслабленно выдохнул, не находя во взгляде серых глаз вражды. — Валентин, пойдем домой. Ты, наверное, устал с дороги? Такой долгий путь был, укачало, наверное, по нашим-то дорогам, — Скалигер-старший взял в руки чемодан и кивнул головой в сторону поместья Эскала, желая как можно скорее увести несколько помятого младшего брата со злосчастной площади. — Я всю дорогу спал. Рассчитывал, вообще-то, что ты мне город покажешь, — мальчик широко улыбнулся, горделиво складывая руки на груди, ожидая обещанную когда-то братом экскурсию. И Джульетта, успевшая крепко подружиться с прибывшим гостем, упрямо дернула кузена за рукав, требуя самостоятельно показать Валентину прекрасную осеннюю Верону. — Но Джульетта, — запротестовал Тибальт, впрочем, не слишком настойчиво. — Я не думаю, что это здравая мысль. Улицы города — не самое подходящее место для прогулок юной особы вроде тебя. Если леди Капулетти узнает… — Она не узнает, — твёрдо произнесла девочка, умоляюще глядя на брата. — Скажем, что задержались у портнихи. Тем более, что со мной будешь ты. Что может случиться, когда ты рядом? Ну пожалуйста, Тибальт! Они ведь никуда меня не выпускают. Джульетту действительно опекали с особым рвением, если она и покидала пределы дома, то лишь в сопровождении кормилицы. Да и поводом для этого служило, как правило, одно и то же: очередной приём или бал, где девочку представляли будущей завидной невестой и уже начинали подыскивать ей подходящую партию. Балы Джульетта любила, но детское сердце требовало и простых детских мелочей. Тибальту это было хорошо известно, как и то, что он позволит ей все, что угодно, пойдёт на любые уступки, лишь бы доставить сестренке радость. — Только недолго, слышишь? Нам нужно вернуться до заката, — Джульетта уже не слушала, восторженно взвизгнув, она порывисто обняла кузена, который, мягко отстранившись, запечатлел у неё на лбу целомудренный поцелуй.***
— Так ты, выходит, заботливый старший брат? — Тибальт лениво пнул попавшийся под ноги камушек. Было странно идти вот так бок о бок с Меркуцио, пытаясь поддерживать некое подобие беседы. — Никогда бы не подумал, что ты можешь взять на себя ответственность за кого-то, когда ты и за самого себя отвечать не в состоянии. Идущие чуть в отделении дети что-то бурно обсуждали, и Джульетта заливисто смеялась, запрокидывая голову, отчего русые локоны рассыпались по пурпурной ткани плаща. Меркуцио нервными движениями отряхнул грязь и пыль с фиолетового бархата любимого камзола, недовольно сопя из-за мешающихся кудрявых волос, что растрепались настолько, что напоминали львиную гриву. — Я пытаюсь им быть, когда вижусь с Валентином и…эй! — возмущенно воскликнул Меркуцио, режа слух своим звонким голосом. — Я очень ответственный! Как-то даже гулял с собакой Бенволио! — Скалигер фыркнул, миловидно морща нос и складывая руки на вздымающейся груди. Правда о том, что собаку он потерял и целый день искал животное, парень решил умолчать. — Полагаю, с тех пор у твоего друга больше нет собаки, — насмешливо фыркнул Тибальт. Ответственность Меркуцио казалась столь же мифической, как и способность наносить шпагой противнику хоть сколько-нибудь серьёзный урон. Впрочем, в последнем ему почти удалось переубедить кошачьего царя чуть больше получаса назад. Меркуцио вновь фыркнул, всем своим видом показывая, что не намерен развивать эту тему. Тибальт, довольный своей победой, посмотрел на детей, которые, казалось, нашли общий язык с опасной быстротой. — Валентин на тебя совсем не похож, — вырвалось у Капулетти, косясь на лицо Меркуцио, словно сравнивая его с чертами младшего брата. — Я больше на отца похож, а он на маму…особенно улыбкой… — И Меркуцио, повинуясь порыву эмоций, положил руку на плечо Тибальта, слегка, едва заметно сжимая, словно боясь провалиться в далекое прошлое и остаться там навсегда. При упоминании о родителях уже, казалось бы, изученные вдоль и поперёк интонации Скалигера изменились столь резко, что Тибальт просто не мог не заметить этого, удивлённо переводя взгляд с брусчатки под подошвами сапог, до этого занимавшей все его внимание, обратно на Меркуцио как раз для того, чтобы успеть поймать краем глаза печальную улыбку, коснувшуюся губ паяца. Похоже, тот до сих пор тоскует, как тосковал когда-то и сам племянник Капулетти, не желая мириться с разлукой. Вот только для Тибальта эти переживания остались где-то в другой жизни, а на смену непониманию и отчаянию давно пришло холодное равнодушие. Но тихая боль Меркуцио, у которого, похоже, единственным звеном, связывающим его с прошлым, был его брат, на миг заставила кошачьего царя вновь почувствовать себя тем перепуганным мальчишкой, оказавшимся лицом к лицу с враждебным и полным неизвестности миром. Представшая перед внутренним взором картинка оказалась настолько живой, что Тибальт, поежившись, словно от внезапно налетевшего прорыва ветра, не только не стряхнул мягко легшую на его плечо теплую ладонь, но и накрыл её сверху своей. — А знаешь, у тебя и Джульетты нет никаких общих черт. Так и не скажешь, что одна кровь, — Меркуцио менял маски, нацепляя одну и скидывая другую каждые несколько минут. И казалось, что причиной тому было присутствие любимого брата, перед которым паяцу хотелось выглядеть лучше, чем он есть на самом деле. — Она порхает как бабочка, пока ты переваливаешь как медведь косолапый, — беззлобно засмеялся Меркуцио, сверкая глазами цвета скошенной травы. — Скалигер, она же девушка, ей полагается порхать и быть воздушной, — закатил глаза юноша. — И, поверь, я, как и ты, готов заставить заплатить жизнью любого, кто осмелится попытаться лишить её этой лёгкости. Ещё пару минут они шли в молчании, после чего Капулетти не выдержал: — Что стало с вашими родителями? — выпалил Тибальт. Тактичность и умение обходить острые углы и щекотливые темы никогда не входили в число его достоинств. — Я, конечно, знал, что манерами ты не блещешь, но не знал, что настолько, — Меркуцио несколько глупо похлопал глазами с длинными ресницам, обдумывая, стоит ли говорить об этом, и, вздохнув, ответил: — Чума в Пизе…унесла родителей и половину слуг, меня с Валентином успели отправить к дяде. Мне тогда было восемь, а Валентину два, совсем еще кроха. После года проживания в Вероне, Эскал решил отдать его на воспитание в Рим, частная школа, лучшие учителя, все то, чего он достоин, и далеко от этого Ада. Я тогда уже подружился с Ромео и Бенволио и отказался уезжать. Хорошо, что он живет вдали от Вероны. Джульетте тоже стоило бы отсюда уехать. Здесь не место для ребенка. Однажды кто-нибудь лишит ее этой легкости, — Меркуцио опустил голову, шаркая сапогами по щебенке. — Будь это в моих силах, я бы непременно увез ее отсюда, — покачал головой Капулетти. — Но для нее уже давно все решено, теперь это лишь вопрос времени. — Юноше безумно хотелось выкрикнуть «все решено для нас, за нас», но он подавил в себе этот порыв. Ему пора бы уже свыкнуться с мыслью о том, что некоторым мечтам не суждено сбываться, так и оставаясь мечтами навсегда. Скалигер понимающе кивнул, слабо улыбаясь: — Для тебя, как и для меня, важно уберечь их и не позволить опалить крылья. Когда я сюда приехал, хотел подружиться со всеми без исключения, и собой тоже, но Судьба все расставила на свои места. Мне было слишком одиноко после потери родителей. Тибальт и сам толком не понимал, с какой стати так разоткровенничался перед Меркуцио. Ведь тот же недруг с детских лет, монтекковский прихвостень, с которым у кошачьего царя не может быть ничего общего. Но тогда отчего он ощущает себя так, словно и не было никогда между ними этой пропасти длинною в долгие годы вражды? И, судя по тому, сколь прямо и бесхитростно отвечал на его расспросы сам паяц, им владело схожее чувство. — Я сочувствую твоей утрате, — Тибальт предполагал, что нечто подобное полагается говорить, хотя сам не был уверен, что оставшаяся на языке после сдержанного рассказа Скалигера горечь — это и есть сочувствие. Как и глубоко сомневался в том, что герцогский племянник нуждается в его сострадании. Слишком поздно, слишком много воды утекло. Конечно, он помнил Меркуцио взбалмошным и вечно путающимся под ногами старшим ребенком, старающимся обратить на себя все возможное внимание, но тогда счел ниже своего достоинства возню с ним. Меркуцио слабо кивнул, скорей для приличия, как показалось Тибальту: — Что случилось с твоими родителя, что ты оказался в Вероне? — Полагаю, что мои родители и ныне пребывают в добром здравии, — мрачно отозвался юноша, запуская пальцы в светлые волосы. — Только далеко отсюда. Я их практически не помню, — задумчиво прикусывая губу, признался Тибальт. — И могу только догадываться, почему они решили, что им будет лучше без меня, а мне — без них. У нас в доме не принято говорить об этом. Скалигер понимающе кивнул, желая выказать свое участие к горю старого недруга. Меркуцио, имея с родителями, когда они были живы, самые теплые отношения, не мог понять причины, по которым ребенка высылают от семьи, но расспрашивать дальше он не стал. И они столь увлеклись беседой, даже не заметив, как добрались до базара, находящегося в противоположной стороне от городской площади. Валентин подбежал к брату, требовательно дергая его за манжет и кивая в сторону прилавок базара. Меркуцио ловко стянул с пояса кошелёк и, не размениваясь, отдал его весь. Мальчишка благодарно кивнул и, галантно предложив Джульетте взять его за руку, увел к торговым лавкам. Племянник Капулетти повел плечами, неловко стряхивая руку Меркуцио: его не смутил этот жест паяца в малолюдных переулках, но сейчас вокруг вновь было слишком много глаз и ушей. Скалигер спрятал руку в карман камзола. Его взгляд изменился, вернулись те же нотки безумия и смеха. Дверь доверия, что приоткрылась между ними, захлопнулось с таким грохотом и шумом, что Скалигер, как показалось Тибальту, вздрогнул, дергая головой в непонятном ему жесте. Тибальт собирался что-то возразить, заметив, как вытянулось лицо Скалигера со скользнувшей по нему тенью разочарования, но не успел: к ним подбежали дети, запыхавшиеся и довольные, с горящими от восторга глазами. Разрумянившаяся Джульетта протянула кузену яблоко в карамели, но тот с улыбкой покачал головой. Карамель кошачий царь терпеть не мог, начиная ее тошнотворным запахом и заканчивая приторно-сладким вкусом, избавиться от которого не получалось, даже выпив целый графин воды. Джульетта только пожала плечами, мол, не хочешь, Тибальт — мне больше достанется, продолжив сосредоточенно обгрызать глазурь с фрукта. Впрочем, ее внимание вскоре переключилось на новый появившийся в поле зрения объект: откуда-то из-за прилавков выскочила небольшая лохматая собачонка, слишком опрятно и упитанно выглядевшая для обычной дворняги. На секунду замерев на месте, она смешно дернула ушами, огляделась и потрусила по направлению к ним, заходясь заливистым лаем. — Смотрите, какая славная, — умилилась Джульетта, оборачиваясь на спутников. — Как вы думаете, у нее есть хозяин? А если нет? Тибальт, давай тогда заберем ее себе! Девочка, мигом забыв о сладостях, опустилась на колени, при этом ничуть не заботясь о тут же оказавшимся перепачканным пылью подоле платья, и протянула руку, намереваясь погладить животное. Впрочем, у самой собачонки на этот счет были совсем другие планы, поскольку, не удостоив юную Капулетти даже мимолетным взглядом, она устремилась прямиком к Меркуцио. Меркуцио же, которому Валентин дал сладость на палочке с особым удовольствием ее сначала рассмотрел, предвкушая чудесный вкус на устах, а затем, испытывая особую любовь ко всякой сладкой гадости принялся обгрызать карамель столь увлеченно, что не сразу заметил собачку, которая целенаправленно трусила прямо к нему. Тибальт едва начал нравручительно объяснять сестре, почему тащить в дом первую попавшуюся живность является нецелесообразным, как его прервали самым беспардонным образом. Меркуцио, заметя собачонку, взвыл, режа слух Капулетти. Он уронил чемодан Валентина. Прямиком на ногу Капулетти. Тибальт затруднялся предположить, что было внутри, но, судя по палитре ощущений, которые испытала в тот момент его ступня, братец Скалигера привёз с собой с десяток увесистых булыжников. Как оказалось, при должной необходимости взвыть кошачий царь мог не хуже самого Меркуцио, правда, вскоре перейдя на раздраженное шипение. Тем временем герцогский племянник попытался вскарабкаться на него, от души проехавшись каблуком сапога юноше по бедру, что также не добавило тому приятных ощущений. Несмотря на внешнюю хрупкость и сравнительную, относительно самого Тибальта, компактность паяца, на деле он оказался далеко не пушинкой. Племянник Капулетти рефлекторно обхватил того за талию, от всего сердца надеясь, что они сейчас не рухнут в обнимку прямиком на мостовую на глазах у толпы. -Уберите это дьявольское отродье! — Крик Скалигера звоном отдавался в голове Тибальта, вынужденного участвовать в столь нелепом фарсе. — Скалигер, чтоб тебя черти побрали, ты совсем рехнулся? — сдавленно простонал кошачий царь, и думать забыв о том, что их слышат дети. — Бенволио! — Продолжил кричать повеса, озираясь по сторонам, резко крутя головой в поисках друга, хозяина чудесной милой собачонки, испугавшая герцогского племянника до чертиков. Столь близко друг к другу давние враги не были и в гроте, где были вынуждены делиться теплом. Меркуцио, отличавшийся крепкой, почти мертвецкой хваткой, вцепился в Тибальта, и повис на нем как заморская обезьянка. Собачка крутилась у ног Тибальта, прыгая и вставая на задние лапки, пытаясь достать до Меркуцио. Она заливисто лаяла и рычала, испытывая ненависть к молодому человеку практически на том же уровне, что и сам Тибальт, особенно в эту самую минуту. — Это просто собака! Она твоего крика боится больше, чем ты её, — тем временем пытался увещевать паяца Тибальт, все ещё машинально прижимая его к себе, но будучи близким к тому, чтобы разжать руки. Тем более, что цепкие пальцы Меркуцио продолжали самозабвенно тянуть его за волосы, заставляя запрокидывать голову, морщась от боли. Тем временем Джульетта, с отвисшей челюстью наблюдавшая за старшими, тихонько ткнула локтем в бок Валентина. — Что с твоим братом? — осторожно осведомилась девочка, не отводя взгляда широко распахнутых глаз от нелепой сцены. Валентин, казалось, нисколько не удивленный, продолжал медленно поедать лакомство, лишь устало вздыхая. Мальчик, хоть и редко видевший старшего брата, слишком хорошо знал его, чтобы продолжать удивляться хоть чему-то: — Либо твой брат ему нравится, либо он очень испугался этой собачонки. Пожав плечами и вручив яблоко на палочке новой подруге, Валентин принялся оттаскивать страшное чудовище подальше, дабы успокоить нервное состояние брата. — Мой брат ему… Что? — озадаченно переспросила Джульетта, ещё больше округляя глаза. Выросшая на французских романах, коих в домашней библиотеке было немало, она знала, что любовные истории могут быть самыми разнообразными и далеко не всегда иметь счастливый финал, но их все неизменно объединяло одно: каждый раз они происходили между людьми противоположных полов. Поэтому допустить даже мысль о том, что её кузен и Меркуцио… да нет, глупость какая-то. Девочка неверяще потрясла головой. Что же касается Скалигера-младшего, то, судя по его флегматично-спокойному тону, он не видел в своих словах ничего из ряда вон выходящего. Впрочем, от дальнейшего рассуждения о интересах Меркуцио девочку отвлекло появление хозяина собачки: — Лициссия! Бенволио несся с другого конца площади, спеша взять свою любимицу на руки и успокоить ее и Меркуцио, однако, когда дивная болонка оказалась в надежных руках, и Монтекки наконец взглянул на источник дьявольского крика, решил, что успокаивать друга должен явно не он. Появление хозяина собаки, впрочем, возымело почти что волшебное действие как на само животное, так и на Скалигера-старшего, хотя бы переставшего вопить, срывая голос и оглушая всех вокруг. — Меркуцио, ты не хочешь слезть? — поинтересовался Бенволио, почесывая Лициссию за ухом. Меркуцио отрицательно покачал головой, все еще не сводя огромных глаза со страшного зверя: — Мне и тут хорошо. Монтекки глуповато похлопал глазами, еще раз рассматривая странное плетение чужих тел, где Тибальт принимал одно из главных участий. — Не смей пялиться, Монтекки, — злобно покосился на неловко мнущегося Бенволио Тибальт, вынужденный все еще держать Меркуцио. В этот момент по его виску плавно сползла липкая капля, и ему хватило одного взгляда на нервно хихикнувшего Меркуцио, чтобы понять, что именно оказалось в его многострадальных волосах. Злосчастная карамель с яблочного лакомства, которое Скалигер, вопреки вскорабканью на Капулетти, умудрился не уронить и так же крепко держать в руках, крайне неудачно капала на сухие, почти соломенные волосы Тибальта. — Скалигер, если ты сейчас же не слезешь с меня, хорошо тебе в следующий раз будет только на том свете, — зловещим шепотом пообещал племянник Капулетти. — У мня от этого монстра до сих пор шрам на ноге остался! — взвизгнул Меркуцио, когда Бенволио все же смог стащить нерадивого друга с Тибальта, готового в любой момент задушить паяца. — Она тебя не тронет! — увещевал Монтекки, держа собачку подальше от Меркуцио. Когда Бенволио наконец даровал Тибальту относительную свободу, сгребая перепуганную собаку в охапку и тем самым позволяя Скалигеру выпутаться из рук кошачьего царя и грациозно спрыгнуть на землю, Капулетти со сдавленными ругательствами согнулся пополам, обхватывая пострадавшую в неравной схватке с чемоданом ступню и неловко подпрыгивая на одной ноге, стараясь удержать равновесие. Паяц с деланным сочувствием на лице цокнул языком и, вероятно, в качестве моральной компенсации за доставленные неудобства, пихнул ему в руку палочку со ставшим подозрительно шерстяным яблоком. Задумчиво повертев подношение в руке, Тибальт отправил его в свободный полет куда-то в сторону: улицы Вероны и без того чистотой не блистали, так что вряд кого-то мог всерьез покоробить небрежный жест кошачьего царя. — Друг мой милый, унеси это дьявольское создание подальше, — пожаловался Скалигер, на всякий случай делая шаг назад, желая увеличить расстояние от болонки. Вдалеке послышался женский оклик и Бенволио, обернувшись, помахал некой девице, что, очевидно, его заждалась. Коротко попрощавшись с Меркуцио, Монтекки поспешил удалиться подальше, дабы не становиться свидетелем того, как Тибальт отомстит герцогскому племяннику за унижение минутой ранее. Скалигер наконец выдохнул и, продолжа фарс, приблизился к Тибальту. Поскольку внимание племянника Капулетти временно занимали куда более животрепещущие вопросы, Меркуцио застал его врасплох, когда вновь подлетел к нему почти вплотную и, недолго думая, если он в принципе о чем-то думал в этот момент, прочертил теплой подушечкой большого пальца сладкую дорожку по скуле Тибальта, после чего облизнул оставшуюся на пальце глазурь, едва ли не жмурясь от какого-то сомнительного извращенного удовольствия. От такой наглядной демонстрации чувств, разумеется, к карамели, кошачьего царя словно прошибло током. Пока он, ошарашено моргая, открывал и закрывал рот, не произнося при этом ни звука, Джульетта, милый и невинный ребенок, переживала глубокие психологические травмы, разрушившие ее представление о мире. Когда Тибальт, явно запутавшись в собственных мыслях и выводах, привычно запустил ладонь в волосы, до него, наконец, начало доходить. — На чем мы остановились? — Невозмутимость Скалигера, словно ничего не произошло, поражала и раздражала Резким движением притянув Скалигера за лацканы камзола к себе и не обращая внимания на оставляемые на дорогой ткани липкие следы, пальцами свободной руки кошачий царь жестко стиснул острый подбородок Меркуцио. — Мы остановились, — зашипел он в лицо Скалигеру. — Остановились на том, что ты облапал меня на глазах у доброй половины города, выставив посмешищем, а теперь по твоей же милости у меня волосы перепачканы какой-то дрянью, и я похож на пугало! Скалигер поднял руки в примирительном жесте, его вид сразу приобрел выражение сожаления и вины. Где-то глубоко внутри изумрудных глаз плескался страх: — Прости, прости! В этот раз я правда не специально! По инерции Скалигер схватился за чужую руку, пытаясь разжать хватку: — Пол Вероны знает, что я боюсь эту шавку! И Меркуцио уже приготовился к тому, что его лицо сейчас встретится с тибальтовым кулаком, или же его ребра, как обычно бывало. Однако Тибальт смотрел в огромные зелёные глаза, умоляюще и почти что с раскаянием взирающие на него, и, кажется, впервые в жизни думал о том, что ударить Скалигера — все равно что пнуть беззащитного котёнка. То, что котёнок на деле может оказаться маленькой, но вполне себе кусачей рысью, он как-то не принял в расчёт. Пожалуй, мысль, что всего пару минут назад Меркуцио цеплялся за него, словно утопающий за соломинку, все же льстила самолюбию кошачьего царя. Тем временем Джульетта, похоже, тоже прониклась к паяцу стихийно возникшим состраданием, так как сорвалась с места и вклинилась между ними, уперев Тибальту в грудь обе ладони в трогательной попытке отпихнуть от Скалигера. — Тибальт, пожалуйста, не надо!.. Не трогай его. Ведь ничего страшного не произошло, — голос девочки слегка дрожал, но это не мешало ему звучать твёрдо и убедительно. — Тем более, что на нас все смотрят. А если родители узнают? Ты представляешь, какой скандал будет? Ты ведь обещал, Тибальт, ну же, ради меня, — в уголках карих глаз Джульетты блеснули слезинки. Сестра использовала запрещенный приём, перед которым племянник Капулетти устоять был не в состоянии. Тем более, что он с удивлением отметил, прислушавшись к себе, что и правда не испытывает злости к Меркуцио, которому, впрочем, об этом было знать не обязательно. — Ее благодари, — проворчал кошачий царь, кивая в сторону Джульетты и отпуская Скалигера. Впрочем, убирая руку, он не сумел отказать себе в соблазне царапнуть ногтем тонкую загорелую кожу. Отступив на шаг, Тибальт скрестил руки на груди, окидывая паяца хмурым взглядом, с особым удовольствием смотря, как тот недовольно морщась, потирает место царапины. Почувствовав свободу, Скалигер выдохнул, все же делая два шага назад и благодарно кланяясь юной Джульетте. — А с ЭТИМ ты что прикажешь делать? — Тибальт выразительно вскинул брови. От приторного карамельного запаха Капулетти ощутимо начинало мутить, и он не заметил, как Джульетта, обернувшись к Валентину, самодовольно улыбнулась и заговорщически ему подмигнула: уж что-что, а манипулировать своим братом она научилась почти виртуозно. И Валентин едва-едва держался от того, чтобы с восхищением поаплодировать девчушке за столь находчивое и хитрое спасение любимого брата. Скалигер принялся поправлять камзол и с нескрываемым ужасом отметил липкие пятна на бархане, которые, отстирать нет никакого шанса: — Ну-у-у вот! Он испорчен! Любимый камзол! Вот это уже трагедия! Валентин, привыкший к драматизму брата, лишь вздохнул, со смехом в глазах наблюдая за спектаклем. — Ты-то, — продолжил разглагольствия Меркуцио, обращаясь к Тибальту, — можешь карамель с волос просто водой смыть. Да хоть в том же фонтане! А это натуральный бархат, между прочим! — Готов поспорить, что «любимым» вещам ты находишь замену даже быстрее, чем своим многочисленным пассиям, — буркнул Тибальт, ничуть не тронутый сетованиями паяца по поводу испорченного камзола. Наугад брошенное Меркуцио вполголоса предложение касательно использования воды из фонтана в личных целях для исправления ситуации не сразу, но все же единогласно было принято, как единственный допустимый в сложившийся обстоятельствах вариант. Поэтому вскоре и без того невероятно заинтригованные и уже готовые обсуждать увиденное ранее в течение ближайшего месяца веронцы имели удовольствие лицезреть, как сгорающий от стыда Тибальт скорчился на каменном бортике фонтана с выражением полной покорности нелегкой судьбе на лице, в то время как Джульетта, мужественно сдерживая рвущиеся из груди хихиканья, поливала волосы брата из сложенных лодочкой ладоней, пытаясь вернуть им относительно приличный вид. Сам Скалигер ошивался тут же, очевидно, в стремлении загладить свою вину безуспешно стараясь заслонить столь интимную сцену своей узкой спиной от любопытных глаз, на деле же как обычно путаясь под ногами. Наконец пунцовый до корней волос кошачий царь сполз с бортика, встряхивая потемневшими от воды прядями. — Тибальт! Платье! — охнула Джульетта, вспомнив о насущных делах. — Мою сестру необходимо сопроводить к портнихе на примерку. Немедленно, — не терпящим возражений тоном сообщил племянник Капулетти Скалигерам. — Тут недалеко, — добавила девочка, примирительной улыбкой сглаживая резкость кузена. И только Меркуцио культурно, или не очень, хотел слинять домой, прикрываясь каким-то невероятно важным делом, как Валентин, которому в душу явно запала прелестная Джульетта, наперекор брату вызвался сопроводить ее и до портнихи. Юная Капулетти радостно пискнула, подпрыгивая и восторженно хлопая в ладоши. Старшие братья горестно переглянулись, принимая свою участь и необходимость терпеть друг друга по меньшей мере еще час. Скалигер-старший, желая отойти от слишком раздраженного Тибальта, который перенес за этот день слишком много потрясений, завязал диалог с его кузиной, желая расспросить о бале, что устраивает ее отец и, непосредственно о платье, что должна пошить портниха. Меркуцио, любитель моды, всего пышного и яркого, никогда не упускал возможности поговорить с кем-то действительно понимающим толк в красоте. К его сожалению, друзья паяца были юношами слишком приземлёнными, не понимающие в вещах никакого толка, называющие их цветными тряпками, а девушки, многочисленные любовницы, как правило, лишь глупо хихикали, тупо кивая и поддакивая. Что и говорить? Столь легкомысленные девушки совершенно точно лишены вкуса, предпочитая в одежде то, что подчеркнет их грудь, и при этом будет легко снята с тела. Валентин, позволяя брату вдоволь натрепаться с Джульеттой, которая, как ему показалась, тоже пребывала в восторге от столь ценного разговора, отошел к Тибальту, слишком внимательно на него поглядывая. — Тибальт, Вам нравится прическа моего брата? — Невпопад спросил мальчик, прищурив глаза и слишком лукаво улыбаясь. Теперь же он как никогда походил на Меркуцио. — Причёска? Мне? Что? — растерялся Тибальт, даже закашлявшись от неожиданности. Признаться честно, юноша в принципе умудрился заметить, что Меркуцио начал заплетать свои кудри в косы по бокам так, что те перестали лезть в лицо как ему самому, так и противникам в драке, только во время какой-то стычки, когда он привычно намеревался сгрести темные кудри в кулак, но вместо этого рука неожиданно нащупала пустоту. Лишь после этого он обратил внимание и на меры по смене облика, предпринятые паяцем, и на никогда прежде не бросавшиеся в глаза забавные заостренные кончики его ушей, подтверждающие несомненное родство Меркуцио с горячо им любимой и почитаемой королевой Маб. — У Меркуцио длинные волосы. Когда брат приезжает ко мне в Рим, в период моих каникул, ученики частного училища смеются над ним и называют девчонкой, — не слишком громко пояснил Валентин, следя за тем, чтобы сам Меркуцио не услышал их разговор. — Он и правда похож на девчонку, — отрезал племянник Капулетти, выразительным взглядом призывая Валентина умолкнуть. Мальчик же, в свою очередь, недовольно хмыкнул, выказывая свое недовольство таким ответом.***
Портниха, немолодая говорливая женщина, тут же засуетилась вокруг Джульетты, и, ни на минуту не прекращая ворковать хриплым грудным голосом, увлекла девочку в подсобное помещение — небольшую комнатушку позади мастерской, оставляя мужскую часть компании в одиночестве и неловком молчании, а в случае Тибальта — в напряженных размышлениях о том, нравится ли ему в самом деле прическа Меркуцио. Заданный, казалось бы, невинным тоном наивный вопрос ребёнка упорно не желал идти из головы. Валентин несколько устало присел на стул. Как бы мальчик не кичился, что полон сил и энергии, Меркуцио не мог не заметить усталость брата. Скалигер-старший поставил на пол многострадальный, пыльный, чемодан и привалился худой спиной к стене, прикрывая глаза, подведенные углем. — Я бы хотел вас, с Джульеттой, — обратился мальчик к Тибальту, — пригласить сегодня на ужин. Уверен, дядя не будет против. Сегодня повариха все равно наготовит сверх того, сколько четверо людей способны в себя вместить. В честь моего приезда чуть ли не пир будет. Меркуцио распахнул глаза, слишком выразительно уставившись на брата, явно не одобряя его идею. Целый день в компании старого врага начинал выматывать, и сдерживаться от ехидства и подколов становилось все сложнее. — Валя, я не думаю… — начал Скалигер-старший, однако оказавшийся тут же прерванным грубым пинком маленькой ступни по ноге. Меркуцио вскрикнул, прижимая к себе ногу и прыгая на здоровой конечности, шипя, явно сдерживая красноречивый поток слов, который так и грозился сорваться с острого языка. — Вот же зараза! — А ты мое имя не коверкай, — буркнул Валентин, не чувствуя укор совести от слова совсем. В тот момент, когда очаровательный голубоглазый мальчуган с нежной улыбкой двинул старшему брату по ноге, наблюдая с полнейшим равнодушием на ангельском лице, как тот шипит от боли, Тибальт почувствовал едва ощутимый укол жалости пополам с ревностью: у него давно сложилось несколько собственническое отношение к Скалигеру, устанавливавшее негласное правило для всех Капулетти, что руку на паяца дозволено поднимать исключительно кошачьему царю. Впрочем, в воспитательный процесс он предпочёл не вмешиваться, тем более что его глазам предстал столь поражающий воображение обзор на… нет, как и прежде, Тибальт до последнего был готов с пеной у рта утверждать, что он ни в коем случае не пялился на задницу Скалигера. — Мы с Тибальтом не такие друзья, чтобы вместе ужинать, понимаешь? — все еще морщась от боли, Меркуцио упорно пытался отговорить любимого брата от этой затеи. Впрочем, целью этого очаровательного мальчика была возможность провести с очаровательной Джульеттой как можно больше времени. И глядя в столь невинные и добрые детские глаза, паяц просто не мог отказать брату. Оставалось лишь уговорить самого Капулетти. И Меркуцио наконец соизволил вновь повернуться к Тибальту лицом, в его глазах застыла такая немая мольба, что тот просто не смог позволить себе и дальше оставаться безучастным. Легонько оттеснив паяца плечом, юноша приблизился к поникшему Валентину. — Мы поужинаем. Если твой брат не станет возражать, — Тибальт снисходительно потрепал мальчишку по каштановой шевелюре. Капулетти уже заранее начал жалеть о данном мальчишке обещании, вполне отдавая себе отчет в том, сколь неловко и абсурдно будет выглядеть их совместный ужин. Наверняка они с Меркуцио будут молча сверлить друг друга напряженными взглядами, так, что им обоим кусок в горло не полезет. Сам Скалигер, судя по всему, тоже особого энтузиазма по поводу идеи брата не испытывал, но ради того, чтобы доставить тому удовольствие, был готов терпеть за своим столом даже присутствие заклятого недруга. Впрочем, винить паяца в этой слабости племянник Капулетти не мог. Едва он успел договорить, как в мастерскую вновь впорхнула Джульетта, облаченная в новое платье. Которое, к слову, превзошло все ожидания и даже больше. Тибальт озадаченно поскреб щетину на подбородке, разглядывая сестру, совершенно потонувшую в ворохе юбок, оборок, рюшей и бантов совершенно немыслимого кричаще-розового цвета. По заверениям портнихи — цвета фуксии, в который нынче облачаются все модницы в Риме. Джульетта крутилась возле прислоненного к стене зеркала, придирчиво оглядывая свое отражение. — Оно еще не готово и будет дошиваться, — видя недовольство клиента кинула портниха, явно превознося свою работу как нечто гениальное. — Ну как? — тоскливо осведомилась девочка, оборачиваясь к спутникам. — Оно…оно… — Начал подбирать слова Тибальт, стараясь не обидеть любимую кузину, которая, впрочем, сама пребывала в крайней степени разочарования. — Отвратительно! — Не церемонясь воскликнул Меркуцио, брезгливо морща нос. — Она тонет в этом количестве тканей. Выглядит как зефир. А цвет премерзкий! Блондинкам нельзя такое носить. Мадам, — обратился Скалигер к оскорбленной женщине, — вы из села? Где это видано, чтобы столь безвкусно подбирали модель платья и цвет столь прелестной юной леди?! Лазурный с цветом морской волны и цветом сирени или сакуры — вот что ей отлично подойдет! Или, ну на крайний случай, — Скалигер деловито закатил глаза, — если мы говорим о соответствии цветовой гамме рода Капулетти, можно же взять красный с переходом в черный и прикрепить лилии. Будет изящно и сдержанно. А не вот этот ужас, — Меркуцио брезгливо махнул рукой на некое подобие платья. — Порядочную девушку так одевать категорически запрещено! Тем временем Джульетта, едва ли не раскрыв рот восхищенно внимала болтовню Меркуцио, наседавшего на портниху с таким знанием дела и непоколебимой уверенностью в своих словах, что прежде пытавшаяся парировать и отбиваться женщина вскоре умолкла, одаривая паяца злым взглядом из-под нахмуренных бровей. — Скалигер, поумерь свой пыл, в конце концов, это моя сестра! Откуда тебе вообще может быть известно, как следует одеваться порядочной девушке? — попытался вклиниться в его монолог Тибальт, но на него никто не обратил внимания. — Но времени осталось не так много, а найти другую портниху, сделать заказ… Это слишком долго! — девочка вцепилась в руку Меркуцио, тем временем брезгливо дергавшего воздушные оборки у неё на лифе. Паяц во мгновение ока завоевал непоколебимый авторитет в глазах сестры Тибальта. — Что ж, раз мы все равно идем на ужин в наше поместье, заглянем к фамильному кутюрье. Он все сделает на высшем уровне, дорогая, — Меркуцио слишком горделиво улыбнулся, вскидывая голову и упирая локоть о руку под грудью. — Завтра к утру пришлю тебе платье. После учиненного Меркуцио разноса они спешно покидали мастерскую под ворчание портнихи, грозившей им за посрамление её компетенции всеми возможными небесным карами. В качестве компенсации за причиненный её достоинству непоправимый урон, а также за потраченное впустую время и усилия, она ухитрилась затребовать с Тибальта такую цену, что он запросто мог за эти деньги заказать Джульетте бальных платьев на целый год вперёд. Погруженный в мрачные мысли о том, как отреагирует дядя, узнав о внезапно образовавшейся в семейном бюджете бреши, Тибальт даже не противился толком, когда Скалигер повис у него на локте так, что юноше буквально пришлось тащить пошатывающегося и то и дело спотыкающегося паяца на себе. Отвратительная привычка Меркуцио вешаться на всех своих спутниках не стала исключением и для Тибальта. — Ну-с! Кошачий царь, я требую позорных историй о тебе! Не у меня ж одного день должен быть сплошным недоразумением, — умение Скалигера менять настроение и темы для разговоров поражала и одновременно с тем жутко бесила. Насмешливый вопрос Меркуцио, который был попросту не в состоянии держать язык за зубами дольше десяти минут, вывел Тибальта из задумчивости. Едва племянник Капулетти собрался привычно посоветовать тому заткнуться, вмешалась Джульетта, на протяжении всего пути не сводившая со Скалигера-старшего полного обожания взгляда карих глаз. — Тибальт у нас влюблен, — с детской непосредственностью хихикнула девочка. — И пишет стихи. Проникновенные такие, грустные… Кошачий царь замер, чувствуя, как внутри все сжимается от нахлынувшего ужаса. — Ты что, читала? — хрипло проговорил Тибальт с трудом шевеля онемевшими губами и бледнея больше обычного. Джульетта испуганно покосилась на переменившегося в лице брата. — Ну, ты оставил бумаги на столе, и я случайно увидела листок. Просто не удержалась… Но я не хотела ничего плохого! — начала оправдываться девочка. — И они очень красивые у тебя! Стихи Тибальт действительно писал, не находя иного способа притупить терзавшие его чувства и потому изливая душу бумаге, которая, как известно, не краснеет. Он пытался перекладывать особо удачные, на его взгляд, на музыку, тихонько перебирая в ночной тишине своих покоев струны гитары. Впрочем, такие приливы вдохновения каждый раз пресекались синьором Капулетти, рано или поздно начинавшим колотить кулаком в дверь и гневно заявлявшим, что ни он, ни его супруга не в состоянии уснуть под стенания племянника. Время от времени кошачий царь писал Джульетте письма, хранившиеся аккуратными стопками в ящике его письменного стола, который юноша всегда предусмотрительно запирал на ключ. Письма, которые никогда не будут отправлены и прочтены той, которой они предназначались. Меркуцио в выжидание смотрел то на Джульетту, то на Тибальта, широко улыбаясь, приоткрыв рот. Уж что-что, а то, что Тибальт, мужчина, в котором море грусти, а вечно бушующие волны сродни злости и ярости, может писать стихи, и судя по всему, с каким лицом говорила Джульетта, стихи трогательные, он не ожидал. Сам же племянник Капулетти, как показалось Скалигеру, перестал дышать. Он дикими, потемневшими глазами пилил взглядом то кузину, то Меркуцио, и постепенно улыбка паяца начала спадать, когда пришло резкое осознание того, в кого именно был влюблён его давний враг. Повеса замер, словно ему дали пощёчину, щеки неожиданно залила краска, на душе что-то мерзкое заскребло. Он посмотрел на Джульетту, милого прелестного ребенка, еще не знающего все тяжбы жизни и женской доли, посмотрел на Тибальта, чья преданность этому ангелу теперь воспринималась несколько иначе. Капулетти смерил Меркуцио взглядом затравленного зверя, за секунду его бросило из холода в жар и, наблюдая, как нагленькая улыбка расцветает на алых губах паяца, Тибальт в порыве ужаса положил руку на рукоятку шпаги, готовясь выхватить оружие и заставить герцогского племянника замолкнуть навеки, если тот посмеет хоть заикнуться о его, тибальтовой, тайне. Меркуцио отпрыгнул в сторону и, театрально вскидывая руки, крикнул: — Ах, Тибальт, мой милый Тибальт! Я так и знал, что ты влюблен в меня! Да еще и стихи пишешь! Мое сердце тронуто! — Скалигер, вопреки своему желанию окатить старого «друга» несмываемым позором, не смог и запнуться о правде, что навсегда сломает Тибальту жизнь. Тибальт, пожалуй, впервые в жизни искренне был благодарен Скалигеру за его отвратительное чувство юмора и похабные шуточки, в этот момент оказавшиеся как нельзя более кстати. Впрочем, даже тот осекся, едва кинув на Тибальта короткий взгляд. Юноша не был уверен в том, что именно выражало его лицо, но, если даже у Скалигера, которого хлебом не корми, дай только отпустить в его сторону очередную колкость, отпало желание паясничать, дело было совсем плохо. — Боюсь, мы не сможем быть вместе, — продолжил дурачиться Меркуцио, отыгрывая душераздирающую драму. — Мое сердце навсегда отдано прелестной Королеве Маб! Но не волнуйся, я найду тебе достойную партию, дорогой Тибальт. Девушку или же парня! — Скалигер подошел к Капулетти, заметя, что животная ярость и страх отступили, а взгляд прояснился. — Ты слишком хорош собой, чтобы остаться один. Меркуцио показушно оглядел юношу с ног до головы, слишком заинтересованно кусая губы. Тибальт посмотрел на сестру, что растерянно хлопала и глазками. У него отлегло от сердца, когда он понял, что пусть Джульетта и ознакомилась с содержанием его стихов, по какой-то нелепой случайности попавших к ней в руки, но никакого подтекста в них не обнаружила. Зато Меркуцио, от внимания которого ничто не могло ускользнуть, мгновенно сопоставил факты и сделал выводы, судя по особенно широкой улыбке, озарившей его лицо, и мелькнувшему в глазах пониманию. Скалигер продолжал обходить Тибальта, сейчас оказавшись за спиной. — Раз уж я, по твоему мнению, так хорош, быть может, посоветуешь кого-то мне под стать? Ты ведь уже успел оценить по достоинству добрую половину города и знаешь в этом толк, — вымученно огрызнулся кошачий царь, не имея больше никаких моральных сил. Он чувствовал себя слишком выжатым. — О да-а-а! Один, например, прямо за тобой, — Капулетти почувствовал щекот кудрявых темных волос у затылка шеи, в нос ударил запах лаванды, а горячее чужое дыхание у уха вызвала волну мурашек, от которой Тибальта передёрнуло. Он отступил от Меркуцио, разворачиваясь к нему лицом и следя за дистанцией. Непонимание, что за игру затеял паяц, напрягало, ломало. — Ты предпочитаешь Монтекки или Капулетти? Среди первых я знаток, ну а твой род… — Скалигер покосился на детей, стараясь подбирать слова, — меня не интересует. Еще это зависит от того, кто тебе нужен: парень или девушка. Но готов поспорить, что ты предпочтешь сношению с Монтекки несчастную любовь! — Ни слова больше, Скалигер, — Тибальт прижал палец к чужим обветренным губам. — Избавь меня от подробностей. Если мне однажды захочется обесчестить какую-нибудь монтекковскую девчонку, я непременно обращусь к тебе за наставлениями. Однако в голове у кошачьего царя крутилась лишь одна фраза, брошенная Меркуцио. «Один прямо за тобой». Не похоже было, что паяц шутил, но всерьёз поверить в то, что Скалигер готов лечь под заклятого врага, ненавидимого с детских лет, было также сложно. Меркуцио, конечно, сумасшедший, с него станется, но подобное безумство было бы чересчур даже для него. Пожалуй, будь они наедине, Тибальт потребовал бы от того объяснений, но сейчас совершенно определённо было не место и не время для этого. Глаза Меркуцио как-то странно сверкнули, и Тибальт поспешил отнять пальцы от чужого лица. Будь они наедине, Меркуцио приоткрыл бы губы, пропуская чужой палец в рот, в горячее и влажное пространство, обвел бы его шустрым языком и слегка прикусил. — Что ж, буду ждать, дорогой Тибальт, а сейчас… — Меркуцио развернул племянника Капулетти к себе спиной, упираясь холодными ладонями куда-то на лопатки, — туша слоновья, шевелись быстрее! Дядюшка уже заждался! На самом деле причиной спешки Меркуцио в родное гнездо служил жуткий голод. Скалигер, любивший если не спать, так нежиться в уютной постели, пропустил завтрак, а в обед приехал дорогой брат, и вот теперь, из-за явной симпатии младшего к дочери сеньора Капулетти, они битый час слоняются по городу. — Тибальт! Живее! — бурчал Меркуцио, словно рассерженный ёжик в тщетной попытке расшевелить племянника Капулетти. — Ну Тиба-а-альт, — послышался каприз и от Джульетты, — я голодная. Быстрее! Осаждаемый требованиями прибавить шагу уже с двух сторон, кошачий царь осторожно сжал маленькую ладошку Джульетты в своей. Встречаться с ней взглядом он избегал. — Идём, идём, неугомонные, — ворчливо пробормотал юноша. Сестра была значительно ниже его, поэтому, чтобы удерживать её за руку, ему приходилось слегка наклоняться к ней. Валентин, стоя со своим многострадальным чемоданом, с лукавой улыбкой наблюдал за этой столь странной сценой, за прикосновениями Меркуцио к так называемому врагу, к голосу, которым тот ворковал. И улыбка юноши становилась все шире и хитрее. Часть 2. Ужин у делла Скала Вряд ли Тибальт когда-либо ещё ощущал себя столь же глупо, как на пути в дом Эскала, когда с одной стороны в его ладонь вцепилась сестра, никак не ожидавшая, что её невинный поступок повлечет за собой такую бурю эмоций, а потому то и дело кидала на кузена полные раскаяния взгляды и все больше сникала, не получая ответной реакции. С другой стороны, повис Меркуцио, переплетая свои тонкие пальцы с тибальтовыми так, словно это было чем-то в порядке вещей. В любое другое время племянник Капулетти не оставил бы без внимания подобное панибратство, но сейчас он ощущал себя выжатым словно лимон и предпочёл попросту закрыть глаза на выходки Скалигера. В конце концов, глупо было уже то, что он вообще дал согласие на эту авантюру. Особняк делла Скала оказался действительно поражающим воображение. В его убранстве не было той вычурности, о которой кричал каждый предмет интерьера в доме Капулетти, но при этом все дышало роскошью и величественностью. На стенах мозайчатые картины, в фарфоровых вазах роскошные букеты цветов. Под гнетом высоченных потолков Тибальт ощутил себя крайне неуютно. Поднявшись по парадной лестнице, они оказались в античном зале, где стояли мраморные статуи римских и греческих борцов, а также женщин в представлении четырех сезонов года. Интерьер прост и лаконичен, напоминает античные галереи. Потолок со сводом, разделенный парусами падуг, расписан в технике гризайль. А камин из каррарского мрамора был прекрасным дополнением убранства. В доме Эскала Тибальту бывать прежде не доводилось. Тот не устраивал пышных балов и приёмов, а в числе приглашенных на званые вечера, где присутствовали только сливки веронского общества, он никогда не значился, ибо не мог считаться полноправным членом семьи Капулетти. Перед ужином Меркуцио, согласно обещанию, представил юную Джульетту кутюрье, невысокому и худощавому по природе своей мужчине лет 35, с пышными, ухоженными белыми усами и скромной седой копной волос. Пенсне на его носу при измерении талии, плеч, рук и прочего все время сползали, от чего юная леди с трудом подавляла смешок, то и дело невольно прыская в кулачок. Меркуцио все жаловался на заляпанную карамелью бархат любимого камзола и, как показалось Тибальту, портной устало вздыхал, понимая, что придется шить любимую тряпицу избалованному герцогскому дите снова. Племянник Капулетти боялся представить, как часто несчастному кутюрье приходится пошивать камзолы и рубахи для Меркуцио, обшивать манжеты кружевом и расшивать камнями. Однако долго эти размышления не занимали его ум. Его занимал интерьер зеленой гостиной, где принимал кутюрье. Сдержанный лаконизм и элегантность, простота форм, бледно-зеленые тона успокаивали Тибальта, позволяя ему привыкнуть к богатой обстановке. Только яркое зеленое пятно в виде малахитового камина привлекало к себе внимание. И Капулетти почему-то вспомнились огромные глаза Меркуцио, которые, впрочем, были ярче любого малахита. За время снятия мерок Валентин успел привести себя в порядок после утренней потасовки на площади и, зайдя за братом и гостями, повел их в трапезничный зал, где, по его поручению, накрыли стол на шесть персон. Дубовая столовая поражала своим великолепием и мощью. Простое изящество без лишнего вычурного шика, однако именно оно и заставляло Тибальта с восхищением смотреть на дубовую резьбу. В глаза гостью тотчас врезались ножки стола, и племянник Капулетти сдерживался от настойчивого желания залезть под стол, дабы рассмотреть вблизи крылатых львов, что служили основанием. Тибальт был готов поклясться, что данный предмет мебели был родом из Венеции, где это мистическое животное стало местным символом. Потолок величаво украшен резными кессонами, а плоскости стен укрыты шелковой тканью с золотыми и серебряными нитями, которые вырисовывали знак лилии. И юноша испытывал дикое желание притронуться к этому произведению искусства, одновременно с этим безумно боясь, ведь такая красота создана лишь для созерцания. Поэтому, садясь на дубовые стулья, обтянутые тканью, что прикрывала часть стен, Капулетти стремясь удержаться от желания провести грубой мозолистой ладонью по резной спинке, не сдержался. Холодное гладкое дерево вызывало мурашки и какую-то глупую детскую улыбку восторга. Тибальту, чувствовавшего тягостность под роскошными потолками, за расшитыми скатертями, ещё более неуютно сделалось под взглядами Эскала и Париса, явно не ожидавших посетителей. Впрочем, несмотря на синхронно поджатые губы и нахмуренные брови, оба проявили чудеса любезности, пригласив незваных гостей к столу, над которым тут же повисло тягостное молчание, прерываемое лишь вопросами Эскала, адресованными младшему племяннику, и его немногословными ответами. Тибальт, сидевший по правую руку от Меркуцио, был напряжен словно натянутая струна и даже не удостоил взглядом изысканные блюда. В довершение ко всему Парис со своего края стола слишком уж часто одаривал Джульетту ослепительными улыбками, а его лицо медленно, но верно приобретало до неприличия довольное выражение. Парис был молод, всего 25 лет. Его светлые, почти блондинистые волосы прилизаны назад, голубые глаза с холодным пренебрежением одаривали всех прибывающих, голова, гордо вздернутая вверх, не смела склониться вниз, а стать, прямая спина и грудь колесом, дополняли образ племянника графа как человека подлого, самовлюбленного и эгоистичного. Он сидел напротив Меркуцио и его компании, элегантно держа приборы длинными аристократичными пальцами с перстнями, и, время от времени, обращаясь к дяде во главе стола. Меркуцио с подозрительной регулярностью косился в сторону в пустоту, склонял голову, словно прислушивался к тишине. В такие моменты Тибальт не мог не обратить внимания, как взгляд паяца тускнел, становился стеклянным и холодным. Тогда юноша легко встряхивал головой и совершенно не впопад начинал что-то лопотать, обращаясь не к кому-то конкретному за столом, а, казалось, к самому себе. Принесли горячее и Валентин, мило беседовавший с прелестной Джульеттой, подозрительно покосился на брата, державшего в руках приборы и вновь склонившего в бок голову: — Я думал, что дядя тебе не дает больше в руки острые предметы. Мальчик кивнул на серебряный нож с мелкими зубцами. — Это с чего бы вдруг? — Меркуцио тряхнул волосами, принимаясь разрезать мясо слишком дерганно, чем следовало. — Ну, помнишь, ты порезался ножом для вскрытия писем? Даже шрам остался…сколько было крови… — призадумался ребенок, взглядом ловя белый след на запястье брата. Паяц же бросил нож с вилкой, судорожным движением поправляя манжеты и закрывая шрам. Джульетта прыснула от смеха. Тибальт частенько гадал, откуда на внутренней стороне запястья Меркуцио, время от времени видневшегося из-под задравшегося манжета рубашки, взялась тонкая нить шрама, отчётливо выделявшегося своей белизной на загорелом коже. Однако упомянутая Валентином история превзошла все его предположения, даже самые смелые. Кошачий царь с трудом удержался от того, чтобы не рассмеяться следом за Джульеттой, и поспешно уткнулся в свою тарелку. — Знаешь, будь мне известно об этом раньше, то не пришлось бы и дальше марать руки в попытках отправить тебя на тот свет. Я попросту отдал бы тебе свой кинжал, — шепнул юноша, склонившись к Меркуцио. — Об остальном ты бы позаботился сам. Впрочем, мелькнувший в паре миллиметров от лица Капулетти столовый нож в руках Скалигера, за который тот схватился и принялся размахивать, судя по всему, превращавшийся в грозное оружие, практически сразу отбил у него охоту продолжать острить на этот счёт: — Чтоб ты знал, я отлично владею ножом! Парис гадко улыбнулся, слишком самодовольно смотря на Меркуцио, чьи глаза блеснули безумием. Его кудрявая макушка склонилась к плечу, тряхнув пышными кудрями, и Эскал, видя стеклянный холод в его глазах, невольно вцепился в край стола, ласково обращаясь к нерадивому племяннику: — Меркуцио, опусти нож, будь так любезен. Юноша посмотрел на дядю, не двигаясь, и тогда Принцу пришлось повторить. И лишь со второго раза паяц выпрямился, откладывая опасный прибор подальше на стол. Тибальт с тенью удивления отметил, что Меркуцио даже в его собственном доме считают немного не в себе, чего стоил один только мягкий увещевающий тон Эскала, не сводящего на протяжении всей трапезы настороженного взгляда с племянника, которого это, похоже, ничуть не смущало. Сам же Тибальт продолжал коситься на Париса, едва не прожигая дырку в его роскошном камзоле и попутно прикидывая, насколько чревато может быть затеять драку в доме самого Принца, и будет ли считаться оправданием то, что он действовал из самых благих побуждений, отстаивая честь сестры. Впрочем, Меркуцио избавил его от необходимости проверять это на практике: он сорвал виноградинку с грозди и пульнул ее точно кузену в щеку, заставляя того вздрогнуть и, опомнившись от шока, зло свести светлые брови. — Парис, Парис! Подобный взгляд в сторону юной леди пошло даже для меня, — вопреки развратной натуре, Скалигер имел хоть какое-то представление о чести. Пожалуй, виной тому был младший брат, о котором вспоминал Меркуцио каждый раз, встречая девчушку его лет. Джульетта, не поняв разговоров взрослым, вернулась к увлекательной беседе с Валентном, рассказывающим ей о Риме, в то время как Парис, деловито вздернув нос и окинув Меркуцио оценивающим взглядом, брезгливо фыркнул, возвращаясь к остывшему ужину. — Меркуцио, не начинай перепалку за столом, — Эскал продолжал говорить в том тоне, с которым уговаривают детей съесть невкусные овощи, и юноша, на которого подобное действовало как мята на кошек, замолчал, неопределенно махнув над головой, показывая, что он тут не при чем. Веронский Граф устало вздохнул и махнул слугам, позволяя им нарушить беседу своим присутствием и разлить по бокалам вино. — Ну-с, Тибальт, поведай мне, как идут дела в доме Капулетти, — Принц сделал сдержанный глоток, тут же чувствуя, как все тело окутывает сладостная нега. Племянник Капулетти осторожно поднял за тонкую хрустальную ножку бокал и принюхался. Судя по отчётливо различимому запаху древесины, это был хорошо выдержанный херес. Юноша едва пригубил напиток, переводя взгляд на Эскала. — Капулетти за последнюю неделю похоронили уже троих. Синьор Ливио не перенёс удара, когда ему принесли весть о смерти единственного сына. Благодаря проклятым Монтекки в наших фамильных склепах скоро не останется места, — голос Тибальта зазвенел от сдерживаемой ненависти. Бокал, все ещё сжимаемый в руке, жалобно хрустнул. — Вы сами все время нарываетесь! То и дело жаждите вонзить меж ребер Монтекки кинжал, — Меркуцио эмоционально взмахивал руками, совершенно забыв, что держит бокал с вином, уже вторым за столь короткое время. Казалось, что Скалигер выпил зелье смелости, иначе Тибальт просто не знал, как еще можно объяснить столь наглое поведение паяца. — Меркуцио, — громкую тираду любимого племянника пришлось прервать. Эскал многозначительно посмотрел на юношу, уговаривающим тоном прося успокоиться, и Скалигер замолк, глубоко вздыхая и отставляя явно лишний бокал. Любитель веселья, алкоголя и плотских утех Меркуцио совершенно не умел пить, однако отсутствие подобного навыка его, казалось, нисколечко не расстраивало. Тибальт только диву давался, сколь сдержан и ласков был Эскал с племянником: не то держался перед гостями, не то действительно готов был закрывать глаза на все его выходки. Его собственный дядя такой выдержкой похвастаться, увы, не мог, срываясь по каждому пустяку, что уж говорить о более серьёзных проступках. Зато Парис столь же терпеливым отношением к родственнику явно не отличался, и, судя по недобрым огонькам, зажегшимся в его глазах, Меркуцио еще придётся поплатиться за брошенные в адрес того и едкий комментарий, и виноград. Блондин был гораздо старше, выше и шире в плечах, и, вглядываясь в не слишком обезображенное интеллектом смазливое лицо, кошачий царь мог поклясться, что кулаками Парис работает не хуже его самого. — Прошу простить мою несдержанность, — Тибальт склонил голову под взглядом Принца. Испытывать на прочность терпение Эскала, наверняка имевшее вполне определённые границы, не хотелось. Он отставил в сторону многострадальный бокал, коньяк же и вовсе не удостоил вниманием. Юноша в алкоголе толк знал, но ценителем не был, не брезгуя во время попоек в каком-нибудь захолустном трактире хлестать самое дешевое вино, прикладываясь прямиком к горлышку бутылки, в особенности — если рассчитывал после забыться мертвецким сном. Но сейчас он таковой потребности не испытывал. — Мне не стоило упоминать за столом о межклановом конфликте. Эскала эта деликатность вполне порадовала. Он кивнул, принимая тибальтовы слова и еще раз взглянул на Меркуцио, что довольно уныло ковырял вилкой в остатках ужина, то и дело дёргая головой, взмахивая пышными кудрями. Взгляд Принца вновь перевел на Тибальта и снова на племянника, желая понять причину этого нелепого ужина двух врагов, что годами только и мечтали, что поубивать друг друга. Однако слух мужчины зацепился за детское хихиканье — ту самую причину этой нелепицы. Валентин и Джульетта, два столь дивных ребенка, что наслаждаются жизнью, вкушают ее прелесть, еще не подозревая сколько трудностей впереди ждет каждого. Улыбка Графа стала теплой, по-отечески нежной. Вечер перестал быть томным, если его в принципе можно было считать таковым с самого начала, для Тибальта уже давно. Где-то в глубине дома пробили часы. Племянник Капулетти выпрямился, намереваясь подняться. — Мы крайне признательны за гостеприимство и оказанную честь отужинать с вами за одним столом, — Тибальт изо всех сил старался, чтобы его голос звучал учтиво. Он пихнул локтем сидящую рядом сестру, старательно прислушивающуюся к разговору старших, и сделал страшные глаза. — Джульетта! Девочка разочарованно цокнула, но поднялась из-за стола. И все же любимый кузен был прав — пора домой. Кормилица и так, небось, обыскалась ее по всему дому, проклиная Тибальта казнями Египетскими. Граф, Парис и младший Скалигер встали, по этикету провожая гостей. Меркуцио, развязно чуть ли не валившийся на стол, соблаговолил подняться только после прямой просьбы дядюшки, чья сдержанность продолжала восхищать Тибальта. Паяц встал, махнув головой так, что темные кудри мазнули племянника Капулетти по щеке, вновь донося до его обоняния отчетливый запах лаванды. Тибальт поморщился от неприятной щекотки и раздражённо поскреб щеку ногтем. Меркуцио покачивало, от чего молодой юноша упирался руками в стол и смотрел на Париса, пожалуй, слишком внимательно, чем следовало, словно пытался зацепиться за что-то статичное, чтобы устоять на ногах: — Платье пришлют к утру, я распорядился, — адресованные слова не то Тибальту, не то Джульетте не были подкреплены трезвым взглядом. Зеленые глазища прожигали в Парисе дыру, от чего блондин довольно скалился. Тибальту стало не по себе, хотелось уйти с этого нелепого ужина как можно скорее, и Эскал, приказав слугам проводить гостей, оставил без внимания странное распоряжение нерадивого племянника. Порой проще было не спрашивать, не задавать вопросов, тихо и мирно принять факт странного поведения первенца покойного брата, нежели пытаться понять его логику. В памяти четко возникло воспоминание, не столь далекое, сколь странное собой: летней жаркой ночью, после долгих гулянок любимого племянника, Эскал обнаружил Меркуцио в пьяном сне в его покоях. Юноша смог благополучно добраться до кровати и на ней уснуть, однако на полу, возле ложа, Принц обнаружил блюдца с медом и варенье невесть для кого поставленные. На утро, когда племянник пришел в себя, Граф устроил ему допрос, по истечению которого выяснилось, что такими гостинцами Меркуцио решил не то задобрить фей, не то поймать их — Эскал так и не понял, однако твердо решил больше не расспрашивать Меркуцио ни о чем. Вот и сейчас мужчину нисколько не интересовало что за платье, кому оно и для чего. В былые времена, когда на светлой голове Графа Вероны были еще волосы, он бы непременно не пожалел бы их, дабы разобраться во всем, что касается любимого племянника, однако те времена давно в прошлом. Меркуцио не посвящает дядюшку в свои дела, не рассказывает ни о них, ни о друзьях, ни о чем, и Эскал перестал спрашивать, уставая вытягивать признания из уст племянника, что уходит в себя, в свой крохотный мирок. После ухода гостей Принц, надеявшийся на покой, с огорчением был вынужден признать, что держать в одном доме, хоть и замке, двух молодых юношей не представляет никакой возможности и целостности ни для разгорячённых итальянцев, ни для самого дома: Эскалу, вместе со стражей, пришлось разнимать дерущихся кузенов, пока Меркуцио, а Принц был уверен именно в его проигрыше, не пришлось выкладывать каменное надгробие в их фамильном склепе.***
Вернуться до заката, как рассчитывал Тибальт, у них не вышло, но он искренне надеялся, что синьор и синьора Капулетти не заметят их длительного отсутствия. Всю дорогу до дома юноша мучительно пытался придумать для них легенду, объясняющую, почему Джульетты целый день не было дома, а также куда делись все средства, выделенные ему дядей на ближайшие пару недель. Приставленную Эскалом стражу пришлось отпустить за квартал от дома: не хватало еще, чтобы кто-то из родни увидел их сопровождающих. Сама Джульетта, разумеется, ничем подобным свою очаровательную головку не забивала, зато добавляла головной боли брату, то и дело дергая его за рукав куртки. — Тибальт! А можно рассказать матушке о Валентине и синьоре Меркуцио? — вприпрыжку поспевая за широким шагом брата, щебетала девочка. — Джули, мы же договаривались. — Племянник Капулетти устало потер переносицу. — Тебе-то за это ничего не будет, а вот мне снова влетит. — А про собаку? — Нет, Джули. — А про то, как ты отмывал в фонтане волосы? — сестра хихикнула. — Не стоит. — Ну, хотя бы про портниху и то, что синьор Меркуцио пообещал мне новое платье? — Тем более. — А про ужин у герцога? — Про это вообще ни слова. — Если матушке нельзя, то можно хотя бы кормилице? — Джульетта! Наконец поняв, что положительного ответа хотя бы на один вопрос ей добиться не удастся, девочка обиженно надула губы и нахохлилась, словно воробей под дождем, демонстративно не произнеся больше ни слова до самого дома. Однако когда Тибальт уже стоял в своих покоях у окна, по счастливой случайности сумев проскользнуть в комнату, не встретив никого из родни, и глядел в затопленный сумерками сад, откуда раздавались трели соловья, прячущегося где-то в ветвях гранатового дерева, Джульетта, как обычно не спрашивая позволения войти, тихонько прошлепала босыми ногами по полу и, подойдя к кузену вплотную, уткнулась лбом ему в грудь. — Я хотела пожелать тебе доброй ночи. И поблагодарить. Сегодня был удивительный день, — шепотом произнесла девочка, не поднимая головы. Тонкие губы кошачьего царя тронула бледная улыбка. Он ласково провел рукой по распущенным локонам сестры, по-прежнему не отводя взгляда от горизонта, на котором начинали зажигаться первые звезды. — Ступай, Джули. Спокойной ночи. Почти всю ночь Тибальт провел, бездумно водя грифелем по бумаге и раз за разом, неудовлетворенный результатом, комкая листы и отбрасывая в угол комнаты. Уже на рассвете, когда небо над городом начало выцветать, он забылся беспокойным сном, и последней промелькнувшей перед тем мыслью было, что ему и правда нравится новая прическа Меркуцио. Казалось, он едва сомкнул глаза, когда прямо над ухом раздался чересчур бодрый для столь раннего часа голос Джульетты. Оказывается, с криком первых петухов в дом сеньорах Капулетти постучали из дома Принца, и уже минут через двадцать, как только посылка дошла из рук служанки до покоев Джульетты, девочка, крича от радости и восторга, как фурия вбежала в спальню брата, довольно нагло, без стуков и предупреждений, запрыгнула к нему на кровать и начала будить, расталкивая и совершенно не собираясь отступать. — Тибальт! Тибальт! Проснись! Платье принесли! — визжала чуть ли не в самое ухо она брату, тормоша того. — Какое платье?.. — юноша с трудом сфокусировал сонный взгляд на сестре. — Бальное! От синьора Меркуцио! — выпалила девочка, которой наконец-то удалось растолкать кузена. Тибальт, будучи не в состоянии переварить обрушившуюся на него информацию, повалился обратно на подушки, с головой накрываясь одеялом. — Джульетта, молю, еще часочек, — донесся до той приглушенный голос. Насмешливо фыркнув, девочка слезла с кровати брата и поспешила к себе примерять обновку. Девочка, впрочем, не слишком расстроилась незаинтересованностью брата. Спрыгнув с чужой жесткой кровати, она понеслась в свои покои, где непременно сразу же примерит новое платье, пышность и цветовая гамма которого поражала воображение. Градиент нежно-розового и черного, пышность юбок, корсет, что так элегантно и ненавязчиво подчеркивал фигуру юной леди, — все это, несомненно, дело фантазии Меркуцио, что отдал кутюрье четкие распоряжения о стиле и фасоне платья. Черный лоскутный пояс, обшитый камнями и жемчугом сочетался с искусственными лилиями, прикрепленными к лифу. Их лепестки, увешенные крохотными драгоценностями, напоминали капли росы, почти не были заметны и одновременно с этим их мягкое сияние бросалось в глаза каждому. Джульетта во всю крутилась перед зеркалом, пища от радости, не в состоянии нарадоваться обновке, что ей так приглянулась. И Кормилице, добрейшей души женщине, вовсе не обязательно знать, кто именно является автором столь бесценного подарка.