Час первый. Тол-Сирион

Лил тёплый летний дождь, серебряной полосой завесивший всё пространство между двумя берегами реки, бесконечно стелющийся вдаль, к северному окончанию ущелья. Туда ранним утром по раскисшим от воды колеям медленно уходили берегом отряд Каргахта и понурая когорта гонимых надсмотрщиками рабов. Стоя на открытой галерее, обращённой к северу, Майрон долго следил за ползущей вдоль русла реки цепочкой, пока она окончательно не скрылась за бесцветной завесой дождя. На выходе из Ущелья Сириона отряду предстоит миновать последний пограничный заслон. Майрон усмехнулся. Он мог представить лицо гордого военачальника, которому придётся останавливаться и предъявлять орочьим дозорным верительную грамоту с печатью Тол-ин-Гаурхота в виде волчьей головы. А если ещё попадётся не особо сообразительный орк… Будто напоминая, что новое имя острова теперь во всём соответствует действительности, внизу, во внутреннем дворе послышалась волчья возня. Сдавленный визг, короткий лай и шорох лап по камню. Два поджарых, не слишком крупных для их породы волка рыжей и пегой масти лениво пробегали по мокрой от дождя брусчатке, то разминая лапы, то время от времени останавливаясь, отряхиваясь от капель воды и коротко взлаивая. Дождь дробно стучал по покатым крышам галерей и низких хозяйственных построек, которые ступеньками спускались ниже и ниже, уходя почти к самому берегу. С северной стороны остров как раз выдавался длинным голым каменистым мысом. Сверху с галереи было хорошо видно, как бурлят и брызжут, с двух сторон стискивая мыс, два рукава вздувшейся, тёмной от дождевой воды реки. Мягкий перестук лап по каменным плитам галереи заставил Майрона немного повернуть голову в сторону. Огромный совершенно белый волк-альбинос подтрусил и уселся рядом, в почтительном расстоянии из нескольких шагов, будто бы с виноватым видом наклонил морду в пол. – Изволил, наконец, явиться? Хорошо, пора как раз объясняться. Идём. Волк преодолел вслед за майа весь недолгий путь до двери, ведущей с галереи в небольшую комнату, которая могла бы сойти за чей-то кабинет, если бы обстановка не носила следа лёгкой заброшенности. Два полуприкрытых ставнями окна, через которые проникает серый дождливый свет, перед холодным, давно не затапливаемым камином – только непокрытый ничем стол и два кресла. Ближайшее к двери – с брошенным на спинку длинным плащом. Майрон запер дверь, сразу отсекая шелестящий шум дождя и далёкие звуки Минас Тирита, прошёл и сел в дальнее от двери кресло, закинул ногу на ногу. – Итак, Хабор, чем я обязан? Какие новости могут оправдать бардак в моих казармах и дурные слухи среди моих бойцов, что провинившихся я отныне буду скармливать живьём варгам? Волк-альбинос переступил с лапы на лапу, шагнул вперёд, протяжно взвизгнул, рухнул на пол в приступе жестокой судороги, перекатился и поднялся на ноги… голым человеком с белыми, будто совершенно седыми волосами. Оборотень ухмыльнулся, показав длинные и острые белые зубы. – Я могу предложить мои извинения, Повелитель. Но не сомнения: те, кто окончил свои дни в тех клетках, заслужили этого каждым своим днём. – Эти слова я слышал очень часто. Оденься. Тебе не помешало бы помыться. – Мытьём я только собью весь свой запах, – оборотень закутался в плащ и уселся в кресло. – А те двое кто? – Сын моей младшей сестры и мой деверь. Для скрытности Петерех предложил ему стать Гонцом. Он молод, быстр и хорошо знает путь до острова и обратно. И он не так приметен. – Однако вы пришли сюда не под личиной волков. Как ты оказался среди рабов Каргахта и где он умудрился захватить тебя? Вас? – Я расскажу, – Хабор поддернул полы плаща. Майрон не торопил его. От его взгляда не укрылись скованные неловкие движения гостя, лишь недавно зажившие глубокие ссадины на запястьях и ключицах, следы от орочьего бича на ногах – тоже уже зарубцевавшиеся. Майрон коротко нахмурился, будто вспомнив о чём-то очень неприятном, и небрежным жестом поддёрнул на своих запястьях туго стянутые шнуровкой рукава. – Ты голоден? Хабор снова ухмыльнулся. – В твоих подземельях варгов кормят уж получше, чем рабов Моргота. Рыба. Молодая оленина… Последний раз я едал такое в лесах Дортониона. Мы перебрались теперь поближе к восточным границам. Кстати, Петерех особенно просил передать тебе, что лес непрестанно меняется. С каждой весной это становится всё более заметно. Он стал ещё более диким, более неприветливым. В некоторые уголки теперь даже мы стараемся не заходить. – Я помню. Сказывается близость к Ангбанду. Тем более, что эльдар покинули тот край, и он остался без их защиты. – А кто-то верит, что это дело твоих рук. Чары твоего колдовства. – Да? – Майрон не был особенно удивлён. – Ну, пусть думают. Теперь… Как близко вы перебрались к Химрингу? – Если считать напрямик, то на расстояние в семьдесят миль. Эльфы теперь напрямик не ходят. В Химладе теперь много орков Севера. Но в наши края они не заглянут – ни те, ни другие. – Тогда возвращаемся к вопросу, как ты попал в плен? – Расскажу. Весь западный Дортонион сейчас – сущий котел из свар и ссор. Почти все беоринги ушли на юго-запад, и в Дортонионе из них остались только партизаны, действующие группками. Местные поселенцы не захотели никуда уходить и так или иначе попали под пяту Севера. Я сам слышал, как посланники предлагали им мир и защиту. Многие поверили и приняли, обязались платить подати. Мы приходили в эти деревни, чтобы узнавать общие настроения, тайно переманивать к себе недовольных. В одной из них и наткнулись на бойцов Каргахта. Там как раз отбирали тех, кто отправится в рабство. То есть неугодных, недавних пришлых, беглецов без защиты. Некогда свободные подданные короля Фелагунда продают своих. Так мне и деверю что-то подлили в пиво на постоялом дворе, а очнулся я уже в рабских кандалах. – Подобное происходит и в орочьих селениях, – Майрон задумчиво потёр пальцами висок. Люди учились не только удивлять, но и разочаровывать. – Почему же ты не освободился на первом же привале? – Мне всё равно нужно было попасть сюда. Мой деверь мог бы уйти, конечно. Но мой племянник ещё не настолько вынослив, совсем щенок. – И ты не пожалел своей шкуры ради всех… Понятно. Так как зовут Гонца? – Мархол. – Это пегий? – Рыжий. Но он легко скроется в лесу, пройдёт по траве, листве и снегу незамеченным не хуже эльфов. Он хороший разведчик. – Ладно. Познакомишь позже. А теперь давай о том, что разузнал Петерех. Удобнее устроившись в кресле, оборотень начал свой рассказ. Майрон слушал. Многое из услышанного было знакомо по предыдущим донесениям шпионов и соглядатаев Ангбанда, но ему важнее было знать отнюдь не это. Общие настроения в Белерианде по ощущениям Хабора с недавних пор были оценены как особо мрачные и безнадёжные. С тех пор, как большинство эльдар скрылись за стенами тайных королевств и в крепостях, простые люди, оставшиеся без прямой поддержки покровителей, предались отчаянию. Если после Дагор Браголлах в венах отступающих воинов ещё отгорал горький огонь скорби, ярости и жажды отмщения, то после десяти неизменных лет потерь он обратился в тлеющие угли, рассеялся в сотнях безымянных могил вдоль дорог и по бездорожью, в пепле сожжённых дотла деревушек. Предки этих людей пришли на запад встретить легендарных мудрецов, о которых давным-давно на востоке ещё их предкам поведали эльфы авари; они надеялись увидеть своими глазами великую власть Стихий… И вот после какой-то сотни лет Долгого Мира они потеряли всё. Хадоринги, живущие под близким покровительством Барад Эйтеля пережили последнюю войну немногим легче остальных. И Майтимо в Химринге также не оставлял защитой своих вассалов. Но это были только два крайних оплота – на западе и на востоке, а между ними простирались бескрайние земли, на которые уже широко простёр свою Тень Владыка Севера. Под гнётом этой тени люди жили только призрачной надеждой. Оттого и бродили, и множились слухи, один страннее другого. Припоминали потерянного наследника Барахира, скрывшегося или сгинувшего в лесах. Кто-то всерьёз верил, что вождь однажды вернётся и поведёт свой народ на бой, отвоюет землю отцов и дедов. Кто-то пророчил, что его судьба сплетётся с судьбой всего Белерианда. А кто-то утверждал на то же место хадоринга Хуора. Или связывал все надежды с древними тайными королевствами эльдар. – …из Гондолина восстанет одинокая звезда, что рассеет лучами Тень, обрушит сам Тангородрим и орошённые слезами пленников стены Ангбанда… – оборотень замолчал, давая отдых горлу. Небрежно пожал плечами, хмыкнул. – А это я своими ушами слышал в лагере Каргахта, когда они встретились и встали на привал рядом с другим отрядом, что шёл с Севера в Таргелион. – Что? – Видимо не так уж северные болтуны любят своего Владыку, коли подвыпивши повторяют и преумножают эльфийские сплетни. Впрочем, и ты не особо-то его любишь. Майрон оставил это замечание без какого-то ответа. Он думал о другом. Спешные поиски Гондолина, Хурина и Хуора, замеченные заминки в беседе с Тхурингветиль. Неужто Моргот и впрямь внял эльфийским пророчествам? Нет, больше: внял и ужаснулся? В то, что пророчество было эльфийским, верилось. Но сколько таких пророчеств и проклятий уже слышали подземелья Ангбанда за последние сотни лет? За последние несколько тысячелетий? И – «одинокая звезда»? Что бы смогло стать такой звездой в закрытом горном королевстве? Нолдо или нолдиэ с подходящим именем? Похожий на звёздный свет Сильмариллов запоздало рассеялся в воспоминаниях Майрона. Но Сильмариллы уже сотни лет сияли в холодном мраке подземного тронного зала Ангбанда; их свет давно не видели на привольном воздухе под ночным бархатом небес. И ещё сотни лет не увидят. На придирчивый взгляд всё это были лишь пустые словеса. Пустые надежды несбыточных пророчеств. «Я бы задумался о них всерьёз, если бы они оказались настоящей причиной спешных поисков Севера. Но попытку вернуть Камни мог замыслить только один из Домов нолдор.» – А что лорды феаноринги? Если ли основания полагать, что они вновь готовы рискнуть и поставить всё во имя исполнения своей клятвы? Нет ли подозрительных сборов или шевелений в их землях? – Если главный у них по-прежнему лорд Майтимо, то в пределах его крепости ничего замечено не было. Но… – Хабор выпростал руку из-под плаща. – Кстати об этом. Может быть, это важно, а может и нет. Это раздобыл Мархол, коль нужно, он расскажет поподробнее. Я знаю только, что её нёс эльфийский гонец, смертельно раненый орочьей стрелой в конце этой зимы где-то на границах Химлада. Хабор разжал пальцы и положил на стол короткую трубку из серебристого металла. Концы её были запаяны. Майрон взял трубку в ладонь и тотчас ощутил отзвук сильных чар. Ясно. Если не знать верного слова, содержимое будет уничтожено при первой же попытке вскрыть. Трубку нельзя сломать, нельзя и распаять. Внутри по-видимому укрыто письмо. А что ещё? Но отчего не доверить важную почту птицам? – В цветах чьего Дома был тот гонец эльдар? – Знаков Дома при нём не было. Никаких. Когда Мархол приблизился, первое и последнее, что сделал тот эльф – попытался избавиться от мешочка, спрятанного на груди. Но переоценил свои силы. Оттого мы и решили, что это что-то ценное. Даже при смерти он думал только об одном. – Здесь наложены искусные чары. Я позже посмотрю внимательнее. Считаешь, что он двигался в Химринг, а не из него? – В тех краях, где его нашли, орочью стрелу он скорее мог словить, если двигался туда, а не оттуда. Ты спрашивал о тайных приготовлениях к войне. Может, это и есть ответ. – Возможно, – проговорил Майрон. – А что другие лорды? Амон Эреб? В волчьем обличии намного проще двигаться под сенью границ леса, но не приближаясь к Завесе Дориата. Ползти в высокой луговой траве, ускользая от взора бдительных часовых, не оставляя никаких следов, кроме звериных. Однако Хабор покачал головой. – Туда не смогли пройти, слишком много лишних глаз. Но и там феаноринги не стягивали войска. И это было бы слишком заметно. Таргелион и Эстолад полны орков-кочевников. – А Нарготронд? Что-то беспокоило, царапало внутри. – С дальнего юга приходили новости, – ответил Хабор. – Не мы, а разведчики наших союзников пытались подобраться к Нарготронду. На своих двоих ушёл только один. Остальных перебили задолго на подходе. Все были людьми, бывшими вассалами эльфов в цветах беорингов. Их даже не пытались окликать, расстреляли издали. – Эльдар Нарготронда теперь не доверяют своим людям? – Они не доверяют и эльфам. Майрон воззрился в удивлении. Хабор, криво ухмыляясь, кивнул в знак подтверждения. – Да, нарготрондцы убивают и эльфов. Быть может, это случайно вышло, или у них имеется приказ стрелять во всё, что движется. Но и от лёгкой царапины можно умереть, если на наконечник нанесён сильный яд. – Сложно поверить, что эльдар могло отказать зоркое зрение, – Майрон нахмурился. В его памяти Третий дом всегда избегал насилия и сумел не запятнать себя убийством во время страшных событий в Альквалондэ. Похоже, пришла пора пересмотреть прежние взгляды. – На войне есть место и трагическим случайностям. И ты, и я с этим сталкивались, Хабор. А стрела была эльфийская? – Да. Тот эльф был, похоже, беглецом из шахт. Грязный оборванец. Но, может, я чего-то не знаю. Может, он преступник или предатель. – Эльдар редко предают своих же. А Нарготрондом правит король Финрод. Не думал, что он станет потворствовать убийству собратьев. – Нарготрондом теперь правит не один Фелагунд, – ответствовал Хабор. – Среди его бретильских вассалов из людей всё чаще бродят веяния, что на царство нацелились братья феаноринги. У них своя преданная дружина, пришедшая с ними из павшей крепости Аглон, есть признание народа и власть в Нарготронде. – Нашёл ведь с кем связаться, – пробормотал Майрон. – И ведь отдаст им ещё корону с извинениями за то, что задержал её у себя непозволительно долго. Хабор хрипло рассмеялся. – При всём при этом, среди людей всё оживлённее ходят и такие слухи, что даже время Нарготронда и Гондолина однажды закончится, и всё тогда станет… по-другому, к худу ли, к добру ли… Не спрашивай, господин, откуда мне это известно. Но это настораживает больше остального. – И не собирался. А к чему ты ведёшь? – Они верят, что, когда это случится, когда королевства эльфов падут, в мир снизойдут Валар и воссияет Свет… Одно только не могу понять, действительно ли Валар станут всех спасать? Или что: если эльфы сгинут, для людей настанет эра торжества? Майрон оставил вопрос без ответа. Эра Людей? Вот это вряд ли. Если эльдар отступят или падут в сражениях, судьба людей тоже будет предрешена. Те из них, кто не покорится воле Моргота, бесславно сгинут, те же, кто подчинятся, будут рады, если им оставят жизнь. А следом придёт очередь племён востока, оставшихся жить за Горами. Заставит ли это Владык Валинора наконец прозреть и, как и положено Хранителям Арды, вмешаться в ход событий? А если нет, что может подвигнуть их переступить свои хорошо защищённые пределы? По попустительству – иначе не назвать! – безликая рука войны уже сметала тех, на кого никогда не падала тень кары Запада: синдар Белерианда и эдайн. Но если первые, пройдя чрез залы Владыки Мёртвых, имели надежду обрести Дом в Землях за Морем, то последние уходили без возврата в нездешние пределы за Гранью Мира. И когда Арду покинут последние из Младших, а души Старших отправятся на круги Перерождения, не станет ли это признанным поражением Айнур в обязанностях, возложенных на них Создателем? Не таковым ли предназначен горький урок неудачи, который только предстоит выучить Нерождённым? Если Валар намеревались остановить Врага, это стоило бы сделать прежде, чем в темноте Ангбанда он взрастил себе знатное подспорье. Надо полагать, драконы Глаурунг и Анкалагон однажды станут для Валар сюрпризом. Очевидно, неприятным. Но и война Валар с Ангбандом, если она теперь произойдёт, потрясёт Арду до самих основ, и за победу, чьей бы она не оказалась, сторицей заплатят все стороны. Страшны казались Валар и майар последствия Войны Могуществ, но последствия грядущей войны с Ангбандом будут ещё страшнее. Неужто это ещё один урок, который Айнур предстоит постичь в своей гордыне? Эра торжества? Наступит ли она вообще когда-нибудь? – Не знаю, – произнёс он вслух. – Не думаю… Майрон повертел в пальцах серебряную трубку. – Если силы Ангбанда ли, силы Стихий ли падут на Дортонион, вот вам мой приказ: уходите на восток. К Синим Горам или даже за них. Оборотень дёрнулся. – Наши предки двигались на запад, а мы обратно? – Я говорю о том будущем, которое ещё далеко и неизвестно, наступит ли оно вообще. Все остальные мои приказы Петереху пока остаются в силе. Отдельный приказ: усильте надзор за границами Нарготронда, – Майрон снова провернул трубку в пальцах, любуясь её серебряным блеском и скрытым секретом, подумал и всё же задал этот вопрос. – А, кстати, бегая по лесам и постоялым дворам, вы ничего необычного не слышали о сыне Барахира? Или о Дориате? – О сыне Барахира давно ничего не было слышно. Многие думают, что он и вовсе где-то сгинул. – Значит в Бретиле он за прошлый год не появлялся? – Если и появлялся, то не под своим именем. А что? – Так, догадки вслух. А что Дориат? Его король Тингол так же непреклонно держит свои границы и смертных не пускает? Завеса его жены так же стоит незыблемо? – Никто на моей памяти всерьёз не заикался, что видел этот лес изнутри. Да и вряд ли кто-то желает увидеть. Даже ради великой красоты якобы живущих в нём колдуний. Видимо ни жена Тингола, майэ Мелиан, ни дочь его, принцесса Лютиен, не заслужили любовь простого люда. В них не верили. Их боялись. Впрочем, имели на это право. Верить в Стихии и почитать их проще издалека. С безопасного расстояния. Вблизи Айнур могли показаться людям непонятными, странными и даже неприятными созданиями. – Благодарю за новости, – сказал Майрон. – И за службу. Хорошо. Теперь отдыхай и восстанавливайся, Хабор. Назад отправитесь, когда будете готовы, а подходы будут чистыми от лишних глаз. Оборотень встал. Помедлил. Остановился на полушаге. – Я лишь хотел просить тебя за пленных женщин, – под взглядом Майрона Хабор вскинулся и продолжил. – Не для себя. Но за недели плена и рабской дороги нельзя не стоварищиться. Я слышал немало сдавленных рыданий по ночам и немало горьких историй. У них не осталось защитников. Только поломанные жизни и могилы родных за плечами. – Что ж, если ты не собираешься вести этих женщин в проклятый тёмный лес, я могу обещать, что здесь, в моей крепости, житьё им будет сносное и безопасное. Никто не станет задирать им юбку или кормить затычинами. Стирка и готовка для деревенских дело вполне привычное, а к остальному тоже привыкнут. – Но позже я смогу кое-кого увести? Майрон нахмурился, потом усмехнулся. – А говорил не для себя… Ладно, сможешь. Лишь поздно вечером, закончив требующие срочного внимания дела и просмотрев послания и приказы, руки дошли до отданной ему Хабором странной трубки. Не то, чтобы он связывал с этим посланием какие-то надежды, нет, скорее его привлекал спрятанный внутри секрет. И ореол непонятной тайны, связанной с этой находкой. Вряд ли внутри могли быть некие важные военные документы или планы действий. По опыту он знал – не так их посылают, совсем не так. Хотя и это исключать было нельзя. Этими раздумьями был поглощён Майрон, когда заходил в свой тёмный кабинет, когда движением руки разжигал пламя в камине и проходил к столу, доставая из кармана трубку. Сперва он внимательно рассмотрел её. Чистый серебряный металл не сохранил на себе никаких следов. В длину трубка была лишь немногим длиннее пальца, в толщину размером с радужку глаза. Майрон начал с разоблачающих скрытые надписи чар. Но, очевидно, ни адресат, ни отправитель на металле начертан не был. Возможно, гонец знал всё необходимое на словах, а большего и не требовалось. Первое ощущение подтвердилось – любое вмешательство без знающего слова могло бы привести к уничтожению письма. Но что его уничтожит? Скорее всего, внутренний огонь. Можно было испытать удачу и рискнуть. Взяв трубку двумя пальцами, Майрон мысленно воззвал к металлу, приказывая ему растаять ровно посредине. Металл, кованый искусным мастером, весьма умелым в чарах, поддался крайне нехотя, но всё же начал тлеть, медленно ссыпаться мелкой стружкой. Вплетённое охранное заклятье породило искру, но и она не успела разгореться, мгновенно подчинённая воле майа. Аккуратно, кончиками пальцев, Майрон вынул из оков плотно свернутый короткий свиток. Так же осторожно развернул, расправил на столе. Тенгвы были ему хорошо знакомы. Язык – определённо квенья. А вот в почерке он не был до конца уверен. «Друг мой! Пишу тебе с удачной оказией, так как не знаю, удастся ли увидеться воочию в ближайшие месяцы, а то и годы. Порой мне кажется, сама судьба кидает нам препятствия для встреч: будь то пламя Лосгара, или льды Хэлькараксэ, или чёрные дни неизвестности. Мне страшно думать, что ни сила Тьмы, ни власть Стихий, а препоны, созданные руками самих эльдар, сейчас откладывают это время: тебя ведёт твоя клятва, меня – мой высший долг. И ни то, ни другое нам не подвластно. Но, подписывая это письмо, я гляжу в звёздное небо и загадываю, что не ранее, чем наступит лето, я снова буду рядом с тобой, буду вести с тобой беседы, ощущать твою поддержку. Слухом сердца я слышу твой вразумляющий голос. Я знаю, что ты скажешь: ведь ты не одинок, ведь ты окружён преданными тебе друзьями. Да, это так. Но все мои родные ушли: кто в Чертоги, кто затерялся в скрытой неизвестности, куда мне нет дороги. Иной раз я ощущаю весь этот груз на своих плечах и вспоминаю, как лишь одним словом помянул его при мне отец: «Безнадёжность». Порой я жалею, что не поговорил с отцом перед его смертью. Если правы предания, и из Чертогов феа может взирать на мир живых, то он сейчас читает истину в моём сердце. Оба наших отца. Смогли ли они прийти к согласию в сумерках Предвечных Залов? Смогли бы принять и нашу преданность друг другу, которую не сумели одолеть ни Лёд, ни Тень? Но дела живых остаются живым. А мы пока ещё таковы. И последним я подтверждаю то, чему ты всегда противился. Не зная о судьбе Турукано, где он ныне, на крайний случай я оставляю среди близких советников свою запечатанную волю: так, не имея собственных потомков, я передаю после себя корону именно тебе, Руссо, тому, кому она должна была принадлежать по праву. Предвижу, мы с тобой ещё немало поспорим об этом при нашей следующей встрече. Вечно твой, Финьо.» Майрон перечитал письмо ещё раз, потом встал, прошёл к камину и швырнул листок в огонь.