26.11.2016, около полудня
Вармхус
Кто придумал строить такие красивые в своей простоте церкви, расчерчивать стёкла и заполнять контуры недешëвыми красками только для того, чтобы в одной из этих самых церквей в почти-декабрьскую субботу каждому человеку прямо в душу заползала, фраза за фразой, речь – неспешная, без единого плохого слова, но оттого тяжëлая, как тучи за витражами? Кто придумал наделять потомков Адама и Евы угловатыми, но ничуть не безобразными чертами лица и глубоким низким голосом, уже слегка охрипшим, только для того, чтобы до них было не дотянуться, ведь один такой рассказывает, каким помог вырастить второго, на днях по глупейшей случайности замолчавшего навсегда? Кто придумал проводить всё это, когда под ногами и так мокрый грязный снег, ещё и дождь с утра? Тьфу. Может быть, это всё-таки просто какой-то дурацкий сон? Эдла вздохнула, пошевелила пальцами внутри ботинок: вверх-вниз. Лучше так, чем смотреть и слушать то, чему всё равно не поверишь, даже если сама поднималась сказать пару слов. – Видишь? – Ялмар, сын пастора, слабо ткнул её в плечо, ладонью указал в правый передний угол, где сидела пара, оба с сединой, только у неë – как соль с перцем, а у него нетронутые волосы были тëмно-рыжие. – Фру Вальборг? – Эдла выдохнула. Все знали, что у Андреассона-старшего была близкая подруга, но мало кто – не понаслышке. – Она вовремя. – Ещё как вовремя, – Ялмар кивнул в сторону своего отца и открытого длинного ящика, над бортом которого виднелось что-то такое же рыжее, что и у мужчины на первом ряду. Рыжее без алого, в Стидлехавне постарались, стëрли. – Будешь скучать? Эдла наклонила голову, посмотрела ему в глаза – серо-голубые с желтизной вокруг зрачка. Красавец. Только пастор явно будет против: ищет младшему в супруги мягкую, послушную – Эдла хоть и порядочная, но подчиняться всю дорогу не готова. И недавний лучший друг может наговорить гадостей и расстаться с тобой без малейшего сожаления, но это вопрос для первоклассника. У Андреассона-младшего – имени теперь так легко не назвать, оно изнутри режет, как прочная швейная нитка – с детства было полно приятелей. – А ты? Он откинулся на спинку скамьи. – И я. Но ты-то сильнее, это пол-Вармхуса знает. Кто к нему до самого выпуска лип, а, Кнопка? Эдла хмыкнула – тихо, чтобы не услышали на ряду спереди – и отвернулась, посмотрев на трилистник вверху окна. – Да ладно, я ж не в обиду. Ей захотелось послать его куда подальше, но как можно обидеться, если это так? Если она же и кивала, не упомянув обидного, лишь хорошее – кивала, глядя на цветные стёкла над дверями: спасибо тебе, что был?.. Трилистник качнулся и будто скрылся за чем-то бесцветным и мутным. Эдла моргнула несколько раз – по щеке скатилась горячая слеза. Кто придумал вообще умирать в конце ноября? Ещё и так нелепо, угодив в лапы к воровке снов, которой сам же когда-то и пугал впечатлительную малышню. Ещё и на четвёртом десятке, чтоб никто больше не тыкал в конопушки, не перетягивал волосы резиночками, не фотографировал и не называл сквозь смех Бельчонком. Чтоб никто не вспоминал, как пытался почаще мелькать перед глазами, как на младших курсах ходил с ним под ручку, тянул в проулки, чтобы поцеловать не на людях – и от стеснения, и от нежелания поймать хоть один случайный взгляд. Чтоб никто не вспоминал, как сам смотрел – стальными в болотные. Как из-за кого-то, чья душа изгрызена завистью, рассорились в щепки, помирились только через год и остались добрыми друзьями. А теперь – вот. Теперь обо всëм знает пол-Вармхуса, и это не сон – это печальная правда. И дождь никак не прекратится, стучит и стучит по стеклу, точно гвозди в голову вбивает. Одно радует – земля уже смёрзлась, и он ещё долго не превратится в непонятную кашу с костями. И фру Вальборг приехала, его отцу будет чуть легче. Голос пастора – глубокий, слегка охрипший – стих, трилистник вверху окна снова потерял свои контуры. Поверх одежды будто кто-то зашнуровал старый корсет на косточках – так трудно стало дышать. – Отпей, – Ялмар протянул ей фляжку. Эдла замотала головой, даже не спросила, где тот её спрятал, чтобы притащить сюда: нашёл бы место. – Как хочешь. – Долго ещё? – Скоро закончится, потом к ним в дом, его отец всех наших пригласил. Мама будет? – Я ей позвоню, как выйдем. Ты же знаешь, как она весь ваш класс любит до сих пор. Я уже потом, после обеда, им с Вальборг помогу. Ялмар усмехнулся. – Знаешь, Кнопка, не думал, что буду завидовать, но ему тогда повезло. Ты настоящий клад. – Иди ты, – Эдла скривилась от невидимого корсета, испортив слабую улыбку. Кто-то с ряда спереди резко поднялся и порывисто зашагал к выходу. Старые двери жалобно заскрипели. Тяжëлый полированный деревянный ящик, в какие в Стидлехавне кладут мертвецов, уже закрытый, поплыл по коридору между скамьями. За ним прошуршал рясой пастор, прямой, как напольные часы, потом – все остальные, от передних рядов к задним. Эдла проводила взглядом ящик, наткнулась на Андреассона-старшего – телом он ещё был в церкви, а где его душа, она могла только догадываться, – посмотрела на Вальборг, сжимавшую его руку в своих, отвернулась и достала из сумки платочек. – Привыкай, – Ялмар легко хлопнул Эдлу по плечу. – Все там будем.