Проснись

      Шон вздрогнул как от удара и резко открыл глаза. Впервые с того момента, как он начал видеть сны, он увидел в них неправду. Того дня не было и не могло быть. Сознание начало играть с ним, загоняя в ловушку собственной памяти. Он медленно сходил с ума. Шон никогда не чувствовал себя настолько уставшим и разбитым. Он спал больше восьми часов в день, но не ощущал ни намёка на бодрость. Ему очень хотелось лежать и смотреть в потолок целый день, но непрекращающееся чувство тревоги в груди подмывало его быстрее встать и заняться хоть чем-то, что сможет, пусть и ненадолго, отвлечь его от всех мыслей.       Шон нервно теребил рукав толстовки, пока спускался на кухню позавтракать очередной чашкой кофе. Мыслями он снова и снова возвращался к Марку. Как он смотрел на него сегодняшней ночью. Страх, непонимание, обида, боль. Шону уже никогда не забыть, как из самых прекрасных на свете глаз катились горькие слёзы. В душе он понимал, что это лишь очередной кувырок его воображения, навязанный рассказами о болезни Марка. В жизни же он ни разу не видел его печальным или злым. Максимум — расстроенным из-за очередной неудачи в онлайн-игре. В жизни Марк всегда излучал свет. Он улыбался так искренне и ярко, что мог осветить даже самый дождливый день. Такой, например, как сегодня.       Шон лениво размешивал сахар в кофе. Молока не было еще вчера и, так как он до сих пор не сходил в магазин, появиться ему было не откуда. Все-таки надо заполнить холодильник к приезду Оливии. И пусть мама не хотела, чтоб он хозяйничал на ее кухне, купить хотя бы базовые продукты он мог. А еще он снова пытался дозвониться до Томми. Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Набранного им номера по-прежнему не существовало. Ну что ж, придется снова пойти к нему домой, благо, на этот раз он все-таки запомнил адрес и мог воспользоваться такси. Иммунитет у него, конечно, был хоть куда, но промокать под дождем уже пятый день подряд было явно лишним.       Таксист высадил его около знакомого дома. Шон медленно прошел по изрядно заросшей травой тропинке к скрипучим ступенькам, ведущим к двери, нервно озираясь по сторонам. Он сам не понимал, почему сердце бьется как сумасшедшее, почему в районе солнечного сплетения зарождается тягучее противное чувство и почему он пропустил несколько глотков воздуха, пока шел сюда. В этом доме он провел много времени. Счастливого времени. Теперь же этот дом тоже стал одним из призраков, глядящим на незваного гостя пустыми глазницами оконных рам.       Ему снова никто не ответил. Он начал стучать еще, а потом еще и еще. Он барабанил так сильно, что в какой-то момент услышал скрип дверных петель. Он решил перевести дух. Ему просто жизненно необходимо попасть внутрь. Зачем — он тогда еще и сам толком не понимал. Взгляд упал на глиняный горшок слева от двери. Когда-то отец Марка и Томми, Ноа, высаживал туда цветы герани, пытаясь привнести в силуэт дома что-то красивое. Но самым важным было то, что когда-то давно под этим горшком обитатели дома оставляли запасные ключи. Странно было надеяться, что спустя столько лет Томми сохранил эту привычку, но все же Шон решил попытаться. Не без труда отодвинув довольно тяжелый горшок, в котором, кроме земли, давно ничего не было, он с облегчение увидел под ним маленький серебристый ключ. Воровато оглядываясь, Шон вошел внутрь.       Комната Марка была такой же, как и десять лет назад, когда он впервые попал в нее. Это и восхищало, и пугало одновременно. Если не брать во внимание пыль во всех видимых глазу местах, комнату можно было смело считать жилой. Очевидно, ни Томми, ни отец не решились ничего трогать после смерти хозяина комнаты. На полу кое-где так и валялись разноцветные футболки. Письменный стол был завален кучей учебников, тетрадей и простых альбомных листов, на которых Марк рисовал в моменты, когда на него находило вдохновение. Открытый черный рюкзак был небрежно брошен на стул. На подоконнике — груда книг, которые Марк читал или собирался прочитать. Шон приоткрыл шкаф с одеждой и обнаружил внутри гору джинсов, маек, толстовок и сваленное небрежной кучей нижнее белье. На прикроватной тумбочке все еще лежал крошечный пятый айфон, рядом с которым валялся клубок из проводов, на конце которых можно было различить зарядку и наушники. На заправленной изумрудным покрывалом кровати все еще лежал старенький ноутбук, давно вышедший с производства. Темно-синие шторы были по-прежнему плотно задернуты, так как владелец помещения не любил солнечный свет, который мешал ему спать по утрам. Казалось, что Марк просто ненадолго вышел из комнаты налить себе чашку горячего шоколада и по какой-то причине забыл вернуться.       Шону стало очень грустно. Марк так и не закончил школу, но плоды его трудов в виде исписанных тетрадных листов все еще были здесь. Он так любил яркие цветные вещи, но променял все это на классический черный костюм. Шон мог поклясться, что в галерее забытого телефона можно было найти сотни фотографий, на которых, возможно, остался и он сам. Марк так любил эту жизнь, что старался запечатлеть каждый ее момент. Навряд ли он бы стал удалять его фото после расставания, как это сделал Шон. Марк не был таким трусом. Он не боялся помнить хорошее только из страха, что этого больше никогда не повторится. Марк бы не побежал от прошлого, он бы ни за что от него не отказался. А вот Шон смог.       Он не понимал, что ищет, методично осматривая каждый сантиметр комнаты. Что-то внутри подсказывало ему, что когда (если) он это найдет, то обязательно поймет, что это именно то, что он искал. Порывшись на полках, Шон заглянул под кровать. Там обнаружилась коробка из-под кроссовок, покрытая толстым слоем пыли. Он вытащил ее на свет и поставил на кровать. Красная лампочка в голове снова замигала сигналом тревоги, предупреждая, что не стоит открывать эту коробку. Но подсознание играло с ним в последнее время, и Шон перестал ему доверять. Дрожащими руками он приподнял крышку. Вопреки ожиданиям, внутри не было ничего особенного. Лишь куча бумаг с текстами стихов, несколько полароидных снимков, две флешки и на самом дне лежал красивый браслет из белого золота. Его Шон и начал разглядывать в первую очередь.       Было ли это именно тем, о чем Томми говорил с Самантой? Браслет был выполнен в виде знака бесконечности, без камней и других украшений. На внутренней стороне Шон обнаружил гравировку: «Только ты. Навсегда». Такие обычно дарят своим парам. Кому принадлежал этот браслет? Марк никогда не носил никаких украшений, потому что постоянно их терял, будь то цепочка или кольцо. Возможно ли, что за ним кто-то ухаживал после того, как Шон его бросил? Вполне. Почему Марк принял подарок? Ответил взаимностью? Тогда почему Томми не упомянул о воздыхателе? Почему Лора так яростно обвиняет его в болезни Марка, ведь она-то не могла не знать о новом парне лучшего друга.       Отшвырнув браслет в сторону, Шон продолжил изучать содержимое коробки. Фотографий было пять штук, и на всех них был он сам. Фото были сделаны как будто тайком. Они были похожи на вырванные и краденные моменты его жизни. Как если бы фотограф следил за ним какое-то время и ему в руки сейчас попали бы результаты этой слежки. Вот он бежит сломя голову, опаздывая в очередной раз на урок математики. Вот он смотрит новое расписание занятий на семестр, слегка приоткрыв рот. Вот они с Томми выходят из столовой, о чем-то увлеченно разговаривая. Вот он сидит на полу в школьном коридоре, болезненно скорчив лицо и прислонив руку к пострадавшей пятой точке. А на последней фотографии запечатлена только его спина, которая движется к воротам школы.       Это показалось странным. Все фото были сделаны в самом начале его первого семестра в десятом классе. Он тогда только познакомился с Томми. А с Марком они вообще еще не были знакомы. Зачем Марк следил за ним? Зачем делал все эти снимки? Почему ни разу за все время их отношений он не показал ему эти кадры? И почему, глядя на эти фото, ему так сильно хочется плакать?       Убрав фото во внутренний карман куртки, Шон начал читать первый попавшийся текст стихотворения:

«Разукрась небеса мои черным,

Покажи мне презренья гримасу.

За нами взрываются волны,

Что отныне смертельно-опасны.

Разукрась мою клетку золотом,

Поделись бредовыми мыслями,

Навсегда попрощайся шепотом

И убей меня одним выстрелом.

Ты один и терять больше нечего,

Исполняешь свое же пророчество,

Что однажды дождливым вечером

Задохнешься в своем одиночестве».

      Шон смотрел на строчки не моргая. В уголке листа стояла дата — «24.04.2010г.». Они расстались уже после выпускного, когда Шон был точно уверен, что его зачислили в Эдинбургский университет. Это было в начале июля. Тогда почему Марк написал столь печальное стихотворение еще в конце апреля? Было ли это произведение результатом мимолетной грусти или же… Лора сказала правду о том, что Марк заболел еще до его отъезда? Многие подростки пишут стихи просто от скуки. Имел ли вообще этот маленький листок хоть какое-то значение в жизни Марка? Или Шон накручивает себя, пытаясь найти скрытый смысл там, где его нет?       Немного поразмыслив, Шон вытащил еще один стих:

«Вот если бы дождь прошел…

Смыл пыль с людей, в буднях плененных,

Кровь с рук матерей детей нерожденных

И боль молодых, безответно влюбленных.

Вот если бы выпал снег…

Кружил бы и падал, сливаясь с твоим шепотом,

Разговоры скрывая за бурями, как за шторами,

И, наконец, раскидал бы нас в разные стороны».

      Шон неверяще смотрел на дату в углу. Этот стих был написан еще раньше, чем первый.       Восьмое марта две тысячи десятого года. Что все это значит? Марку было некомфортно рядом с ним? Почему он писал такие печальные стихи? Обычно такие вещи люди пишут после расставаний или когда страдают от неразделенной любви. Но тогда они еще были вместе… Могло ли быть так, что Марк страдал по кому-то другому, пока еще был с ним? Тогда это бы многое объяснило. Но это означает, что болезнь Марка вызвал вовсе не он. Но кто? Возможно, тот, кто подарил этот браслет. Алекс Миллер? Его выскочка-одноклассник, который постоянно слюни пускал по Марку, хоть и встречался со своей девушкой чуть ли с детского сада? Это выглядело логично. Алекс любил широкие жесты и уж точно мог себе позволить подарить Марку браслет. У него была девушка, с которой он очень долго встречался, отсюда и могла возникнуть неразделенная любовь. Хотя эта теория и снимала с его плеч огромную груду ответственности, Шон верить в это не хотел. Было больно даже от мысли, что Марк мог страдать по кому-то еще. Мог любить кого-то другого так сильно, что потерял рассудок.       Шон продолжил перебирать листы в надежде обнаружить имя того, кому Марк посвящал эти строчки. Логично, что его нигде не было. Никто в здравом уме не стал бы писать столь компрометирующую информацию на листке бумаги и оставлять ее в простой коробке на полу комнаты, в которую может зайти кто угодно. Но кое-что он все-таки нашел. Сложенный пополам, тот листок отличался от остальных. Бумага была более серая, а текст на ней был напечатан на компьютере. Рассмотрев содержимое, Шон понял, что это рецепт от врача. Выписанные для Марка лекарства были ему не знакомы, а вот фамилия того, кто выписывал рецепт — да. Доктор Маркус Смит. Тот самый мистер Смит, который первым обнаружил у Марка симптомы лимеренции. На печати в правом нижнем углу стоял адрес и название клиники. Центр психологической помощи Джонса Хопкинса.       Быстро вбив название клиники в браузере, Шон с облегчением обнаружил, что клиника до сих пор существует и даже открыта прямо сейчас. Шансов застать там врача, который обследовал Марка почти десять лет назад, было мало, но все-таки сейчас это был единственный человек, который мог пролить свет на эту историю. Говорят, у врачей хорошая память, так что этот Маркус мог помнить, о чем они говорили с Марком на сеансах. Как заставить врача обойти врачебную тайну Шон не знал, но решил действовать по ситуации.       Приятный женский голос ответил практически мгновенно.       — Центр психологической помощи Джонса Хопкинса, меня зовут Глория, чем я могу вам помочь?       — Добрый день, я ищу доктора Маркуса Смита.       — Мне очень жаль, но доктор Маркус уже полгода как вышел на пенсию. Какой у вас вопрос? Мы можем подобрать вам другого специалиста. Поверьте, в нашей клинике работают только лучшие врачи.       — Нет. Другой мне не нужен. Я хочу говорить только с мистером Маркусом Смитом. Пожалуйста, дайте мне его адрес или номер телефона. Если он все еще в городе, я сам с ним свяжусь.       — Прошу меня простить, но я не могу распространять личные данные сотрудников.       — Вы не понимаете. Это вопрос жизни и смерти. Я был пациентом доктора Маркуса примерно десять лет назад, и он мне очень помог тогда, а сейчас… Я снова ощущаю те же симптомы. Я не хочу это обсуждать больше ни с кем, кроме него. Прошу вас, я боюсь того, что может произойти, если я не встречусь с ним лично как можно скорее.       — Сэр, главное не волнуйтесь, оставайтесь на линии, я попробую позвонить доктору Смиту и спросить, согласен ли он на встречу. Как вас зовут?       — Марк… Марк Джонсон.       — Хорошо, подождите пару минут.       Заиграла спокойная мелодия, которая, вопреки ожиданиям ее создателя, не успокаивала нервы, а наоборот вызывала у Шона новую порцию тревоги.       Наконец, спустя долгих десять минут вернулась Глория.       — Доктор Смит согласился на встречу, мистер Джонсон. Вам есть, куда записать адрес?

* * *

      Бруксайд — центральный район Траверс-сити, заставленный рядами ровных трехэтажных домов. Квартира доктора Смита находилась на третьем этаже дома из красного кирпича с темно-бордовой черепицей на крыше. Балкончики, смотревшие на проезжую часть, летом украшались живыми цветами, но сейчас они лишь уныло смотрели на нечастых прохожих пустыми перилами, покрывшимися крупными каплями дождя.       Шон торопливо вышел из такси и подлетел к кнопке домофона. Щелчок, и дверь тут же открылась, пропуская молодого человека внутрь. Проигнорировав лифт, Шон пулей влетел на самый верхний этаж. Хозяин квартиры, одетый в полосатый махровый халат и пушистые тапочки, уже ждал его на пороге. Осмотрев гостя с ног до головы, доктор неожиданно приветливо улыбнулся, обнажая ряд ровных, явно не своих зубов.       — Ну здравствуй, Шон. И как я не догадался, что только ты мог представиться именем парня, который умер три года назад, — пожимая руку опешившего парня, сказал доктор и посторонился, пропуская гостя внутрь.       Они сидели на мягком сером диванчике в светлой уютной гостиной. Если бы Шон не знал, чем зарабатывал себе на жизнь хозяин квартиры, то решил бы, что он в гостях у старьевщика. На стенах повсюду были развешаны ковры с красивым орнаментом. Тут и там стояли фарфоровые вазы и различные фигурки непонятного происхождения и назначения. В шкафах за стеклянными дверцами расположились кубки, медали и грамоты, принадлежавшие, скорее всего, самому доктору. На белом журнальном столике перед ними стоял пузатый чайник из белого фарфора с синими узорами, похожими на делфтский фаянс. В комплекте к нему стояли маленькие чашечки и такого же цвета блюдца. Довершала все небольшая сахарница с маленькими щипчиками внутри. Помешав ложечкой сахар в своем чае, доктор вопросительно посмотрел на гостя.       — Так что привело тебя ко мне?       Шон аккуратно хлебнул горячий напиток, пытаясь настроиться на разговор. Решив, что доктор мог видеть его по фото во время разговоров с Марком, он решил не акцентировать свое внимание на том, что при встрече мистер Смит назвал его по имени, и начать с основных вопросов:       — Почему вы согласились на встречу? Вы же знали, что Марк мертв.       Доктор по-доброму усмехнулся.       — У меня в кармане была тревожная кнопка. Я мог нажать ее в любой момент, если бы почувствовал, что ты представляешь угрозу. Отказаться я не мог: Глория сказала, что ты угрожал во время разговора. За годы практики у меня было много пациентов, и не все они были безобидны. Особенно те, кому я не смог помочь. Если бы ты только знал, сколько подобных звонков я получил за время работы, то ты бы не был удивлен тому, что я согласился встретиться. Пациенты бывают опасны как для себя, так и для окружающих. Однажды один такой отказ мог бы обернуться трагедией. А бывало и такое, что человеку действительно нужна моя помощь, и я старался помочь всем, но, увы, в моей профессии это невозможно.       — Как в случае с Марком?       — О чем ты говоришь, Шон? Я никогда не лечил Марка.       — Да быть этого не может. Я нашел у него дома рецепт, выписанный вами на его имя. Вы узнали меня сразу, как только я вошел, и вы согласились встретиться со мной после того, как я представился его именем.       Рука доктора медленно начала опускаться в карман.       — Шон? Успокойся, пожалуйста. Ты хочешь поговорить про Марка, так ведь?       — Да, прошу, не нажимайте кнопку. Я не псих, правда. Понимаю, что многие так говорят, но я… Я в этом городе пятый день, и со мной творится что-то странное. Я только что узнал, что человек, которого я любил, уже давно мертв. Моя сестра начала меня ненавидеть, обвиняя в его смерти. Мой лучший друг после встречи со мной куда-то исчез, а я… Я начал видеть сны, настолько реальные, что, когда я просыпаюсь, я чувствую на своем теле отголоски этих снов.       Доктор вытащил руку из кармана и снова взялся за кружку с чаем. В его глазах блеснул профессиональный интерес.       — Так ты говоришь, что нашел рецепт с моей подписью в доме Марка? Что ты вообще там делал?       — Я искал какой-то предмет. Я встретил свою бывшую одноклассницу, Саманту Мартин, и она сказала, что Томми как-то просил ее спрятать от Марка что-то вроде кольца или браслета. Я решил, что это поможет мне разобраться во всем, и проник к нему в комнату. Черт, я понимаю, как все это звучит, но прошу, помогите! Я просто хочу вернуть часть своей жизни. Доказать сестре, что я не виноват в болезни Марка, что он был влюблен в кого-то другого. Он же ходил к вам на сеансы, он мог говорить о ком-то. Не обо мне. Одно имя, и я сразу же уйду.       — А с чего ты решил, что дело было не в тебе?       — Я нашел браслет, которого у Марка при мне не было. А еще стихи, датированные числами, когда мы еще встречались. Он писал о неразделенной любви. А я его любовь разделял. Значит, он страдал по кому-то другому.       — Почему это так важно для тебя, Шон? Марка давно нет в живых, неужели Лора до сих пор не может простить тебя?       — Мы толком не разговаривали с ней семь лет, увиделись только на похоронах отца. Она поздравила меня с прошлым новым годом, и то, я думаю, по просьбе матери, а потом молчала больше девяти месяцев.       — То есть ты толком не говорил с сестрой семь лет, а сейчас приехал сюда и решил во что бы то не стало доказать ей, что ни в чем не виноват? Даже обыскал комнату Марка и нашел меня. Все это действительно только ради Лоры?       По щекам потекли слезы. Шона начала бить мелкая дрожь. Даже горячий чай не спасал от резкого холода вмиг сковавшего тело.       — Нет, не только ради Лоры, — всхлипывая, наконец ответил он. — Даже совсем не ради Лоры.       Теперь он мог признаться в этом. Не только этому доктору с внимательным взглядом, но и самому себе.       — Это больше ради меня. Я схожу с ума от чувства вины. Мне больно думать, что Марк предавал меня все это время, но если я узнаю правду, то смогу снова спать спокойно.       — А ты спал спокойно все эти семь лет?       — Да, вполне. Моя жизнь была достаточно размеренной, пока я не приехал сюда.       — А на чем ты приехал, Шон?       — На автобусе.       — Откуда?       — Из Бирмингема.       — Ты же понимаешь, что из Алабамы в Мичиган автобусы не ходят?       — Что?       — Так откуда ты приехал?… На автобусе…       Вопрос застал Шона врасплох. Он начал усердно вспоминать. Мысленно он вернулся на пять дней назад, в момент, когда он садился в автобус. Он оглянулся, чтобы разглядеть вывеску на вокзале.       — Из Мидленда.       — Что ты делал в Мидленде? Как ты туда попал?       — Что?… Я… я не знаю.       Шон растерянно смотрел в глаза доктора, пытаясь найти в них ответы.       — Хорошо. Тогда что ты делал в Бирмингеме?       — Я переехал туда после того, как закончил учебу. Мне предложили неплохое место в крупной компании, и я решил рискнуть.       — Что за компания?       — Что?       Кажется, Шон начал забывать другие слова. Почему эти вопросы вызывают такие сложности? Нет же ничего легче, чем сказать, что он работал в компании… компании… Которая занималась чем? Что они делали там? У него были клиенты, они писали ему письма. А что им от него было нужно?       — Шон, Шон, Шон, — мягко позвал его доктор Смит, — ты меня слышишь?       — Слышу, я… у меня, похоже, провалы в памяти. — Парень нервно прошелся рукой по своим волосам. — Я, похоже, ударился где-то, пока шел сюда. Извините, я, наверное, пойду.       С неожиданной силой Маркус схватил Шона за запястье, не давая встать с дивана.       — Шон, послушай меня, тебе нужна помощь. Я позвоню своим друзьям из клиники, и они о тебе позаботятся. — Доктор смотрел на него с выражением искреннего беспокойства. — Тебе нужно лечение…       — Что вы несете? — Шон резко вскочил с места, вырывая руку из захвата. — Я не псих! Да, я кое-что мог забыть, но я не сумасшедший, и я не лягу в психушку.       — Никто не говорит, что ты псих. — Маркус примирительно поднял руки в верх. — Просто выслушай меня, хотя бы минуту. Тебе нельзя уходить, нельзя оставаться одному. Ты опасен сам для себя. Задумайся хоть на минуту, почему ты не помнишь, как приехал сюда? Почему не помнишь свою жизнь в Бирмингеме? Почему ты решил, что я был врачом Марка когда-то? У тебя в голове каша. В клинике тебе помогут со всем разобраться.       — Я не сошел с ума. Наверняка, я просто летел с пересадками, и как-то оказался в Мидленде. Я подзабыл жизнь в Англии, потому что последнее время я никак не могу выспаться. И у меня есть доказательство, что вы лечили Марка!       С торжествующим видом Шон достал из кармана сложенный пополам листок с рецептом. Развернув его перед лицом доктора, он едва не закричал. Рецепт действительно был выписан доктором Маркусом Смитом. Вот только имя пациента было другим. Шон Тейт. Это ему предназначались все эти лекарства. Это он ходил на приемы к этому доктору. И это у него были психологические проблемы в школьные годы.       Резко соскочив с дивана, Шон бросился на выход, оттолкнув руки доктора, который пытался его остановить. Он не успел накинуть верхнюю одежду, поэтому выскочил как был, в носках и одной тонкой толстовке, под ливень ровно за три минуты до того, как в руке доктора сработала тревожная кнопка.

Сон пятый

      Тела, слившиеся воедино, пошло шлепались друг об друга. Шон с силой сжал аппетитные ягодицы, которые подмахивали навстречу его бедрам. Наклонившись, он провел языком вдоль позвоночника, чтобы затем резко впиться зубами в нежную кожу в районе плеча, прокусывая его до крови. Тело под ним вздрогнуло и замерло, получая заслуженный оргазм. После нескольких особо резких толчков, Шон и сам последовал его примеру. Руки продолжали гладить стройное тело. В мгновение ока ощущение неправильности происходящего затопило все его сознание. Тело, которое он ласкал всего пару минут назад, было чужим. Под ним, обессилено раскинув ноги в стороны, лежал Алекс Миллер.       — Черт, возьми, Шон, я же просил не оставлять следов. Что, если Кейт заметит? — Алекс с досадой прикоснулся к прокушенной ранее шее. — Ты же это специально сделал, да?       — Ну прости, дружище, не удержался. — Шон равнодушно пожал плечами. — В следующий раз буду аккуратнее.       Шон встал с кровати и начал собирать свои вещи, разбросанные в порыве страсти по всей комнате.       — А ведь ты знал, о чем говоришь, — улыбнувшись, сказал наблюдающий за его сборами Алекс.       — О чем это ты? — Шон удивленно посмотрел на Алекса.       — Ну, помнишь, тогда, в вестибюле? Я спросил, что в тебе нашел Марк, а ты ответил: «Показать?». И ведь показал. Я еще неделю прямо сидеть не смогу.       Шон натянуто улыбнулся и, нехотя чмокнув случайного любовника в губы, вышел за дверь.       На душе было погано как никогда. Он так боялся, что Алекс Миллер уведет у него Марка, что сам, не задумываясь, лег с ним в постель. И ведь это могло произойти в любой другой день, но он выбрал именно сегодня. Третье ноября — день рождения Марка. Как он мог так поступить? У них и так все было не совсем гладко последнее время. По его вине. Мозгами он понимал, что причиняет боль любимому человеку, разрушая их такие прекрасные отношения только из-за собственных страхов и комплексов. Как ему смотреть в глаза Марка сегодня? Он же ждет его. Наверняка не дает никому сесть за стол, нервно поглядывая на дверь. Он звонил уже больше десяти раз, но Шон не брал трубку, так как его рот был занят губами Алекса. Стало мерзко от самого себя. Ему нужна помощь. Ситуация начинает выходить из-под контроля. На людях они с Марком ведут себя как нормальная пара: тискают и обнимают друг друга, говорят милые глупости, смеются над понятными только им двоим вещами. Но, когда они остаются одни, что-то тут же меняется. Как будто невидимая стена прорастает между ними прямо из земли, мешая нормально слышать друг друга.       После того случая на вечеринке прошел уже месяц, а Марк все равно иногда вздрагивает, стоит Шону немного резче, чем нужно, ответить или случайно махнуть рукой рядом с ним. Марк говорил, что не злится на него за тот случай, что понимает, что он много выпил и был не в себе, но видно было, что он старается держать дистанцию, боясь повторения отвратительной сцены. До окончательного примирения было еще ай как далеко. А Шон еще и всеми силами старался увеличить это расстояние.       По дороге к дому Марка Шон с ужасом вспомнил, что совсем забыл про подарок. Резко развернувшись, он побежал в сторону ближайшей ювелирки. Марк украшения не носил, и Шон прекрасно об этом знал, но искать что-то оригинальное банально не было времени. Он забежал в наполненный светом салон. Повсюду за стеклянными витринами лежали красные бархатные подушечки со всевозможными украшениями.       — Могу я вам чем-то помочь? — к нему обратился молодой парень в фирменном пиджаке с эмблемой магазина.       — Да, вы знаете, у моего парня день рождения сегодня, мне нужен подарок.       Тут его взгляд упал на красивый браслет из белого золота, выполненный в виде символа бесконечности.       — Вот этот подойдет, — Шон указал пальцем на приглянувшуюся вещь.       — Отличный выбор, на него хорошая скидка. Заказчица отказалась от изделия в последний момент. Есть, правда, одно «но» — там на внутренней стороне уже успели сделать гравировку. Это надпись в честь помолвки, но и на день рождения тоже подойдет.       Ловкие пальцы продавца вытащили браслет из-под прилавка.       — Вот тут, видите, написано: «Только ты. Навсегда».       — Прекрасно, мне подходит.       Взяв пакет с фирменным логотипом в руки, Шон вышел из магазина.       Ветер срывал с него капюшон, пронзая ледяными иглами и без того замерзшее лицо. На душе было горько. Он не просто предал Марка. Он надругался над собственными чувствами. Он не просто забыл подготовить подарок самому дорогому в его жизни человеку. Он собирался подарить ему вещь, которая предназначалась другому человеку. Символ чужой любви, скорее всего, уже разрушенной, как и их собственная.       «Проснись!».