Час первый. Тол-Сирион

Дезертиры. С начала настоящих осенних холодов из армий Моргота повадились самоуправно уходить целые отряды. Некоторые пытались бежать на юг, или наоборот на север, к дальней родне, но чаще всего быстро попадались на границах. В этот раз стражи рубежей задержали общим счётом сразу двадцать беглецов. Почтения чужаки не проявили, как и желания поведать свои имена и родовые имена племён. В результате всё закончилось потасовкой, по окончании которой прилично потрёпанных пришельцев притащили в крепость силой и под удвоенным конвоем. Это быстро развязало кое-кому языки: теперь беглецы на разный лад твердили, что они разведчики Ангбанда. Десятник пограничного отряда, напротив, утверждал, что пойманные – именно что дезертиры. Дескать, он даже вроде как узнал одного из них по роже. Выслушав поутру донесение, Майрон только молча выругался. Попасться настолько глупо и бездарно могли либо совершеннейшие идиоты, либо неудачники; и тех и других в армии Моргота присутствовало вдоволь, и оставалось лишь надеяться, что хотя б партизан Петереха среди этих пленных нет. С помощью слуги Майрон надел тунику, умылся водой из кувшина и кивком дал стражнику понять, что соизволит лично допросить пришельцев. Уже спускаясь по долгим лестницам, он мрачно размышлял над общим положением дел, в котором случай с дезертирами стоял не на первом месте в списке худших новостей. За прошлый месяц вести из Ангбанда и из Дортониона приходили в большинстве невоодушевляющие. Похоже, на самом деле все свои силы Моргот вдруг бросил на поиски тайной долины Турукано. И – принца хадорингов Хуора. Это… беспокоило. Он потёр ладонью лоб и стремительно вошёл сквозь распахнутые стражей двери. В столь ранний час тёмный парадный зал дышал гостеприимством разверзнутой могилы. Уюта не добавляло даже потрескивание пламени в камине и отпертые навстречу позднему осеннему рассвету окна. День начинался серенький и бледный, в речном воздухе чувствовалась сырая близость снегопада. Над Сирионом тяжко нависали тучи – снега стоило ждать уже к вечеру. Подойдя к камину, Майрон бедром отодвинул кресло, развернул спинкой к стене и сел. Подал знак стражнику. Издалека послышался дробный топот подкованных сапог. Вооружённый конвой без лишних нежностей втолкнул чужаков в распахнутые двери. Руки пленникам оставили связанными, но путы на ногах ослабили – дабы сами дошли. Кто-то из пришельцев споткнулся на пороге, грязно о том выругался, за что немедленно и схлопотал оплеуху. Больше препирательств не последовало – видимо, гостям быстро втолковали, пред чьи светлые очи их притащили. Девять, тринадцать… Шестнадцать. Майрон знаком подозвал командира стражи. – Итак, Кихта. Что тут у тебя? – Вот эти, Господин. Все утверждают, будто посланники Твердыни. А эти вот – что они разведочный отряд, вроде бы как засланный в Димбар в начале лета. Утверждают – тайна великая! «Да, ты что ж…» Знакомых рож нет. Видных отличительных знаков на одежде тоже. Из страха встретиться глазами пришельцы упрямо созерцали пол, молчали, сопели и переминались с ноги на ногу. На первый взгляд это была именно что банда, сбившаяся вместе накануне зимы: разномастный отряд бродяг Дортониона или беглых из-под воинских знамён Моргота. Драные одежды чужаков выглядели ровно так, как если бы в них много бегали по лесам и нещадно цеплялись о сучки и вражьи кинжалы. Какие-то лохмотья были будто бы велики своим владельцам, точно их с чужого плеча сняли, или тряпки просто-напросто обвисли на отощавших телах. Довелось изрядно голодать? И это после месяцев щедрого лета и благодатной осени, когда в лесах полным-полно дичи, а в реках богатый лов? Слишком тупы или неуклюжи, чтобы озаботиться промыслом зверя или рыбы? Слишком трусливы, чтобы промышлять разбоем в горных деревушках? Как вообще выживали до этих пор? Майрон щёлкнул пальцами. – Ну что ж, Кихта, давай, хотелось бы послушать и их истории. Стражник двинул пленника кулаком в бок. – Ребен, Господин, – спотыкаясь в путах, чужак спешно шагнул вперёд и сгорбился в нелепой позе, на его взгляд, видимо, означавшей почтительный поклон. И замолчал. Майрон шевельнул бровью, ожидая, что же будет дальше. Нужного пароля пришелец не назвал и знака не подал. Молчал. Значит, пришёл не от Петереха. Выдвинутая челюсть, жёлто-зелёные глаза навыкате, приплюснутый нос (уже пару раз сломанный) и картавый говор говорили о том, что орк, скорее всего, уроженец северо-восточных становищ, из Михоеров или Ваанов, однако различимые цвета рваной куртки свидетельствовали о принадлежности её хозяина к племени Серых Клыков. Хотя, куртку можно и с чужого трупа снять – совестью и брезгливостью дикие себя по большему счёту не обременяли. И точно не в преддверии первых зимних холодов. – Гнуладеф, о, Великий! – хрипло представился другой, шагнувший следом. Его речь была яснее и звучала чётче, нежели у приятеля. Южанин? В одном отряде с северянином? Очень любопытно. А вот держался чужак странно: слегка пошатывался и дышал чуть глубже и чуть чаще, чем необходимо. Мелкая дрожь нет-нет, да пробегала по его телу, и тогда он кривил морду, словно его донимала сильная зубная боль. Майрон прищурился. Что-то определённо было не так. – Ну и кто же вы такие? Откуда идёте и зачем? И с каких пор вам мои законы больше не указ? По моим границам можно пройти только с моего позволения. Так есть ли у меня причина не насадить ваши головы на пики и не выставить на стене, дабы другим дезертирам неповадно было? Северянин пал на колени. – Не гневайся, Повелитель, пощади. Не дезертиры мы. Не хотели беспокоить приходом. Господин Великий, пощади! К Северной Твердыне шли. Зачем крюк делать? – А скажи-ка, что с твоим другом, Ребен? Кажется, ему неуютно в моём доме? Ребен поднял голову, с тревогой оглянулся на товарища. – Повелитель, не гневись, не от неуважения к тебе он так. Дурак мой брат. Налупился с голодухи гнилой рыбы с червями, теперь страдает резями в пузе. Преклони колени, смердящее отродье! – прошипел он, и Гнуладеф пал ниц, утыкаясь в пол покатым лбом. – Пощады просим! Не наказывай нас за дерзость нашу и дурость! Верные мы слуги твои и рабы. – Гнилой рыбы с червями? – с улыбкой переспросил Майрон и облокотился, весело подперев рукой голову. – Ну-ну. «Врите дальше. Заодно меня развлечёте. Только зачем вы это делаете?» – И с каких же пор вы решили думать, что вправе приказы Ангбанда по ушам пускать? Коль не дезертиры, а разведчики, порядок прохода знать обязаны. Чужаки молчали, хмурили лбы. Кихта опять нелюбезно ткнул Ребена под ребро. – Отвечай! – Мы Остров помним, – пробурчал северянин, зло зыркнув на Кихту. – Крепость эта раньше эльфийская была. Проклятая для урухов. Урухи помнят. Мы помним. Эльфы здесь много урухов побили. Кихта покривился. – Урухи! Дурачьё! Какие эльфы вам тут в нынешние времена взялись? – Ну-ну, – проговорил Майрон. – Страшная для урухов, значит? Так, Ребен? Но, я погляжу, видно, недостаточно страшная. А что, Кихта, – весело обратился он к орку, – как считаешь: не повесить ли нам над крепостью побольше знамён с моим гербом, дабы мои подданные не забывали, кому здесь что принадлежит? Ведь страшных эльфов здесь действительно давно нету? Орк осклабился, шутку оценив. Оценили её и другие конвоиры, разразившиеся отдельными короткими смешками. – Да, Господин! Только прикажи! А если пожелаешь – сам лично оттащу этих на псарню. Надолго запомнят, кто тут Хозяин, пока спина будет зарастать. – Это всегда успеется. А теперь я хочу услышать другое. Откуда вы шли? Где были и что видели? И зачем направляетесь в Твердыню? – По приказу высокому, Господин, – сказал Гнуладеф. Глаз от пола он не поднимал. – Летом высокий наказ был дан. А я вызнавал местность у реки Малдуин, что там, у Эред Ветрин. – Местность у Малдуин? – переспросил Майрон. Орк не врал. Ни про разведку, ни про «наказ высокий». Однако услышанное с трудом соотносилось с последними донесениями о поисковых планах Ангбанда. Моргот остервенело рыл землю в поисках Гондолина – это правда, но поиски велись куда западнее, в кряжах Горгорота. Малдуин? Зачем? И почему в обход Тол-Сириона? – И что же ты разведал на Малдуин, Гнуладеф? Что интересного узнал? – Каюсь, мало что было, Господин, – отвечал орк. – Походили, проверили границы. Погоняли тамошних немного. Потом самим пришлось ноги срочно уносить. – И с этим донесением вы шли прямо в Ангбанд? Негусто, правда. – Так есть приказ высокий. Осенью в Северную Твердыню надо идти. – А уходили в разведку летом, говоришь? – спросил Майрон. – И почему же я тебя тогда не помню, а, Гнуладеф? Память у меня хорошая. Гнуладеф кивнул с виноватым видом. – Неправильно я сказал на этом языке, Господин. Не так, прощения молю. Порученья нам ведь давали там, за Рекой. Ребен передал мне. – Да? А кто передал приказ тебе, Ребен? – Со мною говорил сам военачальник Каргахт, – ответил северянин. – Даже так? – протянул Майрон. Что мог утаить Каргахт при последнем разговоре? Многое, если подумать. Майрон этим вовсе не был бы удивлён. Возможно, этот отряд как раз и был послан на поиски беоринга… Если так, то военачальник Ангбанда вконец выжил из ума. Эти хиляки Барахириону не противники. Да и Берен вряд ли стал бы и дальше бесцельно шататься по одной и той же местности, ожидая, когда же его, наконец, схватят и убьют… «Но что-то не так…» – Какой приказ был дан тебе, Ребен? Что хотел Каргахт? Орк помедлил, но всё-таки ответил. – Военачальник Каргахт хотел знать границы Дориата и Нарготронда. Я и пощупал там маленько. «А это зачем сдалось Каргахту? В обход Ангбанда делал? Самолично? А почему?» – Что же ты там нащупал? И тут Ребен едва заметно пожал плечами. И сделал он это определённо зря. – …посты их тайные. Задачка не ахти ведь какая простая была, Господин. Кое-как ушёл. Под стрелами этих ушастых... «А ведь как хитро говорил. Ну, надо же! И не солгал ни разу…» – Но ведь сумел уйти… – задумчиво протянул Майрон, помедлив, встал, в раздумьях прошёл туда-сюда по залу и снова остановился рядом с креслом, небрежно опёршись о спинку ладонью. – А скажи-ка мне, Ребен, вы ничего не утаили от меня? Может, есть ещё что-то, что я должен знать? Всё ли ты сказал мне о данном тебе приказе? Отвечай! – Так я и говорю, господин. В Северную Твердыню идти… – Ясно… Ложь ступила на порог, Под покровом обман затаился… Сгинь, чарованный полог, Словами моими сброшенный… Ахнул не Ребен – Гнуладеф. Ахнул болезненно, словно ему с размаху ударили под дых. Шатаясь, точно пьяный, он поднялся на нетвёрдых ногах, и уставился на Майрона прямым остекленевшим взглядом глаз, из зелёных, мутных, становившихся цвета ясной небесной синевы. Взгляд этот длился всего одно мгновение, а потом плечи орка вдруг поникли, он пошатнулся, бессильно сгибаясь пополам, словно его тошнило, и, обмякнув, осел на пол. Кто-то вскрикнул пронзительным и тонким голосом. Эльдар? «Да неужели…» А он подозревал другое. Однако это были именно эльдар. Обличье орков стекало с них точно вода, оставляя неподдельными лишь грязные лохмотья. Четверо сохранивших облик орков-чужаков так и застыли с разинутыми ртами и таращились на изменившихся «собратьев». Но раньше, чем конвоиры успели опомниться, ряды пленников одновременно пришли в движение; высокий светловолосый эльф прыгнул на растерявшегося стражника и оглушил его прямым метким ударом в висок; другой – рыжеволосый нолдо на лету поймал выпущенный орком меч и освободил от пут себя и товарища. Отобранный клинок описал в воздухе широкую дугу, заставив стражников с воплями отпрянуть; эльдар согласованно сгрудились, готовые обороняться. «Северянин» лишь секунду промедлил у тела бессознательного друга и вскочил на ноги; мощным ударом в живот он свалил с ног сунувшегося к нему стражника, пронырливо увернулся от другого. Орочье обличье клочьями сползало с Ребена: он стал выше на голову и раздался в плечах; скуластое широкое лицо облепила тёмная, неровно обкромсанная борода. Это был адан – высокий, хорошо сложённый… взлохмаченный и с совершенно безумным взглядом. Довольно молодой по меркам смертных. С интересом наблюдая за разворачивающимся действом, Майрон успел заметить сверкнувший в пальцах Ребена невесть откуда взявшийся короткий нож. Припрятал перед пленом? Ловко! Освобождаться от пут парень тоже явно где-то наловчился, но дальше освобождения рук дело не зашло – тяжёлый кулак подоспевшего Кихты саданул пленника по черепу сзади чуть выше уха: Ребен без звука рухнул на пол и дальше лежал тихонько. Горла зашевелившегося было Гнуладефа коснулось лезвие клинка, и эльф понятливо замер лицом вниз. Судя по затихающей поодаль возне, конвоиры успешно управились с другими бунтовщиками. Эльдар швырнули на колени, вокруг них сомкнулось плотное кольцо, ощерившееся остриями клинков и копий. – Достаточно! – проронил Майрон. – Кихта, подними этих. Кихта наклонился, поднял с пола за волосы оглушённого Ребена и силой поставил на колени. Человек зло морщился, моргал, тряс головой, но сознание явно сохранил, как и дар речи – разразился грязной бранью, за что и схлопотал несколько пинков. Примолк. Немытые тёмные волосы и серые глаза выдавали происхождение. Дортонион. Или Бретиль. Беоринг... От одного особо чувствительного рывка за волосы человек скривился, и сразу стал заметен покрасневший от гнева рваный шрам на щеке под щетиной. Множество других белёсых шрамов исчертило голые мускулистые руки, открытые в коротких рукавах орочьей куртки. Чуть выше левого запястья темнело круглое пятно от давно зажившего ожога. Майрон задумчиво потёр подбородок и посмотрел на «Гнуладефа». Темноволосый нолдо стоял на коленях, полуприкрыв глаза и бледностью лица готов был спорить с холстиной, застилавшей стол у окна. Однако стоило отметить мастерство сотворённого им волшебного полога… Дитя Амана. Даровитое Дитя. Черт его лица Майрон не смог припомнить, но в облике пленника или в том, как тот держался, чудилось знакомое. Встречались прежде? Очень может быть. – Итак, я прав, – вслух проговорил Майрон. – В мои стены обманом пришла ложь. Ну, что же, скажете теперь, кто вы такие? Ни слова в ответ. Но разве он ждал иного чего-то? – Пропало желание и дальше рассказывать мне всю эту чепуху? Гнуладеф… И кто? Ребен? А не будете ли вы любезны назвать также имена своих спутников и причину столь неожиданного появления в моём доме в обманном обличье моих подданных? – Не дождёшься, Тху, – сквозь зубы выплюнул человек. Майрон недобро сощурился. – А вот это уже дерзкий ответ, граничащий с невежливостью. Разве я вам грубил? Не хотел бы лишний раз напоминать очевидное, но, видимо, придётся: вы говорите с тем, кто держит вашу жизнь в руках. Итак, удовлетворите мой интерес… – Тьма, тебе нет власти надо мной – это мой единственный ответ. Ведь за безнадёжностью ночной вестью дня приходит в мир рассвет. Власть твоя, быть может, и сильна, но за паутиной тёмных слов песни мне поёт моя весна, шествуя под зеленью лесов. Полнитесь надеждою, сердца. Песня, други, пусть вас укрепит. Не бывает ночи без конца. Нету Тьмы, что светлый дух пленит! Майрон замер, потрясённый. Гнуладеф скинул с себя усталость, поднялся на ноги и пел. Словно заблудившийся луч ладьи Ариен под тёмными сводами ожили слова Высокой речи, и в них звучала Сила Изначальных Чар. Всё тело Майрона от макушки до ступней тряхнуло крупной нервной дрожью, и как никогда отчётливо он ощутил на своих плечах весь груз повисшей сети чар, окутавших Крепость от шпилей башен до уходящих под скалу корней. Тяжело… Такого он не ожидал. Только одним невиданным усилием он удержался от безотчётного желания сгорбиться под незримым грузом и самому постыдно рухнуть на колени. А Песня поднималась выше, и заклятья, паутиной лёгшие на каменные стены, повисали следом оборванными нитями. «Освободится Минас Тирит... почувствует Моргот!» – мелькнула мысль. И вовремя: воспоминание о Вале-в-Короне встряхнуло, тут же возвращая мышлению ясность. – «Безумие!» – И какое безумие. Могущественной власти Тёмных Айнур здесь, в Крепости Песней бросал вызов эльда. Из нолдор. Майрон пошевелился, словно отмирая. Но только он. Все остальные в зале так и остались стоять безмолвно, застигнутые на середине движения. Не шевельнулся никто. Сам Гнуладеф уже выровнял дыхание, выпрямился во весь рост и твёрдо встретил взгляд, стоя как был – гордый и несогбенный. – Так ты пришёл ко мне в гости, чтобы поиграть здесь в чародеев, западный изгнанник? – всё тело сотрясала дрожь – уже не бессильная, но Майрон ни за что не допустил бы, чтобы малейший её след сейчас прокрался в голос. Насмешка же – привычное, испытанное оружие. – Ну, что ж… тогда изволь. Жалкая попытка – выпад твой. Сам не веришь в правду слов своих. В чарах ты умелец небольшой, твоя песня – горсть словес пустых. Ты – глупец, каких ещё сыскать, если думал бросить вызов мне. Будь разумен власть мою признать, не надейся биться наравне. Ты всего лишь червь у моих ног. Твои чары – шёпот для меня. Полон мишуры эльфийский слог, я же Айну с силою огня! Он даже надеялся, что наглецу нолдо достанет мужества и сил продолжить. В груди снова толкалась забытая былая мощь, ушедшая с тех давних пор, когда по одному велению короткой мысли к звёздам в сумрачное небо вырастали горные хребты, и реки послушно ложились в русла у его ног. Скрестив руки на груди, Майрон вперил испытующий взгляд в песнопевца, пытаясь угадать, что будет дальше. Нарочно усмехнулся, глядя в лицо. И эльф не разочаровал: – Не понять тебе мои слова. Ересь Тьмы твои глаза затмит. Вера в безысходность неправа – каждый путь надежда осветит. Анар свет растопит чёрный лёд. Знай, злу в этом крае места нет. Мёртвый камень плющ венцом увьёт, древних битв растает горький след. С пепелищ поднимутся леса. Оживут, весельем зазвенев, смолкшие однажды голоса – песен стихших новый перепев. «Песен, говоришь, хочешь? Будут тебе песни, нолдо…» – Тьма пребудет в Эндорэ всегда. Вижу, не постичь тебе причин. Слабым эта истина чужда, слабый раб умрёт в цепях один. Ждут тебя объятия оков, жалкий, ты себя не смог спасти. Спутникам предрёк судьбу рабов, это бремя впредь тебе нести. Тьма заполнит дух ваш и тела, Свет брезгливо лик свой отвернёт. Думаешь, познал глубины зла? Истинное зло вас только ждёт! – Не смутят угрозы злых речей – кто свободен духом, сердцем верн, не страшится тюрем и цепей, не склонит пред троном Тьмы колен. Дух твой полон зависти и зла. Раб Врага, ты сам себя предал, Но, смотрю, скупа была цена – гордость ты на рабство променял. Свет отринул собственной рукой, Честь чужою кровью запятнал… Пред последней горестной чертой… – …Ты уже достаточно сказал… – в ярости хлестнул Майрон и перехватил нить: – Наглости тебе не занимать, смеешь ты кидать упрёки мне? Нолдор ли кого-то обвинять, позабыв о собственной вине? Кровью запятнали вы себя, алым цветом воды облеклись. Там, где волны плакали, скорбя, братья против братьев поднялись. Проняло. Лицо певца дрогнуло. Значит, он был там… Тем хуже для него. Плач об Альквалондэ в ушах певца звучал не только жалобными чужими перепевами. И не у одного его – Майрон почувствовал поднявшуюся вокруг волну многогранной горечи и вины. Из всех только смертный испытывал одну понятную глухую злость. Единственный, не подчиненный призракам того прошлого, он не ведал этого проклятья, губившего теперь его соратников. – Помнишь кровь на лезвиях мечей? Их клинки не встретили других. Падали под ноги палачей те, кто знал вас как друзей своих. И всё… С хрипом, похожим на последний выдох умирающего, Гнуладеф оступился и рухнул на колени. Застывший воздух вдруг снова вернул движение; время возобновило ход. Тишина осталась. Майрон опёрся рукой о спинку кресла, пытаясь придать позе небрежности, также подчёркнуто небрежно провел ладонью по лбу и сам ощутил, как дрожат его пальцы. «А неплохо спето. Честно так говоря». Он предпринял попытку успокоить сорвавшееся дыхание: ещё не всё, осталась пара слов... Только сейчас ощутил тянущую боль, грузом лёгшую на ключицы, жёсткой хваткой кандалов сжавшую запястья под покровом рукавов. Огромным усилием воли он остановил этот жест слабости – руку, тянувшуюся к горлу, чтобы в минутном порыве сорвать, сломать, уничтожить проклятую удавку Моргота. В груди разгорался жар злости и… обиды? Майрон метнул взгляд на поверженного нолдо. А ведь слова наглеца были хитро нацелены. С умом. Нолдо знал куда бить. По одному наитию? Да, эта Песнь имела шансы поразить даже майа… и какая ирония… если бы не разошлась с ключевой истиной в конце… но откуда о таких тонкостях знать нолдор? Для них Гортхаур был именно Врагом. Это он захватил их Крепость, он преследовал их, вынудил бежать в испуге в ночную тьму, щерившуюся горящими волчьими глазами и оскалом клыков. Или как там пелось ныне в сказах? «И это не помешало тебе ударить по противнику без малейшей жалости… и не очень-то честно, прямо так сказать…» Но вряд ли это подходящий момент, чтобы рассуждать о чести… Майрон тяжело опустил обе руки на спинку кресла и уронил: – В поединке ты не победил. Покорись же своему врагу. Уваженье всё же заслужил, милостив быть к пленнику могу. – И как часто тебе приходится о том напоминать себе, Саурон? – хрипло промолвил Гнуладеф. – Чтобы поддерживать в мечтах иллюзию желанной власти? Майрон вздрогнул. – Посмотри на меня, – больше в голосе не было ни любезности, ни чувств. Только неразбавленная Тьма крайнего Севера. Стылая короста каменных стен его собственной могилы. Труда не составляло воскресить все это, подняться, позволить вплестись в голос. Сопротивляться не смог бы даже дерзкий неразумный эльда. Против воли Гнуладеф поднял глаза. – Лучше, – Майрон подцепил Гнуладефа пальцами за подбородок, и едва не отдёрнул руку, ужаленный в ладонь. «Ещё один щит? Чары под покровом чар?..» Не может быть… Но не было нужды глядеть на связанные руки эльфа – он уже знал, что увидит на одном из пальцев Гнуладефа… – Ты бился со мной, но проиграл. Теперь ты пленник мой. Ты и все, кого ты привёл с собой. Некоторые, как я вижу, едва только вступили в рассвет младой юности. Краем глаза Майрон заметил, как с диким воем вскочил на ноги человек, как, оглушив метким ударом по затылку, стражники вновь бросили его бесчувственного на пол, крепко связали руки и лодыжки, разумно предпочтя тащить строптивца на собственных закорках куда бы ни приказали – даже так с ним будет меньше хлопот. – Я буду говорить с тобой, но не сейчас. Потом. Когда в твоей голове улягутся строптивые мысли, и ты поймёшь, что противиться мне – бессмысленно и опасно. Кихта! Всех в темницы! Пленники должны остаться целы и невредимы. Тот же, кто хоть в малейшей мере нарушит мой приказ, отправится кормить собою варгов. А вот ещё… – Тех четырёх – лучше бы вам теперь действительно оказаться дезертирами – тоже в темницу. Их я допрошу позднее. Быстрым шагом Майрон покинул зал, не дожидаясь исполнения своего приказа. Дальше сотникам должно было достать и собственной смекалки. Достаточно их обучал… Пора заканчивать. На сегодня с него хватит представлений.