По ту сторону

Взмахом руки веер порождает очередную волну из чистого льда, обжигающего, но кристально чистого. Этот лёд слишком прочный, чтобы сквозь него просочилась хоть капля иной эмоции. В отражении мелькает крыло бабочки, легкое, как будто нереальное: ткань вздернутого крылышка кое-где порвалась, бедное маленькое создание. Отведённый им век — весь как один день, но не у каждого он будет столь ярок. Здесь, в его мире, не было места лжи. Его лёд был таким, каков он есть, не стараясь обратиться в чужих глазах тёплым дрожащим пламенем. Забавно, что они были обходительны друг с другом даже во время боя. Держались одного и того же подхода, как всегда. Вот только.. кому-то из них все же приходилось играть, с колоссальным трудом сдерживая жгучую ненависть, вот-вот норовившую прорваться меж рёбер. Выплеснуться наружу неумолимым, диким криком души. Тот, кто так сияюще улыбался сейчас ей прямо в лицо — никогда так не лгал. Он всю свою жизнь был честен с собой, не пытался примерить маску героя. Для окружающих его эмоции не были загадкой. С детства не знающий сострадания, печали, искренности, ему не имело смысла притворяться маленькой черствой льдинкой. Он просто был ею. Глупенькая бабочка… такая яркая и красивая, такая сломленная изнутри, и оттого лишь Он один может увидеть, кто она на самом деле. Настоящий ценитель ярких блестящих вещей, если точнее. Он раскрывает эту завесу, так легко и просто, что не открывалась ещё никому из живущих на земле, прочным драгоценным камушком сопротивлялась любым попыткам окружающих его расколоть. Это люди называют любовью? Ты такая милая, Шинобу-тян. Красивый, красивый драгоценный аметист. Только для него. С каждым новым ударом он раскалывается у него в руках, являя всё, что было запрятано внутри: только гной и яд. — Ну же, скажи это! «Я ненавижу тебя». Только так, чтобы я поверил. Мы похожи. Только ты на самом деле злишься, и всё продолжаешь нападать. Хоть легкие твои уже разорваны, а тело истекает кровью, но ты всё равно так страстно хочешь, хочешь убить. Маленькая, ядовитая, злобная тварь. Как бы не забавляло его человеческое лицемерие, но когда-то всё было иначе. Демон и сам до конца не знает, к чему привержен. Его глаза стали надеждой, правда, для редкостных глупцов, однако он не спешил обрывать их фантазий, а тоже играл. Но совсем по-другому — так, что все вокруг были довольны. И делал это настолько хорошо, что и сам в какой-то момент поверил, что может чувствовать. Но так ли оно на самом деле? Нет, он не жесток, в отличие от неё. Скорее, апатичен. Ему всегда было плевать на людей, и на кого бы то ни было в целом. Даже когда умерли его родители, он был обеспокоен лишь тем, что их запах мешает ему спокойно дышать, и поспешил проветрить разгромленную комнату. Мальчик без сердца, сказал бы иной. Но есть люди хуже. Конечно, она показалась интересна ему — умело мимикрировала под тех, в ком после пережитого и утерянного ещё осталось человеческое тепло. Так удивительно красиво… и мерзко. Неужели? С очередной атакой её маска окончательно разлетелась на мелкие кусочки. Доума даже почувствовал что-то приятное, какое-то щекотливое удовлетворение внутри. У неё есть сердце. Он один сумел достать из глубин преисподней его, настоящее. Мужчину встретил убийственный, полный ненависти взгляд, одними глазами проворачивая с ним такое, о чём даже в аду не слышали. Вот оно. Её чистое чувство. Невероятной силы. После смерти наставницы, правда, осталось оно всего одно. Девушка прерывает этот контакт, чтобы согнуться и откашлять булькающий сгусток крови. — Блестяще, блестяще! Ты такая восхитительная, Шинобу! — Доума зааплодировал, словно наслаждаясь редкостным действом, — Как жаль, что ты уже умираешь. Мне бы очень хотелось видеть твои попытки подольше. Слабенькая, но так рвёшься. Это всё из-за твоей сестрёнки, да? Демону тоже очень хотелось бы так уметь. Испытывать гнев. Печаль. Искреннюю любовь к родному человеку. Наверное, просто, чтобы больше не пытаться повторять за людьми, а знать, каково всё это. Интересно же. Хотя, глядя на эту девчонку, в тот момент он уже собрался было передумать: известно, что эмоции могут ослабить, а этого допускать нельзя. И всё же он невольно восхищался этим странным столпом — тяжело, наверное, прятать такую погань за милой улыбкой, каждый раз как геройский долг зовёт. Неужели она и в правду думает, что он может не победить? Она, с передавленными рёбрами, валяющаяся прямо под его ногами, такая вся из себя жалкая в своих бесполезных грёзах о том, чтобы выплеснуть накопившийся яд из жала прежде, чем помрёт? Её так злит, что ничего не действует. Да, я злюсь, Танджиро-Кун. Я всегда злилась. Ублюдок..! Её ослабевшую тушку тут же заключают в объятия, едва Шинобу успевает сделать очередной необдуманный рывок в попытках нанести хоть какой-то урон: она чувствует тепло Демона, так тесно и близко, словно его большое тело окружило ее целиком и, кажется.. сейчас поглотит всю без остатка. — Это было великолепно! Ты так старалась! — неуместно, искусственно плачет он, прижимая к себе, — Ты хорошо исполняла долг охотника за демонами, хотя была менее талантлива, чем твоя старшая сестра. Ты слаба, но я впечатлён, что смогла зайти так далеко! Ты определенно заслуживаешь стать моей частью, девочка моя… — Шинобу чувствует, как Демон уже почти рыдает ей в плечо, как будто оплакивает кого-то дорого. — Гори в аду. — только и успевает сдавленно прокряхтеть, впиваясь тонкими пальцами в ярко-красную ткань на широкой груди мужчины. Она такая крошечная, думает Доума. И о боже, она такая не одна. За свой век ему довелось повидать великое множество красавиц, таких же хрупких и вместе с тем сильных, каждая из которых пожертвовала своей кровью и плотью, чтобы насытить его и сделать тем, кто он есть. Эти создания - самые вкусные. И всё же эта, конкретная букашечка, надолго запомнится ему среди прочих. Потому что слишком близка по духу, по своей сути, слишком беззаботная и яркая, такая же блестяще фальшивая. Самая любимая. И вот он словил её: оторвал трепещущие крылышки, заставил замереть, застиг в своей непробиваемой ледяной клетке, и теперь она тихо уснёт, чтобы дать им возможность воссоединиться. Совсем как в природе, только весна никогда не наступит. Заморожена во времени… навсегда. Или..? О нет, сытость продлилась не долго. Конечно, она оставила после себя свою маленькую копию. Такая милая девочка, совсем ещё юная, но такая же злая. Орёт, плюётся опять своим ядом, говорит такие жестокие вещи, ищет, пытается надавить на самое больное. А сама дрожит. Такая смешная крошка, одно вкусное блюдо за другим. Как бы не влюбиться в эту породу, и не пожрать случайно их всех — одно чувство, новое, ощущается так тепло, легко, прямо как.. бабочки в животе. Аказу жаль. Но эту весть он обдумает позже. Что-то и правда кольнуло в сердце, но это, наверное, было лезвие тонкого девчачьего клинка. Думаешь, ты так просто отпустишь меня одного, дорогуша? Доума только смеётся про себя, видя эту уверенность: он хотел бы пройти через все страдания, уготованные им, все девять кругов ада только с ней, со своей самой жестокой демонессой, рука об руку. Потому что, кажется, любит. Но она, глупышка, до последнего момента думает, что отправится в рай.