Убегаевка строгого режима

Звонок будильника проиграл в восемь утра. Мирон потянулся, рывком вскочил и принял упор лёжа. Отжавшись раз двадцать, натянул штаны и отправился управляться по хозяйству. Сегодня Ванька умотал на рыбалку, теперь вся скотина на Мироне. Привычно болтая и поглаживая тёплую спину козы, он отвёл её пастись, выпустил кур, насыпав им зерна, и накормил Бэрни. Тот уже давно не казался страшным и ужасным, приветственно хрюкал и вертелся у кормушки. Наверное, он бы выглядел очень мило, если бы был маленьким поросёнком, а не кабаном больше центнера весом. Потрепав его по ушам, Мирон налил ему воды и рванул на огород. Набрал полное блюдо клубники, сверху аккуратно положил несколько первых помидоров, рассовал по карманам огурцы. И только возвращаясь, вспомнил, что обещал Рудбою разобраться с сеном. Бро очень ответственно следил за загоном Бэрни и частенько обновлял лёжку поросёнка, да и у Мэри тоже пора было сменить, поэтому обычно он скидывал про запас, чтобы каждый раз не лазить на верхотуру, и хранил его в предбаннике сарая. Поднимаясь по деревянной лестнице под крышу сарая, Мирон ухмыльнулся. Ну, какой из Рудбоя рыбак? Он и удочку не знает с какого конца брать в руки. Да и рыбу только у себя в тарелке, приготовленную, видел. Хотя они много путешествовали и дайвингом занимались, но проплывающая мимо рыба в данной ситуации воспринималась не как еда, а исключительно как интерьер подводного мира. Но для достижения сомнительной цели Рудбой вдруг воспылал любовью к обыкновенной рыбалке. И кто такой Мирон, чтобы его разубеждать? Хочет взрослый мальчик хуйнёй заниматься — флаг ему в руки или, вернее, удилище понадёжнее. Взяв стоявшие в углу вилы, Мирон набросал вниз приличную охапку сена и уже хотел слезать, когда услышал странный писк. Прислушался и понял, что не ошибся. «Вдруг это мыши или, не дай бог, крысы? — пронеслось в голове. — Что с этим вообще делать?» Пересчитав жопой все ступеньки, он, матерясь, скатился с лестницы и рванул к соседям за помощью. * * * Проснувшись утром, Славка накормил громко орущего под ногами Гришку и радостно лизнувшего ему руку Шарика, занялся завтраком. Едва успел закончить, как к ним в дом влетел взволнованный Мирон, плюхнулся на табуретку, поморщился и выпалил: — Слав, на сеновале кто-то пищит. — На каком сеновале? — не понял Славка, вытирая мокрые руки и аккуратно вешая полотенце на гвоздик. — На нашем, конечно! — взвился Мирон. — Что я забыл на чужом сеновале? Славка задумчиво почесал затылок и пожал плечами: — Ладно, пойдём посмотрим, что там тебе опять привиделось. — Ничего мне не привиделось, придурок, глюками пока не страдаю, — огрызнулся тот и выскользнул на крыльцо. Они поднялись на сарай. Сена там осталось не очень много, видимо, хозяйка не обременяла себя его заготовкой, ближе к осени покупала у фермера, нанимала мужиков, чтобы сметали его под крышу, и успокаивалась. — Вон там, слышишь? — прошептал Мирон, выдохнув ему в шею. — Слышишь? Славка прижал к его губам палец, заставляя замолчать, и, не удержавшись, погладил их. — Слышу, завали, чего суетишься? Ща всё выясним, — так же тихо ответил он. На коленках они поползли на странные звуки, разбросали солому в углу и увидели свернувшуюся калачиком худую дымчатую кошку: её тянули трое котят, а четвёртый, меньше собратьев, никак не мог приткнуться к материной сиське и обиженно пищал. Та вылизывала его, подталкивала мордочкой, но малец как будто специально не искал сосок. — Муська, — обрадовался Славка, заботливо погладив кошку. — Вот ты где, засранка, мы тебя потеряли. Сныкалась от чужаков, девочка. Кошка муркнула, узнавая его, и устало опустила голову. — Слав, котятки больные, что ли? — прошептал Мирон, зачарованно глядя на кошачье семейство. — Почему у них глазки закрыты? — Дебик, — ласково улыбнувшись, отозвался тот. — Они совсем недавно народились, несколько дней от силы. Подожди немного, откроют. — Красивые-е, — протянул Мирон. Он явно хотел погладить малышей, но почему-то не решился. — Три рыжухи крупненькие, а этот на мамку похож — дымчатый и маленький совсем, но гонорок уже чувствуется. — Что то мне подсказывает, — хохотнул Славка, — что наш Гришка тут свою лапу приложил. Или скорее уж не лапу... — и пошло поводил бровями. В этот момент котёнок пополз на запах молока и, без зазрения совести распихав родственников, впился в сосок матери. Кошка опять муркнула и утихла. Отлучённый от соски рыжий питомец тоненько и возмущённо запищал, зашарил по тёплому животу родительницы в поисках нового источника питания. — Я сейчас принесу что-нибудь, завернём их и отнесём в дом, — сказал Славка. — И Муську надо бы хорошенько покормить, мелочь её всю выцедила, вон худющая какая стала, кости да кожа. Он рванул вниз и вскоре появился снова с побитой молью фуфайкой. Они осторожно отнесли кошку и котят в дом и устроили всех на той же фуфайке рядом с печкой на кухне. — Мы с Рудбоем кошачью миску видели, но думали, что с кыской что-то случилось, — нахмурился Мирон. — Она ведь ни разу даже на глаза нам не попалась, партизанка, мать её. У всех деревенских, как поглядишь, кошки, собаки, и не по одной, а тут будка для псинки есть, миска для кота тоже, а живности нет. Он налил молока в блюдце и пододвинул его Муське, потом вытащил из-под лавки долго пустующую миску и наложил пшённой каши. Кошка метнулась к еде, начала жадно лакать молоко. Оставленные без присмотра котята суетливо заползали, запищали, потеряно тыкаясь в ткань фуфайки. Славка и Мирон собрали их в кучку и, улыбаясь, гладили малышей. — У Палны сука была, Шельмой звали. Очень умная собака. Во двор исключительно знакомых пускала, вроде бы и дворняга самая обыкновенная, но кто чужой хер зайдёт. Старая только стала, померла в мае, мы с Ванькой помогали Палне её хоронить. Соседка переживала, она Шельму очень любила, поэтому решила пока не брать щенка, сказала, может быть, ближе к зиме из осенних кого присмотрит. Славка задумчиво вернул на место того дымчатого сорванца, который упорно пытался вылезти из приготовленной им лёжки. — А Муська, наверное, от вас слиняла. Для неё вы чужаки. — Как она выжила-то без еды, да ещё беременная? — удивился Мирон. — Пфы! — фыркнул Славка. — В деревне ни один кошак с голодухи не подохнет. Ваша, как пить дать, к нам наведывалась, из Гришкиной миски лопала, та ведь всегда на крыльце стоит. Либо из Шариковой посудины что-то урвать могла. Он у нас тот ещё добродушный простофиля, бывало, какая-нибудь мышь из его тарелки куски тянет, а этот лошок лежит и смотрит. Ещё старуха Смирнова, она ниже по улице живёт, в магазе жаловалась, мол, кто-то цыплят у неё таскает. Грешила на лисиц, в этом году их много в лесу развелось, но скорее всего это ваша Муська пиздила. К тому же могла и на ферму заявиться, недалеко же. А уж сердобольные доярки всегда кисе молочка плеснут, это как водится. — Понятно, — кивнул Мирон. — Ща мы будем приглядывать. Только куда котяток девать, когда подрастут? Вряд ли хозяйка обрадуется целому выводку. — Хуйня, Ванька умеет живность в добрые руки пристраивать, у него прямо талант. В сенках послышались шаги, и в хату зашли Ваньки. — Вы чего там сидите? — спросил Рудбой. — Вано, мы с тобой стали родителями, у нас теперь четверо детей. — Чо-о? — охуел Рудбой и брякнулся на колени перед фуфайкой. — А-а, котики, какие малюськи! Он восторженно гладил малышей и улыбался во все тридцать два. Ваня опустился следом за ним и теперь воодушевленно тискал мелких. — Слав, — оглянулся он, — рыженькие точно Гришкины, значит, и нам не чужие. — Ага, — согласился Славка, — наш пострел везде поспел. — Вот и породнились, — выдал Рудбой. — Я ща, — вскочил Ваня и убежал на улицу. Встрепенувшись, Рудбой уставился на Славку: — Куда это он? Тот пожал плечами, но Ваня вернулся через несколько минут и поставил на пол приличных размеров коробку с невысокими бортами. — Кусок от фуфайки отрежем, она всё равно никому, нахуй, не сдалась, — поведал он, — и будет у котеек отличная лежанка, тёплая и мягкая. Так и сделали. Остатки одежды унесли на помойку, неровные куски сложили в коробку, перенесли туда неугомонное семейство и, довольные, расселись вокруг. Муська, пока строили домик, всё косилась на них, иногда рыпалась, чтобы вернуться к котятам, но потом, видимо удостоверившись, что те в безопасности, продолжала есть. Когда парни закончили обустройство, кошка сразу запрыгнула в коробку, облизала детишек и улеглась, свернувшись клубочком. Мелкие лазали по ней, пищали, искали титьку, скатывались с боков и лезли снова. Только дымчатый сразу деловито забурился в её живот, нашёл сосок и, проминая материнскую шёрстку, принялся сосать. — Тарахтит, как трактор, — улыбнулся Мирон, — маленький такой, заводной трактор. — Можно мы будем приходить к вам? — попросил Ваня. — Поиграть, погладить котят, можно? — Да не вопрос, — отозвался Рудбой. — Хоть совсем жить переезжай. Тот странно покосился, тыкнул ему в рёбра кулаком и засобирался домой. — Слав, ты пожрать сварил? — Пошли, голодающее Поволжье, всё давно готово, — усмехнулся Славка и, попрощавшись, вышел вслед за Ваней. * * * К ночи небо опять нахмурило. Вспомнив, что навес над дровами недавно продрался, а залатать не успели, Ваня выскочил на улицу, бросился к сараю за укрывной плёнкой — надо было накрыть дрова, чтобы не отсырели. Пока он бегал, дождь разошёлся вовсю — рухнул стеной, так что всё вокруг в радиусе метра смазалось, превратившись в мутные пятна. Ваня заторопился, кое-как пытаясь набросить плёнку на штабель, в который раз жалея, что вечно оставляет их здесь, ленясь относить в дровяник и складывать там. — Блядь, — ругнулся тихо. — Давай помогу, — раздалось вдруг рядом, и он подскочил от неожиданности, едва не съездив незнакомцу в ухо. Впрочем, никакой это оказался не незнакомец, а Рудбой. Стоял с краю навеса, подпирая плечом столб, с мокрой чёлки стекала вода. — Ты здесь что делаешь?! — опешил Ваня. — Вы дрова у нас воруете? — Паранойя, кис? — хмыкнул тот. — Очень нужны нам ваши дрова. — Тогда какого ты тут забыл? Ночь на дворе. Тот стушевался, потупил взор, неловко улыбаясь. — Да я, это, ну... — промямлил под нос. — Ну — что? — въедливо уточнил Ваня. — Скажи ещё, меня караулил, — и заржал, довольный шуткой. Рудбой выставил подбородок, каменно молча. Смех застрял в горле. — Ты что... — Ваня поперхнулся, не зная, как продолжить, — ты... Рудбой вскинулся: — Нет! Звучало неубедительно. Ваня скептически хмыкнул. — Неужто? — уточнил едко. — Тогда какого хрена ты тут? — Я вам рыбу нёс. — Что? — у Вани чуть глаза из орбит не выпали. — Дядь, с тобой всё нормально? Какую ещё рыбу? — Я ебу — какую? — буркнул Рудбой. — У мужика в конце улицы купил. Встретил его днём у колодца, разговорились, он сегодня тоже на рыбалку ходил, продал мне пару штук по дешёвке. — На хрена? — В смысле?! — возмутился тот. — Я же весь твой улов обратно в речку выпустил. Ты так убивался, я думал, сейчас расплачешься. Ну, и вот... купил. Компенсация. Ваня таращился на него во все глаза, пытаясь определить, где подвох. Не мог же тот серьёзно это всё? — Держи. — Рудбой настойчиво впихнул ему в руки пакет. Ваня машинально взял, заглянул внутрь. На дне серебристо поблёскивали боками три приличных крупных карася, даже уже очищенных. Он поднял растерянный взгляд. — Блядь, — только и смог сказать. Происходящее не укладывалось в его голове. — Я пошутил, дядь. Ты меня своим нытьём заколебал, вот и... — Не надо, что ли? Давай обратно! — Рудбой сердито рванул пакет, но Ваня сжал крепче пальцы. — Нет уж, что упало — то пропало. Ты мне это сам принёс, я не просил, так что поздно каяться, сын мой. — Он примирительно улыбнулся. — И анфас попроще сделай. Вы всё равно приготовить не сумеете, спалите, к хуям. — Не понял? — опешил Рудбой. — Ты про что? Ваня хмыкнул. — Я про куру, которую Славка вам тогда зарубил. Вы думали, никто не догадается? Сначала зарубили, а через два часа горелым мясом на всю улицу воняло. Мы вообще боялись, что пожар. — Это когда было-то, кис! — возмутился тот. — Мы давно научились, к твоему сведению. — Ещё раз кисой назовёшь, в морду дам. — Но... — И хрен вас знает, что вы там наготовите, — продолжил Ваня, не слушая. — Повара из вас явно не люкс. Не найдясь с ответом, Рудбой отвернулся, ссутулился, глядя на дождь. Ваня похлопал его по плечу. — Не дуйся, — утешил в приливе благодарности. — Предлагаю компромисс: если погода наладится, разведём во дворе костёр и сварганим в котелке уху. На всех. Ты такую, небось, не пробовал? Вкуснее, чем на плите, бля буду. — Угу, — бормотнул тот, даже не обернувшись, но напряжённо сведённые плечи слегка расслабились. Ваня тоже замолчал, протянул руку, ловя холодные капли. — Заебало, то жара, то дождь, холодина блядская, — ляпнул невпопад, поёжился. И вздрогнул, вдруг почувствовав на спине чужую ладонь: тёплые пальцы уверенно мазнули по загривку, прошлись по лопаткам и спустились чуть ниже, к пояснице. Ваня застыл, поджимая губы. — Руки от меня убрал, — процедил тихо, развернулся вбок, уходя от прикосновения, посмотрел своему собеседнику в лицо. — Мы же всё на днях обсудили, ты что творишь, дядь? — Извини, — совершенно не виноватым тоном сипло сказал тот и странно улыбнулся. — Ты сказал, что замёрз, я согреть хотел. — Больше ты ничего не хотел? — Ваня сузил глаза, сверля недобрым взглядом. — Например, получить в табло? — В табло — не хотел, — качнул тот головой, сохраняя полную невозмутимость, взял его руку в свою, медленно перебирая пальцы. — А кое-что другое — очень даже. Нахмурившись, Ваня склонил голову набок, озадаченно моргая. Как-то всё наперекосяк. По идее, Рудбой сейчас должен был извиниться (нет, он извинился, конечно, но... не так!), пробормотать очередную бредовую хуергу (вот с этим всё в порядке, именно её и бормочет, придурок) и отскочить от него, как ошпаренный. С последним пунктом наблюдались конкретные проблемы. Внутри пробрало холодком, Ваня скривился. — Например? — произнёс ровным, как бритва, тоном и сразу пожалел: на кой ему это знать, в хуй не упёрлось. Ему вообще домой пора, завтра Славка разбудит с рассветом, садист. Аккуратно высвободив руку, Ваня отпрянул и направился к выходу, но Рудбой ловко поймал его за рукав, потянул обратно. Посмотрел долгим взглядом в глаза, потом на губы и начал склоняться ближе, обдавая лицо мятным дыханием. Намерения его читались ясно и прозрачно, Ваня оторопел от такой наглости. Рванулся из хватки, сверля злобным взглядом. — Ты опять? Охуел, что ли? — Всего один поцелуй, — прошептал тот. — Это не конец света. — Да ты, сука, издеваешься? — психанув, зашипел тот. — Я тебе сейчас реально зубы пересчитаю. Харэ меня домогаться. Я тебе сказал, что я не гей, до тебя никак не дойдёт, мудила? — Он оттолкнул его, намереваясь уйти, но Рудбой не отпустил, вцепившись так, что ткань ветровки затрещала. Дёрнул его на себя, заставляя развернуться полностью. — Подожди. — Отъебись по-хорошему, — выплюнул Ваня. — Не собираюсь я с тобой целоваться. Уйми своё либидо, блядь, серьёзно. Дай пройти... — Да погоди ты! — повысил голос тот. Впился взглядом, выдавая дикую улыбку. Глаза возбуждённо блестели. Рудбой облизнул губы, медленно выдыхая. — Будешь, — сказал спокойно. — Это моё желание. — Какое, нахуй, желание? — окончательно разозлился Ваня, вскинул кулак, чтобы и вправду прописать дебилу в дыню. — Что ещё за?.. — и осёкся, когда до него дошло. Он так и замер с поднятой рукой, громко сглотнул, жмурясь на миг. Ярость как-то резко вся вышла. Эмоции ещё бурлили внутри, но сломать приставучему придурку челюсть и гордо удалиться перехотелось. Ваня обмяк, бессильно опуская руки. — Не-ет, — горестно простонал он, пряча лицо в ладонях. — Бля, ну не-ет. — Да, — победно ухмыляясь, подтвердил Рудбой. — Ты проиграл, а карточный долг — святой долг. Придётся отдать. — Может, не надо? — с надеждой спросил Ваня, глядя сквозь растопыренные пальцы. — Давайте я лучше вам дров наколю — запас до конца лета? — Нет, Ванечка, — качнул головой тот. — Поцелуй. Взасос. Прямо сейчас. — Говнюк, — с досадой припечатал тот и тяжело вздохнул. Спорить и упрашивать он не собирался, на хуй унижаться, тем более ежу понятно, что бесполезно. Этот хитрый гондон нашёл способ его опустить. Наверное, мстил за ту херню с картошкой и вечные подколки в свой адрес. Ване на его хотелки было срать с высокой башни, однако сейчас выхода не оставалось: долги и впрямь надо отдавать, гореть им в аду. Столько дерьма из-за этих азартных игр, пиздец! Чтобы он ещё раз! Да никогда! Он поднял голову, выпрямился, вытягивая руки по швам. — Ладно, — раздражённо прогундел, сдаваясь. — Быстрее начнём, быстрее закончим. И всё-таки, на кой хер тебе эта комедия? — Он сокрушённо цокнул языком. — Ты извращенец ебаный. У меня вообще-то девочка есть. Что я ей скажу? — Та пышная блондинка, с которой ты у колодца торчал? — с неожиданной злостью уточнил Рудбой, тряхнул головой, недовольно морщась. — Ничего не говори, на хера ей знать? И вообще, заткнись. — Не дав больше ни слова вставить, он решительно обхватил Ваню за затылок, придвигаясь вплотную, и накрыл его рот своим. Колени у Вани подогнулись. Он хотел отстраниться, но сам не заметил, как ответил на поцелуй. «Пиздец!» — обречённо стукнуло в мозгу. * * * Грозы, ливни не прекращались несколько дней. Славка начал скучать по солнышку, которое почти не выглядывало. Нельзя сказать, что на улице стоял адский холод, летние дожди довольно тёплые, но сырость доставала. Вчера мажоры решили протопить печь — видимо, тоже отсырели, — а потом у них дым повалил изо всех щелей, окон и дверей. Они с Ванькой прибежали к «погорельцам», а там на крыльце кошка с котятами в коробке лежат: спасли, слава богу, самое ценное. Сами «пожарники» носились по дому с куртками и разгоняли дым. Ванька метнулся к печке и открыл заслонку. В трубе сразу загудело, дым пошёл в нужном направлении. Славка как всегда заржал над дебилами, а Ванька рявкнул: — Чё, вообще отмороженные на всю голову? Не знаете как топить, спросите у людей, взбаламутили полдеревни! Ебанашки хуевы! Мирон, разумеется, сразу полез в залупу, он не умел признавать свою вину; Рудбой смущённо пожал плечами: — Ладно тебе, не агрись, в следующий раз умнее будем. — Пока вы ума наберётесь, — проворчал Ванька, выходя на улицу, — мы все точно чокнемся. Остаток дня пролетел вроде без приключений, соседи на улицу носа не казали, только вечером привычно управлялись со скотиной. Славка с улыбкой подсматривал, как Мирон в старом брезентовом дождевике, явно принадлежащем когда-то мужу Палны, сновал по двору. Как старичок-боровичок из сказки, тот в накинутом капюшоне доил козу, кормил кур, ставил бочку для воды под слив. И опять до чесотки в руках хотелось зажать его где-нибудь в укромном уголке, затискать, зацеловать. Чтобы глазищи его голубые зажглись от желания, чтобы дышал тяжело, с присвистом, чтобы жался к Славке и губы облизывал. Но Славка сидел тихо, своё местонахождение не выдавал и чисто пялился. Сегодня они с Ванькой решили истопить баню. Попариться, погреться при такой погоде было бы одним удовольствием. Пока тот наскоряк соображал им ужин, Славка решил сходить к соседям, вряд ли те откажутся помыться. Он для приличия постучал в дверь, но ему никто не ответил. Не очень расстроившись, Славка шагнул за порог. — Эй, хозяева, есть кто дома! — крикнул он. Ответом опять была тишина. Он озадаченно почесал затылок и уже собрался уйти, но вдруг услышал: — Ебать! Это что, блядь, такое? Голос звучал глухо, словно из-под пола. Славка прошагал на кухню и увидел открытый люк в подпол. Внизу, по пояс в воде, стояли Мирон и Рудбой и пытались перетащить все банки с нижних затопленных водой полок на верхние. На полу рядом с люком валялся мокрый мешок с картошкой. И воды от него натекло уже с немаленькую лужу. — Чё, пацаны, потоп? — фыркнул Славка. — Нет, блядь, — огрызнулся Мирон, — в бассейне купаемся. — Водные процедуры, — поддакнул Рудбой и, нашарив в мутной воде очередную банку, вытащил её наверх, — с грязевыми ваннами. — Ну, и как? — Нормально, — ухмыльнулся чумазый Рудбой, — почти закончили. Воды оказалось действительно много, в их с Ванькой доме только до щиколоток доходила. У Славки на работе мужики недавно ворчали, что пришлось все заготовки, что с прошлого года остались, поднимать выше, а картошку, морковку и другой оставшийся старый урожай размещать в кладовых. Каждый год — одна напасть, как ливни зарядят, так под полом вода поднимается. Немудрено, вон какие реки по дорогам текли. Деревенские, как дожди зарядили, сразу всё поубирали, они с Ванькой тоже сподобились, хотя у них в подполе почти пусто, заготовок они отродясь не делали. Но картошку и другие овощи перенесли в сухое место. Только вот, как полные долбоёбы, этих двух городских аборигенов не предупредили. — По-моему, всё, — выдохнул Мирон. — Ага, — согласился Рудбой, поскользнулся и, взмахнув руками, упал на спину, с головой уходя под воду. — Сука! — взвыл Мирон, но сразу сообразил и схватил его за руку, беспорядочно мелькающую в воде, дёрнул на себя, вытаскивая друга на поверхность. Рудбой давился, кашлял, сплёвывал, тёр глаза и пытался материться. — Срань ебаная, — хрипел он, — всякого говна наглотался. — Всё, вылезайте, — велел Славка, опускаясь на корточки и подавая Рудбою ладонь. — Не хватало вам только утонуть для полного счастья. Тот кое-как выбрался и рванул на улицу, явно блевать. Славка помог подняться Мирону. — Прости, — повинился он, — надо было сказать вам, что верховая вода может подпол затопить. Чёт мы оба с Ванькой ступили. Мирон возмущённо фыркнул и ушёл за Рудбоем, прихватив с крючка полотенце. — Вань, ты точно ни обо что не ударился под водой? — заботливо вытирая тому лицо, спрашивал Мирон, громко стуча от холода зубами, когда Славка вышел следом. — Там же какие-то ящики, бочки стоят. — Не-е, — протянул тот, судорожно сглатывая и тоже дрожа, как осиновый лист. — Я-а на сп-пину упал и, блядь, п-подняться не могу. Пол земляно-ой, скользкий от в-воды, опереться не получается, д-думал, утону, нахуй, в этом долб-баном погребе. Пересрался, пиздец, и руками з-замахал. Гадости эт-той наглотался, до сих пор мути-ит. — Ты, Вань, два пальца в рот — и блюй, пока всё не выйдет, — посоветовал Славка. — А то легко можно дизентерию заработать. Потом к нам приходите, таблеточек нужных против поноса дадим, и баня уже протопилась, как раз согреетесь и помоетесь. — Ладно, — согласился Мирон, и Славка вернулся домой. — Ва-ань! — громко позвал он с порога. — Ты веник запарил? — Само собой, — отозвался тот, выходя из кухни. — Чего орёшь? — Слушай, глянь в аптечке таблетки. Рудбой чуть в подполе не утонул, воды наглотался по уши, надо ему что-то принять. — Мать моя женщина, — вздохнул Ванька и покачал головой. — Только этот троглодит может утонуть в погребе, где воды десять сантиметров. — А вот ни хуя! Мы их не предупредили, проебали фишку, они тем более знать не могли, — наехал на него Славка. — Теперь у них воды — мне по пояс. — Он для достоверности резанул ребром ладони по своему животу. — Рудбой поскользнулся, так плашмя в воду и грохнулся. Благо Мирон быстро спохватился, выдернул его сразу, но грязной водички тот вдоволь попил. — Еба-ать, — протянул Ванька и нахмурился. — Как хоть он? — Блюёт дальше, чем видит, — выдал Славка. — К тому же оба мокрые, грязные и замёрзшие. Забормотав что-то себе под нос, Ванька удалился на кухню искать таблетки. — Так, — он всучил Славке в руки маленький тёмный пузырёк, — пилюли я сейчас ему дам, чтобы перед баней выпил. А это эвкалиптовое масло: помнишь, ты по весне болел, мы тебя им лечили? Капнешь несколько капель на каменку, пусть дышат, и наподдай им пару побольше. В это время зашли соседи. Они переоделись и вроде уже не так тряслись от холода, как раньше, но Рудбой выглядел вялым и бледным. — Пей, — велел ему Ванька, протягивая стакан воды и лекарство. Тот молча проглотил всё, что ему всучили, и просипел: — Спасибо. — А теперь в баньку, — выпроводил их на улицу Славка. — Будем вас мыть и лечить. Рудбой послушно поплёлся, не обращая внимания на его болтовню. Мирон подозрительно прищурился и всю дорогу нет-нет да косился на Славку. — Вы, парни, раздевайтесь и забирайтесь на верхний полок, — велел тот. — Сидите там, пока жар до костей не дойдёт. Вам надо прогреться, а то на раз можно пневмонию схлопотать. Он, как сказал Ванька, капнул на каменку масла и принялся поддавать. Рудбой и Мирон, раздевшись, забрались наверх и нахохлились там, как два воробья. От вида голого Мирона у Славки болезненно заныло в паху. Тихо выматерившись, он по-быстрому свалил. Во-первых, лучше не видеть и душу не травить, во-вторых, те и сами не пятилетки, разберутся, не в первый раз. * * * От нечего делать Мирон смотрел телевизор. Вернее не то чтобы смотрел, так, включил для фона, а то на душе совсем тоскливо было. Вчера, когда они вернулись из бани, Рудбой сразу залез в кровать и отрубился. Вечером приходили Слава и Ваня, принесли ему ещё таблеток и посоветовали больше пить воды. Сам Мирон вставал несколько раз за ночь, будил его, поил лекарством, а тот опять пару раз бегал блевать. Утром Ваня заглянул к ним и пообещал вызвать фельдшера. Как оказалось, врача в деревне не предусматривалось, нужно было ехать в райцентр, но Рудбой категорически отказался, да и дороги ливнями капитально размыло. А фельдшер действительно пришла. Молодая, строгая, но молодец. Вопросы задавала только по существу, помяла Ваньке живот и выписала рецепт, благо в этом зажопинске мало-мальский аптечный пункт работал. Ещё рекомендовала сварить куриный бульон и почаще поить им больного. Мирон сразу развил бурную деятельность. Сбегал в аптеку, купил все нужные лекарства, истопил печь и наварил целую кастрюлю бульона. Только Рудбоя пришлось долго уговаривать. — Вань, я тебе спецом в кружку налил, чтобы удобно было держать, — сообщил он. — Давай, пей, врач велела. — Не буду, — неожиданно упёрся тот и, застонав, зарылся в одеяло. — Гадость. — Ты чё, блядь, маленький? — вздохнул Мирон. — Пей, а то силой залью, не посмотрю, что ты двухметровая верзила. — Не хочу! Ненавижу эти дурацкие бульоны. Кто придумал пить воду с жиром? — Сам ты мешок с костями, — активно пытался вытащить его из укрытия Мирон. — Раз надо, значит, будешь пить. В конце концов ему пришлось налить ещё и себе кружечку: как говорится, пример показать. Он, если честно, такую хуйню тоже не переваривал. В детстве часто болел, и мама вечно пичкала его бульоном, накушался по уши, но чего не сделаешь ради друга. Правда, всё оказалось не совсем страшно, а бульон обоим даже понравился. — С лаврушкой вообще тема, — выдал Рудбой, вытирая ладонью губы. — Ты уже лучше нашей кухарки насобачился варить. — Пиздец, как сложно, — хохотнул Мирон. — Курица, вода и лавровый лист. — Так ты и супчики годные готовишь, — не согласился Рудбой. — Помнишь, тот, с лапшой, вообще песня получился. Они немного поболтали, пока Рудбоя не сморил сон. Мирон закрыл дверь в его комнату и отправился мыть посуду. Вчера вечером Слава с Ваней помогли ему управиться с хозяйством, а сегодня пришлось делать всю работу одному, не хотелось на парней сваливать их с Рудбоем проблемы. Тем более тот накануне у Бэрни всё вычистил, переживёт боров пару дней, не утонет в собственном дерьме. И огород поливать не надо, его и так почти как подпол затопило, куда ни шагни, везде воды по колено. А уж накормить живность и подоить Мэри — дело плёвое. После обеда их навестила Вера Васильевна. — Славик сказал, Ваня у вас заболел? Мирон кивнул головой. — Я ему молочка принесла, — она поставила на стол глиняный кувшин, — ты ваше козье ему пока не давай, оно жирное слишком, кишечник расстроит. Вот коровкино с чёрным свойским хлебушком в самый раз, от любой хвори. А тебе пирожки с капустой, кушайте на здоровье. Мирон от души поблагодарил сердобольную соседку, та им и так всё время помогала и угощала пирогами. Хорошая тётка, Мирону она нравилась. Выпечка оказалась ещё горячей. Он отлил себе немного молока, отрезал горбушку хлеба, после заел пирожками. Возле кухонного стола у чугунка для поросёнка возилась Муська, она постоянно подъедала у борова. — Мусь, — попенял Мирон, — вот зачем ты там опять жрёшь? Я тебя час назад до отвала курятиной накормил, а ты всё комбикорм хаваешь. Треснешь ведь скоро, как бочка отъелась. Давай я тебе лучше молочка налью. Он плеснул ей в блюдце молока и присел возле коробки с котятами. Рыжики дрыхли, прижавшись друг к другу, а дымчатый сосредоточенно ползал по домику, будто точно знал, что делает. Мирон вдруг увидел, что у него открылись глазки. Ещё не совсем, только наполовину, но и это радовало. Он подхватил котёнка под мягкое пузико и прижал к своей груди, осторожно поглаживая пушистую спинку. Тот пискнул, потыкался носиком в его худи и замурчал. Кошка, доев молоко, снова вернулась к чугунку. Мирон только головой покачал и вместе с мелким отправился в свою комнату. Он завалился на кровать и положил котёнка рядом. Тот сразу принялся обследовать новую территорию. Смешно свешивался с края постели и глазел на пол, потом таращился на Мирона — и так по кругу. Увидел болтающийся шнурок от худи, радостно подскочил и ухватил его обеими лапками. Не ожидавший от него такой прыти Мирон дёрнулся, и котёнок повис, упорно не отпуская интересную игрушку. Когда в сенях раздались шаги, Мирон тихо смеялся, а мелкий крутился волчком, пытаясь поймать собственный хвостик. — Привет, — в комнату просунулся Слава, — как дела, Рудбой поправился? Увидев котёнка, он приземлился на кровать и, улыбаясь, пощекотал его. — Красавчик, — выдал он. — Рудбой спит, — ответил Мирон, отодвигаясь к стене и освобождая Славе больше места, — у него слабость, но, по крайней мере, сегодня его не рвало. — Это хорошо, — согласился Слава, играя с котёнком. — Надеюсь, завтра оклемается. — И я надеюсь. В этот момент их ладони столкнулись на котёнке, и Мирон резко отдёрнул руку. Слава никак это не прокомментировал, даже внимания не обратил, и Мирон почувствовал себя идиотом. Славины руки оказались тёплыми, шершавыми, именно такими, какими он помнил их, какими они снились ему ночами. — Вы собирались котят раздать, — неожиданно хриплым голосом произнёс Слава, — я хочу этого забрать. Не сейчас, конечно, он ещё мамку сосёт, через месяц примерно. У Мирона внутри что-то сжалось, потянуло до боли в рёбрах. Он знал, что без особых проблем отдаст рыженьких, они милахи, но им нужны хозяева. А этот малыш — он особенный, как родной, только его, Мирона, котик. Он сразу ему понравился, и когда они с Рудбоем по вечерам возились с котятами, именно ему Мирон уделял больше времени, чем остальным. А сейчас представил, что придётся отдать, и понял, что не сможет. — Это... — он слегка замялся, — наверное, я его себе оставлю. Я ему и имя придумал — Филя. — Норм для котика имечко, — кивнул Слава. — Только вы ведь уедете. Ну, месяц от силы пробудете, может, чуть больше, а потом что? Бросишь его в надежде, что деревенские выкормят? — Иди ты! — рассердился Мирон, забирая Фильку к себе на руки. Потёрся о его мордочку носом и засмеялся, когда тот чихнул. — Я его в Питер возьму, всегда хотел котёнка. — Ладно, — хохотнул Слава, нагло отобрал у него мелкого и добавил: — Дай хоть потискаю вдоволь, пока ты в город не увёз. Мирон закатил глаза и фыркнул. Слава как-то незаметно занял большую часть кровати и теперь развалился королём. Достал из кармана ключ на брелоке в виде капли, и Филька тут же принялся носиться за блестящей фиговиной. Мирон только успевал его ловить, когда тот, не рассчитав, падал с кровати. — Слав, — бурчал он, — не маши ты этой херью возле края! А если он опять пизданётся, а я не успею его поймать? — Не нужно его ловить, — оправдывался Слава, — у него инстинкты дай боже какие, за покрывало схватится. — Дебик, — не унимался Мирон. — Он маленький ещё, ничего не соображает, прыгает — и похуй, что кровать закончилась. С ним осторожно надо. — Хорошо, хорошо, — успокоил его Слава. — Мы больше не будем лихачить, да, Филя, чтобы не расстраивать папу Мирошу. — Бля-а, — появившийся в дверях Рудбой облегчённо прижался к косяку. — Я от ваших разговоров чуть кукухой не поехал. Проснулся, лежу и слышу, как Мирон тебя отчитывает, что кто-то у нас в доме маленький и его надо оберегать, а ты его папой Мирошей назвал. Что прикажете думать? Либо после этого ебучего подпола у меня глюки, либо бро, пока я в отключке валялся, ребёнка вместе с тобой завёл. Славка прыснул и, уткнувшись в подушку, заржал. Мирон пихнул его ногой и уставился на Рудбоя. — Вано, ты не шути так, лучше скажи, как сам? — Норм, — усмехнулся Рудбой и, быстро шагнув к кровати, поймал на лету расшалившегося Филю. — Жрать хочу. — Слава! — снова пнул того Мирон. — Видишь, он опять спрыгнул, я тебя убью, если он упадёт и разобьётся. — Ой, всё, вали инвалида кормить, мы тут без тебя разберёмся. Он решительно забрал Фильку у Рудбоя. — Папка у нас паникёр, да, Филимон? — услышал Мирон, уходя. — Ничего, скоро привыкнет. Мирон только головой покачал.