Убегаевка строгого режима

После вчерашней попойки Рудбой с самого утра мучился, но впервые в жизни не от похмелья. Точнее, не только, потому что башка от местной «огненной воды» тоже раскалывалась нещадно. Какого хера ему приспичило эту дрянь глотать, лучше бы долбанули коньяку, как нормальные люди. Пусть дешёвого и убогого, всё равно полегче смертоносной самогонки. — Прекращаю квасить, — хрипло простонал Рудбой в подушку и зажмурился, напоминая себе одного героя из тупой молодёжной комедии. — Насовсем. — Прям совсем насовсем? — донёсся до него страдальческий голос, и Рудбой с трудом повернул голову, обозревая бледного даже под слоем лёгкого загара Мирона. Тот лежал на диване на животе, наполовину свесившись на пол, и часто дышал, то и дело сглатывая: вчера даже до своей спальни не дополз, они где упали, там и вырубились. — Который... час? Рудбой скосил глаза на большие часы на стене, отчего в затылке прострелило болью. — Полшестого. Хрена се, мы почти не спали. — Уснёшь тут, б-бля. О-ох... — М-мирон? — выдавил Рудбой. — Чё, плохо? Может, врача? — Какого, сука, врача, — мучительно просипел тот. — Мы не дома, семейного доктора за большие бабки здесь нет. Придёт местный коновал и если узнает, что мы не при смерти, сам нас убьёт. — Как раз при смерти, — возразил тот, но развивать беседу не стал: ворочать языком было тяжело, каждый звук отдавался в мозгу, будто гвоздь в череп вколачивали. — Что ж так хреново... — Пить надо меньше, — мрачно заключил Мирон. — То есть, надо пить нормальное бухло, а не блядскую самоделку. Мы точно траванулись. — Не. — Рудбой с сомнением прислушался к своему состоянию. — Нас бы уже полоскало со всех щелей, рвота, понос, вся хуйня. Просто перебрали с непривычки. — Угу, — буркнул тот глухо, — ещё привыкнуть к палёнке не хватало. Рудбой поднапрягся, с трудом встал с кровати и по стеночке, пошатываясь, потащился во двор. — Подышать, — бросил на пороге и вывалился на свежий воздух. Яркие лучи рассветного солнца ударили в лицо, в глазах снова всё захороводило, к горлу подкатил тошнотворный ком, и Рудбой согнулся, зажимая рот рукой, побежал к туалету. Однако физически ему не было и вполовину так плохо, как морально. Потому что у его организма с подросткового возраста, когда они впервые попробовали взрослой алкогольной жизни, обнаружилось то ли полезное, то ли вредное свойство: в какую бы дуплину он ни нажирался, наутро всегда всё чётко помнил. Вот и сейчас память услужливо, кадр за кадром, разворачивала перед внутренним взором всю картину вчерашнего мудоблядства. И припухшая скула нехило болела — спасибо, что Ваня в глаз ему не засветил, сверкать на пару с Мироном всю неделю фонарём не очень хотелось. Хуже другое: почему его так хуёвило? Ну, полез он к чуваку, получил отказ, пусть и в немного грубоватой форме, сам виноват, но отчего внутри всё тряслось, мелко трусило, тошно, пакостно? Будто его голого на площади поставили, всем на обозрение. Впервые в жизни захотелось как-то оправдаться, объяснить всё. Извиниться! Это являлось настолько нетипичным для него, что он немного испугался, не отравился ли действительно самогонкой: мало ли, может, в голове извилину замкнуло. Никогда прежде ему не было стыдно за своё поведение. Впрочем, оно и понятно, всё легко объяснялось. Раньше, если он что и откалывал, то с теми, кого сам цеплял на вечер, а дальше просто: отключаешь телефон, меняешь симку, либо вносишь абонента в чёрный список — и порядок, вообще насрать, больше он их никогда не видел. Здесь знакомая схема не прокатит, его «абонент» живёт в соседнем доме, хрен спрячешься. То, что тот натуральный натурал и ничего с ним не светит, Рудбой уже понял. Конечно, можно всё равно выставить придурка на игнор, но вместо того, чтобы отступить и забить, Рудбой, наоборот, завёлся. Стало обидно, внутри взыграл гонор. С чего это его какой-то сельский чушок динамит? Пусть тот и гетеро, это ничего не значит, и таких он раньше шпилил, только в путь, главное, правильно себя повести. Чем Ваня лучше них? Ничем. Поломается и сдастся. Для начала следует извиниться, Рудбой вчера и правда повёл себя как урод. Попросит прощения, а заодно осторожно прощупает почву. Решив так, он прополоскал рот под умывальником и поплёлся домой отсыпаться: в висках по-прежнему пульсировало болью, внутри плыло и мутило, в таком состоянии ни о каком нормальном общении речи не шло, сейчас он мог только ненавидеть этот мир и всех его обитателей. * * * Почти всё утро они с Мироном провалялись в отходняке. С трудом заставили себя подняться, чтобы выпустить орущую в загоне козу и насыпать корма курам и Бэрни. К обеду кое-как оклемались. Мирон послал всех на хрен и остался лежать в комнате, а Рудбой пересилил себя и выполз во двор, занял пост у огорода, достал сигареты, внимательно оглядывая соседний участок. Там, на удивление, тоже царила тишь да гладь, никто никуда не шастал, даже Шарик не лаял, словно все вымерли. Видимо, и соседушек накрыло неслабо, хотя, насколько Рудбой помнил, те вчера потрезвее были. Так он и караулил целый час, скурил почти всю пачку, пока, наконец, из дома не показалась помятая физиономия Славы. Не замечая его, тот протопал в деревянный сортир. Рудбой хотел уже окликнуть его, чтобы осведомиться о его дружбане, когда тот сам появился на крыльце, такой же всклокоченный и хмурый. — Вань, — негромко позвал Рудбой, — можно тебя на минутку? Тот повернул к нему опухшее лицо, мрачно зыркнул исподлобья, но не сбежал, подошёл к забору. — Чё надо? — спросил не слишком дружелюбно. — Поговорить, — Рудбой постарался ответить спокойно, хотя внутри всё снова затряслось. Стрёмное чувство. — О чём? — продолжал мрачно допытываться тот, морщась и потирая виски. Рудбой воровато огляделся, мотнул головой на сарай. — Идём туда? — предложил он. — Чтобы никто не помешал. Да не бойся, я тебе просто кое-что хочу сказать. — Никто тебя здесь не боится, — равнодушно бросил тот. — У меня башка разламывается, дядь, я пить хочу и ссать, хули мне с тобой трепаться. — У нас в дабл сходишь, — привёл тот убойный аргумент. — В вашем-то Славян засел, я видел, как он шёл туда. И водички я тебе вынесу. — Какая щедрость, — проворчал тот под нос, но спорить не стал, кое-как перелез через штакетник и поковылял в точно такое же, как у всех, деревянное строение в глубине двора совершать неотложные дела. Хмыкнув злорадно — не одним им так плохо, вот и их «отравители» тоже мучаются, — Рудбой проводил его взглядом, приободрился и резво направился в дом за обещанным стаканом воды. Задобрить этого додика не помешает. — Слушай, — начал Рудбой, когда они устроились у задней стенки сарая. Отсюда не просматривались дворы, зато и их самих видно не было. Ваня уставил на него неожиданно цепкий взгляд, и он смешался, но упрямо продолжил: — Извини за вчерашнее. Я не хотел... Точнее, я хотел. Тот моргнул с недоумением, но не стал делать вид, что не понимает, о чём речь. — Ни хрена себе ты в полёте переобуваешься, — цокнул он языком, вроде без неприязни, даже с иронией. — Так хотел или не хотел, дядь? Определись уж. — Ты гомофоб? — решив не ходить вокруг да около, напрямую спросил Рудбой и напрягся: если ответ «да», хреновые дела, шансы на успех практически нулевые. Хотя... часто бывает так, что именно самые отъявленные и агрессивные антитолерасты и являются латентными пидорами, только и ждут подспудно, чтобы нашёлся на них кто-то сильный, схватил за загривок и нагнул. Сплошь и рядом такая фигня. Правда, Ваня никакой агрессии вроде не проявлял. Напротив, как-то чересчур лояльно ко всему отнёсся, но... — Нет, — ровно ответил тот и ухмыльнулся. — Но и не гей. Рудбой сощурился. «Не гей» — эхом отдалось в сознании. Он сказал «гей». Не пидор, не заднеприводный, не говномес или педик, а гей. Это был знак, своеобразный маркер. Видимо, не соврал, и вправду не гомофоб. Хорошо. — Но учти, дядь, будешь бубенцами передо мной трясти, снова по роже схлопочешь, — флегматично продолжил тот. — Я не гомофобное хуйло, но и не малолетка с недотрахом, чтобы с кем попало по пьяни сосаться. Это я про девочек, — уточнил тихо. — Про мужиков и речи нет. Ясно? — Совсем без шансов? — хмуро уточнил Рудбой. Ему не нравился этот разговор, и дело вовсе не в том, что его открыто отшивают — неприятно, конечно, но ожидаемо, — а как-то... Словно они местами поменялись, и это он здесь деревенский дурачок, который со свиным рылом в калашный ряд сунулся. — Дядь, ты тупой? — вздохнул Ваня — не зло, а обречённо, даже с сочувствием. — Я тебе о чём уже полчаса толкую? Я не осуждаю: гей и гей, мне по хую, ебись, с кем хочешь, только не пались больше, иначе отпиздят. Главное, ко мне не лезь, мне с мужиками не катит. — Ты не можешь это утверждать, — из чистого настырства буркнул тот, — ты же не пробовал. — Он посмотрел с вопросом. Ваня отрицательно мотнул головой: — Не пробовал. И не собираюсь. Всё, дядь, тема закрыта, отвали. Лучше давай, помоги мне дрова в поленницу сложить. Мы наконец дров навезли, я позавчера полдня топором махал, под конец совсем заебался, так и бросил кучей. А вчера было некогда, праздник же. Если впряжёшься — так и быть, приходите вечером в баню, идёт? — Ладно, — кисло вздохнул Рудбой. Голова по-прежнему побаливала, но отказать он не смог — попариться как следует, смыть с себя весь этот липкий осадок захотелось до смерти. Он подмигнул с показным весельем, строя хорошую мину при плохой игре, и оскалил зубы: — Короче, кис, если вдруг захочешь попробовать — скажи. Один раз не пидорас, смекаешь? Не упускай свой шанс, Ванечка, — и пошло подвигал бровями. Отшатнулся, ожидая в ответ закономерную бурю негодования — или даже снова хук по морде, но «Ванечка» неожиданно ощерился в ухмылке: — Я подумаю, дядь, — и заржал на весь двор. Мотнул подбородком в сторону дровяника и первым двинул туда, поманив пальцем. Рудбой покорно потащился следом, недоумевая, что сейчас произошло. Вроде ему ясно дали понять, что надеяться не на что, тогда зачем с ним флиртуют? Это ведь флирт? Или просто тупой колхозный юморок? Или что? Окончательно запутавшись, Рудбой сплюнул на землю и, помассировав виски, решил действовать по обстоятельствам. Отступать он не намеревался. Все силы и умения приложит, но рано или поздно вдует этому пиздюку под хвост. Или он, блядь, не Иван Рудбой. * * * Когда Рудбой вернулся домой, там никого не нашлось. Послонявшись без дела по пустым комнатам, он отправился разыскивать Мирона. Надо было узнать подробности вчерашней драки, а то утром так толком и не поговорили. Друг предсказуемо обнаружился в сарае, доил Мэри и отрешённо таращился в одну точку, погруженный в свои мысли. — Бро? — позвал его Рудбой. Тот повернул голову, глядя устало и сонно. — О, Вано. Ты у Бэрни убрал? — Не-а, — мотнул головой тот, — болт положил. Я сегодня не в форме. Не сдохнут наши звери до завтра, жрать-пить есть, вот и хватит. — Хер с ним, — вяло согласился тот. — Где пропадал? — Да я... — Рудбой замялся. — Потом. Ты лучше сам проясни, что за прожектор у тебя под глазом сияет? Что вчера было? — Я же рассказывал, — озадачился тот, — когда домой ехали. — Думаешь, я помню? — насупился Рудбой. — Меня совсем накрыло, сидел — только и думал, как бы тачку не заблевать. Оно хоть и корыто ржавое, а в собственной тошниловке ехать не гуд. — Ну да, — согласился Мирон и слабо улыбнулся. Потрогал пальцем синяк, пожевал губами. — Драка случилась. Я местную тёлку склеил, привёл в кусты, а там гопари какие-то, целая толпа, ну и понеслось. — На хуя ты в месиво вписался? — удивился Рудбой. — Ёбнул бы крайнему, чтобы внимание отвлечь, и мотал оттуда. — Думаешь, один такой умный? — скептически фыркнул Мирон. — Ну... если честно, я просто сорвался. Хотел пар спустить, задолбало всё, а эти под горячую руку подвернулись. — Братан, бля, — покачал головой Рудбой. — Мы именно из-за драки сюда загремели, тебе мало? Что нам тренер всегда говорит? Лучшая драка та, которой не было, а если стычки не избежать, на толпу в одну харю не бычить, не переоценивать силы. Мирон прищурился, кинул проницательный взгляд исподлобья. — Знаешь, Вано, мне одна мысль пришла вчера: кажется, зря папашки так перепсиховали. Сам подумай, не могли мы того обмудка покалечить, никак! Я удар в любом состоянии контролирую, ты тоже. Чисто автоматически. — Тогда кто его уделал до комы? — Не знаю. Возможно, просто гнилая подстава, чтобы с папашек денег содрать на компенсацию морального и физического вреда. — Возможно, — задумчиво повторил Рудбой. — А может, всё-таки мы. Мы тогда слишком уж нажрались. — Угу. — Мирон машинально достал из кармана хлебную корочку, разломил, половинку сунул козе, вторую зажевал сам. — О’кей, мэн, со мной разобрались, — подвёл итог. — Как насчёт тебя? Ничего не хочешь объяснить? Лапшу про «упал» будешь соседям вешать. Кто тебя так разукрасил? Поколебавшись секунду, Рудбой вдохнул побольше воздуха, чтобы выложить всё как на духу. В конце концов, ему нужен совет, кому ещё довериться как не другу? — Мне Ванька втащил, — сообщил он. — Какой Ванька? — не сразу понял Мирон. — А! Это вот этот, наш сосед?! Хуя себе. За что? — Да, в общем, за дело, — признался Рудбой. — Я с пьяных шар к нему подкатил на дискаче и засосал, а ему не понравилось. Подавившись воздухом, Мирон закашлялся, отставил в сторону ведро, вытирая руки о штаны и обалдело моргая. — Чего не понравилось-то? — выдал со смешком. — Плохо целовался? — Нет, он просто натюрлих, — угрюмо бросил Рудбой. — И хорош ржать, у меня, блядь, драма. — Знаю я твою «драму», — не проникся Мирон. — У тебя после каждой попойки такая драма. — Он подхватил ведро и пошёл на выход. Притормозил, оборачиваясь на так и стоявшего столбом Рудбоя. — Слушай, Вано, вот на хрена? Зачем ты к нему полез? — Недотрах, — буркнул тот. — Дрочить надоело, мне секса хочется! В мозгах коротит, крышечка набекрень, ну правда. — Понимаю, — очень понимающим тоном отозвался Мирон и улыбнулся. — Только зачем так сложно? Нашёл бы здесь какую-нибудь симпатичную девочку, угостил вкусненьким, шпёхнул по-тихому. Ну, развёл бы её на анал, если так хотелось сзади присунуть. На хера к мужику полез? Ещё и к «натюрлих»? Рудбой нахмурился, потёр в раздражении щёки. — Сам не знаю, — мотнул он головой. — Ты же помнишь, я лёгкую добычу не люблю. Разумеется, трахну, если дают, но скучно. А тут такой экземпляр, деревенский Ванечка, невинный, девственный, лакомый кусок. На характер говно, но так ведь интереснее. Меня прям заело, веришь? Никого теперь не надо, пока его не разложу. — Ясно всё с тобой, — хмыкнул Мирон, даже не думая отговаривать: всё-таки он его с детского сада знал, давно привык ко всем закидонам, да и ситуация была не новая, у Рудбоя уже случались затыки в мозгу, и он всегда добивался цели. Поэтому Мирон лишь махнул рукой. — Ладно, Вано, я понял. Только не заиграйся, проблем и так навалом. — Не учи учёного, — хмыкнул тот. — Надолго ничего не затянется, обещаю. Я поговорил с нашим «натюрлих», он не гомофоб, даже не обиделся на ту хрень с поцелуем. И вообще как-то легко перенёс, не шарахается, в шок не впадает. Тут дело нечисто, зуб даю. — Побереги свои зубы, — засмеялся Мирон. — И смотри, как бы этот невинный Ванечка сам тебя не натянул. — Меня-а? — насмешливо протянул тот. — Бро, тебе вчера конкретно башку пробили! Ты гонишь, что ли? — Внешность не показатель, — продолжал Мирон стебать явно из вредности. — А на характер, извини, он реально мудак. Ладно, — он подпихнул его в спину кулаком, — гоу на выход, хули мы в сарае вонючем топчемся? Дома договорим, да и жрать пора. Сейчас картошки сварим, заточим с молоком. — В глотку уже не лезет, падла, — пожаловался Рудбой, морщась. — А мы опять бабло на неделю вчера просрали. — Он грустно вздохнул. — У меня пятифон в джинсах завалялся, — вспомнил Мирон. — Можем пивка прикупить, поправить здоровье. — Бля, живём! — обрадовался Рудбой и потёр в предвкушении руки. То, что у них ещё остались деньги, пусть и жалкая пятисотка, и что Мирон спокойно выслушал и поддержал, показалось хорошим знаком, и настроение бодро поползло вверх. * * * Закончив ужинать, Славка остался мыть посуду. У них сложился определённый график — готовили по очереди, кто не варил жрать, тот прибирал кухню после еды. Он слышал, как Ваня в комнате щёлкал пультом, переключая каналы телевизора, не находя ничего интересного. Дневная жара спала. Вдалеке ещё совсем тихо громыхала гроза, которая обязательно придёт и к ним. — Слав! — окликнул его Ваня. — Может, в картишки перекинемся? Славка понимал, что другу нечем себя занять, но не ожидал, что тот предложит карты. Он выглянул из кухни и удивлённо уставился на него: — Мы же вроде... — Просто в подкидного дурака, на желание, — фыркнул тот. — Только, чур, совсем отбитые не загадываем, типа голым пробежать по деревне или предложить перепих первой попавшейся девчонке. Что-нибудь прикольное и трудновыполнимое. — Ладно, давай, — согласился Славка. — Ща отолью, доставай колоду. Он вышел на крыльцо и двинул в туалет. Гремело уже достаточно сильно. Вокруг всё словно замерло, ожидая прихода стихии. Славка уставился на огромную чёрную тучу, надвигающуюся из-за горизонта. «Вот и ладушки, правильно, что поливать огород не стали», — пронеслось в голове. Дождик сейчас за них всю работу сделает. На обратном пути Славка заметил соседей. Парни сидели на брёвнах за домом и, тихо переговариваясь, курили. — Ну что, труженики тыла, все хозяйственные дела закончили? Мирон кивнул, выдыхая дым. — Закончили, — подтвердил Рудбой. — Подваливайте к нам, — неожиданно предложил Славка. — Несколько партеек в карты лучше, чем в такую рань спать ложиться. Он не стал ждать ответа: решат к ним заглянуть, значит, придут. А если нет, то, как бы Славке ни хотелось побыть с Мироном рядом хоть недолго, уговаривать он не будет. Тот и так от него ебучку воротил, вечно выкобенивался как мог, сука лысая. Не стоило лишний раз откровенно показывать, что Славка заинтересован. Они расположились с Ванькой на старом потёртом паласе на полу. Когда Славка начал тасовать колоду, соседи всё же соизволили явиться. — Во что играем? — бросил Мирон. — Покер или, может быть, пульку распишем(1)? — Не-е, — отмахнулся Ванька, — в нашем доме азартные игры на деньги — табу. Играем в подкидного дурака. — Ха! — фыркнул Рудбой. — Вам по сколько лет, пацаны? Я в последний раз в дурака в начальных классах играл. — Ну и валите на хер! — рыкнул Ванька. — Нам и одним не западло. — Эй, чего сразу кипишуешь, — примирительно улыбнулся Мирон. — В дурака, так в дурака. — Двое на двое, — усмехнулся Славка. — Выигравшая пара загадывает желание. Кто первый выиграл десять партий — тот победил. Вот четыре спички, две длинные, две короткие. Чтобы всё по-честному было. Славке в пару выпал Рудбой, Мирон играл с Ванькой. Сначала они раскачивались, присматривались друг к другу, но постепенно азарт игры захватил, и парни орали друг на друга в самые ответственные моменты. — Вот же ты, Вано, сволочь! — завопил Мирон, когда Рудбой накидал ему семёрок. Возмущённо сгрёб карты, раскладывая их в порядке возрастания. — Откуда ты эту мелочёвку откопал? — Славик твой по доброте душевной подогнал, — прыснул тот, делая очередной ход. — Раздавать ни хуя не умеет. — Он не мой, — буркнул Мирон, зыркнув на Славку. Чем ближе становилась каждая пара к выигрышу, тем громче они блажили. — Ванька, падла! — взвился Славка. — На хуя ты своего «Блинова»(2) выкатил, вот же жучара хитрожопая! Друг только посмеивался. Славка обратил внимание, что гроза на улице бушевала вовсю, а они так увлеклись, что совсем её не замечали. В этот момент мигнул и погас свет. — Спокойно, — произнёс Ванька. — Слав, свечи у нас ещё есть? — В тумбочке за тобой посмотри, — отозвался тот, — кажется, оставалось несколько. Когда загорелся тусклый огонёк, игра продолжилась. Время перевалило за полночь, у каждой пары выходило по девять побед. Последняя партия должна была решить всё. У Ваньки и Рудбоя карты закончились, и они напряжённо наблюдали за игрой Славки и Мирона. Славка сначала расценивал своё положение как «хреново, но всё возможно», однако Мирон допустил всего одну ошибку, не зная этого, и он украдкой улыбнулся. — Всё, влип очкарик, — тихо пробормотал он себе под нос, чтобы другие не услышали. Он даже знал, какое желание загадает лысому зазнайке. Давно вертелась в голове заманчивая мысль, но осуществить её пока не подворачивалась возможность, а тут такой случай. Один шанс на миллион, и он не собирался его проёбывать. — Ну что, сдаёшься, школота? — с наигранным превосходством спросил Славка, понимая, что Мирон ни за что не признает проигрыш, будет сопротивляться до конца. — А ха-ха не хо-хо? — огрызнулся тот. — Твой ход, выпендрёжник. — Ну-у, тогда вот тебе десяточка треф, — желая продлить триумф, протянул Славка. Мирон побил её валетом. — И ещё одна десяточка, — подкинул Славка. Тот закатил глаза и покрыл дамой. Теперь Мирон точно влип. У Славки на руках оставалась только козырная дама и две шестёрки, он отлично понимал, что козыря Мирону бить нечем, обе высшие карты вышли. Тот тоже это понимал, но не сдавался. — А мы накинем «мамулю»(3)! — Славка веселился вовсю. — И вот вам пара «шох» на погоны. Он показательно положил по шестёрке на плечо Мирону и Ваньке. — Вы у нас теперь заслуженные ефрейторы! — выдал торжественно. Рудбой весело заржал, хлопнув себя по ляжкам. — Ну, блядь! — от души матюгнулся Ванька и кинул недовольный взгляд на Мирона. — В дурака и то не умеет, а ещё пульку расписывать собирался. — Зато ты, смотрю, прямо спец, — не удержавшись, съязвил Мирон. — Все карты скинул и доволен, до пизды тебе напарник! — Да я... — дёрнулся Ванька, начиная злиться, но Славка остановил его: — Бро, давай не будем из-за какой-то поебени друг другу предъявы кидать. — Ты это ему посоветуй, — кивнул тот в сторону Мирона. В комнате неожиданно зажёгся свет. Парни подслеповато заморгали, Ванька потушил свечку. Гроза на улице закончилась, но складывалось ощущение, что в доме она только назревала, и Славка, решив разрядить обстановку, заявил: — Не знаю, как Рудбой, а я своё желание уже придумал. Рудбой промолчал, загадочно пялясь на Ваньку. Тот фыркнул и, цапнув сигареты, вышел на крыльцо. Заговорщицки подмигнув Славке, Рудбой подался следом за ним. — Давай, озвучь свои хотелки, — выпалил Мирон, поднимаясь. Но Славка просто любовался этим городским фраером. Проиграл же, вчистую просрал, однако вел себя так, словно одолжение ему делал. Не каждый так умеет. — Чего молчишь? — раздражённо продолжил Мирон. — Как скажешь, — пожал плечами Славка. — Ты завтра пойдёшь со мной в ночное(4). — Пизданулся совсем? — растерянно вскинулся тот. — Какое ночное, у вас даже лошади нет. — О, — удивился Славка, он не ожидал от городского жителя таких познаний, — ты знаешь, что такое ночное? Признаю — поражён. Паясничая, он поклонился, изображая жест, словно снимал при этом шляпу. Вообще-то Славка нехило мандражировал, ведь от Мирона можно было ожидать чего угодно. Возьмёт и пошлёт его к хуям вместе с ночным. — Классиков читал, — раздражённо буркнул тот. — Нормальное желание придумать не мог, придурок? — А чем тебе это ненормальное? Тем более карточный долг — святое. — Ладно, — нехотя согласился Мирон, — если дождя не будет — пойдём. — Вот и ладушки! — обрадовался Славка. — Может, чайку попьём? Ему не хотелось, чтобы Мирон уходил расстроенным, а тот точно довольным не выглядел. — Нет уж, — отмахнулся тот, — пойду домой, а то ещё что-нибудь должен останусь. Он покинул комнату не прощаясь, но Славка всё равно счастливо улыбнулся и, потянувшись, отправился расстилать свой диван. Завтра нужно будет договориться с пацанами, которые обычно пасли лошадей, и устроить Мироше незабываемую ночь. * * * Выйдя на крыльцо, Ваня прикурил сигарету и мрачно уставился в темноту. Рудбой, разумеется, сразу выперся следом, и на его буквально светящуюся самодовольством морду смотреть не хотелось. — Ну? — Ваня нервно стряхнул пепел на землю. — Чего? — отозвался Рудбой, лениво ухмыляясь. Ване захотелось его прибить. — Желание твоё? — спросил нарочито спокойно, выпуская в воздух дым. Рудбой зыркнул исподлобья. — Пока не знаю, котик, — сообщил невозмутимо. — Придумаю — скажу. Ваня стиснул кулаки, сдерживая раздражение. Теперь высокомерного ублюдка хотелось не прибить, а конкретно помучить перед смертью. Он нутром чуял, что ничем хорошим для него эта хрень не закончится. Это всё Славка, он кашу заварил, позвал мажоров, гад. Ваня ему ещё пизды пропишет за такое попадалово. Но делать было нечего, и он, напустив на себя равнодушный вид, пожал плечами. — У тебя не больше трёх суток, дядь, — предупредил, растягивая губы в улыбке. — Или загадываешь, или сгорает, я целыми днями ходить и гадать, что тебе в башку стрельнет, не нанимался. Так что думалку свою подкрути как следует. И без фанатизма. Помни, твой дружок тоже Славяну желание должен. Усёк? — Как скажешь, Ванечка, — елейным тоном согласился Рудбой и хищно ухмыльнулся. Ваня скривился: прямо сама кротость и послушание, блядь. Только от такой сговорчивости аж под рёбрами заныло. «Влип ты, Ваня, — пронеслось в мозгу. — По полной программе». Подавив желание впечатать кулаком по косяку, он хмыкнул: — То-то же, дядь. Ладно, бывай, я спать, — и нырнул в дом, едва не столкнувшись на пороге с недовольным Мироном. Мысли в голове толкались самые мрачные. То, что Рудбой ему теперь проходу не даст, он уже понял по горящим глазам и долгим взглядам, которые ловил на себе, стоило только выйти во двор. Ваня вздохнул. — Печалька, — пробормотал под нос, отрешённо протопал в комнату, завалился на кровать. Надо было встать, почистить зубы, раздеться, но настроения не было, и Ваня, перевернувшись набок, подложил ладонь под щёку, смежил веки. «На секундочку», — пообещал себе мысленно и неожиданно провалился в крепкий сон. * * * Весь следующий день Мирон надеялся, что снова разразится гроза и пойдёт дождь, но его надеждам не суждено было сбыться. Дневная жара сменилась вечерней духотой, и когда они с Рудбоем поливали огород, Славка крикнул через забор, что ждёт его в десять часов, и велел взять с собой куртку. Мирон положил в рюкзак джинсовку: за время проживания в деревне её и так уже можно было выкидывать. Сунул несколько пирожков с луком и яйцом — сегодня добрая соседка им с Рудбоем целое эмалированное блюдо принесла, — немного огурцов и парочку первых помидоров. Обречённо вздохнул и вышел на крыльцо. Рудбой, убирая навоз у поросёнка, горланил: — Не кочегары мы, не плотники… Мирон усмехнулся. Они русское музло практически не слушали, исключением был только рэп, да и то оба предпочитали немецкий, а уж песен эпохи СССР вообще не знали. Но на неделе от скуки смотрели по телеку старое кино, вот и привязалась к Рудбою песенка из фильма. И главное: из уст друга это исполнение сейчас не казалось чем-то странным или нелепым. Многое в их жизни поменялось, и они постепенно становились другими, он ощущал на себе, но не понимал, хорошо это или нет. Возможно, всё очень быстро забудется и вернётся на круги своя, как только они приедут в Питер, а может и нет. Он подошёл к калитке. Почти сразу на крыльце собственного дома появился Слава. Он улыбался, но Мирон заметил, что тот напряжён, словно ждал чего-то. Мирон опять вздохнул. Странный он, этот Слава. Явно клинья к нему подбивал, Мирон ведь не дурак, не пацанчик наивный, нецелованный, всё давно понял. Однако тот нахрапом не лез, как Рудбой к Ване, не пытался напором взять, всё вокруг ходил, причём по самой большой дуге, словно не решался. Мирону иногда становилось смешно, но чаще бесило. Он таким методом самых строптивых девчонок обхаживал, а сейчас дожил, что за ним самим, будто за тёлкой, ухаживали. Но что интересно, кому другому Мирон эти ухаживания давно бы в жопу запихал и ебальник разворотил, а на Славу рука не поднималась. И не только потому, что они с Ваней худо-бедно им помогали, хотя и вечно ржали над ними, но было что-то в нём такое, то ли трогательное, то ли уязвимое и ранимое, что не позволяло Мирону накостылять ему. Только Слава совсем не беззащитный. Мирон видел тогда, в парке, что драться тот умел неплохо, и сила в нём чувствовалась: при его-то росте соперник он довольно серьёзный. Да и словесно без напряга мог отхуесосить, за крепким словечком в карман не лез. Однажды Мирон стал свидетелем, как Слава чихвостил какого-то мужика, наверное, одного из своих слесарей, потому что ругань шла по поводу работы. Мужик был старше того лет на пятнадцать, с виду не хилый, поначалу ещё огрызался, а потом только виновато кивал и со всем соглашался. Так что Слава мог за себя постоять, но у Мирона всё равно рука на него не поднималась. Эти противоречия иногда раздражали и злили. Мирон старался держаться от этого деревенского недоразумения подальше, но где там, тот всегда маячил поблизости, и его длинные ноги и голые коленки Мирон никак не мог забыть, как ни старался. Привязались они к нему, ничем не вытащить из себя. Девчонка из парка, которую лапал, вылетела из головы в тот же миг, как появились местные гориллы, и о её упругих сиськах или заднице он ни разу не вспомнил: сколько у него таких было, не сосчитать. А на Славиных ходулях зациклился, как последний дебик. Кто узнает, засмеёт. — Ну что, пошли? — прервал его невесёлые мысли Слава. — Тёплую одежду взял? — Ой, отвянь, — пихнул его Мирон. — Давай, веди уже, Сусанин недоделанный. Они направились за деревню. Мирон здесь ещё ни разу не был. Лесок небольшой, но словно с картины известного художника Шишкина, медведей только не хватало. И запах такой, что от переизбытка кислорода закружилась голова. Слава шёл чуть впереди и о чём-то болтал, у него рот от самого дома не закрывался, прямо как Рудбой, когда на нервяке. Мирон слушал его вполуха, а сам любовался сказочными видами. Солнце понемногу садилось, лес закончился, и перед ними раскинулись поля до самого горизонта. — Здесь у нас сенокос, — поведал Слава. — Сейчас сено уже убрали, упаковали в тюки и отправили в хранилище. — А это что? — спросил Мирон. — Стога, — пояснил тот. — Не только фермер сено на зиму заготавливает, деревенские тоже наделы имеют. У них нет специальных машин, они всё больше ручками косят и метают в стога. Потом постепенно на собственные сеновалы перевезут. — Запах такой, — Мирон втянул воздух полной грудью, — в городе так не пахнет. — Сказанул тоже, — фыркнул Слава. — В городе всё больше бензином, асфальтом да химозой всякой воняет. А у нас тут красота. — Я и не знал, что так бывает, никогда не видел сено и стога, — немного грустно отозвался Мирон. — Вернее, в Англии видел издалека, там же тоже фермы есть, но запаха не чувствовал. — За бугром траву перед сенокосом специальной хернёй с самолётов опрыскивают, — снова фыркнул Слава. — Считают, что повышают её кормовые данные. У нас этого не признают: что природа-матушка дала, то самое полезное. — Наверное, ты прав, — неожиданно для себя согласился Мирон. За разговорами он не заметил, как они прошли поля и выбрались к небольшой речке. На берегу горел костерок. Человек пять пацанов, смеясь и брызгаясь, мыли в воде коней. У костра сидел дедок, подкидывая в огонь хворост. — Мы с мальчишками в Гавриловку пойдём, — обратился он к Славе и Мирону, когда они подошли и поздоровались. — Там на конеферму с десяток новых лошадок привезли, местным мальцам не углядеть, нас звали. А наших сейчас искупаем, стреножим — и пусть пасутся; утром Петрович заявится, на конюшню их отведёт. Вы, главное, ночью следите, чтобы по лесу не разбрелись. — Хорошо, мы посмотрим, — пообещал ему Слава и дёрнул Мирона за локоть. — Раздевайся, искупаемся и лошадей помоем. Мирон предпочитал купаться в бассейне, в лазурном море или в заливе океана, рек и прудов не любил, считал мутными, грязными и с плохим дном. Поэтому раздевался он медленно и неуверенно, в отличие от Славы, который одним махом сдёрнул с себя футболку, высвободился из старых, стоптанных кроссовок, стянул спортивки и, разбежавшись, ласточкой нырнул в воду. Незаметно опустились сумерки, хотя это не было ещё настоящей ночью. Мирон стоял на берегу в одних боксёрах и внимательно вглядывался в тёмную гладь реки. Не заметив ни малейшей ряби на поверхности воды, он нахмурился: не хватало только, чтобы этот опездол утонул. Но тот, громко фыркая, появился почти на середине не сильно широкой речушки. — Чё стоишь? — крикнул он. — Кого ждёшь? Мирон мысленно пообещал себе позже напинать шутнику под жопу и, загребая песок, вошёл в реку по пояс, нырнул. Тёплая, словно парное молоко, вода обступила его. Она будто даже пахла луговыми цветами и свежескошенным сеном. В море вода не пахла, в бассейне разила хлоркой, а сейчас казалось, что он  в травах купался. Перевернувшись на спину, он медленно поплыл, глядя на появившиеся в небе звёзды. Почему-то раньше он не замечал, сколько их здесь. Ни в одном городе такого не увидишь. Потом они со Славой помогали мальчишкам мыть коней и с удовольствием уплетали печёную картошку. После полуночи пацаны и дед ушли. Слава стащил мокрые трусы и, натянув спортивки на голую жопу, прополоскал те в речке, повесил на рогатину у костра. — Снимай свои труселя, — велел он. — Ты что, в мокрых спать собрался? — У меня нет запасных, — отмахнулся Мирон, глядя в огонь. — Идиот, — постучал пальцем по виску Слава. — Во-первых, замёрзнешь ночью, а во-вторых, совсем не айс так спать и треники отсыреют. Мирон взял штаны и ушёл за шалаш. Тот стоял на траве возле одинокой берёзы, а костёр мальчишки развели на песке. Скорее всего они его построили ещё в начале лета, а может, просто подлатали после зимы. Он тоже сполоснул белье и повесил на другую рогатину, воткнутую в землю. Слава достал из своего рюкзака большое одеяло. — На одну половину ляжем, другой укроемся, — сообщил он. — Ночи сейчас тёплые, но к утру всё равно прохладно. — А как же кони? — нахмурился Мирон. — За ними же следить надо? — Далеко они не ускачут, — усмехнулся Слава. — Пацаны их стреножили, а я буду вставать, поглядывать. Завтра суббота, выходной, днём отосплюсь. — Можно их погладить? — смущённо попросил Мирон. — Не нагладился, пока мыл? — Я почти не мыл, так, больше мальчишкам мешал, — фыркнул Мирон. — Ладно, идём. — Слава вытащил из рюкзака горбушку хлеба. — Орлика растреножим, он тебя даже покатает. Красивый вороной конь сначала нервно дёрнул ушами и переступил копытами, когда они приблизились к нему, но Слава провёл ладонью по длинной шее жеребца и ласково зашептал: — Орлик, красавчик, хорошая коняшка. — Он оглянулся к Мирону и тихо добавил: — Покорми его хлебом, на открытую ладонь положи, он сам возьмёт. Осторожно Мирон протянул коню угощение, и в тот же миг тёплые шершавые губы слизнули горбушку. Мирон еле слышно засмеялся и тоже погладил коня. — У него шкура как бархат, — заметил он. — Я кататься не стану, пусть Орлик отдыхает. — Как скажешь, — согласился Слава. — Пойдём тогда поваляемся в шалаше. От слова «поваляемся» у Мирона по спине вдруг побежали мурашки. Слава явно не имел в виду ничего такого, но прозвучало почему-то пошло. Хотя скорее всего Мирон сам напридумывал всякую поебень, а Слава просто устал за день, и всё. — Будем вставать по очереди, — проворчал он, забираясь под одеяло. Фыркнув, Слава промолчал, зашуршал рюкзаком. — Давай по двадцать капель, — предложил, вытаскивая бутылку коньяка — дешевого и явно беспонтового, в сельпо такой на витрине стоял. — Он, конечно, не ахти, но хорошего тут не найдёшь. — Почему? — не понял Мирон. — Качественный коньяк — отличная вещь, а вы денатурат пьёте. — Сколько за него бабла нужно выложить? — хмыкнул Слава. — Деревенским такие изыски не по карману, а олигархов у нас не водится. — Ладно, — согласился Мирон, — наливай, попробуем. — Так бы сразу, а то «денатура-ат», — передразнил его Слава и плеснул алкахи на палец в пластиковый стаканчик. Мирон одним махом выпил всё, закусил пирожком, который Слава ему протянул, и прислушался к себе. — А ничего пошло, — улыбнулся он. — После вашей самогонки даже это райским напитком кажется. Рассмеявшись, Слава тоже намахнул, занюхал огурцом и выдохнул. — Заебись. Они ещё пару раз выпили. Мирон закинул руки за голову и улыбнулся. Он давно уже не чувствовал себя настолько хорошо и спокойно. — Когда я был пацаном, мы с батей часто ходили в походы, — грустно произнёс Слава. — Он много рассказывал про звёзды, планеты и галактики, а я слушал, разинув рот, и немного трусил, ощущая себя песчинкой в космосе. Батя будто чувствовал мой страх, обнимал меня и говорил: «Не бойся, я же с тобой». Классное было время. — Мой никогда и никуда со мной не ходил. — Про взаимоотношения Мирона с отцом знал только Рудбой, подобным он ни с кем не делился, но сейчас почему-то не смог промолчать. — Я самое огромное разочарование в его жизни. Не тот сын, какого он всегда хотел и которого мог бы любить. — Хуйня это всё, — отмахнулся Слава. — Собственных детей любят не за что-то, а потому что. Ты меня, конечно, извини, но твой папашка тот ещё козёл, хотя я лично его не знаю. — Полностью с тобой согласен, — хохотнул Мирон. — Козёл, да и хер с ним. Разговаривать больше не хотелось. На Мирона навалилась приятная дрёма, так хорошо оказалось вдыхать запах леса и луга, слушать стрекот сверчков в темноте, непонятные звуки и шорохи, дыхание другого человека рядом, ощущать его тепло. Не отдавая себе отчёта, Мирон придвинулся ближе к Славе, уткнулся носом в его шею, медленно засыпая. Чужая ладонь осторожно гладила его спину, в полузабытьи не хотелось думать, хотелось сильнее прижаться к источнику тепла и остаться там навечно. Абсолютно новые ощущения. Он уже забыл, как это чувствовалось в детстве, когда его обнимала мама. Взрослый Мирон никого к себе близко не подпускал, в постели с одноразовым трахом он всегда просыпался на самом краю кровати, словно на подсознательном уровне отодвигался от чужого человека. Постоянных партнёров не заводил, предпочитал оставаться одиночкой. Исключение составлял Рудбой, единственный друг детства, который иногда в порыве мог обнять, но сразу отстранялся, границ не переходил. И сейчас это всё оказалось настолько приятно, что Мирон не сдержался и тихо застонал, прижимаясь к крепкому телу. Потёрся носом о тёплую кожу шеи и разом словно из омута вынырнул. Дёрнулся вверх, стряхивая сонный морок, покрутил головой, вглядываясь в темноту, и уставился выпученными глазами на Славу. Круглая луна, словно огромная головка сыра, висела в небе, освещая тусклым светом всё вокруг. Слава потянул его обратно, в тепло и уют. — Тихо ты, чего взбеленился? — зашептал он, успокаивая. — Спи давай, спи. — Ты меня лапаешь, — хрипло обвинил его Мирон, однако рядом всё равно улёгся. — Ага, — сразу согласился тот, — самую малость. Так тебе же самому в кайф. — Вот ещё, — чисто из вредности выдал Мирон, отталкивая нахальную Славину клешню, пытавшуюся потрогать его живот, — даже не надейся, сон прикольный приснился, только и всего. — Я и не претендую. — Мирон определённо знал, что тот сейчас хитро улыбается, даже на секунду представил эту его блядкую ухмылочку. — Но ты так постанывал, что у меня встал. — Придурок, — пихнул его в бочину Мирон и зарылся в одеяло. — Мироша, — зачастил Слава, пытаясь выудить его из импровизированной норы, — я же знаю, у тебя никого давно не было, да и у меня, чё скрывать. Давай поможем друг другу? Я не предлагаю прямо ебаться, не хочешь — не надо. Просто потискаемся, пососёмся, пар выпустим, а? — Отъебись, — рыкнул Мирон. Да, секса хотелось, в принципе, по хуй уже — с кем, а Слава только что сделал довольно заманчивое предложение, но где-то в глубине души он вдруг осознал, что с ним не получится ограничить себя одной ночью. Этот факт пугал, Мирон не планировал отношений; по крайней мере, сейчас, в этой зачуханной деревне. — Решайся, Мироша, — уговаривал Слава, — хер ли ломаешься, как целка. Ничего ведь не теряешь. Немножко пошалим и разбежимся. У Мирона словно груз с плеч упал. Значит, и Слава не ждёт большего. — Ладно, — невнятно пробормотал он из недр своего убежища, — но ничего серьёзного. Он не ожидал, что его буквально вытащат из-под одеяла и чужие тёплые губы накроют его рот. «Хуя себе прыть», — только и успел он подумать, а Слава уже лез своими ручищами под футболку. Торопливо гладил рёбра Мирона, впалый живот, спину, целовал, словно душу из него высосать собирался. Он спешил, и Мирон за ним не успевал, он никогда не находился снизу, всегда вёл и сейчас напрочь растерялся. — Слава, блядь, подожди, — забормотал он, пытаясь притормозить его. — Сука, да стой ты. Тот отстранился, тяжело дыша, глядя на него шальными, абсолютно безумными глазищами. — Что? — выдавил он. Мирон замер. Что сказать-то? Как объяснить ему, что он попросту не представлял себя на спине, чтобы другой мужик обрабатывал его, как он когда-то девчонок и даже мальчиков, но послушных и уступчивых. Слава же вёл себя как обыкновенный мужик, но роль тёлочки в постели Мирону ни в одно место не упёрлась. И если он сейчас что-нибудь не предпримет, то Слава его выебет, как нехуй делать. Вот чувствовал же, что не надо было с ним связываться, что тот ни за что не подставится. Чуйка его ещё ни разу не подводила. Не совсем понимая, что нужно делать, он обхватил Славу за плечи и перевернулся. — Хватит, покомандовал. — Он упёрся в Славу пристальным взглядом. — Моя очередь. Что удивительно, Слава не стал спорить или возмущаться. — Без проблем, — улыбнулся он и притянул Мирона к себе. Привычное положение подстегнуло желание и возбуждение. Если несколько минут назад занятый проблемой распределения ролей Мирон не обращал внимания на стояк в штанах, то сейчас его так шарахнуло, что у него руки затряслись. Стараясь сдерживать себя, он наклонился к Славиному лицу, погладил щёку и лизнул на пробу губы. На них сохранился вкус коньяка и сигарет, от этого неожиданно подскочил градус возбуждения. Член дёрнулся, полностью вставая, и словно все нервные окончания в теле закоротило. Слава надавил Мирону на затылок, целуя по-настоящему, но Мирон инициативы ему не отдал. Засасывал сильно, почти кусая, потирался пахом о Славины бёдра, чувствуя чужое желание. Отстранился, задыхаясь от нехватки кислорода, немного скатился с него и, не устраивая танцев с бубнами, нырнул рукой под резинку чужих спортивок. Как же хорошо, что оба они сняли бельё, меньше заморочек. Слава тоже не ворон считал: стянул его штаны на бёдра и стиснул голые ягодицы. Мирон по инерции рыпнулся, но тот опять зашептал: — Я обещал, ничего такого не будем, немного помну и поласкаю, не волнуйся, — и снова полез целоваться. Член у Славы был таким же крупным, как и он сам, очень хотелось посмотреть на него и даже взять в рот, но Мирон посчитал это лишним. Возбуждение уже плескалось в ушах, пальцы на ногах поджимались и он, обхватив оба члена рукой, принялся дрочить — размашисто, сильно, как сам любил. Славины ладони на собственной заднице добавляли остроты ощущений. Мирон словно с цепи сорвался, отпустил себя, иногда вздрагивал от накатывающего возбуждения, тыкался губами в губы Славы, прикусывал его шею, впивался пальцами в его голое бедро. Тот под ним тихо вздыхал, прогибался и запрокидывал голову. У Мирона от него такого дух захватывало, а когда чужой палец чуть проник в него, Мирона выкрутило в бешеном оргазме. Он коротко рыкнул и со всей силы вцепился зубами в Славино плечо. Хрипло дыша, откатился в сторону и, прикрыв глаза, долго лежал, восстанавливая дыхание. Комментировать случившееся не было ни сил, ни желания. — Пойду, коней проверю, — выдохнул Слава и вылез из шалаша. Становилось прохладно, и Мирон зарылся в одеяло. Он только на минуту смежил веки и сразу провалился в сон, так и не дождавшись возвращения Славы. ________________ (1) Расписать пульку — партия игры в преферанс. (2) «Господин Блинов» (жарг., карт.) — туз, игральная карта. (3) «Мамка, мамуля» (жарг., карт.) — дама, игральная карта. (4) Ночное — выпас лошадей. В отличие от коров, коз и другого домашнего скота, коней пасут ночью.