Verona sta aspettando!

Меркуцио спал плохо. Он долго не мог улечься, то и дело поскуливая от свежей раны, что болела и не давала покоя. Было плохо. Очень плохо. Иногда поднималась температура, шов открывался и вновь появлялось кровотечение. Меркуцио мучался сам, терзая и себя, и весь дом. По нескольку раз за ночь в их с Тибальтом покои бегали лекари, меняя повязки и давая какие-то настойки, от которых Скалигер кашлял, давясь горечью. — Oh mon cher (о родной мой), -шептал Тибальт, убирая с мокрого от холодного пота лба пряди темных кудрей. -Тебе надо поспать, — юноша целовал его пальцы, изредка со злобой поглядывая на напуганного лекаря, что ничем не мог помочь. -Жарко. Душно, -красные воспаленные глаза дико смотрели на Тибальта. Длинные пальцы свободной руки так и норовили стянуть повязку и расчесать новый шов. Комната вновь наполнилась запахом крови и спирта, что щекотали ноздри. -Да сделайте же вы хоть что-то! -рявкнул на врачевателя Капулетти, срываясь с места и нависая над стариком в очках. Маттео быстро заморгал. -Он не спит. Тело не может излечиться, если не спать. -Идите вон! -вновь рявкнул Тибальт, вышвыривая Маттео за дверь и швыряя ему в след сундучок с лекарствами, что, судя по звуку, в дребезги разбились. -Тибальт, тут пахнет Смертью, -Меркуцио, чей болезненный бледный вид щемил сердце, приподнялся на мокрых белых подушках. -Я не могу тут спать. -Тебе снятся кошмары? -смотреть на возлюбленного Скалигера было невыносимо. Еще невыносимей было от осознания, что ты ничего не можешь для него сделать. И хоть Меркуцио ничего и не просил, Тибальт видел этот печальный взгляд зеленых изумрудов, что молили о помощи. -Нет, но мне тут плохо. Тут нет меня. Здесь меня нет. Это место…отсюда путь только в ад. Он смотрел не на Тибальта, не в окно, он смотрел в зеркало, где виднелось его отражение, где в гладкой зеркальной поверхности плясало отражение свечей. И Меркуцио смотрел на этот танец. Смотрел, клоня голову в бок, к подбородку и вновь в бок, к другому плечу, словно впадая в транс. Такой Меркуцио начинал пугать. Было гораздо проще раньше, когда Тибальту пришлось унимать его от кошмаров. Сейчас их не было, но Скалигеру было намного хуже. -Тебе надо поспать. На ковре у камина дремала Мара, тихонечко мурлыкая. Только она держала Кошачьего Царя в рассудке от усталости и страха. Только ее спокойствие и умиротворение придавало ему сил. -Тут Смерть, -шептал Меркуцио, все также смотря в зеркало. И с каждой секундой взгляд его становился стекланней. — Я вижу Ее. Она здесь. В чем-то белом. И волосы ее седые облиты расплавленным серебром… Она так страшно двигается, -он протянул руку куда-то вперед, словно тянясь к нечту, что одновременно и пугало его, и манило. -Словно у нее сломаны все кости. Но ей не больно. Ее тело ломается, дергается, и она так близко… -шепот Меркуцио было практически не разобрать. -Хватит, -Тибальт сорвал с кровати покрывало и накинул на шкаф, занавешивая зеркала. Меркуцио как будто откинуло назад к спинке кровати. Его тело обмякло, рука опустилась, а в глазах вновь заплясал маленький огонек жизни. -Я зажгу масла и тебе станет лучше. Лаванда перебьет запах крови и тебя упокоит. Капулетти давно заметил какой эффект производит на Скалигера этот простенький цветок: он успокаивает, приводит рассудок в порядок и отгоняет тяжелые мысли. Вероятно, именно поэтому Меркуцио окружает себя этим запахом. И если это так, то лишь означает, сколько внутри него боли и переживаний. -Маттео запретил… -Пошел Маттео к черту! Ты вторые сутки не можешь заснуть, и если лаванда тебе поможет, то пусть все ею провоняет, -Тибальт привычными заученными жестами зажигал аромо-лампу, до хруста стискивая челюсть. -Он запретил мне к тебе ложиться, запретил жечь масла и благовонии. И посмотри, к чему все это тебя ведет? Ты не можешь спать, и это тебя убьет. Пошел он к черту, этот Маттео. — mon amour (моя люовь), -потрескавшиеся губы юноши растянулись в вымученной, но счастливой улыбке. -Мне нравится, когда ты такой. Решительный, преисполнен силой. Я скучал по тебе… -И я больше никогда тебя не оставлю. Наконец спальня наполнилась знакомыми ароматами, что ударили в голову. Меркуцио прикрыл глаза, откидываясь головой на подушки и глубоко вдыхая, игнорируя резкую боль в боку. Малейшие движение отдавало муками. Теперь он чувствовал себя. Чувствовал свою комнату и видел свое место в ней. Теперь становилось спокойней. Тревога отступала. Внезапно он почувствовал тяжесть рядом с собой. Матрац прогнулся под весом Тибальта. -Давай я тебя переодену, -Капулетти поменял подушку под его спиной на сухую и принялся расстегивать пуговицы белой рубашки. -Тебе она совершенно не идет. Тебе идет только моя. Меркуцио рассмеялся, тут же сгибаясь от боли. Белая ткань опоясывала его талию, словно разделяя по полам. Сквозь марлю проступали красные пятна. -Я выгляжу жалко, да? -Меркуцио чувствовал себя куклой, что хозяин вежливо переодевает. С него медленно стаскивали влажную от пота и крови рубашку, что тотчас полетела в угол комнаты, оставляя юношу полностью обнаженным. -Ты меня спас. Ты герой, -Тибальт оглядел возлюбленного. Столь нежное и хрупкое тело, что столько раз было вынуждено бороться за жизнь. Меркуцио не создан для этого. Меркуцио не создал для войн и сражений. Он и не должен испытывать эту тягу. Он, по статусу, обязан счастливо жить, не заботясь ни о чем и ни о ком, но каждый раз…каждый раз переживает ту боль, что не может быть ему предназначена. -И ты прекрасен. Он положил руку на щеку повесе и прижался своим лбом к его. -Я сейчас сменю повязку, ладно? Чтобы ты спал в чистом и сухом. Сколько бы сам Тибальт не получал ранений, ему еще никогда не было столь тяжело и больно только от одного вида шрама. Его били руками, плетьми. Били и книгами, и ногами. И вообще всем, что могло попасться дядюшке под руку. Его избивали до синяков и кровоподтеков, лупили за любые провинности так, что Тибальт слышал хруст собственных костей. Он чувствовал боль от треснутых ребер и сломанных пальцев рук, по которым могли намеренно ударить крышкой пианино. Его ранили кинжалами и ножами в потасовках на улице. Он валялся в пыли и грязи, пытаясь остановить кровь, что сочилась из руки или ноги. И он готов пережить это все еще и еще раз, все одновременно, лишь бы Меркуцио сейчас не испытывал эту боль. Присохший кусок ткани пришлось чуть ли не отдирать от раны, вырывая из горла Скалигера крик. Он часто и тяжело задышал. В глазах все замигало и на миг ему показалось, что он начал терять сознание. Рана горела. Она воспалилась, покраснела, и любое прикосновение к ней вызывало чувство, будто тебя опалили огнем. -Потерпи, -по щеке Тибальта скатилась слеза. Меркуцио держался, не позволяя себе плакать или жаловаться. Он терпел столь мужественно, что Тибальт готов был отрезать себе язык за все те злые слова, что он позволял себе говорить ранее в его адрес. Он, Кошачий Царь, и никто из Капулетти, не сравнится с силой, что таится в столь нежном и хрупком теле. Тибальт налил на кусочек чистой ткани немного лавандового масла и прижал к ране, бережно ее обтирая. -Не больно? -Нет, -повеса выдохнул, чувствуя, как жар с раны сходит. Становится намного легче. -Что ты делаешь? -Маслами протираю. Медицина Маттео тебе не помогает. Так может поможет то, что помогает всегда? -он позволил себе едва заметно улыбнуться. Лицо милого Меркуцио расслабляется, не выражая более ту муку и боль, что раздирали Тибальту душу. Хуже всего была собственная беспомощность, когда ты не знаешь, что сделать, чтобы облегчить дорогому тебе человеку боль. Кошачий Царь перевязал рану свежими полосками ткани, помог надеть свою красную рубашку, в которой Меркуцио тонул и, тихонечко устроившись на краю кровати, помог улечься и Меркуцио. Скалигер пристроил свою буйную голову на чужом плече, наконец ощущая то спокойствие и безопасность, без которых он не мог бы уснуть. Жар, как и боль отступали, позволяя наконец отдаться во власть сна. Тело обмякало, проваливаясь в столь родные объятья крепких руку, что даже треск, не дававший покоя все это время, начал отступать. Для Меркуцио кризис, когда каждая минута может быть последней, прошел.

***

В комнате стоял жар от камина. Тот жар, от которого становилось душно. Масла лаванды пропитали собой шторы и постельное белье, врезались ярким запахом в мебель. Но Меркуцио продолжал спать на крепком плече, границей сознания чувствуя, как чужие пальцы зарываются в его волосы, гладят по макушке, по плечу и скуле. Меркуцио чувствовал это родное человеческое тепло. Он чувствовал защиту и что-то, от чего мог легко положиться на человека под ним. Вот только помимо тихого дыхания Тибальта под ухом и треском дров в камине, Скалигер начал слышать какой-то странный тревожный шум. Просыпаться от топота чьих-то ног, что стремительно приближались к нему, было ужасно. Еще омерзительней было просыпаться от грохота двери, чья ручка с силой ударяется о стену, да так, что дрожит люстра. Меркуцио вздрогнул, выныривая из сна, словно из пучины теплой воды. И там, на воздухе, ему не нравилось. Там на воздухе было слишком холодно и тяжело. Закружилась голова. -Вы совсем спятили?! -рык Тибальта, что вывалился из-под Скалигера, бил по ушам и, Меркуцио, так и не находя источник шума, упал лицом в подушку, что насквозь пропахла его Кошачьим Царем. Ворох одеял укрывал его, как пещера, что прячет от холодных ветров. И юноше совершенно не хотелось думать о том, что кроме такой любимой красной рубашке на нем больше ничего и нет. Он даже слабо, едва заметно, улыбнулся, представляя, как жадно поведет себя Тибальт, если он, Меркуцио, позволит себе вытащить оголенную ногу из-под одеяла. Отчего-то смотреть на такого собственнического Кошачьего Царя повесе нравилось больше всего. Особенно после из признания любви друг другу. -Как он? -знакомый голос звенел на границе сознания. Меркуцио очень хотелось спать, но беспокойство говорящего привлекало его внимание. Юноша с трудом отлепил ставшую внезапно тяжелой голову от подушки и сфокусировал расплывавшийся взгляд: в дверном проеме стояли Бенволио и Ромео. -Он только уснул, пока вы, недоумки, не посмели сюда ворваться как к себе домой, -Тибальт уже начал выталкивать названных гостей, один из которых отчаянно сопротивлялся, практически подныривая под локтем Капулетти. -Тибальт, -голос хрипел, словно Меркуцио не разговаривал несколько месяцев. Он прокашлялся, игнорируя боль в боку и, приподнявшись на подушке, расплылся в улыбке, видя дорогих друзей. -Пусти их. Одно его слово и Капулетти, как цепной пес, отступил, тяжелым взглядом следя на Монтекки, готовый вывести их сразу, как только посчитает это необходимым. -Как ты? -Бенволио кинулся к кровати, под пристальным взором присаживаясь на ее край, отчего Тибальта всего передернуло. -Пока не умер, -как бы Скалигеру не было плохо, Меркуцио не был бы Меркуцио без шуток и сарказма. -О, Меркуцио, -Бенволио взял милого друга за руку, не решаясь на что-то еще. Юный Монтекки чувствовал за своей спиной высокую фигуру, что опасно возвышается, готовясь в любую секунду выволочь его за шкирку. Впрочем, сейчас Тибальт не источал той смертельной угрозы, что столь часто ловит на себе Бенволио. Вот только пододвигать край одеяла, видимо, не стоило. Юный Монтекки слишком хорошо знал Меркуцио, чтобы не понять, что под одеялом его милый друг совершенно нагой. И Бенволио очень не хотелось, чтобы Тибальт подумал что-то не то. Кошачий Царь отступил, тяжело и грузно падая в кресло у круглого столика. Меркуцио действительно будет полезно повидаться с друзьями, даже, если они не нравятся Тибальту. Будь его воля, он бы вообще ограничил общение повесы со всеми, кроме его родного брата. И пока сам повеса столь любезно щебетал с одним Монтекки, другой, не менее дурной, но более раздражающий, так и стоял в дверях покоев, кривя лицо. -Чего тебя так перекосило? -Тибальт по-кошачьи сощурил глаза. Мера, что все это время так и продолжала спать у камина, наконец показалась из-за софы, лениво потягиваясь и зевая. Она обошла ноги Тибальта, потираясь о них головой и запрыгнула хозяину на руки, мурча, когда его рука начала ее поглаживать. -Воняет, -Ромео почесал нос. Лавандовые масла просочились в коридор, разнося свой запах дальше по всему этажу. -Меркуцио от этого запаха лучше, -сам же Тибальт, казалось, уже дано перестал так остро чувствовать этот аромат, что пропитал его Скалигера насквозь. -Мы видели Париса. Кажется у него сломаны пальцы? -Ромео по-хозяйски облокотился о дверной косяк и сложил руки на груди. Было и правда слишком душно. Тибальт позволил себе расстегнуть пару верхних пуговиц рубашки и открыть двери балкона, пуская в комнату свежий воздух. Меркуцио тут же поежился, но стоило только Тибальту подойти и заботливо накрыть его сверху еще одним одеялом, шерстяным, как молодой повеса расплылся в чрезмерно довольной, для больного человека, улыбке. Внимание Скалигера привлек образовавшийся вырез на груди его Тибальта. И неожиданно Меркуцио так захотелось прильнуть к ней головой, что из его груди вырвался жалостливый стон. -Он покусился на то, на что не имел права, -холод в голосе Тибальта вызывал мурашки. И то, с какой он, параллельно, нежностью умудрялся смотреть в этот момент на Скалигера, поражало Бенволио. Юному Монтекки стало так стыдно, что он зарделся краской. Хотелось опустить глаза, голову. Навсегда провалиться вниз под землю, прямиком в кипящий котел, где ему самое место. Так отчаянно хотелось рассказать про свою подлость, что язык чесался. Вот только страх сковал его напрочь, не позволяя вымолвить и слова. Бенволио знал, что за его предательство его не простят. А если Меркуцио навсегда прогонит его от себя, юноша просто не выдержит. Он промолчал, проклиная себя за трусость и в тысячный раз извиняясь про себя. -Так обычно говорят о вещах, -фыркнул Ромео, как-то странно посмотрев на Меркуцио. Было в этом взгляде что-то недоброе и странное. Брезгливое. Ехидное. -Так говорят о вещах те, кто иначе людей не воспринимает. Меркуцио не вещь. Но это не отменяет того факта, что никто не смеет причинять ему боль. Или ты хочешь поспорить? Уж поверь, мне ничего не стоит переломать пальцы и тебе, наследнику рода Монтекковского, их трусости и похоти. -Эй, эй, успокойтесь, -Меркуцио поднял руку вверх, привлекая всеобщее внимание и призывая всех прекратить те склоки, что нарастали, набирая оборот. -Хотите поспорить — выйдете. Я устал. Скалигер улегся, тяжело проваливаясь головой в подушку и почти сразу же вырубаясь. Он не был человеком, что способен так спонтанно уснуть в комнате, полной людей, вот только он был столь изнеможден, что сопротивляться просто не было сил. И стоило только Меркуцио вновь забыться сном, как Тибальт, с кошкой на руках, подошел к нему и, опустив Меру на кровать, плотнее укрыл Скалигера, одним взглядом прогоняя Бенволио с постели. -Он долго был без сознания. Потерял много крови и потом пошло заражение раны. Он не мог спать и очень устал. Ему нужен покой, -Тибальт мягко поцеловал возлюбленного в лоб и, выгоняя всех из спальни, вышел и сам, тихонечко прикрывая за собой дверь. -Еще он плохо ест. Хоть пьет достаточно. Сеньор Эскал тревожится, но, думаю, все самое страшное позади, -юноша устало потер переносицу, до боли жмуря глаза. -Скоро приедет Валентин. Отправили гонца с письмом. -Он точно выживет? -Бенволио все нервно поглядывал на дверь спальни, заламывая себе пальцы, ногти на которых были изгрызены и искусаны до крови. -Точно. Меркуцио живучий и прилипчивый. Что сейчас в городе творится? Я совершенно выпал из жизни со всем тем бредом, что на нас обрушился, -Тибальт привалился спиной к стене, складывая руки на груди и особняком охраняя покои Меркуцио. Он то и дело внимательно оглядывал двух Монтекки, кузенов, что провели все свое детство вместе, что выросли под одной крышей, но что стали столь разными. Ромео откровенно скучал. Казалось, что его сюда привели силой, и молодой наследник своего рода предпочел находиться где угодно, но не здесь. Не рядом с Тибальтом и… Меркуцио. За все то время, что он пробыл в его комнате, Ромео лишь пару раз взглянул на больного, не выражая в глазах никакого сочувствия. Бенволио же наоборот рвался к Скалигеру, готовясь чуть ли не на полу возле его ног сидеть. Он все время смотрел на дверь каким-то жалостливым виноватым взглядом, совершенно избегая Тибальтового. -О да, выпал, — слишком резко ответил Бенволио. -И Меркуцио со всем этим пришлось справлялся одному. -Да, -Тибальт до хруста сжал челюсть, сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть нахальных Монтекки из особняка. -Именно поэтому теперь я рядом. И именно поэтому более не позволю Меркуцио справляться с этим в одиночку. И либо вы отвечаете на мой вопрос, либо выметаетесь вон, учитывая, что ваш друг спит. Минута тишины давила, пожалуй, только на Ромео, который ощущал жар в раскалённом от всей атмосферы воздухе. Ему было некомфортно, неуютно, хотелось молча развернуться и уйти, но последние капли совести не позволили ему это сделать. -Маурицио, кто пырнул Меркуцио, казнили. -Что?! -Тибальт и не пошатнулся. Он лишь тупо уставился в пол, прогоняя в голове сказанное. Сколько раньше Эскал не грозился смертной казней за распри, этот приговор был произведен впервые. Ему не было жалко старого знакомого. Ему всегда было плевать на большую часть Капулетти. Эту же большую часть Тибальт не знал и по имени. И ему совершенно не было жалко того, кто чуть не забрал у него милого Меркуцио. Но Тибальт был в ярости от того, что не он сам преподал урок о том, что Скалигера никто не смеет трогать. -Этот мерзавец, значит, легко отделался еще. Что ж, Эскал поступил правильно, доведя это все до всеобщего обозрения. -Шутишь? -Ромео чуть не рассмеялся в лицо. -Вас теперь ненавидит весь город! -Весь город? -губы Капулетти растянулись в оскале, а глаза страшно заблестели, точно у дикого кота. -Даже ваши хваленные Монтекки встали против Меркуцио? Столь легкий вопрос выбил из всех воздух. Воцарилась тишина, что с каждой секундой делала только хуже. Тибальт фыркнул. Он никогда не сомневался в вшивости Монтекки, но даже они смогли удивить своим лицемерием. -Н…нет! , -Бенволио спохватился слишком поздно. Мнение Тибальта об этом жалком роде стало еще хуже. -Сейчас все просто на взводе. Не знают, как реагировать. Не пугай Меркуцио еще сильнее. Ему не надо думать, что мы от него отвернемся! -О, можешь поверить, после всего, что он пережил, напугать его мало что может. И как бы Тибальт не уверял себя и Ромео с Бенволио, сам же он прекрасно понимал, как сломается Меркуцио, если те, кого он считал друзьями, от него отвернутся. И как бы ему не хотелось думать…надеяться, что все худшее позади, его предчувствие говорило лишь о том, что самое тяжелое и страшное еще ожидает их впереди. Но пока…пока они могут бороться и сопротивляться людской злости, ненависти и тупости, Тибальт не позволит его милому Меркуцио опустить руки и сдаться.