Час первый. Тол-Сирион

Стоило лязгнуть засову, как пленный молодой нолдо вскочил с кровати и отступил подальше от двери к стене. На всякий случай Майрон быстро пробежал глазами по комнате, цепко подмечая детали: – мебель цела, цел и глиняный кувшин с водой, тарелка и подсвечник с оплывшими свечами на столе. От самого нолдо волнами исходили страх и тревога; он судорожно вцепился руками в край столешницы и следил, как Майрон непререкаемо закрывает за собой дверь. То, что следующим шагом враг нацелится именно к столу, мальчик просчитать, похоже, не сумел. – Садись, – коротко велел Майрон и даже чуть промедлил перед тем как пройти к столу с шкатулкой в руках. Против ожиданий нолдо послушно выполнил это распоряжение и даже не полез в драку. Не обращая внимания на проводивший ощутимый кожей жгучий взгляд, Майрон поставил шкатулку на стол, глянул в кувшин, на очищенную от еды тарелку. – Полагаю, ты всё-таки поел и даже не стал изводить себя бесполезной жаждой. – Да… – послышался тихий ответ. Необходимость отвечать на вопросы своего пленителя действовала на юношу определённо угнетающе. – Ну-ну. Радостно слышать. Ложись на спину и задери рубашку. Эльда ощутимо вздрогнул, но приказание снова выполнил: лёг на кровать и подтянул обеими руками полу рубашки, широкими глазами неотрывно следя за каждым движением майа. Майрон неторопливо сел на край кровати, осмотрел наложенные его рукой швы, опустил ладонь на рану. Юноша едва не дёрнулся всем телом под его прикосновением. – Тише! Давай-ка, лучше посчитай, когда ты получил её? – Майрон упёрся взглядом в побледневшее лицо нолдо. – И, если сбился со счёта, подскажу: сегодня седьмой день, как вы здесь. Сухие губы эльфа дрогнули. – За три дня, – коротко ответил он. – Вот как? – Майрон изобразил на лице глубокую задумчивость. – Её сразу обработали? – Да. – Но, видимо, поспешно. И отдохнуть не получилось? – судя по тому, как юноша мотнул головой, это можно было засчитать, скорее, за согласие. – А боль всё нарастала, ты терпел, медленно плёлся за остальными и никому ни слова не сказал? – Да… Значит, уходили в спешке, отвлекаясь разве что на запутывание следа. Прикинув возможную скорость отряда Финрода, Майрон теперь мог очень близко указать, в каком именно течении Сириона, скорее всего, и случилась та стычка. При желании можно было поискать и следы… – Неразумно, – Майрон отнял руку и встал с кровати. – Что ж: рана всё же затянулась. Благодаря моим усилиям, не твоим. Поэтому сегодня я уберу швы. А завтра ты покинешь эту комнату. Он не удивился, когда после этих слов в воздухе зазвучала пустота: тревогу и отчаяние юноши точно рукой смыло – должно быть, пленник преисполнился радости при одной мысли о том, что вернётся вниз, в холодную темницу. В этом открывалась вся неумная и разрушительная гордость нолдор – здесь, наверху, было куда теплее, да и вместо соломы на полу юноша получил в единоличное распоряжение удобную кровать. Однако, вероятно, мысль о не разделённой с товарищами горькой участи не могла принести мир и спокойствие в эту трепетную душу. – Вижу, ты прямо осчастливлен моей новостью, – Майрон вынул из шкатулки узкие острые ножницы и быстро взрезал ненужные стежки. Ещё раз осмотрел срастающиеся края раны, удовлетворённо кивнул своим мыслям, поднялся и вернулся к столу, отыскивая среди расставленных флакончиков нужное снадобье. – Ты же раньше был целителем и мастером… – к своему удивлению он услышал позади себя негромкий, ломкий голос. Майрон насмешливо вскинул бровь. Мальчика не предупреждали, что не стоит заговаривать с врагами? Или благая новость посулила ему вдохновение и веру? Эстель? – Был, – ответил он внешне совершенно равнодушно и вновь вернулся к кровати. – Мне показалось, я вполне ясно дал это понять в первый же день, когда прочистил твою рану, Энгва. Майрон аккуратно убрал последние нитки со швов, нанёс снадобье на повязку и приложил поверх раны. В лицо мальчишки он даже не смотрел. Поднялся с совершенно отстранённым видом и вновь подошёл к столу, подмечая тихий шелест одежды и шорох на кровати. – А почему… перестал им быть? – судя по дрогнувшему голосу, юноша был в шаге от того, чтобы спросить иное. Осмелел. Хотя здравого смысла ему достало для того, чтобы в последний момент изменить форму вопроса. – Так получилось, – с мягкой улыбкой ответил Майрон и повернулся к пленнику. – А что подвигло, например, тебя отправиться в изначально губительный поход? Он мог бы заранее угадать ответ. – Так получилось. Майрон едва не расхохотался в голос, восхищённый эдакой дерзостью, но лишь позволил уголку рта подняться в вопросительной усмешке. – Ну! Скажи уж мне, погрязшему во Тьме созданию, что же толкает ваши светлые сердца на столь отчаянные поступки? Последовать за твоим королём к железным вратам Ангаманди? Если не помрачившее разум безумие и не безысходность, не желание бесславно умереть, то что же? – Достаточно и других причин! – как и предполагалось, юноша не удержался и воскликнул со всем пылом задетой за живое феа. – Долг и честь! Преданность! Любовь! Долг и честь действительно могут далеко завести. Определённо и к Вратам Ангбанда. В собственном списке Майрона эти причины близко соседствовали с упрямством и глупой гордостью. Преданность он давно вычеркнул из списка собственных достоинств. А вот была ли там любовь? Когда-то? Нет, лучше считать, что нет. А вот с чего бы сам мальчишка помянул в этом разговоре любовь среди избранных качеств? – Что же, ты так сильно любишь своего короля Фелагунда? Скорее всего, речь шла об отце, заключил он, глядя на то, как юноша растерянно моргнул, а потом залился розовой краской стыдливости. Хотя Майрон и сам знал, с какой лёгкостью Финдарато умел зажигать любовь в чужих сердцах. Не завоёвывать – именно зажигать. И тем более горькой для Финрода, должно быть, оказалась новость об его изгнании собственным народом. – Такая верность достойна восхищения, – проговорил он в никуда, не дождавшись никакого ответа. Протянул руку и громко захлопнул крышку шкатулки. Собственно, здесь всё уже окончено. Походя он заметил, как странно дрогнуло побледневшее лицо мальчишки, словно бы тот смог сейчас заглянуть в сокровенные мысли майа. – Не беспокойся, – напоследок заверил он нолдо той же мягкой улыбкой. – Вряд ли мы с тобой теперь скоро увидимся… Энгва. Скорее всего, это действительно так. – Зачем же ты меня… лечил? – догнал его у дверей вопрос, полный искреннего недоумения. – Чтобы отправить в тюрьмы Ангамандо? Я и там не выдам никаких тайн! «Нет, разумеется». – Нет, конечно, нет. Но ты и не отправишься в Ангаманди. «Путь твой всё равно уже предначертанно окончен здесь». Он вышел из комнаты; громко лязгнул, замыкаясь, за спиной железный засов. Юный эльда оставался один со страшным пониманием, которое ему ещё только предстоит постепенно осмыслить. Что может быть много страшней любого допроса или пытки? Момент, когда у палача не остаётся для тебя никаких вопросов. – Пять сотен орков необходимо отослать на Север до окончания следующей недели. Ещё три сотни – должны выдвинуться до окончания месяца, – Майрон размашисто подписал приказ, приложил личную печать с изображением волчьей головы, взмахнул листом и пристально оглядел окруживших его стол командиров. – Я тотчас же распоряжусь о приготовлениях, – молвил ближайший подчинённый. Майрон кивнул и не глядя подал ему подписанный приказ. – Но… не будет ли это преждевременно? – опасливо осмелился вставить другой сотник, стоявший чуть поодаль. – Что именно? – Майрон отложил перо и откинулся на спинку кресла, буравя того пронзительным взглядом. – Ведь заходила речь о том, что этот… случайно схваченный отряд эльфов – лишь первый перед большим наступлением, – человек помедлил, оглядел собравшихся, будто ища в их рядах безмолвную поддержку, и добавил чуть смелее. – Не пригодятся ли эти сотни для укрепления нашей крепости и подготовки к осаде? – Нет. Пока я не вижу причин думать, что на нас собираются нападать в ближайшие месяцы. Вожди эльдар перессорены и разобщены. А Северной Твердыне уже сейчас нужны сменные бойцы для войн в Хитлуме. Через четыре месяца на остров прибудут следующие новобранцы с северных становищ. Если мы не отошлём нынешние сотни сейчас, нам просто негде будет размещать новые. – Но командующий Нирбог отправился в Дортонион… Этот разговор мог бы забавлять, если не держать в голове, что прежде они вообще не посмели бы лишний раз заговорить о подобном. Майрон обвёл присутствующих ещё одним внимательным взглядом. Вот эти победители, жестоко раздавившие сопротивление в Дортонионе, теперь боятся поздней мести эльфов и крестьян? Очевидно, да. – Это его первоочерёдная задача. Прежде всего нам требуются последние сведения о передвижениях в стане врагов и хорошо отлаженная сеть шпионов, мимо которых даже мышь не прошмыгнёт. И без отосланных у нас остаётся достаточно воинов для удержания этой крепости и всех земель до самого Бретиля, – он помедлил и небрежно добавил: – Не учитывая моих собственных возможностей. Больше желающих поспорить не нашлось; откланявшись, командиры покинули кабинет. Майрон повернулся в кресле, мельком глянул в окно, за которым тускло светился сумрачный снежный день, немного посидел в желанной тишине комнаты и наконец выдвинул ящик стола, где хранились неоконченные письма и доклады. «Владыке Северной Твердыни…» – так начиналось его послание, начертанное точными, идеально выведенными рунами тенгвар. Майрон не в первый уже раз перечитал свои слова и покривился, снова взялся за перо. Подробно и дотошно он излагал в письме отчёт о положении дел в крепости по порядку с последнего дня лета. Докладывал об обстановке на границах, успехах и неудачах порученных на его попечение новобранцев, прикладывал донесения орков-разведчиков, подкрепляя их собственными мыслями. Без сомнений, всё это Моргот прекрасно знал и без него, однако неизменно следил за всеми отсылаемыми с острова докладами. Куда ж без этого. Так неотвратимо дело дошло и до главного: подробно и без прорех в цепи событий рука Майрона чертала на бумаге занимательную повесть о схваченных и разоблачённых пленниках. И тут тоже ни слова лишнего не выкинешь – слухи так или иначе уже летят на Север. Целая тысяча болтливых орочьих ртов принесёт в Ангбанд тысячу рассказов ещё до окончания сего месяца. Не так уж много времени можно здесь выиграть. И, скорее всего, Моргот заинтересуется. Если уже не заинтересовался. Но Майрон был уверен: Вала подождёт. Смирит любопытство, найдёт в себе терпение. Раньше же находил. Кроме того, Морготу будет больше интересен сам итог прямого столкновения Тёмного майа с эльдар, нынешними злейшими врагами, и его противление им. Оба Тёмных Айнур прекрасно понимали, что собственный плен у нолдор Майрона, конечно, не прельщал. Что-то подсказывало, что такой плен мало чем будет отличаться от заключения в темницах Ангаманди. «Кроме разве что…» Снова скривившись, Майрон отбросил в сторону перо, потом встал, в мучительных раздумьях зашагал по кабинету. Стоило бы вознести похвалу высшим силам, вкладывающим толику разума при рождении, что Финдарато невзирая на все свои глупости, сообразил дважды укрыть свой облик под покровом чар! Слухи о золотоволосом нолдо, владеющим искусством колдовских песен, освежили бы память Моргота очень быстро. Когда-то в Амане Моргот часто приходил во дворцы к вождям нолдор и много с кем из них говорил. Глядя сейчас в окно кабинета, Майрон припоминал, что в Тирионе Вала подолгу беседовал с Арафинвэ, его супругой и с младшей сестрой Финрода, Артанис. Уже отсюда можно было допустить, что таланты старшего принца арфингов хорошо известны Морготу. Впрочем, и без того весть о колдуне-нолдо неизменно коснётся Высочайшего внимания. А вот оставит ли Вала всё и дальше без каких-то указаний или в конце концов прикажет доставить необычного пленника в Ангбанд для личного допроса, зависит от воли случая. В помощь этому случаю Майрон продумывал иную сказку, стараясь принизить дарования пленника и собственные усилия по его укрощению. При том никак нельзя было навести Моргота на подозрения о Нарготронде и уж о, тем более! Гондолине. Но даже так он сможет выиграть месяц, при самом лучшем раскладе – два. Сумеет ли Финдарато за это время восстановиться телом и духом, чтобы бросить ему новый вызов в Поединке? Да и хватит ли Фелагунду теперь внутренней воли и силы? В чём состояла суть той клятвы, что он принёс своему дурному смертному? Да будут они все трижды прокляты, эти бездумные клятвы нолдор! Недописанный доклад безжалостно отправился в стол, следом на ящик пало запечатывающее заклятье. Налив себе вина из последней бутыли, Майрон нашарил на столе колокольчик и позвонил в него. Потом прошёл в дальний угол к креслу и сел, закинув обе ноги на низенький табурет. – Ещё вина, – распорядился он в приоткрывшуюся дверь. Прислугу – кто бы там ни был – почти мгновенно унесло. Майрон уронил голову на подголовник кресла. Сырой снегопад, усиливавшийся с каждым часом, окутал остров мокрым занавесом замороженной воды, действовал угнетающе на саму его суть. Рядом с обычной речной водой находиться было намного спокойнее. Но не тогда, когда влага скапливается в воздухе, когда веет из каждого окна тёмным дыханием Севера. Бесшумно отворилась дверь, по толстому ворсу ковра прозвучали едва слышные шаги. Послышалось лёгкое дыхание, шорохом отозвались юбки. Рядом со столиком на пятки присела молодая служанка. Она протянула руки, чуть наклоняясь, поставила на столик поднос с винной бутылью и кубком. – Подлить тебе вина, господин? Он качнул головой в знак согласия. Служанка снова низко наклонилась над столом, протягивая руку за его кубком. Воздух наполнился сладковатым цветочным запахом каких-то притираний. Девушка наполнила кубок, подала его обратно, почтительно наклоняя голову. Грудь её быстро и часто вздымалась под корсажем платья. От сильного ли страха? Перед ним? Однако испуга Майрон не ощущал; он аккуратно принял кубок из рук служанки и отпил вина. Новых приказов не следовало, а девица всё медлила. Он заинтересованно прищурился, глядя на неё. Очень любопытно. – Твой камин почти прогорел, господин, разреши, я подкину дров? Он прикусил губу, пытаясь не ухмыляться настолько откровенно и небрежно махнул рукой. Скомканные слухи о его размолвке с Тхурингветиль распространялись в крепости самым страннейшим образом. Более всего – усилиями именно служанок. Не раз и не два он замечал на себе долгие пронзительные взгляды дев и женщин эдайн. Вот и теперь, закинув ногу на ногу, он с интересом наблюдал, как служанка очень степенно и аккуратно присаживается на корточки перед камином, но вместо того, чтобы подоткнуть под себя подол платья, невесть для чего оголяет колени, словно боясь запачкаться в золе; как наклоняется ниже, слепо шарит рукой по поленнице, подкидывает полено в камин, встряхивает копной распущенных волос, заводит ладонь на затылок, поглаживая тонкую хрупкую шею. А может быть, в чём-то Тхурингветиль была права… – Не хочешь ли выпить со мной? – спросил Майрон, слегка разбавив свой обычный холодный тон бархатными нотками голоса Айну, что некогда пел в хоре Творения. – Или у тебя много других неотложных дел? Дева аданет выпрямилась с неподдельным изумлением, отразившимся на лице; будто очарованная она прошла несколько шагов и вновь преклонила колени рядом с его креслом; подняла на Майрона блестящие глаза. – Да… господин… Видимо, не столь уж сильно они его боятся. В пятне света, падающего от каминного пламени, облачённая только в один этот свет танцевала молодая аданет. Без музыки арф или трелей свирели – да и не было таковых в спальне Майрона. Она то воздевала руки вверх, то поводила плечами, то снова опускала руки вниз и звонко хлопала себя ладонями по голым бёдрам. Танец её не был танцем эльдиэ – плавным течением ручья или движением бегущих по небу серебристых облаков; она танцевала вовсе не так, – резко, дерзко, с топотом босых ног или шлепками ладоней по нагому телу. Она, Юханна, запрокидывала голову назад, так чтобы волна каштановых кудряшек стекала по её спине до самой поясницы, звонко хлопала в ладоши, притоптывая ногой, и бросала на Майрона взгляд – смешливый и вызывающий. И отчего-то сам он, развалившийся на постели меж подушек, не отрывался от неё. Этот ли незамысловатый, но очень живой танец так привлёк его внимание или даже её тёмные смешливые глаза? Она не обладала притягательной красотой ни по меркам майар, ни по меркам эльдар: низкорослая, широкобёдрая, лишённая тонкого изящества и стройности бессмертных. Её тело покрывали короткие мягкие волоски, хоть и редкие, а кожу – странные коричневатые пятнышки, усыпавшие щёки, лоб, шею, плечи, руки, спину. «Поцелуи Солнца», – смеясь, отвечала она, когда он проводил по её коже пальцем. При чём здесь губы майэ Ариен, Майрон не стал спрашивать. У смертных детей, родившихся под её светом, порой встречались странноватые верования и обычаи. У этой аданет не было и стыдливости нагого тела, обычной для Старшего народа. Едва она поняла, что неуклюжая игра и впрямь привела её в спальню майа, без лишней скромности стянула с себя платье и воззрилась на Майрона немного напряжённым, выжидательным взглядом. Сам он скинул куртку, снял пояс, сапоги и штаны, однако не позволил даже прикоснуться к вороту рубашки, не стал снимать и наручи, укрывшие запястья. Без объяснений – но рабыня их и не требовала. Она не была девицей, и всё же Майрон не поскупился на усмирившие её тревогу ласки. Женские тела эдайн были для него в новинку, и он старался быть осторожным, постепенно вызнавая пределы её выносливости. Он позволил ей самой оседлать его бёдра, и, пока она двигалась, ласкал ладонями груди, плечи, ноги и живот Юханны, крупно вздрагивая от острого удовольствия при каждом её томительном движении. Когда же она упала на кровать, расслабленная и обессиленная, он уже сам принялся исследовать её тело – неторопливо проверяя или опровергая свои догадки. – Все Бессмертные чародеи так сведущи в сладких ласках? – спросила она его прямо и без стыда, глядя с каким-то весёлым любопытством. По-видимому, ей всё пока нравилось. Сам Майрон к этому времени уже знал из её спутанной болтовни и мыслей, что попала Юханна на остров Волков совсем девчонкой ещё восемь или девять лет назад, сразу после изгнания эльдар; что здесь она больше работала на кухне и лишь изредка горничной. Другой жизни юная рабыня не знала – или не очень хорошо помнила её, но нынешнюю жизнь под властью Северной Короны находила вполне сносной: здесь, на Тол-ин-Гаурхот, над её головой была крыша, по ночам сухая постель, а на завтрак – кусок хлеба, каша и даже мясо. – Смотря о каких бессмертных ты говоришь, – отвечал Майрон, поглаживая манившие его взгляд маленькие грудки с острыми сосками. – Если об эльфах – те, что не обручены, никогда не ведали никаких ласк, а обручённые будут дарить ласки только своим супругам. Что до таких, подобных мне, – лучше тебе с ними дела не иметь. Она рассмеялась, запрокинула голову назад, притягательно обнажив тонкое горло. – Я и не буду. Я буду с тобой. А можно сказать, что я с тобой – главному кухонному Лудриху? Чтоб он больше не грозился кинуть меня в клетку к варгам, если я что-то подпорчу или просыплю… – За такие мелочи к варгам в моей крепости не отправляют, – слегка нахмурился Майрон. На её нагом теле он не заметил ни одного следа от плети или синяков. Но она снова рассмеялась. – Конечно нет! Все это знают. Он только грозится. Но ведь тогда и я могу пригрозить ему. Или покажу ему язык. Она высунула влажный розовый язычок, показывая, как именно будет дразнить главного кухонного, и Майрон не удержался, властно накрыл губами сначала её рот, а потом и саму её – всем своим телом. …Она танцевала у камина обнажённая, напевая простые песни своего народа, а он лениво смотрел на неё, развалившись на простынях. Сегодняшний вечер явно не годился для глубоких размышлений о неотвратимости. – А ты умеешь петь, господин? – с любопытством спросила она, замирая на половине движения. Майрон не удержался и рассмеялся в голос. – Умею. Только от моих песен дрогнет весь остров и сотрясётся крепость от самих основ до самых шпилей. Юханна пожала плечами, текучим плавным шагом подошла ближе и забралась на постель. – А колдовать? По-настоящему? Глаза аданет притягательно блестели. Майрон небрежно взмахнул рукой. Сотни огненных бабочек, сорвавшись с огоньков свечей, запорхали под потолком, обратились птицами или цветами. Юханна восхищенно сжала ладони и следила за этим незамысловатым чудом, широко распахнув глаза. – А пророчить будущее? – Нет, – Майрон пошевелил кистью, и огненные чудеса исчезли. Он протянул руку и коснулся пальцем щеки юной рабыни. Она встрепенулась. – Хочешь, я попробую тебе пророчить? Забавно. Эта аданет и впрямь его забавляла. Никак, юная ученица Намо? – А ты умеешь? – Не я сама, – прозвучал лукавый ответ. Чёрными агатами сверкнули глаза из-под длинных ресниц. – Мои бусы. Хочешь? Она скатилась с кровати, быстро бросилась туда, где на полу осталась её сброшенная одежда, порылась в карманах и вернулась с чем-то в руке. Принесённое оказалось небольшим холщовым мешочком. Внутри что-то пересыпалось с сухим шорохом гальки. Лицо Юханны отражало загадку и таинственность. – Что это? – в кои веки Майрону даже стало интересно. Он уже очевидно понимал, как мало знал об обычаях и верованиях Младших Детей Эру. Хотя поди ж ты, в его крепости их хватало с избытком. Непростительное упущение. С любопытством он смотрел за тем, как юная рабыня развязывает свой мешочек и вытряхивает содержимое на свою ладонь. – Это бусы, – поведала она так, словно делилась великими тайнами самого Сотворения. – Язык духов, наших предков. Так они говорят нам, что будет. Что ждёт. Что предпето! Странное дело, согласно её заверениям, феар эдайн, коим надлежало безвозвратно уходить из Арды Тропами Мёртвых, видимо, считали нужным общаться со своими потомками из-за Грани с помощью мелкой гальки, крохотных отполированных костей животных, семян или орехов. Почти на каждой бусине были начертаны значки – не руны тенгвар или символы лесных эльфов. Майрон слегка нахмурился, но так и не смог их разобрать. – Здесь что-то написано? У вас, Пришедших Следом, есть своё письмо? Когда же они успели его создать? Майрон вдруг припомнил, что уже как-то замечал эти бусины в руках некоторых служанок и даже слуг-мужчин. Видимо, такие игры в предсказания были среди эдайн весьма любимы. – Знаки, – поведала Юханна и указала пальцем: – Женщина. Мужчина. Птица. Зверь. Бессмертный. Пришедший. Жизнь, смерть. Любовь, – она поднесла пригоршню с бусинами к лицу Майрона. – Хочешь узнать предсказание духов? Подуй. Это было так забавно, что он подчинился. Юханна сжала бусины между ладошками и тряхнула три раза, что-то бормоча себе под нос. – Всё! Духи будут говорить. Задавай вопрос, – она вопросительно воззрилась на него и лукаво улыбнулась: – А они ответят. Отчего бы и нет… Он удобнее улёгся боком на подушки, поглаживая ладонью её обнажённое бедро. – Хорошо… Когда я получу то, что более всего сейчас желаю? Шурх… Бусины рассыпались по простыне. Прежде чем Майрон успел подумать, какую гадость ему придётся позже терпеть на чистых простынях, загорелая ладошка аданет мелькнула над бусинами, что-то уверенно отыскивая. – Скоро, – легко ответила она и подняла одну из бусин. – Смотри. Один месяц и чуть больше. Но нет двух. Он чуть не расхохотался в голос, а потом с трудом удержался от того, чтобы не скинуть наглую девчонку со своей кровати. Какая глупость! Но первый глупец тут – он. Великий майа, спрашивающий о своём грядущем у птичьих костей. Но и так лучше, чем спрашивать о том же у Моргота. Майрон наклонился к кровати. – И что же мне поможет этого добиться? – спросил он с самой доброжелательной улыбкой, на какую был сейчас способен. Голая девчонка, снова собравшая в ладони свои камешки и кости, вряд ли заметила, как потемнели и налились огнём его глаза. – Женщина, – пылко произнесла она, тонкими пальчиками выискивая среди множества рассыпанных одну нужную её бусину. – Птица. И… зверь. Лес. Любовь. «Конечно. Куда уж до такой подмоги целому светлому воинству Валинора! Или вояке-Тулкасу». Но удивительно, ни в лице рабыни, ни в её душе он не читал ни следа замешательства или насмешки. Она с торжествующим видом протягивала ему на ладони бусины, точно действительно открывала истину. «Она просто глупа. Младшее дитя Эру. Глупое наивное дитя…» Майрон провёл пальцами по её плечу, наклонился, коснулся губами нагой девичьей груди, ощущая, как сильно колотится её сердце. – Прекрасно, – промурлыкал он. – А осуществится ли мой сегодняшний замысел? Девичий смех и шорох падающих бусин. – Нет, – после затянувшегося промедления сказала она и впервые голос её дрогнул. Она поглядела как-то виновато, даже с затаенной опаской. Майрон ласково огладил её кончиками пальцев по щеке. – Ну и ничего… – прошептал он, склоняясь к её шее. – Я не сержусь на тебя. Но ведь ты могла сказать мне «да», разве не так? Она только помотала головой, смотрела широко раскрытыми тёмными глазами. – Задай ещё вопрос, господин, если желаешь. Кажется, он её сильно напугал. А ведь это всего лишь бесполезная игра. – Ладно. Смогу ли я что-то исправить в этом замысле? Юханна резко выпростала ладони перед собой. – Да! – радостно воскликнула она, чертя взглядом по ответу «духов». – Да! – Понятно. И каждый из Вторых детей искушён в этом… искусстве? – он указал рукой на усыпанную мелким мусором простыню. – Нет. Не каждый знает. Мне передался дар от матери. Прежде он ведал лишь один великий Дар, который мать аданет могла передать своим потомкам. Обняв девушку за талию, он положил руку на её мягкий живот, нарочито медленно скользнул ладонью ниже. – Это всё, или ты ещё что-нибудь мне напророчишь? Она рассмеялась, собирая бусины в ладони, поднесла к своим губам, что-то шепнула и вновь выбросила на простыню. – На твоё будущее, господин. Она низко наклонилась над россыпью бус. – И что там? – не удержался он от вопроса, когда молчание сильно затянулось. Аданет шелохнулась, будто отмирая, молча выбрала из россыпи три разные бусины и вложила в ладонь Майрону. – Не один раз, а… трижды ты ступишь за… гибель из-за… чужой страсти, – голос её прозвучал отрывисто, глухо и напряжённо. – Трижды… ты спасёшься от большой беды благодаря… чужой любви, – в руку Майрона ссыпались ещё три бусины. – Трижды… дорога поведёт тебя… на запад, но приведёт… на восток. И наконец она подняла одну большую бусину и хитро улыбнулась. – А свою судьбу ты свяжешь узами с кем-то из Вторых детей. Он расхохотался в голос. – Твои духи что-то путают или прежде никогда не пророчили одному из бессмертных майар, видевшему Изначальное пламя. Мы не можем умирать. И мы не женимся на эрухини. Майрон лёгким толчком опрокинул аданет на кровать, но успел заметить недоумение и тень обиды в её чёрных глазах. – Почему? – настойчиво вопросила она. – Некто другой, кому сведущи все судьбы мира до конца времён, пророчил, что только одной из моего народа дано связать себя узами с Детьми Единого и родить дитя. Одной. Ты – не она. – Но ты сейчас со мной… Он усмехнулся. – Это не запрещено. И ты не понесёшь от меня дитя. К его удивлению она слабо улыбнулась, выпростала руку, удивительно нежно коснулась его волос надо лбом. – Я не хочу дитя. Не хочу и уз. Этой ночью, сегодня, с тобой буду именно я. Пусть так. Он коснулся губами её губ. Всё-таки сладкие ласки она ведает лучше искусства пророчеств.