Verona sta aspettando!

Конец зимы выдался промозглым и дождливым, поэтому ни Монтекки, ни Капулетти не горели желанием привычно шататься по площади и улицам города в поисках неприятностей. Неприятности, впрочем, тоже не спешили их искать, поэтому Эскал уже которую неделю по вечерам мысленно возносил благодарность небесам за очередной спокойный день, не унесший ничью жизнь. На этот раз компания молодых Капулетти укрывалась от ненастья в таверне в самом центре Вероны, сдвинув несколько столов в один. Тибальт сидел у стены, откинувшись на неудобную спинку стула и краем уха прислушиваясь к гулу голосов, не особенно, впрочем, вникая в суть разговоров. Вино лилось рекой, и хозяин таверны то и дело с опаской поглядывал на шумную молодежь, однако вечер только начинался, и Капулетти ещё не дошли до того состояния, когда наступало время для очередных безобразных выходок. В противоположном конце зала кучковалась группка Монтекки в отделанных кружевами и богато расшитых камзолах. Время от времени они косились в сторону Капулетти, однако нарываться на конфликт не спешили, в полной мере осознавая численное превосходство неприятеля. Входная дверь распахнулась, вместе с ворвавшимся в жарко натопленный зал таверны прорывом ветра, впуская внутрь несколько над чем-то громко хохочущих молодых людей, во главе которых обнаружилась неразлучная троица — Ромео, Бенволио и Меркуцио. Последний, очевидно, как раз рассказывал что-то невероятно забавное, однако, заметив Тибальта, тут же осекся и притормозил у двери, пропуская друзей вперёд. Кошачий царь, оторвавшись от своего бокала с вином, поймал устремленный на него взгляд любовника и едва заметно улыбнулся ему уголком рта. — Меркуцио, ты идёшь? — обернулся к паяцу Бенволио, но, проследив за направлением взгляда друга, тут же стушевался, опуская голову и спеша присоединиться к остальным Монтекки. Меркуцио сорвался с места, усаживаясь за стол к своей компании, которой пришлось сдвинуть два стола вместе. Монтекки шумные, шебутные, вездесущие, которые перетягивают к себе все внимание прелестных служанок, что не стеснялись ворковать с молодыми людьми, строить им глазки, присаживаться на колени и с огромным удовольствием принимать от них звенящие монеты, что прятали они в декольте, знатно раздражали своими криками Капулетти, чье терпение было на грани. Куртизанки, что активно заманивали в свои цепкие сети клиентов, обхаживали юных Монтекки, которые никогда не могли держать себя ни в руках, ни в штанах. Прелестная на первый взгляд блондинка в корсете, что затянут был столь сильно, что груди ее вываливались, обошла со спины Меркуцио, складывая свои мозолистые руки на хрупкие плечи, принимаясь их разминать, и, нагнувшись, что-то нашептывать на ухо. Скалигер, впрочем, не отвлекаясь от разговора с друзьями, взял девушку за запястье, отсылая ее к Бенволио, которого, однако, шлюха не интересовала. Голубые глаза ее страдали от конъюнктивита, а прелестное лицо пестрело морщинами и сыпью. При ее приближении в нос ударял тошнотворный запах пота, не вызывающий никакого желания, кроме как принять ванную, боясь подцепить блох. Девушка разочарованно вздохнула, упуская богатого и щедрого клиента, которого давно не видели в борделях. Его перстень с зеленым танзанийским камнем привлекал ее внимание аки сороку. Бенволио опасливо оглядывался на Капулетти и Меркуцио, нервно сжимая женские бедра на коленях и не чувствуя никакого возбуждения, которые пыталась в нем оживить проститутка. Не добившись никакого шевеления от парня, она встала с его колен, находя другого юнца. Заметив смятение Бенволио, то и дело кидавшего опасливые взгляды в сторону Капулетти, а вскоре поспешившего пересесть на соседний от Ромео стул, подальше от Меркуцио, Тибальт не смог удержаться от мстительной усмешки: выходит, воспоминания Монтекки о той памятной ночи, когда тот едва не пал жертвой ревности кошачьего царя, все ещё достаточно свежи. Однако блондин сейчас мало беспокоил племянника Капулетти, все внимание которого было устремлено на любовника, по своему обыкновению шумного, суетливого и полного энергии, и даже крутящиеся вокруг девицы с их весьма соблазнительными формами, крайне легкомысленно прикрытыми одеждой, не вызывали у него прежнего интереса. Пожалуй, больше всего Тибальту сейчас хотелось сидеть рядом с паяцем, переплетя его хрупкие изящные пальцы со своими, и лениво улыбаться в ответ на дурацкие шутки, а не кидать мимолетные взгляды на противоположный конец зала, где устроились Монтекки, по-прежнему изображая заклятых врагов. Капулетти настолько погрузился в размышления пополам с увлеченным созерцанием тонких черт лица Скалигера, то и дело озаряемого радостной улыбкой, к которой он сам, увы, не имел никакого отношения, что не сразу обратил внимание на появившуюся в поле зрения Франческу — девушку из веронского борделя, к которой Тибальт раньше нередко захаживал, ибо та в полной мере удовлетворяла любые его желания и потребности. Однако после герцогского бала, столь кардинально поменявшего его жизнь, юноша и мысли не допускал о том, чтобы вернуться к прежним привычкам: не то из-за той нелепой клятвы, данной Меркуцио, не то потому, что теперь Тибальт и впрямь не хотел видеть рядом с собой никого, кроме Скалигера. Девушка с пышной шевелюрой каштановых волос по-хозяйски уселась на колени к своему завсегдатаю, обвивая своими тонкими руками его шею: — Тибальт, давно тебя здесь не видела, — она ласково провела тыльной стороной ладони по его щеке, — я скучала, — томный шепот на ухо не вызывал прежнего волнения. — Я дам тебе скидку за целую ночь. Кошачий царь, поморщившись, уже собирался было стряхнуть с плеч скользящие по ним девичьи руки и оттолкнуть льнущую к нему всем телом Франческу, но не успел. — Тибальт, — звонкий голос Меркуцио перекрывал весь гам и шум таверны, привлекая внимание к себе. Не церемонясь и не думая, Скалигер холеной рукой с перстнем зеленым александритом вытащил из сапога кинжал, четко и точно кидая его по направлению к любовнику. Громкий возглас заставил Тибальта резко вскинуть голову лишь для того, чтобы заметить, как в его направлении стремительно движется что-то, холодно поблескивающее в тусклом свете масляных ламп, освещавших зал таверны. В следующий момент над обоими столами повисла гробовая тишина. Тибальт, не сразу поняв, что на миг забыл, как дышать, медленно отлип от стены, в которую только что вонзился клинок, брошенный неожиданно меткой рукой Меркуцио. Осторожно прикоснувшись к уху, Капулетти стёр выступившую на коже капельку крови, после чего неторопливо поднялся и, с силой потянув за рукоять, выдернул прочно засевший в деревянной балке нож. Он мужественно подавил в себе порыв негодующе взвыть: «Меркуцио, ты совсем рехнулся?!» Вместо этого он вышел из-за стола, нарочито небрежно поигрывая оружием. — Кажется, это твоё, — хрипло проговорил Тибальт, пристально глядя на любовника и протягивая нож рукояткой вперёд в его сторону. — Так подойди и забери. Бенволио, как и все, замер, с нескрываемым интересом наблюдая за стремительно разворачивающимися событиями, коих Верона еще не видела. Бенволио знал, что Меркуцио имеет таланты. Возможно даже много. Но Бенволио не знал ни об одном из них. И уж тем более он и представить не мог о хобби нерадивого друга метать ножи. Не умея держать шпагу, постоять за себя в рукопашной, он с удивительной меткостью мог попасть в цель с 15 шагов. В таверне царила тишина, и если прислушаться, то можно услышать, как тяжело дышит брюнет, обиженный и оскорбленный до глубины души. Скалигер тут же угрожающе ринулся вперед, когда Тибальт сделал в его сторону первый шаг. Пухлые губы плотно сомкнуты в тонкую линию, на лбу появились морщинки, брови сведены к переносице, а глаза стали темнее. — Крысолов Тибальт! — взревел юноша, ничуть не стесняясь лишних ушей. — Всех мышей в округе решил поймать?! А! Кошачий царь! — повеса вплотную подошел к Капулетти, забирая свой нож и бросая гневный взор в сторону испуганной девицы, ни разу не видевший такой реакции даже от ревнивых жен и подруг своих клиентов. — И даже золотую птичку?! — говоря метафорами, Меркуцио ничуть не заботило, что Тибальт его не поймет. Скалигер вел свой собственный диалог где-то внутри себя. Ситуация до абсурдного напоминала не так давно устроенную самим Тибальтом сцену ревности, вот только на этот раз обвинения сыпались уже в его адрес, и не наедине, а на глазах у обоих кланов, затаивших дыхание, с интересом и непониманием наблюдая за разгорающимся скандалом. Капулетти не противился, позволив Меркуцио выхватить нож, лишь поспешил разжать ладонь прежде, чем острое лезвие прочертило на внутренней стороне тонкую полоску. Парень уперся ладонями в грудь Капулетти, применяя всю свою силу, заставляя любовника сесть. Зеленый камень тускло переливался в свете свечей таверны. Повинуясь напору любовника, он опустился обратно на стул, поморщившись, когда клинок с глухим стуком вновь вонзился в стену над его ухом. Кажется, кто-то из Монтекки что-то одобрительно выкрикнул, нарушая звенящую тишину, но его возглас остался без внимания. Нога Скалигера своевольно опустилась на пах Тибальта, заставляя того недовольно поморщиться. — Значит меня ревнуешь к другу, а сам считаешь нормой со шлюхами обжиматься? — шипел Меркуцио так, чтоб их никто не слышал. — О чем ты говоришь? Мне не в чем перед тобой оправдываться, — одними губами произнёс Тибальт, ощущая на лице горячее прерывистое дыхание Скалигера. Пожалуй, такой Меркуцио был невероятно красив с яростно сверкающими на побледневшем лице глазами и трепещущими от гнева крыльями тонкого носа, однако сейчас кошачий царь находился не в том положении, чтобы подмечать детали. Сказать, что Скалигер был расстроен — ничего не сказать. Юноше представить больно, что его Тибальт, его кошачий царь, который так нежен и ласков с ним одним, от прикосновений которого по телу пробегали мурашки, а губы страстными поцелуями каждый день покрывали тело Меркуцио, может этими же руками и губами ласкать тело другой женщины, другого человека —было невыносимо. И сейчас воображение паяца бурно дорисовывало весь абсурд ситуации, в которую они попали: девушка, сидящая на коленях столь родного человека, обвивающая его шею и воркующая что-то ему на ухо. — Поговорим дома, — Скалигер легко вытащил лезвие из дерева, оставляя маленькую вмятину, и развернувшись на каблуках и вихрем вылетев за дверь, перед этим с силой приложив ею о жалобно скрипнувший косяк. Скалигер же даже не обратил внимание на оклики Ромео, который пытался остановить друга, или забытый на стуле камзол. Тяжело вздохнув, Тибальт перевёл взгляд на замерших Капулетти. Видимо, те увидели в прищуренных серых глазах нечто такое, что заставило их воздержаться от дальнейших расспросов и комментариев. Постепенно зал таверны вновь наполнился гулом голосов. Кошачий царь сидел, уставившись в одну точку и нервно барабаня пальцами по столешнице. Сейчас тот факт, что их размолвку наблюдали и Монтекки, и Капулетти, отнюдь не представлялся проблемой. Проблемой был донельзя разозленный и расстроенный Скалигер, выдумавший себе невесть что, да ещё и выскочивший на холод в одной рубашке. Впрочем, кому, как не Тибальту, было знать, что испытывал Меркуцио в данный момент? — Тибальт, так что, ты заглянешь сегодня вечерком? — томно пропела уже оправившаяся от первоначального испуга Франческа, заметив, как Капулетти, резко поднявшись с места, поспешно начал пробираться к выходу. — Вынужден тебя разочаровать, но этого не случится ни сегодня, ни завтра, ни в последующие дни, — огрызнулся юноша, на что девушка, озадаченная его реакцией, обиженно надула губки, растерянно хлопая пушистыми ресницами.

***

Под противно моросящим мелким дождём Тибальт широким шагом, не утруждая себя необходимостью огибать попадающиеся на пути лужи, направлялся к герцогскому особняку, от всей души надеясь обнаружить Меркуцио там. Кровь стучала в висках, поэтому он не сразу услышал за спиной чужие торопливые шаги, однако почувствовав, как на его плечо легла чья-то ладонь, стремительно обернулся, стискивая эфес шпаги для того, чтобы обнаружить Бенволио, испуганно отшатнувшегося, увидев, что кошачий царь схватился за оружие. Выругавшись сквозь зубы, Капулетти разжал пальцы, выжидательно глядя на блондина. — Ты идёшь к нему, — Монтекки не спрашивал, а утверждал. С его волос, потемневших под усилившимся дождём, по лицу стекали капли, отчего тот выглядел ещё более жалко, однако на этот раз Бенволио смотрел твёрдо, не отводя взгляд голубых глаз. — Вот, отдай. Позаботься о нем. Меркуцио ранимый. Блондин впихнул в руки кошачьему царю аккуратно свернутый лиловый камзол и быстро зашагал прочь, сутуля спину от холода и тоски, что поселилась в его сердце. Меркуцио стремительно летел вперед, объятый обидой и злостью, он даже не сразу ощутил холодные языки ветра, продирающие тело сквозь тонкую ткань рубашки. Однако почувствовав холод, делла Скала обхватил себя руками, инстинктивно втягивая шею в тело, в жалкой попытке согреться, пожалеть и успокоить себя. Горькие слезы грозились вот-воть скатиться по щеке, и юноша ударил себя, не позволяя проявлять такую слабость. «Глупый! Глупый Меркуцио!» — ругал он себя, шлепая по лужам, не обращая внимания на воду, что затекла в сапоги. Сгущались сумерки. Надвигалась ночь. А ночь в Вероне была прекрасна, любые ночи в этом проклятом городе похожи на сказку, и сегодняшняя не исключение. Месяц освещал каменистые дорожки улиц, звезды, как жемчуг на полотне, раскинулись по ночному небосводу, украшая его. Маленькие домики с аккуратными крышами и окошками, на некоторых висели масляные лампы, озаряя улицу. В тёплые периоды года в садах цвели розы, пионы, тюльпаны, лилии, яблони, винограды и апельсины, а сейчас, в преддверьях весны, в скверах таял снег. Верону и правда можно было бы назвать раем, если в ней не жить. И Скалигер, витая в собственных мыслях, совершенно не заметил как забрел в незнакомый переулок. Страшный. Холодный. Где гуляют ветра, завывая словно звери. Меркуцио уткнулся в тупик, шмыгая от холода носом. До особняка делла Скала было уже рукой подать, когда дождь прекратился так же внезапно, как и начался, поэтому когда Тибальт оказался в переулке, куда свернул по чистой случайности, порывистый ветер уже разогнал сгустившиеся на ночном небе тучи, и вся Верона оказалась залита бледным неверным светом полной луны, проглядывающей сквозь облака. — Меркуцио! — с долей облегчения в голосе окликнул Капулетти любовника. С губ Капулетти сорвался облегчённый вздох: ему удалось найти Меркуцио прежде, чем тот в порыве эмоций, особенно не задумываясь над последствиями, успел натворить каких-нибудь глупостей. Сердце застучало как у загнанного в ловушку зайца, разгоняя кровь и учащая пульс, когда услышал оклик любовника. Спокойно выдыхая, не чувствуя более опасности, юноша замер, губ его коснулась слабая улыбка. «Тибальт пришел за мной». Однако, не позволяя показать слабость, желая выпятить гордость, Скалигер в ответ лишь грубо буркнул: — Отвали от меня. Злые слова, негромко им произнесенные, эхом отразились от каменных стен почти вплотную друг к другу стоящих домов. Тибальт чертыхнулся, в сердцах ударяя кулаком по каменной кладке. Он никогда в жизни ни за кем не бегал и ни о чем не упрашивал, но паяц своим упрямством попросту не оставлял ему выбора. Впрочем, то, как Меркуцио резко притормозил, при этом демонстративно избегая смотреть на Капулетти, наводило на мысль, что он всего лишь капризничает, набивая себе цену, на самом деле с интересом ожидая дальнейших действий со стороны кошачьего царя. Последний, находись они в более подходящем месте, явно предпочёл бы увещеваниям и попыткам объясниться подхватить сопротивляющегося Скалигера на руки и повалить на постель, где уже делом доказать всю несостоятельность сделанных им выводов, однако в данный момент любовник вряд ли был в состоянии оценить действенность подобного рода методов. Тибальт прикрыл глаза и медленно сосчитал до десяти, после чего приблизился к паяцу. Даже при всей скудности освещения он видел, как побелели от холода губы Меркуцио. Не произнося ни слова, Капулетти накинул на едва заметно подрагивающие плечи принесенный камзол, мысленно отдав должное Бенволио с его проницательностью, после чего мягко оттолкнул Скалигера к стене, не решаясь лишний раз прикоснуться к нему и оттого просто нависая над ним, упираясь ладонями в холодный камень и тем самым не давая любовнику сбежать. Пожалуй, реши он сейчас его обнять, Меркуцио, и без того не настроенный на конструктивный диалог, стал бы вырываться, а усугублять и без того малоприятное положение вещей не хотелось. — Отвалить? Как тебе будет угодно, — прикусывая губу, кивнул Тибальт. — Только не ты ли сам желал поговорить? Поэтому сперва тебе придётся меня выслушать. Скалигер податливо привалился к стене, морщась от холода по спине. — Я хотел поговорить дома, — огрызаться дрожащим от мороза голосом было сложно, но Меркуцио отлично справлялся и с этим. — Но если ты решил окончательно меня здесь заморозить — валяй, Капулетти! Кобелина чертов. В ответ на слова Меркуцио Тибальт лишь болезненно поморщился. Место и время для выяснения отношений и впрямь были выбраны не самые подходящие, но закатывать очередной скандал с разбором полётов перед Эскалом, который ещё с прошлого раза до сих пор подозрительно косился на молодёжь, Капулетти хотелось ещё меньше, чем прижимать продрогшего любовника к стене в холодном и сыром переулке. — Поговорим здесь, ни к чему оттягивать с этим. Скалигер плотнее закутался в свой камзол, совершенно не согреваясь. — Ты чуть Бенволио не угробил, хотя он мне всего лишь друг детства, а сам и слова не сказал той шлюхе, когда она уселась своим задом на твой… — Меркуцио запнулся, опустив глаза на уровень паха любовника, кусая губу и подбирая слова, — …твои колени, — исправился паяц, вновь смотря Тибальту в лицо. — Если ты не собирался держать обещание, сразу бы и сказал. В голове Меркуцио была четкая сформированная слогика: если девица спокойно садиться на колени к парню, значит она рассчитывает на секс, и если парень ее не прогоняет, то он тоже; в другой ситуации, если работа этой девушки — ублажение клиентов, то льнет она так к постоянным. Соответственно, Тибальт бывал у нее не раз, а так как за этот месяц, она продолжает к нему приставать, значит, Капулетти не дал ей понять, что больше не намерен к ней наведываться, соответственно, «они кувыркаются вместе весь этот месяц». Скалигер был в этом уверен. — Да, это была девчонка из борделя, у которой я прежде частенько бывал, — словно через силу заговорил кошачий царь, накрывая ладонь Скалигера, упирающуюся ему в грудь, своей. — Не вижу смысла отрицать, она и вправду хороша, и мне было хорошо с ней. Но сейчас это уже не имеет никакого значения. И моя вина лишь в том, что там, в таверне, я позволил этому случиться на твоих глазах. Не успел, не остановил. Однако подумай сам, все вечера и ночи я провожу с тобой, а днем мы постоянно находимся друг у друга на виду, когда, по-твоему, мне успевать встречаться с кем-то другим? — Капулетти перевёл дыхание, нервно сглатывая. — Ну…иногда днем я тебя не вижу, — подозрительно прошипел Меркуцио, продолжая упираться ладонями любовнику в грудь, отталкивая его от себя так же не успешно, как и пытался согреться. — Меркуцио, послушай, у каждого из нас есть прошлое, которое уже не исправить. А ещё есть настоящее и будущее, которые нам полностью подвластны, нужно лишь не оглядываться назад. Мы должны научиться доверять друг другу. В прошлый раз ты уверял меня в том, что никогда не лжешь. Моё слово значит отнюдь не меньше, чем твоё. Так поверь мне сейчас, как я поверил тебе тогда. А впрочем… поступай, как знаешь, — Тибальт наконец отстранился и отступил назад, вскидывая руки и тем самым давая понять, что вновь предоставляет паяцу полную свободу действий. Меркуцио захлопал глазами, глупо улыбаясь, практически млея. — Так ты видишь наше совместное будущее? — казалось, что юноша слышал лишь эту фразу, лишь в том понимании, в котором представлял сам, даже не думая вкладывать в ее значение другой смысл. Меркуцио был влюблен. Он привалился головой к плечу Капулетти, цепляясь за него холодными пальцами, на одном из которых поблескивал зеленый танзанийский александрит. — Я бы хотел… Тибальт молча стоял, нежно касаясь хрупкой спины с выпирающими даже сквозь плотную ткань камзола лопатками. Говорить не хотелось, похоже, все силы ушли на пламенную проникновенную речь. Меркуцио ледяными руками скользнул под его рубашку, щекоча кожу, и Капулетти непроизвольно вздрогнул, не то от неожиданности, не то от холода. Мягко отстранившись, он взял ладони любовника в свои и принялся осторожно растирать, восстанавливая кровообращение. Тибальту следовало бы догадаться, как впечатлит Скалигера своей неоднозначностью фраза, намекающая на вероятность того, что их будущее может оказаться совместным. На мгновение он замялся, глядя в поблескивающие в лунном свете глаза паяца. Не стоило давать ему повод для напрасных надежд. Впрочем, а действительно ли напрасных? — Время покажет. Не будем торопить события, — тихо отозвался кошачий царь, искренне надеясь, что темнота сокроет непрошенный румянец, выступивший на высоких скулах, после чего ласково поцеловал Меркуцио в пахнущую лавандой макушку. Меркуцио услышал все, что хотел и даже больше. Хоть в душе он и хотел еще подуться и пообижаться на Капулетти, но он не мог. Глупая улыбка сияла на его лице, сдавая с потрохами. — Похоже мне долго придется извиняться за свою ревность, да? — в изумрудных глазах сверкнуло столь привычное Тибальту пламя, а голос, вопреки холоду, сладким медом обволакивал его слух. Меркуцио его соблазнял. Он потянулся вперед за поцелуем. — Похоже, дома тебе придётся принять горячую ванну и выпить молока с мёдом, — отвечая на поцелуй, Тибальт ощутил во рту металлический привкус: кажется, в порыве страсти любовник немного перестарался. — Если мы вернёмся до того, как синьора Тереза закончит хлопотать по хозяйству, она поможет это устроить, — неохотно отрываясь от обветренных губ Меркуцио, продолжил Капулетти. Грозная кухарка в его глазах с первого же дня завоевала непререкаемый авторитет умением приструнить герцогского племянника, так что теперь юноша почтительно обращался к ней не иначе, как «синьора». — Идём домой, ты весь замерз, — Тибальт без лишних раздумий стянул с себя камзол и заботливо укутал в него Скалигера, в одежде с чужого плеча выглядевшего донельзя трогательно. — Не хватало ещё слечь с простудой. — Только если ванную ты примешь со мной, — Скалигер, как воробушек, нахохлился, кутаясь в чужой камзол, чувствуя что-то похожее на тепло. Дождь закончился, но ветер продолжал колоть и резать, заставляя дрожать от холода. — Веди меня, мой рыцарь! — слишком наигранно воскликнул паяц, вскидывая руку с зеленым танзанийским перстнем.

***

По пути к особняку делла Скала Тибальт напряженно размышлял над сказанными любовником словами о том, что тот был бы не прочь превратить свое будущее в их. Удивительное дело, но сейчас мысль о том, чтобы провести остаток жизни рядом с Меркуцио, отнюдь не пугала и не вызывала отторжения. Напротив, эта перспектива казалась весьма заманчивой и не лишенной изрядной доли притягательности. Делиться своими умозаключениями со Скалигером, всем своим небольшим весом повисшим на его локте, кошачий царь, впрочем, не спешил. Дома у Меркуцио, ставшим для Капулетти, ночующему в спальне повесы чуть ли не каждую ночь, практически приютом, было приказано набрать ванную для юного хозяина. В небольшой комнатке зажгли масляную лампу и свечи, в горячую воду налили лавандовое масло вперемешку с другими ароматизаторами, полезными для кожи и волос, а также запахи, которых успокаивали и расслабляли. На стене висела пара теплых халатов, а на небольшом пуфике лежали такие же мягкие и теплые полотенца, напротив ванной стоял маленький столик с вином и двумя бокалами. Из спальни тянуло теплом от разожженного камина, тихо потрескивающего в ночной тиши. О стекла балкона вновь начинали бить капли дождя, который то затихает и прекращается, то ударяет с новой силой. В такую погоду нет ничего лучше, чем принять горячую ванную с любимым человеком, а потом в кровати выпить что-нибудь горячительное, наслаждаясь обществом друг друга и лечь спать. Меркуцио Скалигер, раздевшись на ходу и кинув мокрую и грязную одежду при входе в ванную комнату, уже успел залезть в воду, откидывая голову на бортик. Тибальт, обнаженный по пояс, вошёл в погруженную в уютный полумрак комнату, едва не споткнувшись о разбросанную у порога одежду Меркуцио, и тут же ощутил, как закружилась голова от повисших в нагретом воздухе смешивающихся между собой ароматов масел, которые Скалигер, не жалея, щедрой рукой плеснул в воду. В другое время Капулетти предпочёл бы предоставить любовнику возможность принять ванну в одиночестве, но после прогулки под пронизывающим до костей ветром в тонкой рубашке желал лишь одного — согреться. Поспешно избавившись от сапог и оставшейся одежды, юноша забрался в ванну к довольно улыбающемуся любовнику, тихонько зашипев, когда чересчур горячая вода коснулась кожи, однако уже в следующую секунду расслабился, облокачиваясь о бортик и блаженно щуря глаза. Меркуцио удобно разместил свои ноги по обе стороны от бедер любовника, погружаясь в воду по плечи и довольно урча. Но тут он резко сел, смотря на Тибальта пронзительным взглядом. — Ти-и-иба-а-альт, дай поцелую, — он подался вперед, одной рукой упираясь о бортик ванной, а другую кладя на затылок кошачьего царя. Брюнет коротко коснулся губ любовника, после откидываясь обратно назад. Тибальт подался вперёд, отвечая на поцелуй, и тут же разочарованно фыркнул, когда любовник слишком быстро отстранился. — Останься со мной на день, — не в первый раз просит об этом Меркуцио, и уже привык слышать отказ, подкрепленный отговорками. И все равно Скалигер не терял надежды, с теплотой в сердце храня мечту провести с Капулетти целый день. — Погода завтра противная будет, дождливая. Мы тут вместе будем. Выучим новую песню, почитаем на французском… — паяц провел носком левой ноги по внутреннему бедру Тибальта, соблазняя. — Я еще должен извиниться. На то и дело покрывающейся рябью поверхности воды, отражающей блики от свечей, плавно покачивались сухие веточки лаванды. Капулетти лениво протянул руку и вытащил из волос Меркуцио запутавшийся в них стебелек, задумчиво вертя его в пальцах. — Меня станет искать дядя, ты же знаешь, — со вздохом проговорил Тибальт. Он не сомневался, что синьор Капулетти уже успел заметить отсутствие нерадивого племянника, которое вряд ли так просто сойдёт ему с рук. А впрочем, если скандала в любом случае не удастся избежать, почему бы не воспользоваться возможностью отсрочить его, пусть и ненадолго, подарив себе лишние двадцать четыре часа умиротворения и домашнего тепла? Кошачий царь осторожно подхватил ноги Скалигера под колени, притягивая его ближе и усаживая себе на бедра. — Я готов принять твои извинения прямо сейчас, — усмехнулся Капулетти, приподнимая голову любовника за подбородок и мягко очерчивая большим пальцем контур пухлых губ. — Надеюсь, ты будешь достаточно убедителен. Юноша широко улыбнулся, легко скользя к любовнику и устраиваясь на его бедрах. Глаза уже заблестели, а на щеках появился легкий румянец. Он лениво потерся о член Тибальта, в миг чувствуя, как тот затвердевает. Скалигер раскрыл рот, пропуская пальцы любовника внутрь, водя шустрым язычком по огрубевшим подушечкам, и, складывая губы в трубочку, посасывая, пошло причмокивая. От производимых Скалигером манипуляций пах тут же налился тяжестью, и Тибальт шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, поторапливая любовника перейти к более решительным действиям. Паяц приподнялся, и Капулетти, ощутив тугое кольцо мышц вокруг напряженного члена, опустил руку на ягодицу любовника, несильно сжимая, и предоставил тому полную свободу действий, время от времени подаваясь бедрами навстречу. Меркуцио медленно опустился, цепляясь за сильные плечи, тихо, почти лениво постанывая, закидывая голову назад. Жар комнаты, запах масел кружили голову, вводя юношу в некое подобие транса, отчего Меркуцио двигался на подобии древних танцев майя. Тибальт переложил вторую руку на талию любовника, удерживая его, неспешно направляя, не смея отвести взгляда от лица повесы. Закрытые глаза, склоненная набок голова, прилипшие к белым плечам черные кудри, раскрытые пухлые губы, с которых то и дело срывались стоны. Меркуцио был прекрасен. Прекрасен в своей страсти, в своей отдаче, в своей открытости. Тибальт дрожал от каждого его действия. Голова кружилась, и по всему телу разливалось тепло необъятной волной, заставляя его тихо порыкивать, то и дело припадая поцелуями к шее Меркуцио, к его ключице, острой скуле. Хотелось окунуть его в ласку, в неистовую заботу, в покой. Меркуцио мертвой хваткой держался за Тибальта, не в силах разжать пальцы, перстень с зеленым танзанийским камнем определенно оставит свой след. Но Тибальт это не замечал. Он только видел раскрасневшееся лицо любовника, видел его вздымающуюся грудь, чувствовал его трепет, его узкость и горячность. Кошачий царь, тяжело и хрипло дыша, не сводил глаз с хрупкого торса любовника, на котором поблескивали стекающие с мокрых волос капли воды. Тибальт медленно двигал бедрами, сосредотачиваясь на красоте любовника. Правая рука Капулетти опустилась под воду, беря член Меркуцио, сжимая его, лаская большим пальцем красную голову. Скалигер задрожал, приваливаясь лбом ко лбу Тибальта, не сдерживаясь, почти крича от подступающего оргазма, забываясь, отчего любовнику приходилось направлять его бедра, заставляя двигаться, доводя партнера до эйфории. Вскоре тело юноши выгнулось дугой, и он излился в Скалигера, чувствуя на пальцах чужое семя, как узкое кольцо мышц продолжает сжиматься и пульсировать. Когда герцогский племянник отстранился, Тибальт обессиленно провел ладонями по лицу, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Поймав на себе взгляд Меркуцио, который сейчас казался куда красноречивее любых слов, Капулетти тепло улыбнулся любовнику, ощущая во всем теле лёгкую дрожь от покидающего мышцы напряжения, уступающего место накатывающей волнами слабости. Разведя ноги, он позволил Скалигеру, развернувшемуся к нему спиной, уютно устроиться между согнутых коленей, обнимая его за тонкую талию и прокладывая влажную дорожку ласковыми поцелуями по острой скуле, постепенно перебираясь на шею и плечо, где на молочно-белой коже миниатюрными созвездиями красовалась россыпь родинок. Скалигер положил свои руки поверх Тибальтовых, прикрывая глаза и откидывая голову в сторону, подставляя шею под нежные поцелуи. Тело еще била мелкая дрожь и ломило от неги. Вода уже начала остывать и охлаждала разгоряченные тела, вынуждая парочку задумываться о том, чтоб залезть в теплую постель и укутаться мягким одеялом. Меркуцио открыл зеленые глаза и щекой потерся о плечо возлюбленного, чуть ли не мурча от удовольствия. Он молчал всего минуту, что-то обдумывая, после чего спросил, ища какой-то подвох: — Тибальт, по какому принципу ты выбрал ту шлюху? — спокойный голос не предвещал новый скандал, который мог бы раздуть повеса, если ответ ему не понравится. Ему было просто любопытно. — Ну, в смысле, — начал разъяснять Меркуцио, приятно водя ноготками по сильной руке, — у той девушки такая же шевелюра как и у меня. А такой прическе завидует каждая девица, и почти ни у кого столь пышных волос нет, — юноша умудрился выгнуться так, чтоб посмотреть на лицо Тибальта. — Вот мне интересно, это случайность или твое подсознание меня всегда хотело? — на этой фразе губы Скалигера растянулись в чрезмерно неприличной довольной улыбке. Тибальт недоуменно хлопнул светлыми ресницами, совершенно сбитый с толку рассуждениями любовника. Пожалуй, тому и впрямь стоило позволить извиниться ставшим уже привычным способом, тем самым лишив возможности задавать неудобные вопросы. — Меркуцио, что за глупости? — нахмурился юноша, перехватывая чужую руку и мягко касаясь губами шрама на тонком запястье. — Я выбрал её лишь потому, что она полностью удовлетворяла моим потребностям в сексе, не более. Капулетти действительно с завидным постоянством посещал Франческу именно после стычек с Меркуцио, которые случались едва ли не каждый день, взвинченный и разгоряченный, словно выплескивая кипящую в крови ненависть и отыгрываясь на девушке за очередные выходки паяца. Но представлять на её месте самого Скалигера… нет, на подобное воображение кошачьего царя способно не было. Он и сходство между ней и любовником начал прослеживать только сейчас, после слов Меркуцио, никогда не задумываясь об этом прежде. — Из нас двоих только ты спал и видел, как бы затащить меня в постель, и, надо отдать должное, тебе это блестяще удалось, — усмехнулся Тибальт, откидывая со лба мокрые волосы. Где-то в глубине особняка пробили часы. — Поэтому выбрось из головы эти нелепые домыслы и закроем тему. А теперь давай-ка в кровать, время уже позднее. Капулетти выбрался из уже порядком остывшей ванны и, морщась от холода в босых ступнях, наскоро вытерся одним из лежавших на пуфике полотенец, после чего обернул им бедра. Другим он, не слушая возражений, укутал Меркуцио и, подхватив того на руки, направился в жарко натопленную спальню, где на прикроватной тумбочке уже стоял поднос с кружкой горячего молока, по его просьбе принесенного кем-то из прислуги для Скалигера. Сгрузив свою ношу на разобранную постель, Тибальт уселся рядом, поджав ноги, и протянул любовнику кружку. — Может быть лучше расскажешь мне, как так вышло, что ты, прогулявший все до единого уроки фехтования, столь ловко научился метать ножи? Или все это чистой воды случайность, и на самом деле ты метил мне в голову, но как всегда промазал? — рассмеялся кошачий царь. Меркуцио, сняв халат, облачился в излюбленную красную рубашку, на которой, от постоянной носки, подвялились затертости; горячий фарфор обжигал нежную кожу, от чего Скалигер оставил кружку обратно на тумбочку, растирая ладони, снимая с них жар. Он махнул мокрой шевелюрой, сползая по одеялу на подушки, любуясь образом Капулетти. Уголки губ дернулись в улыбке, и, как бы повеса себя не сдерживал, таки разразился пугающим хохотом, смехом, которым смеялся лишь он один. — Ох, Тибальт, Тибальт, Roi félin, я говорил, что имею много талантов. И они не ограничиваются умением моего языка, — в глазах что-то заблестело. — И…скажу так, если бы я хотел попасть тебе в глаз, то ты бы уже ходил с повязкой. Мне просто… — он запнулся, обдумывая фразу. Голова, как у тряпичной куклы, склонилась в бок, взгляд лишь на миг стал стеклянным. Тибальт не раз замечал такое поведение излюбленного любовника, от которого его каждый раз пробивали мурашки. Меркуцио выглядел жутко. Странно. Неестественно. — …не интересно это показывать, — наконец собирался делла Скала с мыслями. — Не понимаю, — озадаченно почесал кончик носа Тибальт. — Какой прок в твоих талантах, если ты столь тщательно предпочитаешь их скрывать. Кажется, сегодня даже твои дружки из Монтекки были впечатлены. Ты и впрямь полон сюрпризов, мой милый Меркуцио, и страшно представить, чем ты решишь удивить в следующий раз. Паяц вздохнул, ворочаясь залезая под одеяло. Чашка с содержимом уже немного остыла, достаточно до того, чтобы Скалигер мог из нее отпить. Кольцо с зеленым камнем приятно звякает о фарфор. — Ты бы продолжил со мной водиться, если бы я дал тебе отпор настолько, что ты потерпишь поражение? Ты бы продолжил вестись на мои провокации, если бы мой кинжал попал бы тебе в плечо или ногу? Нет, — не позволяя ответить, заключил Меркуцио, бегая глазами по всей комнате. — А Монтекки…я и так бросаюсь за них во все драки…а так…они бы их затевали еще чаще, предоставляя мне возможность разобраться с Капулетти, словно я их охрана. Мне это нужно? Нет. Я…не люблю насилие, на самом деле, — юноша закусил губу, слабы улыбаясь, нервно улыбаясь. — Я просто привлекал твое внимание себе. Ты никогда не хотел со мной дружить. Так что я тебя доставал всеми возможными способами и средствами. Что-то странное и непонятное разливалось в груди Тибальта от слов любовника. Осознание резко прошибло кошачьего царя: Меркуцио скрывает все свои умения, выставляя себя шутом, чтобы с ним было интересно, чтобы его не использовали. «Понимает ли это сам Меркуцио?» И смотря в искрящиеся зеленые глаза, Капулетти понял — нет, не понимает, не хочет понимать. Ведь иначе он останется совсем один. Капулетти наклонился к любовнику и коротко поцеловал в искусанные губы, после чего, избавившись от полотенца и перекинув его через спинку стоявшего поблизости кресла, нырнул в кровать, стягивая с Меркуцио одеяло и пытаясь поудобнее устроиться в импровизированном гнездышке. Дождь за окном и не думал стихать, казалось, припустив с новой силой, и кошачий царь, прислушиваясь к завыванию ветра в ветвях апельсинового дерева, твёрдо решил, что даже благоговейный трепет перед синьором Капулетти, который он, впрочем, уже давно перестал испытывать, с отрешенной покорностью принимая на себя гнев дражайшего дядюшки, не заставит его покинуть нагретую постель Скалигера раньше обеда. — Будешь капризничать — уйду как обычно на рассвете, — перевернувшись на живот и уткнувшись лицом в подушку, невнятно пробормотал Тибальт, приоткрывая один глаз и исподтишка косясь на любовника. Меркуцио восторженно захлопал в ладоши, вновь ребячась, вызывая у Капулетти легкую улыбку. Немного подумав, понаблюдав, как повеса пытается устроиться бок боком кошачьего царя, Тибальт подмял его под себя, зарываясь носом во влажные волосы, умиротворённо вдыхая привычный, почти что родной лавандовый запах, засыпая под чужой ритм сердцебиения. — Знаешь, — зашептал Скалигер, когда Тибальт уже начал проваливаться в сон, — ты ведь мне во снах даже приходил. Тибальт, уже готовый облегченно выдохнуть, когда паяц наконец перестал возиться и угомонился, издал сдавленный стон, поняв, что спать Меркуцио не намерен, ровно как и позволять эту небольшую роскошь любовнику. — Ты уверен, что мне нужно это знать? — с робкой надеждой в голосе осторожно осведомился Капулетти. Для него самого царство Морфея представлялось спасительной темнотой, надёжно укрывавшей от всех невзгод. Но если он все же имел несчастье видеть сны, то они неизменно были наполнены кровью и звоном стали. Порой Тибальту снилось детство. Он снова становился маленьким перепуганным мальчишкой, сжавшимся в углу комнаты и с ужасом смотрящим на возвышающуюся над ним фигуру дяди, уже занесшего руку для удара. Обычно после этого Капулетти долго не мог уснуть вновь, бездумно таращась в потолок. Полежав для верности в молчании ещё пару минут, кошачий царь повернулся к Меркуцио, положив голову на сложенные руки, выпуская паяца из объятий. — Ладно, выкладывай, что там у тебя, — подавив зевок, ободряюще улыбнулся Тибальт. Не то, чтобы ему и впрямь хотелось продолжать этот откровенно неловкий разговор о сексуальных фантазиях герцогского племянника, в которых с какой-то стати фигурировал он сам, но та доверчивая непосредственность, с которой обратился к нему Скалигер, не могла не подкупать. Меркуцио только этого и ждал, аж заходясь восторженным вздохом. — Ну слушай: два года назад у нас проводились весенние соревнования, ну, как и каждый год, на самого стельного, выносливого и…ну, не важно, так вот, — сбивчиво тараторил делла Скала. — Помнишь, тогда я сорвал этот праздник? — Дождавшись утвердительного кивка он продолжи, — я прилюдно облапал тебя, впервые испытав неистовый восторг от красоты мужского тела. Казалось, Меркуцио не испытывал ни тени смущения, рассказывая столь интимные подробности, при этом хитро сверкая зелёными глазами, в то время как Тибальт с каждым его словом медленно, но верно заливался краской. Разумеется, он хорошо помнил те соревнования, в которых принимал участие наравне с другими юношами дома Капулетти. Это был едва ли не единственный день в году, когда по приказу Эскала между семьями заключалось весьма шаткое перемирие, а превосходство доказывалось в честной борьбе. Однако в тот год состязания закончились, не успев даже толком начаться, потому что сразу после того, как кошачий царь ощутил на своей обнаженной груди прохладные ладони Скалигера, весьма беспардонно принявшиеся блуждать по его торсу, он разбил тому нос, отчего Меркуцио, покачнувшись и не сумев сохранить равновесие, рухнул прямиком в грязь у ног кошачьего царя. Тибальт как раз примеривался, как бы поудобнее намотать на кулак кудри паяца, чтобы хорошенько оттаскать за них, таким образом отбив у того всяческую охоту распускать конечности, но тут как раз подоспели друзья Скалигера и кучка Капулетти, растаскивая неприятелей в разные стороны. — Ты так взбудоражил мое воображение, что еще долго приходил ко мне во снах, -тсловно гордясь, произнес Меркуцио, не испытывая ни капли неловкости и стыда. Скалигер часто видит сны, но на утро они словно растворялись, все воспоминания улетучиваются и остается только понимание того, что сон был. Его посещают очень странные и волнительные, пугающие картины, от которых юноша иногда просыпается в холодном поту, весь дрожа и что-то выкрикивая на французском, но с Тибальтом теперь все иначе. Меркуцио ощущает спокойствие и защищённость, доброту и ласку в его присутствии, в его объятиях; он стал для Меркуцио спасением. Красной нитью, что вытаскивала его из лабиринта ужаса и страха. — Это действительно великая честь, — просто титаническим усилием воли сохраняя серьёзное выражение лица, отозвался юноша. Вероятно, по мнению Меркуцио, он должен был испытывать гордость за себя, однако гораздо больше Тибальту хотелось попросту сгореть со стыда. — Ещё никто прежде не желал меня столь… целеустремленно. Выходит, это по моей милости тебе пришлось свернуть с пути истинного? Что ж, надеюсь, ты был не слишком разочарован, когда действительность оказалась отличной от сна. — С тобой все иначе, — Скалигер вдруг посерьёзнел, в глазах пропала искра, уступая место страшному опыту жизни, — с тобой все по-другому. Наверняка у тебя это не так…но я просто рад, что мы используем то время, которое нам отвела Судьба…возможно однажды всему придет конец, и я не хочу, чтобы потом однажды ты меня возненавидел на столько, что начнешь жалеть обо всем произошедшем. Я многого прошу и требую, но…мне нужно, чтобы ты был рядом столько, сколько сможешь. С тобой мне лучше…и сам я становлюсь лучше. Тибальт слушал неожиданную исповедь паяца, затаив дыхание. Он ни минуты не сомневался, что Меркуцио не лукавит и говорит искренне, и всем сердцем желал отплатить ему тем же, вот только что Капулетти мог сказать любовнику? Признаться, что только рядом с ним он начал понимать, что такое дом, которого у него никогда не было? Что он, прежде ненавидящий саму суть мира, хотел бы навсегда забыть о распрях, царящих за пределами покоев герцогского племянника? Что с радостью променял бы кровавый долг перед семьёй на долг перед Скалигером делать все возможное для того, чтобы тот засыпал и просыпался со счастливой улыбкой на губах? Кошачий царь пытался подобрать слова и не находил их. Вместо этого он со всей нежностью, на которую был способен, коснулся поцелуем лба Меркуцио, выглядывающего из-под тибальтова локтя. Меркуцио, которого он столько лет на дух не переносил и в котором теперь нуждался не меньше, чем в нем самом нуждался Скалигер. — Давай отдыхать, — Тибальт привычно заключил неугомонного любовника в объятия и слабо усмехнулся, когда почувствовал, как едва прикрытые рубашкой ягодицы паяца, все-таки ухитрившегося забраться к нему под одеяло, почти вплотную прижались к его паху. Перед тем, как закрыть глаза, Капулетти уткнулся лбом в обтянутую бордовой тканью спину Меркуцио и тихонько проговорил: — Я тоже ни о чем не жалею. Почему-то Тибальт был уверен, что Скалигер его услышал. И только рука Меркуцио с поблёскивающим на пальце фиолетовым танзанийским александритом свисала с кровати.