Verona sta aspettando!

Выходить на улицу Меркуцио совершенно не хотелось. Весь город с самого утра стоял на ушах, не находя себе покоя и только и делая, что обсуждая произошедшее. Видимо жизнь в Вероне была настолько скучной, что жителей не занимало ничего более, кроме как обсуждение последних новостей: Тибальт и Меркуцио любовники. Для Капулетти это воспринималось предательством и позором. Для Монтекки тем, что просто не укладывалось в голове. Два давних врага сошлись в самом непредсказуемом смысле, который никто не мог не то, что понять, но и представить. Веронцы сплетничали, пересказывая друг другу возможные события, треща, что якобы всегда замечали между ними странную связь. Кто-то наделся, что это ложь и недопонимание, кто-то злорадствовал, смеясь и сыпля злые неуместные шутки. Царил настоящий хаос, который ужасал и пугал. Эскал категорически запретил племяннику и Тибальту выходить из дома, боясь, что они станут жертвами расправы и людской глупости. Верона стояла на ушах, повсюду вспыхивали мелкие и крупные драки: люди изливали свою желчь и ненависть друг на друга, хотя оба рода не понимали и винили Тибальта и Меркуцио. Казалось бы, что хоть на общей почве предательства Капулетти и Монтекки могли бы сойтись, но они и тут нашли причины для конфликта, просто потому что хотели. — Как Тибальт? — спросил Эскал Меркуцио, нервно постукивая пальцами по столу в кабинете. — Лежит…просто лежит. Говорить не хочет, есть тоже…мне кажется и меня видеть он не хочет, — Меркуцио сидел на стуле напротив, ковыряя ногтем край стола в нервном жесте. — Он меня ненавидит… я точно знаю. Он предупреждал, чтобы я не приходил, но я пришел… все из-за меня. Я опять все испортил. Сердце Скалигера болезненно сжималось каждый раз, стоило ему только увидеть пустоту серых глаз. Тибальт не промолвил и слова с прошлой ночи, не пошевелился. Он не пил и не ел, и совершенно не смотрел на Меркуцио, отворачиваясь каждый раз, стоило только Скалигеру попытаться заглянуть ему в лицо. — Не говори глупости, Меркуцио! — резко вспыхнул Принц, вовремя осаждая себя. Меркуцио нельзя было наговаривать на себя лишнего. — Ему сейчас просто тяжело. Дай ему время. Я почту за честь, если он останется в нашем доме. Столько, сколько потребуется, хоть всю жизнь. Тибальт замечательный молодой человек, верный и честный, и у меня нет к нему неприязни или предрассудков. За это ни ты, ни он не беспокойтесь. Ночью, когда Меркуцио поскребся в его покои, Эскал готов был выгнать племянничка пинком, однако стоило ему только услышать историю, жертвой которой Меркуцио и Тибальт стали, весь сон Принца отошел на второй план. Еще ночью он успокоил любовников, уверяя в своей защите, однако сейчас этого было мало. — Не лезь к нему сейчас. Пусть придет в себя. Пусть успокоится. Ему надо все переосмыслить. Привычная жизнь для вас обоих развалилась, и вам надо понять, готовы ли вы идти дальше вместе, или надо все прекратить, пока еще есть такая возможность. — Что?! — Меркуцио вскочил, дикими глазами смотря на дядю, словно тот сошел сума. Как он мог вообще сказать такое вслух? Как он мог подумать, что они разойдутся?! — Меркуцио, послушай меня! — Эскал стукнул по столу, привлекая внимание племянника и заставляя себя выслушать. — Ты видел, что там творится? — он указал рукой на окно за спиной. — Люди в бешенстве и ужасе. Они будут давить на вас, оскорблять и унижать. Это выбьет вас из привычного отношения друг к другу. Будь уверен. Я не хочу, чтобы потом тебе было больно, поэтому спрашиваю тебя сейчас, какова вероятность того, что ты или Тибальт испугаетесь такого отношения? Верона легко может вас уничтожить, ты знаешь. — Я ни за что не откажусь от Тибальта, — Меркуцио шептал. Его лицо, осунувшееся и бледное от бессонной ночи, выражала ничто иное как истинную муку и страх. — А он? Вспомни на каких условиях у вас все начиналось? — Эскал видел, что каждое его слово резало сердце и душу племянника. Он видел, как дрожало его тело, видел, с какой тяжестью Меркуцио упал обратно на стул марионеточной куклой без сил и воли. — Мне нравится Тибальт. Если у вас все будет хорошо, я почту за честь его проживание здесь. Но до этого…надо определиться. И ради бога, Меркуцио, не выходи на улицу. Тебя разорвут на части. Меркуцио… Меркуцио, ты слышишь меня? — Да, дядя… — Скалигер умолк, не находя, что сказать. Все вышло слишком плохо, чем он думал. Меркуцио знал, что город их не примет, но совершенно не думал, что возненавидит так сильно. И уж точно не догадывался, что это может стать для них, для него и Тибальта, концом, к которому все так стремительно шло. Он вышел из кабинета, не находя себе покоя и места: на улицу ему нельзя, Тибальт его не хочет видеть, а по дому бродит Парис. Накатывала паника, воздуха престало хватать и в груди все сжалось. Было больно дышать. Вокруг все закружилось, а в голове все трещало и трещало Меркуцио сполз по стенке на пол, пряча голову в коленях: — Все хорошо, все хорошо, все хорошо, хорошо, — судорожно повторял он, пытаясь задержаться на границе реальности, когда все еще можно контролировать, когда есть шанс не упасть в пустоту. Его отпустило. Он вновь мог дышать, мог выпрямиться, встать и держаться на ногах. Но треск не отступал. — Да, — сказал он сам себе, — вы правы. Мне надо быть сильнее. Странный прилив сил появился в нем. И эти силы позволили подобраться, взять себя в руки и гордо вздернуть нос. Что ему сделают? Не убьют, уж точно. Оскорбят? Унизят? Ему не привыкать. Меркуцио столь часто слышал о себе нелестные оклики и фразы, что научился их игнорировать или отшучиваться. Тибальту сейчас было сложнее, и меньшее, что Меркуцио может сделать, это не донимать его и оставить в покое. Он натянул на лицо улыбку и вышел в холл, сталкиваясь с ухмыляющимся Парисом: — Что, пришел конец вашей конспирации? — он так жаждал увидеть выражение боли и страдания на лице Меркуцио, что, не замечая и их тени, злился. — Теперь можно не скрываться, — язвительно улыбнулся Скалигер. — Можно целоваться, обниматься, — Меркуцио дразнил, обхаживая Париса вокруг, — и трахаться где угодно. — Ты! — воскликнул молодой человек, хватая Меркуцио за плечо одной рукой, а другую поднося к чужой шее и внимательно наблюдая за реакцией кузена. Коснуться белой кожи он так и не посмел, но наглость в зеленых глазах заводила все больше. — Думаешь Тибальт защитит тебя в таком состоянии, если я что-нибудь с тобой сделаю? — он едва коснулся пальцами шеи Меркуцио, чувствуя, как тот вздрагивает, видя, как проносятся у него перед глазами болезненные воспоминания. — Хочешь проверить? — Внутри все сжалось в тугой узел, спина похолодела, и Меркуцио с трудом держал себя в руках. Он умел играть роль. Умел блефовать. Умел прикидываться, что все хорошо, даже когда все было чертовски ужасно. Он умел держаться, когда любой другой просто бы не справился. Но факт остался фактом, Тибальт ему не поможет… — Ты знаешь, чего я хочу. Тебя, — Парис сомкнул хватку на тонкой изящной шее, притягивая к себе хрупкое тело так близко, что можно было услышать чужое дыхание. Меркуцио инстинктивно схватил руку Париса на своей шее, пытаясь разжать хватку, когда она начала сдавливать горло. В голове зашумела кровь, дыхание участилось и чувство паники вновь возвратилось. Все как той ночью два года назад. — Не сопротивляйся. Ты же знаешь, что не надо, будет проще и легче, для нас обоих, — он шептал Меркуцио на ухо, вдыхая такой знакомый запах лаванды, что с той ночи отныне и на век ассоциировался исключительно с Меркуцио. — Больше это не произойдет! — Скалигер дернулся, заряжая коленом по промежности Париса и, пользуясь его слабостью, пока кузен сгибался от боли пополам, вырвался из хватки, и, недолго думая, кинулся к дверям, вылетая стрелой на улицу. Он лишь сбежал от монстра, заменяя его дикой собачьей сворой.

***

Каждый шаг по городу, словно суд, где каждый волен высказать о тебе все, что думает. Вот только на этом суде нет правил, нет закона. Здесь все творят, что хотят, и даже те, кого ты считаешь друзьями, со злыми улыбками смеются над тобой, уже говоря гадости не за спиной, а прямо в лицо. Только оказавшись в гуще травли, Меркуцио понял, почему дядя просил его не выходить на улицу: Монтекки орущей толпой подбегали к нему, кружа вокруг как дикари, крича, смеясь, толкая Меркуцио в плечи и спину, словно это было смешно и забавно, Капулетти же плевали ему под ноги, рыча, чтобы он держался от них как можно дальше, как и Тибальт. Скалигер озирался по сторонам, глазами ища друзей, отчаянно нуждаясь в них, однако среди этого урагана красок знакомые лица было не различить. — Эй, эй, где Ромео и Бенволио? — попытался спросить Меркуцио у небольшой кучки Монтекки, что стояли у таверны, посмеиваясь явно над ним самим. — А что, Тибальта уже стало мало? Еще и Ромео с Бенволио подавай? — загоготали молодые люди в синих одеждах. Внутри болезненно кольнуло. Кажется друзья знатно перегибают с шутками. — Да, моему разностороннему таланту никогда не хватает ограничений! А когда дело касается друзей, я всегда готов подарить им порцию своего неподражаемого обаяния! — с улыбкой отмахнулся Скалигер, пряча за пустыми разговорами обиду. Вот только если раньше его остроумие могло осадить кого-угодно, то теперь в него даже не вслушивались. Монтекки веселились и смеялись от одного только взгляда на Скалигера. — О, Меркуцио, ты истинный капризник, раз пытаешься собрать все роли в этом городском спектакле! Но учти, что никто не ищет огромных порций твоего обаяния, всем нужна лишь капля твоего распутства, — появившиеся из-за спины Капулетти заставили повесу резко обернуться и сделать пару шагов назад, прекрасно понимая, что помощи ему отныне ждать не от кого. Монтекки, что стояли совсем рядом, что смотрели на него и смеялись с него, лишь довольно хрюкнут, если ему, Меркуцио, сломают пару ребер. А ведь они были ему друзьями. И, что хуже всего, Скалигер до сих пор так считал. — Так значит и вы не исключение? — он потерял то, что называют чувством самосохранения еще очень и очень давно, вырвав с корнем и заменив на остроумие, которое, если он сейчас же не заткнется, станет причиной его гибели. — Значит и достопочтенный род Капулетти не брезгует сомнительными связями, раз желает меня? Он сощурил зеленые глаза в лисьей манере, широко улыбаясь и больше не делая ни одного шага назад. Меркуцио смело смотрел прямо в глаза Маурицио. — Что ты посмел сказать?! — крик Капулетти резанул юношу по ушам. И повеса уже готов был отхватить своей порции «любви», как его тут же закрыли спиной в знакомом камзоле. Бенволио. — Давайте обойдемся без рукоприкладства? — блондин поднял руки перед собой в примирительном жесте, показывая, что не затеял ничего плохого. — Сегодня мы все на взводе, но это же не значит, что стоит переходить дорогу самому Принцу, верно? — А вот и твой дружок, Скалигер. Ты всегда прячешься за чьей-то спиной, — Маурицио опустил руку со сжатой в кулак ладонью. — А ты, Бенволио, только и делаешь, что прикрываешься графом. Но будьте уверены, что однажды даже он не сможет нас остановить! Капулетти, поняв, что предпринимать что-то попросту не имеет смысла — что взять с того, о ком многие годы ходят нелестные слухи -ушли, оставляя Меркуцио в покое, но только на время. — Я вас ищу по всему городу, — выдохнул Скалигер, тут же оказываясь в объятьях Бенволио. — Мы не думали, что в такую шумиху ты вообще не выползешь в люди. Что, черт возьми, происходит? — Ромео замахал Монтекки руками, разгоняя их как настырных птиц. — Дома… — Меркуцио замолчал, не зная, какие слова вообще можно подобрать. Что ему сказать? Что Тибальт не хочет его видеть? Что Парис его домогается? Внезапно вспоминая что-то, парень вывернулся из объятий друга, поднимая воротник рубашки, пытаясь скрыть проступившие на шее красные следы чужой пятерни. Вот только этот жест был такой глупый и тщетный, что только привлек внимание. — Что это? — Бенволио огромными глазами в ужасе уставился на дорогого Меркуцио. — Это синяк? — Монтекки уже протянул руку в инстинктивном желании коснуться, как Скалигер отпрянул, хлопнув друга по ладони. — Это случайность. Ничего страшного, но мне нужна шаль или что-то в этом роде. — Это сделал Тибальт? — Ромео любопытствующе глазел, не желая предпринимать хоть какие-то действия. — Нет! Мне просто нужна шаль! Идемте к рынку, — раздражение Меркуцио накапливалось где-то в голове, отчего в висках начинало стучать, а по всему телу расползался какой-то странный зуд, от которого хотелось куда-то деться и сбежать. И хоть Скалигер и любил внимание к своей персоне, сейчас это его жутко раздражало. Все крутились вокруг него, словно он зверушка в бродячем цирке. Даже Бенволио со своей заботой и то лез. — Что вообще произошло? Как о вас все узнали? — Ромео единственный, кто Меркуцио сейчас не бесил. Он не сетовал на горе, не суетился и не лип к Скалигеру, за что тот был ему благодарен. — Помните того приезжего заносчивого сеньора? Он брат Тибальта по отцовской линии. И он нас вчера и спалил его дяде. Был жуткий скандал и крик. Слуги дома Капулетти все слышали, видимо они это и разнесли. Бенволио слушал речь Меркуцио и молчал, не решаясь вставить и слова, его взгляд светлых глаз был прикован к шее повесы: — Меркуцио, идти сейчас на рынок, в оживленное место — ужасная идея. Тебя разорвут. Я сбегаю сам и куплю тебе шаль, а вы с Ромео идите лучше в лес к речке. Там спокойней и явно безопасней. Бенволио было страшно за Меркуцио. Он и не думал, что его поступок таким страшным образом может отразиться на Скалигере. И больше всего его пугали свежие следы на шее. Неужто это Тибальт? Или Валенцио? Что если это был сеньор Капулетти или кто-то из горожан? Бенволио не знал ответа, но точно был уверен в своей вине. Он еда сдержался, чтобы не упасть на колени перед милым Меркуцио, слезно прося у него прощение. И Бенволио спокойно выдохнул, когда его план разделиться и встретиться у речи пришелся всем по душе. У него было время прийти в себя и успокоиться.

***

— Тибальт сейчас у тебя? — Ромео расспрашивал от интереса, не имея никакого понятия, что вообще им еще остается в такой ситуации. — Да. Ему сейчас очень тяжело, и он нуждается в покое, поэтому я вышел погулять, — Меркуцио лежал на спине, смотря зелеными изумрудами высоко вверх. В голубое небо, на котором сейчас не было ни единой тучки. И какая природа все же потрясающая — вчера ночью лил дождь, а на утро на небе светило яркое весеннее солнце. После проливного дождя весной, лес Вероны преобразился в сказочное убежище. Вздымающиеся деревья, ветви которых уткнулись в небо, нежно улыбались, облаченные в свежую зелень, олицетворяющую новую жизнь. Воздух наполнен ароматной симфонией: запахи пробуждающихся цветов, древесной коры и влажной почвы проникают в каждый уголок этого зеленого мира. Под ногами расстилаются пушистые ковры из весенних листьев, на которых отражается блеск пронизывающих солнечных лучей. Ручьи, разбуженные дождем, струятся между деревьев, играя в прозрачности и сплетаясь с звуком тихого журчания. Искристая вода, освежающая и чистая, словно живая картина, манит глаза своей живописной прелестью. Воздух наполнен пениями птиц, переплетающимися в нежную симфонию, которая направляет взгляд вглубь леса. Ветви, украшенные дождевыми каплями, играют солнечным светом и создают игру теней и ярких бликов. Вдоль тропинок распускаются маленькие цветы, раскрывая свои лепестки красочной палитрой от белого до яркого фиолетового. Лес Вероны, после дождя, пробуждается к жизни. Здесь царит тишина и спокойствие, словно сама природа созерцает и восхищается своим великолепием. Листья шепчут нежные истории, а ветер тихо поигрывает с ветвями, словно поглаживая их с заботой, разнося свежий запах травы и земли. Здесь души находят покой. — И что вы намерены делать дальше? — Бенволио, после долгого молчания, все же подал голос, с беспокойством смотря на Меркуцио, что лежал на еще влажной и холодной траве. Зная его хрупкое здоровье, Скалигеру хватит и этого чтобы заболеть. О этого в груди возрастала тревожность и беспокойство. Монтекки снял свой камзол, расстилая его на земле и приглашая Меркуцио на него лечь. — Справляться вместе, дорогой Бенволио, — легкая улыбка коснулась губ Скалигера, отчаянно верящего в хороший исход. — Справляться вместе.

***

Тибальту надо было приходить в себя. Надо было брать себя в руки и вылезти из постели, из комнаты. Вот только сил никаких не было. Не было никакого желания покидать спальню Скалигера, как и смотреть на него. Бедный милый Меркуцио щеночком лез к нему, ластился, развлекал, целовал, но Тибальт не мог на него смотреть, как бы сам того ни хотел. Что он сейчас может? Разбитый и потерянный. — Тибальт, Тереза испекла твой любимый десерт, — Меркуцио заглядывал в бледное и осунувшееся лицо Кошачьего Царя улыбаясь, надеясь заразить этой улыбкой и его, но Тибальт только перевернулся на другой бок. — Прости, Меркуцио, мне не хочется, — голос его хрипел, словно он забыл как разговаривать. Ему было больно смотреть на милого Скалигера, на чьей шее пестрели красные отметины, что тот отчаянно пытался скрыть воротниками и платками. Парис, видимо, вновь принялся за старое, а он, Тибальт, не смог защитить Меркуцио, как обещал когда-то. Он не может уберечь его от кузена, от злых языков, что не перестают разносить слухи и грязь. Тибальт совершенно ничего не может ему дать. Он много дней лежал в кровати, едва находя в себе силы подойти к балкону, чтобы взглянуть на Верону, прекраснейший город, древний, о котором ходят сказания и легенды, но таким прогнившим внутри. Этот город был грязным, душным, зловонным. И люди в нем были такие же. И он сам, Тибальт, не исключение. Только Меркуцио был другим: ласковым, нежным, настоящим и искренним. Он был другим, и Тибальт его не заслуживал. Он, болея хандрой и переживая, не думает о том, что сейчас чувствует бедный Меркуцио, не думает, что он слышит на улицах Вероны, не думает, сколько зла на него навалилось, и совершенно не думает, как Меркуцио с этим справляется. Тибальт с головой отдался своей боли. Боли потери, боли предательства и боли покинутости. От него отвернулась семья, с радостью вышвырнув его, совершенно не переживая, что с ним станет. От него отказались после всех принесенных им жертв. После того, как он положил на род Капулетти свою жизнь, свои желание и нужды. И страх охватывал Тибальта, стоило ему только представить реакцию отца. А он, несомненно, узнает все из первых уст, Валенцио ни за что не станет его покрывать. И что остается Тибальту делать? Сидеть на шее Меркуцио и его дяди, пока его не вышвырнут? Тибальт впервые не знал, что ему делать. У него не было никакого плана, была только боль от собственного бессилия. Неужели он на столько слаб? Неужели в нем никогда не было мужества и огня, которые видели в нем все вокруг? Куда делась его храбрость и уверенность? Почему он не может взять себя в руки? Почему позволяет себе скорбь, когда рядом с ним есть Меркуцио? Милый Меркуцио, на чьей белой шее пестрели чужие отметины… Тибальт взвыл, чем напугал Скалигера, что жалостливыми глазами смотрел на него, не понимая, чем может помочь. — Скажи, что мне сделать, а? — Он опустился на пол у кровати, касаясь рукою чужого плеча, но Тибальт не реагировал, уткнувшись лицом в подушку. — Уйди, — наконец протянул Тибальт, так и не подняв на возлюбленного взгляда. Меркуцио задрожал, сдерживая горькие слезы, что градом грозились посыпаться из его глаз: — Прости, — только и выдавил, покидая спальню и сползая в коридоре на пол, вновь пряча лицо в притянутых к груди коленях. — Прости, прости, прости, прости, — шептал он в бреду сам себе, раскачиваясь из стороны в сторону, охватив себя руками. Треск нарастал. Пугал. Говорил с ним и винил во всем. И Меркуцио не противился ему, с каждым днем ненавидя себя все больше. Голова болела, не позволяя спать, а сердце разрывалось при одном только взгляде на Тибальта. И это он с ним сделал? Храбрый и сильный Тибальт не имел никакой тяги выйти из комнаты. Он дал ему время. Много времени. Дал ему покоя и тишины, не лез, но был рядом, когда надо, но лучше не становилось. И закралась в нем мысль, что Тибальт от него отдаляется. Насколько же сильно можно возненавидеть человека за сломанную жизнь? Кажется, совсем скоро Меркуцио это узнает.

***

— Он так и не отошел? — Бенволио всю дорогу не отрывал от Меркуцио взгляда, лишь изредка смотря в сторону, откуда доносились оскорбительные слова. Скалигер очень зрело игнорировал их, колко отвечая только тогда, когда к нему подходили слишком близко. — Он ходит по особняку, изредка, но выбирается из спальни, но мы практически не разговариваем. А если и говорим друг с другом, то сухо… — Меркуцио отчаянно цеплял на себя улыбающуюся мину, зеленые глаза обманчиво сияли, голос звенел, только вот в самом юноше не было и капли радости. — Но ничего, все наладится. Должно наладиться. В конце концов, и горожане менее бурно реагируют. — Это они на тебя менее бурно реагируют, — хмыкнул Ромео, знатно уставший от непривычной суеты и шумихи вокруг них и Меркуцио. Вся ситуация начинала подбешивать и откровенно раздражать. Не было никакого желания гулять со Скалигером или хотя бы просто приближаться к нему. Ромео, слушая насмешки от Монтекки, становилось стыдно за дружбу с повесой, с каждым злым словом все больше уверяя себя, что Меркуцио упал ниже некуда. — Как только в их поле зрения появится Тибальт, все начнется заново. Он же из Капулетти. Он всегда брезговал тобой и всеми нами. Все Капулетти всегда считали нас безморальными глупцами и извращенцами. И вот что в итоге: Тибальт Капулетти несколько месяцев как спит с мужчиной. Скандал. — Ты не помогаешь, — Меркуцио фырчал. Он был на износе, как и его нервы. Терпеть все становилось с каждым днем все сложнее и невыносимей. Его терзали муки совести, изнурял треск в собственной голове, что не умолкал ни на секунду. Но он засунул все свои страхи, желания и боли подальше, концентрируясь на одном только Тибальте. Тибальте, которой столько его оберегал и защищал, который терпел его и вытаскивал на свет. Верона, прекрасный город, что и раньше представляла собой проклятое место, отныне навсегда превратилсяь в Ад, что затянул вниз всех. Всех абсолютно. Здесь не было места любви и пониманию, не было места уважению и человечности, здесь не было места ничему хорошему и светлому. Меркуцио убедился в этом окончательно. — Надо его просто чуть-чуть растормошить, и все будет хорошо, — продолжал уверять себя Скалигер обманчивой правдой, в которую не верил совершенно никто и сам Меркуцио, казалось, тоже. Ночи для него стали слишком холодными и тоскливыми. Родное тело рядом не грело, не обнимало и не ласкало. Тибальт отстранялся, и Меркуцио, в ночи смотря на светлый затылок, судорожно сжимал на себе красную рубашку, боясь коснуться плеча столь родного человека рядом. Страдая от бессонницы, он все чаще начал гулять по особняку, руками водя по холодным стенам и ступая по ледяному полу босиком. Все чаще его тихий голос летал по коридорам, отскакивая эхом от потолка, проносясь далеко вперед. Разговоры с собой помогали. По крайней мере так считал сам Меркуцио. Глупые беседы с самим собой заставляли улыбаться, вспоминать что-то хорошее или простые глупости, которые не давали ему окончательно пропасть. Скалигер вновь стал частым гостем в библиотеке. Он помнил себя ребенком, что от одиночества топил свое горе в книгах. Сейчас это стало неплохим способом отвлечься и окунуться в миры, где жизнь чуточку лучше, где будет счастливый финал. Вот только каждый раз он вновь и вновь брал в руки книгу с семейным древом, где еще много лет назад вычеркнул свое имя. Теперь, проводя пальцами по разрушенной бумаге, что повредилась, не выдержала когда-то грубых нажатий пером, Меркуцио лишь убеждался, что поступил правильно. Не стоит оставлять о себе следа в истории этой семьи. Не стоит позорить свой род. Как не стоит хоть кому-то показывать то, что спрятано у тебя внутри. Поэтому Меркуцио и улыбался, отшучивался, играя привычную роль шута и клоуна, к которой все привыкли. Внезапно до ушей юноши донесся жалобный и тихий «мяу». Протяжный и писклявый. Снова и снова. Меркуцио остановился, принимаясь оглядываться по сторонам, пока не заметил на углу дома черного маленького котенка с зелеными глазками. Совсем еще крохотный, либо выброшенного на улицу, либо отбившегося от кошачьей семьи. — Я придумал! — воскликнул Меркуцио, оборачиваясь к друзьям. Взгляд Ромео выражал глубочайшую усталость и нежелание участвовать хоть в чем-либо. — Помогите мне поймать этого котенка, — юноша указал на животное, что, почувствовав к себе интерес, опасливо прижалось к земле. — Я его Тибальту подарю. Может это его приободрит. Отказать сияющему Скалигеру Бенволио никогда не мог. Отказать Меркуцио вообще хоть в чем-то всегда было выше его сил. И как бы молодой Монтекки не желал разрыва отношений любимого друга и Тибальта, противиться этой яркой и заразительной улыбке он не мог. А Ромео…у Ромео просто не было возможности отказаться. Таким образом улицы Вероны, как и жители этого города, стали свидетелями наинелепейших событий: Ромео, Бенволио и Меркуцио начали охоту за несчастным животным, которое, почувствовав неладное, пустилось прочь от сомнительных молодых людей. И только котенок дал деру, как троица друзей кинулись следом, неистово крича, надеясь, что кто-то из прохожих поможет поймать зверька. Только вот все шарахались, боявшись быть сбитыми с ног. Котенок, будто непостижимый фантом, прыгал с крыши на крышу, увертываясь от погонщиков. Он кружил вокруг колонн и изгибался вокруг фонтанов, издавая жалостливое мяуканье, словно моля Меркуцио оставить его в покое. Но если что-то взбрело в воспаленный мозг Меркуцио, то остановить его было невозможно. Он отказывался сдаваться и продолжал преследовать котенка, снося все на своем пути: то людей, то прилавки. В искорках глаз его горел огонь решимости. Это котенок был для него чуть ли не последней надеждой. Может именно жалость и внезапная любовь к животному сможет возродить Тибальта, как феникс из пепла. — Окружай! — кричал Скалигер не поспевающим друзьям, что то и дело натыкались на летящие после Меркуцио предметы или извинялись перед снесенными людьми. И вот Меркуцио, изможденный, но настойчивый, наконец сумел поймать котенка за шкирку, падая на пыльную дорогу и чуть не раздавливая бедное животное своим весом. — Поймал! — сияя от радости, Меркуцио закутал вырывающийся черный пушистый комок в свой камзол. Великий охотник, покоривший настоящего дикого зверя, с опаской смотрел на котенка, что отчаянно вырывался из хватки, не прекращая мяукать, в попытках укусить руку, что его держит. Обернувшись к друзьям, чтобы продемонстрировать им итог их погони, Меркуцио столкнулся с разгневанными Ромео и Бенволио, которые настрадались от этой затеи больше, нежели от драки с Капулетти. Но Меркуцио не обратил на это никакого внимания, радуясь только тому, что их авантюра удалась. Однако все оказалось не так просто, как выглядело на первый взгляд. Уличное животное было необходимо помыть и Меркуцио, в этот раз брошенный своими друзьями, не желающие быть оцарапанными животным, что не переставало бороться за свою свободу, остался с этой проблемой один на один. Дома, выпросив у слуг таз с мылом, юноша тщательно и ответственно подошел к этому вопросу, совершенно не ожидая, что в конечном итоге будет весь искусан и исцарапан. История окончилась тем, что его ругань, крик и ор животного были слышны на половину особняка.

***

Меркуцио постучался в свою комнату и тихонько приоткрыл дверь, находя Тибальта на софе перед камином с книгой. В последние дни Тибальт стал там все чаще проводить время. Он не обернулся, лишь удосужился подать голос: — Это твоя комната. Ты не должен стучаться. — Тибальт, я тебе подарок принес, — возбужденный голос Скалигера все же заставил Капулетти оторваться от книги и взглянуть на повесу: мокрый, лохматый, с исцарапанными руками он держал в руках сверток из своего камзола, из которого выглядывала черная мордашка с зелеными глазами. — Это котенок. Тебе. Он чистый, — добавил Меркуцио, осторожно опуская сверток на кровать. Маленький черный комочек нелепо выбрался из испорченной ткани и жалобно замяукал, широко раскрывая пасть и смотря прямо на Тибальта. — Это шутка? — он видел разные выходки Меркуцио, но чтобы такие — впервые. Тибальт и представить не мог, что Меркуцио может выкинуть нечто подобное. — Мне кота? — Капулетти поднял бровь в абсурдности этой идеи. Ему, Тибальту, получившим прозвище Кошачий Царь, дарить котенка? Глупее идеи не придумать. Зато вполне в стиле Скалигера. — Это не шутка. Это котенок, — Меркуцио не переставал улыбаться, однако с каждой секундой эта улыбка все тускнела и меркла. Тибальту подарок не нравился… — И зачем он мне? — Чтобы он тебя радовал… — юноша сел на пол на колени, опустив плечи и потупив взгляд. Он опять облажался. Животное тем временем спрыгнуло на пол и с интересом обнюхалось. Было тепло, сухо, от камина впереди исходил жар. Котенок сделал пару несмелых шажков к софе, обнюхивая ноги Тибальта. Что-то вызвало у животного доверие к незнакомому человеку, поэтому он запрыгнул на чужие колени, принимаясь милым шевелящемся носиком тянуться к лицу Капулетти. — Ты где его нашел? — Тибальт сомнительно погладил животное, и то замурчало, прикрывая зеленые глазки, с удовольствием подставляясь под ласкающие руки. — На улице…его было трудно поймать, — Меркуцио не мог понять реакции Тибальта. Он просто недоумевающе смотрел то на сомнительный подарок, то на самого Скалигера. — Подобрал его с улицы…притащил в дом…прям как меня? — взгляд Капулетти уставился на Меркуцио, что глуповато хлопал глазами. — Очень мило, дорогой Меркуцио, что ты тащишь в дом всякую живность, которую жалеешь. Очень мило, — голос Тибальта говорил о том, что он не рад. Он воспринял все на свой счет, отчего настроение становилось у него еще хуже. — Я просто понадеялся, что заботясь о нем, ты перестанешь себя жалеть, — голос Меркуцио упал. Его плечи поникли, а на лицо легла тень, стирая улыбку и блеск надежды, что вот-вот все наладится. Треск пронзил его, и Скалигер выскочил из комнаты, не желая скручиваться пополам, на глазах у Тибальта.