Дети пустого города

       — Амбридж читала твою почту, Гарри. Другого объяснения нет.        — Думаешь, это она напала на Хедвиг? — С бешенством спросил я.        — Почти уверена, — мрачно ответила Гермиона. — Смотри за своей лягушкой, она удирает.        Лягушка радостно скакала к другому краю стола.        — Акцио! — И она покорно перелетела ко мне в руки.        Заклинания были самым удобным уроком для того, чтобы посекретничать: такая кругом колготня и гам. Вот и сегодня в классе, оглашаемом кваканьем лягушек и хриплыми криками воронов, под стук дождя по оконным стеклам мы с Гермионой и Роном без помех перешептывались о том, что вчера случилось.        — Я заподозрила это еще тогда, когда Филч обвинил тебя, что ты заказываешь навозные бомбы. Глупее не выдумать, — шептала Гермиона. — Ведь если твое письмо прочли, тогда ясно, что ты их не заказывал. И зачем к тебе приставать ради дурацкой шутки? А потом я подумала: что, если кому-то нужен повод, чтобы прочесть твою почту? Амбридж легко это устроить: сообщит Филчу, тот сделает черную работу, конфискует письмо, а она его выкрадет или потребует показать. Филч возражать не станет: когда это он вступался за права учеников..? Гарри, ты сейчас раздавишь лягушку!        Действительно, я понял, что сжал лягушку так, что у нее вылезли глаза. Я быстро поставил её на стол.        — Вчера вечером все висело на волоске, — сказала Гермиона. — Интересно, Амбридж знает, как близка она была к успеху? Силенцио.        Лягушка, на которой она отрабатывала Заклятие немоты, онемела на полукваке и посмотрела на нее с укором.        — Если бы она поймала Нюхалза...        — Сегодня утром он был бы уже в Азкабане, — закончил я за неё.        Когда я вспоминал тот миг, когда голова Сириуса в камине изчезла, а рука Амбридж тут же, вцепилась пальцами в воздух там, где секунду назад были его волосы; у меня у самого начинали трястись руки. Беспокойная, бесполезная энергия толкалась внутри меня, требуя действий, но пока что лишь мешала колдовать.               Я рассеянно взмахнул волшебной палочкой, произнося заклинание. Палочка не вовремя дрогнула в руке откочав хотя-бы долю моего напряжения в бедное животное. Лягушка раздулась, подобно тётушке Мардж в тот давний вечер и издала тонкий свист.        — Силенцио, — быстро сказала Гермиона, направив палочку на лягушку, и та безмолвно выпустила воздух, сдувшись обратно. Рон странно наблюдал за этим. — Он больше не должен так делать, вот и все. Не знаю только, как его предупредить. Сову посылать нельзя.        — Думаю, он сам не рискнет, — сказал Рон. — Он не дурак. Он понимает, что чуть не попался. Силенцио!        Большой уродливый ворон затишенно, но от этого только более презрительно каркнул ему в лицо. — Силенцио. СИЛЕНЦИО!        Ворон каркнул снова. Начало звука было почти полностью удушенным, но им он выпер из себя весь блок и продолжил выражать своё отношение к своему незадачливому заклинателю уже на полной громкости.        — Ты неправильно действуешь палочкой, — сказала Гермиона, критически наблюдая за его манипуляциями. — Не маши, а делай выпад.        — Вороны упрямей лягушек, — с досадой сказал Рон.        — Отлично. Меняемся. — Она схватила его ворона и заменила своей толстой лягушкой. — Силенцио!        Ворон сперва продолжал разевать острый клюв, но из него не выходило ни звука и он возмущённо дёрнул головой и отвернулся; мол, да ну вас всех!        — Очень хорошо, мисс Грейнджер! — Раздался за нашими спинами писклявый голосок профессора Флитвика, отчего Рон и Гермиона вздрогнули, а я, вдобавок к этому снова чуть не задушил многострадальную лягушку.        — А теперь попробуйте вы, мистер Уизли.        — А?.. Да, да, сейчас, — встрепенулся Рон, мгновенно валившись краской. — Э-э... Силенцио!        От усердия он ткнул лягушку в глаз, но она, легко отфыркнув подавляющую магию и оглушительно квакнув, спрыгнула на пол.        Никого не удивило, когда нам было велено поупражняться в заклятии немоты еще и в свободное время.        Из-за ливня ученикам разрешили провести перемену в помещении. Мы отыскали свободное местечко в шумном переполненном классе на втором этаже, где Пивз мечтательно парил у люстры, время от времени плюя через трубку чернильными пульками в чью-нибудь макушку. Едва мы сели, как сквозь гомонящую толпу к нам протиснулась Анджелина Джонсон.        — Я получила разрешение. Можем собирать команду!        — Замечательно! — Воскликнули мы с Роном.        — Да. — Анджелина сияла. — Я пошла к МакГонагалл, и, думаю, она поговорила с Дамблдором. В общем, Амбридж должна была уступить. Ха! Жду вас на поле в семь часов — нам надо наверстывать. Вы понимаете, что первый матч у нас всего через три недели?        Она отошла от нас, увильнув от чернильной пульки Пивза, угодившей в первокурсника рядом, и скрылась. Рон взглянул на окно, по которому барабанил дождь, и улыбка его увяла.        — Надеюсь, к вечеру перестанет. Что с тобой, Гермиона?        Она тоже смотрела в окно, но так, будто не видела его. Взгляд ее был несфокусированным, и она хмурилась.        — Да вот подумала... — ответила она, по-прежнему глядя в сторону окна.        — Про Сири... Нюхалза? — Спросил я.        — Нет... не совсем... — медленно проговорила она. — Скорее... Правильно ли мы делаем... Как по вашему?        Мы с Роном переглянулись.        — Ага, это сильно проясняет дело, — сказал Рон. — А ты не могла бы выразиться членораздельнее?        Гермиона посмотрела на него так, словно только что вспомнила о его присутствии.        — Я просто подумала, — голос ее окреп, — правильно ли мы поступаем, затевая этот кружок по Защите от Темных искусств.        — Что? — Сказали мы хором.        — Это была твоя идея! — Возмутился Рон.        — Знаю. — Гермиона переплела пальцы. — Но после разговора с Нюхалзом...        — Он целиком за это, — сказал я.        — Да, — сказала она, снова уставясь в окно. — Поэтому я и засомневалась, так ли хорошо мы придумали.        Пивз оказался над нами с трубкой наготове; мы трое инстинктивно подняли сумки над головой, дожидаясь, чтобы он улетел.        — Давай начистоту, — сердито сказал я, когда мы поставили сумки на подоконник. — Сириус нас поддержал, и поэтому ты думаешь, что нам надо отказаться?        Вид у Гермионы был довольно несчастный. Глядя на свои руки, она сказала:        — А ты доверяешь его мнению, если честно?        — Да, доверяю. Это единственный человек, чьему мнению я, пожалуй, доверяю почти на все сто процентов.        Хах, доверяешь и боишься. Ты боишься этого мнения.        Рон тоже побаивается, что о нём подумают родители, что с того?        Чернильная пулька пролетела мимо и попала точно в ухо Кэти Белл. Кэти вскочила и стала бросаться в Пивза всем, что попадало под руку. Понаблюдав за ней, Гермиона заговорила, тщательно подбирая слова:        — Вам не кажется, что он стал... ну... опрометчивым с тех пор, как его упрятали в дом на площади Гриммо? Вам не кажется, что он... как бы... живет через нас?        — Что значит "живет через нас"? — Не понял я.        — В смысле... конечно, он будет рад бунту против министерства, которое сломало его жизнь... По-моему, он в отчаянии от того, что сам ничего не может, сидя взаперти... и, по-моему, как бы сказать... подстрекает нас, чтобы хотя бы мы что-то...        Рон смотрел на Гермиону в мрачной задумчивости.        — А он прав, — сказал он, — ты в самом деле рассуждаешь, как моя мать.        Гермиона прикусила губу и не ответила. Прозвенел звонок, и в ту же секунду, Пивз спикировал и вылил весь пузырек с чернилами на голову Кэти Белл.              ***        День клонился к вечеру, а погода не улучшалась, так что в семь часов, отправившись к спортивному полю, мы с Роном скоро вымокли до нитки, потому что дурачились и то и дело, помогая порывам ветра, роняли друг друга в мокрую некошеную траву (ибо дорожки для неудачников).        Небо приглядывало за нами немного осуждающе, хмурое, тёмно-серое. В тучах иногда сверкали зарницы, вызывая отдалённый гром. Вообще, я любил грозу. Но не во время тренировки, когда стараешься выкладываться на максимум, а тебя и на земле-то с ног сбивало ветром. А на метле тебя швыряет туда-сюда так, что потом до раздевалки ползком добираешься. И жутко и весело, и тяжело и холодно, а ещё довольно опасно.        Фред и Джордж обсуждали, не прибегнуть ли уж к Забастовочному завтраку, чтобы отмотаться от тренировки.        — Да она сразу догадается, — вполголоса говорил Фред. — Эх, зачем я предложил ей купить вчера Блевальные батончики?        — Может, попробуем Лихорадный леденец? — Сказал Джордж. — Его еще никто не видел.        — А он действует? — С надеждой спросил Рон, поскольку дождь забарабанил по крыше еще настойчивее, а ветер за окном завыл еще злее.        — Вообще, да, — сказал Фред, — температура подскакивает.        — А еще выскакивают гнойные чирьи, — сказал Джордж, — и мы пока не придумали, как от них избавиться.        — Никаких чирьев не вижу, — сказал Рон, оглядев братьев, как раз переодевавшихся, с ног до головы.        — И не увидишь, — мрачно ответил Фред. — Они на том месте, которое народу обычно не показывают.        — Но на метлу сесть - все равно что... —        Из капитанской комнаты вышла Анджелина.        — Слушай меня, команда. Я знаю, погода не идеальная, но не исключено, что нам придется играть со Слизерином в таких же условиях. Поэтому, стоит проверить, как мы к ним приноровимся. Гарри, ты ничего не придумал с очками, чтобы их не срывал ветер и не слепил дождь, как в прошлой игре с Пуффендуем?        — Очки я всегда на время тренировок канцелярскими резинками сзади закрепляю. А от дождя - Гермиона придумала. — Я вынул волшебную палочку, постучал по очкам. — Импервиус!        — Давайте все попробуем, — сказала Анджелина. — Если сможем не допускать дождь до лица, это очень улучшит видимость. Ну, вместе: ИМПЕРВИУС. — Все дружно произнесли эти слова, повторив мои движения палочкой у лица. — Всё. Пошли.        Все убрали палочки во внутренние карманы, закинули мётлы на плечи и вышли за Анджелиной из раздевалки. По глубокой грязи добрели до середины поля. Несмотря на заклинание Импервиус, видимость была плохая; день гас, и полотнища дождя охлёстывали землю.        — Ну, по свистку! — Крикнула Анджелина.        Я оттолкнулся от земли и взмыл в воздух; ветер немного сбивал с курса, слава богу не мотало как это бывало иногда. Даже единственный бладжер, который взяли на тренировку, я заметил в самый последний момент и, чтобы не быть сбитым, вынужден был прибегнуть к Вялому Кистевому Крену. Жаль, этого не увидела Анджелина. Впрочем, она вообще ничего не видела - ни один из нас не имел представления о том, что делают остальные. Ветер усиливался; даже издали я слышал шипение дождя по озёрной глади. Анджелина прогоняла нас почти час, прежде чем смириться с поражением. Уводя промокшую и недовольную команду в раздевалку, она твердила, что тренировка не прошла впустую, но убежденности в ее голосе не было. Особенно удрученными выглядели Фред и Джордж, оба шли аккуратно и шипели, ойкали и морщились при каждом движении. Вытирая голову полотенцем, я невольно слушал их сетования.        — У меня вроде несколько штук прорвалось, — глухо говорил Фред.        — У меня нет, — морщась, отвечал Джордж. — Дёргает по-страшному... похоже, еще больше вздулись...        — Аушш! — Вырвалось у меня. Я зажмурился от боли и прихлопнул к своему лицу полотенце. Шрам на лбу обожгло огнем, глаз задёргало. Такого не было уже несколько недель.        — Что с тобой? — Раздались голоса. Я отнял полотенце. Раздевалка без очков представляла собой серо-белую плывущую муть с красно-золотыми искажёнными пятнами раскиданной формы и тёмными и рыжими пятнышками человеческих голов... Но взгляды надавили и защекотали голые плечи и рёбра как солнечные зайчики или лучи фонариков... или люди по идее не должны чувствовать и этого? А ведь не помню уже...        — Ничего. Ткнул себя в глаз.        Но я незаметно кивнул Рону, и, когда команда выходила из раздевалки, кутаясь в плащи, и нахлобучив шляпы на самые уши, мы вместе нарочно отстали.        — Шрам?        Я кивнул.        — Но он же не может быть где-то рядом? — С испугом спросил Рон, оглянувшись к окну и вглядываясь в дождливую темень.        — Нет. — Я сел на скамью и потер лоб. — Он, наверное, за много миль отсюда. А заболело... потому что... он злится.        Я не собирался произносить последние слова. Они вырвались сами собой, непонятно с чего. Однако я знал: это действительно так. Неизвестно, почему знал, но знал, так же чётко, как то, что зовут Гарри Поттер. А своё имя я знал всегда, даже тогда, когда меня по имени никто не звал.        Раньше мы в нашей комнате устраивали небольшие посиделки в первый субботний вечер учебного года, и играли в карты, "правда или действие", "крокодила" с конфетами, или "было-небыло". Однажды, одна из позванных - Джинни, задала такую тему "забывали ли вы когда-нибудь ни с того ни с сего своё имя, казалось ли оно вам какое-то время чужим, когда вы его вспоминали". Примерно треть из нас призналась, что у них "кажется было", но меня этот вопрос заставил задуматься. Ведь я действительно в детстве иногда забывал своё имя. Но когда понимал это, то почти сразу вспоминал. И оно не казалось мне чужим, наоборот, удивительно своим, своим настолько, что я и сам никому из своих прежних одноклассников или Дурслей не позволил бы себя им звать: только тому, кому я доверяю. Теперь такие люди появились, а ещё многие другие перестали меня спрашивать и эта сокровенность потерялась, изчезла; по крайней мере в том смысле, в котором была. Но и сейчас, когда меня называли по имени малознакомые люди или Слизеринцы (ну, эти специально; они как-то увидели, что у меня на это какой-то тригер); у меня возникало внутри что-то граничащее со злостью. Не трогать, это моё!        Но так же, как я чувствовал своё имя своим, я сейчас чувствовал: где бы ни был сейчас Волан-де-Морт, чем бы он ни занимался, в эту минуту он испытывал гнев.        — Ты его увидел? — С ужасом спросил Рон. — У тебя было видение или что?        Я сидел неподвижно, глядел на ноги, приходя в себя после приступа боли. Прислушался к себе, к мозгу, настроенному восприятием на какую-то нехорошую, чужую волну. В голове возникла путаница смутных форм, наплыв воющих голосов...        — Он хочет, чтобы что-то сделали, но делается это слишком медленно. — Понял я то, что чувствовал.        — Но... откуда ты знаешь? — Сказал Рон.        Я помотал головой, закрыл ладонями глаза и нажал так сильно, что поплыли огненные точки. Рон давил испуганным взглядом.        — И в прошлый раз было из-за этого? — Тихо спросил он. — Когда заболело в кабинете у Амбридж. Сам-Знаешь-Кто злился?        Я помотал головой.        — А что же тогда?        Я попытался вспомнить, как это было. Я смотрел в лицо Амбридж... шрам полоснуло, ожгло... в груди и в животе странное ощущение... как бы подергивания... радостного... тогда я этого не понял, я чувствовал себя ужасно.        — Нет, в прошлый раз потому, что он был доволен. Он думал... произойдет что-то приятное. А в ночь накануне отъезда в школу... — Я вспомнил, как заболел тогда шрам в нашей с Роном комнате на площади Гриммо, — Волан-де-Морт был в бешенстве.        Я открыл глаза и повернулся к Рону, тот смотрел на меня, вытаращив глаза.        — Друг, тебя вместо Трелони пора нанимать.        — Я ничего не предсказываю.        — Нет. А знаешь, что ты делаешь? — Испуганно и в то же время с почтением сказал Рон. — Гарри, ты читаешь мысли Сам-Знаешь-Кого!        Я покачал головой:        — Нет. Не мысли, а скорее... настроения. И приходит это как бы вспышками. Дамблдор сказал, что в прошлом году происходило примерно то же. Сказал, что, когда Волан-де-Морт был совсем близко или испытывал ненависть, я это чувствовал. — И по мне повеяла холодом жуткая догадка: — а значит теперь я еще чувствую, когда он доволен. Это что же, значит что связь между нами усиливается?        Наступило молчание. В маленькое здание раздевалки бешено ломились ветер и дождь.        — Ты должен кому-то рассказать. — Сказал Рон.        — В прошлый раз сказал Сириусу.        — Скажи и теперь.        — Интересно, как? — Угрюмо ответил я. — Амбридж следит за совами и за камином, забыл?        — Ну, тогда Дамблдору.        — Говорю же тебе: он знает. — Я встал, снял с вешалки удобный и тёплый внутри и непромокаемый снаружи форменный плащ для холодной погоды, закутался с головой. — Зачем говорить еще раз?        Рон, задумчиво глядя на меня, запахнул свой плащ:        — Дамблдор захотел бы об этом узнать.        Я неопределённо повёл плечом.        — Пойдем, — сказал я, — надо еще поупражняться в заклятии немоты.        Мы торопливо пошли по тёмному лугу, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой траве. Оба молчали. Я напряженно думал. Что такое понадобилось Волан-де-Морту, если он так злится на задержку?        У него есть и другие планы... которые он надеется осуществить без всякого шума... То, чем он может завладеть только исподтишка... некое... подобие оружия. То, чего у него не было в прошлый раз.        Давно я не задумывался над этими словами, сказанными Сириусом в первый вечер на площади Гриммо, слишком поглощен был делами в Хогвартсе, слишком много душевных сил отбирала война с Амбридж, но теперь они вспомнились и заставили задуматься. Гнев Волан-де-Морта объясним, если он никак не может добраться до оружия, неизвестно какого. Орден помешал ему, расстроил его планы? Где оно хранится? У кого оно сейчас?        — Мимбулус мимблетония, — раздался голос Рона.        Я опомнился и следом за ним прошел через портретный проем в Дом Гриффиндора. Видимо, Гермиона отправилась спать пораньше, а Живоглот лежал, свернувшись в кресле возле камина, перед столом, заваленным нескладными вязаными шапочками для эльфов. Я даже обрадовался, что её нет, не хотелось мне продолжать разговоры о шраме и слушать, как меня посылают к Дамблдору. Рон беспокойно поглядывал на меня, а я вынул книги по зельям и принялся дописывать сочинение. Но только изображал сосредоточенность и к тому времени, когда Рон пошел спать, едва ли написал несколько строк. Наступила и прошла полночь, а я все читал и перечитывал страницу об использовании ложечницы, любистка и чихотной травы, не усваивая ни буковки.        «Сии травы наипаче способны к воспалению ума и посему употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев, ежели волхв пожелал наградить кого Горячностью и Опрометчивостью...»        ...Гермиона сказала, что Сириус сделался опрометчив, сидя взаперти на площади Гриммо...        «...наиболее способны к воспалению ума и посему употребляемы...»        ...В «Ежедневном пророке» сочтут, что у меня воспаление ума, если пронюхают, что я чувствую настроения Волан-де-Морта... Слава Мерлину, а вернее Гермионе Грейнджер, там больше не работает Рита Скитер, что, впрочем, успела в прошлом году подслушать и слить в газету несколько важных разговоров, превращаясь в жука...        «...употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев...»        ...«Смутительных» — подходящее слово; почему мне ведомы чувства Волан-де-Морта? Что за жуткая связь, и почему Дамблдор не может её толком объяснить?.. Или не хочет?        «...ежели волхв пожелал...»        ...И до чего спать хочется...        «...наградить кого Горячностью...»        ...А в кресле у камина, закутавшись в оставленный кем-то плед, так тепло и уютно. Когда дождь хлещет по стёклам, сохнут и вновь встают торчком, освободившись от тяжёлой воды волосы, мурлычет Живоглот и мирно дрыхнут по уютным местам ещё несколько чьих-то котов, потрескивают в огне поленья, а мышцы приятно ноют от усталости...        Книга выскользнула из ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на коврик перед камином. Голова моя свесилась набок. Я снова шёл по знакомому коридору без окон, и шаги гулко отдавались в тишине.        Все ближе дверь в конце прохода, все чаще удары сердца... если бы открыть ее... войти туда... до неё рукой подать... я протянул её...        — Гарри Поттер, сэр!        Я вздрогнул и проснулся. Свечи и лампы в гостиной уже не горели, но что-то двигалось рядом с ним.        — Кто там? — Я выпрямился в кресле.        Камин почти погас, в гостиной тьма. На автомате я чуть было не перефокусировал глаза в "режим ночного видения", но опомнился: это только когда рядом никого.        — У Добби ваша сова, сэр! — Раздался писклявый голос.        — Добби? — Прохрипел я, вглядываясь в темноту.        Добби, мой знакомый домовый эльф, стоял у стола, где Гермиона оставила полдюжины вязаных шапок. Его большие остроконечные уши торчали, кажется, из-под полной коллекции шапок, сотворенных Гермионой: одна на другой, одна на другой, так что голова удлинилась на два или три фута, и на самом верхнем помпоне, мирно ухая, сидела совершенно здоровая Хедвиг.        — Добби вызвался отнести Гарри Поттеру сову, — с обожанием на лице пропищал эльф. — Профессор Граббли-Дерг говорит, что она в полном здравии, сэр.        Он отвесил глубокий поклон, ткнувшись карандаш­ным своим носом в вытертый коврик, а Букля возмущенно ухнула и перепорхнула на подлокотник кресла.        — Спасибо, Добби!        Я гладил Буклю по голове и моргал, пытаясь прогнать видение двери и коридора... уж больно оно было ярким, словно я долго смотрел на его ослепительно светящиеся контуры и теперь они отпечатана на моём поле зрения. Присмотревшись к Добби, я обнаружил, что на эльфе к тому же несколько шарфов и без счета носков — ноги похожи на тумбы.        — Ты что же, всю одежду забрал, которую оставляет Гермиона?        — О нет, сэр, — радостно сообщил эльф. — Добби и для Винки брал.        — Как поживает Винки?        — Винки по-прежнему выпивает, сэр, — печально отвечал эльф, потупив круглые зеленые глаза, большие, как теннисные мячики. — И совсем не интересуется одеждой, сэр Гарри Поттер. Как и остальные домовые эльфы. Никто из них больше не хочет прибирать в башне Гриффиндора, когда всюду рассованы шапки и носки. Они находят это оскорбительным, сэр. А Добби не возражает, сэр, он всегда надеется повстречать Гарри Поттера, и сегодня ночью, сэр, его желание сбылось! — Добби снова отвесил поклон. — Но сэр Гарри Поттер, кажется, опечален, — продолжал он, выпрямившись и робко глядя на собеседника. — Добби слышал, как он разговаривал во сне. Гарри Поттер видел плохой сон?        — Не самый плохой, — сказал я, зевнув и протирая глаза. — Бывали похуже.        Добби наставил на меня свои зеленые шары-глаза. Потом, свесив уши, сказал с чувством:        — Добби очень хотел бы помочь Гарри Поттеру, потому что Гарри Поттер освободил Добби, и теперь Добби гораздо, гораздо счастливее.        Я улыбнулся:        — Помочь ты не в силах, приятель, но спасибо за предложение.        Я нагнулся и подобрал книгу по зельям. Завтра надо дописать. Я закрыл книгу, при этом тусклый огонь камина осветил белые рубцы на тыльной стороне руки — следы отсидок у Амбридж...        — Подожди-ка, Добби. Кое с чем ты можешь мне помочь, — медленно проговорил я.        Эльф радостно обернулся:        — Только скажите, сэр Гарри Поттер!        — Мне надо подыскать место, где могли бы упражняться в защите от Темных искусств двадцать восемь человек, и так, чтобы не знали преподаватели. Особенно, — моя рука сама собой сжалась на книге, — профессор Долорес Амбридж.        Я ожидал, что улыбка исчезнет с лица эльфа и уши повиснут; ожидал услышать в ответ, что это невозможно или что Добби попробует поискать, хотя надежды на успех мало. Но, к моему удивлению, Добби подпрыгнул, весело тряхнул ушами и хлопнул в ладоши.        — Добби знает чудесное помещение, сэр! Добби услышал о нем от других эльфов, когда прибыл в Хогвартс. Оно называется Комната Так-и-Сяк, сэр, иначе - Выручай-комната.        — Почему? — Полюбопытствовал я.        — Потому что в эту комнату можно войти, только когда по-настоящему в ней нуждаешься. Иногда она есть, а иногда ее нет, но когда она появляется, то обставлена так, как требуется нуждающемуся. Добби воспользовался ей, — с виноватым видом сказал эльф, понизив голос, — когда Винки сильно напилась. Он спрятал ее в Выручай-комнате и нашел там опохмелители от сливочного пива и очень хорошую кровать размера эльфа, на которой Винки отсыпалась. И Добби знает, сэр, что мистер Филч нашел там чистящие средства, когда у него кончился запас, и...        — И если вам очень нужно в туалет, — перебил Гарри, вспомнив, что сказал на прошлогоднем Святочном балу Дамблдор, — она будет уставлена ночными горшками?        — Добби полагает, что да, сэр, — серьезно ответил эльф. — Это весьма удивительная комната.        — Сколько народу о ней знает?        — Очень мало, сэр. Люди натыкаются на нее, когда очень нужно, но потом не могут ее найти - им невдомек, что она всегда есть и только ждет, когда ее призовут на службу.        — Блестяще, если так. — Моё сердце забилось учащенно. — То, что нужно, Добби. Когда ты сможешь её показать?        — В любое время, сэр Гарри Поттер, — сказал Добби, обрадованный моим энтузиазмом. — Если хотите, можно пойти сейчас же!        Несмотря на усталость, меня так и подмывало отправиться туда прямо сейчас.        - Опрометчиво... - Возник в моей голове голос Гермионы.        - Да ладно, я с мантией. Не всей же компанией туда на разведку переться, а чем раньше эта разведка будет проведена - тем лучше для дела.        — А пошли. Ты когда-нибудь, с кем-нибудь передвигался под мантией-невидимкой?        — Нет, сэр...        — Ладно, всё бывает в первый раз. Только ты про неё ни одной живой душе и ни при каких обстоятельствах.        — Да, Гарри Поттер, сэр! — С готовностью воскликнул эльф. — Если Гарри Поттер готов доверить Добби свой секрет, то Добби готов поклясться даже на...        — Не надо ни на чём клясться, Добби, — торопливо проговорил я, вспомнив страсть Добби к причинению себе вреда, — просто дай самое крепкое обещание.        Добби, естественно, дал. Передвигаться вдвоём с тем, кто так отстаёт от тебя в росте оказалось так себе, так что, вскоре я просто посадил смущённого Добби на спину. У гобелена, на котором была изображена бредовая затея Варнавы Вздрюченного обучить троллей балету, он сказал:        — Это здесь. Теперь необходимо три раза пройти мимо этой стены, сосредоточившись на своём желании. Добби может отойти.        Я ссадил его со спины, и начал ходить туда-сюда мимо стены, зажмурив глаза.        Мы должны уметь сражаться, ребята должны уметь сражаться, я расскажу им всё что знаю, покажу всё, чему могу научить, буду сам учить заклятья для следующих занятий прямо на месте, мы должны уметь сражаться за то, что нам дорого, уметь себя защитить...        На третий раз я нервами ощутил за стеной нужное мне пространство, и открыв глаза, увидел перед собой полированную дверь. Я тут же подошёл и открыл её, посмотрев что там...        Постепенно, пока я оглядывал предложенный комнатой вариант помещения, моё лицо растягивалось в предвкушающую, азартную улыбку.        — То что надо, Добби! Это оно, лучше и не придумаешь.        — Добби говорил, что в ней появляется всё, что тебе нужно, сэр. — Скромно и счастливо улыбнулся эльф.