Verona sta aspettando!

Как бы Меркуцио ни понимал причину столь ранних уходов Тибальта, а привыкнуть к этому он все не мог. Сразу, как только источник тепла, защиты и спокойствия покидал мягкую постель, Меркуцио переваливался на тибальтову половину кровати, зарываясь лицом в его подушку, от которой еще исходили тепло и запах. Однако, как правило, их расставание не было таким уж долгим. Любовники виделись на площади почти каждый день, кидая друг на друга многозначительные взгляды, которые, пожалуй, понять могли только они и Бенволио. Уже в полдень Скалигер стоял в тени домов в подворотне, кутаясь в камзол от холодного, продирающего кости, ветра и выискивал глазами Капулетти, к которому хотелось приластиться. К сожалению, контролировать порывы любвеобильности парень не мог, как ни старался бы. Если ему что-то надо, то надо здесь и сейчас. И вот, спустя почти вечность ожидания, показался впереди знакомый алый камзол и угрюмое выражение лица. Свистнув, паяц лиловым вихрем скрылся за домами, надеясь, что Тибальт его услышит. Капулетти раздраженно пнул носком сапога валявшийся на дороге камешек, машинально проводя по лицу рукавом рубашки, той самой, которую после их первой ночи одолжил ему любовник. Сейчас белоснежный манжет был заляпан подсыхающими пятнышками крови. И хотя трезвенником Капулетти назвать было сложно, он не имел привычки начинать свое утро с бутылки, однако в этот момент единственным его желанием было напиться до беспамятства, лишь бы поскорее забыть о пережитом несколькими часами ранее унижении. Домой кошачий царь вернулся ещё задолго до пробуждения остального семейства, в свои покои забравшись через окно, как нередко делал это, будучи ребёнком, когда надеялся, что очередная его вылазка, предпринятая без дозволения, останется незамеченной. Впрочем, наивно было полагать, что никто не обратил внимание на то, что он отсутствовал целый день: пускай синьору Капулетти было откровенно плевать на племянника, такие вещи он замечал и никогда не спускал тому с рук. Теперь то, как скоро юноше придётся расплачиваться за проведенные рядом с младшим делла Скала счастливые мгновения, оставалось лишь вопросом времени. Он как раз заканчивал переодеваться, когда в дверь постучал слуга, сообщивший, что синьор Капулетти непременно желает перед завтраком видеть Тибальта в своём кабинете. Продолжать испытывать на прочность терпение того было рискованно, поэтому кошачий царь, наскоро застегнув пуговицы рубашки, поспешил предстать перед метавшим молнии взором дядюшки. Юноша и сам толком не понял, как все произошло. Кажется, синьор Капулетти назвал Меркуцио шлюхой. Разумеется, он имел в виду не конкретно герцогского племянника, а ту, с кем, по его мнению, развлекался Тибальт на протяжении минувших суток, в качестве подтверждения своим словам обличительно тыча пальцем в неприкрытую шею кошачьего царя, на которой виднелись весьма красноречивые следы. Юному Капулетти не стоило возражать, дядюшка терпеть не мог, когда ему перечат. Однако слова сорвались с языка прежде, чем Тибальт успел подумать о последствиях, а в следующее мгновение в волосы вцепилась сильная рука, не позволяя юноше отпрянуть, а лицо ожег хлесткий удар. Кошачий царь почувствовал, как из носа потекла струйка крови, от которой губы тут же стали солеными и, на ходу стирая её тыльной стороной ладони, выскочил из кабинета, пока вслед ему неслось разъяренное «я с тобой ещё не закончил, выродок». К завтраку он так и не спустился, сидя у себя и прижимая к щеке смоченную в холодной воде ткань. Когда отпечаток чужой ладони на бледной коже перестал алеть столь вызывающе, Тибальт поспешил, натянув камзол и прихватив шпагу, убраться подобру-поздорову куда подальше из столь ненавистного дома. Теперь ноги несли его в направлении таверны, а сам Капулетти был бы весьма не прочь, чтобы на его пути встретился какой-нибудь Монтекки, на котором можно было бы выместить свою злость. Раздавшийся за спиной свист заставил Тибальта резко развернуться на каблуках, чтобы увидеть, как за углом мелькнул лиловый камзол, который мог принадлежать только одному человеку. Рассудив, что напиться можно и позже, юноша, для верности оглядевшись по сторонам, свернул в переулок, где скрылся Скалигер. — Ты с ума сошел? Нас не должны видеть вместе, тем более — средь бела дня, — сжимая в объятиях хрупкое тело, которое еще совсем недавно, на рассвете, так доверчиво к нему льнуло, выдохнул Тибальт в нетерпеливо приоткрытые для поцелуя губы любовника. — Ой, ну не ворчи, я соскучился, — Меркуцио коротко поцеловал Тибальта, прикусывая его нижнюю губу, после чуть отстранился. — А еще я тебе кое-что принес, — не сдерживая улыбки, он достал из-за пазухи сверток белой узорчатой салфетки с вышивкой из серебренных ниток и протянул его любовнику. — Твои любимые улитки. Взял где больше глазури, — перед уходом Скалигер собрал всю свою храбрость, чтобы забежать на кухню и стянуть булочку. Любимую булочку Капулетти. С корицей и глазурью, настолько мягкую и свежую, что, откусив, она таяла во рту. — Право слово, Меркуцио, не стоило… — Тибальт благодарно улыбнулся в ответ, когда ароматно пахнущий корицей сверток перекочевал из рук Меркуцио за пазуху алого камзола. — Передай синьоре Терезе, что её стряпня просто бесподобна. Как только первоначальный восторг спал, а розовая пелена растворилась под давлением суровой реальности, Меркуцио заметил кровавый след на лице Тибальта. Облизнув большой палец, юноша стер красный след, который сам Капулетти лишь размазал рукавом. — Это из-за меня? Да? Мне так жаль…не стоило меня уговаривать тебя остаться со мной. Знал же, что дома тебе влетит, — Меркуцио виновато тряхнул головой, опуская буйную голову, вздыхая. Перехватив ладонь любовника у своего лица, Капулетти поднес её к губам, нежно касаясь тонкого запястья. — Ты ни в чем не виноват. Мне были прекрасно известны последствия. Я ослушался и понес наказание за это, — вполголоса отозвался юноша, невольно потирая скулу. — Но я ни минуты об этом не жалею. Тибальт и впрямь мог поклясться, что если бы перед ним снова встал выбор провести день с любовником или не разочаровать дядюшку, он бы не раздумывая согласился на очередную унизительную пощечину. — Если я сделаю тебе минет, это поднимет тебе настроение? — уголки губ Скалигера приподнялись6 обнажая ровный ряд белых зубов. Кошачий царь даже не успел толком удивиться столь разительной перемене в настроении Скалигера, только что заботливо пытавшегося накормить его булочками, а тот уже целенаправленно тащил его, ухватив под локоть, в самый дальний конец переулка, где стены почти вплотную стоявших домов образовывали тупик. Ветер тут практически не ощущался, позволяя не кутаться зябко в камзолы, впрочем, парочку грел уже совсем другой огонь, кипящий в крови. — Подожди, не надо, встань, — предпринял не слишком убедительную попытку поднять Меркуцио с колен Капулетти, однако когда чужие руки уверенно коснулись его бедер, сопротивляться расхотелось напрочь. Шумно выдохнув, юноша вцепился одной рукой в плечо любовника, ладонь другой зарываясь в мягкие волосы. Тибальт не направлял паяца, позволяя тому взять полный контроль над ситуацией. Ему нравилось видеть, как Скалигер без принуждения, старательно, иногда едва не захлебываясь слюной, доставлял ему удовольствие, скользя по члену красиво очерченными губами. Во рту любовника было жарко и влажно, а протяжные стоны отдавались приятной вибрацией, заставляя кошачьего царя запрокидывая голову, закатывая глаза от наслаждения. Чувствуя, что уже близится к разрядке, Капулетти отстранил любовника, проводя головкой по припухшие губам и пачкая их в смазке. В следующее мгновение Скалигер, прочертив языком влажную дорожку по всей длине ствола, вобрал достоинство кошачьего царя до самого основания. Тибальт неосознанно толкнулся бедрами ему навстречу, кончая и вместе с тем ощущая, как горло Меркуцио сжимается в глотательном рефлексе. Тяжело и хрипло дыша, Капулетти коснулся кончиками пальцев раскрасневшейся щеки любовника, а когда тот поднялся на ноги, без тени брезгливости наградил его долгим страстным поцелуем. Меркуцио жадно ответил, отстраняясь и облизывая губы. Раскрасневшийся, возбужденный, Меркуцио был прекрасен. — Тебя сегодня не ждать? — как бы невзначай уточняет юноша, поправляя камзол и опуская пушистые ресницы. Как бы Меркуцио ни любил их ночи, он знал, что у Тибальта есть своя жизнь. Есть обязанности, которые он не может оставить ради него. — Прости, но мне придётся отставить тебя этой ночью одного, — невесомо поглаживая выпирающие сквозь ткань камзола лопатки Скалигера, отозвался юноша. Наклонившись к паяцу, он уткнулся лбом ему в плечо и устало прикрыл глаза. — И ты не приходи, нельзя, чтобы мой дядя узнал про нас. — Не волнуйся, он не узнает, — шепчет юноша, зарываясь длинными пальцами в короткие светлые пряди, массируя голову. С Тибальтом хорошо, спокойно. С Тибальтом Меркуцио не хочется расставаться. — Пора идти. Как будет время, заходи. Я всегда тебе рад, — он целует возлюбленного в лоб и, подняв ворот камзола, выбежал на площадь. Зима заканчивалась, а ветра не утихали, продолжая склонять своей силой деревья, задувать под одежду и трепать волосы. На улице в такое время мало людей, большая часть сидит в тёплых домах, занимаясь хозяйством. Одни безрассудные Монтекки, наплевав на холода, резвились на улице. Среди них Меркуцио нашел своих друзей. — Хей! — крикнул он, подбегая к Ромео и Бенволио. — Сегодня ко мне, — не спрашивая, а приглашая, продолжил Меркуцио, добродушно улыбаясь. — Я не ослышался? Наш дорогой Меркуцио решил в кои-то веки провести вечер с друзьями? — понимающе улыбнулся Бенволио, шутливо пихая Скалигера в бок. — Похоже, наутро герцог рискует недосчитаться бутылок в своём винном погребе. Он ведь не слишком расстроится, если мы совершим небольшой набег туда, как делали это в старые добрые времена? — Ой! Бенволио! Не преувеличивай! — усмехнулся Меркуцио, хлопая того по спине, широко улыбаясь. — Что за намеки?! Будь солнышком, не ревнуй, — засмеялся юноша, сверкая зелеными глазами. — Я и так с вами целыми днями время провожу. И кстати о вине! Привезли новый сорт, просто изумительный! Думаю, парой бутылок не ограничимся. С сыром особенно хорошо зайдёт… — Ребята, гуляем! — из-за спин Монтекки показался Ромео, растрепанный, довольный и, несмотря на пронизывающий ветер, в распахнутом камзоле. — Девчонок звать будем? — Ты знаешь, что дядя не любит, когда я привожу толпу. В таком случае можно на вилле засесть. — Скалигер сложил руки на груди, локоть одной ставя на другую и фамильярно взмахивая запястьем. — Я тут недавно такую красавицу углядел на площади, — не обращая внимания на друга, продолжил Ромео, — во время ярмарки. Который день не выходит у меня из головы! Волосы словно вороново крыло, губы нежнее розовых лепестков, а глаза, вы себе не представляете, какие у неё глаза! — при этом младший Монтекки крайне выразительно изобразил размер этих самых глаз, заставив кузена скептически хмыкнуть. — Друзья мои, я, кажется, влюблен! И чтобы позабыть эту прелестницу, мне необходимы свежие впечатления… Хотя постойте-ка. Меркуцио теперь этим не соблазнить, он даже смотреть в сторону женщин перестал. Скалигер цокнул, раздраженно закатывая глаза. Опять одна и та же песня. Ромео влюблялся каждый вторник, а каждую субботу страдал от разбитого сердца. Бенволио рядом с герцогским племянником заметно напрягся, исподтишка делая страшные глаза и взглядом призывая брата умолкнуть, в то время как сам Ромео, словно не замечая подаваемых блондином знаков, подошёл ближе, вставая между друзьями и закидывая руки им на плечи. — Однако глубоко кошачий царь ухитрился запустить свои когти, — понизив голос, проговорил юноша. Он не боялся, что их услышат, гомонящие Монтекки вряд ли слышали самих себя. — Скажи, Меркуцио, неужели стоять на коленях перед ним приятнее, чем когда перед тобой стоит какая-нибудь красотка? — Что ты за ахинею, дружок, несешь? — Скалигер с большим артистизмом покрутил пальцем у виска, хмуря соболиные брови. — Какие колени, Ромео, что ты несешь? Головой приложился? — прошипел Бенволио, прикладывая узкую ладонь ко лбу кузена, словно проверяя, нет ли у того жара. Однако кожа была совершенно нормальная, чуть прохладная, что подтверждало полную вменяемость младшего Монтекки. Поняв, что брат не собирается торопиться объясняться, блондин обреченно вздохнул и повернулся к Скалигеру. Ему было без лишних слов понятно, о чем думает и кого винит герцогский племянник в эту минуту. — Клянусь, Меркуцио, это вышло совершенно случайно. Тебе ведь отлично известно, что я никогда не стал бы болтать о таких вещах, — пристально глядя в зелёные глаза, с расстановкой проговорил юноша. За этими словами было сокрыто намного большее, нежели простое дружеской обещание держать язык за зубами, и они оба это знали. — Позавчера, когда в таверне ты метнул в Тибальта свой кинжал… Мы возвращались домой и видели, как вы мирились в том переулке. Дальше молчать было бессмысленно, Ромео все видел своими глазами, поэтому пришлось вкратце обрисовать ему положение вещей, иначе он бы поднял ненужный шум, а вам это ни к чему, — Бенволио неодобрительно покосился на брата. — Бенволио! Ну и какого черта ты его за нами повел?! — воскликнул Меркуцио, драматично вскидывая руки и недовольно сопя. На мгновение племяннику Монтекки показалось, что Скалигер вот-вот закатит скандал, отчего сделалось тревожно. Глаза Меркуцио вновь дико озирались по сторонам, а голос перешел на ультразвук, отчего голова начала болеть. — Да не шли мы следом, говорю же, просто вы очень удачно оказались именно на пути к нашему дому, — принялся оправдываться Бенволио, нервно зарываясь пятерней в растрепанные ветром волосы. — Кстати о ваших секретах, — не выдержав, встрял Ромео. — Тоже мне, хороши друзья, которые даже не сочли нужным мне все рассказать! Между прочим, я нахожу такое недоверие крайне оскорбительным. Однако речь сейчас не о том. Мой милый Меркуцио, не кажется ли тебе, что для людей, которые не хотят, чтобы об их связи узнали, вы чертовски плохо скрываетесь? Монтекки вытянул по направлению к другу указательный палец и, многозначительно ухмыльнувшись, ткнул в ворот рубашки Скалигера, где среди россыпи стразов что-то влажно белело. — Оооо, — наигранно скривился Скалигер, пряча свою растерянность за едкую желчь. — Мы же о тебе беспокоились! Ты вон ту девчонку Капулетти в себя так и не влюбил, а кошачьего царя мне приручить удалось, — грубо бурчал Меркуцио, оттирая белые капли с воротника. И как он так неаккуратно? — Решил, что твое эго пострадает, — он фырчал, морщил нос. Избавиться от пятен не получалось, поэтому Меркуцио лишь плотнее запахнул камзол, просто скрывая их. — да брось! Как будто ты не видел, как я сосу, или мне. Пф. — Скалигер отмахнулся. Когда Меркуцио наконец плюнул на попытки избавиться от следов их с Тибальтом страсти, Бенволио перевёл на него до этого старательно отводимый в сторону взгляд, после чего, встав напротив Скалигера, заботливо поправил чужой камзол, чтобы тот полностью скрыл рубашку. Для Бенволио не было нужды уточнять, свидетелем чего стал его кузен, он и так обо всем догадался и, пожалуй, совершенно не желал знать подробностей. — Видел, я много чего видел. Только ни один из тех, кому ты отсасывал до этого, не был Тибальтом Капулетти, — практически в точности повторил фразу, произнесенную братом ранее в покоях Меркуцио, Ромео, в задумчивости потирая подбородок. Впрочем, его лицо тут же просветлело. — Зато теперь твои шансы дожить до девятнадцатилетия существенно возросли. Младший Монтекки беззлобно рассмеялся, оглядываясь на Бенволио. Тот неодобрительно покачал головой, но бледные губы тронула лёгкая улыбка. Меркуцио раздраженно переступил с ноги на ногу. Ему определенно надоела эта тема. Надоело оправдываться и бояться. — Так мы сегодня ко мне или на виллу? — Переживать нет смысла. Скалигер верил им, ведь другого у него и не оставалось. — На вилле может быть слишком много лишних ушей, — Ромео махнул рукой в сторону и не думавшей расходиться компании Монтекки. — А я рассчитываю на подробный рассказ из первых уст, раз уж, к вашему, друзья, неудовольствию, оказался в курсе дел. — Предложение насчёт вина и сыра все ещё в силе? — предчувствуя долгий разговор с неугомонным Ромео, с надеждой осведомился племянник Монтекки. — Ромео! — воскликнул Меркуцио, ударяя брюнета кулаком в живот, но скорее шутя, чем желая принести реальный вред. — Вот теперь я хорошенько подумаю, стоит ли мне угощать вас вином, — лукавая улыбка повесы выдавала его с потрохами. И никаких вам подробностей! Это слишком личное, — он ехидно улыбнулся, хитро щуря глаза. Друзья никогда не брезговали поделиться подробностями своей личной и интимной жизни друг с другом, однако эти две сферы никогда ни у кого не пересекались, и теперь паяц желал сохранить в секрете ту нежность, что хранил к Тибальту. Спальня Скалигера представляла собой некую крепость как для самого хозяина покоев, так и для его друзей. Троица там ужинала, простецки разместившись на полу у камина и, запасаясь вином и закусками, разговаривала обо всем на свете, с каким-то особым удовольствием перемывая косточки каждому жителю за сплетнями. — Я вам ничего не скажу, кроме того, что подобного секса у меня в жизни не было! — кричал изрядно выпивший Скалигер, перебравшись на кровать с бокалом красного. — Мы уже поняли, что вместо этого ты предпочитаешь и дальше дразнить наше любопытство, — проворчал Ромео. Он, избавившись от стеснявшего движения камзола, разлегся прямиком на ковре возле камина, заложив руки за голову и разглядывая трещинки на потолке покоев герцогского племянника. — Но, похоже, делить постель с кошачьим царем и впрямь доставляет тебе удовольствие, иначе как объяснить, что ты уже которую неделю избегаешь наших вечеринок на вилле? Раньше ты никогда не упускал этой возможности приятно провести время, — брюнет повернул голову так, чтобы видеть сидящего на постели Скалигера, и, недовольно фыркнув, смахнул упавшие на лицо длинные пряди волос. — Судя по тому, как ты сегодня расстарался перед ним, ночь выдалась на славу? В прищуренных глазах младшего Монтекки зажглись хитрые искорки, однако несмотря на насмешливый тон, которым он так беспечно отпускал колкости в адрес Меркуцио, в душе юноша всерьёз был обеспокоен правильностью сделанного другом выбора. Кроме того, Ромео был отнюдь не дурак, поэтому прекрасно понимал, что кузену известно гораздо больше, и теперь изо всех сил пытался скрыть зародившуюся ещё той ночью в переулке обиду из-за того, что вновь, как это нередко случалось и прежде, оказался третьим лишним. Бенволио тем временем уютно устроился в придвинутом ближе к кровати кресле, закинув ногу на ногу и откинувшись на мягкую спинку. На коленях у него покоилась взятая с полки первая попавшаяся книга, а в тонких пальцах племянник Монтекки сжимал ножку бокала, к которому он время от времени припадал губами. Скалигер не обманул, вино и впрямь было первосортным. Блондин не принимал участия в разговоре, делая вид, будто увлечен чтением, однако внимательно слушал, ловя каждое слово, от чего в груди больно кололо. Он бы предпочел уделить их совместно проведённому времени любую другую тему, однако Ромео требовал подробностей. Любых, которые мог предложить ему Меркуцио. Скалигер щурил глаза и морщил нос, неотрывно смотря на Ромео, который откровенно над ним смеялся. — Да, выдалась на славу, как и все предыдущие, мой милый друг. Я вас люблю всем сердцем и готов умереть за каждого из вас сотню раз! Так почему сейчас в ваших глазах вижу осуждение? Вы очень расстроили Меркуцио… — делла Скала сделал большой глоток вина, топя в нем свою печаль. Однако вновь пришлось цеплять на себя маску весельчака. — А знаете?! Давайте через пару дней засядем на вилле? Море алкоголя, травки и девчонок! Все как в старые добрые, только без меня в центре разврата и похоти. Это будет здорово! — Меркуцио любил их вечеринки. Любил веселье и шум. Однако сейчас, не бывая на них, юноша с удивлением заметил, что совершенно не скучал по их приключениям. Скалигер осознал, что для веселья и удовольствия ему совершенно точно не нужно напиваться до беспамятства, нужна лишь хорошая компания. Вечер перестал быть томным в одно мгновение. Послышался короткий стук в дверь, после чего та отворилась, явив взору присутствующих того, кто на протяжении нескольких часов был главным предметом обсуждения — Тибальта Капулетти, кажется, не меньше их самих озадаченного неожиданной встречей. Книга с колен Бенволио с глухим стуком соскользнула на пол, но тот словно бы не заметил этого, даже не потрудившись её поднять. Ромео приподнялся на локте, в растерянности переводя взгляд с Меркуцио на незваного гостя и обратно. — Легок на помине, — еле слышно пробормотал старший Монтекки, после чего в комнате повисла звенящая от напряжения тишина. Когда Скалигер, нежно мазнув губами по его виску, выскользнул из переулка, скрываясь из виду, Тибальт, привалившись спиной к стене, неторопливо застегнул пояс на штанах и оправил рубашку. Щека все ещё саднила, однако боль уже не вызывала прежнего раздражения. Капулетти теперь точно знал, что должен терпеть. Терпеть ради Меркуцио, ради их мимолетных встреч и бессонных ночей, ради пылких объятий и щекочущего ноздри аромата лаванды, исходящего от непослушных локонов, ради того, чтобы все это, разом перевернувшее его привычный уклад жизни с ног на голову, не заканчивалось как можно дольше. Из размышлений Тибальта вывел дразнящий запах свежей выпечки, от которого в животе жалобно заурчало, напоминая о так и не состоявшемся сегодня завтраке. Развернув расшитую салфетку, юноша вновь благодарно улыбнулся, глядя на слегка примявшиеся за пазухой булочки, и тут же принялся методично их уничтожать, первым делом обгрызая глазурь. Не сказать, что это в значительной мере способствовало восстановлению душевного равновесия, однако преследовавшее кошачьего царя на протяжении всего утра желание напиться до беспамятства окончательно притупилось, и до самого вечера он бездумно шатался в одиночестве по улицам на окраине Вероны, где вероятность встретить и Монтекки, и Капулетти стремилась к нулю. По возвращении домой Тибальта, крайне неохотно переступившего порог особняка, ждала новость: дядюшка по поручению герцога спешно отбыл в Мантую, где должен был оставаться до вечера следующего дня. Юноша уже готов был выдохнуть с облегчением, радуясь короткой передышке, однако в следующее мгновение едва удержался от сдавленного стона, озаренный внезапной догадкой. Отношения между синьорой Капулетти и племянником уже несколько лет были далеко не родственными, а возможность проводить время друг с другом наедине выпадала им, когда законный супруг находился в отъезде. Тибальт не сомневался, что, узнай синьор Капулетти об их связи, одними побоями ему вряд ли удастся отделаться. Впрочем, тот до сих пор, как и обещала тетушка, оставался в неведении, а вот сам кошачий царь после данного Меркуцио обещания старательно избегал этих встреч, к глубочайшему разочарованию и неудовольствию синьоры, которая, впрочем, сдаваться и оставлять попытки затащить племянника обратно в постель не собиралась. Юноша подозревал, что в данный момент та сидела в своих покоях перед зеркалом в лучшем пеньюаре, прихорашиваясь, и поскольку с каждым разом придумывать причины для отказа становилось все труднее, очередной побег из дома представился оптимальным выходом из положения. Да, пусть Скалигер его сегодня не ждёт, но Тибальт был уверен, что любовник окажется рад его приходу. Сейчас же, стоя в дверях, переводя взгляд с Меркуцио на парочку Монтекки и испытывая при этом острое чувство дежавю, хотя представшая перед ним на этот раз картина не вызывала ровным счётом никаких подозрений, Капулетти думал о том, что у паяца делать сюрпризы получается значительно лучше. Однако он не успел и рта раскрыть, как Скалигер увлек его за собой прочь из покоев. — Меркуцио, прости, я даже не подумал, что ты можешь быть не один, — оказавшись в коридоре, наконец растерянно пробормотал Тибальт. В голове крутилась одна-единственная мысль о том, что он только что сам все испортил. — Тихо, тихо, — Меркуцио успокаивающе поглаживал запястье Капулетти, не переставая улыбаться, — Ромео узнал еще тогда после таверны. Он нас увидел в переулке, и Бенволио пришлось ему все рассказать. Можешь не беспокоиться, он нас не выдаст.

***

Тем временем Ромео, оправившись от первоначального изумления, принял вертикальное положение, сгибая ногу и опираясь подбородком о колено. — Бенволио, он что, упрекать нас вздумал? — звенящим от возмущения голосом обратился юноша к кузену, отрешенно водящему пальцем по краю опустевшего бокала. — Что? — словно очнувшись, вскинулся старший Монтекки. — Ромео, послушай, ты не мог бы хоть иногда держать язык за зубами? Все говорят о том, что Меркуцио сначала говорит, а потом думает, но и ты не лучше. И ты ещё утверждаешь, будто смыслишь в любви. Да что может знать о ней настолько лишенный чуткости человек вроде тебя? Брюнет, опустив голову, слушал Бенволио, не решаясь вставить хоть слово. Он редко видел кузена таким рассерженным. Вывести того из себя было практически невозможно, но если уж это происходило, то смело можно было ждать катастрофы локального масштаба. — И прошу тебя, — старший Монтекки устало потер нахмуренный лоб. — Не вздумай ничего ляпнуть при Тибальте. В противном случае я рискую лишиться брата в самом расцвете его сил. Ромео неохотно кивнул и, все так же молча поднявшись с пола, приблизился к Бенволио, присаживаясь на подлокотник кресла.

***

И хотя после слов любовника, прерывистым шёпотом прозвучавших у самого уха, у него немного отлегло от сердца, Капулетти с сомнением покосился на дверь. — Ты уверен, что ему можно доверять? — переспросил юноша, но Скалигер уже его не слышал. Да и сам Тибальт отдавал себе отчёт в том, что раз их тайна больше не является таковой, то остаётся разве что поверить на слово. Ну или избавиться от тела, и хотя ему этот вариант был очень даже по душе, любовник вряд ли оценит его по достоинству. В комнате за их короткое отсутствие произошли перестановки, теперь оба Монтекки сидели, сбившись в кучку, при том все так же настороженно глядя на незваного гостя. Пожав плечами, кошачий царь опустился на кровать и, изо всех сил стараясь не обращать внимания на устремленные на него взгляды голубых и карих глаз, придвинул за бедра ближе к себе замершего рядом Меркуцио, осторожно, но при этом настойчиво усаживая к себе на колени. Обвив тонкую талию любовника рукой, Тибальт с вызовом уставился на Монтекки, в первую очередь адресуя свой взгляд Бенволио, один только вид которого вновь вызывал в душе Капулетти щемящее, хотя и безосновательное чувство ревности. В комнате воцарилась тишина, давящая своею неловкостью. Было слышно, как за окном лаяли собаки, доносился голос пьяниц, только что вышедших из кабака, смеялись девицы, завлекающие клиентов. Верона только оживала, показывая свою сущность: город похоти и разврата, пьянства и интриг, дуэлей и двуличия. Ночью жизнь не заканчивалась, не затихала, она продолжала бурлить, течь новым руслом, развлекать и будоражить кровь. Но только в покоях герцогского племянника, Меркуцио Скалигера, Меркуцио делла Скала, царило безмолвие. И даже сам весельчак Вероны не знал, что сказать. Он комфортно устроился на коленях любовника, придвинувшись ягодицами ближе к паху. Его руки были сложены на коленях, и хоть уста и сомкнуты, но глаза продолжали смеяться задором, радуясь более чем удовлетворённым исходом событий: Меркуцио наконец-то мог не скрывать тайну, что терзала его вот уже как два месяца, от друзей, родных и любимых людей, что вытянули его из тьмы, когда маленьким мальчиком он попал в этот город. В этот проклятый город, где все носили маски, где всюду находятся предатели, только эти, отныне, три человека, во главе Тибальта, были ему дороже жизни, их паяц был готов окрестить семьей и оберегать всеми силами. И ему было важно сохранить мир между этими людьми. Ведь если придется выбирать, Скалигер просто сломается. Его сердце разобьется на множество осколков, прямо под босые ноги, раня кожу также, как и душу. — Во-о-он…там, Тибальт, хочешь вино? Давай я налью, — юноша порывался встать и подойти к Бенволио и Ромео, около которых на столике стояла бутылка, но крепкая мужская рука, лежавшая на талии, собственнически прижимала к сильному телу, и Меркуцио не смог сдвинуться с места, — или могу посидеть, — повеса вздохнул и только плотнее придвинулся к Капулетти сейчас столь необычно серьезному и невозмутимому, от чего кровь сразу разгорячилась, разливаясь по всему телу, вызывая внутри пламя и жар. Скалигера останавливали от того, чтобы заняться с ним любовью только друзья, младший из которых с интересом смотревший на грозного кошачьего царя, и второй, замерший подобно статуи. И видел Меркуцио в голубых глазах Бенволио что-то странное, что-то напоминающую боль, только от чего она, Скалигер не знал. Тибальт, никогда не отличавшийся разговорчивостью, мог просидеть в тишине хоть целый вечер, наслаждаясь теплом, исходящим от хрупкого тела прильнувшего к нему Меркуцио и напрочь позабыв о Монтекки, продолжавших изображать жертв Медузы Горгоны в противоположном углу комнаты. Однако он почти физически ощущал напряжение Скалигера, тело которого, несмотря на расслабленную позу, начинало мелко подрагивать, вызывая у кошачьего царя лёгкую улыбку: с некоторых пор ему были отлично известны все признаки, указывающие на возбуждение возлюбленного. Возлюбленный. Это слово всплыло в голове Капулетти внезапно, поразив своей уместностью и правильностью. Да, Меркуцио больше не был его любовником, с которым Тибальта связывала исключительно возможность приятно провести время и скоротать ночь не в холодной пустой постели. Меркуцио был тем, ради кого кошачий царь просыпался каждое утро, кто стал превыше чести и долга перед семьей, на кого юноша не раздумывая указал бы, если бы его спросили о величайшем сокровище в его жизни. Внезапно нахлынувший порыв нежности заставил Тибальта коснуться мягким поцелуем обнаженной шеи герцогского племянника. — Не надо вина, — негромко, но настойчиво произнёс Капулетти, оглаживая соскользнувшей с талии ладонью бедро Скалигера. Ему безумно хотелось остаться с возлюбленным наедине. Хотя возможность продемонстрировать свою власть над Меркуцио, несомненно, тешила самолюбие кошачьего царя, их связь виделась ему чем-то сугубо интимным, что не принято выставлять напоказ, и дело было отнюдь не в связывающей их по рукам и ногам тайне, заставляющей скрываться от посторонних глаз. Затянувшееся молчание нарушил Ромео: — Это конечно очень неожиданно, но интересно…а как вы трахаетесь? Ну, в смысле, то что Тибальт сверху — это ясно, но какие позы?.. — не закончив свои вопросы, юноша получил удар в бок локтем брата. Ромео, возомнивший себя романтиком, напрочь был лишен чувства такта и приличия, иногда болтая о таком, до чего и сам Меркуцио не додумался бы. Когда младший Монтекки рискнул-таки раскрыть рот, нарушив затянувшееся молчание, Тибальт поморщился, словно от зубной боли. — Ты знаешь, кто трахается? — вкрадчиво осведомился он, переводя взгляд на темноволосого. — Щенки вроде тебя, которые не могут держать свое достоинство в штанах. А знаешь, кого они трахают? Правильно, шлюх из борделя или девок, которых зажимают в подворотне. Поправь меня, если я ошибаюсь, но здесь я не вижу ни тех, ни других. А если тебя так волнует техническая сторона вопроса, я могу наглядно показать тебе, как происходит секс между мужчинами, только вряд ли тебе это понравится. Презрительно фыркнув, Тибальт поудобнее устроил Скалигера у себя на коленях, с трудом подавляя раздражение. Кажется, не зря среди Капулетти ходят слухи о том, что Монтекки не отличаются ни умом и сообразительностью, ни элементарных чувством самосохранения. — Ромео у нас очень недалёкий, как выяснилось, — процедил сквозь зубы Бенволио, готовый провалиться под землю от стыда за брата. — Не обращай внимания, Тибальт, — юноша ёрзал на кресле под пристальным взглядом серых глаз, — а ты знал, что этой весной на празднике помимо соревнований будет ярмарка? Я слышал, что Эскал хочет пригласить торговцев из других городов, да, Меркуцио? — попытался разрядить обстановку Монтекки-старший, неловко взъерошивая себе волосы. — А! Да, да! Ярмарка! — рассеянно закивал Меркуцио, смотря на Ромео потерянным взглядом и одними глазами умоляя его молчать. Просто молчать. И Ромео, пребывая в своих собственных мыслях и фантазиях, напрочь забыл о присутствии самого Скалигера и брата. Сейчас для него существовал только Тибальт Капулетти. — Ярмарка? Нет, не слышал, — покачал головой юноша. Закусив губу, он подумал о том, как всего несколько лет назад Меркуцио, встряхивая роскошными кудрями, крутился перед ним у прилавка в нелепой шали, которая сейчас, бережно отстиранная от крови, покоилась в шкафу Капулетти. — Я мало интересуюсь тем, что продают на рыночной площади, если это не оружие. А вот моей кузине новость придётся по вкусу, она наверняка не упустит возможность накупить безделушек из венецианского стекла. — Оружие? — Меркуцио запоздало подключался к беседе, не спуская взора с Ромео, который что-то излишне озадаченно обдумывал, хмуря брови. — О, да, у Тибальта Капулетти всегда самая сбалансированная и ухоженная шпага, — понимающе кивнул старший Монтекки, возможно подобрав не самые подходящие определения. Бенволио, вопреки своему нежеланию в принципе участвовать в уличных потасовках и сражениях, не мог не замечать состояние оружия Тибальта. Шпага, простенькая, без какого-либо изыска, однако ее острота, сияние, не могла не притягивать к себе взора голубых глаз, вызывая у Бенволио волну восхищения. Юноша не увлекался колющими предметами, однако он не мог не любоваться эстетической красотой холодного оружия. А оружия кошачьего царя всегда были в идеальном состоянии: вычищенные, без единого намека на ржавчину, идеально лежавшие в сильной руке. — Меня учили с детства, что оружие должно быть продолжением руки. Береги его, содержи в порядке — и оно никогда тебя не подведет, — пожал плечами Тибальт. Сейчас он, как это обычно бывало во время его визитов в дом герцога, был без шпаги, однако за голенищами сапог скрывались длинные обоюдоострые кинжалы, которые юноша всегда был готов пустить в ход в случае возникновения таковой необходимости. — У Тибальта дома есть прекрасная коллекция кинжалов! — гордо заявил Меркуцио, вытягиваясь и выпрямляя спину, словно это его коллекция, имеющая повод для гордости. — Так и есть, мне их поставляет знакомый оружейник. Он ведёт дела с торговцами с юга, и порой к нему попадают поистине редкие клинки. Вот только Меркуцио, кажется, моя коллекция мало впечатлила. Он вообще считает мои покои не слишком пригодными для жилья, — Капулетти коротко рассмеялся, вновь награждая возлюбленного поцелуем, на этот раз щекоча обветренными губами чувствительный участок кожи за ухом. Неизвестно, кого эти действия раззадоривали больше, самого кошачьего царя или Скалигера, судорожно дернувшегося от ласкового прикосновения. Казалось бы, что могло быть абсурднее, чем сидеть вот так просто, ведя светскую беседу с Монтекки, ни одна встреча с которыми до сих пор не заканчивалась миром. Однако Тибальт точно так же не поверил бы, если бы кто-то сказал ему до рождества, что он станет делить постель и свое сердце с Меркуцио Скалигером. — Для нашего Меркуцио, — Бенволио невольно сделал акцент на слове, сам не понимая зачем так открыто взялся провоцировать Капулетти, — любые покои кроме его собственных не пригодны для жизни. Однако я удивлен, что он не оценил твою коллекцию. Оказывается Меркуцио сам неплохо владеет кинжалами, да? — Бенволио вскинул бровь в требовательном вопросе. Ему так и не удалось поговорить с любимым другом о той сцене, что Скалигер устроил в таверне. — Это больше ножи… — Меркуцио склонил голову в бок, отчего темные кудри водопадом спали на плечи. — Так, увлекался в юношестве…вот руку и набил, — он пожал плечами, не имея особого желания продолжать дальше эту тему, не желая хвастаться. Почему-то Меркуцио казалось, что он не имеет на это право, что он недостаточно хорош, чтобы похвалиться своими способностями… — Меркуцио имеет много талантов, и он не перестает меня удивлять, — нежно шептал Тибальт, смотря на возлюбленного с такой нежностью, что внутри Бенволио вновь разлился сжигающий яд. Первоначальное напряжение спало, в комнате стало значительно легче дышать, но все очарование момента рухнуло в один миг, как только Ромео вновь решился подать голос: — Знаешь, Тибальт, секс мужчин я видел, Меркуцио не раз это демонстрировал на нашей вилле, но я бы посмотрел сношения с кошачьим царем! — Парень гордо поднял голову и сложил руки на груди, считая свою подначку чрезвычайно остроумной. Капулетти мало трогали его насмешки, однако он видел, как залился краской стыда Меркуцио, замерший, словно ему без всякого предупреждения залепили пощечину, и хотя этот румянец был герцогскому племяннику невероятно к лицу, пропустить мимо ушей то, что стало его причиной, Тибальт не мог. Меркуцио не мог поверить, что Ромео, его друг, опустился до такой низости, чтобы напоминать о той похоти и разврате, что он делал раньше, и что нынче мечтал забыть, стереть из своей жизни как страшный сон. — Подыграй мне, — еле слышно прошептал Тибальт, после чего, мягко поддерживая возлюбленного за талию, пересадил его с коленей на кровать. И Скалигер уже хотел возмутиться, пока не понял, что именно задумал его Тибальт. — Отчего же только посмотреть? — тон кошачьего царя не предвещал ничего хорошего, однако младший Монтекки, очевидно, был слишком глуп, чтобы это заметить. Выпрямившись во весь рост, Капулетти принялся неспешно снимать алый камзол, не сводя хищно прищуренных глаз с темноволосого. В следующее мгновение он оказался вплотную к Ромео. Рывком подняв его за ворот рубашки, Тибальт с силой перегнул кузена Бенволио через подлокотник кресла, заставляя опереться на него грудью. Монтекки, до которого ещё не дошло, что собирается делать кошачий царь, неубедительно трепыхнулся, но тяжёлая рука, продолжавшая сжиматься на основании шеи, держала крепко. Не произнося ни слова, Капулетти раздвинул ноги юноши под ним коленом и, вжимаясь пахом в его задницу, свободной рукой принялся расстегивать пояс чужих штанов. В этот момент Ромео, словно наконец выйдя из оцепенения, заорал дурным голосом, начиная отчаянно вырываться из стальной хватки. Тибальт оставил в покое его штаны и, стянув длинные волосы на затылке младшего Монтекки в кулак так, что в карих глазах блеснули слезы боли, склонился к перекошенному ужасом лицу. — Что, не понравилось? — ласково осведомился кошачий царь, проводя тыльной стороной ладони по щеке Ромео. — Надеюсь, теперь до тебя дошло, что все происходящее между нами — не твоё собачье дело. И запомни, что сам ты тоже далеко не святоша. Подумай об этом в следующий раз, прежде чем твой липкий язык вновь повернется осудить Меркуцио. Младший Монтекки, бледный, с трясущимися губами и судорожными всхлипами, вырывающимися из часто вздымающейся груди, выглядел ещё более жалко, чем его кузен в тот день, когда Тибальт в порыве ревности намеревался его если не убить, то по крайней мере серьёзно покалечить. Капулетти отстранился, разжимая пальцы и, отойдя в сторону, принялся брезгливо отряхивать руки, и Ромео, почувствовав наконец желанную свободу, матеря всех присутствующих и весь мир, выбежал из комнаты, даже не удосуживаясь закрыть за собой дверь. Не то испытывая обиду, не то страх, не то злость, а, возможно, все сразу, младший Монтекки не желал находиться в компании Тибальта Капулетти ни минуту. С детства обожаемый родителями, женщинами, друзьями, он, как и Меркуцио, никогда не задумывался, что его слова могут быть обидными, неуместными. И ревность внутри, что зародилась в нем с того самого вечера, когда выявилось, кто именно является любовником Скалигера, что его дорогой кузен тоже все знает, ядом разливалась по телу, отравляя не только кровь, но и душу Ромео. И Тибальт, что так рьяно кинулся защищать Меркуцио, Меркуцио, который от чего-то вел себя с этим Капулетти иначе, который скрывал и стыдился своего прошлого, Тибальт лишь больше отравлял все то хорошее, что было в Ромео. Бенволио, что всю эту сцену своеобразной расправы молча продолжал сидеть на своем месте, несколько сожалея, что именно Тибальт приструнил родственничка, а не он сам, наконец поднялся на ноги, расправляя помявшуюся рубашку: — Что ж, надеюсь, этот урок пойдет ему на пользу, что не стоит лишний раз распускать язык. Вы уж простите, он в последние дни сам не свой, — юноша неловко улыбнулся, еще больше взлохмачивая свои волосы. — Тибальт, рад был пообщаться. Правда. Я пойду, а вам хорошо провести вечер, — он также неловко улыбнулся, не желая представлять образы возможного времяпрепровождения этой парочки, что, скорее всего, таким и станет. — Ой! Ну нет, Бенволио! Посиди еще, ну пожалуйста, — как ребенок затребовал Меркуцио, забавно кутаясь в чужой красный камзол. И от чего-то Бенволио окончательно понял, насколько такой Меркуцио правильный. Насколько ему идет красный цвет. И от этого принятия боль внутри уменьшилась, практически исчезла, не оставляя той раны, что, как Монтекки думал, станет его меткой об ошибках прошлого. Лишь отмахнувшись, Бенволио вышел, тихонечко претворяя за собой дверь, оставляя возлюбленных, предоставленных самим собой. Он медленно прислонился к холодной стене, прикрывая глаза и наконец улыбаясь. Зуда, что не давал ему покоя с той самой ночи, больше не было. «Тибальт достоин Меркуцио. Определенно достоин. Только он», — крутились в его голове мысли по пути домой. И даже холод не мог испортить юноше настроение. Он стал свободным. Меркуцио капризно всплеснул руками, одним только взглядом провожая друга. — Тибальт, — он надул губы, забавно хмуря брови, — тебе надо быть дружелюбней! Подойдя к столику, на котором стояла бутылка вина, Тибальт, за неимением чистых бокалов, приложился к горлышку, делая внушительный глоток. — А тебе следовало бы лучше выбирать друзей. Поверить не могу, что ты столько лет терпишь рядом с собой этого недоумка, — фыркнул Капулетти, поворачиваясь к герцогскому племяннику, который в камзоле с чужого плеча походил на маленького нахохлившего воробья. — Я скорее поверю в то, что у апельсинового дерева у тебя под окном ума больше, чем у этого Монтекки. Меркуцио замолк, плечи его опустились, а лицо разгладилось, не выражая ничего кроме искренней обиды. — Поверить не могу, что тебе хватает совести так говорить о близких мне людях, Тибальт. Ромео молод, он не сталкивался с тем, что пережил я или… Бенволио. Он многого не знает и не понимает. Но и он, и Бенволио мои друзья. Поэтому я не хочу, чтобы в моем присутствии ты так отзывался хоть о ком-нибудь из них. Они моя семья. — Такая же, как и Парис? — Тибальт не замечал за собой ранее такого скотского поведения. Возможно та боль и злость на дядю, что он не мог выместить на своего обидчика, невольно переносилась на самого близкого и родного человека, который поймет и простит. От этого резкого осознания Капулетти стало тошно от самого себя. И смотря в краснеющие от вот-вот появившихся слез глаза Меркуцио, Тибальту хотелось ударить себя. — Дева Мария! Меркуцио, я не хотел, правда! Капулетти подлетел к кровати, не решаясь коснуться возлюбленного, что сейчас смотрел на него как на предателя. — Я мечусь между желанием быть с тобой и необходимостью посвятить свое тело и душу семье. Мне так тяжело жить этими двумя столь разными жизнями…это не оправдание моим словам! Нет, нет! Я не оправдываюсь, — он замотал головой. — И, наверное, я завидую. Завидую, что у тебя есть друзья, хоть и дурные, но друзья. Завидую, какой у тебя любящий дядя, я завидую твоей свободе. И, видимо, спуская свою обиду на тебя… Ты ведь ни при чем! И твоя жизнь совершенно…не такая, какая она мне казалась раньше. В ней тоже полно боли и проблем. Но…ты справляешься. Ты не срываешься как я. И я не понимаю, как ты смог сохранить эту чистоту души, Меркуцио….не понимаю, — Тибальт опустился на край кровати и опустил голову, желая провалиться от стыда под землю. — О, Тибальт, — Меркуцио пересел Тибальту на колени, обнимая его и прижимая голову к своей груди, скрывая его от того чувства вины, что родилось в его сознании. — Тебя раньше не любили. К тебе всегда были так жестоки…и ты знал только жестокость. Тебе кажется, что я лучше, но это не так. Мы оба сломаны этой жизнью, и оба сохранили добро в своих душах. Ведь иначе у нас…не дошло бы все до такого…знаешь, без тебя меня не станет. Я имею в виду таким, какой я сейчас с тобой. Верона меня заберет. Скалигер почти невесомо коснулся губами лба возлюбленного, после чего мягко отстранил от себя, беря его лицо в свои ладони, заставляя посмотреть в свои глаза. Тибальт завороженно смотрел на возлюбленного, сейчас как никогда понимая, что ни за что не сможет уйти от Меркуцио, не сможет оставить его, не сможет бросить или предать. В одночасье Меркуцио стал для Тибальта самым дорогим ему человеком.

***

Меркуцио уже давно мирно спал, свернувшись клубочком под боком Капулетти и время от времени что-то неразборчиво бормоча в подушку. Казалось, это не он совсем недавно раскидывал конечности, метаясь по кровати и едва не спихивая Тибальта на пол. Кошачий царь поправил сползшее с хрупкого, усыпанного родинками плеча одеяло, крепче прижимая к себе возлюбленного. Где-то в глубине дома били часы, приближая рассвет, а Капулетти так и не сомкнул глаз. На душе было тревожно. Неужели эта нелепая встреча с Монтекки, невольно оказавшимися вовлеченными в чужую тайну, так взволновала юношу? Ему с самого начала было известно, что они с Меркуцио ходят по лезвию ножа, и кошачий царь искренне надеялся, что Скалигер не ошибся в своих друзьях и их умении держать языки за зубами. Однако невесть откуда взявшееся ощущение приближения чего-то недоброго и неотвратимого упорно не желало исчезать. Капулетти знал, что беспокоит его не собственная судьба. Что бы ни случилось, что бы ни ждало их впереди, единственное, что имело значение — защитить Меркуцио, уберечь от порочащих слухов, которые могли подставить возлюбленного под удар, даже если ценой этого станет его, Тибальта, собственная жизнь. О герцогском племяннике будет, кому позаботиться. Пусть юноше было крайне неприятно это признавать, но он видел взгляды, которыми одаривал паяца старший Монтекки, и не сомневался, что тот не оставит Скалигера в трудную минуту. Удалось забыться Капулетти только под утро, когда мрак комнаты постепенно начал сереть, становясь не таким непроглядным, поэтому спустя пару часов в ответ на ленивые попытки герцогского племянника растолкать его, Тибальт, не открывая глаз, пробурчал «сам открой», зарываясь поглубже в одеяло. Кто-то стучался к ним, и Меркуцио определенно не желал вылезать из теплой постели, как и сам Тибальт. Однако настойчивости Скалигера было не занимать, и после того, как острый локоть снова чувствительно проехался по его ребрам, кошачий царь, сдавленно выругавшись сквозь стиснутые зубы, нехотя поднялся и, на ходу натягивая обнаруженные на полу штаны, поплелся к двери. Несмотря на доносящиеся с расставленных на тележке тарелок соблазнительные ароматы, Капулетти кусок в горло не лез, так что он намеревался вновь юркнуть в постель и, прижавшись к возлюбленному, доспать хотя бы до полудня. Однако этому нехитрому желанию не суждено было сбыться. На этот раз хмурому взору привалившегося к косяку Тибальта предстал седовласый мужчина с небольшим свертком в руках. — Синьоры изволили проснуться? — осведомился он и, не дожидаясь приглашения, проскользнул мимо кошачьего царя. Юноша с минуту заторможенно стоял, глядя перед собой, после чего, пожав плечами, вернулся в комнату, где незваный гость развел кипучую деятельность, раскладывая бритвенные принадлежности на столике перед креслом, куда уже перетек встрепанный Меркуцио, зябко кутающийся в шелковый халат. Это было что-то новенькое. Капулетти, переместившись к окну и делая вид, что созерцает затянутый туманом сад, краем глаза наблюдал, как цирюльник сосредоточенно покрывает щеки герцогского племянника пеной. Когда в руках мужчины блеснуло лезвие, Скалигер напрягся, мгновенно подбираясь и вытягиваясь в струнку. Кажется, даже дышать перестал. Тибальт усмехнулся, покачав головой. Ловкие руки уверенно порхали отработанными движениями. Вытерев полотенцем остатки пены с лица паяца, цирюльник молча откланялся и скрылся за дверью. — Не думал, что у тебя в принципе растёт борода, — с усмешкой протянул кошачий царь, склоняясь над все ещё сидящим в кресле Меркуцио и обнимая его со спины. Тёплые ладони скользнули под халат, невесомо оглаживая грудь, нос юноши ткнулся в скулу возлюбленного, щекоча нежную кожу. — Выходит, бриться самостоятельно ниже достоинства блистательного племянника Эскала? — Тибальт, то что я кричу под тобой, не делает меня какой-то девкой, — хмыкнул Скалигер, когда цирюльник закончил свою работу и, собрав вещи, оперативно вышел, не смея мешать молодым сеньорам. — Дядюшка считает, что мне следует держать острые предметы подальше от горла. Поэтому у нас есть цирюльник, — словно в подтверждение опасений дядюшки, Меркуцио поднял левую руку, демонстрируя белесый шрам на запястье, от чего у Тибальта защемило в груди. Отчего-то Капулетти казалось, что то была далеко не нелепая случайность… — Пойдем в постель? — подавленно протянул кошачий царь, протягивая к возлюбленному руки, утягивая его в кровать, где заключил в объятья, оберегая от всех его переживаний. Обнажённая мягкая кожа повесы бархатом касалась его огрубевшей, и его тихое спокойное дыхание сливалось в унисон с громко стучащим горячим сердцем Тибальта, создавая музыку, ласкающую слух, успокаивающую метающиеся души.