Говорят, что время лечит. Что затягиваются раны и появляются силы идти дальше. Тибальт же думал, что это чушь собачья. У него сил не было даже спустя неделю. Он превратился в затворника, что не выходит из комнаты, создавая вокруг себя свой собственный мирок, пузырь, в который никого не хотелось пускать. Даже Меркуцио. Милого Меркуцио, что не находил себе места. Тибальт хотел провалиться сквозь землю от стыда и ненависти к себе. Только черный котенок с зелеными глазами нашёл лаз в Тибальтову боль и пустоту.
Крохотный черный комок, оказавшийся ласковым и озорным, вызывал столь редкую и едва заметную улыбку на губах Капулетти, когда зверек охотился за ногами под одеялом, бегал за веревочкой или лапками, лежа на спине, пытался поймать перо. Дивное животное стало настоящим спасением. Тибальт недооценил подарок Скалигера, лишь на следующее утро поняв всю его прелесть. Вот только самого повесы в ту ночь в спальне не было.
Это было так странно…спать в постели Меркуцио и без него. Юного Скалигера не было ни ночью, ни утром. Вероятно, Тибальт его знатно огорчил, если не обидел. От этого осознания ему хотелось выть. Разве мог он заслуживать Меркуцио, что так о нем беспокоится?
Ему следовало найти неугомонного Скалигера и на коленях вымаливать прощение, но сил выйти из комнаты Тибальт так и не нашел.
— Ну и как тебя назвать, зверёныш? — с печальной лаской произнес Капулетти, поглаживая мурчащего котенка, чьи зеленые глаза так напоминали изумруды Меркуцио. — Ты такой игривый и веселый. Наверное, тяжело тебя было поймать, да?
Словно понимая своего хозяина, котенок мяукнул, широко раскрывая пасть. Тут же Тибальт вспомнил разодранные руки Меркуцио, и сердце его взвыло. Что если начнется заражение? Скалигер перевязал раны? Обработал их? Тибальт не знал, потому что не спрашивал. Потому что не интересовался, и думал только о себе. Пора брать себя в руки и вылезать из этого состояния. Пора подпустить к себе милого Скалигера и позволить себе помочь, иначе он окончательно останется один.
— Делов я натворил, да? И это его, Меркуцио, глупым называл. По-моему, из нас двоих, идиот я, но точно не он.
Котенок вновь замяукал, вскочил и начал бегать по спальне. Тибальт лишь надеялся, что он ничего не разобьет. Особенно будет жалко новую вазу из китайского фарфора. Все еще были свежи воспоминании о дне, когда он, Тибальт, в пылу ревности, разбил прошлую. Тогда лицо возлюбленного исказилось такой гримасой боли, словно вместе с вазой на осколки разлетелось и его сердце.
Внезапно до слуха Капулетти донесся странный звук, который не предвещал ничего хорошего. Черный комок шерсти принялся точить когти о шелковый ковер.
— А ну не смей! — воскликнул Тибальт, тут же кидаясь к обнаглевшему животному и подхватывая его на руки. — Нельзя портить вещи Меркуцио! Мы его гости, глупый, — долго злиться на котенка было невозможно. Его глаза заглядывали в самую душу. — И правда глупый, — котенок вновь мяукнул. — Прошу прощения. Глупая, — поправился Тибальт, вспоминая, что это девочка.
Зверек замолчал и принялся играться с Тибальтовой рукой острыми когтями и зубами, после которых вся тыльная сторона ладони Капулетти пестрела царапинами и укусами. Но он готов был это терпеть, не желая выпускать из рук котенка, что неожиданно так стал ему дорог. Это ведь был подарок Меркуцио…
От игр его отвлек стук в дверь. Услышав разрешение войти, в дверном проеме появилась служанка, что неловко тупила взглядом в пол:
— Сеньор Тибальт, Вас господин Эскал ждет в кабинете. Кажется это срочно.
Он сглотнул, переглядываясь с, казалось, все понимающим животным:
— Спасибо, сейчас буду.
Служанка кивнула и поспешила скрыться, оставляя Капулетти в смятении и страхе: ну вот и пришел конец сказочному терпению Принца, сейчас Тибальт окажется вместе с котенком на улице.
Кабинет Графа в этом огромном замке найти было невозможно. Тибальт так и не запомнил все эти повороты, комнаты и залы. Пришлось спрашивать дорогу у его обитателей. Благо слуг в доме рода делла Скала было полно.
Постучавшись в заветную дверь, Тибальт понял, что перестал дышать. Он шел, словно на суд, ожидая услышать свой смертельный приговор. И вопреки ожиданиям, что Граф будет сидеть за своим столом, ожидая его, Тибальта, чтобы при первом же его шаге смерить нежеланного гостя хмурым взглядом, Эскал стоял у книжных полок, задумчиво листая страницы какого-то отчета в руках.
— Сеньор? — юноша, собирая остатки гордости в кулак, зашел, прикрывая за собой дверь. — Вы желали меня видеть?
— Ах, да, Тибальт, — Принц оторвал свой взгляд от чего-то невероятно увлекательного в отчете и мельком оглядел бледного гостя, чьи круги под глазами стали еще чернее, чем обычно. — Нужна помощь, — мужчина кивнул головой на стол, где высились стопки бумаг. — Помоги мне разложить все по годам с января по декабрь. Мелко написано, а я уже не молод, зрение подводит, — видя ступор Капулетти, Эскал его подтолкнул. — Давай-давай.
Тибальт наблюдал за хозяином дома, изучал его. Он привык предугадывать настроение людей, привык учиться распознавать эмоции, чтобы подготовиться к защите. Это нередко спасало его от дяди. Тибальт научился читать сеньора Сальваторе по одному только голосу, по взгляду или телодвижению. Он, как охотник, изучал жителей Вероны, словно зверей, предугадывая шаг к нападению или отступлению. Вот только относительно Принца Тибальт терялся. Эскал не походил на человека, что собирается вышвырнуть его на улицу. И либо Тибальт потерял все свои навыки, либо дядя Меркуцио действительно настолько святой человек.
— Вы меня позвали для помощи в делах города? — Тибальт нерешительно подошел к столу, беря в руки первый попавшийся отчет и быстро пробегаясь по нему глазами.
— Не совсем, — Эскал обошел стол и сел в свое кресло, складывая руки перед собой в замок. — Хотя в этом, — он кивнул на стопку бумаги, — помощь мне тоже нужна. Присядь, пожалуйста. Я бы хотел кое-что с тобой обсудить.
Капулетти сглотнул, но подчинился и сел. В конце концов перечить Принцу Вероны не смел никто, даже Меркуцио.
— Это касательно моего пребывания здесь?
Граф кивнул:
— Позволь просто поговорить с тобой. Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Прошло столько времени, а ты все не выходишь из комнаты. Что тебя тревожит?
Его голос обволакивал и успокаивал, выстраивая между ними какой-то доверительный мост. Тибальт даже позволил себе расслабиться, откидываясь на спинку стула:
— Что меня тревожит? — он рассмеялся. Это был тот нервный смех, что Тибальт не раз замечал у самого Меркуцио, вот только от себя подобного он никак не ожидал. Оказывает вот оно чувство безысходности и абсурдности, что выталкивает из тебя смех, практически истеричный хохот. — Прошу прощения, сеньор Эскал. Но это смешно. Что меня беспокоит? — он развернулся в полуоборота, опираясь локтем о стол и наваливаясь на него грудью. — Меня вышвырнули из дома. У меня нет ничего. Я ведь бастард. У меня нет ни рода, ни наследства, никаких средств на жизнь. Я совсем один.
— У тебя есть Меркуцио, разве нет? Он от тебя не отказался, — спокойный и ровный голос Принца выбивал из колеи. Тибальт не понимал, почему Граф не злится на него, не ругается и не кричит.
— Пока. Пока не отказался, — взгляд Тибальта был дикий, словно у лесного зверя.
— Я говорил с моим дорогим племянником еще на утро после той ночи, когда тебя выгнали из дома. Или же когда ты ушел за Меркуцио, не суть важно. Важно то, что Меркуцио тебя не оставит. Он не оставил тогда и не оставляет и сейчас, разве нет?
Капулетти молчал, теряясь в собственных чувствах. Эскал был прав. Его милый Меркуцио нес это бремя позора вместе с ним, Тибальтом, не жалуясь ни минуты, лишь поддерживая.
— Здесь Вы правы… — эти слова давались тяжело. На душе становилось лишь сложнее и больнее. — Но это не отменяет того, что я никто.
— Если я дам тебе фамилию Скалигер, это сделает тебя счастливее? Будешь принадлежать к роду делла Скала. У тебя будут деньги, дом, семья.
Тибальт не верил своим ушам. Неужто сеньор Эскал решил над ним посмеяться? Каждое его слово звучало как жестокая шутка, вот только выражение лица было столь серьезным, что юноша терялся.
— Вы сейчас серьезно?
— Абсолютно. Будешь Тибальт Скалигер. Звучит неплохо.
Капулетти уронил голову на грудь с горькой ухмылкой:
— Не стоит… Это не сделает меня счастливей.
— Значит причина твоих эмоций вовсе не в этом. Тогда в чем? Продолжай рассказывать, Тибальт, — Эскал давил своим взглядом, не позволяя уйти от ответа.
Тибальт молчал, не понимая того, что чувствует. Он не мог найти ответ на вопрос, копаясь внутри себя, изводя и терзая. Почему…почему, почему, почему ему так плохо на душе?
— Я ничего больше не умею. В смысле, всю свою жизнь я защищал род Капулетти. Больше я ничего не умею, — он вытаскивал из себя все, что только мог достать. Он переворачивал свою душу, разрывая сердце на части, чтобы найти ответ. Найти ответ не для Эскала, а для самого себя.
— Ты можешь посвятить себя Меркуцио и роду делла Скала, — Эскал пожал плечами. — Можешь обучиться новому. Дело по душе мы тебе найдем. Не переживай. Теперь стало легче?
Граф видел, что Тибальт потерян. Он сидел напротив него, и с каждой минутой взгляд его становился все напуганней и печальней. И смотря на него, Эскал понимал, что причина грусти его дорогого гостя вовсе не в его бесполезности:
— Так что тебя беспокоит, Тибальт?
Юноша вцепился в край стола побелевшими пальцами, не имея ни малейшего представления о том, что действительно является причиной:
— Может…мне больно от того, что я потерял семью?
— Хорошо, Тибальт, — Граф кивнул, — расскажи мне о твой семье. Ты будешь скучать по дяде? Тете? Кузине? Может отцу? Какие у тебя с ними были отношения?
— Я их… — ему понадобилась пара минут, чтобы признаться, — ненавидел. Всех, кроме Джульетты. Но я ей сам уже давно не нужен, как и она мне. По крайней мере так, как было раньше. Когда у меня появился Меркуцио, все остальное перестало иметь значение.
Тибальт с легкой улыбкой на губах вспоминал, как он мечтал обменять кровавый долг перед родом Капулетти на вечный долг перед дорогим сердцу и душе Меркуцио. Он так мечтал об этом. Так жаждал, и, кажется, Судьба услышала его молитвы, преподнося тот шанс, который мог больше и не представиться. Так почему тогда он так себя ведет?
— Дядя всегда был жесток. Отец и брат меня ненавидят. Тетя… Ей было все равно, что со мной. А Джульетта… Она лишь ребенок, для которого я словно одна из ее кукол, что развлекает. И хоть она и была всегда добра ко мне и в силу своих возможностей заботлива, но она ребенок… Мне не хватало той ласки и тепла, что она дает. А вот Меркуцио… Он мой свет.
— Тогда почему тебе так плохо?
— Потому что все узнали? — Тибальт спрашивал не у себя, а у Принца. Было бы намного проще, если бы сеньор Эскал дал ответ за него.
— А тебе заботит мнения других?
— Нет. Никогда… Всегда было плевать. У меня и так нет друзей, так что и терять мне некого, — юноша затих, осмысливая тот неожиданный ответ, который они искали вот уже почти что час, и который наконец пришел Тибальту в голову. — Что если злые разговоры повлияют на наши с Меркуцио отношения?
Это было именно то, что они искали.
— Сеньор Эскал, — Тибальт выдохнул. — Я люблю Меркуцио. Люблю больше жизни. Но я не знаю, любит ли он меня. Наши отношения начинались только… — он запнулся, остерегаясь рассказывать слишком интимные вещи, однако взгляд Эскала говорил лишь о том, что все сказанное останется между ними, — с плотского желания. И хочет ли Меркуцио связываться со мной чем-то большим?
— Ох, Тибальт, — впервые за час общения Эскал позволил себе стереть непроницаемую маску с лица и улыбнуться, едва не смеясь, — Меркуцио приютил тебя, поддерживает вопреки тому, что ему и самому тяжело — он же сносит всю злость и желчь Вероны в одиночку — заботится и пытается дать тебе все, чтобы поднять в тебе силу духа. Меркуцио любит тебя не меньше, чем ты его. И как я сказал ранее, он от тебя ни за что не откажется. Иначе сделал бы это еще очень давно. Так чего ты боишься, Тибальт?
— Получается, что ничего, — неожиданно внутри стало легко и свободно. Ничего не давило, ничего не пугало и не тревожило. Ничего не сжимало его грудь, позволяя глубоко-глубоко вдохнуть и расправить плечи. Тибальт чувствовал прилив сил и энергии. А еще он чувствовал жгучую злость на тех, кто посмел издеваться над Меркуцио. Он чувствовал стыд за свою трусость: как он посмел оставить возлюбленного в такой для них обоих сложный период? Он клялся оберегать и защищать его, но оставил на растерзание стае гиен. Он потерял столько времени попусту, переживая о том, о чем не следует.
— Тогда, думаю, тебе стоит поговорить с моим племянником. Ты мне нравишься, Тибальт, — Эскал встал, — ты делаешь Меркуцио лучше, и я бы очень не хотел, чтобы из глупости вы разрушили те чувства, что вас связывают. Поэтому немедленно поговори с Меркуцио. А потом возвращайся сюда. Все эти бумажки, — Граф обвел рукой заваленный стол, — ждут тебя.
Тибальт вскочил с места и, сердечно пожав Принцу руку, вылетел из его кабинета. Он должен найти милого Меркуцио. Должен поговорить с ним и попросить прощения. А еще он готов переломать кости каждому, кто посмеет хоть одно дурное слово сказать против Скалигера. Тибальт готов клясться Богу, Деве Марии и всем святым, что отныне ни за что не оставит его, не пренебрежет его чувствами и безопасностью. Надо только найти его…
***
Верона еще никогда не была столь ужасна и отвратительна, как сейчас. Неужто все эти люди, кричащие, тыкающие в его, Тибальтову, сторону пальцы, действительно считали, что ненависть правильна? И неужто когда-то он был таким же?
Ему было тошно от всех жителей города. Тошно от Монтекки и Капулетти. Не хотелось на них даже смотреть. Никто из них, определенно, не заслуживает и взгляда его.
— Позор рода! — кричала толпа красных. — Предатель!
Тибальт лишь брезгливо фыркал. Пусть только кто-нибудь сунется к нему, как получит удар в лицо и под дых. Ему ничего не стоит переломать пару ребер, зато каждый вспомнит, что значит злить Тибальта. Видимо он слишком долго отсиживался в тени. Слишком долго избегал стычек и драк. И видимо Веронцы действительно забыли, на что он способен. Но он с удовольствием напомнит, не пожалев кулаки, что яростно сжимались в нетерпении применить силу.
Но это только если кто-то попробует к нему подойти. Для начала надо найти Меркуцио. Он извинится перед ним. Постарается все наладить и объясниться, слепо надеясь, что милосердный Скалигер его простит.
— Эй! Мы с тобой разговариваем! — крикнул кто-то со спины, прежде чем схватить Тибальта за плечо и развернуть к себе лицом.
Грубейшая ошибка для оппонента.
Тибальт ловко увернулся от кулака, снося драчуна одним ударов в бок. Парень из рода Капулетти не устоял на ногах и упал на землю в пыль, жалобно стона от боли.
— Ну же! — Тибальт раскинул руки, крутясь вокруг своей оси, словно приглашая каждого, кто осмелится, испытать свою силу и ловкость. — Давайте! Кто еще попробует? А?! Думаете я не смогу уложить вас всех? Да будьте вы хоть из Капулетти, хоть из Монтекки, это не меняет сути. Вы все — жалкая свора, которая ни на что не способна, кроме как лаять! Считаете, что если я сплю с мужчиной, то перестаю им быть? Так давайте проверим! — он скалился, щетинился, ни на миг не испытывая страха. И не важно, накинется на него один, двое или целая толпа. Тибальт не сомневался, что раскидает их всех и, судя по отсутствию решимости в глазах Веронцев, те это тоже знали.
На миг взгляд Тибальта наткнулся на Балдассаре, Давида и Луиджи, что стояли поодаль, молча наблюдая, но не предпринимая никаких действий. Они смотрели на старого приятеля, не узнавая его. Или же понимая, что не знали его раньше, до этого момента…
Значит вот он какой Тибальт? Столь страстный и рьяный? Идущий против системы, против толпы, против всех? Тибальт, которому отныне нет ни до кого дела, кроме как до Меркуцио?..
Люди, и Монтекки, и Капулетти, не двигались с места, с нерешимостью смотря друг на друга, словно надеясь, что кто-то первый ринется с кулаками, стадным инстинктом потянув и остальных. Но никто не решался, просто позволяя Тибальту уйти.
***
Он шел к площади, практически не сомневаясь, что встретит милого Меркуцио именно там. Скалигер, сколько Тибальт его помнил, всегда ошивался там, собирая вокруг себя толпу народа, что, как правило, просто посмеивалась с нелепого монтекковского щенка. И хоть сейчас. События в городе совершенно не располагали к тому, чтобы привлекать к себе внимание, Тибальт надеялся, что повеса не станет изменять своим привычкам — разыскивать неугомонный вихрь проблем не было времени. Слишком долго они пробыли порознь друг от друга. Слишком истосковались Тибальтовы душа и сердце по задорным изумрудным глазам.
Внезапно до Тибальта донесся сладостный аромат, что сливался в какую-то симфонию, притягивая к себе внимание. Цветы. Тибальт четко ощущал их аромат и, оглядевшись вокруг себя, увидел продавщицу, окружённую красивыми бутонами.
Это то, что было нужно. Однажды Тибальт обещал подарить Скалигеру букет вместо тех лилий, что Меркуцио пришлось выкинуть. Разве сейчас ситуация не была как ни кстати подходящей?
— Мне нужен букет этих, — кинул он на неизвестные ему фиолетовые цветы. Меркуцио, что всегда окружал себя всеми его оттенками, должно было понравиться. Тибальт очень надеялся на это. Ему хотелось извиниться красиво. Романтично. Чтобы милый Меркуцио понял серьезность намерений.
— Сколько? — преклонного возраста женщина нагнулась, принимаясь собирать стебли цветов.
— Все, — деньги не имели значения. Тибальт с радостью потратит на возлюбленного последние монеты. — Подскажите, что это за цветы?
— Флоксы. Вашей избраннице очень повезло, — женщина подняла взгляд на своего покупателя, не сразу узнавая в нем Тибальта Капулетти. — Это же ты… — глупо было надеяться, что она не слышала о скандале. — Что ж, главное, что ты заплатишь. Не имеет значения, женщине ты даришь или мужчине, пока все счастливы, верно?
Для цветочницы счастьем была пара монет, что с приятным для ушей звоном упали ей в руку, для Тибальта — призрачная надежда увидеть улыбку на лице Меркуцио.
Цветок флокса фиолетового цвета — это нежное чудо, восхищающее своей красотой и изяществом, прямо как и сам Меркуцио. Стоит только взглянуть на него, и сердце наполняется блаженством, словно нежное прикосновение летнего ветерка. Его лепестки, словно тончайшие шелковые ленты, раскрываются в прекрасные, гармоничные волны, создавая впечатление, что каждый лепесток нежно взмахивает крыльями в знак благодарности за солнечные лучи, которые позволили ему расцвести во всей красе.
Флокс фиолетового цвета — это олицетворение элегантности. Его изящная форма и деликатные оттенки фиолетового создают ощущение непреходящей нежности и непостижимой гармонии. Изящные стебли поддерживают этот цветочный шедевр, словно хранят его от земных забот и лишь сосредотачиваются на его прекрасном цветении. Каждый стебель словно тонкий стержень, подчеркивающий красоту цветка и служащий ему верным компаньоном в танце с ветром.
Аромат флокса фиолетового цвета — это сладость и нежность, которые нежно уносят душу в мир мечтаний. Его аромат напоминает о летних сумерках, когда воздух наполнен ароматами цветущей природы и вечерней росы.
Как только Тибальт их увидел, перед взором сразу же предстал милый сердцу Меркуцио.
Это было так странно… идти по Вероне с букетом, который предназначается не для Джульетты, не для женщины вообще, а для Скалигера. И это странное чувство было не только у Тибальта, но и у каждого, кого он встречал по пути. Конечно, суровый и грубый Тибальт Капулетти, оказывается, способен на романтичный поступок. Это удивляло и его самого. Вот что способен сделать с человеком Меркуцио Скалигер. Казалось, что столь нелепый поступок настолько выбивал горожан из привычного устоя, что они совсем забыли про ненависть. Просто тупо смотрели на Тибальта, раскрыв рты.
Тибальта же это начинало забавлять. В конце концов, развитее толпы походило на развитие маленького ребенка, которого можно было отвлечь от забот пролетевшей мимо птичкой или бабочкой.
Наконец впереди показалась знакомая фиолетовая рубашка.
— Меркуцио, — зашептал Тибальт, счастливо улыбаясь, словно не видел его несколько лет. Оказалось, что по ощущениям действительно словно столько и прошло. И как он вообще мог прожить хоть день без этих зеленых глаз и столь родного запаха? — Меркуцио! — уже воскликнул Тибальт, пускаясь в бег к возлюбленному.
Скалигер, услышав знакомый голос, обернулся, боясь, что то лишь его воображение, что на самом деле Тибальта здесь нет. И не успели его зеленые глаза выцепить до боли родную фигуру в толпе, как Тибальт уже стоял прямо перед ним, впервые улыбаясь так легко и счастливо, что на миг Скалигер засомневался, наяву ли все это происходит. Вокруг них начали собираться горожане, желая увидеть предстоящий «спектакль» своими глазами, а Бенволио и Ромео удивленно переглядывались.
— Тибальт, какой сюрприз, — чуть ли не замурчал Скалигер, выцепив глазами букет. — Я уж и не думал, что ты когда-нибудь выберешься на улицу, — в словах юноши не было злобы, лишь капелька иронии, а глаза лучились такой нежностью и лаской, что Тибальт на миг застыл, забыв, как говорить и дышать.
— Я не имел никакого права оставлять тебя одного. И я не имел никакого права убиваться горем по тем, кто, по сути, никогда не был мне семьей, Mon cher, — Тибальт протянул возлюбленному букет, с трепетом наблюдая, как Меркуцио зарывается в них носом, вдыхая сладостный аромат. — Прости меня.
— И что, ты готов смириться и принять все эти насмешки? — Скалигер кивнул на столпившихся зрителей. Он хитро щурил глаза, желая выведать всю правду у Тибальта, боясь, что больше не выдержит такого одиночества, как последнюю неделю.
— Я с гордостью приму все, что будет являться подтверждением нас, — Тибальт крепко сжал руку Меркуцио, припадая своими губами к его в глубоком чувственном поцелуи. И плевать, что на них все смотрят, что в них тыкают пальцами и что-то кричат. Тибальту было плевать. Он больше ни за что не отпустит Скалигера, до конца своих дней будет держать его за руку. И даже после смерти не оставит его. — И отныне, — Тибальт неохотно оторвался от мягких губ, не представляя, как столько времени мог их избегать, — служить я буду только тебе.
Тибальт шептал только Меркуцио. Только для Меркуцио и только для них.
Бенволио смотрел на все это с сжимающимся сердцем. Его план не удался. Он так надеялся, что Тибальт, подверженный стыду и позору, бросит Меркуцио. Но вот только страху позора был подвержен только он сам, Бенволио… Тибальт же открылся всем. Он принял себя и свои чувства, и он действительно предан Меркуцио…
Юный Монтекки с болью в сердце опустил голову, жмуря глаза и горестно улыбаясь. Он действительно не достоин Меркуцио так, как Тибальт. Он действительно трус, коим Кошачий Царь всегда его считал, и он действительно ничем не лучше любого другого Веронца. Меркуцио же всегда заслуживал кого-то получше, и, как не шутит Судьба, этим «получше» оказался тот, на кого подумать могли в последнюю очередь. И как бы Бенволио не сопротивлялся, не мешал и не обманывал сам себя, Тибальт был единённым, кому он мог доверить Скалигера. Отныне и навек, клянясь себе и перед Богом, Бенволио обещает отпустить милого сердцу друга, не мешая ему с тем, кто действительно был его судьбой.
— Какая мерзость! — воскликнул кто-то из толпы.
Стоило только Тибальту найти грубияна, готовясь отделать его одним ударом, как столкнулся с братом. И если раньше он легко стушевался бы, не смея перечить Валенцио, то теперь, крепче сжимая руку Меркуцио и заводя его за свою спину, был готов дать решительный отпор.
— Так уезжай из Вероны! И не возвращайся сюда никогда. Ты знаешь, что я стою на смерть за то, что мне дорого, и можешь мне поверить, что теперь меня не остановит и смерть. Так что либо хватит сотрясать воздух словами и покажи, на что способен, либо проваливай отсюда!
Тибальт чувствовал за спиной родное дыхание. Чувствовал легкую ухмылку на губах Меркуцио и чувствовал его ладонь на своем плече. И в этот момент Тибальту ничего не было страшно.
— Можешь быть уверен, что я это так просто не оставлю, — шипел Валенщио. Он видел, что отныне никто и ничто не могло влиять на брата так, как этот женоподобный юноша за его спиной, что так насмешливо улыбался. — Ты предал свою семью! Ты предал Капулетти! — воскликнул тот, яростно взмахивая руками.
— Да плевать я хотел на Ревьелло и Капулетти! Они никто для меня и никогда не были семьей! Теперь я это понял!
Вероятно, последнюю фразу Тибальт сказал опрометчиво. Род Капулетти, оскорбленный выбором Тибальта до глубины души, не мог отныне сдерживать такого позора. И последняя фраза их бывшего предводителя стала последней каплей в переполненном кувшине.
Маурицио набросился на Тибальта с кулаками, желая забить его насмерть. Меркуцио, которого Тибальт успел оттолкнуть, полетел в сторону. Завязалась драка. Красные и синие слились в одно месиво, колотя друг друга без разбора. Людская злоба и желчь, что столь долго копилась в людских сердцах, наконец получили выплеск, грозясь смести с себя все. Верона вот-вот должна была провалиться под землю, потому что страшнее этой драки и ненависти не видывал еще свет.
Монтекки лезли на Капулетти, желая защитить себя и Меркуцио, Капулетти кидались на Монтекки, в попытке раскидать их так, чтобы добраться к источнику позора.
— Прекратите! Сейчас же! — Бенволио отчаянно разнимал драчунов, сам не раз получив по лицу и в живот.
Меркуцио юрко уворачивался, глазами в непонятной куче цветов пытаясь различить Тибальта, которого оттеснили от него. На землю, устеленной плиткой, упали фиолетовые цветы, что тотчас были заточены…
— Тибальт? — острый взгляд Скалигера нашел его. А еще они нашли опасность. Что-то холодное и острое блеснуло в лучах мартовского солнца. — Тибальт!
Если кто-то когда и видел, насколько быстро способен бегать Меркуцио, то это была лишь его игра, в которой повеса поддавался. Сейчас же он в считанные секунды оказался возле Тибальта, отталкивая руку Капулетти, что занес свой кинжал.
Время словно остановилось. Юноша чувствовал за спиной Тибальта, а глаза его смотрели на искаженное ненавистью и злостью лицо Маурицио. Все замерло. Люди замерли. Казалось, что все смотрят на них. На него, Меркуцио. И он не мог понять почему.
— Довольно, — громогласно крикнул Скалигер, стараясь придать своему от природы звонкому голосу важности. Вот только не смог. От чего-то бок пронзила боль, а рубашка пропиталась странной влагой. А на землю, на фиолетовые лепестки флокса, упали темные капли крови.
