16–17.09.2017
Стидлехавн
Эдла уже уснула, прислонившись лбом к его плечу, а он всë крутил её левую руку внутрь-наружу, не сводя взгляда с того места, где безымянный палец соединялся с ладонью: там свежей коркой краснела ссадина по форме кольца. Предложение. На третьем часу вечеринки, которую Нильс закатил, потому что высоко взлетел, музеем теперь заведует! Их, историков, курс был дружен как нигде ещё. Столько лет хвостиком за ней ходил, столько лет предлагал помочь с контрольными, объяснить трудную тему, замолвить словечко перед куратором – и она не отказывалась. Мужик её только мешал. Видел его раза два. Что она в нëм нашла? Рыжий, конопатый, точно из преисподней вылез. Но, говорят, он теперь не препятствие. Всë как положено, встал на одно колено, взгляд – только на неё. Однокурсники фотографируют, кто-то даже улыбается. Но почему они смеются? Почему она закатила глаза и качает головой? Не хочет замуж? Или ей ещё и настоящее кольцо подавай? Ждал её вечером понедельника у старого моста – но с субботы на воскресенье, когда решил уточнить, в трубку сначала какой-то недоумок проорал, чтоб не звонил больше, а потом женский голос – ниже, чем у неë – просил приехать и забрать. Ты же теперь одна, это надо исправить. Чем не вариант? Готов хоть завтра в мэрию идти! Чего ломаешься? Спорю на щелчок по лбу, уже не девица! Или тебе покойничек милее живого? Встрëпанная, зарëванная – не такой ожидал увидеть. Щëки красные, на скуле порез, полотенце у лица мокрое, помада размазанная, под левым ухом пятно багровое. Объяснили, что за чертовщина – и на том спасибо. А подробнее потом расскажут. Только поскорее бы, пока не забыли. Ах, отказываешься? Ну ничего! Чувствуешь, да? Больно? Сейчас, пару движений – и на тебя никто не посмотрит, потому что где твоя красота? А потому что не станет её! И я не посмотрю. Так и помрëшь в одиночестве. Урок тебе будет, тварь упрямая. Долго отпаивал чаем с сахаром, расспросил, что же всë-таки было, стараясь как можно добрее, мягче, не давить, пока заявление печатал. Хадльгримсон за такое не похвалит, надо бы ручкой по листочку, но как, когда человек не то что пару букв не выведет – чашку не удержит, если рядом не сидеть? Подстраховался, служебную ещё написал. И в бюро на первом нижнем этаже только дежурный медик была, осмотрела, всë составила, выдала, порез этот прижгла и залепила. Решëтку пальцами показала. Месяца на три потянет или на полгода, а за пятно под ухом можно больше запросить. А если ещё Ундердаль с криминалистами и каким-нибудь новичком что утром на месте высмотрит… Закон суров, ножом чиркнешь – не откупишься. Отвратительное дело, разрешить бы его, в архив отправить – и забыть к чертям. Что за неуважение к девушке – предложение колечком от бутылочной крышки? И при людях зачем? Чтоб не отвертелась? Даже первогодки – тонкими, из серебра, а настоящими. И за «нет» не мстят, не прокручивают на пальце, не царапают кожу зазубринами. Фрокен Вааге… нет, Эдла (какое красивое имя!), вы слишком доверчивы, этот мир полон придурков, никогда не знаешь, уже показался или ещё притворяется… Ого, пять часов уже почти. Он повернулся – осторожно, стараясь не разбудить. Левой рукой обхватил плечи, правой поднырнул под колени, поднялся – и, стараясь не уронить, понëс еë в гостиную: в обеих спальнях царил беспорядок, так уж повелось.