Verona sta aspettando!

Меркуцио, изнеженное дитя, любил просыпаться от поцелуев в шею, от прикосновений к бедрам и ласок собственного члена. Любил утренний секс, медленный и ленивый, когда его им будят, когда он просыпается, чувствуя в себе размеренные движения, растягивающую полноту. Тогда ему не хочется двигаться, лишь подмахивая ягодицами, тихонечко постанывая. Он любит заполненность с самого утра, когда вбиваются в последний раз, кончая глубоко внутрь, и все равно чувствуя, как семя потом стекает по его бедрам. Любит на себе чужой запах. А еще Меркуцио любит засыпать заполненным. Когда любовник остается в нем, не позволяя сперме вытечь наружу, он крепко прижимает его спиной к своей груди, не позволяя шевелиться. Тогда утро Меркуцио особенно нравятся. Растянутый, наполненный чужим семенем, он охотно поддается на любые действия любовника, позволяя иметь себя, даже еще не открыв глаза, заходясь волной эйфории, чувствуя, как горячая струя вновь в него извергается, а потом, когда член с влажным хлюпом из него выходит, ощущать стекающую жидкость по ногам. Любит пальцами смазывать ее и слизывать, довольно жмуря глаза, собирая каждую капельку. Еще Меркуцио любит будить сам, влажно чмокая красную головку члена, слизывая предэякулят, неотрывно смотреть в только-только проснувшегося любовника и наблюдать, как пелена сна в миг спадает с его лица. Любит, когда чужая рука ложится на его затылок, направляя в нужном темпе. Любит, в предвкушении оргазма, взять полностью, глубоко, позволяя чужой сперме стекать в самое горло, а потом, тщательно вылизывая с члена последние капли, сыто облизываться. Но больше всего Меркуцио любил просыпаться в Тибальтовых объятьях. Любил слышать его размеренно бьющееся сердце, слушать его ровное дыхание и чувствовать горячие губы на своем затылке. Меркуцио любил его тепло, его запах, что успокаивал, позволяя заснуть без тревожности. Он любил после пробуждения лежать с ним еще пару часов, любил смотреть, как Тибальт просыпается, тут же улыбаясь, видя зеленые изумруды. Любил его ломанное «bonjour». Меркуцио любил разглядывать свои отметины на Капулетти: царапины и засосы, что он не может не ставить, стараясь сдерживаться. Но Тибальт его никогда не упрекает, лишь улыбается, разглядывая их в зеркале, шутя, что Меркуцио его помечает. Меркуцио любит юмор Тибальта. Иногда ему кажется, что он любит всего целиком, и каждое утро, стоит Капулетти покинуть его спальню, Меркуцио убеждается, что это так. Он действительно его любит. А Тибальту нравилось просыпаться рядом с Меркуцио, нравилось ощущать, как тело все ещё сонного любовника с готовностью отзывается на его прикосновения. Как он податливо принимает его целиком, лениво двигаясь в темпе. Тибальту нравилось утро начинающееся с хлюпающих шлепков, с блестящих в его, Тибальтовой, сперме ягодиц Меркуцио, родинок на которых не счесть. Ему нравилось, как он выгибается, заходясь слабым стоном, принимая в себя новую порцию горячего семени. Тибальт даже готов был признать, что ему нравится, как Меркуцио каплю за каплей слизывает его сперму, слишком довольно облизывая пальцы. Ему нравится пробуждаться от горячей влаги, от мягких бархатных стенок, что обволакивают его член вакуумом, вызывая по всему телу дрожь. Нравилось чмоканье головки, юркий язычок на яичках, поцелуи. Нравилось, как Меркуцио водит красивыми губами по его члену, и особо нравится, когда Меркуцио берет целиком, позволяя излиться в него. А потом Тибальту нравилось, как Меркуцио голодно вылизывает опавший член, не желая упустить ни капельки. Но любил он утро, когда Меркуцио слабо ютится в его объятьях, желая еще плотнее к нему прижаться. Любил запах лаванды в кудрявых волосах. Любит жар от столь родного тела, что притирается все ближе и ближе. Любил, проснувшись, увидеть зеленые глаза. искрящиеся каким-то безумием. Тибальт любил такое утро. — Bonjour, — сонно улыбнулся кошачий царь, плавно спуская свои руки на бедра Скалигера. Как правило, такое пробуждение было хоть и приятным, но поспешным, и Капулетти вскоре покидал покои герцогского племянника, оставляя того нежиться в постели в одиночестве, лениво щурясь от пробивающегося сквозь неплотно задернутые шторы утреннего света. Однако сегодня торопиться было некуда, и Скалигер, вынырнув из объятий Морфея, даже ухитрился перехватить инициативу в свои руки, оседлав бедра не слишком противящегося кошачьего царя и стискивая их острыми коленями. Капулетти потянулся, откидываясь на порядком измятые простыни, и сладко зевнул. Перспектива выбираться из тёплой постели ему совершенно не улыбалась, но поначалу ненавязчивые напоминания желудка о том, что накануне им пришлось обойтись без ужина, становились все более настойчивыми, и игнорировать их было все труднее. — Ты не голоден, mon chéri? — Голоден, но вылезать из кровати не хочу, — Скалигер хитро улыбнулся, довольно ерзая на чужих бедрах, мазнув нежной кожей ягодиц по члену Тибальта, что дернулся, неспешно наливаясь кровью. — Ты можешь приказать принести нам завтрак сюда. Слуги за дверью все время туда-сюда маячат. Что-то невнятно пробормотав насчёт того, что Скалигеру следовало бы самому разбираться с собственной прислугой, Тибальт смахнул удобно пристроенного на его бедре любовника и отправился добывать завтрак, первым делом заглянув в ванную, где вечером оставил одежду, которой на месте, впрочем, не обнаружилось: вероятно, кто-то из слуг забрал вещи, чтобы высушить и привести в божеский вид. Несколько смущенный данным обстоятельством, Капулетти вернулся в комнату и, вновь завернувшись в полотенце, рискнул в столь непрезентабельном виде высунуться в коридор. Первоначальное возбуждение спало тотчас, как Меркуцио перестал о него тереться. По счастью, далеко ходить не пришлось: мимо покоев Скалигера как раз проходила служанка с тряпкой и метелкой для смахивания пыли, которую Тибальт поспешил окликнуть. — Племянник его светлости желает завтракать в своих покоях. Пусть на кухне распорядятся на этот счёт, да поскорее, — кошачий царь постарался придать своему голосу твердость. Больше всего ему хотелось щелкнуть пальцами перед лицом замершей девушки, с завороженным любопытством разглядывающей крайне живописный торс Капулетти, на котором пестрели отметины ногтей Скалигера и следы засосов, что юноша не скупится оставлять. Наконец добившись от неё относительно осмысленной реакции в виде кивка, Тибальт уже собирался было скрыться за дверью, когда вспомнил о не менее животрепещущей проблеме. — Ах да, и ещё, пускай принесут мои вещи. На этот раз служанка отреагировала гораздо быстрее, повторно тряхнув светловолосой головой и умчавшись по направлению к лестнице. С чувством выполненного долга Капулетти повалился на кровать рядом с даже не думающим вставать любовником, приподнимаясь на локте и нависая над ним. — Завтрак будет с минуты на минуту. Надеюсь, к тому времени мы не успеем умереть голодной смертью, — щекоча горячим дыханием висок Меркуцио и едва ощутимо прикусывая мочку, прошептал ему на ухо кошачий царь. — А ты настолько голоден? — промурчал Скалигер, наслаждаясь каждой минутой. Юноша наваливаясь всем телом, переворачивая Капулетти так, что сам оказался сверху. Полотенце на бедрах Тибальта бессовестно мешало. — Пока ждем, могу предложить десерт, — приподнявшись, юноша вытянул злосчастное полотенце, отбрасывая его в сторону, опускаясь и тут же издавая тихий стон, от чувства горячей плоти, что упирается ему в узкое колечко мышц. — Одними любовными утехами сыт не будешь, — насмешливо прищурился Тибальт, оказываясь подмятым под Меркуцио, которому такое положение их тел определённо доставляло немалое удовольствие. Опустив ладони на бедра любовника, он принялся мягко их оглаживать, невесомо касаясь светлой кожи, стараясь унять вспыхнувшую волну возбуждения. Меркуцио умел заводить, поднимая член Тибальта одним движением ягодиц. И сейчас, чувствуя тяжесть и необходимость разрядки, Капулетти не был уверен, чего хотел больше: насытиться едой, или Меркуцио. И, кажется, Капулетти думал слишком долго, потому что Скалигер, устав ждать от кошачьего царя действий, сполз с его бедер, пристраиваясь лицом у паха. В следующее мгновение член Тибальта оказался в столь знакомом ему влажном и горячем пространстве. Придерживая член одной рукой, а второй сминая яички, Меркуцио выпустил из ротика орган, медленно покрывая всю длину короткими поцелуями, особое внимание уделяя красной головке, лаская ее юрким язычком, довольно слизывая выступившие капельки смазки. Член Тибальта полностью налился, стоял, возбуждающе пульсируя в руке, требуя немедленной разрядки. Широкая ладонь Капулетти легла на мягкий кучерявый затылок, призывая к более решительным действиям, и Меркуцио лизнул всю длину, снова и снова, как леденец, громко чмокая, изредка жмурясь от удовольствия. Тибальт надавил на затылок любовника, запрокидывая голову, рыча от восторга. От теплоты и сладостной влаги. Меркуцио застонал, пуская по горлу вибрацию, что остро отдавалась по всему члену Тибальта. Он втянул щеки, плотно обволакивая член, лаская каждую венку на нем шустрым язычком. Выпустил из ротика с громким хлюпом, и, смотря на заплывшие пеленой возбуждения глаза Тибальта, принялся целовать сладкую головку, водя рукой по всей длине, размазывая собственную слюну вперемешку с первыми каплями спермы. Тибальт обожал, когда Меркуцио так делает. Обожал, когда он сверкает своими наглыми изумрудами, целуя его, Тибальтов, член, как какое-то сокровище. Капулетти приподнялся на подушках, заставляя любовника развернуться к себе боком и, облизав средний палец, почти без сопротивления ввел его внутрь Меркуцио. Юноша выгнулся, выпячивая попку, насаживаясь на длинный палец Тибальта, к которому он добавил второй, раздвигая стенки на манер ножниц. Меркуцио вобрал член целиком, жадно посасывая, то выпуская изо рта, то вновь беря, продолжая двигаться бедрами. Он жалобно стонал, не ощущая достаточной полноты в попке, не ощущая достаточного давления на простату. Предчувствуя разрядку Тибальта, Меркуцио довольно зажмурился, слезая с пальцев Капулетти и поворачиваясь к нему лицом. Распахнув зеленые изумруды, юноша положил член на язычок, широко раскрывая ротик, когда струя горячего семени полилась в его горло. Тибальт завороженно смотрел, как наполняется рот любовника и как тот сглатывает, слизывая капельки с уголков губ, как довольно жмурится, получая удовольствие от этого больше, чем Тибальт от самого процесса. Он вылизывает орган, целуя головку последний раз, прежде чем выпрямиться и облизнуть перепачканные белесым семенем пухлые губки. Сейчас Меркуцио казался Тибальту непозволительно красивым. Настолько, что волнующее чувство в его груди разлилось по всему телу, вновь наливая член. Скалигер довольно заулыбался, вновь намереваясь пристроиться у столь желанного органа, когда Капулетти, не сдерживая утробного рыка, резко подрывается, укладывая Меркуцио в позу собаки и, уже стоящим членом, резко входит в него, встречая слабое сопротивление. Скалигер вскликнул, цепляясь руками за одеяло и прижимаясь лицом к подушке. Высоко выпяченная попка наконец получила того, чего так желала — заполненности. И слабая боль проходит с первыми движениями. Тибальт глубоко вдалбливался, каждый раз четко проезжая по простате, от чего Меркуцио кричал в блаженном удовольствии, пока рот его не заняли пальцы Тибальта, надавливая на язычок, заставляя сосать. И Скалигер принялся их вылизывать, перебирать и покусывать, жалея, что это не Тибальтов член. Его собственный орган давно больно пульсировал, требуя к себе внимания, и Меркуцио, не в силах больше ждать, принялся надрачивать себе, сменяя медленный темп на быстрый и обратно, мял нежную головку, надавливая большим пальцем и размазывая первые капли семени, пока Капулетти совершал последние рывки. — Хочешь внутрь попки или ротика? — срывающимся голосом прохрипел Тибальт, выпуская пальцы из горячего нутра, позволяя Меркуцио говорить. Меркуцио хотел во все свои отверстия. Хотел ощутить Тибальта везде, где это только возможно. Хотел, чтобы запах Капулетти запечатлелся на его теле, как и багровые отметины от пальцев на бедрах. Скалигер, отчаянно насаживаясь на член, забываясь накатывающим оргазмом и эйфории, только и смог, что повернуть к Тибальту голову, раскрывая рот, прося все до последней капли. Капулетти с хлюпом вышел из Меркуцио, как в бреду не смея отказать тому в столь интимной просьбе. Скалигер, его наглый паяц, что с упоением насаживается на тибальтов член, с извращенным удовольствием глотает его семя, вызывал мурашки по всему телу. Руки Тибальта дрожали, а глаза жадно поедали Меркуцио, который тут же взял пульсирующий орган в рот, глубоко насаживаясь, делая несколько поспешных движений рукой, кончая одновременно с Капулетти, жмурясь от оргазма. Капулетти отчаянно хватал ртом воздух, поглаживая острую скулу Меркуцио, который с сожалением выпустив из ротика член, послушно вылизал его, не оставляя ни капли. Тибальт протолкнул внутрь большой палец, заставляя любовника раскрыть губы. «Проглотил все до последней крупицы», — думает блондин, когда повеса в последний раз облизывает палец Капулетти, целует его и устало валится на кровать, довольно выдыхая. — Теперь я не голоден… — Меркуцио, ты… — Тибальт раскраснелся, отводя глаза в сторону от одной только мысли, что они сейчас делали. Конечно секс с Меркуцио был намного раскрепощенней с кем бы то ни было, и Тибальту стоило бы привыкнуть, что Меркуцио получает от процесса удовольствия больше, чем, пожалуй, его партнер. Но удовольствие на лице паяца не позволяло отвести от него взора. Раскрасневшийся от возбуждения, растрепанный, разгоряченный, Меркуцио, вопреки своей похоти был столь прекрасен, что Тибальт бы с превеликим удовольствием сгреб бы того в охапку, тесно прижимая к себе и зацеловывая прекрасное лицо. Но договорить ему не дали — в дверь постучали, оповещая, что принесли долгожданный завтрак. Судорожно поправляя одеяло, закутывая изнеженного Меркуцио, Тибальт позволил служанке войти, ставя на кровать переносной столик с разными яствами. Меркуцио ей небрежно махнул рукой, чтобы девушка, засмущавшаяся от вида смятых простыней и растрепанных мужчин на нем, покинула спальню. Растерянно кланяясь, служанка вышла, закрывая за собой дверь, оставляя двух сеньоров наедине. Капулетти прокашлялся и сел, рассматривая содержимое тарелок голодными глазами, пробуждение с Меркуцио ему определенно нравилось: — Меркуцио, порой твой запас энергии меня поражает. Только вчера в ванной страсти предавались, — Тибальт решил первым делом взяться за яичницу. — А как глядя на тебя можно не возбуждаться? А? Кошачий царь, — Меркуцио обтер испачканную руку о покрывало, когда Тибальт перехватил ее, совершенно не брезгуя целуя в ладонь. На щеках Скалигера появился неожиданный румянец. — Ты особенный, Меркуцио, — в серых глазах теплилась нежность. — Потому что много трахаюсь? — нахмурил он соболиные брови, склоняя голову набок. — Нет, потому что ты искренний. А секс…твой способ выражать эти чувства. Меркуцио забавно поморщил нос. Он бы хотел напомнить Тибальту о числе своих любовников, но не стал, рассудив, что, пожалуй, только Тибальта Меркуцио готов с таким удовольствие ублажать, позволяя брать себя как и где угодно. — Тибальт, — Меркуцио оторвал виноградинку, кидая ее в рот, — ты все еще любишь Джульетту? Вопрос любовника застал Тибальта, как раз намеревавшегося съесть глазунью, врасплох, так что тот едва не подавился от неожиданности. — Меркуцио, право слово, только не говори, что ты намерен ревновать меня к собственной кузине, — Капулетти отдавал себе отчёт в том, на какую опасную почву он сейчас ступает. Несмотря на то, что вопрос был задан крайне небрежным тоном, он видел недобрые огоньки, зажегшиеся в глубине глаз Скалигера, и уж они-то точно не предвещали ничего хорошего. Пожалуй, он мог бы попросту отмахнуться, но с паяцем хотелось быть предельно честным и по возможности устранять недопонимание между ними по мере его возникновения. — Послушай, Джульетта — моя семья. До недавнего времени она была моей единственной отрадой и опорой, а у неё нет никого ближе, чем я. Её родители спят и видят, как бы более удачно выдать её замуж, ничуть не заботясь о том, что она ещё совсем дитя, за какого-нибудь напыщенного индюка вроде того же Париса, которому совершенно будет наплевать на саму Джульетту и ее чувства. Поэтому да, Меркуцио, я её люблю. И моя обязанность как старшего брата — защитить и уберечь её всеми силами, чего бы мне это ни стоило. Уверен, что для Валентина ты в случае необходимости сделал бы то же самое. — Ясно, — буркул Меркуцио, сползая на подушки и складывая руки на груди. В душе Тибальта начала подниматься вызванная очередной необходимостью оправдываться волна раздражения. Неужели Меркуцио всерьёз полагал, что любовник в один миг отречется от прежней жизни и всего того, что было ему дорого? Тяжело вздохнул, Капулетти медленно досчитал до 10, допуская, что несколько перегнул с ответом. Меркуцио и правда слишком ранимый. В конце концов он отдает Тибальту свое тело, и вполне заслуживает немного особоговнимания к себе. Прокашлявшись, он притянул надувшегося Меркуцио к себе: — Я люблю Джульетту как сестру. Как ты любишь Валентина. Не более. Кажется, на Скалигера это подействовало. Он развернулся к Тибальту лицом, изучающее рассматривая его лицо, проверяя на ложь. — А раньше любил. — Раньше я и к шлюхам часто захаживал, — Тибальт пожал плечами, выпуская Меркуцио, и возвращаясь к завтраку. — А сейчас? Подозрительность Меркуцио выматывала. Тибальт готов был вновь направить голову паяца к своему паху, чтобы тот помолчал, занимаясь более приятным делом. К тому же, кажется, Меркуцио любил это дело даже сильнее чем сам партнер. — Меркуцио, — с долей раздражения медленно начал Тибальт, вновь отвлекаясь от остывающей яичницы. Однако стоило только взгляду серых глаз наткнуться на пухлые губы любовника, как весь накал схлынул с него волной. Это же Меркуцио. Его Меркуцио. Капулетти подался вперед, нежно целуя его в висок, потираясь носом, прикрыв глаза. — А сейчас ты заменяешь мне всех на свете, ma joie. И я готов просыпаться с тобой, просто покрывая твое лицо поцелуями, обнимать и…оберегать, ровно с таким же порывом и удовольствием, как и входить в тебя, чувствуя твою узость и отзывчивость. Так что прекращай ревновать, Скалигер, — усмехнулся Капулетти, отстраняясь от любовника. И, кажется, Меркуцио этот ответ более чем устроил. Пока Тибальт налегал на более плотные кушанья, Меркуцио с удовольствием стаскивал с тарелки все фрукты, капая соком на постель. — Скоро Валентин приедет. Он готовит для Джульетты какой-то подарок, — непринужденно бросает Меркуцио, вновь не вынося тишины. Треск был невыносимым. — Валентин — славный юноша, который станет достойной партией для моей кузины, — вполголоса, словно обращаясь к самому себе, проговорил Тибальт. — Не сомневаюсь, Джульетта немало обрадуется его приезду. Скалигер кивнул, отпивая глоток зеленого чая из фарфоровой кружки: — О! — неожиданно вспомнил юноша, — хочешь я тебе покажу нашу библиотеку? Уверен, она тебе понравится, — подпрыгивая от великолепия собственной идеи тараторил Меркуцио, не в силах заткнуться. — Все книги в идеальном состоянии, в красивом переплете! Некоторые с позолоченными страницами! Когда разговор с подачи Меркуцио оказался переведенным в куда более безопасное русло, кошачий царь едва слышно выдохнул сквозь стиснутые зубы, возблагодарив небеса за то, что на этот раз скандала, учиненного не в меру ревнивым любовником, удалось избежать. — Отлично, идём смотреть библиотеку. Сегодня у нас уйма времени для этого, — Капулетти цокнул языком, когда на светлых простынях растеклось пятно от пролитого Скалигером чая. — Вот только моя одежда… — он не успел договорить, как в дверь вновь деликатно постучали, и на пороге, дождавшись позволения войти, появилась все та же служанка, в одной руке держа начищенные сапоги, а в другой — бордовый сверток, который при ближайшем рассмотрении оказался штанами. — Синьор, вашу рубашку и камзол вместе с вещами синьора делла Скала забрала прачка, — виновато потупившись, сообщила девушка, сгружая свою ношу перед Тибальтом и, торопливо поклонившись, выскользнула из комнаты. — Боюсь, я не могу позволить себе расхаживать по твоему дому в подобном виде, — усмехнулся Капулетти, натягивая штаны и принимаясь шнуровать сапоги. — А впрочем… — взгляд кошачьего царя скользнул по телу любовника, все еще продолжавшего сидеть на постели, завернувшись в плед. Тибальт хитро прищурился. — Меркуцио, обещаю, что потом сразу же верну её или отдам любую другую, которая тебе понравится. Иначе нам весь день придётся просидеть в твоих покоях. Скалигер посмотрел на порядком измятую красную рубашку на себе и возмущенно надул губы: — Ну-у-у, — недовольно протянул Меркуцио, хмуря брови. — Я хочу пахнуть тобой! — Меркуцио, mon chéri, после этого утра ты определенно мною пропах, даже твоя любимая лаванда не перекроет, — Тибальт выжидающе смерил любовника взглядом серых глаз. — Ну а я в чем буду? — Меркуцио нехотя принялся расстегивать пуговицы, забавно морща нос. — Мне халат надеть? — В этих тряпках ты выйдешь отсюда только через мой труп. Что, давно братец по углам не зажимал? — сверкнул серыми глазами Капулетти, уже готовый спорить и отстаивать свою правоту, однако тут же осекся, понимая, что сказал лишнее. Скалигер распахнул глаза, возмущенно охая: — Ты придурок, Капулетти! — Меркуцио, я… — Нет! Все, молчи, — момент упущен — Меркуцио обижен. — Еще раз поставишь мне Париса в упрек, кинжал вонзится тебе прямо в глаз, понял?! — рыкнул юноша, зашнуровывая штаны и застёгивая ширинку. — Да, да прости, — Тибальт опасливо подошел ближе, перехватывая руку любовника и касаясь нежным трепетным поцелуем белесого шрама на запястьях. — Покажи мне библиотеку, — перевел он тему, и Меркуцио, вздохнув, не имея возможности больше злиться, согласно кивнул, едва улыбаясь.

***

По пути кошачьего царя не покидало смутное ощущение, что в этом крыле ему уже доводилось бывать. На самом деле, несмотря на то что в поместье делла Скала он проводил теперь едва ли не больше времени, чем в собственном доме, с уверенностью он мог преодолеть разве что расстояние от покоев любовника до зала, куда тот с завидной регулярностью зазывал Капулетти на семейный завтрак или ужин. В остальном особняк изнутри куда больше напоминал бесконечный лабиринт, и Тибальт только диву давался, как самим обитателям удавалось здесь не заплутать. Вновь оглядевшись по сторонам, он смутно припомнил, что где-то поблизости должны располагаться покои Париса, куда они с Меркуцио не так давно предприняли ночной набег. Однако Скалигер увлек его за собой дальше по коридору, наконец останавливаясь перед массивными дверями и с усилием толкая тяжёлые створки. Тибальт изумленно присвистнул, когда его взору предстал огромный зал, стены которого скрывались за бесчисленными стеллажами, сплошь заполненными книгами. Кое-где стояли передвижные лесенки, при помощи которых можно было добраться до верхних полок. В тусклом дневном свете, пробивающемся сквозь неплотно задернутые портьеры, было видно, как в воздухе кружится пыль. — Заходи и бери все, что только душе твоей угодно, — Меркуцио не мог сдержать улыбку восторга, смотря на сияющее лицо Тибальта. Она была милее всего на свете. Капулетти торопливо шагнул к ближайшему стеллажу, завороженно проводя пальцем по корешкам книг. Библиотека дядюшки не шла ни в какое сравнение с этим великолепием. — Меркуцио, ты только погляди! Таких книг днем с огнём не сыщешь, это же едва ли не единственные существующие экземпляры! — интуитивно понижая голос, воскликнул Тибальт, с благоговейным трепетом беря в руки какой-то фолиант и, не дыша, перелистывая пожелтевшие от времени страницы. На лице кошачьего царя отразился совершенно детский восторг. За этот мимолетный восторг Тибальта Скалигер был готов собственноручно перенести к нему все книги, наплевав, что на это скажет дядя. — Да, здесь действительно есть книги в единственных экземплярах. Дядюшка десятилетиями собирал эту коллекцию, только давно сюда уже не заходит, — Меркуцио прикрыл двери, проходя в светлый зал, вдыхая запах старых книг в миг чувствуя спокойствие, тут же вспоминая свое детство, проведенное в этих стенах. — Тоже давно здесь не был. Последний раз наверное в возрасте 15-16, искал Камасутру, — Меркуцио прошёл к кушетке, возле которой стояла тумбочка. Из верхнего ящика он достал массивную книгу в жесткой обложке, украшенную драгоценными камнями, с позолоченными страницами. Скалигер подошел к Капулетти и уверенно передал ее в его руки. Это был сборник самых великих мыслителей древней Греции, переведенный на итальянский. Тибальт слушал болтовню Скалигера, не отрываясь от увлеченного изучения содержимого полок, время от времени кивая в такт его словам. При упоминании Камасутры Капулетти не удержался от короткого смешка: вот, оказывается, по каким книжкам любовник учился своим фокусам. Когда Меркуцио протянул ему увесистый и богато инкрустированный том, юноша бережно взял его в руки, усаживаясь на диван и кладя книгу себе на колени. — Я спросил у дяди, и он совершенно не против, если ты будешь брать отсюда книги. Даже к себе домой, — поспешно добавил Меркуцио, садясь на стол, по-детски болтая ногами. — Подумать только, на этих страницах собрана веками копившаяся мудрость величайших людей прошлого, — с придыханием произнёс Тибальт, проводя пальцем по золотому тиснению на обложке. — Передай герцогу, что… Впрочем, мне следует лично поблагодарить его за великодушие и оказанную мне честь. Меркуцио кивнул. — О, а там, — юноша ткнул длинным пальцем в стеклянный шкаф, — находится книга нашей фамилии с семейным древом. Дядя считает ее самый ценной и практически не вытаскивает оттуда. Вообще, — продолжил трещать Меркуцио, склонив голову набок, — когда я только прибыл в Верону то, неделю точно, не выходил отсюда. Больше всего мне нравились романы про пиратов, флибустьеров…морская тематика, — Меркуцио издал смешок, думая, что сейчас это звучит очень глупо. Маленьким мальчиком он любил погружаться в этот мир приключений, опасностей и славных битв, а сейчас почему-то паяцу казалось это глупостью. — Три моих самых любимых даже специально переписали в отдельную книгу, а обложку украсили ракушками, морскими звездами и драгоценными камнями. У нас тут есть пару таких сборников на разные темы и жанры, украшенные бриллиантами, цветами из гербария и прочим. Если хочешь могу показать…или посижу тут молча, чтоб тебе не мешать, — Меркуцио послушно готов был молча сидеть здесь, на этом самом столе, позволяя Капулетти в спокойствии и тишине насладиться книгами, которые он в жизни не видел и не увидел бы, лишь бы ему было радостно. Отложив книгу в сторону, кошачий царь поднялся и приблизился к столу, на котором сидел Меркуцио, внимательно вглядываясь в лицо погрузившегося в воспоминания любовника, приобретшее задумчивое выражение. — Разумеется мне интересно все, что так или иначе связано с тобой, — улыбнулся Капулетти. Чем лучше он узнавал Скалигера, тем отчетливее понимал, как много надежд, мечтаний, страхов и боли скрывается под привычной маской шута, за которой тот столь успешно прятался все эти годы, не позволяя окружающим уличить себя в слабости. Тибальту оставалось лишь сокрушаться, что он не разглядел этого раньше, и порой он чувствовал, как замирает сердце от осознания того, как непозволительно близко Меркуцио подпускает к себе недавнего врага, обнажая перед ним не только тело, но и душу, и тем самым по доброй воле вкладывая ему в руку кинжал, который кошачьему царю при желании не составило бы труда вонзить Скалигеру в спину. — Знаешь, мне тоже всегда нравились приключения, не только про море, все больше про дальние страны. Когда я оказался в Вероне, совсем ещё ребёнком, то долго тосковал по дому и находил утешение в книгах, представляя себя таким же отважным путешественником, как и герои тех романов, которым по плечу были любые невзгоды и тяготы вдали от родной земли, — Тибальт смущенно покосился на любовника и тряхнул светлыми волосами. — Ладно, пустое это. — И ничего не пустое! Мне точно так же как и тебе интересно узнавать о тебе что-то новое, Тибальт, — Меркуцио потянулся вперед, мягко целуя Капулетти, почти что сразу отстраняясь. — Многие в детстве романтики, однако потом это все куда-то пропадает… Или это все из-за Вероны? Город-то поганый, — Скалигер пожал плечами, слезая со стола. — Было бы здорово однажды поехать куда-нибудь. Хотел бы я показать тебе ту же Францию. О Тибальт! Как она прекрасна! Хоть я не был там уже лет 10, но помню ее, словно был там вчера. Париж прекрасен в конце весны, — скрываясь за стеллажами, юноша вышел оттуда с трудом удерживая в руках тяжелые книги, обложки которых могли стоить целого состояния. Он грохотом поставив книги на стол, Скалигер взял верхнюю, ветхую, с пожелтевшими страницами, готовые вот-вот рассыпаться в руках. Тибальт уже собирался было принять из рук показавшегося из-за стеллажей Меркуцио протянутую ему книгу, однако в тот же миг та с глухим стуком рухнула на мраморный пол. В воздух взметнулась пыль, от которой сразу нестерпимо защекотало в носу. Кажется, сердце Капулетти пропустило несколько ударов, но уже в следующее мгновение он торопливо опустился на колени, спеша поднять бесценный фолиант, и едва не столкнулся лбом с любовником, опередившим его. — Ой! Ничего страшного, она цела, — отмахнулся Меркуцио, чихая от пыли. Поднимался на ноги кошачий царь с твёрдым намерением успеть завладеть книгой прежде, чем ей будет нанесен непоправимый ущерб, о чем он тут же, впрочем, позабыл, стоило Скалигеру заговорить. — Это наша родословная. Возможно однажды и Капулетти здесь появятся, — внутри Меркуцио разливалось тепло, которое появлялось в его груди каждый раз, стоило лишь взглянуть на Тибальта. Однако первоначальный трепет сменился жутким смущением, стоило юноше только понять смысл сказанных слов. — В смысле… — смутился Скалигер, — что Валентин и Джульетта поженятся когда-нибудь, наверное. Вот. Было бы неплохо. Тогда ее родня станет и нашей. Слова паяца отозвались в душе Тибальта волной нежности и тепла, и он уже протянул было руку, чтобы, повинуясь стихийному порыву, коснуться ладони любовника, однако при упоминании Валентина и Джульетты Капулетти словно передумал, и вместо этого пальцы сжались на корешке книги. Тряхнув головой, стараясь отогнать невесть откуда взявшуюся досаду, и избегая встречаться взглядом с Меркуцио, Тибальт раскрыл фолиант на первой попавшейся странице, сплошь испещренной витиеватым почерком. Серые глаза бегали по ветвям дерева, одними губами проговаривая ранее неизвестные ему имена, пока наконец не попалось «Валентин делла Скала Скалигер». Ожидая увидеть рядом имя Меркуцио, юноша удивленно похлопал глазами, проводя пальцем грубо зачеркнутой записи о нем. Меркуцио не было. Он был зачеркнут бесчисленное количество раз, словно его пытались выкинуть из жизни. Капулетти покосился на любовника, что упал на диван, листая какой-то сборник. «Парис», — крутилось в голове Тибальта. Иного варианта он не видел. Кто еще как не Парис испытывал такую ненависть к Меркуцио, желая избавиться от него, причинить боль и страдания. Имя его было вычеркнуто с таким нажимом, что травмировало иссохшие страницы. Лишь один Парис в этом доме столь сильно его ненавидел. Капулетти решил не тревожить этим Меркуцио. С того достаточно просто видеть мерзкого родственничка за обеденным столом по несколько раз на дню. Сердце Тибальта все еще болезненно сжималось при одном только воспоминании, что это напыщенный урод посмел сделать с его Меркуцио. И боялся представить, какого паяцу жить со своим мучителем под одной крышей. То, что делал с самим Тибальтом дядя не шло ни в какое сравнение с тем, что посмели сотворить с Меркуцио. Этим нежным тепличным цветком. Орхидеей. Тибальту казалось, что Меркуцио очень похож на орхидею. Такой же капризный и привередливый. Но такой прекрасный. Тибальт и правда считал Меркуцио прекрасным. Он бы хотел подарить ему этот цветок. Белая орхидея прекрасно смотрелась бы в его комнате. И сам Меркуцио с этим цветком выглядел бы столь нежно, что Тибальт бы не смог на него налюбоваться. Этот цветок надо холить, лелеять и оберегать от всего мира. Заботиться, не позволяя въедливым насекомым его сожрать. И Тибальт готов оберегать этот цветок.

***

Не находя себе места, Меркуцио заскучал, маясь от тоски на диване, то садясь, то ложась, чуть ли не ноги на спинку закидывая, пытаясь развлечь себя. Все тело ломило от напряжения, неиссякаемый запас энергии вылил за края, не позволяя юноше расслабиться. Постоянный треск не утихал, напрягая и раздражая. Стало жарко, и жар этот принялся расползаться по всему телу. Меркуцио встал с дивана и пересел на стол, и, не сдерживая себя больше, капризно протянул: — Ти-и-иба-а-альт, — однако Капулетти его услышал не с первого раза. Для Тибальта, казалось, прошёл всего один миг. Он обошёл все ближайшие стеллажи, собрав внушительную стопку книг, и, обложившись ими со всех сторон, забился в угол дивана. С упоением скользя взглядом по строчкам, Капулетти не замечал ни времени, ни скучающего рядом Меркуцио. Голос того вернул кошачьего царя к действительности, и он, словно очнувшись от глубокого сна, перевёл мутный взгляд серых глаз на Скалигера. Тибальт собирался было отмахнуться от любовника, но, покосившись на массивные часы, красующиеся на одной из полок, с удивлением отметил, что тот и без того проявил прямо-таки несвойственное ему терпение, позволив Капулетти на несколько часов полностью уйти в себя. — Чего, mon chéri? — Хочу здесь и сейчас, — юноша облокотился о локти, широко разводя ноги, четко и ясно показывая, чего именно он хочет. Проведя ладонями по лицу и привычным жестом взлохматив волосы, Тибальт поднялся и, приблизившись к столу, присел на самый край. — Меркуцио, mon chéri, сладкое полагается после ужина, — хитро прищурившись, протянул юноша, проводя костяшками пальцев по щеке Скалигера, однако заметив, как вытянулось лицо любовника, на котором смешались желание и разочарование, не выдержал и рассмеялся. — Ладно, пусть будет по-твоему, раззадорим аппетит, прежде чем отведать кулинарные изыски с герцогского стола. Вновь оказавшись на ногах, Тибальт опустил ладони на бедра Меркуцио, придвигая его по лакированной столешнице ближе к себе. Склонившись над ним и оперевшись на локоть, кошачий царь задрал лиловую рубашку и припал к нежной коже, покрывая горячими поцелуями неровно вздымающуюся от участившегося дыхания грудь и плоский живот, опускаясь все ниже и с удовольствием отмечая, как тело любовника отзывается мурашками на каждое касание обветренных губ. С уст Меркуцио сорвался первый тихий стон, ноги его обвили талию Капулетти, притираясь все ближе вставшим членом, а руки схватились за красную ткань рубашки, цепляясь в плечи сквозь нее. Наконец добравшись до пояса штанов, Капулетти принялся неспешно их расстегивать. Свободной рукой он скользнул между призывно разведенных бедер и опустил ладонь на пах Меркуцио, невесомо поглаживая и ощущая напряжение Скалигера даже сквозь плотную ткань. Повеса дернул бедрами навстречу руке, несдержанно охая, стоило Тибальту сжать его член. — Ну не томи, — просил Скалигер, извиваясь. Орхидея. Его орхидея. Тибальт опустился на колени, поспешно расшнуровывая обувь любовника, стаскивая ее вместе со штанами, припадая горячим влажным поцелуем к тонкой лодыжке. Он отчетливо слышал запах лаванды. Меркуцио весь ею пах. Лавандой и им, Тибальтом. Тело прошибло мурашками и жаром, кажется передавшимся от самого Скалигера, когда до ушей Капулетти донесся нетерпеливый скулеж. Меркуцио ждать не хотел. — Сейчас, мой хороший, сейчас, — голос Тибальта опять хрипел. Он встал, расстегнул ширинку, высвобождая горячую стоящую плоть, и, подцепив бедра Меркуцио, придвинул их ближе, тут же чувствуя, как ноги любовника вновь обвивают его талию. Капулетти протянул к лицу Скалигера два пальца и юноша, без лишних слов, послушно смочил их слюной, с невидящей пеленой в глазах наблюдая, как эти же пальцы тотчас скрываются внизу. В нем. Проталкиваясь в горячее нутро с требовательным нажимом. — О, милый мой, ты уже весь сжался, — сдерживаясь, Тибальт принялся раздвигать бархатные стеночки, что довольно мягко поддавались на все манипуляции. Меркуцио застонал, выгибаясь дугой и подаваясь вперед, насаживаясь, но крепкая хватка на бедрах останавливала страстный порыв Меркуцио, во время секса полностью перестававшего соображать. — Не торопись. Дай мне тебя растянуть, вот так, — и только когда третий палец протиснулся внутрь колечка, Капулетти позволил себе медленно войти, наслаждаясь несдержанным криком Меркуцио, что вцепился в его руки, придерживающие молочные бедра. Теперь, размеренно двигаясь внутри любовника, кошачий царь с упоением смотрел на раскрасневшегося Скалигера, что извивался на столе, закатывал от пронзающего его удовольствия глаза, раскрывал рот, не сдерживая жарких стонов. Юноша подавался назад, прося не жалеть его, умоляя входить целиком, и Тибальт не мог отказать, находя нужный угол проникновения, задевая волшебную точку, отчего Меркуцио начинал хныкать. Его член тяжело упал на плоский живот, и Капулетти, опережая руки любовника, взялся за его орган, принимаясь медленно водить по всей длине. — Сейчас, сейчас, — хрипел Тибальт, смачивая ладонь собственной слюной и растирая ее по нежной плоти, более плавно скользя рукой по узкому члену Скалигера. — Тибальт… Тибальт! — как в бреду то шептал, то кричал юноша, цепляясь за край стола, и стоило Капулетти умело пройтись по его собственному члену, как Меркуцио пробила дрожь. Он резко сел, встречаясь с губами возлюбленного, жадно проталкивая внутрь язык, позволяя и там Тибальту брать вверх, что жадно вылизывал его ротик. Новый прилив дрожи пронзил тело повесы, когда член партнера точно задел простату. Выкрикнув ему в самые губы, Меркуцио вновь повалился на стол, не сдерживаясь и кончая в чужую ладонь. Тело в миг размякает, ноги с талии Капулетти опускаются, повиснув, словно у тряпичной куклы. — Мне остановиться? — шепчет Тибальт, видя разрядку любовника и его разнеженность. Он ещё не подошел к оргазму, оттягивая его, желая больше, более вдумчиво, полюбоваться своим Меркуцио. Его лицом, его огромными безумными от возбуждения глазами. Губами, что шепчут его имя. Внутри все переворачивается, когда Меркуцио отрицательно мотает головой, позволяя еще иметь себя. И Тибальт не сдерживается. Он поднимает юношу, притягивает к себе и коротко целует, сминая сладкие пухлые губы. — Хороший мой, красавец. В зеленых изумрудах пелена, Меркуцио берет руку Капулетти и пальцы кладет себе в рот, чувствуя собственный вкус. И Тибальт не в силах отвести от него восхищенного взгляда. Горячий язычок лениво ласкает огрубевшие пальцы, и кошачий царь припадает губами к мокрой шее Меркуцио. Рубашка ужасно мешается, но снимать ее, значит отвлечься на пуговицы от столь нежного Меркуцио, запустившего свои пальцы в короткие светлые волосы, массируя кожу головы. Освободив свой рот, юноша привалился лбом к чужому плечу, тихо не то постанывая, не то поскуливая от тесноты в себе. Тибальт обхватил руками худую спину, прижимая взмокшее тело к своей груди, поддерживая, не позволяя упасть. Горячее дыхание обдало его шею, заставляя как в бреду покрывать плечи Меркуцио поцелуями, отодвигая ворот рубашки. Тибальт не мог его не целовать, не мог его не ласкать, желая окунуть в нежность. Жалобные стоны над ухом взволновали, возможно он и впрямь задержался, мучая уже расслабленное негой тело, что желало лишь покоя и отдыха. — Все хорошо? — шепчет Тибальт, удобней проникая в любовника. Ответом ему послужило удовлетворительное хныканье, и Меркуцио сжимается, сдавливая стенками член Капулетти. Он рычит в шею любовника, последний раз грубо толкнувшись и изливаясь в Меркуцио, наконец опуская его на стол, но не выходя. Скалигер улыбается, кусает губы, поправляет прилипшие к лицу непослушные кудри и переплетает свои пальцы с Тибальтовыми в замок. — Хорошо, очень хорошо, — едва слышно шепчет он, расслабляясь, отдаваясь тому теплу, что разливается по его телу, умиротворению. Серые, до боли любимые глаза смотрят с нежностью, лаской, а свободная рука Тибальта нежно оглаживает его бок. И Меркуцио, долго не понимавшего, что за странное трепещущее чувство в нем разливается, понимает, что это, наверно, счастье. Тибальт не отрываясь смотрел в глаза любовника, которые тот то и дело закатывал от наслаждения, трепеща по-девичьи пушистыми ресницами и проводя языком по пересохшим и припухшим от поцелуев губам. Меркуцио был красив, но в такие моменты — красив как-то по-особенному, заставляя сердце Капулетти трепетать в груди, словно пойманная птица, от одного только взгляда на разрумянившееся лицо с блестящими на коже мелкими капельками пота. Каждый раз он будто бы открывал для себя Скалигера с новой, неизвестной ему прежде стороны. За эти годы в постели кошачьего царя побывало немало женщин, однако никогда прежде секс не означал для него нечто иное, кроме как разрядку для утомленного тела и удовлетворение плотских желаний. Впрочем, Тибальт постепенно склонялся к мысли, что секс между ним и Меркуцио все больше напоминает то, что обычно принято называть занятием любовью. Скалигер, скрывая дурацкую улыбку отвернулся от изучающих его серых глаз — Тибальт всегда любовался повесой после оргазма, видел в нем что-то особо чувственное и интимное, — когда заметил приоткрытую дверь в библиотеку. Внутри закрался страх, поднялась паника. Меркуцио замер, как лань, прислушивающаяся, нет ли поблизости хищника. Хищник был. Скалигер столкнулся с холодным взглядом голубых темных глаз. Парис, тихо отворив дверь, жадно наблюдал, следил, ненавистно сжимая кулаки. Внимал каждому вздоху Меркуцио, каждому его стону и всхлипу. И особой яростью внутри отдалось, когда два тела сплелись в объятья. Меркуцио не отзывался так под Парисом, его лицо не искажало удовольствие, тело не дрожало в предвкушении оргазма, он к нему не льнул, не ластился, не стремился продлить эту сладостную негу. Меркуцио не хотел быть с ним. Эго Париса непоправимо задето. Почему этот безродный Капулетти так запал Меркуцио? «Почему я, представитель голубой крови, столь ненавистен Меркуцио?» — Парис знал, что его заметили, но ни единый мускул на его лице не дернулся, когда юноша дико закричал, вскакивая, желая огородиться и спрятаться от голодного животного взгляда. И все же Меркуцио был красив. Омерзительно красив. Тибальт заметил, что их уединение оказалось нарушено самым беспардонным образом, лишь когда Меркуцио, повернув голову в сторону двери, в то же мгновение мертвенно бледнея, закричал. Капулетти обернулся следом, натыкаясь взглядом на того, кого меньше всего ожидал и хотел здесь увидеть. Пальцы ладони, покоящейся на бедре паяца, судорожно сжались, оставляя на нежной коже отметины. Скалигер жалобно пискнул от боли, однако Тибальт не обратил на него внимания. Только когда дверь захлопнулась за спиной старшего племянника герцога, Капулетти поспешно разжал руку, пробормотав негромкое «прости». Меркуцио, судорожно натягивая штаны, развернувшись спиной к Капулетти и, застегнув ширинку, закрыл лицо руками, пытаясь сдерживать дрожь. Ему захотелось помыться, облить себя мыльной пеной, маслами и просто спрятаться в кокон. Все очарование дня вмиг спало. Скалигер почувствовал себя чересчур уставшим, выжатым. — Меркуцио, — начал Тибальт, толком не зная, что сказать. Хотелось догнать Париса и выколоть ему глаза, но дальше фантазий об этом ничего не дошло. — Не надо, — отмахнулся Меркуцио, приосаниваясь. В груди Тибальта вновь все болело. Меркуцио снова натягивал маску, скрываясь от страшного мира, возводит стену, не желая никого пускать. — Смотрел и смотрел. Хоть не трогал. Глупость я предложил, сам виноват. Последние слова были словно ударом для Капулетти. Вот он, Меркуцио, принимающий на себя всю вину. — Пойдем есть. Я голоден. Он опустил плечи, глаза опять потухли, и Тибальт бы определенно отдал свою жизнь, чтобы вернуть искры в изумрудах.

***

Ужин проходил в неловком молчании. Эскал сидел во главе стола, Капулетти и Меркуцио, с одной стороны, Парис напротив них, как обычно. Кузены молчали. Меркуцио не поднимал глаз, закрывал лицо волосами. Парис, наоборот, неотрывно следил за повесой, не скрывая своей неприязни и раздражения. Это напрягало, заставляя чувствовать неловко и себя самого. Эскалу это не нравилось. Тибальт покосился на любовника, сидевшего по правую руку от него и вяло ковырявшегося в тарелке. Запеченная утка была и впрямь хороша, однако время, чтобы оценить по достоинству мастерство поваров Эскала, выдалось не самое подходящее. Кошачий царь отложил вилку в сторону и мягко накрыл ладонью тонкие пальцы Меркуцио, барабанящие по белоснежной скатерти стола, посылая тому ободряющую улыбку. В этот момент Парис не выдержал: — Я не намерен есть с ними за одним столом! Ими движет лишь животная похоть! Совокупляться на столе в библиотеке! Это ж надо посметь такое в вашем, дядя, доме! — воскликнул старший племянник, выдыхая праведный гнев. Меркуцио замер. Он начал затравленно озираться то на злого кузена, то на дядю. В огромных зеленых глазах плескалась паника. Капулетти с превеликим удовольствием заткнул бы рот Парису, но уже успел принять к сведению тот факт, что герцог в своём доме не жалует разборок, ни словесных, ни, тем более, с применением силы. Оставалось лишь вспоминать о том, как Скалигер — старший корчился на полу своих покоев, отплевываясь кровью, и мысленно обещать себе повторить тому урок. Кажется, братец Меркуцио сообразительностью не отличался, и с первого раза до него доходило чертовски плохо. На самого паяца было больно смотреть, под взглядом дяди он весь сжался, сгорбившись и будто стараясь стать меньше и незаметнее. Эскал удивленно смерил любимого племянника изучающим взглядом. Пожалуй, Меркуцио не мог не удивлять. Он кашлянул, откладывая столовые приборы и складывая руки в замок, опираясь на него подбородком. — Парис, твои манеры меня безмерно огорчают. Я не учил тебя подглядывать и шпионить. И уж точно не учил тебя разглашать подробности чужой личной жизни. Если она отсутствует у тебя, это не дает тебе право вторгаться в чужую. И Меркуцио, и Тибальт совершенно точно не ожидали, что Эскал примет их сторону, однако, когда Парис, чеканя шаг, покинул зал, сдержанность Капулетти как рукой сняло. С грохотом отодвинув стул, он поднялся, твёрдо глядя на вопросительно вскинувшего бровь герцога. — Ваша светлость, — юноша на секунду запнулся, шумно выдыхая. — Вины вашего племянника тут нет. Эта затея целиком и полностью принадлежала мне, поэтому и наказание в случае необходимости я готов понести в одиночку, чтобы оно никоим образом не коснулось Меркуцио. — Тибальт, — зашептал Скалигер, испуганно хватая Капулетти за руку и дергая на себя, умоляя сесть и забрать свои слова обратно. Страх, что дядюшка вопреки своей безграничной любви и доброте сорвется, заставляло сердце Меркуцио упасть в пол. — Дядя, я… — запинаясь начал лепетать юноша, — я все могу объяснить… Принц поднял руку, призывая оставшихся к тишине. — Тибальт, сядь и лучше успокой Меркуцио. Не хватало его еще в сознание потом приводить, — мужчина доброжелательно улыбнулся. — Просто будьте с книгами осторожней. Вообще там еще давно следовало поставить замки, — Эскал взялся за приборы намереваясь продолжить ужин, как вновь обратился к молодым людям. — На столе? Меркуцио сдавлено кивнул, желая провалиться сквозь землю. Граф кивнул: — Да, он удобный. В общем, просто с книгами будьте осторожны. Тибальт на короткое мгновение замешкался, словно что-то обдумывая, после чего, недоверчиво покосившись на герцога, опустился обратно на стул, откидываясь на высокую спинку и по-прежнему чувствуя в своей руке прохладную и мелко подрагивающую ладонь Скалигера. — Разумеется, ваша светлость, — не уточняя, с чем именно соглашается, учтиво склонил светловолосую голову Капулетти. Он от всей души надеялся, что неверно расслышал слова Эскала, однако удивленный взгляд Меркуцио доказывал, что либо у любовников случился приступ коллективной галлюцинации, либо веронский Принц также отнюдь не являлся эталоном непогрешимости и целомудрия. Остаток вечера прошёл в куда более доброжелательной обстановке, чем его начало. Возможно, сказалось отсутствие за столом старшего племянника делла Скала, или же дало о себе знать выпитое вино, ибо уже после первого бокала Скалигер заметно расслабился, перестав прятать взгляд и втягивать голову в плечи. Так или иначе, вскоре Тибальт увлек Меркуцио в покои под благодушное пожелание им Эскалом доброй ночи.

***

В спальню Меркуцио поднялся как в тумане: того то и дело заносило, он спотыкался и пару раз не мог вписаться в дверной проем, и виноват здесь совсем не алкоголь. Несмотря на то, что кошачий царь ни на миг не переставал придерживать Скалигера за талию, сделать так, чтобы тот шёл по прямой, оказалось задачей не из лёгких. Меркуцио напряженно молчал, и Тибальт не решался нарушить эту тишину, догадываясь, какие мысли мучили сейчас любовника. Все его мысли крутились вокруг ненавистного Париса, который слишком долго отравляет ему жизнь. Его мерзкий, липкий взгляд пугал, бесил, вызывал чувство тошноты и паники, словно он вновь оказался запертый в его спальне, под его тушей. Страх, что после мимолетной передышки, после той роковой «встречи» Тибальта с Парисом, второй вновь не будет давать ему, Меркуцо, прохода, поселился глубоко в сердце. Как только они оказались в комнате, Скалигер поспешно стянул с себя одежду, заворачиваясь в протянутую ему Капулетти рубашку, будто та могла оградить паяца от враждебного мира, центром которого в эту минуту являлся его собственный кузен. — Что бы сегодня ни произошло, что бы он ни увидел, он и пальцем тебя не посмеет тронуть. Я не позволю, слышишь? Тот кошмар больше никогда не повторится. Верь мне, Меркуцио, — Тибальт осторожно опустился позади любовника, обнимая его за плечи. Ему была омерзительна одна только мысль о том, что кто-то мог видеть его Меркуцио в том виде, в котором застал их сегодня Парис. Хотелось сделать всё возможное и невозможное для того, чтобы заставить Скалигера забыть тот липкий, полный похоти взгляд, которым скользил по чужому полуобнаженному телу его братец. Капулетти не знал, сколько они так просидели. Меркуцио устало склонил голову ему на плечо, а сам кошачий царь был занят тем, что сплетал несколько прядей волос на макушке любовника в некое подобие косички. Только в руках Тибальта Меркуцио начал успокаиваться. Темнота, что медленно его затягивала, немного отступила, позволяя хотя бы вдохнуть без головокружения. И Скалигер хотел верить его словам. Он нуждался в этой вере, ведь ничего другого у него и не осталось. Не замечая времени, Меркуцио слушал тиканье часов, наслаждаясь покоем в их крохотном пузыре, что им удалось создать. — И все же мне понравился этот день с тобой, Тибальт. Хотелось бы, чтобы такое случалось почаще, — наконец нарушил он тишину. — Да, все было чудесно, — тепло улыбнулся Тибальт в ответ. — И библиотека твоего дяди, и все эти книги… и ты. Спасибо тебе, что уговорил остаться, я уже и не припомню, когда в последний раз испытывал такое спокойствие в течение столь долгого времени. Жаль, невозможно, чтобы это повторялось чаще. А впрочем, — юноша наклонился к Скалигеру, коротко целуя его в кончик носа. — К хорошему быстро привыкаешь. Меркуцио уютно устроился под боком Капулетти, сворачиваясь под одеялом клубочком и прижимаясь щекой к груди кошачьего царя, до которого вскоре донеслось его умиротворенное посапывание. Спал теперь повеса намного спокойнее и тише, чего Капулетти не мог не заметить, но точно не мог объяснить. Сам же Тибальт, прежде чем провалиться в сон, ещё долго лежал, глядя в темноту за неплотно задернутыми шторами и прислушиваясь к ровному дыханию любовника. Ушёл он как обычно на рассвете, на прощание нежно коснувшись губами лба Скалигера, что-то невнятно пробормотавшего в ответ, перевернувшегося на живот и с головой укрывшегося одеялом. Усмехнувшись, Тибальт подхватил с пола сапоги и выскользнул в коридор, беззвучно прикрывая за собой дверь. Ему следовало поспешить домой, где уже наверняка ждал синьор Капулетти, для которого не осталось незамеченным столь длительное отсутствие племянника, и который, в отличие от дядюшки Меркуцио, отнюдь не отличался терпеливостью и пониманием.