Перезагрузка

Женя очень рано понимает, что любит внимание, и очень рано понимает, что лежит в основе этой любви. Женя чувствует удовлетворение от проделанной работы только тогда, когда ее могут оценить окружающие. Это нормально для спортсмена, поиск целей, преодоление преград, это естественное состояние – эйфория от осознания своей исключительности. Жене очень рано объясняют, что спускаясь с пьедестала, ты теряешь эту исключительность, теряешь значимость, снова сливаешься с толпой. Женя считает, что это верно, потому что все в этой жизни имеет свою цену, а если бы не имело – в этом не было бы смысла. Порой Женя встречает и другие взгляды на действительность: Женя смотрит на женщин, на красивых женщин, на уверенных в себе женщин, и понимает, что корни не всегда растут из одинаковых побуждений. Женя точно знает, например, что Настя - не то чтобы хочет, чтобы ею восхищались; она скорее считает, что она этого восхищения достойна, просто так, по факту, потому что она существует. Женя соврет, если скажет, что она не завидует такому взгляду на вещи: сама она хочет, чтобы ей восхищались, и поэтому готова работать над собой. Меняться, мимикрировать, доказывать, и… «Профессиональная деформация, милая», - однажды говорит об этом Ксюша, манерно подхватывая кружку с кофе, и делая небольшой глоток, - «может ты и должна доказывать это в спорте, ты, конечно, должна, но в жизни ты дееевушка» Шипилова расплывается в сахарной белозубой улыбке, и Женя хмурится – это крайне раздражающая штука, к которой, поначалу, невозможно привыкнуть, но которая совершенно очаровывает со временем. Со временем - женщин, с мужчинами это случается быстрее, по щелчку; Женя прекрасно помнит ее визит на каток, и реакцию своего нового, тогда еще, знакомого; Женя прекрасно помнит, а хотела бы забыть, потому что Ксюша хорошая, и у Ксюши все хорошо, и Ксюша совершенно точно не претендует, Ксюше не надо, но Женя видит как он смотрит, и если честно, она понимает. Она все прекрасно понимает. Потому что на таких, как Ксюша, все мужчины с 13 до 83 смотрят одинаково. «Я что, должна делать себе поблажки?» - почти сразу встает в позу Женя, - «ну и что, что девушка, я же должна…» «Украшать мир», - не снимая с лица улыбки, елейно сообщает Ксюша, - «не напрягаться. От напряжения вот тут», - она мягко касается тонким пальцем лба, и щурится, - «морщины. Радоваться жизни, принимать подарки. У тебя красивое кольцо, я даже знаю, из какой коллекции, хмм…» «Прошу тебя», - стонет Женя, - «только не ты тоже» Ксюша склоняет голову на бок, и подпирает подбородок ладонью. Она похожа на гибкую, холеную пантеру с ласковым цепким взглядом, и Жене кажется, она никогда не сможет стать такой. «Сможешь», - говорит Ксюша, отодвигая от себя опустевшую тарелку, - «конечно, сможешь. Ты уже становишься. Ты еще летом была такая, знаешь, пружинка. Мир полон стальными бабами со стальными яйцами, но ты не такая, и тебе, милая, это не идет. Тебе идет расслабленность. Томность. У тебя стал другой взгляд, знаешь? Как у натрахавшейся кошки, такой довольный…» Женя закрывает лицо руками, и медленно качает головой. «О, а это стадия торга», - со знанием дела изрекает Ксюша, и на минутку отвлекаясь, ловит официанта, мгновенно меняя тон голоса. Женя не хочет отрывать руки от лица, потому что не хочет ничего и никого видеть. На самом деле, она с огромным удовольствием заткнула бы себе и уши, но это будет совсем невежливо, поэтому она просто просит перевести разговор на другую тему. «Ты же такая сильная девушка», - говорит Ксюша, и постукивает коготками по столу, привлекая внимание. Женя отмечает все эти маленькие невинные жесты краем сознания, и в какой-то момент начинает понимать, зачем они нужны: по одному они раздражают, как и не всегда уместная улыбка, но вкупе они создают образ, и этот образ завораживает. «Сильные девушки не боятся своих маленьких слабостей», - дергая краем рта, сообщает Ксюша, и тут же поправляется, - «хотя это, вообще-то, наша главная сила. Ты же не на соревнованиях в борьбе за медаль. Знаешь, как говорила Мэрилин Монро? С мужчиной должно быть хорошо. Плохо тебе может быть и без него. Расслабься, получай удовольствие, веселись. Тот, кто не потянет твое веселье, может уходить нахуй. Мужчин так много, милая, а мы всего одни… А если уж он не просто тянет», - Ксюша ехидно кивает на кольцо, - «если даже тааак… Чего тебе вообще бояться?» «Я веду себя как дура», - сквозь зубы цедит Женя, - «временами вообще. Жуть. Мне кажется, я этого от себя не ожидала, и вообще-то, ну, наверное я должна как-то… заинтриговать, заинтересовать…» «Ты родилась», - пожимает плечами Ксюша, - «этого хватит. Мы рождаемся, чтобы наслаждаться вниманием. Если кто-то не хочет нам его дарить, пошел он…» «Нахуй», - заканчивает Женя, - «я поняла» «Не поняла», - говорит Ксюша, и вдруг становится серьезной, словно лоск слетает с нее в один миг, обнажая провинциальную хватку, - «не поняла, милая. Но я объясню. В тебе есть эта мягкость, манкость, которой другие, вроде меня, учатся годами. Ты еще не успела одеревенеть настолько. Поэтому если хочешь быть счастливой, послушай меня: никогда и никого не завоевывай. Ну его нахуй. Это прерогатива идиоток, двадцать пять на восемь держать в кулаке себя и мужика, жить в ужасе, что он уйдет к другой, страдать, потому что он уйдет, потому что от таких всегда уходят, потому что под каждыми стальными женскими яйцами всегда кроется вагон комплексов и неуверенности. Все, что ты должна – быть счастливой и расслабленной. Принимать подарки. Уметь быть благодарной. Оо, кто у нас тут покраснел…» «Боже, только не это», - просит Женя, - «нет, я не… Вот вечно ты ищешь чем подцепить» «Ты можешь», - перебивает Ксюша, - «ради интереса даже перестать орать» «Я не ору» «Ты орешь», - улыбается Ксюша, - «я не об эмоциях, милая. Там как раз наоборот, можно все, вплоть до истерики. Каждая уважающая себя девушка немного истеричка… Но ты орешь изнутри. Чеканишь слова, будто хочешь быть понятой и услышанной. Расхоти, забей. Пускай они хотят тебя услышать. Это как в постели. Можно выучить сотню поз, чтобы правильно давать, и остаться бревном. А можно просто научиться расслабляться. И это купят» «Я ничего не продаю», - поджимает губы Женя, и Ксюша отвечает ей привычно легким, ласковым прищуром. «Конечно же», - соглашается она, - «конечно нет» *** Пальцы в ее волосах сжимаются крепче, и Женя снова облизывает губы, на этот раз по инерции, потому что мозг выходит из игры, отдавая бразды правления ощущениям, и в этот момент Женя вспоминает «Уроки от Ксении», как она, смеясь, называла все свои жуткие советы. Женя делает глубокий вдох, и медленный выдох, успокаиваясь, и следуя какому-то внутреннему порыву, гладит чужую-свою цепь на своей груди, трется затылком о его руку, как бы позволяя, намекая, и тут же трется носом о его грудь, Женя расслабляется настолько, что все ее тело становится пластилином, податливым материалом в чужих руках, и это ощущение вдруг схлестывается, рождая в ее сознании, в ее голове то самое ощущение исключительности, на которое она так долго и так усердно работала всю свою жизнь. Женя сползает ниже, покорная руке в своих волосах, мокро касаясь губами чужого живота, оглаживая пальцами линии ребер, напрягшегося под ее прикосновениями пресса, Женя слышит что-то, то ли мат, то ли просьбу, то ли приказ, чувствует, как больно оттягиваются волосы на затылке, и в противовес прошлой попытке, сразу берет глубоко, едва сдерживая кашель, пытаясь дышать носом, Женя думает, что это ощущение не должно быть таким охуенным, абсолютно точно – нет, но это определенно одна из лучших вещей в мире, Жене жарко, ее крупно трясет, на глаза набегают слезы, и она расслабляется, снова исполняя этот полюбившийся трюк; смотрит на него снизу вверх, зная, как сейчас расфокусирован, как плывет ее взгляд, зная, что еще немного, и он не выдержит, и внезапно чувствует невероятное – самую чистую, острую, сладкую власть, власть, за которую не приходится бороться, власть, которой наделила ее природа. Женя думает, что потом спросит, обязательно спросит его, где именно спусковой крючок, но пока она не спрашивает ничего, она позволяет трахать себя в рот, она крепко сжимает бедра, стараясь найти облегчение, ерзает, извивается, запускает руку себе между ног, сжимая сквозь белье, и глухо, жалобно стонет, не выпуская из горла член, Жене кажется, что сейчас ее разорвет на атомы, на молекулы, и когда ее, наконец, освобождают, также, за волосы притягивая к себе, она вцепляется ему в плечи, и позволяет целовать свой мокрый измученный рот, пока его руки сдвигают в сторону полоску ее белья и жестко, преодолевая сопротивление неподготовленных мышц вталкивают внутрь влажную каменную плоть. Женя воет, скулит, ведет бедрами, привыкая, и только в этот момент понимает, что впервые за все время оказалась сверху; наверное поэтому ей больно, это непривычно, и это так… Женя прижимается грудью к его груди, и делает круговое движение тазом, не выпуская его из себя, Жене кажется, ей сейчас хватит нескольких толчков, чтобы ее вынесло, растащило, потому что внутри все колет, горит, ноет, вся ее кожа – один сплошной синяк, между ними так мокро и так душно, что кружится голова, и Женя думает, что вот оно, вот то, о чем ей говорила Ксюша. Можно просто научиться расслабляться. Чтобы правильно давать. Это всплывает в ее распаленном удовольствием мозгу внезапно, и честное слово, она не знает, зачем и почему она озвучивает ему это, для чего, какой черт ее дергает… - Правильно давать? – смеется он, и подхватывая под бедра, практически подкидывает, делая острый, жесткий, глубокий толчок, - правильно брать. Малышка. Ты, блять, ты просто… Женя стонет, рефлекторно втягивая живот, и кусает его за плечо, чувствуя, что вот-вот, почти… - Еще, - просит она, прижимаясь губами к его уху, - еще, еще, пожалуйста, еще, я не могу больше, я, я… Когда ее толкают в грудь, опрокидывая на спину, наваливаются сверху, и дерут изо всей силы, Женя понимает, что на самом деле может куда больше, чем ей кажется, Женя понимает, что блять, да, все это правда, чертова Ксюша была права, надо почаще слушать взрослых красивых женщин, а потом… Потом Женя вообще перестает понимать что бы то ни было, она только сжимает в ладони чужую – теперь уже свою цепь, закрывает глаза, и падает вверх.