Тарталетки

Надо умудриться, чтобы поссориться с Чон Хосоком, но Юнги умел доёбывать — во всех смыслах, и он попеременно гордился то одним умением, то вторым. Впрочем, когда проходили сутки игнора, а телефон, казалось, сдох, не разрываясь привычно от уведомлений, и Юнги даже проверял периодически, не поставил ли он на беззвучный случайно, и не пропустил ли звонок, то было уже не до гордости. Мин прокручивал в голове брошенные накануне в запале реплики, устраивая мозгам мясорубку. Сосредоточенно хмурился, поджимал губы, кусал их, и продолжал взаимно молчать. Хосок, так-то, не был круглосуточно улыбчивым солнышком и его тоже периодически затмевало, а учитывая их общее увлечение рэпом, фристайлили они, хуесося друг друга — отменно. Юнги был готов признать, что обижен, но не готов признаться, что скучает. И если бы дом располагался на берегу, то он обязательно пошёл бы страдать к бушующим волнам, чтобы в лучших традициях — холодный, северный ветер, хлещущий в лицо косой ливень, и: «возьми меня море, и ёбни о скалы». Чтобы чёрное пальто стало мокрым насквозь, потяжелев, и застывший взгляд, устремлённый вдаль, опустел… Юнги шаркает в подаренных Хосоком тапках в виде Снупи из кухни в спальню, бережно неся запаренную лапшу, обжигающе-горячую, садится за стол, и, дуя под крышку, где плавает поверх бульона яйцо пашот, включает компьютер, запуская "Alice: Madness Returns". Саундтрэки там охуенные, а Красная Королева и вовсе импонирует, та, что сказочная, с воплями: «Голову с плеч!». Юнги необходимо отвлечься, а не переживать за болтливого труса, который боится уши проколоть и сам при этом постоянно притаскивает какие-нибудь серьги в подарок. Машинально трогая кольцо в мочке с вдетым украшением в виде знака бесконечности, Мин вздыхает. И долго на этот раз будет длиться их ссора?.. Хосок приходит на следующее утро, столь упорно вдавливая палец в кнопку звонка, что никаких сомнений — это точно он, прекрасно знающий, как тяжело хозяину квартиры подняться с кровати. Юнги распахивает дверь, пытаясь принять суровый вид, а Хосок ржёт. — Ну и шухер у тебя на башке! — запустив пятерню в торчащие в разные стороны пряди, он типа не гладит при этом по макушке. Сонный Юнги уговаривает себя не улыбаться, хотя бы не в первую же минуту, и старается даже не смотреть на Чона, что в ядрёно-салатовом спортивном костюме и с тканевой повязкой на лбу, а между прочим, это он, Юнги надоумил его носить такое. — И чё? — отходя на шаг, хрипит Мин, скрещивая руки на груди. — Ничё, — приподнимая прозрачный пакет с зелёным виноградом, Хо проходит в квартиру, разувается, стаскивая кроссовки не развязывая шнурки, и идёт на кухню. Он тут как у себя дома, достаёт из шкафа самую большую, плоскую тарелку, тщательно моет виноград, жуя те ягоды, что отпали от интенсивного встряхивания от лишних капель воды. Он ставит и две пустые чашки на стол, намекая что пора варить кофе. И вроде бы и неловко, а вроде бы всё как так и надо. Как будто бы и не было ничего. Хосок отходчивый, и ему на великие страдания угрюмого Юнги немножечко наплевать, потому что это напускное. По факту, тот просто кочевряжится, поскольку не может принять — а можно что ли взять, и без лишних рассусоливаний и трёпа простить, и обнять, и жить дальше. — Юнги-я… — Хосок лезет под серую, растянутую им самим же футболку, кладёт ладони на выпирающие рёбра и чувствует грудью, прижавшись к спине, судорожный вдох. — Прости. — А за что? — пакостным тоном интересуется Мин. — Да за всё, — легко отвечает Хо. — Прости, и всё. — Я подумаю. Хосок отстраняется, включает с телефона последние наработки Намджуна, битбоксит раздражающим "тыщ-тыбы-дыщ", пританцовывает, мельтеша и мешая, и понимает, что однозначно прощён, когда Юнги делает его любимые тосты с беконом, омлетом и джемом. — Ты, блять, прекрати вертеться и шуметь, сядь и ешь. — Клёвый же трек? — Не расслышал. — Ну тогда ещё разок. Хосок нажимает на кнопку повтора, запуская заново. Задумчивый Юнги отпивает американо не из своей, а из жёлтой чашки с цветочком. — Это моя кружка. — Тут всё моё, вообще-то. — Обычно ты отвечал, что любишь меня. — Ну а сегодня… Моё. — И я? — Да куда от тебя денешься, Господи. Улыбка Хосока ослепительна.